многихъ вещей, а получаетъ имя отъ одного (того или другаго) искусства, — такое представленіе не нормально: тогда становится явно, что относящій представленіе къ какому нибудь изъ искусствъ не можетъ примѣтить въ немъ той стороны, на которую смотрятъ всѣ прочія науки, почему и владѣющаго ими, вмѣсто одного имени, называетъ многими?
Теэт. По всей вѣроятности, это бываетъ какъ-то такъ.
Ин. Посему, чтобы и намъ-то въ своемъ изслѣдованіи, по B. лѣности, не потерпѣть этого! Возьмемъ-ка снова первое изъ того, что сказано о софистѣ. Вѣдь онъ мнѣ представляется непремѣнно чѣмъ-то однимъ.
Теэт. Чѣмъ же?
Ин. Мы назвали его, помнится, знатокомъ противорѣчія.
Теэт. Да.
Ин. Что же? не учитъ ли онъ и другихъ тому же самому?
Теэт. Почему не такъ.
Ин. Разсмотримъ же, въ отношеніи къ чему такіе, по ихъ словамъ, научаютъ другихъ противорѣчію. А изслѣдованіе у насъ сначала пусть пойдетъ такъ[1]. Ну-ка, относительно вещей божественныхъ, которыя для черни C. темны, — дѣлаютъ ли они другихъ способными къ тому?
Теэт. Это, въ самомъ дѣлѣ, говорятъ о нихъ.
Ин. А относительно видимаго на землѣ и на небѣ, да и вообще относительно такихъ предметовъ?
Теэт. Какъ же.
Ин. Ну, а въ частныхъ-то собраніяхъ, когда говорятъ всякую всячину о бывающемъ и сущемъ, они, сильные въ противорѣчіи, сильными, знаемъ, дѣлаютъ и другихъ — въ томъ, въ чемъ сами.
- ↑ Сущность разсужденія о софистахъ, какъ противорѣчивцахъ, состоитъ въ томъ, что οἱ ἀντιλογικοὶ о всемъ могутъ судить въ ту и другую сторону, и потому выдаютъ себя за знатоковъ всего. Но такъ какъ о человѣкѣ, по самой его природѣ, нельзя сказать того, чтобы ему извѣстно было все, то софистъ кажется только всезнайкою, и этимъ мнимымъ всезнаніемъ пускаетъ пыль въ глаза людямъ молодымъ и неопытнымъ.
многих вещей, а получает имя от одного (того или другого) искусства, — такое представление не нормально: тогда становится явно, что относящий представление к какому-нибудь из искусств не может приметить в нём той стороны, на которую смотрят все прочие науки, почему и владеющего ими, вместо одного имени, называет многими?
Теэт. По всей вероятности, это бывает как-то так.
Ин. Посему, чтобы и нам-то в своем исследовании, по B. лености, не потерпеть этого! Возьмем-ка снова первое из того, что сказано о софисте. Ведь он мне представляется непременно чем-то одним.
Теэт. Чем же?
Ин. Мы назвали его, помнится, знатоком противоречия.
Теэт. Да.
Ин. Что же? не учит ли он и других тому же самому?
Теэт. Почему не так.
Ин. Рассмотрим же, в отношении к чему такие, по их словам, научают других противоречию. А исследование у нас сначала пусть пойдет так[1]. Ну-ка, относительно вещей божественных, которые для черни C. темны, — делают ли они других способными к тому?
Теэт. Это, в самом деле, говорят о них.
Ин. А относительно видимого на земле и на небе, да и вообще относительно таких предметов?
Теэт. Как же.
Ин. Ну, а в частных-то собраниях, когда говорят всякую всячину о бывающем и сущем, они, сильные в противоречии, сильными, знаем, делают и других — в том, в чём сами.
——————
- ↑ Сущность рассуждения о софистах, как противоречивцах, состоит в том, что οἱ ἀντιλογικοὶ о всём могут судить в ту и другую сторону, и потому выдают себя за знатоков всего. Но так как о человеке, по самой его природе, нельзя сказать того, чтобы ему известно было всё, то софист кажется только всезнайкою, и этим мнимым всезнанием пускает пыль в глаза людям молодым и неопытным.
