Ѳеод. По вчерашнему[1] условію, Сократъ, мы и сами съ 216. готовностію[2] пришли, и привели съ собой этого иностранца, родомъ изъ Элеи, друга послѣдователей Парменидовыхъ и Зеноновыхъ, большаго философа.
Сокр. Ужъ не бога ли какого, подъ видомъ иностранца, какъ говоритъ Омиръ, привелъ ты невзначай, Ѳеодоръ[3]? По словамъ Омира, людямъ, хранящимъ справедливый стыдъ, B. сопутствуютъ и другіе боги, но особенно сопровождаетъ ихъ богъ — покровитель иностранцевъ, съ намѣреніемъ видѣть правды и неправды людей. Такъ, можетъ быть, и съ тобою пришелъ кто нибудь изъ существъ высшихъ, какой нибудь богъ-обличитель, чтобы взглянуть на насъ, слабыхъ въ словѣ, и обличить насъ.
Ѳеод. Не такой нравъ у этого иностранца, Сократъ; онъ умѣреннѣе тѣхъ, которые любятъ заниматься спорами. И мнѣ кажется, этотъ мужъ — никакъ не богъ, хотя божественный; C. потому что такими я объявляю всѣхъ философовъ.
Сокр. Да и прекрасно, другъ мой. Впрочемъ распознаваніе этого рода, правду сказать, должно быть не многимъ легче, какъ и рода божьяго. По невѣжеству прочихъ людей, они представляются мужами очень разновидными; часто посѣщаютъ города, — говорю не о поддѣльныхъ философахъ, а о дѣйствительныхъ, которые на жизнь дольнюю смотрятъ сверху, — и однимъ кажутся людьми ничего не стоющими, а другимъ — достойными всего; иные воображаютъ ихъ, какъ политиковъ, D. иные — какъ софистовъ, а иные думаютъ о нихъ, какъ о людяхъ совершенно сумасшедшихъ. Впрочемъ пріятно было бы получить свѣдѣніе отъ нашего иностранца, если ему угодно: чѣмъ почитаютъ и какъ называютъ это въ тѣхъ мѣстахъ[4]?217.
Ѳеод. Что такое?
Сокр. Софиста, политика, философа.
Ѳеод. Въ чемъ же собственно и какое на этотъ счетъ у тебя сомнѣніе, что ты вздумалъ предложить такой вопросъ?
Сокр. Вотъ что: за одно ли все это принималось, или за два, или такъ какъ здѣсь три имени, то различаемы были и три рода, и каждому согласно съ однимъ изъ именъ приписывался родъ?
Ѳеод. Я думаю, онъ отнюдь не откажется объяснить это. Или какъ скажемъ, иностранецъ?B.
Ин. Такъ, Ѳеодоръ, — отнюдь не откажусь; да и не трудно сказать, что эти-то почитаются тремя, — хотя ясно опредѣлить значеніе каждаго порознь, — что̀ такое онъ, — дѣло не малое и не легкое.
Ѳеод. Къ тому же, по счастливому, конечно, случаю, Сократъ, ты попалъ почти на тотъ самый вопросъ, который мы предлагали ему, прежде чѣмъ пришли сюда, — и онъ, что̀ теперь тебѣ, то̀ именно отвѣчалъ тогда и намъ: слыхалъ я объ этомъ, говоритъ, довольно, и не забылъ.
Сокр. Такъ не откажись же, иностранецъ; мы просимъ C. перваго опыта твоей услуги. Скажи намъ только: ка́къ ты привыкъ, — самъ ли по себѣ, одиночно, длинною рѣчью раскрывать то, что хочешь доказать, или посредствомъ вопросовъ, — которыми пользуясь, предлагалъ нѣкогда прекрасныя свои разсужденія и Парменидъ, когда я слушалъ его, бывъ еще юношею, а онъ уже глубокимъ старикомъ?
Ин. Если собесѣдникъ бываетъ не раздражителенъ и сговорчивъ, то легче говорить съ другимъ, а когда D. напротивъ, — самому по себѣ.
Сокр. Такъ ты можешь избрать кого угодно изъ присутствующихъ; потому что всѣ будутъ слушать тебя кротко. Впрочемъ если послушаешься моего совѣта, то изберешь кого нибудь изъ юношей: Теэтета, напримѣръ, или кого иного, кто тебѣ по мысли.
Ин. Ахъ, Сократъ! стыдно только мнѣ что-то, вступая въ бесѣду съ вами въ первый разъ, говорить не понемногу, не слово за словомъ, а широко повести непрерывную рѣчь, E.самому по себѣ, — хотя бы говорилъ и съ другимъ, — какъ будто бы, то есть, я хочу показать себя. Вѣдь на самомъ дѣлѣ теперешній вопросъ предложенъ не такъ просто, какъ можетъ казаться кому нибудь, но требуетъ разсужденія очень длиннаго. Съ другой стороны, и то̀ опять: не сдѣлать, что угодно тебѣ и этимъ, особенно когда ты уже сказалъ, что̀ сказалъ, — представляется мнѣ, гостю, неприличіемъ и грубостію.218. А Теэтета-то я принимаю въ собесѣдники тѣмъ болѣе, что и прежде говорилъ съ нимъ, да и ты теперь велишь мнѣ.
Теэт. Такъ угодишь ли ты, иностранецъ, всѣмъ, если сдѣлаешь такъ[5], какъ сказалъ Сократъ?
Ин. На это-то, должно быть, еще ничего нельзя сказать, Теэтетъ; а надобно уже, послѣ сего, какъ видно, обратить свою рѣчь къ тебѣ. Если же отъ продолжительности труда ты нѣсколько утомишься, вини въ этомъ не меня, а этихъ своихъ друзей.
B.Теэт. Но пока пусть будетъ такъ, — я не думаю отказываться. Если же случилось бы что̀ такое, — примемъ этого Сократа[6], Сократова соименника, а моего сверстника и товарища, которому не новость раздѣлять со мною труды.
Ин. Ты хорошо говоришь; но къ его помощи въ продолженіе разговора будешь обращаться особо, а теперь тебѣ надобно разсматривать дѣло сообща вмѣстѣ со мною, и на первый разъ начать, какъ мнѣ представляется, софистомъ, изслѣдывая и выражая словомъ, что̀ такое софистъ. Вѣдь C. въ настоящее-то время ты и я относительно этого сходимся только въ имени, а о самомъ предметѣ, который имъ называется, каждый изъ насъ, можетъ быть, имѣетъ свое особое понятіе. Между тѣмъ всегда и во всемъ надобно скорѣе соглашаться касательно самаго предмета, опредѣляя его словами, чѣмъ касательно одного имени, безъ словъ. Понять родъ людей, который мы думаемъ теперь изслѣдовать, — понять, что̀ такое софистъ, — не такъ легко. И опять, чтобы съ успѣхомъ трудиться въ дѣлахъ великихъ, всѣ и въ древности постановили — сперва заниматься въ томъ же отношеніи D. дѣлами малыми и легкими, прежде чѣмъ приступать къ великимъ. Поэтому теперь, Теэтетъ, такой мой совѣтъ и намъ: находя труднымъ и неудобопонятнымъ родъ софиста, напередъ предварить его разсмотрѣніемъ другаго, легчайшаго, — если ты не укажешь на путь иной, болѣе удобный.
Теэт. Я не укажу.
Ин. Что же? хочешь ли, попытаемся взять примѣръ отъ одной изъ вещей маловажныхъ и приложить его къ большей?
Теэт. Да.E.
Ин. Что же бы такое предложить, хотя удобопознаваемое и маловажное, однакожъ требующее не меньшаго объясненія, какъ и предметы великіе? Напримѣръ, рыболовъ-удочникъ[7]: не всѣмъ ли извѣстно это дѣло, и не правда ли, что не сто̀итъ оно особенно большаго и серьезнаго вниманія?
Теэт. Такъ.
219.Ин. Между тѣмъ самое дѣло и его объясненіе, надѣюсь, пригодны будутъ намъ къ тому, чего хотимъ.
Теэт. Это было бы хорошо.
Ин. Пускай. Начнемъ же такъ: скажи мнѣ, искусникомъ ли признаемъ мы его, или какимъ нибудь человѣкомъ, чуждымъ искусства, который однакожъ имѣетъ иную силу?
Теэт. Всего менѣе — чуждымъ искусства.
Ин. Но вѣдь искусствъ-то всѣхъ почти два вида.
Теэт. Какъ?
Ин. Земледѣліе, какое бы то ни было попеченіе о всякомъ смертномъ тѣлѣ, и о тѣлѣ сложномъ, формованномъ, которое B. мы назвали сосудомъ, также искусство подражательное, — все это вмѣстѣ очень справедливо можно назвать однимъ именемъ.
Теэт. Какъ, и какимъ?
Ин. Все, чего прежде не было и что потомъ приводитъ кто нибудь къ бытію[8], таково, что приводящее, говоримъ, производитъ, и приводимое къ бытію производится.
Теэт. Правильно.
Ин. Но то̀-то все, что мы сейчасъ только перечислили, своею силою относится къ этому.
Теэт. Да, относится.
Ин. Такъ, заключая перечисленное подъ общимъ заглавіемъ, назовемъ это искусствомъ производительнымъ.
Теэт. Пусть.C.
Ин. Но послѣ сего весь видъ знанія научный, барышническій, состязательный, охотническій, — такъ какъ онъ не мастеритъ ничего вышеупомянутаго, а имѣетъ дѣло съ существующимъ и бывающимъ, то овладѣвая имъ словами и дѣлами, то не допуская другихъ до овладѣнія, — особенно поэтому, во всѣхъ своихъ частяхъ вмѣстѣ, прилично можетъ быть названъ нѣкоторымъ искусствомъ пріобрѣтательнымъ.
Теэт. Да, въ самомъ дѣлѣ, прилично.
Ин. Если же всѣ искусства раздѣляются на D. пріобрѣтательныя и производительныя, то къ которому изъ этихъ видовъ, Теэтетъ, отнесемъ мы рыболовное?
Теэт. Явно, что къ пріобрѣтательному.
Ин. Но искусства, пріобрѣтательнаго не два ли вида? Одинъ — мѣновой, бывающій съ обѣихъ сторонъ по охотѣ и производимый посредствомъ подарковъ, наградъ и продажи; а другой — овладѣвательный, всѣмъ овладѣвающій посредствомъ дѣла или слова.
Теэт. Изъ сказаннаго, въ самомъ дѣлѣ, явно.
Ин. Что же? Не раздѣлить ли надвое искусство овладѣвательное?
Теэт. Какъ?
Ин. Такъ, что явное считать все состязательнымъ, а E. все скрытное — охотническимъ.
Теэт. Да.
Ин. Но охотническаго-то уже странно было бы не разсѣчь надвое.
Теэт. Говори, какъ.
Ин. Не раздѣлить ловли рода неодушевленнаго и одушевленнаго.
Теэт. А почему же, если оба они дѣйствительно есть?
Ин. Да какъ не быть! Впрочемъ родъ неодушевленный, 220. какъ родъ, кромѣ нѣкоторыхъ частей плавательнаго искусства, и другихъ подобныхъ имъ немногихъ, не имѣющій имени, мы оставимъ; родъ же, относящійся къ ловлѣ животныхъ одушевленныхъ, назовемъ охотою за животными[9].
Теэт. Пусть.
Ин. А охоты за животными не въ правѣ ли мы указать два рода: одинъ — касающійся животныхъ сухопутныхъ и распадающійся на многіе виды и имена, — называя его охотою сухопутною; другой — относящійся къ животнымъ плавающимъ, — давая ему имя охоты жидкостихійной[10]?
Теэт. Конечно.
Ин. Притомъ, въ родѣ животныхъ плавающихъ не видимъ B. ли мы одной породы летающей, другой водяной?
Теэт. Какъ не видѣть!
Ин. И всякая охота за родомъ летающимъ называется у насъ нѣкоторымъ птицеловствомъ.
Теэт. Да, называется такъ.
Ин. А за родомъ водянымъ, почти во всѣхъ случаяхъ, — рыболовствомъ.
Теэт. Да.
Ин. Что же? и эту опять охоту не раздѣлить ли мнѣ на двѣ большія части?
Теэт. На какія?
Ин. На тѣ, что̀ производятъ ловъ тутъ же — (однѣми) сѣтями и ударомъ.
Теэт. Какъ это говоришь ты, и чѣмъ различаешь то и другое?
Ин. Да вотъ, все, чѣмъ обводятъ что нибудь, и что полагаютъ съ цѣлію преграды, называется, вѣроятно, C. плетнемъ.
Теэт. Конечно.
Ин. Такъ и верши, и сѣти, и вентери, и заколы, и другое такое же — должно ли почитать чѣмъ отличнымъ отъ плетней?
Теэт. Нѣтъ.
Ин. Стало быть, эту часть рыболовства мы назовемъ охотой плетневой, или какъ нибудь подобно тому.
Теэт. Да.
Ин. А ту, производимую иначе, — ударомъ, то есть трезубцами и крючками, — слѣдуетъ намъ назвать однимъ именемъ ловли ударной. Или иной, можетъ быть, назоветъ ее лучше, D. Теэтетъ[11]?
Теэт. Не будемъ заботиться объ имени: удовлетворительно и это.
Ин. Но ночная-то, — изъ ударной, — совершающаяся при свѣтѣ огня, у самыхъ тѣхъ, которые занимаются ею, обыкновенно называется, думаю, огневою.
Теэт. Конечно.
Ин. А дневная, — такъ какъ тогда къ концамъ привязываются крючки и трезубцы, — вся — крючковою.
Теэт. Говорятъ такъ.E.
Ин. И опять, изъ крючковой ударной, одна производится сверху внизъ, пользуясь при этомъ особенно трезубцами, и называется, думаю, какою-то трезубочною.
Теэт. Нѣкоторые, въ самомъ дѣлѣ, такъ говорятъ.
Ин. Посему есть, наконецъ, и еще одинъ, можно сказать, видъ.
Теэт. Какой?
Ин. Съ противоположнымъ этому ударомъ, — производимый крючкомъ и попадающій не въ какую случится часть рыбьяго 221. тѣла, какъ трезубцами, а всегда въ голову и ротъ ловимой рыбы, притомъ вытаскивающій ее, прутьями и удилищами, снизу въ противную сторону, вверхъ. Этой охотѣ, Теэтетъ, какое, скажемъ, надобно дать имя?
Теэт. Мнѣ кажется, теперь дѣло дошло до того, что̀ недавно нашли мы нужнымъ изслѣдовать.
B.Ин. Стало быть, теперь ты и я не только согласились въ имени удочнаго рыболовства, но и достаточно поняли самый способъ производить это дѣло; потому что половинная часть этого искусства, взятаго въ цѣломъ, была пріобрѣтательная, половина пріобрѣтательнаго — овладѣвательная, половина овладѣвательнаго — охотническая, половина охотническаго — гоняющаяся за животными, половина гоняющагося за животными — жидкостихійная, половина жидкостихійнаго, заключающая весь нижній отдѣлъ, была рыболовная, половина рыболовнаго — ударная, половина ударнаго — крючковая, а половина этого, вытаскивающая чрезъ ударъ снизу C. вверхъ, получила имя по подобію самаго дѣла, и названа теперь удочнымъ рыболовствомъ.
Теэт. Безъ сомнѣнія, такъ; и это-то достаточно раскрыто.
Ин. Давай же, рѣшимся по этому образцу найти то, что̀ такое софистъ.
Теэт. Со всею готовностію.
Ин. Но у насъ тотъ вѣдь былъ первый вопросъ: удочнаго рыболова простымъ ли надобно почитать человѣкомъ, или нѣкоторымъ искусникомъ?
Теэт. Да.
Ин. Такъ вотъ теперь и этого, Теэтетъ, простымъ ли призна̀емъ человѣкомъ, или непремѣнно истиннымъ D. софистомъ[12]?
Теэт. Никакъ не простымъ человѣкомъ. Вѣдь я понимаю, что̀ ты говоришь; онъ всячески долженъ быть такимъ, каково его имя-то. Намъ надобно только, какъ видно, опредѣлить, какое приписать ему искусство.
Ин. Ну, какое же оно? Ради боговъ, ужели мы не поняли, что одинъ изъ этихъ мужей — родня другому?
Теэт. Какой какому?
Ин. Удочный рыболовъ софисту.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Оба они представляются мнѣ нѣкоторыми охотниками.
Теэт. Какой ловли другой изъ нихъ? Объ одномъ-то мы, E. конечно, уже сказали.
Ин. Всю ловлю мы раздѣлили, кажется, надвое: разсѣкли ее на часть плавательную и пѣшую.
Теэт. Да.
Ин. Разсмотрѣли и то, сколько въ родѣ плавательномъ видовъ водяныхъ; а часть пѣшую оставили не раздѣленною, сказавъ, что она многовидна.
Теэт. Конечно.222.
Ин. И такъ, софистъ и удочный рыболовъ доселѣ идутъ вмѣстѣ, выступая изъ искусства пріобрѣтательнаго.
Теэт. По видимому, такъ.
Ин. А расходятся-то съ охоты за животными: одинъ направляется къ морю, рѣкамъ и озерамъ, и тамъ ловитъ животныхъ.
Теэт. Какъ же.
Ин. А другой — къ землѣ и къ рѣкамъ инаго рода, какъ бы на роскошные луга богатства и юности, чтобы овладѣть пасущимися тамъ стадами.
B.Теэт. Какъ ты говоришь?
Ин. Пѣшей охоты есть двѣ большія нѣкоторыя части.
Теэт. Какія двѣ?
Ин. Одна охота за кроткими, другая за дикими животными.
Теэт. Такъ это — охота за кроткими?
Ин. Если только человѣкъ есть животное кроткое. Полагай, какъ угодно: или нѣтъ ничего кроткаго; или другое что нибудь есть кроткое, а человѣкъ — дикое; или человѣкъ, скажешь опять, есть животное кроткое, но охоты за людьми не признаешь никакой. Изъ этихъ положеній которое бы ни понравилось тебѣ утверждать, то̀ и объяви намъ.
C.Теэт. Но я думаю, иностранецъ, что мы — животное кроткое, и допускаю охоту за людьми.
Ин. Такъ за кроткими мы допустимъ охоту двоякую.
Теэт. Почему же скажемъ такъ?
Ин. Допустимъ одну — хищническую, поработительную, тиранническую и вообще воинственную, заключая все это въ одномъ имени охоты насильственной.
Теэт. Хорошо.
D.Ин. А другую — судейскую, сходочную и собесѣдовательную, называя опять все это однимъ именемъ нѣкотораго искусства убѣждательнаго.
Теэт. Правильно.
Ин. Да и въ убѣждательномъ искусствѣ укажемъ два вида.
Теэт. Какіе?
Ин. Одинъ — производящійся частно, другой — публично.
Теэт. Дѣйствительно, есть тотъ и другой.
Ин. А изъ охоты частной, не есть ли одна — подарочная, другая — мздоимная?
Теэт. Не понимаю.
Ин. Видно, ты не обращалъ еще вниманія на охоту любителей.
Теэт. Въ какомъ отношеніи?
Ин. Въ томъ, что пойманнымъ они даютъ подарки.E.
Теэт. Ты говоришь весьма справедливо.
Ин. Такъ пусть это будетъ видъ искусства любительнаго.
Теэт. Конечно.
Ин. А изъ подарочной-то, собесѣдующую даромъ, приворожающую положительно изъ удовольствія и находящую вознагражденіе только въ подносимой себѣ пищѣ лести всѣ 223. мы, я думаю, назвали бы нѣкоторымъ искусствомъ удовольственнымъ.
Теэт. Какъ не назвать!
Ин. Напротивъ, ту, которая объявляетъ, что бесѣдуетъ для добродѣтели, и требуетъ за то награды денежной, — этотъ родъ не слѣдуетъ ли назвать другимъ именемъ?
Теэт. Какъ не слѣдуетъ!B.
Ин. Какимъ же именно? попытайся сказать.
Теэт. Это ясно: мнѣ кажется, мы нашли софиста. Говоря это, я называю его, думаю, надлежащимъ именемъ.
Ин. Такъ изъ теперешняго разсужденія видно, Теэтетъ, что софистику, какъ приводитъ къ этому самое слово, надобно почитать частію искусства усвоятельнаго, овладѣвательнаго, уловляющаго, охотящагося за животными ручными, гоняющагося за людьми, убѣждательнаго, частно-ловящаго, собирающаго деньги, мнимообразовательнаго, преслѣдующаго богатыхъ и знаменитыхъ юношей[13].
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Посмотримъ еще и вотъ какимъ образомъ; — ибо искомое теперь причастно не какому нибудь маловажному искусству, C. но весьма изворотливому. Вѣдь и въ томъ, что сказано было прежде, представлялся намекъ, что это искомое не таково, какимъ мы называемъ его теперь, но относится къ какому-то другому роду.
Теэт. Какимъ же образомъ?
Ин. Искусства пріобрѣтательнаго было у насъ два вида: одна часть его — овладѣвательная, другая — мѣновая[14].
Теэт. Да, было.
Ин. А мѣноваго искусства назовемъ тоже два вида: одинъ даровой, другой — продажный.
Теэт. Пускай будетъ такъ.
Ин. Положимъ опять, что и продажный разсѣкается надвое.
D.Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Тутъ различается продажа предметовъ самодѣльныхъ и продажа, мѣняющая произведенія чужія.
Теэт. Конечно.
Ин. Что же? почти половинная часть искусства мѣняющаго не есть ли въ городѣ такая мѣна, которая называется розничною?
Теэт. Да.
Ин. А та, которая, посредствомъ купли и продажи, отпускаетъ товары изъ одного города въ другой, не есть ли мѣна купеческая?
Теэт. Какая же иначе.
Ин. Но не знаемъ ли мы, что купеческая мѣна обмѣниваетъ на деньги какъ все то, чѣмъ питается и пользуется E. тѣло, такъ и все другое, что требуется для души?
Теэт. Какъ это говоришь ты?
Ин. Можетъ быть, мы не знаемъ этого по отношенію къ душѣ: а другое-то, вѣроятно, разумѣемъ.
Теэт. Да.
Ин. Укажемъ же вообще на музыку, которая всегда 224. переходитъ изъ города въ городъ, — здѣсь покупается, и отвозимая въ другой, продается; тоже и живопись, и фокусничество, и многое другое, что касается души и, перевозимое, продается, — иногда для услажденія, а иногда для серьезнаго занятія; и того, кто перевозитъ и продаетъ, ничѣмъ не менѣе, какъ продавца пищи и питья, можемъ прямо называть купцомъ.
Теэт. Весьма справедливо.
Ин. Стало быть, и этого, кто скупаетъ познанія и по B. городамъ промѣниваетъ ихъ на монету, не тѣмъ же ли назовешь именемъ?
Теэт. И очень-таки.
Ин. Но одну часть этого душевнаго купечества не весьма ли справедливо будетъ назвать показательностію[15], а другой, не менѣе смѣшной[16], какъ и первая, хотя занимающейся продажею познаній, не необходимо ли дать имя, сродное съ ея дѣятельностію?
Теэт. Конечно.
Ин. И въ этой торговлѣ познаніями, одно, относящееся къ познаніямъ въ области иныхъ искусствъ, надобно назвать C. иначе, а другое, относящееся къ познаніямъ о добродѣтели, — опять иначе.
Теэт. Какъ не иначе!
Ин. Относительно къ познаніямъ въ области иныхъ искусствъ, ей прилично именоваться искусство-продажничествомъ, а относительно къ этимъ — постарайся самъ пріискать имя.
Теэт. Да какое иное имя давая этому, не погрѣшилъ бы кто нибудь, — кромѣ самого, искомаго теперь, рода софистическаго?
Ин. Никакое иное. Давай же сведемъ это, и скажемъ, что софистика въ другой разъ является частію искусства пріобрѣтательнаго, D. мѣноваго, продажнаго, купеческаго, торгующаго товарами душевными и продающаго то, что относится къ разсужденіямъ и познаніямъ о добродѣтели.
Теэт. И очень.
Ин. Да ты, думаю, и въ третій разъ назовешь это не иначе, какъ назвалъ сейчасъ, если посмотришь, что кто нибудь, сидя въ своемъ городѣ, одно покупаетъ, другое мастеритъ самъ, и торгуетъ своими о томъ познаніями, такъ какъ этимъ предположилъ поддерживать свою жизнь.
Теэт. Какъ не назвать!
Ин. Стало быть, и мѣновщика въ области искусства пріобрѣтательнаго, и продавца, торгующаго въ розницу чужимъ E. или своимъ товаромъ, — въ обоихъ случаяхъ, кого бы то ни было, промышляющаго въ этомъ отношеніи познаніями, — ты всегда, какъ видно, назовешь софистомъ.
Теэт. Необходимо; потому что надобно слѣдовать за ходомъ разсужденія.
Ин. Разсмотримъ-ка еще: родъ, теперь преслѣдуемый, не подходитъ ли и къ чему нибудь такому?225.
Теэт. Къ чему же бы?
Ин. У насъ искусство состязательное было нѣкоторою частію пріобрѣтательнаго.
Теэт. Да, было.
Ин. Поэтому не будетъ несообразности раздѣлить его надвое.
Теэт. На какія же, скажешь, части?
Ин. Одну часть его назовемъ препирательствомъ, другую — драчливостію[17].
Теэт. Такъ.
Ин. Драчливости, происходящей въ тѣлѣ противъ тѣла, давая почти естественное и приличное имя, мы скажемъ, что она есть нѣчто такое, какъ насильство.
Теэт. Да.
Ин. А когда она состоитъ въ словахъ противъ словъ, — чѣмъ иначе назвалъ бы ее кто нибудь, какъ не возражательностію?
Теэт. Не чѣмъ инымъ.
Ин. Да и въ возражательности надобно полагать двоякость.B.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Поколику бываетъ она въ формѣ рѣчей длинныхъ противъ длинныхъ, и притомъ о справедливомъ и несправедливомъ, публично, — называется она судебничествомъ.
Теэт. Да.
Ин. А когда она происходитъ въ частныхъ отношеніяхъ и излагается въ вопросахъ и отвѣтахъ, тогда обычно ли называть ее чѣмъ инымъ, кромѣ противорѣчивости?
Теэт. Не чѣмъ инымъ.
Ин. Противорѣчивость же, поколику споръ идетъ о сдѣлкахъ, C. но совершается безъ порядка и искусства, надобно почитать тоже видомъ, — который впрочемъ, не отличенный словомъ, какъ особый, ни у прежнихъ, ни у насъ не заслужилъ того, чтобы получить названіе.
Теэт. Правда; потому что она дѣлится на слишкомъ мелочныя и разнообразныя дробности.
Ин. А ту-то, искусственную, возражающую относительно самого справедливаго и несправедливаго, и относительно другаго чего либо вообще, — не привычно ли называть спорливостію?
Теэт. Какъ не привычно!
D.Ин. Въ спорливости же, одна часть бываетъ разрушительницею корысти, другая — искательницею ея.
Теэт. Непремѣнно.
Ин. Такъ постараемся сказать, какое каждой надобно дать названіе.
Теэт. Да ужъ нужно.
Ин. Я думаю, одна-то часть, ради удовольствія разсуждать объ этомъ, упускающая изъ виду насущное, а по образу выраженія, многими слушателями выслушиваемая не съ удовольствіемъ, называется именемъ, казалось бы, не отличнымъ отъ болтливости.
Теэт. Говорятъ, въ самомъ дѣлѣ, какъ-то такъ.
E.Ин. Противную же ей, отъ частныхъ споровъ обогащающуюся, постарайся теперь, въ свою очередь, назвать самъ.
Теэт. Да что̀ другое можно тутъ назвать безъ грѣха, кромѣ того дивнаго-то, въ четвертый разъ уже теперь навертывающагося и все искомаго нами софиста?
Ин. Стало быть, софистъ, какъ снова показало нынѣ изслѣдованіе, есть не иное что, какъ родъ, ищущій корысти, 226. часть искусства спорливаго, противорѣчиваго, возражательнаго, драчливаго, состязательнаго, пріобрѣтательнаго.
Теэт. Совершенно такъ.
Ин. Видишь ли, — правду, значитъ, говорятъ, что это — животное изворотливое, которое, по пословицѣ, надобно хватать не одною рукою.
Теэт. Да, ужъ нужно обѣими.
Ин. Конечно, нужно; и по крайней мѣрѣ, сколько есть возможности, надобно дѣлать та̀къ: гнаться за нимъ вотъ по какому его слѣду. Скажи мнѣ: называемъ ли мы какія B. нибудь имена служительскими[18]?
Теэт. И многія; но, между многими, о которыхъ ты спрашиваешь?
Ин. О такихъ, каковы у насъ: процѣживать, просѣявать, провѣвать, сортировать.
Теэт. Почему не называть.
Ин. Да кромѣ этихъ, еще: чесать, прясть, ткать; знаемъ множество и другихъ подобныхъ, въ области искусствъ. Не такъ ли?
Теэт. Съ какимъ же намѣреніемъ ты указываешь на нихъ и, предлагая эти примѣры, спрашиваешь обо всѣхъ?C.
Ин. Всѣ, о которыхъ упомянули, имѣютъ, вѣроятно, характеръ отдѣлительный.
Теэт. Да.
Ин. И какъ во всѣхъ нихъ, по моему мнѣнію, одно такое искусство, то однимъ именемъ мы и назовемъ его.
Теэт. Какимъ же назвать?
Ин. Искусствомъ различительнымъ.
Теэт. Пускай.
Ин. Разсмотри же: въ этомъ опять мы можемъ какимъ-то образомъ замѣчать два вида.
Теэт. Скораго ты требуешь отъ меня разсмотрѣнія[19].
D.Ин. Но въ упомянутыхъ-то различеніяхъ одно даетъ возможность отдѣлять худшее отъ лучшаго, а другое — подобное отъ подобнаго.
Теэт.Сказанное теперь представляется почти такъ.
Ин. Но имени этого-то различенія я не знаю; а имя того, которое оставляетъ лучшее и изгоняетъ худшее, помню.
Теэт. Скажи же.
Ин. Всякое такое различеніе, какъ я разумѣю его, называется у всѣхъ нѣкоторымъ очищеніемъ.
Теэт. Конечно, называется.
E.Ин. А что очистительное-то искусство имѣетъ два вида, — можетъ знать всякій.
Теэт. Да, вѣроятно, на досугѣ; по крайней мѣрѣ я теперь не усматриваю ихъ.
Ин. Именно, — многіе виды очищеній, относящіеся къ тѣлу, надобно обнять однимъ именемъ.
Теэт. Какіе и какимъ?
227.Ин. Очищенія животныхъ, правильно совершаемыя внутри тѣлъ гимнастикою и медициною, и внѣ ихъ, — о которыхъ дурно и говорить, — производимыя банею; также очищенія тѣлъ неодушевленныхъ, о которыхъ имѣетъ попеченіе ремесло валяльническое и всякое косметическое, — въ мелочахъ нашли себѣ множество смѣшныхъ наименованій.
Теэт. И очень.
Ин. Безъ сомнѣнія, Теэтетъ. Но если мы строго слѣдуемъ за ходомъ рѣчи, для насъ ни меньше, ни больше важно то, губкою ли очищается тѣло, или лѣкарственнымъ питьемъ, и много ли, мало ли полезно намъ что для очищенія. Для пріобрѣтенія познанія, пытаясь понять сродство и несродность всѣхъ искусствъ, очищеніе цѣнитъ ихъ съ этой стороны B. каждое равно, и одни, сравнительно съ другими, не почитаетъ болѣе смѣшными: на охоту, напримѣръ, военачальствованія смотритъ не съ бо̀льшимъ уваженіемъ, чѣмъ на ловлю вшей, — даже часто — какъ на дѣло, гораздо болѣе глупое. Такъ-то и теперь, когда ты спросилъ, какимъ именемъ назовемъ всѣ вмѣстѣ силы, способныя очищать одушевленное или неодушевленное тѣло, — для очищенія не будетъ никакой разницы, какъ бы тебѣ ни показалось приличнѣе назвать ихъ: лишь бы только всѣ онѣ, очищающія иное что C. либо, связывались особо отъ очищеній душевныхъ; потому что чистоту относительно помысловъ оно положило теперь отличать, — если только мы понимаемъ его намѣреніе.
Теэт. Да, я понялъ, и соглашаюсь, что есть два вида очищенія: одинъ видъ относится къ душѣ, какъ особый отъ очищенія тѣла.
Ин. Превосходно. Выслушай же, что слѣдуетъ далѣе, и постарайся сказанное снова разсѣчь надвое.D.
Теэт. Смотря по тому, куда поведешь, — постараюсь разсѣкать, вмѣстѣ съ тобою.
Ин. Порокъ въ душѣ отличнымъ ли чѣмъ почитаемъ мы отъ добродѣтели?
Теэт. Какъ не отличнымъ!
Ин. А очищеніе-то состояло въ оставленіи одного изъ этихъ членовъ и въ изгнаніи всего, что было дурно.
Теэт. Да, было такъ.
Ин. Стало быть, и касательно души, если бы мы нашли для нея нѣкоторое отнятіе зла, то, называя это очищеніемъ, произнесли бы слово, созвучное дѣлу.
Теэт. И очень-таки.
Ин. Такъ, въ отношеніи къ душѣ, надобно наименовать два зла.
Теэт. Какихъ?
228.Ин. Одно — являющееся подобно болѣзни въ тѣлѣ, другое — подобно тѣлесному безобразію.
Теэт. Не понимаю.
Ин. Можетъ быть, болѣзнь и возмущеніе ты считалъ не за одно и то же?
Теэт. Да и на это, опять, не знаю, что отвѣчать.
Ин. Иное ли что разумѣешь ты подъ именемъ возмущенія, какъ не разногласіе между вещами, по природѣ сродными, происходящее отъ какого нибудь поврежденія ихъ?
Теэт. Не иное.
Ин. А безобразіе — иное ли что, какъ не непріятно вездѣ поражающій родъ несоразмѣрности?
B.Теэт. Никакъ не иное.
Ин. Что же? не чувствуемъ ли мы, что въ душѣ людей, находящихся въ худомъ состояніи, мнѣнія разногласятъ съ пожеланіями, разсудокъ — съ скорбями, раздраженіе — съ удовольствіями[20], и все это — одно съ другимъ?
Теэт. Да и сильно.
Ин. А между тѣмъ все это было по необходимости сродно.
Теэт. Какъ не сродно.
Ин. Стало быть, возмущеніе и болѣзнь души называя порокомъ, мы будемъ говорить правильно.
Теэт. Конечно, весьма правильно.
C.Ин. Что же? все, что можетъ двигаться и, постановивъ какую нибудь цѣль, старается достигнуть ея, — если каждое его стремленіе бываетъ невпопадъ и не достигаетъ цѣли, — все это, скажемъ, терпитъ отъ соразмѣрности ли одного съ другимъ, или отъ несоразмѣрности?
Теэт. Явно, что отъ несоразмѣрности.
Ин. Но душа, извѣстно, вся всего не знаетъ противъ своей воли[21].
Теэт. И очень.
Ин. Незнаніе же, — когда, при стремленіи души къ истинѣ, происходитъ направленіе противное, — есть не иное что, какъ D. уклоненіе смысла.
Теэт. Конечно.
Ин. Стало быть, надобно полагать, что душа несмысленная безобразна и несоразмѣрна.
Теэт. Выходитъ.
Ин. Такъ въ ней, какъ открывается, есть эти два рода зла: одно, многими называемое порокомъ, очевиднѣйшимъ образомъ составляетъ болѣзнь ея.
Теэт. Да.
Ин. А другое хотя и называютъ незнаніемъ, но, такъ какъ оно находится только въ душѣ, не хотятъ признавать его зломъ.
Теэт. Надобно совершенно уступить тебѣ (пусть я и E. сомнѣвался, когда ты говорилъ это), что есть два рода зла въ душѣ, и что трусость, необузданность, несправедливость и вообще все такое слѣдуетъ почитать болѣзнію въ насъ, а состояніе великаго и многоразличнаго незнанія признавать безобразіемъ.
Ин. Но въ тѣлѣ-то, по отношенію къ этимъ двумъ его несчастіямъ, было два искусства.
Теэт. Какія это?
Ин. Противъ безобразія — гимнастика, а противъ 229. болѣзни — медицина.
Теэт. Очевидно, были.
Ин. Такъ и въ отношеніи къ безстыдству, несправедливости и трусости, не бываетъ ли обыкновенно обуздательнѣе всѣхъ искусствъ надлежащій судъ[22]?
Теэт. По крайней мѣрѣ, сказать такъ будетъ всего правдоподобнѣе, по сужденію человѣческому.
Ин. Что же? въ отношеніи ко всему вообще незнанію, можетъ быть, кто правильнѣе указалъ бы на что нибудь иное, кромѣ учительства?
Теэт. Ни на что болѣе.
Ин. Положимъ. Но учительства одинъ ли только надобно B. назвать родъ, или больше? Не два ли есть величайшихъ его родовъ? Смотри.
Теэт. Смотрю.
Ин. И, мнѣ кажется, такимъ-то образомъ мы очень скоро найдемъ искомое.
Теэт. Какимъ?
Ин. Когда посмотримъ, незнаніе не имѣетъ ли по срединѣ какого нибудь разрѣза. Вѣдь если оно будетъ двоякимъ, то, явно, заставитъ и учительство принять двѣ части, въ одномъ родѣ, по одиночкѣ, соотвѣтствующихъ каждой его сторонѣ.
Теэт. Такъ что же? открывается ли предъ тобою какъ нибудь то, что теперь ищется?
C.Ин. Въ незнаніи представляется мнѣ большой какой-то и трудный для обозрѣнія отдѣльный видъ, соотвѣтствующій вѣскостію всѣмъ прочимъ его частямъ.
Теэт. Какой именно?
Ин. Приписываніе себѣ знанія въ отношеніи къ тому, чего не знаешь. Отъ этого, должно быть, происходятъ всѣ случаи заблужденій разсудка во всякомъ человѣкѣ.
Теэт. Правда.
Ин. Даже этому-то одному виду незнанія думаю я усвоилъ имя невѣжества.
Теэт. Конечно.
Ин. Какъ же, стало быть, надобно назвать ту часть D. учительства, которая избавляетъ отъ этого?
Теэт. Я думаю, иностранецъ, что къ другому виду отходятъ всѣ учительства художническія, а это здѣсь-то, у насъ[23], называется образованіемъ.
Ин. Да почти и у всѣхъ эллиновъ, Теэтетъ. Однакожъ намъ надобно еще разсмотрѣть и то, не разсѣкается ли все это образованіе, или не подлежитъ ли какому нибудь достойному замѣчанія дѣленію.
Теэт. Конечно, надобно разсмотрѣть.
Ин. Такъ вотъ мнѣ кажется, что и оно дѣлимо нѣкоторымъ образомъ.
Теэт. На что?
Ин. Одинъ путь словеснаго учительства есть, по E. видимому, какой-то шероховатый, а другая часть его легче.
Теэт. Какъ же назовемъ мы ту и другую изъ нихъ?
Ин. Одна часть есть древняя, отеческая: ею тогда пользовались, да и теперь еще многіе пользуются, особенно въ отношеніи къ сыновьямъ, когда, по поводу ихъ погрѣшностей, дѣлаютъ имъ замѣчанія, — иногда жостко, иногда мягко. 230. Все это вообще можно весьма правильно назвать родомъ вразумленія.
Теэт. Такъ.
Ин. А другая-то часть открывается, какъ скоро кто нибудь, давая себѣ отчетъ, начинаетъ думать, что всякое невѣжество — невольно, что тотъ никогда не захочетъ учиться, кто почитаетъ себя мудрецомъ въ отношеніи къ тому, въ чемъ признаетъ свою силу, и что поэтому вразумляющій видъ образованія, даже при великомъ усиліи, дѣлаетъ мало успѣховъ.
Теэт. И эти люди думаютъ правильно.
B.Ин. Потому-то, чтобы изгонять изъ головы такое мнѣніе, они представляютъ иной способъ.
Теэт. А какой именно?
Ин. Разузнаютъ посредствомъ вопросовъ, кто, говоря нѣчто, думаетъ, будто онъ говоритъ дѣльно, тогда какъ ничего не говоритъ; потомъ изслѣдываютъ мнѣнія заблуждающихся и, какъ изслѣдуютъ, собирая ихъ словами, приводятъ къ тожеству между собою; приведши же, показываютъ, что они, касаясь того же, направляясь къ тому же и такъ же, явно противорѣчатъ сами себѣ. Тѣ, видя это, на себя досадуютъ, а въ отношеніи къ другимъ становятся скромнѣе, и такимъ образомъ разстаются съ высокими и не разваренными C. о себѣ мнѣніями; а изъ всѣхъ разставаній, это и для слушающихъ самое пріятное, и въ разстающемся происходитъ всего прочнѣе. Вѣдь очищающіе ихъ, любезный другъ, думаютъ то же относительно души, что̀ врачи относительно тѣлъ: какъ, то есть, тѣло можетъ принимать предлагаемую пищу только по изгнаніи изъ него препятствій, — такъ и душа, по мнѣнію очистителей, не ощутитъ пользу отъ предлагаемыхъ наукъ, пока обличитель не приведетъ обличаемаго D. въ стыдъ; ибо чрезъ это обличитель, изгоняя изъ него мнѣнія, препятствующія наукамъ, дѣлаетъ его чистымъ и приводитъ къ той мысли, что онъ знаетъ только то, что̀ знаетъ, а не больше.
Теэт. Это, въ самомъ дѣлѣ, наилучшее и разумнѣйшее изъ состояній.
Ин. По этому-то всему, Теэтетъ, обличеніе надобно, стало быть, называть важнѣйшимъ и главнѣйшимъ изъ очищеній, а не обличеннаго опять, такъ какъ къ дѣламъ важнымъ онъ очищеніемъ не приготовленъ, хотя бы то былъ самъ великій царь, E. почитать человѣкомъ необразованнымъ и безстыднымъ, — въ томъ отношеніи, въ которомъ, чтобъ быть истинно блаженнымъ, приличны совершенная очищенность и высочайшая красота.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Что же? Какъ назовемъ тѣхъ, которые пользуются 231. такимъ искусствомъ? Вѣдь я боюсь назвать ихъ софистами.
Теэт. Почему же?
Ин. Чтобы не приписать имъ бо̀льшаго достоинства.
Теэт. Однакожъ то, что мы теперь говорили, подходитъ къ такому какому-то человѣку.
Ин. Да, какъ волкъ къ собакѣ, — самое дикое къ самому кроткому. Человѣкъ опасливый всегда долженъ быть болѣе всего остороженъ въ отношеніи къ сходствамъ; ибо это — родъ самый скользкій. Впрочемъ пусть будетъ такъ; потому что не возникнетъ, думаю, спора по поводу пустыхъ разграниченій, если собесѣдники будутъ достаточно осторожны.B.
Теэт. Да, это-то вѣроятно.
Ин. Пускай же очистительность будетъ отдѣлена отъ искусства различительнаго, отъ очистительности — часть, относящаяся къ душѣ, отъ этой — учительство, отъ учительства — образовательность: но часть образовательности, обличеніе, прилагаемое къ пустому суемудрію, — въ томъ смыслѣ, какъ оно теперь представилось намъ, — пусть будетъ у насъ названо не инымъ чѣмъ, какъ благородною, по происхожденію, софистикою.
Теэт. Пускай будетъ названо; но, послѣ такого множества представленій, я начинаю уже недоумѣвать, кому именно, говоря правду и выражаясь положительно, слѣдуетъ приписать имя дѣйствительнаго софиста.C.
Ин. И естественно-таки тебѣ недоумѣвать. Но надобно полагать, что теперь долженъ придти въ сильное недоумѣніе и тотъ, кто захотѣлъ бы какимъ нибудь образомъ заминать рѣчь. Вѣдь правильна пословица, что отъ всѣхъ рукъ убѣжать не легко[24]. Такъ теперь мы должны тѣмъ болѣе налечь на вопросъ.
Теэт. Хорошо говоришь.
Ин. И сперва мы остановимся, будто бы перевести духъ, и, вздохнувши, поговоримъ сами съ собою: ну-ка, во сколькихъ D. видахъ являлся намъ софистъ? Мнѣ кажется вѣдь, что прежде всего мы нашли его наемнымъ ловчимъ молодыхъ и богатыхъ людей.
Теэт. Да.
Ин. Во вторыхъ, нѣкоторымъ продавцомъ относящихся къ душѣ наукъ.
Теэт. Конечно.
Ин. Въ третьихъ, не явился ли онъ, въ томъ же самомъ отношеніи, розничнымъ торговцемъ?
Теэт. Да; а потомъ, въ четвертыхъ, относительно наукъ, торговалъ у насъ собственными произведеніями.
Ин. Правильно вспомнилъ. Пятое же постараюсь припомнить E. я. Вѣдь онъ былъ также боецъ въ словесной состязательности; и особенно усвоилъ себѣ искусство спорить.
Теэт. Конечно, былъ.
Ин. Да притомъ, шестое: предлагалъ возраженія, — но мы положили, въ видѣ уступки, что онъ служитъ очистителемъ мнѣній, заграждающихъ путь наукамъ относительно души.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
232.Ин. Такъ замѣчаешь ли, что когда кто является знатокомъ многихъ вещей, а получаетъ имя отъ одного (того или другаго) искусства, — такое представленіе не нормально: тогда становится явно, что относящій представленіе къ какому нибудь изъ искусствъ не можетъ примѣтить въ немъ той стороны, на которую смотрятъ всѣ прочія науки, почему и владѣющаго ими, вмѣсто одного имени, называетъ многими?
Теэт. По всей вѣроятности, это бываетъ какъ-то такъ.
Ин. Посему, чтобы и намъ-то въ своемъ изслѣдованіи, по B. лѣности, не потерпѣть этого! Возьмемъ-ка снова первое изъ того, что сказано о софистѣ. Вѣдь онъ мнѣ представляется непремѣнно чѣмъ-то однимъ.
Теэт. Чѣмъ же?
Ин. Мы назвали его, помнится, знатокомъ противорѣчія.
Теэт. Да.
Ин. Что же? не учитъ ли онъ и другихъ тому же самому?
Теэт. Почему не такъ.
Ин. Разсмотримъ же, въ отношеніи къ чему такіе, по ихъ словамъ, научаютъ другихъ противорѣчію. А изслѣдованіе у насъ сначала пусть пойдетъ такъ[25]. Ну-ка, относительно вещей божественныхъ, которыя для черни C. темны, — дѣлаютъ ли они другихъ способными къ тому?
Теэт. Это, въ самомъ дѣлѣ, говорятъ о нихъ.
Ин. А относительно видимаго на землѣ и на небѣ, да и вообще относительно такихъ предметовъ?
Теэт. Какъ же.
Ин. Ну, а въ частныхъ-то собраніяхъ, когда говорятъ всякую всячину о бывающемъ и сущемъ, они, сильные въ противорѣчіи, сильными, знаемъ, дѣлаютъ и другихъ — въ томъ, въ чемъ сами.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
D.Ин. Что̀ же опять относительно законовъ и всего вообще, касающагося политики, — не обѣщаются ли они сдѣлать своихъ слушателей возражателями?
Теэт. Обыкновенно говорятъ, что никто не бесѣдовалъ съ ними, кому бы они не обѣщали этого.
Ин. А въ отношеніи искусствъ-то, берутся ли они всѣ вмѣстѣ, или каждое отдѣльно, — все, что слѣдуетъ возражать самому по каждому искусству мастеру, желающій можетъ, конечно, узнать изъ письменныхъ, выпущенныхъ въ народъ сочиненій.
Теэт. Ты указываешь, кажется мнѣ[26], на Протагорово сочиненіе E. о фехтованьи и иныхъ искусствахъ.
Ин. Да много и другихъ, почтеннѣйшій. Но искусство противорѣчія не въ томъ ли вообще состоитъ, что оно, по видимому, есть нѣкоторая достаточная способность представлять возраженія на все?
Теэт. Явно, въ самомъ дѣлѣ, что къ этому почти нечего больше прибавить.
Ин. Но ты-то, мой другъ, ради боговъ, почитаешь ли это дѣломъ сильнымъ? Вѣдь, можетъ быть, вы, молодые люди, смотрите тутъ острѣе, а мы тупѣе.
233.Теэт. Что, и къ чему особенно, говоришь ты? Вѣдь я не понимаю теперешняго твоего вопроса.
Ин. Есть ли возможность какому нибудь человѣку знать все?
Теэт. О, весьма блаженъ былъ бы тогда нашъ родъ, иностранецъ!
Ин. Какъ же кто нибудь, самъ не зная, могъ бы говорить нѣчто здравое и противорѣчить знающему-то?
Теэт. Никакъ.
Ин. Такъ въ чемъ бы могло состоять чудо силы софистической?
Теэт. Относительно чего?
Ин. Какимъ образомъ досталась имъ сила внушить B. юношамъ мнѣніе, что они изъ всѣхъ и во всемъ самые мудрые? Вѣдь явно, что если бы противорѣчіе ихъ и не было правильно, и не являлось такимъ для юношей, — да пусть бы и являлось, но если бы они казались умными не по чему больше, какъ по своимъ возраженіямъ, то, — твои же слова[27], — едва ли бы кто сталъ платить имъ деньги и пожелалъ въ этомъ самомъ сдѣлаться ихъ ученикомъ.
Теэт. Конечно, едва ли.
Ин. А теперь желаютъ.
Теэт. И очень.
Ин. Потому что софисты, думаю, сами кажутся знатоками C. въ томъ, чему противорѣчатъ.
Теэт. Какъ же иначе!
Ин. А дѣлаютъ-то они это, говоримъ, въ отношеніи всего.
Теэт. Да.
Ин. Стало быть, представляются своимъ ученикамъ мудрыми во всемъ.
Теэт. Какъ же.
Ин. Не будучи такими; ибо заявлено было, что это-то невозможно.
Теэт. Какъ не невозможно!
Ин. Стало быть, намъ показалось, что софистъ обо всемъ D. имѣетъ познаніе какое-то мнимое, а не истинное.
Теэт. Безъ сомнѣнія: и что̀ теперь-то говорится о нихъ, должно быть, говорится весьма правильно.
Ин. Возьмемъ однакожъ на это какой нибудь примѣръ, по яснѣе.
Теэт. Какой же именно?
Ин. Слѣдующій; — но постарайся отвѣчать мнѣ съ особеннымъ вниманіемъ.
Теэт. Какой?
Ин. Если бы кто сказалъ, что онъ и не говоритъ и не противорѣчитъ, но всѣ вмѣстѣ дѣла умѣетъ совершать и производить однимъ искусствомъ.
E.Теэт. Какъ говоришь: всѣ?
Ин. Вотъ ты-то у насъ не выразумѣлъ вдругъ и самаго начала рѣчи; потому что не понимаешь, какъ видно, слова: всѣ вмѣстѣ.
Теэт. Да, не понимаю.
Ин. Такъ говорю, что ты и я принадлежимъ ко всему, но кромѣ насъ есть еще иныя животныя и дерева.
Теэт. Какъ ты говоришь?
Ин. Если бы кто сказалъ, что онъ сотворитъ и меня, и тебя, и всѣ прочія существа.
234.Теэт. О какомъ твореніи говоришь ты? Вѣдь ужъ, конечно, не о земледѣльцѣ же толкуешь какомъ нибудь, когда называешь его творцомъ животныхъ?
Ин. Говорю, что онъ, кромѣ того, есть творецъ и моря, и земли, и неба, и боговъ, и всего прочаго; и каждый изъ этихъ предметовъ сотворивъ наскоро, продаетъ ихъ за малую монету.
Теэт. Ты высказываешь какую-то шутку.
Ин. Что же? А кто говоритъ, что онъ все знаетъ, и этому, за немногое и въ немного времени, можетъ научить другаго, — словъ того, думаешь, не слѣдуетъ принимать за шутку?
Теэт. Всячески.
Ин. Представляешь ли ты какой нибудь видъ шутки художественнѣе, B. или пріятнѣе подражательности?
Теэт. Отнюдь нѣтъ; потому что ты указалъ на видъ весьма обширный, обнимающій собою все, и притомъ самый разнообразный.
Ин. И такъ, кто даетъ обѣщаніе, что онъ можетъ однимъ искусствомъ творить все, того мы узнаемъ вотъ почему: отдѣлывая подражанія и соименности сущаго, при помощи живописнаго искусства, и показывая свои рисунки издали, онъ, предъ молодыми и несмысленными людьми, будетъ въ состояніи прикинуться, будто можетъ самымъ дѣломъ произвесть вещь, какую бы ни захотѣлось произвесть ему.C.
Теэт. Какъ же иначе?
Ин. Что же теперь? И въ области разсужденій не ожидаемъ ли мы какого нибудь подобнаго искусства? Развѣ не возможно словами обворожатъ слухъ юношей, стоящихъ еще далеко отъ дѣлъ истины, показывая имъ въ отношеніи ко всему такъ называемые призраки, чтобы заставить ихъ думать, будто говорятъ имъ истину, и будто говорящій есть человѣкъ самый мудрый изъ всѣхъ и во всемъ?
Теэт. Почему же не быть какому нибудь подобному D. искусству?
Ин. Такъ вотъ многимъ тогдашнимъ слушателямъ, Теэтетъ, когда пройдетъ довольно времени и возрастъ сдѣлается зрѣлѣе, не необходимо ли будетъ, при близкой встрѣчѣ съ самыми вещами и подъ вліяніемъ впечатлѣній, заставляющихъ живѣе хвататься за существо дѣла[28], — не необходимо ли будетъ имъ измѣнять полученныя прежде мнѣнія, такъ какъ великія изъ нихъ окажутся маловажными, легкія — трудными, и всячески разрушать сотканныя изъ E. словъ мечты, чрезъ осуществленіе самыхъ дѣлъ?
Теэт. Да, сколько могу судить объ этомъ, по моей молодости. Думаю, что и я принадлежу къ тѣмъ, которые еще далеко стоятъ отъ истины.
Ин. Потому-то всѣ мы здѣсь будемъ стараться, да и теперь стараемся, какъ можно ближе подвести тебя къ ней, пока еще нѣтъ впечатлѣній. О софистѣ же скажи мнѣ вотъ 235. что: ясно ли уже, что онъ — кто-то изъ чародѣевъ, какъ подражатель дѣйствительно сущаго? или мы еще сомнѣваемся, не о столькихъ ли, въ самомъ дѣлѣ, вещахъ имѣетъ онъ познанія, сколькимъ приписываетъ себѣ способность противорѣчить?
Теэт. Да какъ же, иностранецъ? Изъ сказаннаго-то почти уже ясно, что онъ — кто-то изъ людей, любящихъ шутить.
Ин. Стало быть, надобно почитать его какимъ-то чародѣемъ и подражателемъ.
Теэт. Какъ не почитать!
Ин. Хорошо же; теперь наше дѣло — не упустить звѣря, B. потому что мы почти обошли его нѣкоторою сѣтью составленныхъ для этого словесныхъ орудій, такъ что отсюда-то ему уже не уйти.
Теэт. Откуда?
Ин. Изъ рода чудодѣевъ, въ которомъ, между прочими, содержится и онъ.
Теэт. Да, это же самое относительно его кажется и мнѣ.
Ин. Такъ теперь хотѣлось бы какъ можно скорѣе раздѣлить образотворное искусство; и если, по нашемъ вступленіи въ него, софистъ рѣшится вдругъ противустоять намъ, то мы, по предписанію царскаго указа, схватимъ его и, объявивъ C. о добычѣ, предадимъ царю[29]. А когда онъ какъ нибудь скроется въ частяхъ подражательности, — будемъ преслѣдовать его неопустительнымъ дѣленіемъ принявшей его части, пока не поймаемъ. Въ самомъ дѣлѣ, ни этотъ, ни иной какой родъ никогда не похвалится, что онъ ушелъ, если такимъ способомъ можно бываетъ доходить черезъ каждое и до всего.
Теэт. Ты говоришь хорошо; такъ и надобно дѣлать.
Ин. Продолжая пройденный путь дѣленія, я и теперь ясно D. вижу два вида подражательности[30]: но въ которомъ изъ нихъ скрывается искомая нами идея, — узнать это, кажется; нахожу себя еще не въ силахъ.
Теэт. Да ты сперва скажи и раздѣли намъ, на какіе два вида указываешь.
Ин. Въ подражательности я усматриваю одно — искусство уподобительное. Оно дѣйствуетъ особенно тогда, когда кто, по размѣрамъ образца, отдѣлываетъ произведеніе подражательное, имѣя въ виду долготу, широту, глубину, и сверхъ того оттѣняя каждую часть приличными ей красками.E.
Теэт. Что же? развѣ не такое что либо берутся дѣлать и всѣ подражатели?
Ин. Не такое — по крайней мѣрѣ тѣ, которые оттискиваютъ или живописуютъ что нибудь изъ предметовъ величественныхъ. Вѣдь если бы они прекраснымъ вещамъ сообщали истинный размѣръ, то высшія изъ нихъ явились бы, знаешь, меньше надлежащаго, а низшія — больше; потому 236. что первыя видимы бываютъ нами издали, а послѣднія вблизи.
Теэт. Конечно.
Ин. Такъ не разстаются ли теперь мастера съ истиннымъ, когда отдѣлываемымъ ими образамъ придаютъ размѣры не дѣйствительные, а кажущіеся прекрасными?
Теэт. Конечно.
Ин. Стало быть, не справедливо ли будетъ одно, такъ какъ оно подобно вѣдь, назвать подобіемъ?
Теэт. Да.
B.Ин. А занимающуюся этимъ часть подражательности-то наименовать искусствомъ, какъ мы называли его прежде, уподобительнымъ?
Теэт. Слѣдуетъ.
Ин. Что же? какъ назовемъ то явленіе, которое хотя съ благопріятной точки зрѣнія[31] походитъ на прекрасное, но, если бы кто получилъ способность достаточно созерцать столь великіе предметы, оказалось бы не подобнымъ тому, чему его уподобляютъ? Не фантомъ ли то, что кажется похожимъ, а не походитъ?
Теэт. Что же болѣе!
C.Ин. И этой части, понимаемой обширно, нѣтъ ли въ живописи и во всякомъ искусствѣ подражательномъ?
Теэт. Какъ не быть.
Ин. Такъ искусство, отдѣлывающее фантомъ, а не подобіе, не будетъ ли весьма правильно называть фантастикою?
Теэт. И очень.
Ин. Вотъ объ этихъ-то двухъ видахъ образотворенія говорилъ я, — объ уподобительности и фантастикѣ.
Теэт. Правильно.
Ин. Но того-то и тогда не домекалъ, въ которомъ изъ нихъ надобно полагать софиста, и теперь еще не могу разсмотрѣть D. ясно. Въ самомъ дѣлѣ, какой это удивительный и трудный для изслѣдованія мужъ, когда и теперь такъ хорошо и хитро ушелъ въ такой непрослѣдимый видъ.
Теэт. Это видно.
Ин. Однакожъ сознательно ли ты подтвердилъ это, или къ скорому соглашенію, по привычкѣ, увлекся стремленіемъ рѣчи?
Теэт. Какъ и къ чему ты говоришь это?
Ин. Мы, другъ мой, по истинѣ, на пути самаго труднаго изслѣдованія; потому что, съ одной стороны — являться и казаться, съ другой — быть, съ одной — говорить что-то, E. съ другой — не говорить ничего, — все такое, и въ прежнее время и теперь, сильно бременитъ насъ недоумѣніями. Въ самомъ дѣлѣ, какимъ образомъ сказанное что нибудь или подуманное ложно будетъ дѣйствительно произнесено, не 237. связываясь противорѣчіемъ? — это, Теэтетъ, дѣло весьма трудное.
Теэт. Что же тутъ?
Ин. Такое слово осмѣливается принимать небытіе за бытіе; а иначе лжи вѣдь и не было бы. Великій Парменидъ, когда мы были еще въ дѣтствѣ, другъ мой, отъ начала до конца, выражаясь всякій разъ прозою и стихами, свидѣтельствовалъ вотъ что:
Этого нѣтъ никогда и нигдѣ, чтобъ не сущее было;
Отъ такого пути испытаній сдержи свою мысль[32].
Теэт. Что касается до меня, то полагай, какъ хочешь; и когда разсудокъ выведетъ на путь наилучшій, тогда, въ своемъ разсужденіи, ты и самъ держись его, и меня веди по немъ.
Ин. Да, такъ и надобно дѣлать. И вотъ, скажи мнѣ: осмѣливаемся ли[33] мы произносить вовсе не существующее?
Теэт. Почему не произносить!
Ин. Такъ если бы, не для спора и не для шутки, а по C. серьезномъ размышленіи, кто нибудь изъ слушателей долженъ былъ объявить, гдѣ требуется привносить слово не существующее; то, ка̀къ тебѣ кажется, къ чему и для означенія чего онъ и самъ пользовался бы имъ, и указалъ бы пользоваться вопрошателю?
Теэт. Вопросъ трудный, и для меня-то, почти могу сказать, совершенно неразрѣшимый.
Ин. Но то-то явно, что «не существующее» не должно быть относимо къ существующему.
Теэт. Да, какъ можно!
Ин. А если не должно — къ существующему, то никто правильно не отнесетъ его и къ тому, чѣмъ означается что нибудь.
Теэт. Какъ отнесть!
Ин. Да и то для насъ, можетъ быть, явно, что самое D. слово что нибудь мы всякій разъ относимъ къ существующему; потому что мыслить его одно, само по себѣ, какъ бы обнаженное и отрѣшенное отъ всего сущаго, невозможно. Не правда ли?
Теэт. Невозможно.
Ин. Разсматривая же дѣло такъ, подтвердишь ли, что мыслящій слово что нибудь мыслитъ необходимо что-то одно?
Теэт. Такъ.
Ин. Вѣдь что-то, скажешь, есть знакъ одного, оба — знакъ двухъ, нѣкоторые — знакъ многихъ.
Теэт. Какъ не сказать.
Ин. Такъ, говорящій-то не «что нибудь», какъ видно, по E. необходимости, вовсе ничего не говоритъ.
Теэт. Да, ужъ по необходимости.
Ин. А не слѣдуетъ ли согласиться и въ томъ, что такой человѣкъ, не только говоря, ничего однакожъ не говоритъ, — но что принимающагося произносить не существующее, даже не должно называть и говорящимъ?
Теэт. Это положеніе, кажется, достигаетъ уже крайней степени сомнѣнія.
238.Ин. Не говори еще такъ много, другъ мой; есть степень и выше этой, и она-то уже въ сомнѣніи величайшая и первая, такъ какъ лежитъ въ самомъ его основаніи.
Теэт. Къ чему такая рѣчь? выражайся прямо, ничѣмъ не затрудняясь.
Ин. Къ существующему, вѣроятно, можно прибавить что либо другое существующее[34].
Теэт. Какъ не мочь.
Ин. А къ не существующему возможно ли, скажемъ, прибавленіе чего нибудь существующаго?
Теэт. Да какъ же это?
Ин. Число-то, все вмѣстѣ, мы относимъ къ вещамъ существующимъ.
B.Теэт. Если что еще иное, то это надобно относить къ существующему.
Ин. Такъ не должно намъ и браться — въ числѣ — относить къ не существующему ни множество, ни единство.
Теэт. Да вѣдь и неправильно бы, какъ видно, брались, судя по смыслу рѣчи.
Ин. Какимъ же образомъ, безъ числа, устами ли произнесъ бы кто нибудь, или совершенно схватилъ бы мыслію то, чего нѣтъ, или что не существуетъ?
Теэт. Говори, какимъ.
C.Ин. Чтобы высказать не существующее (μὴ ὄντα), не беремся ли мы привнесть численное множество?
Теэт. Какъ же.
Ин. Между тѣмъ не существующее (μὴ ὄν) не беремъ ли опять какъ одно?
Теэт. Очевидно.
Ин. Но и несправедливо вѣдь, и неправильно, говоримъ, существующее браться прилаживать къ не существующему.
Теэт. Говоришь совершенную правду.
Ин. Такъ замѣчаешь ли, что не существующаго самого по себѣ нельзя ни правильно произнесть, ни сказать, ни схватить умомъ, что оно и не мыслимо, и не выразимо, и не произносимо, и безсловесно?
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Но не ошибся ли я, сказавши сейчасъ, что D. относительно его укажу на высочайшее сомнѣніе.
Теэт. Что же? Развѣ можемъ найти еще иное какое нибудь, большее?
Ин. Что̀ ты, чудакъ! или не замѣчаешь, уже по сказанному, что не существующее приводитъ въ сомнѣніе и самого обличителя, такъ что, какъ скоро взялся бы онъ обличать, то тотчасъ поставленъ былъ бы въ необходимость въ этомъ отношеніи противорѣчить самому себѣ?
Теэт. Какъ ты говоришь? скажи еще яснѣе.
Ин. По самому моему изслѣдованію, ничто не можетъ быть яснѣе. Вѣдь, предположивъ, что не существующее не E. должно быть причастно ни одному, ни многому, я тотчасъ, теперь же назвалъ его однимъ; потому что говорю: не существующее. Понимаешь?
Теэт. Да.
Ин. И опять, немного раньше говорилъ, что оно не произносимо, не выразимо, безсловесно. Слѣдишь?
Теэт. Какъ же, слѣжу.
Ин. Но, пытаясь приписывать ему бытіе-то, не противорѣчилъ ли я тому, что говорилъ прежде?239.
Теэт. Кажется, противорѣчилъ.
Ин. Что же? приписывая ему это, вѣдь я разговаривалъ съ нимъ, не какъ съ однимъ?
Теэт. Да.
Ин. И однакожъ, говоря, что оно безсловесно, не выразимо, не произносимо, я все таки обращалъ свое слово какъ бы къ одному.
Теэт. Ка̀къ не къ одному!
Ин. А по нашему-то положенію, должно быть такъ, что кто будетъ правильно говорить о немъ, тотъ не станетъ опредѣлять его ни какъ одно, ни какъ многое, даже не придастъ ему вовсе никакого имени; ибо и нѣчто «одно» есть уже имя, которымъ оно называлось бы.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
B.Ин. Такъ и обо мнѣ-то что̀ еще скажутъ! Вѣдь какъ прежніе, такъ и теперешніе мои доводы относительно не существующаго найдутъ разбитыми. Такъ что въ моей-то рѣчи, какъ я сказалъ, не будемъ искать правды относительно не существующаго: давай-ка, теперь поищемъ ея въ твоей.
Теэт. Какъ ты говоришь?
Ин. Будь ты у насъ добръ и благороденъ; какъ юноша, попробуй, сколько можешь болѣе, напречь свои силы, и правильнымъ образомъ произнеси что нибудь о не существующемъ, не придавая ему ни сущности, ни единства, ни численнаго множества.
C.Теэт. Велика, дѣйствительно, и странна была бы моя ревность къ такой попыткѣ, если бы я рѣшился на это, видя твою неудачу.
Ин. Впрочемъ, если угодно, останемся, и ты и я, въ сторонѣ; и, пока не встрѣтимъ кого нибудь, кто могъ бы сдѣлать это, будемъ только говорить, что софистъ какъ нельзя болѣе лукаво скрылся въ это непроходимое мѣсто.
Теэт. Да и очень такъ представляется.
Ин. Поэтому, если владѣетъ онъ, скажемъ, какимъ нибудь D. искусствомъ фантастическимъ[35], то, привязавшись къ такому употребленію[36] словъ, легко направитъ наши рѣчи къ противному. Когда, то есть, мы назовемъ его дѣлателемъ отображеній, онъ спроситъ насъ, наоборотъ: а что непремѣнно называемъ мы отображеніемъ? И такъ, надобно смотрѣть, Теэтетъ, что̀ кто будетъ отвѣчать на вопросъ этого сорванца[37].
Теэт. Явно, что укажемъ на отображенія въ водѣ и въ зеркалахъ, также на живописныя, оттиснутыя, и на другіе, какіе еще бываютъ этого рода образы.
Ин. Открывается, Теэтетъ, что софиста ты не видывалъ.E.
Теэт. Что̀ такъ?
Ин. Тебѣ покажется, что онъ зажмурился, или вовсе не имѣетъ глазъ.
Теэт. Какъ?
Ин. Если ты дашь ему такой отвѣтъ, что укажешь на изображенія въ зеркалахъ и оттискахъ, то онъ посмѣется надъ твоими словами, — будто ты говоришь съ нимъ, какъ 240. съ зрячимъ, — и, притворившись, что не знаетъ ни зеркалъ, ни воды, ни даже зрѣнія, по поводу твоихъ словъ спроситъ тебя только объ одномъ.
Теэт. О чемъ?
Ин. О проходящемъ по всему этому[38], что̀, назвавъ многимъ, угодно было тебѣ означить однимъ именемъ, — произнесть «отображеніе», какъ одно во всемъ. И такъ, говори и защищайся, не уступая ни въ чемъ этому человѣку.
Теэт. Да чѣмъ же, наконецъ, назвали бы мы, иностранецъ, отображеніе, какъ не тѣмъ-то, что̀, уподобляясь истинному, есть нѣчто другое, таковое же?
Ин. А другое таковое называешь ли ты истиннымъ? или B. почему, говоришь, оно таковое[39]?
Теэт. Истиннымъ-то отнюдь не называю, а подобнымъ.
Ин. Истинное не есть ли, скажешь, дѣйствительно существующее?
Теэт. Такъ.
Ин. Что же? не истинное не противно ли истинѣ?
Теэт. Какъ же.
Ин. Стало быть, подобное, если оно-то, по твоимъ словамъ, не истинно, ты почитаешь не существующимъ; и однакожъ оно есть-таки.
Теэт. Какъ?
Ин. Не говоришь ли ты, что оно дѣйствительно есть?
Теэт. Совсѣмъ нѣтъ; говорю только, что оно — дѣйствительно образъ.
Ин. Стало быть, образъ не существуетъ дѣйствительно; но дѣйствительно есть то, что мы называемъ образомъ[40]?
Теэт. Должно быть; какъ-то такъ спуталось не C. существующее съ существующимъ, — и вышла путаница очень странная.
Ин. Какъ не странная! Ты видишь, по крайней мѣрѣ, что и теперь, чрезъ это превращеніе, многоголовый софистъ заставилъ насъ не существующее по неволѣ признать какъ-то существующимъ.
Теэт. И очень вижу.
Ин. Такъ что же? какъ опредѣлить его искусство, чтобы намъ быть въ состояніи согласиться съ самими собою?
Теэт. Почему и чего боишься ты, что такъ говоришь?
Ин. Когда онъ, полагаемъ, обманываетъ насъ своимъ D. фантомомъ, и когда искусство его — какое-то обманчивое: скажемъ ли, наша душа получила отъ его искусства ложное мнѣніе, — или что̀ будемъ говорить?
Теэт. Это. Ибо что иное могли бы мы сказать?
Ин. Ложное же мнѣніе опять будетъ то, которое мнитъ противное вещамъ существующимъ, или какъ?
Теэт. Противное.
Ин. Стало быть, ты говоришь, что ложное мнѣніе мнитъ не существующее?
Теэт. Необходимо.
E.Ин. Такъ ли оно мнитъ не существующее, что его нѣтъ, или — что отнюдь не существующее какъ-то есть?
Теэт. Не существующее должно-таки какъ-то быть, если кто когда нибудь хоть чуть-чуть обманывается.
Ин. Что же? мнитъ ли оно и всячески существующее, что его отнюдь нѣтъ?
Теэт. Да.
Ин. И это также ложь?
Теэт. И это.
Ин. И тѣмъ самымъ, думаю, и опредѣлится ложное слово, 241. что существующее называетъ оно не существующимъ, а не существующее — существующимъ?
Теэт. Да какъ-же бы иначе могло оно быть такимъ?
Ин. Почти никакъ; — хотя софистъ не скажетъ этого. А не то, какая была бы возможность допустить лживое слово кому нибудь изъ людей благомыслящихъ, когда то, что передъ этимъ положено, мы согласились признавать непроизносимымъ, невыразимымъ, безсловеснымъ и немыслимымъ? — Понимаемъ ли, Теэтетъ, что̀ говоритъ онъ?
Теэт. Какъ не понять? — скажетъ, что мы говоримъ противное недавнишнему, осмѣлившись лживое слово полагать B. въ мнѣніяхъ и выраженіяхъ. Вѣдь съ не существующимъ мы принуждены были часто соединять существующее, согласившись теперь же гдѣ-то, что это всего невозможнѣе.
Ин. Твое замѣчаніе правильно. Но пора намъ разсудить, что̀ дѣлать относительно софиста. Ты видишь вѣдь, какъ легко и въ какомъ множествѣ возникаютъ возраженія и недоумѣнія, когда наше изслѣдованіе относитъ его, по искусству, въ разрядъ обманщиковъ и очарователей.
Теэт. И очень.
C.Ин. Мы разобрали вѣдь малую часть того, что, просто сказать, безпредѣльно.
Теэт. Невозможно, какъ видно, поймать софиста, если это такъ.
Ин. Что же теперь? явимся ли малодушными и отступимся?
Теэт. Этого-то, я полагаю, не должно быть, если мы хоть немного способны какъ нибудь ухватиться за нашъ предметъ.
Ин. Такъ позволишь ли, и, какъ теперь говорилъ, понравится ли тебѣ, если мы кое-какъ, хотя слегка, потягаемся съ этимъ сильнымъ доводомъ?
Теэт. Почему не позволить?
Ин. Но прошу тебя особенно вотъ о чемъ.D.
Теэт. О чемъ?
Ин. Не подумай, что я могу сдѣлаться какъ бы отцеубійцей.
Теэт. Что такое?
Ин. Защищая себя, мы будемъ поставлены въ необходимость испытывать ученіе отца нашего Парменида, и заставить его доказать, что не существующее почему-то есть, а существующаго, опять, какимъ-то образомъ нѣтъ.
Теэт. Представляется, что на это должны быть направлены наши пренія.
Ин. Да какъ не представлять этого, по пословицѣ, даже и слѣпому? Вѣдь пока это не будетъ ни обличено, ни E. признано, едва ли кто найдетъ въ себѣ силы говорить о ложныхъ словахъ, или мнѣніи, — отображенія ли то окажутся, или образы, или подражанія, или фантомы ихъ, или занимающіяся ими искусства, — не дѣлаясь смѣшнымъ, отъ необходимости противорѣчить самому себѣ.
Теэт. Весьма справедливо.
Ин. Для этого именно надобно теперь осмѣлиться налечь 242. на отцово ученіе, — либо уже вовсе оставить это, если удерживаетъ отъ того какая боязнь.
Теэт. Но насъ это-то никакъ не удержитъ.
Ин. Такъ я въ третій разъ попрошу тебя объ одной малости.
Теэт. Говори только.
Ин. Я недавно объявилъ уже, къ слову, что въ обличеніи такихъ положеній я всегда отчаявался, отчаяваюсь и теперь.
Теэт. Объявилъ.
Ин. Такъ боюсь, какъ бы чрезъ то, что будетъ сказано, B. не показался я тебѣ неистовымъ, измѣнившись[41] тотчасъ весь, съ ногъ до головы. Вѣдь ради тебя только располагаемся мы обличить это ученіе, если обличимъ.
Теэт. Но такъ какъ, приступая къ такому обличенію и доказательству, ты, по моему мнѣнію, никакъ ни въ чемъ не погрѣшаешь, то смѣло иди къ этой-то цѣли.
Ин. Хорошо. Какое же начало будетъ всего приличнѣе для дерзкаго слова? Думаю, то, молодой человѣкъ, что мы направляемся на совершенно неизбѣжный путь[42].
Теэт. На какой?
Ин. Мы должны напередъ разсмотрѣть то, что кажется C. намъ яснымъ, чтобы какъ нибудь не сбиваться въ этомъ отношеніи и не соглашаться легко другъ съ другомъ, какъ будто бы дѣло уже хорошо обсужено.
Теэт. Говори яснѣе, что̀ говоришь.
Ин. Легко[43], мнѣ кажется, обошелся съ дѣломъ Парменидъ, да и всякій, кто когда нибудь стремился къ сужденію, чтобы опредѣлить существующее, каково оно въ своемъ количествѣ и качествѣ.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Мнѣ представляется, что намъ, будто дѣтямъ, разсказываютъ какую-то басню, когда одинъ говоритъ о трехъ сущностяхъ[44], которыя иногда какимъ-то образомъ бываютъ во враждѣ между собою, а потомъ приходятъ въ D. содружество, взаимно сочетаваются, раждаютъ, и своимъ порожденіямъ доставляютъ пищу; другой указываетъ двѣ[45] сущности, — влажную и сухую, или теплую и холодную, которыя приводитъ въ сожительство и супружество. Потомъ, наше элейское поколѣніе, начиная съ Ксенофана[46], да еще и прежде, развиваетъ ту басню, что такъ называемое «все» есть одно. А іонійскія и нѣкоторыя сицилійскія музы[47] впослѣдствіи сошлись въ томъ, что гораздо безопаснѣе сплетать E. то и другое и говорить, что существующее есть многое и одно, связуется враждою и дружбою: потому что разногласящее всегда соглашается, — говорятъ напряженнѣйшія изъ музъ; — тѣ же, которыя понѣжнѣе, смягчаютъ мысль, будто это всегда такъ, и преемственно признаютъ все либо за одно, 243. сдруженное Афродитою, либо за многое, борющееся само съ собою, подъ вліяніемъ какой-то вражды. Все это вѣрно ли кто изъ нихъ говорилъ, или не вѣрно, — трудно рѣшить, и грѣшно такихъ высокославимыхъ древнихъ мужей въ томъ укорять, а лучше полагать безъ ненависти вотъ что.
Теэт. Что такое?
Ин. Насъ, толпу, они слишкомъ презирали и унижали; B. ибо каждый изъ нихъ раскрывалъ свое, не заботясь о томъ, въ состояніи ли мы будемъ слѣдовать за ними, или отстанемъ.
Теэт. Какъ ты говоришь?
Ин. Когда кто изъ нихъ произноситъ свое мнѣніе, что есть, было или бываетъ либо многое, либо одно, либо два, что теплое опять растворяется холоднымъ, и предполагаетъ какія нибудь иныя раздѣленія и соединенія: изъ всего этого, разсказываемаго ими, что̀, ради боговъ, всякій разъ понимаешь ты, Теэтетъ? Вѣдь я-то, когда былъ молодъ, и когда кто, бывало, говорилъ про не существующее, о которомъ теперь недоумѣваю, думалъ, что до точности понимаю все; а въ настоящее время, видишь, относительно этого C. мы въ недоумѣніи.
Теэт. Вижу.
Ин. Такъ можетъ быть, не менѣе того увѣрены и мы въ душѣ въ разсужденіи существующаго, — понимаемъ это, говоримъ, и раздѣльно представляемъ, когда кто произноситъ, — а въ разсужденіи перваго — нѣтъ; хотя находимся въ одинаковомъ къ тому и другому отношеніи.
Теэт. Можетъ быть.
Ин. Такъ пусть то же самое будетъ сказано и о прочемъ, о чемъ сейчасъ упомянули мы.
Теэт. Конечно.
Ин. Но относительно многаго сдѣлаемъ изслѣдованіе и послѣ, если покажется; а теперь сперва изслѣдуемъ D. величайшее и главнѣйшее.
Теэт. О чемъ говоришь ты? Или явно, что прежде надобно, полагаешь, разсмотрѣть существующее, какъ понимали его тѣ, которые говорили о немъ?
Ин. Ты своею мыслію, Теэтетъ, идешь за мною по пятамъ. Вѣдь намъ, я говорю, должно дать такой оборотъ своей рѣчи, какъ будто бы они стояли предъ нами, а мы ихъ спрашиваемъ — такимъ образомъ: Ну-ка, вы[48], которые все называете теплымъ и холоднымъ, или какими нибудь двумя подобными началами, — что̀ это такое гласите E. вы объ обоихъ, говоря, что есть оба они и каждое? Какъ намъ понимать это ваше бытіе? Третье ли оно, кромѣ тѣхъ двухъ, — но тогда все, по вашему, мы будемъ полагать въ трехъ, а уже не въ двухъ? Или если, изъ двухъ, за существующее принимаете вы которое нибудь, то оба у васъ будутъ неравны; такъ что, въ томъ и другомъ случаѣ, выйдетъ одно, а не два.
Теэт. Ты правду говоришь.
Ин. Но существующимъ хотите вы называть оба?
Теэт. Можетъ быть.
244.Ин. Но, любезные, скажемъ мы: вѣдь такъ-то два яснѣйшимъ образомъ становятся однимъ.
Теэт. Ты сказалъ очень правильно.
Ин. Поэтому, въ виду нашего недоумѣнія, вы достаточно объясните намъ, что̀ хотите означить, произнося «существующее». Вѣдь явно, что вамъ давно это извѣстно, а мы хотя донынѣ и думали, будто знаемъ, но теперь стали недоумѣвать. Такъ сперва научите насъ этому самому, чтобы намъ не питать мнѣнія, будто мы понимаемъ разсказываемое B. вами, тогда какъ выходитъ совсѣмъ противное. Говоря такъ, и требуя этого какъ отъ нихъ, такъ и отъ другихъ, которые утверждаютъ, что все заключаетъ въ себѣ больше одного, — согрѣшимъ ли мы, думаешь, молодой человѣкъ?
Теэт. Всего менѣе.
Ин. Что же? у тѣхъ, которые говорятъ, что все есть одно, не сто̀итъ ли, по возможности, вывѣдать, что̀ называютъ они существующимъ?
Теэт. Какъ не сто̀итъ?
Ин. Пусть же отвѣчаютъ они вотъ на что. Одно признаете ли вы единственнымъ? — Признаемъ, — конечно, скажутъ они; не такъ ли?
Теэт. Да.
Ин. Что же? существующее называете вы чѣмъ нибудь?
Теэт. Да.
Ин. Но что̀ есть одно, въ отношеніи къ тому самому C. двумя ли пользуетесь вы именами, или какъ?
Теэт. Да какой же послѣ сего возможенъ отвѣтъ, иностранецъ?
Ин. Явно, Теэтетъ, что предполагающему это, на настоящій его вопросъ и на какой бы то ни было иной, отвѣчать не такъ-то легко.
Теэт. А что?
Ин. Признать два имени[49] значило бы не иное что, какъ одно выставить на смѣхъ.
Теэт. Ка́къ не на смѣхъ.
Ин. Да и въ томъ-то совершенно согласиться съ говорящимъ, что есть имя, было бы чѣмъ-то неразумнымъ.D.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Кто положилъ имя, отличное отъ дѣла, тотъ говоритъ о двухъ.
Теэт. Да.
Ин. Но пусть бы даже положено было имя то же съ дѣломъ; и тогда необходимо было бы признать его именемъ ничего: а если скажутъ, что оно есть имя чего нибудь, то выйдетъ, что имя есть только имя имени, а не чего инаго.
Теэт. Такъ.
Ин. И что «одно»-то есть только одно одного, а не имени это одно.
Теэт. Необходимо.
Ин. Что же? Цѣлое[50] отлично ли отъ дѣйствительно одного, E. или призна̀ютъ его за тожественное съ этимъ?
Теэт. Какъ не призна́ютъ? и признаютъ.
Ин. Такъ если есть цѣлое, какъ говоритъ и Парменидъ[51]:
Видъ его массѣ правильной сферы отвсюду подобенъ,
Равенъ отъ центра вездѣ онъ, затѣмъ, что нисколько не больше,
Какъ и не меньше идетъ туда и сюда, по закону, —
то, будучи таковымъ-то, существующее имѣетъ средину и оконечности; а имѣя это, оно, по всей необходимости, должно имѣть и части. Или какъ?
Теэт. Такъ.
Ин. Впрочемъ, разчлененному-то состоянію одного ничто не 245. мѣшаетъ во всѣхъ частяхъ удерживать одно, и такимъ образомъ всему и цѣлому быть однимъ.
Теэт. Почему не такъ.
Ин. Но если цѣлое таково, то не возможно ли, чтобы то-то самое было одно само въ себѣ[52]?
Теэт. Какъ?
Ин. Вѣдь истинное-то одно, по правильному мышленію, должно называться совершенно безчастнымъ.
Теэт. Конечно, должно.
Ин. А когда оно таково-то, — одно, состоящее изъ многихъ B. частей, не будетъ согласно съ этимъ положеніемъ.
Теэт. Понимаю.
Ин. Такъ существующее, находясь въ состояніи одного, будетъ ли теперь одно и цѣлое? или существующаго мы вовсе не назовемъ цѣлымъ?
Теэт. Трудный предлагаешь вопросъ!
Ин. И ты говорить сущую правду. Вѣдь существующее, находясь въ такомъ состояніи, что оно есть какъ-то одно, представляется не тожественнымъ одному, и все будетъ уже болѣе[53] одного.
Теэт. Да.
Ин. Но если существующее будетъ[54] не цѣлое, C. оттого, что приведено въ это состояніе однимъ, и если цѣлое существуетъ само по себѣ, то слѣдуетъ, что существующему не достаетъ себя самого.
Теэт. Конечно.
Ин. А поэтому-то, лишившись самого себя, существующее будетъ не существующее.
Теэт. Такъ.
Ин. И «все», опять, бываетъ больше одного-то, какъ скоро существующее и цѣлое, то и другое отдѣльно, получили собственную природу.
Теэт. Да.
Ин. А когда цѣлое-то вовсе не существуетъ, то же выходитъ и съ существующимъ: оно не только не существуетъ, D. но и никогда не бываетъ.
Теэт. Почему же?
Ин. Бывающее всегда было цѣлымъ; такъ что нельзя наименовать ни сущности, ни рожденія, какъ сущаго, не полагая въ существующемъ цѣлаго.
Теэт. Это, безъ сомнѣнія, выходитъ такъ.
Ин. Даже и количественно нельзя существовать чему нибудь, не будучи цѣлымъ; ибо, при какомъ либо количествѣ, насколько оно есть, настолько необходимо быть ему цѣлымъ.
Теэт. Совершенно такъ.
E.Ин. Да тому, кто полагаетъ существующее либо въ двухъ, либо только въ одномъ, откроется, что и иное весьма многое возбуждаетъ безконечныя недоумѣнія.
Теэт. Это почти явно и изъ того, что̀ теперь уже проглядываетъ: вѣдь одно ведетъ за собой другое, и только больше и труднѣе насъ запутываетъ въ отношеніи къ тому, о чемъ мы все говорили.
Ин. Изъ тѣхъ, которые входятъ въ тонкія изслѣдованія относительно существующаго и не существующаго, мы разсмотрѣли, конечно, не всѣхъ, — но этого достаточно; теперь надобно обратить вниманіе[55] на говорящихъ иначе, чтобы узнать отъ тѣхъ и другихъ, что нисколько не легче не существующаго 246. высказать существующее, что̀ такое оно.
Теэт. Да, слѣдуетъ направиться и къ этимъ.
Ин. А у нихъ-то, судя по возраженіямъ съ той и другой стороны касательно сущности, происходитъ какъ будто борьба гигантовъ.
Теэт. Какъ такъ?
Ин. Одни съ неба и изъ міра невидимаго все влекутъ на землю, обнимая руками просто камни и дубы[56]; потому что, хватаясь за все подобное, они утверждаютъ, что только то существуетъ, что приражается и подлежитъ какому либо осязанію, такъ какъ тѣло и сущность принимаютъ за одно B. и то же; а когда кто говоритъ объ иномъ, что вотъ это не имѣетъ тѣла, — такую рѣчь они презираютъ, и не хотятъ ничего другаго слушать.
Теэт. Ты сказалъ объ ужасныхъ людяхъ; вѣдь и я встрѣчалъ уже много такихъ.
Ин. Потому-то возражающіе противъ нихъ защищаются[57]весьма ловко, утверждаясь на основаніяхъ высшихъ, заимствуемыхъ изъ міра невидимаго, и доказывая, что истинную сущность составляютъ нѣкоторые виды мысленные и безтѣлесные. А тѣла ихъ и такъ называемую ими истину, словесно раздробляя на малыя части, называютъ, вмѣсто C. сущности, какимъ-то движущимся рожденіемъ. Въ срединѣ же, между этими обѣими противоположностями, Теэтетъ, всегда происходитъ нѣкоторая грозная борьба.
Теэт. Правда.
Ин. Такъ мы отъ обоихъ этихъ родовъ порознь потребуемъ отчета, въ чемъ поставляютъ они сущность.
Теэт. Какимъ же образомъ потребуемъ?
Ин. Отъ тѣхъ, которые поставляютъ ее въ видахъ — легче, потому что они кротче; а отъ тѣхъ, которые все насильно D. влекутъ къ тѣлу, — труднѣе, пожалуй даже и невозможно. Но, мнѣ кажется, въ отношеніи къ нимъ надобно поступить такъ.
Теэт. Какъ?
Ин. Больше всего, если это какимъ нибудь образомъ возможно, сдѣлать ихъ лучшими самымъ дѣломъ; а когда это не выполнимо, — сдѣлаемъ словомъ, располагая ихъ отвѣчать законнѣе, чѣмъ какъ хотятъ они теперь; потому что признанное лучшими тверже того, что — худшими. Впрочемъ, мы не о нихъ заботимся, а ищемъ истины.
E.Теэт. Весьма правильно.
Ин. Заставь же отвѣчать тебѣ тѣхъ, которые сдѣлались лучшими, и истолковывай слова ихъ.
Теэт. Такъ и будетъ.
Ин. Когда говорятъ о смертномъ животномъ, — полагаютъ ли что нибудь?
Теэт. Какъ не полагать!
Ин. Не признаютъ ли его одушевленнымъ тѣломъ?
Теэт. Конечно.
Ин. Почитая душу чѣмъ-то существующимъ?
247.Теэт. Да.
Ин. Что же? не говорятъ ли, что одна душа справедлива, другая не справедлива, одна разумна, другая не разумна?
Теэт. Какъ же.
Ин. А не чрезъ имѣніе ли въ себѣ и присутствіе справедливости каждая изъ нихъ становится такою, равно какъ чрезъ имѣніе и присутствіе противнаго — противною?
Теэт. Да, и это подтверждаютъ.
Ин. Но возможность-то быть и не быть съ кѣмъ — непремѣнно, скажутъ, есть что нибудь?
B.Теэт. Да и говорятъ.
Ин. Когда же есть справедливость, разумность и иныя добродѣтели, равно какъ противное имъ; когда есть также и душа, въ которой онѣ находятся, — видимымъ ли и осязаемымъ признаютъ что либо изъ этого, или невидимымъ?
Теэт. Изъ этого-то нѣтъ почти ничего видимаго.
Ин. Что же? изъ такихъ, предметовъ который нибудь имѣетъ ли, говорятъ, тѣло?
Теэт. На все это отвѣчаютъ они не то же: что касается души, то имъ кажется, что душа получила тѣло; а на счетъ разумности и каждаго иного предмета изъ тѣхъ, о которыхъ ты спрашивалъ, они стыдятся быть такъ дерзкими, чтобы согласиться, будто ничего этого нѣтъ, или C. утверждать, будто все это тѣла̀.
Ин. Ясно для насъ, Теэтетъ, что эти люди стали лучшими: но ихъ посѣянцы[58] и туземцы хотя не находятъ въ нихъ ни одной души, которой могли бы стыдиться, однакожъ настаиваютъ, что все, чего не могутъ они сдавить руками того, стало быть, вовсе нѣтъ.
Теэт. Ты говоришь почти такъ, какъ они думаютъ.
Ин. Будемъ же снова спрашивать ихъ. Вѣдь если они захотятъ хоть малое что нибудь въ существующемъ признать безтѣлеснымъ, — довольно для насъ; потому что тогда D. имъ надобно будетъ говорить какъ объ этомъ, такъ и о вещахъ по природѣ тѣлесныхъ, на что̀ смотря, тѣ и другія называютъ они бытіемъ. Авось, можетъ быть, придутъ они въ затрудненіе: если же будутъ испытывать что нибудь такое, смотри, — когда мы начнемъ настаивать, — захотятъ ли они допустить и согласиться, что существующее таково.
Теэт. Что же это такое? Говори, — авось узнаемъ.
Ин. Вотъ и говорю: пусть что бы то ни было естественно имѣетъ силу хоть однажды только или сдѣлать что нибудь другое, или пострадать хоть чуть-чуть отъ малѣйшей E. причины, — тогда все это дѣйствительно есть; — такое полагаю я опредѣленіе существующаго, — что оно есть не иное что, какъ сила.
Теэт. И если они-то въ настоящую минуту не въ состояніи будутъ сказать лучше этого, то допустятъ твое положеніе.
Ин. Хорошо; можетъ быть, впослѣдствіи-то и намъ и имъ 248. представится иное. Но противъ этихъ пусть стоитъ у насъ здѣсь признаннымъ это.
Теэт. Стоитъ.
Ин. Теперь обратимся къ другимъ, — къ любителямъ видовъ, — и ты передавай намъ также отвѣты ихъ.
Теэт. Буду.
Ин. Рожденіе и сущность почитаете вы отдѣльнымъ одно отъ другаго? Не такъ ли?
Теэт. Да.
Ин. И съ тѣломъ, какъ съ рожденіемъ, приходимъ мы въ общеніе чрезъ чувство, а съ душою, какъ съ дѣйствительною сущностію, — чрезъ мышленіе; и эта сущность, говорите, всегда тожественна и равна самой себѣ, а рожденіе не B. таково и бываетъ иначе?
Теэт. Да, говоримъ.
Ин. Но приходить въ общеніе, — что̀ такое вы, почтеннѣйшіе изъ всѣхъ люди, понимаете подъ этимъ, скажемъ, въ томъ и другомъ случаѣ? Не то ли, что теперь же нами объявлено?
Теэт. Что такое?
Ин. Страданіе или дѣйствіе, происходящее отъ силы тѣхъ вещей, которыя встрѣчаются между собою. Отвѣтъ ихъ на это ты, Теэтетъ, едва ли услышишь, а я, по короткости съ ними, можетъ быть, слышу.
Теэт. Что же отвѣчаютъ они?
Ин. Не соглашаются съ нами въ томъ, что̀ относительно C. сущности теперь же сказано земнороднымъ.
Теэт. Что сказано?
Ин. Мы положили, что опредѣленіе существующаго достаточно, когда въ представляющемся чемъ либо есть хоть чуть способность страдать и дѣйствовать?
Теэт. Да.
Ин. Но противъ этого говорятъ они, что рожденію, конечно, причастна сила страданія и дѣйствованія, а сущности ихъ, полагаютъ, нельзя, приписать силу ни того, ни другаго.
Теэт. Однакожъ называютъ ее чѣмъ нибудь?
Ин. На это-то надобно намъ сказать, что мы имѣемъ еще нужду получить отъ нихъ яснѣйшее увѣреніе, соглашаются D. ли они, что душа познаетъ, а сущность бываетъ познаваема.
Теэт. Это-то они полагаютъ.
Ин. Что же? познавать или быть познаваемымъ — дѣйствіемъ ли называете вы, или страданіемъ, или тѣмъ и другимъ? или одно страданіемъ, а другое дѣйствіемъ? или, по вашему, никоторое не причастно никотораго изъ нихъ?
Теэт. Явно, что никоторое никотораго; потому что говорили бы противное прежнему.
Ин. Понимаю: говорили бы, то есть, что познавать — будетъ значить дѣлать что нибудь, а быть познаваемымъ — E. необходимо опять выйдетъ — страдать; такъ сущность поэтому, насколько познавалась бы отъ знанія, настолько двигалась бы къ страданію; чего съ постояннымъ, говорили мы, не бываетъ.
Теэт. Правильно.
Ин. Что же теперь, ради Зевса? — легко ли убѣдить насъ, что совершенно существующему не принадлежатъ по истинѣ ни движеніе, ни жизнь, ни душа, ни разумность, — что оно и не живетъ, и не мыслитъ, но, не имѣя благоговѣйно 249. чтимаго, святаго ума, стоитъ неподвижно[59]?
Теэт. Мы согласились бы, иностранецъ, на ужасное положеніе.
Ин. Развѣ скажемъ, что умъ-то оно имѣетъ, а жизни — нѣтъ?
Теэт. Да какъ же это?
Ин. Или припишемъ ему то и другое, только не въ душѣ, скажемъ, имѣетъ оно эти свойства?
Теэт. Да какимъ же другимъ способомъ могло бы оно имѣть ихъ?
Ин. Или пусть будетъ въ немъ и умъ, и жизнь, и душа, — только, будучи воодушевленнымъ, стояло бы оно совершенно неподвижно?
B.Теэт. Все это представляется мнѣ несообразнымъ.
Ин. Такъ надобно допустить, что существующее есть и движимое и движеніе.
Теэт. Какъ не допустить!
Ин. Притомъ выходитъ, Теэтетъ, что если существующее неподвижно, то никому, нигдѣ и ни о чемъ нельзя имѣть понятія.
Теэт. Совершенно справедливо.
Ин. И однакожъ если допустимъ опять, что все идетъ и движется, то и на такомъ основаніи тожественное это исключимъ изъ существующаго.
Теэт. Какъ?
Ин. Тожественное, само себѣ равное и находящееся въ C. томъ же отношеніи, можетъ ли когда быть, думаешь, безъ стоянія?
Теэт. Никакъ.
Ин. Что же? усматриваешь ли хоть гдѣ нибудь существующій или бывающій умъ безъ этихъ условій?
Теэт. Всего менѣе.
Ин. И въ самомъ дѣлѣ, противъ того-то надобно вступать въ борьбу со всею силою слова, кто, изгоняя знаніе, мышленіе и умъ, утверждаетъ однакожъ что нибудь какъ нибудь.
Теэт. И очень.
Ин. Такъ философу, и особенно уважающему все это, крайне, какъ видно, необходимо не принимать поэтому ученія D. тѣхъ, которые, поставляя все или въ одномъ, или во многихъ видахъ[60], полагаютъ, что оно стоитъ, а тѣхъ, опять, вовсе и не слушать, которые существующему приписываютъ повсюдное движеніе, — но, подражая желанію дѣтей, простирающемуся на недвижимое и движимое, почитать существующее и все причастнымъ тому и другому.
Теэт. Весьма справедливо.
Ин. Такъ что жъ? Не довольно ли уже, по видимому, очертили мы своимъ словомъ существующее?
Теэт. Конечно.
Ин. Худо же, стало быть, Теэтетъ! Мнѣ кажется, узнали мы теперь трудность изслѣдованія этого предмета.E.
Теэт. Какъ это, опять? Что такое сказалъ ты?
Ин. Ахъ, почтеннѣйшій! развѣ не домыслишь, что мы теперь находимся относительно его въ большомъ невѣдѣніи, а между тѣмъ представляемъ сами про себя, будто что-то говоримъ.
Теэт. Такъ, по крайней мѣрѣ, я. Но какимъ образомъ опять утаилось наше заблужденіе, — я не очень понимаю.
Ин. Разсмотри же яснѣе. Если мы соглашаемся въ этомъ, то не справедливо ли могутъ сдѣлать намъ тотъ самый 250. вопросъ, который мы предложили тогда говорящимъ, что все есть теплое и холодное.
Теэт. Что такое? Напомни мнѣ.
Ин. Непремѣнно; и сдѣлать-то это постараюсь, спрашивая тебя, какъ тогда ихъ, — чтобы намъ вмѣстѣ подвинуться сколько нибудь впередъ.
Теэт. Правильно.
Ин. Пускай же; движеніе и стояніе не называешь ли ты явленіями самыми противными одно другому?
Теэт. Какъ не называть.
Ин. И полагаешь, что какъ оба эти явленія, такъ и каждое отдѣльно, равно существуютъ?
B.Теэт. Да, полагаю.
Ин. А когда допускаешь ихъ существованіе, — говоришь ли, что оба они и каждое отдѣльно движутся?
Теэт. Никакъ.
Ин. Но, говоря, что оба они существуютъ, означаешь этимъ ихъ стояніе?
Теэт. Какъ можно!
Ин. Стало быть, существующее ты называешь тѣмъ и другимъ, такъ что полагаешь его душѣ, какъ что-то кромѣ этого третіе, — что, то есть, оно обнимаетъ собою и стояніе, и движеніе: ты берешь ихъ вмѣстѣ, и смотришь на общеніе ихъ сущности?
C.Теэт. Должно быть, въ существующемъ угадываемъ дѣйствительно что-то третіе, когда приписываемъ ему движеніе и стояніе.
Ин. Стало быть, существующее не есть движеніе и стояніе — оба вмѣстѣ, а что-то отличное отъ нихъ.
Теэт. Походитъ.
Ин. Слѣдовательно, существующее, по своей природѣ, и не стоитъ, и не движется.
Теэт. Близко къ тому.
Ин. Куда же еще долженъ направить свою мысль тотъ, кто хочетъ относительно его установить въ себѣ что нибудь ясное?
Теэт. А куда?
Ин. Думаю, легче всего — никуда. Вѣдь если что не D. движется, то какъ тому не стоять? А что̀ отнюдь не стоитъ, какъ, опять, тому не двигаться? Между тѣмъ существующее положено у насъ теперь внѣ обоихъ этихъ состояній. Такъ возможно ли это?
Теэт. Всего невозможнѣе.
Ин. При этомъ справедливо вспомнить вотъ что.
Теэт. Что такое?
Ин. То, что, когда спросили насъ о не существующемъ, — къ чему надобно прилагать это имя, — мы пришли въ крайнее недоумѣніе. Помнишь?
Теэт. Какъ не помнить.
Ин. Такъ въ меньшемъ ли какомъ недоумѣніи мы находимся теперь относительно сущаго?E.
Теэт. По мнѣ-то, иностранецъ, если можно сказать, мы, кажется, въ большемъ.
Ин. Пускай же здѣсь лежитъ наше недоумѣніе. Но такъ какъ и существующее и не существующее равно сопровождаются недоумѣніемъ, то теперь есть уже надежда, что, какъ скоро одно изъ нихъ прояснилось болѣе или менѣе, и другое получитъ столько же ясности. А если опять не будетъ у 251. насъ силы узнать ни то, ни другое, то будемъ, по крайней мѣрѣ, сколько можно благоприличнѣе продолжать свое разсужденіе объ обоихъ вмѣстѣ.
Теэт. Хорошо.
Ин. Скажемъ теперь, какимъ образомъ мы то же самое называемъ многими именами.
Теэт. Что такое? Скажи примѣръ.
Ин. Да напримѣръ, говоря о человѣкѣ, мы именуемъ нѣчто многое: приписываемъ ему и цвѣта̀, и формы, и величины, и пороки, и добродѣтели; во всемъ этомъ и въ другихъ многочисленныхъ свойствахъ онъ, говоримъ, не только B. человѣкъ, но и добрый, такой-сякой, — до безконечности. Такимъ же образомъ и о прочихъ вещахъ: предполагая одно недѣлимое, мы опять находимъ въ немъ многое, и называемъ его многими именами.
Теэт. Ты правду говоришь.
Ин. Отсюда-то, думаю, приготовили мы пиръ и юношамъ, и запоздалымъ[61] въ наукѣ старикамъ. Вѣдь всякому подручно ухватиться за ту мысль, что многому нельзя быть однимъ, а одному — многимъ; и вотъ они рады не позволять C. человѣка называть добрымъ, а только добро добромъ, человѣка человѣкомъ. Ты, конечно, нерѣдко встрѣчался, думаю, Теэтетъ, съ людьми, серьезно державшимися такого мнѣнія, и между ними иногда бывали старики, которые, по скудости мышленія, удивлялись такимъ представленіямъ и даже полагали, что это самое было какимъ-то мудрымъ открытіемъ.
Теэт. Конечно.
Ин. Такъ чтобы разсужденіе наше относилось ко всѣмъ, которые когда нибудь и что нибудь говорили о сущности, пусть теперь имѣющіе быть предложенными вопросы направлены D. будутъ и къ этимъ, и къ другимъ, съ которыми мы разговаривали прежде.
Теэт. Какіе же вопросы?
Ин. Такъ ли будетъ, что ни сущности[62] не припишемъ мы движенію и стоянію, ни инаго иному, — ничего ничему, — но положимъ въ своихъ рѣчахъ, что вещи существующія не смѣшиваются и не могутъ принимать ничего однѣ отъ другихъ? Или все сведемъ къ тому же, какъ предметы, могущіе имѣть взаимное общеніе? Или, наконецъ, одни таковы, а другіе нѣтъ? Изъ этого что̀ предпочтутъ они, спросили бы E. мы, Теэтетъ?
Теэт. За нихъ я не могу ничего сказать на это. Почему бы самому тебѣ, отвѣчая на каждый вопросъ порознь, не разсмотрѣть, что̀ изъ каждаго слѣдуетъ?
Ин. Ты хорошо говоришь. Положимъ же въ самомъ дѣлѣ, если хочешь, что первая ихъ мысль такова: ничто не имѣетъ способности общенія ни съ чѣмъ и ни въ чемъ. Движеніе и стояніе поэтому не будутъ никакъ сообщаться съ сущностію?
Теэт. Да, никакъ.252.
Ин. Что же? Не сообщаясь съ сущностію, будетъ ли то или другое изъ нихъ?
Теэт. Не будетъ.
Ин. Но чрезъ такое-то согласіе скоро, какъ видно, все придетъ въ возмущеніе — и у тѣхъ, которые движутъ вселенную, и у тѣхъ, которые заставляютъ ее стоять, какъ одно, и у тѣхъ, которые говорятъ, что существующее удерживаетъ природу тожественныхъ и равныхъ себѣ видовъ навсегда; потому что всѣ эти бытіе-то берутъ въ расчетъ, разумѣя — одни дѣйствительно движущееся, а другіе дѣйствительно стоящее.
Теэт. Совершенно справедливо.
B.Ин. Даже и тѣ, которые все либо слагаютъ, либо раздѣляютъ, то приводя въ одно, и изъ одного выводя стихіи безпредѣльныя, то въ стихіяхъ различая предѣлъ, и изъ нихъ производя сложное, — все равно, преемственно ли это бываетъ, по ихъ мнѣнію, или совершается всегда, — во всѣхъ этихъ случаяхъ они не говорили бы ничего, если нѣтъ никакого смѣшенія.
Теэт. Правильно.
Ин. Да и тѣ смѣшнѣе всего относились бы къ дѣлу, которые никакъ не хотятъ допустить, что одно получаетъ названіе отъ пріобщившагося ему своимъ свойствомъ другаго.
C.Теэт. Какъ?
Ин. Такъ, что въ отношеніи ко всему они принуждены употреблять слова: быть, особо, иные, и множество другихъ, отъ которыхъ не имѣя силъ отдѣлаться и не вносить ихъ въ свою рѣчь, не нуждаются въ иныхъ обличителяхъ, но, по пословицѣ[63], врага и противника встрѣчаютъ дома, и ходятъ, какъ бы всегда нося въ себѣ страннаго провѣщателя Эврикла.
D.Теэт. То, что говоришь, очень правдоподобно и истинно.
Ин. Что же? допустимъ ли, что все имѣетъ способность находиться во взаимномъ общеніи?
Теэт. Это-то положеніе могъ бы опровергнуть и я.
Ин. Чѣмъ?
Теэт. Тѣмъ, что и самое движеніе вовсе остановилось бы, и самое стояніе опять двигалось бы, если бы они присообщались одно къ другому. Между тѣмъ это-то, — движенію стоять и стоянію двигаться, — по крайней необходимости, невозможно.
Ин. Какъ не невозможно. Такъ остается только третіе.
Теэт. Да.
Ин. И точно, изъ этого необходимо-то что нибудь одно: E. смѣшиваться хочетъ или все, или ничто; или иное хочетъ, а другое нѣтъ.
Теэт. Какъ же иначе.
Ин. Но два-то первыхъ случая найдены невозможными.
Теэт. Да.
Ин. Стало быть, всякій желающій отвѣчать правильно изъ трехъ положитъ послѣднее.
Теэт. Совершенно вѣрно.
Ин. Если же одно хочетъ это дѣлать, другое не хочетъ, то здѣсь будетъ то же, что бываетъ съ буквами; ибо и изъ 253. нихъ однѣ не приходятъ во взаимное сочетаніе, а другія сочетаваются.
Теэт. Какъ же иначе.
Ин. Но гласныя-то, преимущественно предъ другими, чрезъ всѣ идутъ какъ бы связью; такъ что, безъ одной изъ нихъ, прочія не могутъ быть сочетаваемы между собою.
Теэт. И очень-таки.
Ин. Такъ вотъ всякій ли знаетъ, которыя съ которыми могутъ приходить въ общеніе, или намѣревающемуся дѣлать это удовлетворительно нужно искусство?
Теэт. Нужно искусство.
Ин. Какое?
Теэт. Грамматика.
Ин. Что же? не то ли самое относительно звуковъ острыхъ B. и тяжелыхъ? И съ помощію искусства знающій, которые изъ нихъ смѣшиваются, которые нѣтъ, есть музыкантъ, а не знающій этого — не музыкантъ.
Теэт. Такъ.
Ин. Подобное этому найдемъ мы и по другимъ искусствамъ и безъискусственностямъ.
Теэт. Какъ не найти.
Ин. Что же? Такъ какъ мы согласились, что въ такомъ же смѣшеніи между собою находятся и роды, то не съ знаніемъ ли какимъ нибудь необходимо идти въ своихъ разсужденіяхъ тому, кто намѣренъ правильно показать, которые изъ родовъ съ которыми согласуются, и которые одинъ другаго не принимаютъ? Притомъ всею ли своею природою C. они взаимно держатся, чтобы имѣть возможность смѣшиваться между собою? И опять, въ дѣленіяхъ, — чрезъ все ли цѣлое дѣйствуютъ другія причины дѣленія?
Теэт. Ка̀къ не требоваться знанію; можетъ быть, нужно даже и важнѣйшее.
Ин. Какое же такое назовемъ опять, Теэтетъ? Или, — ради Зевса, — не натолкнулись ли мы невзначай на знаніе людей свободныхъ, и ища софиста, не нашли ли, должно быть, сперва философа?
Теэт. Какъ ты говоришь?
D.Ин. Дѣлить предметъ на роды, и какъ того же вида не почитать другимъ, такъ и другаго — тѣмъ же, — не есть ли, скажемъ, дѣло знанія діалектическаго?
Теэт. Да, скажемъ.
Ин. Посему человѣкъ-то, способный дѣлать[64] это, достаточно различаетъ, во первыхъ, одну идею, распростертую всюду чрезъ многое, оставляя въ сторонѣ отдѣльныя единицы; во вторыхъ, многія, взаимно различныя, содержимыя одною извнѣ; въ третьихъ, опять одну, связанную въ одномъ цѣлостію многихъ, и въ четвертыхъ, многія, особо E. всюду опредѣленныя: это-то значитъ умѣть различать по родамъ, какъ вещи отдѣльныя могутъ сообщаться, и какъ нѣтъ.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Вѣдь діалектичности-то ты, думаю, не припишешь никому иному, кромѣ человѣка, философствующаго[65] чисто и справедливо.
Теэт. Да какъ приписалъ бы кто иному?
Ин. А философа въ такомъ какомъ нибудь мѣстѣ найдемъ 254. мы и теперь, и послѣ, если будемъ искать. Трудно, правда, ясно видѣть и его; но трудность относительно софиста представляется подъ инымъ образомъ, чѣмъ трудность относительно этого.
Теэт. Какъ?
Ин. Убѣжавши во тьму не существующаго, съ которою свыкся, софистъ, по темнотѣ этого мѣста, съ трудомъ усматривается умомъ. Не такъ ли?
Теэт. Походитъ.
Ин. Напротивъ, философъ, приближаясь всегда мыслію къ идеѣ существующаго, никакъ не поддается опять зрѣнію отъ ослѣпительнаго свѣта своей области; потому что очи B. души у толпы не могутъ выдерживать взгляда на божественное.
Теэт. И это, вѣроятно, такъ, — не меньше, чѣмъ то.
Ин. Посему этого авось разсмотримъ мы яснѣе, если еще захочется намъ; а что касается софиста, то явно, что не надобно оставлять его, пока не высмотримъ достаточно.
Теэт. Ты хорошо сказалъ.
Ин. Такъ какъ мы согласились, что одни роды готовы вступать во взаимное общеніе, а другіе нѣтъ, и притомъ C. одни немного, другіе много, а инымъ ничто не мѣшаетъ сообщаться со всѣми всѣмъ своимъ составомъ, то, послѣ этого, обратимся своимъ словомъ къ разсматриванію — не всѣхъ видовъ, чтобы не испугаться ихъ множества, но изберемъ нѣкоторые изъ такъ называемыхъ величайшихъ, — и покажемъ: во первыхъ, какіе именно эти виды; потомъ, какая свойственна имъ способность взаимнаго общенія. И затѣмъ если мы и не будемъ въ состояніи понять со всею ясностію, что̀ такое существующее и не существующее, то, по крайней мѣрѣ, относительно ихъ не ощутимъ недостатка въ доводахъ, сколько это возможно при способѣ нынѣшняго изслѣдованія, — лишь бы только позволили намъ, когда мы будемъ говорить о не существующемъ, что оно дѣйствительно не D. существуетъ, удалиться невредимыми.
Теэт. Да, надобно.
Ин. И такъ, величайшіе изъ родовъ у насъ — тѣ, о которыхъ мы теперь только разсуждали: это — само существующее, стояніе и движеніе.
Теэт. И очень.
Ин. Но два-то изъ нихъ, говоримъ, не смѣшиваются между собою.
Теэт. Совершенно справедливо.
Ин. Существующее же смѣшивается съ обоими; потому что оба они существуютъ.
Теэт. Какъ не существовать!
Ин. Такъ ихъ три.
Теэт. Какъ же.
Ин. И каждое изъ нихъ отъ двухъ-то отлично, а само съ собою тожественно.
Теэт. Такъ.E.
Ин. Что же такое теперь называемъ мы тожественнымъ и отличнымъ? Есть ли это какіе либо два рода, отличные отъ тѣхъ трехъ, но всегда необходимо съ ними смѣшивающіеся, такъ что надобно разсматривать не три, а пять дѣйствительныхъ родовъ, — или мы сами не замѣчаемъ, что это тожественное и отличное называемъ какъ нѣчто изъ тѣхъ?255.
Теэт. Можетъ быть.
Ин. Но движеніе-то и стояніе отнюдь не есть ни отличное, ни тожественное.
Теэт. Какъ?
Ин. То, что̀ къ движенію и стоянію придаемъ мы общаго[66], не можетъ быть ни тѣмъ, ни другимъ изъ нихъ.
Теэт. Почему же?
Ин. И движеніе станетъ, и стояніе опять будетъ двигаться; потому что которое нибудь изъ обоихъ, сдѣлавшись другимъ B. изъ нихъ, заставитъ это другое, принявшее противное, перемѣниться въ противную ему природу.
Теэт. Совершенно такъ.
Ин. И вотъ оба они причастны тожественному и отличному.
Теэт. Да.
Ин. Поэтому ни движенія-то, ни стоянія опять мы не назовемъ тожественнымъ или отличнымъ.
Теэт. Конечно, не назовемъ.
Ин. Но не должно ли существующее и тожественное разумѣть какъ нѣчто одно?
Теэт. Можетъ быть.
Ин. Если же существующее, и тожественное не будетъ означать ничего различнаго, то движеніе опять и стояніе называя обоими, мы эти оба, какъ существующія, назовемъ C. такъ-то тѣмъ же самымъ.
Теэт. Но это-то невозможно.
Ин. Стало быть, невозможно, чтобы тожественное и существующее были одно.
Теэт. Близко къ этому.
Ин. Такъ тожественное не считать ли четвертымъ видомъ, сверхъ трехъ?
Теэт. Конечно.
Ин. Что же? Отличное-то не назвать ли ужъ пятымъ? Или это и существующее надобно понимать какъ нѣкоторыхъ два имени въ одномъ родѣ?
Теэт. Едва ли не такъ.
Ин. Но ты, думаю, согласишься, что, изъ существующаго, одно существуетъ само по себѣ, а другое называется существующимъ всегда относительно.
Теэт. Почему не согласиться.
Ин. Другое всегда въ отношеніи къ другому. Не такъ ли?D.
Теэт. Такъ.
Ин. Не совсѣмъ, — какъ скоро существующее и отличное различались не вполнѣ: напротивъ, если бы отличное пріобщилось обоимъ видамъ, какъ существующее, — то было бы иногда что либо изъ различнаго различно и не въ отношеніи къ другому различному; теперь же у насъ, просто, что бы ни было различно, этому различному по необходимости пришлось различаться отъ существующаго.
Теэт. Ты говоришь, какъ есть на дѣлѣ.
Ин. Такъ природу отличнаго надобно называть пятымъ видомъ, и она находится въ тѣхъ видахъ, которые мы E. предъизбрали.
Теэт. Да.
Ин. И она, скажемъ, разошлась по всѣмъ имъ; потому что каждое одно различается отъ другихъ не своею природою, а тѣмъ, что оно причастно идеи отличнаго.
Теэт. Совершенно справедливо.
Ин. Такъ вотъ какъ заключимъ мы о пяти видахъ, перебирая ихъ по одиночкѣ.
Теэт. Какъ?
Ин. Во первыхъ, движеніе совершенно отлично отъ стоянія. Или какъ скажемъ?
Теэт. Такъ.
Ин. Стало быть, оно не стояніе.
Теэт. Никакъ не стояніе.
256.Ин. И, чрезъ общеніе существующаго, конечно есть.
Теэт. Есть.
Ин. И опять, съ другой стороны, движеніе отлично отъ тожественнаго.
Теэт. Близко къ этому.
Ин. Стало быть, не тожественно.
Теэт. Конечно, нѣтъ.
Ин. Однакожъ оно-то, чрезъ общеніе опять съ тожественнымъ, было тожественно.
Теэт. И очень.
Ин. Такъ надобно согласиться, не огорчаясь, что движеніе тожественно и не тожественно; ибо, сказавъ, что оно тожественно и не тожественно, мы выразили это не подобнымъ образомъ: но, поколику оно тожественно, — говорили B. такъ, имѣя въ виду причастіе тожественнаго самому себѣ; а когда не тожественно, — разумѣли общеніе съ нимъ отличнаго, для каковаго общенія, отступивъ отъ тожественности, оно стало не тѣмъ, а другимъ, — такъ что правильно опять говорится, что оно не то же.
Теэт. Конечно.
Ин. Поэтому, если бы самое движеніе какъ нибудь и пріобщилось стоянію, не было бы ничего страннаго называть его устойчивымъ.
Теэт. Да и весьма правильно, какъ скоро мы допустили, что изъ родовъ одни готовы смѣшиваться между собою, а другіе — нѣтъ.
Ин. Притомъ къ доказательству этого-то положенія мы пришли прежде, чѣмъ къ теперешнимъ, съ своимъ C. обличеніемъ, что такъ бываетъ по природѣ.
Теэт. Какъ же иначе.
Ин. Скажемъ же, опять: движеніе различно отъ различія, поколику отличалось отъ тожественности и стоянія.
Теэт. Необходимо.
Ин. Стало быть, по теперешнему-то изслѣдованію, оно и не отлично какимъ-то образомъ, и отлично.
Теэт. Правда.
Ин. Такъ что же послѣ сего? Согласившись въ пятеричномъ числѣ видовъ, при которыхъ и относительно которыхъ D. предположили вести изслѣдованіе, отъ трехъ-то движеніе, скажемъ, различно, а отъ четвертаго — не скажемъ?
Теэт. Какъ же это? Вѣдь нельзя допустить числа, меньшаго въ сравненіи съ тѣмъ, которое сейчасъ вышло на видъ.
Ин. Стало быть, мы будемъ смѣло настаивать своимъ словомъ, что движеніе различно отъ существующаго?
Теэт. Даже весьма смѣло.
Ин. Такъ не ясно ли, что движеніе, если оно причастно существующему, дѣйствительно есть не существующее и существующее?
Теэт. И весьма ясно.
Ин. Стало быть, не существующее, необходимо, есть и въ движеніи, и по всѣмъ родамъ; ибо природа отличнаго, повсюду выработавшись, какъ отличная отъ существующаго, каждую особность дѣлаетъ не существующимъ. Поэтому-то E. и все вообще, правильно скажемъ, есть не существующее, — хотя опять-таки, пріобщаясь существующему, оно также и существуетъ.
Теэт. Должно быть.
Ин. Поэтому, въ каждомъ изъ видовъ, существующее, по своему бытію, широко, а не существующее, по множеству, безпредѣльно.
Теэт. Походитъ.
257.Ин. Не слѣдуетъ ли и само существующее называть различнымъ отъ прочихъ видовъ?
Теэт. Необходимо.
Ин. Стало быть, и существующаго у насъ столько разъ нѣтъ, сколько есть прочихъ видовъ; ибо, не будучи этими, оно одно, прочіе же, въ которыхъ его нѣтъ, по числу, безпредѣльны.
Теэт. Почти такъ.
Ин. Такъ не должно огорчаться и этимъ, если природа родовъ находится во взаимномъ общеніи. А кто не допускаетъ этого, тотъ пусть разувѣритъ насъ въ прежнихъ нашихъ положеніяхъ: тогда разувѣритъ и въ тѣхъ, которыя слѣдуютъ послѣ сего.
Теэт. Ты сказалъ весьма справедливо.
B.Ин. Взглянемъ же и вотъ на что.
Теэт. На что?
Ин. Говоря о не существующемъ, мы говоримъ, какъ видно, не о чемъ нибудь противномъ существующему, а только о различномъ.
Теэт. Какъ?
Ин. Напримѣръ, когда мы говоримъ, что нѣчто не велико; тогда, своимъ словомъ, больше ли, кажется тебѣ, выражаемъ мы маленькое, чѣмъ равное?
Теэт. Какъ это можно!
Ин. Стало быть, когда высказываютъ отрицаніе, мы допустимъ, что этимъ означается не противное, а только нѣчто иное, — что̀ выражаютъ частицы не и чтобъ не, поставляемыя C. предъ слѣдующими далѣе именами, или, лучше, предъ вещами, примѣнительно къ которымъ полагаются произносимыя впослѣдствіи имена отрицанія.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Размыслимъ и вотъ о чемъ, — покажется ли и тебѣ.
Теэт. О чемъ?
Ин. Природа отличнаго мнѣ представляется разчлененною, подобно знанію.
Теэт. Какъ?
Ин. Одна, вѣроятно, и она; но часть ея, бывающая въ томъ, что отдѣльно и обособлено, получаетъ какое нибудь собственное свое имя. Отсюда произошли названія многихъ D. искусствъ и знаній.
Теэт. Конечно.
Ин. Поэтому и части природы отличнаго, какъ единой, терпятъ то же самое.
Теэт. Едва ли не то же. Но какъ именно скажемъ мы?
Ин. Какая нибудь часть отличнаго не противоположна ли прекрасному?
Теэт. Противоположна.
Ин. Такъ назовемъ ли ее безъименною, или она имѣетъ какое имя?
Теэт. Имѣетъ; ибо что̀ всякій разъ называемъ мы не прекраснымъ, то различно не отъ чего иного, какъ отъ природы прекраснаго.
Ин. А ну-ка, скажи мнѣ теперь вотъ что.
Теэт. Что такое?E.
Ин. Не прекрасному не такъ ли приходится быть, что нѣчто отдѣляется отъ какого нибудь рода вещей существующихъ и опять снова противополагается чему нибудь существующему?
Теэт. Такъ.
Ин. Значитъ, не прекрасному приходится быть, какъ видно, противоположностію существующаго существующему.
Теэт. Весьма правильно.
Ин. Такъ что жъ? на этомъ основаніи, къ существующему больше ли относится у насъ прекрасное и меньше — не прекрасное?
Теэт. Нѣтъ.
Ин. Стало быть, не великое и великое само по себѣ 258.надобно называть бытіемъ равномѣрно?
Теэт. Равномѣрно.
Ин. Поэтому и не справедливое должно быть приведено къ тожеству съ справедливымъ, такъ какъ одному изъ нихъ нисколько не больше свойственно бытіе, чѣмъ другому?
Теэт. Какъ же.
Ин. Такимъ же образомъ будемъ говорить и о прочемъ, если только природа отличнаго оказалась принадлежащею къ вещамъ существующимъ; ибо, когда она существуетъ, — необходимо полагать, что не меньше чего бы то ни было существуютъ и ея части.
Теэт. Какъ не полагать.
Ин. Поэтому, какъ видно, противоположность природы, свойственной части отличнаго, и природы существующаго, B. поколику онѣ поставляются одна противъ другой, ничѣмъ не меньше, можно сказать, есть сущность самого существующаго, означающая не противоположное ему, а только въ нѣкоторой степени различное отъ него.
Теэт. Весьма ясно.
Ин. Такъ чѣмъ же назовемъ ее?
Теэт. Явно, что не существующимъ: она — то самое, чего искали мы, ради софиста.
Ин. Такъ дѣйствительно ли не уступаетъ она въ сущности, какъ ты полагалъ, ничему существующему, и надобно уже смѣло говорить, что не существующее несомнѣнно имѣетъ свою природу? Какъ великое было велико и прекрасное C. было прекрасно, а не великое не велико и не прекрасное не прекрасно: такъ ли и не существующее, потому же, было и есть не существующее, въ значеніи одного численнаго вида изъ многихъ существующихъ? Или въ отношеніи къ нему, Теэтетъ, питаемъ мы еще нѣкоторое недовѣріе?
Теэт. Никакого.
Ин. Знай же, что недовѣріе къ Пармениду мы простерли далѣе, чѣмъ допускалъ его отказъ.
Теэт. Что это?
Ин. Въ своихъ изслѣдованіяхъ простираясь впередъ, мы доказали ему болѣе, и зашли далѣе той точки, на которой онъ отказался продолжать свои изслѣдованія.
Теэт. Какъ?
Ин. Онъ гдѣ-то сказалъ:
Этого нѣтъ никогда и нигдѣ, чтобъ не сущее было:
Отъ такого пути испытаній сдержи свою мысль.
Теэт. Да, онъ, въ самомъ дѣлѣ, такъ говоритъ.D.
Ин. А мы-то не только доказали, что есть не существующее, но и выставили существующій видъ не существующаго: ибо, доказавши природу отличнаго, что она и есть, и раздроблена по всему взаимно существующему, и что каждая часть ея противопоставлена тому, что̀ существуетъ, мы осмѣлились сказать, что это самое и есть дѣйствительно E. не существующее.
Теэт. Да, и мы высказали, иностранецъ, мнѣ кажется, сущую истину.
Ин. Не говори же никто, будто, осмѣливаясь полагать, что не существующее есть, мы выставляемъ его, какъ противное существующему. Вѣдь уже давно говоримъ, что съ чѣмъ либо противнымъ ему, — есть ли оно или нѣтъ, разумно или вовсе неразумно, — мы распрощались. И что сказали 259. теперь о бытіи не существующаго, относительно того пусть или обличитъ насъ, кто хочетъ, и убѣдитъ, что мы говоримъ нехорошо, или, пока не будетъ у него силъ, надобно такъ говорить и ему, какъ говоримъ мы, — что роды смѣшиваются между собою, и что, какъ скоро существующее и отличное разошлись по всѣмъ родамъ и одно по другому, различное, пріобщившись существующему, чрезъ это общеніе уже есть, хотя есть не то, чему пріобщилось, а различное; будучи же инымъ, чѣмъ существующее, оно, по очевидной необходимости, есть не существующее. И существующее опять, B. пріобщившись отличному, должно было сдѣлаться отличнымъ отъ прочихъ родовъ; а будучи не такимъ, каковы всѣ роды, оно не есть ни каждый изъ нихъ въ отдѣльности, ни всѣ, взятыя вмѣстѣ, за исключеніемъ его самого; такъ что существующее, безъ всякаго противорѣчія, становится тысячи тысячъ разъ не существующимъ. Такимъ же образомъ и прочіе роды, взятые порознь и всѣ вмѣстѣ, въ однихъ отношеніяхъ существуютъ, въ другихъ не существуютъ.
Теэт. Правда.
Ин. Кто не вѣритъ этимъ противоположностямъ, тому надобно либо разсмотрѣть дѣло и сказать что нибудь лучшее C. сказаннаго теперь, либо, придумавъ какъ бы что-то трудное, находить удовольствіе въ томъ, чтобы тянуть свои рѣчи то туда, то сюда, — заниматься дѣломъ, не стоющимъ серьезнаго занятія, какъ свидѣтельствуютъ объ этомъ нынѣшнія разсужденія. Вѣдь оно и не хитро̀, да и не трудно это найти; а то и трудно-таки, и вмѣстѣ прекрасно.
Теэт. Что такое?
Ин. То, о чемъ сказано было прежде: допустивъ все это, какъ возможное, быть въ состояніи слѣдовать за тѣмъ, что говорится, и обличать каждую мысль, когда кто отличное D. какимъ нибудь образомъ называетъ тожественнымъ, а тожественное отличнымъ, — обличать, принимая то и другое такъ и въ томъ смыслѣ, въ какомъ принимаетъ ихъ называющій. Но тожественное какимъ нибудь образомъ провозглашать отличнымъ, отличное — тожественнымъ, великое — малымъ, подобное — не подобнымъ, и радоваться, что всегда противорѣчишь на словахъ, — это не есть какое нибудь истинное обличеніе; тутъ виденъ новичокъ[67], только еще начинающій знакомиться съ чѣмъ либо существующимъ.
Теэт. Совершенная правда.
Ин. Въ самомъ дѣлѣ, добрякъ, все-то браться отдѣлять E. отъ всего — и вообще странно, да притомъ показываетъ человѣка вовсе чуждаго музыкальности и философіи.
Теэт. Почему же?
Ин. Отрѣшеніе каждаго слова отъ всѣхъ есть совершеннѣйшій способъ уничтоженія рѣчей; потому что рѣчь происходитъ у насъ отъ взаимнаго сплетенія видовъ.
Теэт. Правда.260.
Ин. Смотри же, какъ, при случаѣ, и теперь боролись мы съ ними и принуждали ихъ смѣшиваться одинъ съ другимъ.
Теэт. Къ чему это?
Ин. Къ тому, что рѣчь у насъ есть одинъ изъ существующихъ родовъ, лишившись котораго, — и это весьма важно, — мы лишились бы философіи. Даже и въ настоящее время нужна намъ рѣчь, чтобы условиться, что̀ такое она; и если бы она была отнята у насъ, такъ чтобъ ея вовсе и не было, мы не имѣли бы уже возможности что нибудь говорить: а она была бы отнята, если бы мы допустили, что ничто не B. смѣшивается ни съ чѣмъ.
Теэт. Это-то правильно. Но для чего намъ условливаться теперь касательно рѣчи, — не понимаю.
Ин. А можетъ быть, легче поймешь, слѣдуя этимъ путемъ.
Теэт. Какимъ?
Ин. Ужъ не существующее открылось намъ, какъ нѣкоторый одинъ изъ числа родовъ, разсѣянный по всему существующему.
Теэт. Такъ.
Ин. Послѣ сего надобно разсмотрѣть, смѣшивается ли оно съ мнѣніемъ и рѣчью.
Теэт. Для чего?
Ин. Если не существующее не смѣшивается съ ними, то всѣ они необходимо истинны, а когда смѣшивается, C. происходитъ мнѣніе и рѣчь ложная; потому что мнить или говорить не существующее, — это есть ложь, проявляющаяся въ мышленіи и словѣ.
Теэт. Такъ.
Ин. Но гдѣ ложь-то, тамъ заблужденіе.
Теэт. Да.
Ин. А гдѣ заблужденіе, тамъ по необходимости все полно призраковъ, уподобленій и мечтательныхъ представленій.
Теэт. Какъ не полно!
Ин. Но софистъ-то, сказали мы, ушелъ и прячется, вѣроятно, въ этомъ мѣстѣ, запираясь, что лжи вовсе и нѣтъ; D. потому что не существующаго нельзя ни мыслить кому либо, ни говорить, — такъ какъ не существующее не причастно нигдѣ никакой сущности.
Теэт. Это было.
Ин. А теперь-то оказалось, что оно причастно существующему; и противъ этого онъ, можетъ быть, уже не захочетъ бороться, но пожалуй скажетъ, что изъ видовъ одни причастны не существующему, другіе нѣтъ, и что рѣчь и мнѣніе E. относятся къ непричастнымъ ему. Стало быть, онъ можетъ опять вступить въ борьбу на счетъ искусства производить призраки и мечты, которымъ, говоримъ, занимается, и доказывать, что его вовсе нѣтъ, такъ какъ мнѣніе и рѣчь не имѣютъ общенія съ не существующимъ; ибо если этого общенія на дѣлѣ не установляется, то ложь совершенно невозможна. Посему надобно, во первыхъ, изслѣдовать мнѣніе и мечту, что̀ такое они, чтобы, по открытіи 261. этого, мы могли замѣтить общеніе ихъ съ не существующимъ; замѣтивши это, доказать бытіе лжи, а доказавъ ея бытіе, связать въ ней софиста, если онъ окажется виновнымъ, либо, освободивши, искать его въ иномъ родѣ.
Теэт. Видно, очень и очень справедливо, иностранецъ, что̀ о софистѣ сказано было сначала, — что, то есть, этотъ родъ неуловимъ. Вотъ теперь открывается, что у него тьма оборонъ, и когда онъ противопоставляетъ которую нибудь, необходимо напередъ преодолѣть ее, пока дойдешь до него самого. Вѣдь едва кончили мы сейчасъ съ оборонительнымъ B. положеніемъ, что не существующаго нѣтъ, — какъ является другая оборона, и настоитъ надобность доказывать, что ложь есть, говорить о рѣчи, о мнѣніи; а за этимъ, можетъ быть, явится другое, за другимъ третіе, — и конца, какъ видно, никогда не представится.
Ин. Мужество, Теэтетъ, нужно всякому, кто всегда можетъ хоть немного подвигаться впередъ; ибо малодушествующій-то въ этомъ что̀ сдѣлаетъ въ другихъ случаяхъ, когда дѣло или не обѣщаетъ успѣха, или даже отталкиваетъ опять назадъ? Такой-то, по пословицѣ, едва ли когда овладѣетъ городомъ. Теперь, добрякъ, когда то, о чемъ говоришь, C. покончено, намъ предстоитъ взять самую большую стѣну; другія будутъ легче и меньше.
Теэт. Ты хорошо говоришь.
Ин. И такъ, возьмемся сперва, какъ сейчасъ сказано, за рѣчь и мнѣніе, чтобы яснѣйшимъ образомъ дать себѣ отчетъ, касается ли ихъ не существующее, или то и другое изъ нихъ совершенно истинно, и лжи нѣтъ никакой ни въ которомъ.
Теэт. Правильно.
Ин. Давай же, какъ говорили мы о видахъ и буквахъ, D. тѣмъ же способомъ разсмотримъ опять имена; потому что искомое откроется намъ какъ-то такъ.
Теэт. На что же именно, въ разсужденіи именъ, надобно обратить вниманіе?
Ин. Всѣ ли они взаимно согласуются, или ни одно, или одни хотятъ этого, а другія не хотятъ?
Теэт. Это-то явно, что одни хотятъ, другія — нѣтъ.
Ин. Можетъ быть, ты говоришь то, что однѣ, будучи произносимы рядомъ и выражая нѣчто, согласуются, а E. тѣ, которыя своимъ соединеніемъ не означаютъ ничего, не согласуются.
Теэт. Какъ, что это сказалъ ты?
Ин. То, что̀, по моему предположенію, ты понималъ, когда согласился со мною. Вѣдь у насъ есть два рода словесныхъ выраженій относительно сущности.
Теэт. Какъ?
262.Ин. Одинъ называется именами, другой — глаголами[68].
Теэт. Скажи о томъ и другомъ.
Ин. Одно выраженіе, прилагаемое къ дѣйствіямъ, мы называемъ глаголомъ.
Теэт. Да.
Ин. А знакъ-то голоса, прилагаемый къ тому самому, что производитъ дѣйствія, есть имя.
Теэт. Совершенно такъ.
Ин. Но изъ однихъ непрерывно произносимыхъ именъ, равно какъ и изъ глаголовъ, произнесенныхъ отдѣльно отъ именъ, никогда не бываетъ рѣчи.
Теэт. Этого я не понялъ.
B.Ин. Явно, стало быть, что ты, смотря на что нибудь другое, недавно согласился со мною; — вѣдь я хотѣлъ сказать это самое, что одни имена или глаголы, непрерывно произносимые, не суть рѣчь.
Теэт. Какъ?
Ин. Напримѣръ, идетъ, бѣжитъ, спитъ, и прочіе глаголы, означающіе дѣйствіе, хотя бы кто пересказалъ ихъ всѣ по порядку, не составятъ никакой рѣчи.
Теэт. Какъ составить!
Ин. Подобнымъ образомъ, когда говорятъ: левъ, олень, лошадь, — сколько бы ни было произнесено именъ, производящихъ C. дѣйствія, при такомъ ихъ соединеніи, изъ нихъ не составится рѣчи; потому что произносимое, ни въ первомъ, ни въ послѣднемъ случаѣ, не можетъ выражать никакого дѣйствія или недѣйствія, никакой сущности существующаго или не существующаго, пока кто нибудь не смѣшаетъ именъ съ глаголами. Тогда приходятъ они въ согласіе, и первое сплетеніе ихъ тотчасъ становится рѣчью; — по крайней мѣрѣ, изъ рѣчей, это первая и малѣйшая.
Теэт. Какъ бы, напримѣръ, такимъ-то образомъ?
Ин. Пусть бы кто сказалъ: человѣкъ учится; не назвалъ ли бы ты этого самою малою и первою рѣчью?
Теэт. Назвалъ бы.D.
Ин. Вѣдь тогда онъ выразилъ бы уже свою мысль относительно существующаго, бывающаго, бывшаго или будущаго, и не только наименовалъ бы что нибудь, но, сплетши глаголы съ словами, и ограничилъ бы наименованное. Посему мы и сказали, что онъ тогда говоритъ, а не просто называетъ, и этому сплетенію дали имя рѣчи.
Теэт. Правильно.
Ин. Такимъ-то образомъ, какъ изъ вещей однѣ между собою соглашаются, другія нѣтъ, такъ бываетъ и съ знаками голоса: одни не приходятъ въ согласіе, другія E. приходятъ, и составляютъ изъ себя рѣчь.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Но вотъ еще маленькое замѣчаніе.
Теэт. Какое?
Ин. Рѣчи, когда она есть, необходимо касаться чего нибудь; не касаться ничего ей невозможно.
Теэт. Такъ.
Ин. Не должно ли быть ей и какою нибудь?
Теэт. Какъ не должно!
Ин. Обратимъ же вниманіе на самихъ себя.
Теэт. Конечно, надобно.
Ин. Я скажу тебѣ рѣчь, посредствомъ имени и глагола сложивши вещь съ дѣйствіемъ; а ты скажи мнѣ, чего она касается.
Теэт. По возможности, такъ и будетъ.263.
Ин. «Теэтетъ сидитъ». Эта рѣчь, полагаю, недлинна?
Теэт. Нѣтъ, напротивъ, умѣренна.
Ин. Такъ твое дѣло сказать, о чемъ она, и чего касается.
Теэт. Явно, что о мнѣ, и меня.
Ин. А что̀ опять эта?
Теэт. Какая?
Ин. «Теэтетъ, съ которымъ я теперь разговариваю, летитъ».
Теэт. И эту не иначе можно называть, какъ касающеюся меня и говорящею обо мнѣ.
Ин. Но мы полагаемъ, что каждая изъ рѣчей бываетъ B. какова нибудь.
Теэт. Да.
Ин. Такъ изъ этихъ какою надобно признавать ту и другую?
Теэт. Одну, вѣроятно, ложною, другую — истинною.
Ин. Истинная изъ нихъ говоритъ о тебѣ существующее, какъ оно есть.
Теэт. Какъ же.
Ин. А ложная — отличное отъ существующаго.
Теэт. Да.
Ин. Стало быть, говоритъ не существующее, какъ существующее.
Теэт. Почти.
Ин. То есть, изъ существующаго-то относитъ къ тебѣ не то существующее. Вѣдь мы положили, что относительно каждой вещи есть много существующаго, много и не существующаго.
Теэт. Совершенно такъ.
C.Ин. А послѣдняя рѣчь, которую я сказалъ о тебѣ, — судя по нашему опредѣленію, что̀ такое рѣчь, — во первыхъ, по необходимости, должна быть одна изъ кратчайшихъ.
Теэт. Въ этомъ-то мы теперь уже согласились.
Ин. Далѣе же, — касается чего нибудь.
Теэт. Такъ.
Ин. Если не тебя, то никого болѣе.
Теэт. Какъ же.
Ин. А когда не касается ничего, — она вовсе и не рѣчь; ибо мы заявили, что рѣчь, не касающаяся ничего, относится къ вещамъ невозможнымъ.
Теэт. Весьма правильно.
Ин. И такъ, говоримое о тебѣ другое, какъ то же, и не D. существующее, какъ существующее, — совершенно такое, какъ видно, соединеніе глаголовъ и именъ есть дѣйствительно и истинно ложная рѣчь.
Теэт. Весьма справедливо.
Ин. Что же сказать теперь о мысли, мнѣніи и мечтѣ? Не явно ли уже, что эти роды, ложные и истинные, всѣ находятся въ нашихъ душахъ?
Теэт. Какъ?
Ин. Легче узнаешь такъ, если сперва примешь, что̀ такое эти явленія и чѣмъ различаются они между собою, взятыя E. порознь.
Теэт. Только давай.
Ин. Мысль и рѣчь — не то же ли, кромѣ того только, что мыслью названъ у насъ внутренній разговоръ души съ собою, происходящій безгласно?
Теэт. Конечно.
Ин. Идущій же отъ него чрезъ уста потокъ звуковъ наименованъ рѣчью.
Теэт. Правда.
Ин. Впрочемъ въ рѣчахъ-то, знаемъ, находится вотъ что.
Теэт. Что такое?
Ин. Положеніе и отрицаніе.
Теэт. Знаемъ.
Ин. Но такъ какъ положеніе и отрицаніе производятся 264. въ душѣ молча, разсудкомъ, то можешь ли назвать это чѣмъ либо, кромѣ мнѣнія?
Теэт. Да какъ же иначе?
Ин. Но что, если такое опять впечатлѣніе воздѣйствовало въ комъ не само по себѣ, а чрезъ чувства: можно ли правильно назвать его чѣмъ инымъ, кромѣ представленія?
Теэт. Ничѣмъ.
Ин. Такъ если рѣчь была истинная и ложная; если, въ связи съ тою и другою, разсудокъ показался намъ какъ разговоръ души съ собою; если мнѣніе есть заключеніе разсудка, B. а то, что̀ мы выражаемъ словомъ представляется, есть смѣсь чувства и мнѣнія: то необходимо, что и изъ этихъ сродныхъ съ рѣчью сущностей нѣкоторыя иногда бываютъ ложны.
Теэт. Какъ не бывать.
Ин. Замѣчаешь ли теперь, что ложное мнѣніе и ложная рѣчь нашлись у насъ гораздо скорѣе, чѣмъ мы ожидали; а между тѣмъ недавно боялись, какъ бы, ища этого, не вдаться въ дѣло совершенно безнадежное?
Теэт. Замѣчаю.
Ин. Не будемъ же малодушны и въ отношеніи къ остальному. C. Такъ какъ это теперь открылось, то припомнимъ прежнія дѣленія на виды.
Теэт. Какія?
Ин. Искусство образотворное мы раздѣлили на два вида: на искусство уподобительное и искусство фантастическое.
Теэт. Да.
Ин. И говорили, что недоумѣваемъ, къ которому отнести софиста.
Теэт. Было такъ.
Ин. Когда же находились мы въ недоумѣніи, насъ окружилъ еще большій мракъ, какъ скоро рѣчь стала возражать на все, — что вовсе нѣтъ ни подобій, ни образовъ, ни фантомовъ, D. потому что никакъ, никогда и нигдѣ нѣтъ лжи.
Теэт. Ты правду говоришь.
Ин. Но теперь-то, — какъ скоро открылось, что и рѣчь, что и мнѣніе бываютъ ложными, — находятъ у насъ мѣсто подражанія существующему, равно какъ и происходящее при такихъ условіяхъ искусство вводить въ обманъ.
Теэт. Находятъ.
Ин. А что софистъ занимается которымъ нибудь изъ тѣхъ двухъ искусствъ, — въ этомъ согласились мы прежде.
Теэт. Да.
Ин. Возьмемся же опять, по разсѣченіи предложеннаго E. рода надвое, постоянно идти къ части отсѣка, лежащей направо, преслѣдуя общность софиста, пока не отдѣлимъ всего, что въ немъ общаго, и потомъ, получивъ въ остаткѣ собственную его природу, не укажемъ ея особенно самимъ себѣ, а послѣ — и тѣмъ, которые совершенно сроднились съ такимъ 265. способомъ изслѣдованія.
Теэт. Правильно.
Ин. Не съ того ли тогда начали мы, что различили искусство творческое и пріобрѣтательное?
Теэт. Да.
Ин. И софистъ не представлялся ли намъ въ охотническомъ, состязательномъ, купеческомъ, и нѣкоторыхъ подобныхъ видахъ искусства пріобрѣтательнаго?
Теэт. Конечно.
Ин. А теперь-то, такъ какъ заключило его въ себѣ искусство подражательное, — явно, что это первое искусство — творческое — надобно раздѣлить надвое; потому что подражаніе, вѣроятно, есть нѣкоторое творчество, — то есть, образовъ, B. говоримъ, а не недѣлимыхъ. Не такъ ли?
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Ин. Такъ во первыхъ, пусть будутъ двѣ части искусства творческаго.
Теэт. Какія?
Ин. Одна божественная, другая человѣческая.
Теэт. Еще не понялъ.
Ин. Искусство творческое, — если помнимъ, что говорено было вначалѣ, — все оно, сказали мы, есть сила, служащая причиною вещей, сперва не существовавшихъ, а потомъ происшедшихъ.
Теэт. Помнимъ.
Ин. Такъ, всѣ смертныя животныя и растенія, C. вырастающія на землѣ изъ сѣмянъ и отъ корней, всѣ неодушевленныя тѣла, образующіяся въ землѣ, рожденныя и не рожденныя, не кѣмъ инымъ созданныя, какъ Богомъ, — не скажемъ ли, произошли впослѣдствіи, а прежде не существовали? Или воспользуемся ученіемъ и словомъ народа?
Теэт. Какимъ?
Ин. Тѣмъ, что создаетъ ихъ природа, отъ какой-то самобытной причины, раждающей безъ разсудка? — А не то, скажемъ, происходящей отъ Бога, и съ умомъ и знаніемъ?
D.Теэт. Я-то, можетъ быть, по моему возрасту, часто хвалю, поперемѣнно, то и другое. Теперь однакожъ, смотря на тебя и предполагая, что, по твоему мнѣнію, все это происходитъ отъ Бога, такъ и самъ думаю.
Ин. Да и хорошо, Теэтетъ. И если бы даже мы думали, что ты относишься къ числу тѣхъ людей, которые послѣ того мыслятъ какъ нибудь иначе, то теперь взялись бы довести тебя до согласія — словомъ, заставляющимъ необходимо убѣдиться. Но такъ какъ я знаю, что твоя природа E. и безъ моихъ разсужденій, сама по себѣ, пойдетъ туда, куда теперь, говоришь, влечется, то оставлю это; иначе даромъ потеряно было бы время. Полагаю прямо, что приписываемое природѣ творится божіимъ искусствомъ, а устрояемое людьми — человѣческимъ, и на этомъ основаніи допускаю два рода творческаго искусства: одинъ человѣческій, другой божескій.
Теэт. Правильно.
Ин. Если же ихъ два, то разсѣки каждый опять надвое.
Теэт. Какъ?
266.Ин. Какъ бы все искусство творческое разсѣкалъ ты тогда по широтѣ, а теперь по длинѣ.
Теэт. Разсѣчено.
Ин. Такимъ образомъ, отсюда происходитъ всего четыре части: двѣ, относящіяся къ нашему искусству, — человѣческія, и двѣ, къ искусству боговъ, — божескія.
Теэт. Да.
Ин. При такомъ разнаго рода дѣленіи, одна часть въ томъ и другомъ отдѣлѣ будетъ самотворческая, а остальныя почти преимущественно могли бы быть названы образотворческими; и потому искусство творческое дѣлится все-таки надвое.
Теэт. Скажи теперь, что такое обѣ части.
Ин. Мы, конечно, знаемъ, что и сами мы, и прочія B. животныя, и то, изъ чего они сложились, — огонь, вода и сродное тому, — всѣ эти отдѣльныя произведенія суть порожденія божіи. Или какъ?
Теэт. Такъ.
Ин. Но за этими-то особями слѣдуютъ образы, а не самыя вещи, что̀ дѣлается тоже геніальными силами.
Теэт. Какіе образы?
Ин. Тѣ, которые бываютъ во снѣ и днемъ, и называются самородными представленіями; напримѣръ, тѣнь, когда при огнѣ является тьма, и образъ двойной, когда свѣтъ свой и C. чужой, сходясь на поверхности свѣтлой и гладкой въ одно, производитъ видъ, возбуждающій чувство обратное прежнему, обычному зрѣнію.
Теэт. Такъ выходитъ, что тутъ два дѣла божьяго творчества: самая вещь и образъ, слѣдующій за каждою вещію.
Ин. Но что наше-то искусство? Не скажемъ ли, что оно домостроительствомъ созидаетъ домъ, а живописью — какой-то другой, изготовляемый будто сонъ для бодрствующихъ?
Теэт. Конечно.D.
Ин. Ну та̀къ и прочее; соотвѣтственно двумъ частямъ, двояко и дѣло творческой нашей работы: одно — самая вещь, — это, говоримъ, искусство самодѣланія; другое — образъ, — это искусство образотворенія.
Теэт. Теперь больше понялъ, и полагаю два двойныхъ вида искусства творческаго: по первому дѣленію, виды божественный и человѣческій; по второму, одинъ — рожденіе самыхъ вещей, другой — нѣкоторыхъ подобій.
Ин. Припомнимъ же теперь, что въ искусствѣ образодѣлательномъ долженъ былъ заключаться родъ, во первыхъ, уподобительный, во вторыхъ, — фантастическій, коль скоро ложь E. является, дѣйствительно, какъ сущая ложь, и какъ нѣчто, относящееся, по природѣ, къ вещамъ существующимъ.
Теэт. Да, такъ было.
Ин. Значитъ, являлась? — и поэтому теперь не причислимъ ли къ ней, безъ всякаго противорѣчія, двухъ видовъ?
Теэт. Да.
267.Ин. Фантастическое же раздѣлимъ опять надвое.
Теэт. Какимъ образомъ?
Ин. Одно бываетъ посредствомъ орудій, въ другомъ самого себя дѣлаетъ какъ бы орудіемъ тотъ, кто создаетъ призракъ.
Теэт. Какъ ты говоришь?
Ин. Когда кто, пользуясь своимъ тѣломъ, или голосомъ, дѣлаетъ то, что первое кажется подобнымъ твоей фигурѣ, а послѣдній твоему голосу; тогда эту особенно часть фантастики называютъ, думаю, подражаніемъ.
Теэт. Да.
Ин. Такъ эту часть ея называя подражательностію, возьмемъ B. особо, а все прочее, отъ усталости, оставимъ, предоставляя другому свести это въ одно понятіе и обозначить приличнымъ названіемъ.
Теэт. Обособлена, а прочее передано.
Ин. Но вѣдь и тутъ еще, Теэтетъ, сто̀итъ замѣтить двоякость, и смотри, почему.
Теэт. Говори.
Ин. Изъ подражающихъ, одни дѣлаютъ это, зная то, чему подражаютъ, а другіе — не зная. И какое дѣленіе представимъ мы обширнѣе незнанія и знанія?
Теэт. Никакого.
Ин. Но сказанное-то сейчасъ было подражаніе знающихъ; потому что здѣсь могъ подражать только тотъ, кто знаетъ тебя и твою фигуру.
C.Теэт. Какъ же иначе.
Ин. А что скажемъ о фигурѣ справедливости и вообще всякой добродѣтели? Не то ли, что, не зная ея, а водясь какимъ нибудь мнѣніемъ, многіе сильно берутся показать свое усердіе въ томъ, чтобы, чрезъ словесное и дѣятельное подражаніе своему мнѣнію, кажущееся имъ самимъ представлялось принадлежностію тѣхъ?
Теэт. Да и очень многіе.
Ин. Но терпятъ ли неудачу всѣ, желающіе казаться справедливыми, не будучи такими? Или совершенно напротивъ?
Теэт. Совершенно.
Ин. Такъ этого-то подражателя, не знающаго, надобно, D. думаю, почитать отличнымъ отъ того знающаго.
Теэт. Да.
Ин. Откуда же взялъ бы кто нибудь имя, приличное каждому изъ нихъ? Или явно, что это сопряжено съ трудомъ, потому что раздѣленіе родовъ на виды представлялось прежнимъ, какъ видно, старинною и неразумною привычкою; такъ что дѣлить никто и не брался. Поэтому и нужда въ именахъ была не очень настоятельна. Впрочемъ, хоть и смѣло будетъ сказать, — мы, для отличія, подражаніе съ мнѣніемъ назовемъ подражаніемъ мнительнымъ, а подражаніе съ E. знаніемъ — подражаніемъ какимъ нибудь историческимъ.
Теэт. Пусть.
Ин. Такъ надобно принять первое изъ нихъ; потому что софистъ былъ у насъ не между знающими, а между подражающими.
Теэт. И очень.
Ин. Мнительное же подражаніе будемъ мы разсматривать какъ желѣзо; крѣпко ли оно, или имѣетъ въ себѣ какой нибудь разщепъ.
Теэт. Будемъ.
Ин. А оно имѣетъ, и очень большой. — Вѣдь одинъ изъ нихъ 268. простоватъ, когда думаетъ, будто знаетъ то, о чемъ только мнитъ; а фигура другаго, по неопредѣленности выраженій, возбуждаетъ большое подозрѣніе и опасеніе, что̀ какъ не знаетъ онъ того, въ отношеніи къ чему принимаетъ предъ другими видъ знатока?
Теэт. Конечно, бываетъ онъ обоихъ родовъ, о которыхъ ты сказалъ.
Ин. Поэтому не положить ли, что одинъ изъ нихъ — простой какой-то подражатель, а другой — подражатель притворный?
Теэт. Въ самомъ дѣлѣ, походитъ.
Ин. А притворнаго, опять, одинъ ли назовемъ родъ, или два?
Теэт. Смотри самъ.
B.Ин. Смотрю, и мнѣ представляются какіе-то два притворщика: одного замѣчаю въ томъ, кто имѣетъ способность притворствовать публично, въ длинныхъ рѣчахъ, предъ народнымъ собраніемъ; а другаго — въ томъ, кто частно и въ короткихъ словахъ заставляетъ собесѣдника противорѣчить самому себѣ.
Теэт. Ты говоришь весьма правильно.
Ин. Кого же мы признаемъ въ болѣе длиннословномъ: политика ли, или народнаго оратора?
Теэт. Народнаго оратора.
Ин. А какъ назовемъ другаго? мудрецомъ, или софистомъ?
Теэт. Мудрецомъ невозможно, такъ какъ мы сочли его C. не знающимъ; а если онъ подражатель мудреца, то явно, что отъ него долженъ заимствовать какое нибудь имя, и я почти уже понялъ, что этого-то надобно называть по истинѣ тѣмъ истымъ софистомъ.
Ин. Что же? не связать ли софиста, какъ прежде, сплетши его имя отъ конца къ началу?
Теэт. Конечно.
Ин. Такъ этимъ именемъ означается подражаніе искусству, заставляющему другаго противорѣчить самому себѣ, содержимому въ притворствующей части искусства мнительнаго, а чрезъ это — въ родѣ фантастическомъ, происходящемъ отъ D. образотворенія, которое есть чудодѣйственная часть, отдѣляющая въ словахъ творчество не божественное, а человѣческое. Кто полагалъ бы, что софистъ дѣйствительно этого рода и крови, тотъ говорилъ бы, какъ видно, сущую правду.
Теэт. Безъ сомнѣнія.
Примѣчанія
- ↑ Разговоръ этотъ представляется происходившимъ на другой день послѣ бесѣды Сократа съ Ѳеодоромъ и Теэтетомъ. Поэтому и лица разговаривающія вводятся здѣсь тѣ же, съ прибавкою лишь одного элейскаго иностранца. Отсюда видно, въ какой тѣсной связи между собою находятся Платоновы діалоги — Теэтетъ и Софистъ. Но эта связь только еще внѣшняя: гораздо замѣчательнѣе сродство ихъ внутреннее. Послѣ того, какъ въ Теэтетѣ доказано, что знаніе не состоитъ ни въ чувственномъ воззрѣніи, ни въ мнѣніяхъ, философъ намѣревается изслѣдовать и оцѣнить новый источникъ знаній, состоящій въ созерцаніи сущаго, и для того обращается теперь къ критикѣ ученія элейцевъ и мегарцевъ. И вотъ причина, зачѣмъ Теэтетъ и Ѳеодоръ привели теперь съ собою элейскаго иностранца, страстнаго любителя философіи. Онъ, какъ знатокъ философскихъ положеній своей школы, долженъ былъ раскрыть ихъ въ Сократовомъ обществѣ, и для того въ діалогѣ заступаетъ мѣсто Сократа, — является главнымъ собесѣдникомъ, который авторитетно обсуживаетъ предметы изслѣдованія и произноситъ приговоры объ истинности или ложности мнѣній. Но какимъ образомъ, и по происхожденію и по философскимъ убѣжденіямъ элеецъ, могъ быть онъ органомъ Платоновой критики элейскаго и мегарскаго ученія? — Конечно, такимъ же, какъ въ «Парменидѣ» Парменидъ выдержалъ роль исправителя элейской идеи о сущемъ и примирителя ея съ идеализмомъ Платона. Элейскій иностранецъ, слѣдуя діалектическимъ пріемамъ своей школы, во всемъ діалогѣ какъ бы передразниваетъ ее и дѣлаетъ смѣшною, а вмѣстѣ съ тѣмъ постоянно проясняетъ и положительную сторону предмета, то есть, ученіе собственно Платоново.
- ↑ Съ готовностію, κοσμίως, — то есть, по требованію вѣжливости, такъ какъ наканунѣ дали слово.
- ↑ Тонкая и игривая шутка надъ необузданною страстію къ спорамъ, которой предавались послѣдователи Парменида и Зенона. Во времена Платона, заводить философскіе споры было особенно во вкусѣ мегарцевъ, отчего и получили они имя эристиковъ (Deyksius, De megaricis p. 7 sq.). Тимонъ Силлографъ еще въ Эвклидѣ, основателѣ мегарской школы, замѣтилъ страсть къ насмѣшкамъ и спорамъ (Diоg. Laërt. II, 107), а Діогенъ Синопскій (Diоg. Laërt. VI, 24) Εὐκλείδου σχολήν остроумно называлъ Εὐκλείδου χολήν. Да и самъ Сократъ упрекалъ Эвклида за то же самое (Diog. L. II, 80): ὁρῶν Εὐκλείδην ἐσπουδακότα περὶ τοῦς ἐριστικοὺς λόγους, — ὦ Εὐκλείδη, сказалъ, σοφίσταις μὲν δυνήσῃ χρῆσθαι, ἀνθρώποις δὲ οὐδαμῶς. И такъ, Сократъ здѣсь элейца очень любезно сравниваетъ съ какимъ-то богомъ, который какъ бы сошелъ съ неба испытать слабыя человѣческія разсужденія и исправить ихъ. Замѣтивъ эту тонкую насмѣшку Сократа и ея значеніе, Ѳеодоръ тотчасъ говоритъ, что этотъ иностранецъ не охотникъ до споровъ, — не таковъ, какъ другіе элейцы.
- ↑ Въ тѣхъ мѣстахъ, то есть, на родинѣ элейскаго иностранца, или въ Элеѣ.
- ↑ Если, то есть, въ собесѣдники изберешь меня: черта, показывающая скромность и недовѣрчивость къ себѣ Теэтета.
- ↑ Въ обществѣ Сократа былъ и соименный ему юноша, товарищъ Теэтета, сходствовавшій съ нимъ дарами ума и сердца. Въ Политикѣ (p. 257 D), когда Теэтетъ утомляется, онъ дѣйствительно заступаетъ его мѣсто и продолжаетъ бесѣду съ элейскимъ иностранцемъ. И это также обстоятельство даетъ намъ основаніе для заключенія о близкой связи Софиста и Политика. Но это не тотъ Сократъ, о которомъ упоминаетъ Аристотель (Metaphys. VII, 11 p. 151, ed. Brandis.) и котораго называетъ Σωκράτην τὸν νεώτερον. Стагиритецъ разумѣетъ здѣсь Сократа, корифея философіи, и указываетъ на юный его возрастъ, имѣя въ виду то, что въ молодости философія его была не такова, какую преподавалъ онъ въ старости, или въ возрастѣ зрѣломъ. На этомъ основаніи, Аристотель различаетъ Сократа младшаго и Сократа старшаго (Brandis., Musei Rhenani t. 1, p. 127 sq.).
- ↑ Элеецъ беретъ именно этотъ, а не другой маловажный предметъ не случайно и не безъ цѣли. Здѣсь съ перваго взгляда видно его намѣреніе посмѣяться надъ софистами, вводя ихъ занятіе аналогически въ кругъ занятій, свойственныхъ рыболовамъ (см. p. 221 D sqq.). Это замѣчаніе нужно для тѣхъ, которые на разсматриваемый діалогъ Платона смотрятъ не совсѣмъ съ выгодной стороны и даже, вопреки свидѣтельству Аристотеля (Metaphys. V, c. 2, p. 100 sq.), почитаютъ его сочиненіе подложнымъ. Рыболовъ-удочникъ, ἀσπαλιευτής, есть ἁλιεὺς ὁρμιᾷ (т. е. волосянымъ шнуромъ) χρώμενος, — слѣдовательно, то же, что ὁρμηευτής. Но Тимей (p. 52) производитъ это слово ἀπὸ τοῦ ἀποσπᾷν τὴν ἄγραν.
- ↑ То же самое говорится ниже (p. 265 B): «что касается искусства творческаго, то, — если помнимъ, что говорено было вначалѣ, — все оно, сказали мы, есть сила, служащая причиною вещей, сперва не существовавшихъ, а потомъ происшедшихъ». Почти тѣми же самыми словами опредѣляется оно Symp. p. 205 C. О раздѣленіи искусствъ на производительныя и пріобрѣтательныя см. Diog. L. III, 84; Tyr. Max. XXXIII, p. 140, ed. Reisk.
- ↑ Охотою за животными — ζωοθηρικήν. Этотъ терминъ, какъ и многіе другіе, здѣсь встрѣчающіеся, въ обыкновенной рѣчи тогдашнихъ грековъ не употреблялись и выдумываемы были софистами, чтобы слушателямъ, какъ говорится, пустить пыль въ глаза. Элейскій иностранецъ, искусно подражая не только методѣ, но и самому говору мегарской и элейской школы, тоже не скупится на подобные термины и любитъ пестрить ими свою бесѣду. Но на пестроту его рѣчи надобно смотрѣть, какъ на дѣло, допущенное Платономъ намѣренно, съ цѣлію охарактеризовать и въ этомъ отношеніи вкусъ модныхъ тогдашнихъ философовъ.
- ↑ Жидкостихійный, ἐνυγροθηρικόν. И это — вновь придуманный діалектикою терминъ; ибо требовалось такое слово, которое означало бы охоту за животными не на сушѣ, а въ другихъ стихіяхъ; и такими стихіями представлялись Платону двѣ различныя — воздухъ и вода, которыя надлежало выразить однимъ словомъ. Подобный терминъ слѣдуетъ и далѣе, — именно, νευστικόν; ибо имъ означается плаваніе вообще, какъ въ водѣ, такъ и въ воздухѣ.
- ↑ Кому показалось бы страннымъ, что въ греческомъ текстѣ звательный падежъ «Теэтетъ» стоитъ безъ члена: «Θεαίτητε», для того мимоходомъ замѣчаемъ, что членъ ὦ предъ звательнымъ выражаетъ восклицаніе, а звательный безъ члена есть увѣщаніе того лица, къ которому онъ относится. Примѣровъ употребленія звательнаго безчленнаго очень много собрали Борнеманъ (Ad Xenoph. Symp. p. 145; Memorab. p. 49), Рюккертъ (Ad Sympos. p. 94) и Винкельманъ (Ad Euthydem. p. 89).
- ↑ См. p. 219 A. О томъ, что человѣку простому, ἰδιώτῃ, противополагается ученый или знатокъ искусствъ, замѣчено уже въ Symp. p. 178 B; Tim. p. 20 A. Извѣстно и то, что знатоковъ искусства греки почитали дѣятелями въ средѣ гражданскаго общества; и потому простой человѣкъ, подъ которымъ разумѣли они земледѣльца и ремесленника, противополагаемъ былъ у нихъ также лицу, принимающему участіе въ дѣлахъ гражданскихъ и правительственныхъ. Но здѣсь человѣку простому поставляется въ противоположность истинный софистъ, — ὡς ἀληθῶς σοφιστής. Что софистъ, какъ учитель дѣтей, или какъ народный ораторъ, былъ лицо гражданское, — это ясно само собою. Но почему въ отношеніи къ человѣку простому названъ онъ истиннымъ софистомъ? — Платонъ, видимо, мѣтитъ здѣсь на этимологическое значеніе слова «софистъ», разумѣя подъ нимъ τὸν τῶν σοφῶν ἐπιστήμονα (сравн. Protag. p. 337 C). Спрашивается, то есть: что̀ это за искусство, выражаемое его именемъ, — дѣлать хитрыя соединенія и различенія словъ, — построять софизмы? — и полагается, что въ этомъ именно значеніи настоящая бесѣда должна разсматривать софиста.
- ↑ Подлинный текстъ этихъ словъ элейскаго иностранца очень обезображенъ вставками или глоссемами. Все, что прежде разсмотрѣлъ онъ порознь: искусства пріобрѣтательное, овладѣвательное, уловляющее, охотящееся за животными, занимающееся ловлею сухопутною — животныхъ кроткихъ, чрезъ убѣжденіе ихъ, производящееся то публично, то частно, и сопровождаемое то подарками, то мздоимствомъ, — все это, представляющееся, наконецъ, какъ бы въ видѣ двухъ сестеръ — въ видѣ искусствъ льстительнаго и софистическаго, — Платонъ сводитъ подъ одинъ взглядъ, но выражаетъ иными словами, чѣмъ какія употреблены были прежде. Посему грамматики и схоліасты къ этимъ новымъ словамъ Платона вздумали на поляхъ выставить тѣ, которыя видѣли уже въ прежнемъ его текстѣ; а переписчики впослѣдствіи, по всей вѣроятности, внесли ихъ въ самый текстъ. Отсюда къ новому термину Платонову, οἰκειωτικῆς, присоединилось тожественное съ нимъ κτητικῆς, да еще невѣжественно поставлено послѣ χειρωτικῆς; отсюда πεζοθηρίας, внесенное послѣ ζωοθηρίας, — не что иное, какъ истолкованіе слова χερσαίας; такая же глоссема и ἡμεροθηρικῆς, по отношенію къ слову ἀνθρωποθηρίας, а μισθαρνικῆς — къ слову ἰδιοθηρίας. Посему въ своемъ переводѣ я счелъ нужнымъ пропустить всѣ эти слова, какъ очевидно вставочныя и въ текстѣ излишнія. Съ другой стороны, въ этомъ мѣстѣ Софиста, по видимому, нѣкоторыхъ словъ недостаетъ. Не упомянуто, напримѣръ, здѣсь πιθανουργικῆς; тогда какъ изъ этого термина, въ дальнѣйшемъ ходѣ діалога, сдѣланъ выводъ новыхъ членовъ дѣленія. Посему за словомъ ἀνθρωποθηρίας, вѣроятно, пропущено либо πιθανοθηρίας, либо πιθανουργικῆς.
- ↑ Часть мѣновая названа здѣсь ἀλλακτικόν, тогда какъ прежде шла она подъ именемъ τοῦ μεταβλητικοῦ; но искусство пріобрѣтательное дѣлилось тогда на μεταβλητικὴν и χειρωτικήν, изъ которыхъ послѣдняя распадалась опять на ἀγωνιστικὴν и θηρευτικήν. И такъ, стоящее здѣсь τὸ μέν θηρευτικὸν μέρος ἔχον есть не иное что, какъ прежнее χειρωτική.
- ↑ Показательность, ἐπιδεικτική, есть искусство, показывать себя, возбуждать къ себѣ удивленіе представленіемъ какихъ нибудь диковинокъ. Такъ, у Исихія: Θαύματα· ἃ οἱ θαυματοποιοὶ ἐπιδείκνυνται. (Casaub. Ad Athen. p. 22; Ruhnken. Ad Tim. p. 102, intpp. ad Polluc. VII, 189). Потому-то показаніе и почитается здѣсь названіемъ смѣшнымъ.
- ↑ Смѣшнымъ называется здѣсь не самое дѣло, а имя, которымъ оно должно быть означено; потому что ψυχεμπορικὴ и μαθηματοπωλική — такіе термины, которыхъ греческое ухо никогда не слыхивало.
- ↑ Ἁμιλλᾶσθαι καὶ μάχεσθαι, — препираться и драться, — различаютъ такъ, что первое совершается для показанія преимущества въ какомъ нибудь отношеніи сравнительно съ другимъ; а послѣднее вызывается безусловно, расположеніемъ природы.
- ↑ Именами служительскими почитаются тѣ, которыми означаются дѣла, приличныя слугамъ. Подобнымъ образомъ, прекрасное имя есть то, которымъ указывается на что нибудь хорошее. Theag. p. 122 D: τὶ καλὸν ὄνομα τῷ νεανίσκῳ; Hipp. M. p. 228 D: ὃς οὕτω φαῦλα ὀνόματα ὀνομάζειν τολμᾷ, гдѣ φαῦλα ὀνόματα суть имена вещей или дѣлъ низкихъ и постыдныхъ (см. Resp. I, p. 344 B). Cratyl. p. 411 A: τὰ καλὰ ὀνόματα· Phileb. p. 37 D: ὀρθήν ἢ χρηστὴν ἤ τι τῶν καλῶν ὀνομάτων. De Rep. V, p. 463 E, οἰκεῖα ὀνόματα суть имена родныхъ и домашнихъ.
- ↑ То есть, я, какъ человѣкъ еще не довольно опытный въ изслѣдованіи, не могу разсмотрѣть это такъ скоро.
- ↑ Удивляюсь, говорить Гейндорфъ, почему бы лучше не читать: «разсудокъ съ удовольствіями, раздраженіе съ скорбями». По нашему мнѣнію, такое чтеніе вовсе не нужно. Вѣдь раздраженіе, θυμός, согласно съ психологическою идеею Платона, есть начало, помогающее уму собственно въ укрощеніи чувственныхъ пожеланій, выражающихся мнѣніями. А что разсудокъ облегчаетъ скорби, — въ этомъ, конечно, никто не сомнѣвается. Впрочемъ, о показанномъ отношеніи силъ души желающій можетъ прочитать не въ одномъ мѣстѣ Платонова «Государства».
- ↑ Душа наша, по природѣ, стремится къ истинѣ и никогда не разстается съ желаніемъ собирать познанія. Поэтому Платонъ училъ, что никто не грѣшитъ по охотѣ. Стало быть, ясно, что, по его мнѣнію, никому не можетъ быть пріятно незнаніе и заблужденіе. Предположивъ это основаніе, легко уже видѣть значеніе изложеннаго здѣсь положенія: «незнаніе, когда, при стремленіи души къ истинѣ, происходитъ направленіе противное, есть не иное что, какъ уклоненіе ума отъ истины, — слѣдовательно, возмущеніе противъ естественныхъ требованій души».
- ↑ Надлежащій судъ, προςήκουσα δίκη. Этотъ терминъ какъ-то не подходитъ подъ общій характеръ дѣленій въ Софистѣ и даже не совсѣмъ правильно поставляется въ рядъ искусствъ; да и дальнѣйшія слова Теэтета: «по крайней мѣрѣ, сказать такъ будетъ правдоподобнѣе, по сужденію человѣческому», очевидно не въ ладу съ понятіемъ о «надлежащемъ судѣ». Мнѣ кажется, лучше было бы слова текста поставить въ такомъ порядкѣ: οὐκοῦν καὶ περὶ μὲν ὕβριν καὶ ἀδικίαν καὶ δειλίαν τεχνῶν μάλιστα δὴ πάντων πέφυκε ἡ κολαστική. Въ такомъ случаѣ, гимнастикѣ въ отношеніи къ тѣлу совершенно соотвѣтствовало бы искусство обузданія или карательное въ отношеніи къ душѣ. А надлежащій судъ легко могъ бы быть принятъ за глоссему, которою какой нибудь схоліастъ хотѣлъ объяснить значеніе τῆς κολαστικῆς.
- ↑ Разумѣется — въ Аѳинахъ, гдѣ, какъ думаетъ Теэтетъ, учительство, давая юношамъ образованіе, чрезъ это самое изгоняетъ изъ нихъ самомнѣніе, или расположеніе приписывать себѣ знаніе того, чего не знаешь.
- ↑ Объ этой пословицѣ см. Erasmi Adagg. p. 222. Это — метафора, взятая отъ бойцовъ. Посему здѣсь, τὰς ἁπάσας μὴ ῥάδιον διαφεύγειν, разумѣется λαβάς, которое въ формѣ сжатой рѣчи пропускается. Такъ, Phileb. p. 13 D: ταχ᾽ ἀνιέντες εἰς τὰς ἱμοίας. Вполнѣ читается она Phaedr. p. 236 C: εἰς τὰς ὁμοίας λαβὰς ἐλήλυθας. De Rep. VIII, init.: πάλιν τοίνυν ὣσπερ παλαιστὴς τὴν αὐτὴν λαβὴν πάρεχε. Legg. III, p. 682 E: ὁ λόγος ἡμῖν οἶον λαβὴν ἀποδίδωσι.
- ↑ Сущность разсужденія о софистахъ, какъ противорѣчивцахъ, состоитъ въ томъ, что οἱ ἀντιλογικοὶ о всемъ могутъ судить въ ту и другую сторону, и потому выдаютъ себя за знатоковъ всего. Но такъ какъ о человѣкѣ, по самой его природѣ, нельзя сказать того, чтобы ему извѣстно было все, то софистъ кажется только всезнайкою, и этимъ мнимымъ всезнаніемъ пускаетъ пыль въ глаза людямъ молодымъ и неопытнымъ.
- ↑ Протагоръ въ своей книгѣ Ἀντιλογιῶν или въ Τέχνῃ ἐριστικῶν, по видимому, пользовался примѣрами изъ отдѣльныхъ искусствъ и излагалъ, какимъ образомъ можно слѣдовать имъ въ разсужденіяхъ. Въ ряду такихъ примѣровъ были, вѣроятно, и относящіеся къ искусству фехтованія, въ которомъ, говорятъ, онъ и самъ былъ опытенъ (Gellii N. A. V. 3). Этимъ можетъ быть объясняемо и то, что лица, бесѣдующія въ Платоновомъ Эвтидемѣ, Эвтидемъ и Діонисіодоръ, послѣдователи Протагора, кромѣ искусства эристическаго, преподавали еще ὁπλομαχίαν, и такимъ образомъ во всемъ соревновали своему учителю. Діогенъ Лаэрцій (IX, 8, 55) перечисляетъ слѣдующія сочиненія Протагора: Τέχνη ἐριστικῶν, Περὶ πάλης; Περὶ τῶν μαθημάτων; Περὶ πολιτείας; Ἀντιλογιῶν δύο.
- ↑ То твои же слова, τὸ σὸν δὴ τοῦτο: — указываетъ на слова Теэтета p. 232 D: οὐδεὶς γὰρ ἂν αὐτοῖς, ὡς ἔπος εἰπεῖν, διελέγετο μὴ τοῦτο ὑτισχνουμένοις.
- ↑ Хвататься за существо дѣла — τοῖς δὲ οὖσι προςπίπτοντας, въ противуположность τοῖς ειδώλοις, — образамъ или мечтамъ, которыя представляемы были имъ софистами.
- ↑ Можно догадываться, что Платонъ, говоря такъ, имѣлъ въ виду обычай персовъ и лакедемонянъ: въ мысли его была, то есть, та благородная персидская σαγηνεία, которую описываетъ онъ въ Менексенѣ (p. 240 B, C; Legg. III, p. 698 D. Herodot. III, 149). Этимъ проясняется и значеніе словъ: κατὰ τὰ ἐπεσταλμένα ὑπὸ τοῦ βασιλικοῦ λόγου: то есть, разумѣется царское предписаніе, слѣдуя которому, персидскіе воины должны были всѣхъ непріятелей брать въ плѣнъ, не давая уйти никому. Видно также, что̀ значитъ: ἀποφῆναι τὴν ἄγραν, — объявить о добычѣ; ибо въ Менексенѣ (l. c.) говорится: συνάψαντες τὰς χεῖρας διῆλθον ἄπασαν τὴν χώραν, ἵν᾽ ἔχοιεν τῷ βασιλεῖ εἰπεῖν, ὅτι οὐδεὶς σφᾶς ἀποπεφευγὼς εἴη.
- ↑ Элейскій иностранецъ различаетъ два вида подражательности: одинъ — εἰκαστικὴν, другой — φανταστικὴν. Первый — тотъ, въ которомъ подражатель старается вѣрно схватить самый образъ подлинника, такъ что удерживаетъ и размѣры его, и пропорціи, и цвѣта̀, и если что позволяетъ себѣ измѣнить въ немъ, то развѣ масштабъ. Отъ этого вида подражательности отличается другой — φανταστική, который не останавливается на чертахъ предмета, принадлежащихъ ему по природѣ, но дѣйствуетъ свободнѣе, такъ что производитъ изображенія смотря по избранной точкѣ зрѣнія и по законамъ оптики. О перспективномъ и оптическомъ искусствѣ древнихъ пишетъ Bottiger, въ книгѣ: Aldobrandinische Hochzeit, p. 20, и Archeol. Picturae p. 310; Schneider, ad Eclogg. physicc. p. 264 sqq.
- ↑ Ἐκ καλοῦ — греческій идіотизмъ, означающій хорошо избранное мѣсто, или лучшую точку зрѣнія. Aristорh. Thesmoph. v. 293: Ποῦ καθίςω ἐν καλῷ, τῶν ρητόρων ἵν᾽ ἐξακούσω.
- ↑ Софисты, какъ извѣстно, отрицали самую возможность говорить о не существующемъ, и отсюда заключали, что лгать нельзя, и лжи нѣтъ. Платонъ эту хитрую выдумку приписываетъ Протагору, и даже нѣкоторымъ древнимъ народнымъ философамъ (Euthydem. p. 284 A sqq.; Cratyl. p. 385 B; 429 C, D. Сн. Aristot. Met. IV, p. 119, ed. Brand. Isоcrat. Encom. Hel. p. 231 sqq., ed. Becker). То же самое ученіе здѣсь приписывается и Пармениду, который равнымъ образомъ полагалъ, что не существующаго нельзя ни помыслить, ни произнесть. Это положеніе его, кромѣ Платона, замѣтилъ и Аристотель (Metaph. XIII, 2, p. 294, ed. Brand.). Стихъ его: Ἀλλὰ σὺ τῆς δ᾽ ἀφ᾽ ὁδοῦ διζήσιος εἶργε νόημα, Платономъ приводится и ниже, p. 258 D; упоминаетъ о немъ также Симплицій (Phys. p. 17 A; 152 A); а Секстъ Эмпирикъ (Adv. mathem. VII, 3) съ этимъ стихомъ передаетъ намъ и многіе другіе, приписывая ихъ также Пармениду. Но удивительно, почему, изъ двухъ цитованныхъ здѣсь стиховъ, перваго не приводитъ никто, кромѣ Платона. Это заставляетъ насъ въ первомъ стихѣ видѣть не стихъ, а прозаическую рѣчь. Гейндорфъ старался дать ему форму стиха, и потому слова Платоновы: οὐ γὰρ μήποτε τοῦτ᾽ οὐδαμῇ, φησίν, εἶναι μὴ ὄντα, поправилъ такъ: οὐ γὰρ μήποτε τοῦτο δαῇς, φησίν, εἶναι μὴ ἐόντα. Но если бы Секстъ, Симплицій и другіе, читавшіе стихи Парменида, находили между ними и этотъ, то въ ряду прочихъ, конечно, упомянули бы и о немъ. И такъ, по нашему мнѣнію, справедливо судитъ Карстенъ (De Parmenidis reliquiis p. 130), говоря, что Платонъ привелъ здѣсь прозаическое положеніе Парменида, такъ какъ этотъ философъ съ своими друзьями употреблялъ языкъ и прозаическій и стихотворный, — πεζῇ τε καὶ κατὰ μέτρον.
- ↑ Въ заключеніе изслѣдованія о софистѣ сказано, что софистъ есть кажущійся подражатель истиннаго философа и что, заглядываясь на ложную свою мудрость, онъ почитаетъ себя тѣмъ, что̀ не есть. По этому поводу, элеецъ приступаетъ къ изслѣдованію того, какъ надобно думать о природѣ не существующаго. И такъ, отсюда начинается изложеніе знаменитаго Платонова ученія о существующемъ и не сущемъ. Чтобы правильно уразумѣть его, надобно замѣтить, что Платонъ сперва излагаетъ мнѣніе мыслителей, отвергающихъ τὸ μὴ ὂν, потомъ разсматриваетъ слѣдствія, вытекающія изъ этого ученія, чтобы такимъ образомъ ясно открылись несообразности его; а наконецъ, свойственнымъ ему способомъ, разсуждаетъ противъ Парменидова понятія о сущемъ. Но это изслѣдованіе начинается съ того, что Платонъ истолковываетъ мнѣніе Парменида и настаиваетъ, что вещамъ существующимъ онъ не могъ приписать того, что не существуетъ; или, что все, относящееся къ сущности, отдѣльно отъ не существующаго и чуждо ему. Кромѣ того, онъ полагаетъ, что, по ученію элейскаго философа, не существующее не можетъ ни быть, ни называться чѣмъ нибудь, если только о мыслящемъ не что нибудь надобно думать, что онъ ничего не мыслитъ и не говоритъ; а отсюда заключаетъ, что не существующаго, по началу Парменида, нельзя ни назвать, ни выговорить. Кромѣ того, по объясненію Платона, отрицатели не существующаго должны утверждать, что не существующему никакъ не принадлежитъ сущность, свойственная существующему: то есть, не существующее у нихъ не должно имѣть никакихъ предикатовъ, если только ничто, свойственное существующему, не можетъ быть приписано не существующему. А въ такомъ случаѣ, не существующее не будетъ принимать ни числа, которое умѣстно лишь при различіи предметовъ, ни даже единства, поколику оно немыслимо безъ множества. Отсюда, рядомъ заключеній, философъ приходитъ наконецъ къ очевидности, что отрицатели не существующаго противорѣчатъ сами себѣ, и что софистъ скрывается именно во мракѣ этихъ противорѣчій.
- ↑ Разумѣется, существующему, поколику оно существуетъ, всегда могутъ быть приписаны какія нибудь свойства, предикаты, которые дѣйствительно въ немъ есть, такъ какъ оно само дѣйствительно существуетъ, чего въ отношеніи къ не существующему никакимъ образомъ сдѣлать нельзя. Поэтому не существующее не можетъ принимать и числа, поколику въ числѣ сходятся единство и множество, которыя никакъ не совмѣстимы съ не существующимъ.
- ↑ Отсюда философъ вступаетъ на новый путь изслѣдованія природы софиста. Выше было говорено, что софистъ есть изобрѣтатель пустыхъ призраковъ, которыми старается поддѣлаться подъ идеальное созерцаніе философа. Поэтому теперь спрашивается; что такое идея и образъ вещей? И отвѣтъ приводитъ къ той мысли, что идея всегда составляется чрезъ подражаніе истинѣ. Но изъ этого слѣдуетъ, что истинно существуетъ только то, что дѣйствительно есть, а что производится по подобію дѣйствительно существующаго, то имѣетъ въ себѣ сущность, какъ образъ истины, такъ что, надобно думать, и существуетъ и не существуетъ; если, то есть, того самаго, чего представляетъ оно подобіе и видъ, вовсе нѣтъ, то ему слѣдуетъ называться не существующимъ; а когда видъ его есть, — оно дѣйствительно существуетъ, потому что носитъ отображеніе сущаго. Затѣмъ, отсюда выводится заключеніе, что не существующему надобно приписывать не то, собственно такъ называемое, абсолютное несуществованіе, но какъ присутствіе, такъ и отсутствіе сущности. Положимъ, что софистъ, какъ выдумщикъ мечтательныхъ представленій, хочетъ обмануть насъ изображеніемъ выдуманнаго, какъ истиннаго, или представленіемъ существующаго, какъ не существующаго; спрашивается: возможно ли это? — Если будемъ имѣть въ виду абсолютно не существующее, — рѣшительно невозможно, потому что τὸ μὴ ὄν, какъ выше сказано, нельзя ни назвать, ни мыслить; стало быть, τὸ ὄν не можетъ держаться съ нимъ никакимъ общимъ союзомъ. Что же остается? — Элеецъ приходитъ къ убѣжденію, что мнѣніе Парменида о сущемъ надобно подвергнуть испытанію; не такъ ли, то есть, надобно думать, что существуетъ не только сущее, но надобно приписывать существованіе и не сущему.
- ↑ То есть, пользуясь возможностію давать словамъ такое употребленіе, какое позволяется искусствомъ фантастическимъ, — посредствомъ котораго рѣчь всегда можетъ принять противное направленіе.
- ↑ О такомъ значеніи слова νεανίας можно читать у Гейндорфа къ этому мѣсту, также у Маркланда ad Eur. Suppl. v. 580.
- ↑ Иностранецъ очень искусно и тонко замѣчаетъ собесѣднику, что понятіе объ отображеніи надобно объяснять не примѣрами отдѣльныхъ вещей, а опредѣленіемъ цѣлаго рода его. Вѣдь софистъ-то, говоритъ, какъ великій хитрецъ, тотчасъ начнетъ извинять себя тѣмъ, что зрѣніе его тупо, и потому призна̀етъ нужнымъ, минуя частное, обратиться къ самому роду отображенія, въ которомъ заключаются всѣ частности. Этотъ-то родъ, скрывающій въ себѣ всю полноту отдѣльныхъ явленій, Платонъ называетъ τὸ διὰ πάντων τούτων, — выраженіе, которое употребляетъ онъ также Men. p. 74 A, Lachet. p. 192 B.
- ↑ Доказательство идетъ такъ: то, что называешь ты ἕτερον τοιοῦτον, не есть само ἀληθινόν, а ἐοικός τι; слѣдовательно, послѣднее отлично отъ перваго, то есть, ἐναντίον ἀληθοῦς. Но τὸ ἐοικός, — какъ ἐναντίον τοῦ ἀληθινοῦ, — есть οὐκ ὄν. Не смотря однакожъ на то, τὸ ἐοικός дѣйствительно существуетъ, потому что оно есть εἰκὼν ὄντως. Изъ этого слѣдуетъ, что хотя оно не истинно есть, однакожъ надобно полагать, что ему принадлежитъ по истинѣ бытіе. Этимъ элеецъ хочетъ сказать, что отрицаніе можетъ быть не только абсолютное, но и относительное, какое у Аристотеля называется στέρησις. Оно усматривается въ томъ, что вещь мы называемъ не такою, каково что либо другое; а говоря это, лишаемъ ее того или другаго свойства, — такъ однакожъ, что вмѣстѣ съ тѣмъ приписываемъ ей сущность. И такъ, отрицаніе состоитъ въ недостаткѣ какихъ нибудь свойствъ, и однакожъ въ сохраненіи сущности; ибо изъ того, что вещь отлична отъ чего другаго, еще не слѣдуетъ, что она вовсе не существуетъ.
- ↑ Эта мысль въ подлинникѣ выражена такъ: οὐκ ὄν ἄρα οὐκ ὄντως ἐστὶν ὄντως ἥν λέγομεν εἰκόνα. Рѣчь сжатая, которая правильно должна быть развита такъ: хотя образа дѣйствительно нѣтъ, хотя, то есть, онъ не истиненъ, однакожъ на самомъ дѣлѣ есть то, что мы называемъ отображеніемъ; ибо, какъ εἰκὼν, онъ по истинѣ существуетъ, только отличенъ отъ τῷ ἀληθινῷ.
- ↑ Элеецъ боится здѣсь показаться неистовымъ потому, что долженъ будетъ возстать противъ положеній собственной своей школы, во всей ихъ обширности, такъ что направленіе его рѣчи измѣнится совершенно, во всѣхъ частяхъ, отъ альфы до омеги, ἄνω καὶ κάτω.
- ↑ То есть, покажемъ, что, позволяя себѣ дерзость, вынуждаемся къ ней необходимостію.
- ↑ Легко, — т. е., наивно, простодушно, безъ надлежащей осмотрительности. Парменидъ осуждается здѣсь въ томъ, что природу существующаго опредѣлялъ различнымъ образомъ, и съ этимъ словомъ соединялъ то то̀, то другое значеніе. Подъ словомъ τὰ ὄντα иногда разумѣются у него начала видимыя, а иногда то, что не подлежитъ чувствамъ и постигается одною душою и умомъ. Да и опять, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ случаѣ элейцы много разногласили между собою, потому что достаточно не изслѣдовали силы и природы того, что истинно существуетъ.
- ↑ Здѣсь разумѣются положенія нѣкоторыхъ іонійцевъ, которые принимали одну силу матеріи и прибавляли къ ней двѣ силы взаимно противоположныя, имѣющія способность соединять и раздѣлять (см. Tennemann, Hist. philos. p. 69 sq., ed. 1). Самый образъ Платоновыхъ выраженій указываетъ на существовавшія когда-то школы съ такими взглядами.
- ↑ Разумѣется ученикъ Анаксагора Архелай, который, по свидѣтельству Д. Лаэрція (II, 16), говорилъ δύο εἶναι αἰτίας γενέσεως, θερμὸν καὶ ψυχρόν. Впрочемъ, этого мнѣнія держались многіе, философствовавшіе о природѣ вещей міра видимаго (см. Isocrates, De Antidos. p. 118, ed. Orell.).
- ↑ Извѣстно, что Ксенофанъ почитался основателемъ элейской школы, которая учила, что все есть одно (см. Dаvis. Ad Ciceron. Academ. II, 37, Kаrsten. De Xenoph. p. 92 sqq.). Но здѣсь удивительно то, что это самое мнѣніе возводится еще къ болѣе глубокой древности, — καὶ ἔτι πρόσθεν. Надобно замѣтить, что у Платона дѣло обыкновенное — какія нибудь болѣе прославленныя и распространившіяся философскія мнѣнія возводить въ священную древность, что нерѣдко дѣлалъ также и Аристотель (Metaphys. XII, 8). Этимъ хотѣлъ онъ выразить ту мысль, что подобныя мнѣнія произошли не вдругъ, но своимъ корнемъ скрывались въ вѣкахъ отдаленныхъ, и что давность ихъ происхожденія поставляетъ ихъ въ связь даже съ оракулами боговъ. Phileb. p. 16 D: Θεῶν μὲν εἰς ἀνθρώπων δόσις, ὥς γε καταφαίνεται ἐμοί, πόθεν ἐκ θεῶν ἐῤῥίφη διά τινος Προμηθέως ἅμα φανοτάτῳ τινὶ πυρὶ, καὶ οἱ μὲν παλαιοί, κρείττονες ἡμῶν καὶ ἐγγυτέρω θεῶν οἰκοῦντες, ταύτην φήμην παρέδοσαν, ὡς ἐξ ἑνὸς μὲν καὶ πολλῶν ὄντων τῶν ἀεὶ λεγομένων εἶναι. Подобнымъ образомъ Theaet. p. 152 C. Сюда относятся и эти слова, Tim. p. 32 A: Πειστέον τοῖς ἔμπροσθεν εἰρηκόσιν, ἐκγόνοις δὲ θεῶν οὖσιν.
- ↑ Здѣсь разумѣются Гераклитъ эфесскій и Эмпедоклъ агригентинскій. Извѣстно, что Гераклитъ принималъ παλίντονον (натягиваемую въ обѣ стороны) ἁρμονίαν; такъ что, по его мнѣнію, διαφερόμενα ἀεὶ ξυμφέρεσθαι, ὤςπερ ἁρμονίαν τόξου τε καὶ λύρας (см. Plat. Sympos. p. 187 A. Aristоt. Ethic. 8, 2; Phys. I, p. 58. D. Laërt. IX, 7). Поэтому музы Гераклита называются συντονώτεραι, или напряженными, настроенными: онъ представлялъ себѣ, что все происходитъ отъ непрестанной напряженности стихій, какъ бы какихъ нибудь струнъ. А одно и многое Гераклитъ полагалъ, говорятъ, потому, что цѣлый универсъ почитая бытіемъ однимъ и согласнымъ съ собою, онъ думалъ однакожъ, что изъ того, что есть, и изъ того, чего нѣтъ, происходитъ вражда и борьба. Нѣсколько отлично отъ этого было мнѣніе Эмпедокла. Онъ тоже допускалъ одно и многое, такъ какъ принималъ четыре стихіи природы. Эти четыре стихіи вначалѣ составляли весь универсъ; но послѣ онѣ то были раздѣляемы, то снова примирялись: Дружба, дѣйствуя на соотвѣтствующія имъ силы природы, разрозненное сводила въ одно; а Вражда тѣмъ же способомъ одно приводила въ состояніе разрозненное. Его мнѣніе тѣмъ только отличалось отъ Гераклитова, что эту борьбу Вражды и Дружбы представлялъ онъ не одновременною, а думалъ такъ, что вотъ многое сливается въ одно, а потомъ одно распадается на многое (Vers. 89 sqq., ed. Karsten). И эта преемственность никогда не прекращается; Дружба и Вражда послѣдовательно смѣняютъ одна другую. Если же, по Эмпедоклу, все поддерживается въ дѣятельности борьбою Вражды и Дружбы, то явно, что гдѣ нѣтъ этой борьбы, тамъ музы становятся μαλακώτεραι, — и такихъ-то музъ, принимавшихъ либо только одно, либо только многое, Платонъ называетъ сицилійскими. Это мѣсто хорошо объясняетъ Симплицій (Ad Phys. Aristot. I, fol. 6 sqq.) и Petr. Petitus (Observ. II, 10).
- ↑ Элеецъ укоряетъ прежде тѣхъ, которые, хотя допускаютъ много стихій въ природѣ вещей, тѣмъ не менѣе однакожъ приписываютъ имъ τὸ εἶναι. Аргументація идетъ почти такъ. Что называемъ мы сущимъ, τὸ ὄν, то либо есть нѣчто отличное отъ находящихся въ борьбѣ вещественныхъ началъ, либо тожественно съ ними, либо, наконецъ, тожественно съ которымъ либо однимъ изъ нихъ. Если сущее отлично отъ обоихъ, — какъ скоро началъ предполагается два, — то начала явятся у насъ въ числѣ трехъ. Если, напримѣръ, возьмемъ теплое и холодное, то къ нимъ прибавится еще сущее. А когда будетъ признано существующимъ одно изъ многихъ, — одно, конечно, и будетъ существовать, другое же не будетъ, что̀ было бы, очевидно, нелѣпо. Положимъ, наконецъ, и то, что существующее тожественно со всѣмъ: тогда выйдетъ, что начало всѣхъ вещей только одно, и это одно, τὸ ὂν, есть вмѣстѣ теплое и холодное.
- ↑ Говоря противъ элейцевъ, утверждающихъ, что сущее одно, иностранецъ разсуждаетъ такъ: Если одно, говоритъ, отъ сущаго не отлично, то, во первыхъ, смѣшно будетъ признать здѣсь два имени, — вмѣсто двухъ, очевидно, надобно принять одно. Потомъ сдѣлается удивительнымъ и то, что понадобится допустить существованіе имени, не имѣющаго никакого значенія. Вѣдь если положимъ, что имя отлично отъ вещи, то, конечно, будетъ положено два момента; а когда имя окажется тожественнымъ съ вещію, то оно или не будетъ именемъ какой бы то ни было вещи, или, какъ скоро и будетъ — какой нибудь, — будетъ только именемъ имени, а не иной вещи; и какъ одно одного есть только одно, то это одно будетъ не имени, т. е. одно будетъ относиться къ себѣ самому, а съ именемъ никакимъ образомъ не сроднится.
- ↑ Приводится другое доказательство, почему элейскаго положенія объ одномъ сущемъ одобрить нельзя. То свое «одно», называемое сущимъ, элейцы вмѣстѣ представляютъ, какъ цѣлое. Поэтому Парменидъ своему одному приписалъ сферическую фигуру. Но изъ этого слѣдуетъ, что его одно дѣлится и состоитъ изъ частей. Если же такъ, то оно уже не можетъ быть однимъ, — хотя можетъ πάθος ἔχειν τοῦ ἑνός, такъ какъ части, взятыя вмѣстѣ, составляютъ одно.
- ↑ Эти стихи Парменида читаются у Карстена (Parmenid. Reliqq. p. 182 sqq.).
- ↑ То есть: не возможно ли, чтобы «одно» было абсолютное?
- ↑ Явно, что существующему, въ такомъ случаѣ, одно какъ бы придается; слѣдовательно, первое больше послѣдняго.
- ↑ Свою аргументацію иностранецъ заключаетъ такъ: τὸ ὄν не есть ὅλον случайно, потому что относится къ одному абсолютному. Между тѣмъ τὸ ὅλον представляется само по себѣ отдѣльно, и то, что существуетъ, лишается въ немъ себя самого; потому что, какъ скоро τὸ ὅλον αὐτό полагается внѣ существующаго, существующее не можетъ быть цѣлое, и то, что существуетъ, будетъ тѣмъ, что не существуетъ.
- ↑ Здѣсь разумѣются тѣ философы, которые изслѣдывали τὸ ὄν или τὰ ὄντα и старались опредѣлить начала вещей. Въ числѣ этихъ философовъ приходятъ иностранцу на мысль іонійцы, элейцы, Гераклитъ, Эмпедоклъ. Имѣетъ онъ въ виду и другихъ, которые тонко изслѣдовали вопросъ о не существующемъ и объ отношеніи между существующимъ и не существующимъ: къ этому ряду мыслителей относились элейцы и мегарцы. Но были еще и такіе, которые утверждали, что не существующаго и мыслить невозможно: сюда относились Горгіасъ, Протагоръ, Антисѳенъ и др. Этихъ-то послѣднихъ, говоритъ, разсмотрѣлъ онъ не всѣхъ, и говоритъ весьма справедливо.
- ↑ Философъ картинно изображаетъ и тонко осмѣиваетъ здѣсь, кромѣ современныхъ атомистовъ, по видимому, особенно Аристиппа, что̀ хорошо объясняетъ и Шлейермахеръ (Prooem. ad Sophist. p. 135 et Theaet. p. 183).
- ↑ Шлейермахеръ очень правдоподобно догадывается, что здѣсь указывается на первыхъ учителей мегарской школы (см. Prooem. ad Sophist. p. 134 sqq). Догадку свою онъ утверждаетъ на двухъ основаніяхъ: во первыхъ, поставляетъ на видъ то, что хотя это ученіе о различіи οὐσίας и γενέσεως принадлежитъ Пармениду, однакожъ оно приписывается и нѣкоторымъ другимъ философамъ, которыхъ Платонъ, послѣ оцѣнки положеній Парменидовыхъ, уже легче касается своею критикою; во вторыхъ, замѣчаетъ, что мегарцы, кромѣ діалектики, заимствовали у элейцевъ и многое другое, напр., взяли кое-что и изъ ученія ихъ о сущемъ. Къ этому Шлейермахеръ прибавляетъ, что настоящая мысль оправдывается и самою войною иностранца противъ Аристиппа и послѣдователей Демокрита. Важнѣйшее же — то, о чемъ говорится ниже (p. 248 C — E и 249 C). Это ученіе мы не колеблясь приписываемъ мегарцамъ, которые, выходя изъ Парменидова положенія о сущемъ, утверждали, что идеи суть нѣкоторыя отдѣльныя формы и виды, и почитали ихъ формами закоснѣвшими, неподвижными, не принимающими никакого общенія и измѣненія, чтобы, то есть, не потерялось въ нихъ постоянство и вѣчность сущности (см. Aristоt. Metaphys. XIV, 4; сравн. D. Laërt. II, 106).
- ↑ Посѣянцы, σπαρτοί, — люди, родившіеся или выросшіе изъ земли, души земнородныя, не имѣющія ничего общаго съ душами τοῖς ἂνωθεν καὶ ἀοράτοις. Извѣстенъ древній миѳъ, что спартанцы, Σπαρτοί, союзники Кадма, посѣяны имъ и рождены изъ земли (Pausаn. IX, 5; Schol. ad Apollon. Rhod. III, v. 1178—1185; Apollod. III, 4).
- ↑ Здѣсь иностранецъ считаетъ невѣроятнымъ, что идеи суть закоснѣвшія, неизмѣняемыя, неподвижныя сущности. Если онѣ бываютъ, говоритъ, предметомъ какого нибудь познаванія, то должны находиться подъ впечатлѣніями; ибо что познается, то познаніемъ необходимо движется и впечатлѣвается. Да и невѣроятно, чтобы въ томъ, что совершенно существуетъ, не было вовсе ни движенія, ни жизни, ни смысла, ни разумѣнія. Этимъ разсужденіемъ объ идеѣ Платонъ явно предрасполагаетъ читателя къ собственному своему взгляду на идею. Вѣдь и этотъ философъ, почитая идеи вѣчными мыслями Божества, выразившимися въ истинности вещей, конечно, усвоялъ имъ силу и нѣкоторую устойчивость.
- ↑ Τὸ ἓν неподвижнымъ почиталъ Парменидъ и его послѣдователи; τὰ πολλὰ εἴδη неподвижными признавали мегарцы. Тѣхъ и другихъ Платонъ не одобряетъ; а тѣхъ, говоритъ, и слушать не слѣдуетъ, которые все приводятъ въ движеніе, какъ, наприм., гераклитяне. Истина, по Платону, стоитъ въ срединѣ, ибо тому, что существуетъ, необходимо должно принадлежать какъ постоянство и вѣчность его природы, такъ равно движеніе и разнообразіе.
- ↑ Во времена Платона были и такіе мыслители, которые каждой вещи приписывали свою исключительную особенность и совершенно отвергали всякую связь подлежащаго со сказуемымъ. Они соглашались, напр., человѣка называть человѣкомъ, но называть его большимъ или малымъ, добрымъ или злымъ не хотѣли. Къ такимъ мыслителямъ надобно относить, конечно, софистовъ Протагора и Горгіаса и ихъ послѣдователей, въ числѣ которыхъ наиболѣе замѣтенъ былъ съ этой стороны ученикъ Горгіаса Антисѳенъ. Особенно же рѣчь намекаетъ здѣсь на Эвтидема и Діонисіодора, сколько можно догадываться по слову ὀψιμαθεῖς, которымъ эти самые, запоздалые или не доучившіеся, умники характеризуются въ Платоновомъ Эвтидемѣ (p. 272 B). Можно, впрочемъ, разумѣть здѣсь и мегарцевъ, которые тоже усвоили себѣ это ученіе. Что касается слова ὀψιμαθεῖς, то оно въ выраженіи Платона заключаетъ и черту нравственную; потому что νέοι (юноши) употребляется, какъ извѣстно, въ значеніи людей дерзкихъ и нахальныхъ, а ὀψιμαθεῖς суть люди вздорчивые и бранчивые. Cicero, Ad divers. IX, 20: ὀψιμαθεῖς autem homines scis quam insolentes sint.
- ↑ Иностранецъ показываетъ, что возможны три отношенія, которыми соединяются между собою вещи и ихъ свойства. Онъ полагаетъ, что или вовсе невозможно, чтобы тотъ же субъектъ имѣлъ много различныхъ свойствъ, — чтобы, то есть, на основаніи Платона, одна и та же вещь сложена была по подобію многихъ и различныхъ идей; или возможно, чтобы все, что есть, было свойствами, принадлежащими вмѣстѣ тому же субъекту; или, наконецъ, возможно, чтобы тому же субъекту принадлежали нѣкоторыя свойства, а другія не принадлежали. Первыя два положенія, по мнѣнію философа, надобно отвергнуть, и одобрить только послѣднее, что̀ онъ далѣе и доказываетъ.
- ↑ Выраженіе «домашній врагъ» имѣло у грековъ значеніе провербіальное и употреблялось тогда, когда кто самъ былъ причиною постигшаго его зла. Здѣсь пословица эта примѣняется къ философамъ, которые въ своихъ умствованіяхъ спутываются собственными своими основоположеніями. Эвриклъ, по Схоліасту (Ad h. l.), былъ древній чревовѣщатель и представляетъ тѣхъ, которые сами себѣ предсказываютъ зло. Чревовѣщателемъ называется человѣкъ, предсказывающій чревомъ: такимъ, говоритъ Схоліастъ, нѣкоторые почитаютъ нынѣ Пиѳона, а по Софоклу, Пиѳонъ есть грудовѣщатель (στερνόμαντις). По другому объясненію, Эвриклъ носилъ въ своемъ чревѣ какого-то демона, который заставлялъ его предсказывать будущее. Поэтому и назывался онъ ἐγγαστρίμυθος. Предсказавъ однажды кому-то нѣчто непріятное, онъ погибъ бѣдственною смертію (Svidas, in v. Ἐγγαστρίμυθος et in v. Ἐυρικλῆς. Pollux, On. VII, 162. Plutarch. De defectu oracul. p. 313, ed. Hutten).
- ↑ Философъ опредѣляетъ четыре обязанности діалектика: во первыхъ, онъ долженъ видѣть, что однимъ родомъ объемлются многія части, изъ которыхъ каждая отдѣлена и какъ бы обособлена отъ прочихъ; во вторыхъ, ему надобно замѣчать, что тѣ взаимно обособленныя части извнѣ связаны однимъ родомъ, какъ бы общимъ союзомъ; въ третьихъ, онъ долженъ понять, что каждая часть чрезъ видовыя многія соединена съ однимъ; въ четвертыхъ, наконецъ, ему слѣдуетъ постигать своимъ чувствомъ, что многія части до нѣкоторой степени раздѣлены и обособлены. Это мѣсто не очень трудно для уразумѣнія. Здѣсь дѣло идетъ о сходствѣ и различіи понятій, которыхъ познаваніемъ съ этой стороны опредѣляется превосходство діалектика. Сходство понятій условливается первыми двумя положеніями: отъ діалектика требуется, то есть, чтобы онъ видѣлъ не только то, какое общее понятіе господствуетъ въ отдѣльныхъ, взаимно различныхъ и обособленныхъ видахъ, но и то, какіе виды или части заключаются въ общемъ родѣ. Вѣдь ἰδέα μία есть понятіе рода, которое, заключая въ себѣ подчиненныя части, называется πάντῃ διατεταμένη διὰ πολλῶν, поколику τὰ πολλὰ суть виды или части рода, какъ Phileb. p. 25 C — 32 E. Такъ, p. 253 A и 255 E говорится: χωρεῖν διὰ πάντων и διέρχεσθαι διὰ πάντων. Menon, p. 74 A: τὴν μίαν ἀρετὴν, ἣ διἀ πάντων τούτων ἐστίν, οὐ δυνάμεθα ἀνευρεῖν. Подобнымъ образомъ и наоборотъ, αἱ πολλαὶ ἰδέαι, т. е. отдѣльныя части общаго понятія, должны извнѣ ὑπὸ μιᾶς περιέχεσθαι, что, конечно, не требуетъ объясненія. Но на діалектикѣ лежитъ еще обязанность разсматривать различіе понятій, что̀ опять бываетъ двоякимъ образомъ: во первыхъ, μία ἰδέα δι᾽ ὅλων πολλῶν ἐν ἑνὶ ξυνημμένη ἐστί; во вторыхъ, πολλαὶ χωρὶς πάντῃ διωρισμέναι ἐισίν. Здѣсь прежде всего надобно разсмотрѣть, что такое τὰ ὃλα πολλά. По нашему мнѣнію, этимъ словомъ означаются какъ отдѣльныя вещи, или недѣлимыя, такъ и подчиненные всякой идеѣ или всякому понятію виды, которые въ указанномъ мѣстѣ Филеба называются τὰ ἄπειρα, а въ Федонѣ и другихъ діалогахъ Платона τὰ πολλὰ ἴσα, τὰ πολλὰ δίκαια, τὰ πολλὰ καλὰ и т. п. И такъ, элеецъ требуетъ отъ діалектика, чтобы онъ смотрѣлъ на идею саму по себѣ, независимо отъ ея рода, и притомъ δι᾽ ὅλων πολλῶν ἐν ἑνὶ ξυνημμένην, т. е. въ связи со всѣми подчиненными ей частями, составляющими въ ней одно. Но поколику идея такимъ образомъ разсматривается, — разсматривается, конечно, по себѣ, а не какъ διὰ πολλῶν διατεταμένη ἐστίν; стало быть, полагается отдѣльно отъ другихъ. Между тѣмъ можно еще разсматривать ее не только μίαν ἰδέαν ὡς ἐν ἑνὶ ξυνημμένην, но и πολλὰς χωρὶς πάντῃ διωρισμένας, — можно, то есть, обособленные виды сравнивать и различать, что̀ также лежитъ на обязанности діалектика, чтобы онъ не смѣшивалъ несходнаго.
- ↑ Здѣсь и на стр. 254 B Платонъ прикровенно показываетъ, что онъ будетъ еще говорить о философѣ, — каковое его намѣреніе открытѣе уже высказано въ Политикѣ, p. 257 A. И такъ какъ это самое искусство разсуждать, описанное теперь элейцемъ, дѣйствительно въ Парменидѣ, то мы не сомнѣваемся, что діалогъ, извѣстный подъ именемъ Парменида, можетъ быть озаглавленъ названіемъ «Философа», или «Истиннаго діалектика».
- ↑ Къ тѣмъ тремъ родамъ, положеннымъ выше, то есть къ сущему, движенію и стоянію, изъ которыхъ каждый тожественъ самъ съ собою и отличенъ отъ другихъ, философъ придаетъ еще два высшихъ рода или свойства: отличное и тожественное. Эти два рода, говоритъ, отличны отъ прежнихъ, и свое положеніе доказываетъ такъ. Во первыхъ, если бы тожество или отличіе не отличались отъ стоянія или движенія, то не было бы ни стоянія, ни движенія: ибо быть не можетъ, чтобы какая нибудь вещь была та же и другая; а если бы не различались между собою бытіе и тожество, то стояніе и движеніе были бы одно и то же, потому что тогда бытіе могло бы находиться въ той же вещи вмѣстѣ съ родомъ или стоянія или движенія. Но и различіе не можетъ быть тѣмъ же, что̀ бытіе; ибо различіе всегда приписывается какой нибудь вещи, какъ скоро вещь сравнивается съ другими, отличными отъ ней вещами; между тѣмъ сущее есть сущее само по себѣ, а не чрезъ другія сущія. Отсюда слѣдуетъ, что родъ различія очень много отличается отъ природы бытія, движенія, стоянія и тожества, и какъ бы распредѣленъ по всѣмъ вещамъ, если только многія вещи не могутъ быть тѣми же. Впрочемъ, всѣ эти разсужденія еще не довольно ясны; поэтому постараемся объяснить дѣло примѣромъ. Положимъ, живетъ нѣкто, по имени Семпроній. Поколику дѣйствительно существуетъ, онъ причастенъ τοῦ ὄντος, и ему надобно приписать или стояніе или движеніе, потому что онъ или стоитъ или движется, — слѣдовательно, причастенъ идеѣ движенія или стоянія. Кромѣ того, онъ и тотъ же, и согласенъ самъ съ собою; и потому приходитъ въ общеніе тожества. Наконецъ, онъ же различенъ отъ прочихъ людей и вещей, — слѣдовательно, причастенъ различія. Изъ всего этого вытекаетъ, что природа не существующаго никакъ не противна существующему: потому что существованіе его не отрицается, а полагается только, что оно не таково, какъ сущее, есть нѣчто отъ сущаго отличное, значитъ, только относительно отрицается. Такъ, напримѣръ, говоря, что человѣкъ не есть звѣрь, мы этимъ выражаемъ только то, что человѣкъ отличенъ отъ звѣря, а самая сила природы его не уничтожается.
- ↑ Если Платонъ говоритъ это не вообще, а разумѣетъ кого нибудь изъ тогдашнихъ мыслителей, то не на Эвклида ли мегарскаго падаетъ его обличеніе, или не на сократика ли котораго нибудь, вдавшагося въ эристику? Если послѣднее вѣроятно, то всего скорѣе у Платона могъ быть въ виду Антисѳенъ, который, какъ извѣстно, училъ, что о каждой вещи позволительно утверждать только то, за что ручается собственная ея природа: такъ, напр., столъ есть столъ, овощь есть овощь, человѣкъ есть человѣкъ. Aristot. Metaphys. V, 29: διὸ Ἀντισθένης ᾤετο εὐήθως μηδὲν ἀξιῶν λέγεσθαι πλὴν τῷ οἰκείῳ λόγω, ἕν ἐφ᾽ ἑνός· ἐξ ὦν συνέβαινε μὴ εἶναι ἀντιλέγειν. Ibid. VIII, 3: ὥςτε ἡ ἀπορία, ἣν οἱ Ἀντισθένειοι καὶ οἱ οὓτως῎ ἀπέδευτοι ἠπόρουν, ἔχει τινὰ καιρόν, ὅτι οὐκ ἔστι τὸ τί ἔστιν ὁρίσασθαι· τόν γὰρ ὃρον λόγον εῖναι μακρόν· ἀλλὰ ποῖον μὲν τί ἔστιν ἐνδέχεσθαι καὶ διδάξαι, ὥςπερ ἀργύριον, τί μέν ἐστιν, οὔ, ὅτι δὲ οἶον καττίτερος.
- ↑ Разсуждая объ этомъ предметѣ, Плутархъ (Quaest. Plat. X, p. 1019) спрашиваетъ: всѣ ли стихіи языка Платонъ разумѣлъ подъ глаголами и именами? — и этотъ вопросъ рѣшаетъ такъ: по мнѣнію Платона, глаголы и имена не составляютъ собою всѣхъ частей рѣчи, но суть только части главныя. О прочихъ стихіяхъ онъ не упоминаетъ потому, что ими означаются не вещи и дѣйствія, а только отношенія вещей и дѣйствій. Впрочемъ, у древнихъ грамматиковъ было почти общее мнѣніе, что есть только двѣ части рѣчи: имя и глаголъ (Priscian. Art. grammat. II, 4, 15, p. 66).