126.Прибывъ съ родины, изъ Клазоменъ, въ Аѳины, мы встрѣтились на площади съ Адимантомъ и Главкономъ[1]; и Адимантъ, взявъ меня за руку, сказалъ: Здравствуй, Кефалъ[2], и говори, не нужно ли тебѣ здѣсь чего нибудь, что находится въ нашемъ распоряженіи. — Да я за тѣмъ-то и пришелъ сюда, чтобы просить васъ, — былъ мой отвѣтъ. — Такъ не угодно ли[3] объявить свою просьбу, — сказалъ онъ. — И я началъ: Какъ звали вашего брата одной съ вами матери? Я не припомню. Онъ былъ еще въ дѣтствѣ, когда я пріѣзжалъ B. сюда раньше изъ Клазоменъ. Съ той поры протекло уже много времени. Вѣдь отца, кажется, зовутъ Перилампомъ[4]? — Конечно, отвѣчалъ онъ; а его-то Антифономъ. Но къ чему этотъ вопросъ? — Это — мои сограждане, сказалъ я, — большіе философы; они слышали, что этотъ Антифонъ часто ходилъ къ Пиѳодору, одному изъ друзей Зенона, и, нерѣдко слыша отъ Пиѳодора бесѣды, какія нѣкогда вели Сократъ, Зенонъ C. и Парменидъ, припоминаетъ ихъ. — Ты говоришь правду, примолвилъ онъ. — Такъ мы желаемъ переслушать ихъ, сказалъ я. — Это не трудно, продолжалъ онъ: Антифонъ въ ранней молодости очень много занимался ими, хотя теперь-то, по примѣру дѣда, своего соименника, занимается по большей части верховою ѣздою[5]. Если надобно, пойдемъ къ нему; онъ недавно пошелъ отсюда домой, а живетъ онъ близко, въ Мелитѣ[6]. Сказавъ это, мы пошли, и застали Антифона 127. дома — отдававшимъ слѣсарю исправить какую-то узду. Когда отпустилъ онъ слѣсаря, братья сказали ему, зачѣмъ мы пришли. Антифонъ узналъ меня, не видавши со времени перваго моего пріѣзда въ Аѳины, и обнялъ. Мы стали просить пересказать намъ тѣ бесѣды; но онъ сперва отказывался, — дѣло, говоритъ, большое; — однакожъ потомъ разсказалъ.
По словамъ Антифона, Пиѳодоръ говорилъ, что нѣкогда Зенонъ и Парменидъ пришли на великія панаѳинеи[7]. Парменидъ B. былъ уже очень старъ[8], совершенно сѣдъ, но на видъ красивъ и показенъ, — имѣлъ отъ роду около шестидесяти пяти лѣтъ; а Зенонъ былъ тогда лѣтъ почти сорока, росту высокаго и пріятной наружности. Про него разсказывали, что онъ былъ любимцемъ[9] Парменида. Квартировали они, говорилъ, у Пиѳодора, въ Керамикѣ, что за стѣною. Сюда-то пришли и Сократъ, и многіе другіе съ нимъ, кому хотѣлось C. послушать сочиненія Зенона, которыя тогда въ первый разъ были принесены ими. Сократъ былъ въ ту пору очень молодъ. Зенонъ самъ сталъ читать[10] свои сочиненія, а Пармениду случилось выйти вонъ. И оставалось дочитать еще немногое изъ тѣхъ книгъ, — какъ, по разсказу Пиѳодора, вошелъ со двора и самъ онъ, и съ нимъ Парменидъ и Аристотель[11], D. впослѣдствіи одинъ изъ «тридцати», такъ что лишь немногое пришлось имъ прослушать изъ написаннаго; впрочемъ самъ-то Пиѳодоръ уже прежде слушалъ Зенона.
Прослушавъ сочиненіе, Сократъ просилъ снова прочитать первое положеніе первой книги, и когда оно было прочитано, сказалъ: Какъ ты говоришь Зенонъ? Если существующее E. есть многое, то оно должно быть вмѣстѣ и подобное и не подобное? Но этого не можетъ быть: ибо ни не подобному нельзя быть подобнымъ, ни подобному — неподобнымъ[12]. Не такъ ли ты говоришь? — Такъ, отвѣчалъ Зенонъ. — Если же невозможно, чтобы не подобное было подобнымъ, и подобное — не подобнымъ, то не можетъ быть и многое; вѣдь если бы было многое, то оно испытывало бы то, что невозможно. Не этого ли хотятъ твои книги? Не иного чего, то есть, хотятъ они, какъ, вопреки всему, что говорится[13], спорить, что многаго нѣтъ? И доказательство этого самаго представляетъ у тебя, думаешь, каждая книга; такъ что, по твоему мнѣнію, предложено у тебя столько доказательствъ тому, 128. что многаго нѣтъ, сколько написалъ ты книгъ. Такъ ли ты говоришь, или я неправильно понимаю? — Нѣтъ, сказалъ Зенонъ, ты хорошо выразумѣлъ все сочиненіе, чего оно хочетъ. — Я замѣчаю, Парменидъ, продолжалъ Сократъ, что этотъ Зенонъ хочетъ угодить тебѣ не только другими знаками дружбы, но и сочиненіемъ; потому что онъ написалъ въ нѣкоторомъ родѣ то же, что и ты, и только ловкимъ изворотомъ старается обмануть насъ, будто говоритъ что-то другое. Ты въ своихъ поэмахъ полагаешь, что все есть одно, и приводишь на то прекрасныя доказательства: а этотъ утверждаетъ, что B. существующее не есть многое, и тоже представляетъ много весьма сильныхъ доказательствъ. И такъ, у одного изъ васъ полагается одно, у другаго — не многое, и оба вы выражаетесь такъ, что, говоря почти то же самое, по видимому, не высказываете ничего тожественнаго. Такой способъ выраженій, кажется, выше нашихъ понятій. — Да, Сократъ, сказалъ Зенонъ: — но истину сочиненія ты постигъ не вполнѣ, C. хотя, будто лакедемонскій щенокъ[14], хорошо преслѣдуешь и ловишь чутьемъ читаемое. Отъ тебя, во первыхъ, утаилось, что мое сочиненіе вовсе не такъ заносчиво, чтобы задаваться задними мыслями, о которыхъ ты говоришь, — какъ будто бы, то есть, я совершалъ что-то важное, скрывая это отъ людей. Затѣмъ, ты привелъ это какъ побочный выводъ, но это и есть настоящая цѣль моего сочиненія — оказать нѣкоторую поддержку положенію Парменида противъ тѣхъ, которые рѣшаются смѣяться надъ нимъ, говоря, что если D. есть одно, то положенію его приходится вынести много и смѣшнаго и противорѣчиваго. Такъ это сочиненіе даетъ отпоръ тѣмъ, которые допускаютъ многое, и воздаетъ имъ тѣмъ же и еще бо̀льшимъ, стараясь показать, что гораздо смѣшнѣе окажется собственное ихъ положеніе, будто есть многое, чѣмъ положеніе объ одномъ, если кто будетъ достаточно послѣдователенъ. Изъ такого рода задора, я писалъ еще въ молодости; но мое писанье кто-то похитилъ, такъ что не было мѣста и вопросу, выпускать ли эти E. книги въ свѣтъ, или нѣтъ. Такъ вотъ въ чемъ ошибся ты, Сократъ: что мое сочиненіе, ты думаешь, написано не изъ юношескаго задора, а изъ честолюбія болѣе зрѣлыхъ лѣтъ. Впрочемъ, что̀ я въ немъ говорилъ-то, ты схватилъ не худо. — Я принимаю это, примолвилъ Сократъ, и полагаю такъ, ка̀къ ты говоришь. Но скажи мнѣ вотъ что: не думаешь 129. ли ты, что есть нѣкоторый видъ подобія самъ по себѣ[15], и есть опять иной, такому виду противный, то есть, дѣйствительно не подобный? и что этимъ двумъ видамъ причастны и я, и ты, и все прочее, что мы называемъ многимъ? И то, что принимаетъ подобіе, не дѣлается ли подобнымъ такъ и настолько, насколько принимаетъ, что̀ неподобіе — не подобнымъ, а что̀ то и другое — тѣмъ и другимъ? Да что удивительнаго, если даже и все принимаетъ эти противности, — ту и другую, и, ставъ причастно B. обѣихъ, можетъ быть подобнымъ и не подобнымъ само себѣ? Вѣдь если бы кто объявилъ, что само подобное бываетъ не подобнымъ, или неподобное — подобнымъ, то это было бы, думаю, чудовищно: напротивъ, если бы захотѣлъ кто утверждать, что вещи, причастныя обѣихъ этихъ крайностей, принимаютъ свойства той и другой, то, мнѣ кажется, Зенонъ, тутъ не было бы ничего страннаго, — какъ и въ томъ-то, если бы кто сказалъ, что все есть одно чрезъ причастность одному, и то же самое есть опять многое чрезъ причастность множеству. Но какъ скоро начнутъ доказывать, что одно само въ себѣ — это именно есть многое, и, наоборотъ, многое — одно, то я уже удивлюсь. То же самое и C. въ отношеніи прочаго: если, то есть, объявляютъ, что самые роды и виды заключаютъ въ себѣ эти противныя свойства, этому можно удивиться. А когда будетъ кто доказывать, что я, напр., вмѣстѣ и одно и многое, — что тутъ удивительнаго? Въ этомъ случаѣ, желая выставить многое, онъ сказалъ бы, что я представляю иное съ правой стороны и иное съ лѣвой, иное спереди и иное сзади, иное также сверху и иное снизу, — ибо я причастенъ, думаю, множества; а выставляя одно, скажетъ, что между нами семерыми, какъ D. человѣкъ, я — одинъ, — ибо причастенъ и одного; такъ что справедливо скажетъ и то и другое. И такъ, кто пытался бы такого рода предметы представлять какъ одно и многое, — камни, дерева̀ и прочее, — тотъ, мы скажемъ, доказывалъ бы многое и одно, — но не одно какъ многое, и не многое какъ одно, — не что нибудь удивительное утверждалъ бы онъ, а то, въ чемъ всѣ мы можемъ соглашаться. Но если бы онъ, какъ говорилъ я сейчасъ, взялъ, во первыхъ, виды особо сами по себѣ[16], — какъ-то, подобіе и неподобіе, множество и E. единство, стояніе и движеніе, и все такое, — потомъ объявилъ бы, что они могутъ между собою смѣшиваться и раздѣляться; то я, говоритъ, чрезвычайно обрадовался бы, Зенонъ. Твоя мысль, я нахожу, обработана весьма стойко; но этой, полагаю, обрадовался бы я болѣе: если бы кто то же самое недоумѣніе, — какъ вы усматриваете его завитымъ въ вещахъ видимыхъ, — могъ показать и въ тѣхъ, которыя подлежатъ разсудку, различнымъ образомъ завитое въ 130. самыхъ видахъ[17].
Пиѳодоръ, по его словамъ, думалъ, что, когда Сократъ говорилъ это, Парменидъ и Зенонъ, при каждой мысли, должны были питать досаду; а они очень внимательно слушали его и, часто взглядывая другъ на друга, улыбались, съ выраженіемъ удивленія Сократу. И вотъ, какъ только прекратилъ B. онъ свою рѣчь, Парменидъ сказалъ: Сократъ! твоя ревность къ изслѣдованіямъ достойна удивленія. Но скажи мнѣ: самъ ли ты такъ различилъ, какъ говоришь, особо — нѣкоторые виды сами въ себѣ, и особо — то, что̀ имъ причастно[18]? и кажется ли тебѣ само подобіе чѣмъ нибудь отдѣльнымъ отъ того, которое есть у насъ, равно какъ одно, многое и все; про что теперь слышалъ ты отъ Зенона? — Кажется, отвѣчалъ Сократъ. — И ты принимаешь, спросилъ Парменидъ, особый нѣкоторый видъ для такихъ явленій, какъ справедливое, прекрасное, доброе и все такое? — Да, сказалъ онъ. — Что же? — и C. видъ человѣка, особый отъ насъ и отъ всего такого, каковы мы[19], — то есть, нѣкоторый самобытный видъ человѣка, или огня, или воды? — Касательно этихъ предметовъ, Парменидъ, отвѣчалъ Сократъ, часто былъ я въ недоумѣніи, должно ли полагать о нихъ то же, что о другихъ, или иное. — Не недоумѣваешь ли ты и въ отношеніи такихъ вещей, Сократъ, — для нихъ оно было бы и смѣшно, — каковы, напримѣръ, волосъ, грязь, нечистота, или что либо иное, самое презрѣнное и ничтожное: должно ли и для каждой изъ нихъ полагать особый видъ, отличный отъ того, что беремъ мы руками, или не D. должно? — Никакъ, отвѣчалъ Сократъ; въ этихъ-то, что̀ мы видимъ, то̀ одно и есть: представлять, еще нѣкоторый видъ такихъ вещей ка̀къ бы не было слишкомъ странно. Меня впрочемъ уже безпокоитъ иногда мысль, не вышло бы того же и со всѣмъ другимъ: но если остановлюсь на этомъ, я готовъ потомъ бѣжать, изъ страха, какъ бы не провалиться и не погибнуть въ какой-то бездонной болтовнѣ. И вотъ, пришедши мышленіемъ сюда, — къ тѣмъ видамъ, о которыхъ теперь только говорили, — я разсуждаю о нихъ испытательно. — Потому что E. ты еще молодъ, Сократъ, сказалъ Парменидъ, и философія[20] пока не охватила тебя, какъ охватитъ, по моему мнѣнію, когда не будешь пренебрегать ничѣмъ этимъ. Теперь ты, по своему возрасту, смотришь еще на человѣческія мнѣнія. Скажи-ка мнѣ вотъ что: тебѣ кажется, говоришь, что есть 131. нѣкоторые виды, отъ которыхъ прочія вещи, по участію въ нихъ, получаютъ свои названія; причастная, напримѣръ, подобію становится подобною, величинѣ — великою, красотѣ и справедливости — справедливою и прекрасною. — Конечно, сказалъ Сократъ. — Но каждая, воспринимающая видъ, весь ли его воспринимаетъ, или часть? или воспринятіе возможно еще иное, помимо этого? — Но какое же? сказалъ онъ. — Такъ думаешь ли, что весь видъ, составляя одно, содержится въ каждой изъ многихъ вещей, — или какъ? — Да что же препятствуетъ, Парменидъ, содержаться ему? отвѣчалъ Сократъ. — B. Слѣдовательно, будучи однимъ и тѣмъ же самымъ — во многихъ вещахъ, существующихъ особо, онъ будетъ содержаться во всѣхъ всецѣло, и такимъ образомъ обособится самъ отъ себя. — Не обособится, возразилъ Сократъ: какъ, напримѣръ, день, будучи однимъ и тѣмъ же, въ одно и то же время находится во многихъ мѣстахъ, и оттого нисколько не отдѣляется самъ отъ себя; такъ, можетъ быть, и каждый изъ видовъ содержится во всемъ, какъ одинъ и тотъ же. — Куда любезенъ ты, Сократъ, сказалъ Парменидъ, что одно и то же полагаешь во многихъ мѣстахъ, — все равно, какъ если бы, закрывъ завѣсою многихъ людей, говорилъ, что одно находится на многихъ всецѣло. Или не это, думаешь, C. выражаютъ твои слова? — Можетъ быть, отвѣчалъ онъ. — Такъ вся ли завѣса была бы на каждомъ, или части ея, — по одной? — Части. — Стало быть, и самые виды дѣлимы, Сократъ, сказалъ Парменидъ, — и причастное имъ должно быть причастно частей, и въ каждой вещи будетъ уже не цѣлый видъ, а всегда часть[21]. — Представляется, конечно, такъ. — Что же? захочешь ли утверждать, Сократъ, что видъ, какъ одно, у насъ дѣйствительно дѣлится и, дѣлясь, все-таки будетъ одно? — Отнюдь нѣтъ, отвѣчалъ онъ. — Смотри-ка, продолжалъ Парменидъ: если ты будешь дѣлить самую великость, и каждый изъ многихъ большихъ предметовъ D. окажется великъ ея частію, которая меньше самой великости, — не представится ли это несообразнымъ? — Конечно, сказалъ онъ. — Что же? каждая вещь, получивъ какую нибудь часть равнаго, — которая меньше въ сравненіи съ самымъ равнымъ, — будетъ ли заключать въ себѣ нѣчто, чѣмъ сравняется съ какою либо вещію? — Невозможно. — Но положимъ, кто либо изъ насъ приметъ часть малости: сама малость будетъ больше ея, такъ какъ это ея часть. И тогда какъ сама малость окажется больше, то̀, къ чему приложится E. отнятое, станетъ, напротивъ, меньше, а не больше, чѣмъ прежде. — И этого-то быть не должно, сказалъ Сократъ[22] — Какимъ же образомъ, Сократъ, спросилъ Парменидъ, все прочее будетъ причастно у тебя видовъ, когда не можетъ принимать ихъ ни по частямъ, ни цѣлыми? — Клянусь Зевсомъ! отвѣчалъ Сократъ: такое дѣло, мнѣ кажется, вовсе не легко рѣшить. — Что же теперь? Какъ ты думаешь 132. вотъ о чемъ? — О чемъ? — Я полагаю, что ты каждый видъ почитаешь однимъ по слѣдующей причинѣ. Когда покажется тебѣ много какихъ нибудь величинъ, ты, смотря на всѣ ихъ, представляешь, можетъ быть, одну какую-то идею, и отсюда великое почитаешь однимъ[23]. — Это правда, сказалъ онъ. — А что̀ само великое съ прочими величинами? Если такимъ же образомъ взглянешь душою на все, не представится ли опять одно великое, чрезъ которое по необходимости все это является великимъ? — Вѣроятно. — Стало быть, тутъ представится иной видъ великости, происшедшій независимо отъ самой великости и отъ того, что̀ B. причастно ей, а надъ этими всѣми — опять другой, по которому выйдутъ велики эти, — и каждый изъ видовъ уже не будетъ у тебя одинъ, но откроется ихъ безконечное множество. — Но каждый изъ видовъ, Парменидъ, замѣтилъ Сократъ, не есть ли мысль[24]? а мысли негдѣ больше быть, какъ въ душахъ: такъ-то каждый остался бы, конечно, однимъ, и не подвергался бы уже тому, о чемъ сейчасъ было говорено. — Такъ что же? спросилъ Парменидъ: каждая мысль будетъ одно, но мысль — ни о чемъ? — Но это невозможно, отвѣчалъ онъ. — Значитъ, о чемъ нибудь? — Да. — Существующемъ или не существующемъ? — Существующемъ. Не объ одномъ ли чемъ, что̀ мыслится какъ присущее C. всему и представляетъ одну нѣкоторую идею[25]? — Да. — Такъ не видъ ли будетъ это мыслимое одно, всегда тожественное во всемъ? — Необходимо. — Что же теперь? спросилъ Парменидъ: если всѣ прочія вещи причастны, говоришь, видовъ; то не необходимо ли тебѣ думать, что либо каждая вещь относится къ мыслямъ и все мыслитъ, либо относящееся къ мыслямъ несмысленно? — Но и это не имѣло бы D. смысла, отвѣчалъ онъ. Впрочемъ мнѣ-то, Парменидъ, скорѣе всего представляется такъ: эти виды стоятъ въ природѣ какъ бы образцы, а прочія вещи подходятъ къ нимъ и становятся подобіями[26]; такъ что самая причастность ихъ видамъ есть не иное что, какъ уподобленіе имъ. — Но когда что подошло къ виду, сказалъ Парменидъ, — можетъ ли тотъ видъ не быть подобнымъ уподобившемуся, насколько что ему уподобилось? Или есть какая нибудь возможность — подобному не быть подобнымъ подобному? — Нѣтъ. — Но подобному съ подобнымъ не крайне ли необходимо быть причастнымъ одного и того же вида? E. — Необходимо. — А то, чего причащаясь, подобное становится подобнымъ, — не будетъ ли это именно тотъ видъ? — Безъ сомнѣнія. — Слѣдовательно, невозможно, чтобы нѣчто уподоблялось виду, видъ же уподоблялся иной вещи; а не то[27], — помимо вида всегда явится иной видъ, и если этотъ 133. будетъ подобенъ чему нибудь, — опять иной, и никогда не перестанетъ представляться новый видъ, какъ скоро видъ становится подобнымъ тому, что причастно[28] его. — Ты говоришь весьма справедливо. — Стало быть, вещи дѣлаются причастными видовъ не подобіемъ: надобно искать чего нибудь инаго, чѣмъ условливается эта причастность ихъ. — Вѣроятно. — Такъ видишь ли, Сократъ, сказалъ Парменидъ, сколько возникаетъ затрудненій, когда кто допускаетъ бытіе видовъ какъ бы самихъ по себѣ? — И очень. — Знай же хорошо, продолжалъ онъ, что до сихъ поръ ты, просто сказать, и не подозрѣваешь, какъ велика въ этомъ случаѣ трудность, если что либо изъ вещей существующихъ, постоянно ихъ разграничивая, будешь полагать какъ одинъ[29] видъ. — B. Какъ это? спросилъ Сократъ. — Тутъ много и другаго, сказалъ Парменидъ, но самое важное вотъ что. Если бы кто сказалъ, что такіе виды, какими они, говоримъ, должны быть, даже не доступны и для познанія; то говорящему это никто не могъ бы доказать, что онъ лжетъ, — кромѣ того случая, если возражающій противъ такого положенія окажется человѣкомъ обширной опытности и хорошихъ дарованій, и будетъ расположенъ слѣдовать за многими и издалека взятыми въ пользу положенія доказательствами; иначе, настаивающій, что виды не подлежатъ познанію, былъ бы непобѣдимъ. — Почему же, Парменидъ? спросилъ Сократъ. — C. Потому, Сократъ, что и ты, и другой, полагающій бытіе нѣкоторой самой по себѣ сущности каждаго явленія, прежде всего допуститъ, думаю, что у насъ нѣтъ[30] ни одной изъ нихъ. — Иначе какъ же была бы она сама по себѣ? спросилъ Сократъ. — Хорошо сказано, продолжалъ онъ. Значитъ, всѣ, какія есть, идеи, находясь во взаимномъ отношеніи, D. имѣютъ сущность сами для себя, а не для тѣхъ, что у насъ, подобій[31], — или какъ иначе назовутъ ихъ, — которымъ, будучи ихъ причастны, мы придаемъ отдѣльныя имена. Находящіяся же у насъ, будучи одноименны съ тѣми, существуютъ опять сами для себя, а не для видовъ, и относятся къ себѣ, а не къ тѣмъ видамъ, которые одинаково съ ними наименованы. — Ка̀къ ты говоришь? спросилъ Сократъ. — Положимъ, напримѣръ, сказалъ Парменидъ, кто нибудь изъ насъ E. — господинъ или слуга: слуга есть слуга не самого по себѣ господина, — какъ мы разумѣемъ господина, — и господинъ есть господинъ не самого слуги, — какъ разумѣемъ слугу, — но оба они — въ отношеніяхъ человѣка къ человѣку; самое же господство есть то, что есть, въ отношеніи къ самому же рабству, какъ и самое рабство — къ самому господству[32]. Такъ ни то, что̀ у насъ, не имѣетъ значенія по отношенію къ тѣмъ, ни тѣ — къ намъ; но тѣ, говорю, относятся сами къ себѣ и существуютъ для себя, а находящееся у насъ, подобнымъ 134. же образомъ, — для себя. Или ты не понимаешь моихъ словъ? — Очень понимаю, отвѣчалъ Сократъ. — Поэтому и знаніе, продолжалъ Парменидъ, — само знаніе, какъ оно есть, должно быть знаніемъ самой той истины, какъ она есть. — Конечно. — И каждое частное опять знаніе, какъ оно есть, должно быть знаніемъ каждой существенности, какъ она есть[33]. Или нѣтъ? — Да. — А знаніе, что̀ у насъ, не относится ли и къ истинѣ той, что у насъ? И каждому опять знанію у насъ не приходится ли быть знаніемъ каждой существенности у насъ? B. — Необходимо. — Между тѣмъ самыхъ-то видовъ, какъ ты соглашаешься, и не имѣемъ мы, и невозможны они у насъ. — Конечно, нѣтъ. — Но самимъ въ себѣ видомъ знанія познаются, вѣроятно, и сами въ себѣ роды, каждый какъ онъ есть. — Да. — А вида-то мы не имѣемъ. — Нѣтъ. — Стало быть, нами-то не познается ни одинъ изъ видовъ, такъ какъ мы не причастны самаго знанія. — Походитъ, что нѣтъ. — Слѣдовательно, не познаваемо для насъ и само прекрасное, какъ оно есть, и доброе, и все, что разумѣемъ мы какъ идеи C. сами въ себѣ. — Должно быть. — Но, смотри, еще ужаснѣе этого вотъ что. — Что такое? — Подтвердишь ли ты, или нѣтъ? Если есть какой нибудь самый родъ знанія, то не гораздо ли совершеннѣе онъ, чѣмъ знаніе у насъ? Такъ и красота, и все прочее. — Да. — Поэтому, какъ скоро что иное причастно сего знанія, то кому больше, какъ не Богу, приписалъ бы ты знаніе совершеннѣйшее[34]? — Необходимо. — Но Богъ, D. имѣя само знаніе, будетъ ли въ состояніи знать то, что у насъ? — Почему же не быть? — Потому, сказалъ Парменидъ, что ни тѣ виды, какъ мы согласились, Сократъ, не имѣютъ значенія, какое имѣютъ, по отношенію къ тому, что̀ у насъ, ни то, что̀ у насъ — по отношенію къ нимъ, — но что то̀ и другое относится само къ себѣ. — Да, согласились. — Посему если у Бога — само совершеннѣйшее господство и само совершеннѣйшее E. знаніе, то ни господство ихъ никогда не могло бы надъ нами господствовать, ни знаніе ихъ не могло бы насъ, или что иное у насъ, знать. Какъ мы не начальствуемъ надъ ними дѣйствующимъ у насъ начальствованіемъ, и не знаемъ ничего божественнаго нашимъ знаніемъ; такимъ же образомъ и они, — если боги, то не господа наши, и не знаютъ человѣческихъ дѣлъ. — Но не слишкомъ ли странно будетъ это положеніе, сказалъ Сократъ, если кто Богу откажетъ въ 135. знаніи? — Однакожъ это, Сократъ, продолжалъ Парменидъ, и весьма многое иное кромѣ этого, необходимо связано съ видами, если они суть идеи существенностей, и если будемъ каждый изъ нихъ опредѣлять какъ что-то само по себѣ; такъ что слушатель станетъ недоумѣвать и сомнѣваться: есть ли въ самомъ дѣлѣ такіе виды, а когда они непремѣнно есть, то вѣдь крайне необходимо быть имъ для природы человѣческой не познаваемыми. И кто такъ говоритъ, тому не только кажется, что онъ судитъ здраво, но даже, какъ мы сейчасъ сказали, удивительно было бы, если бы говорящаго это можно было переувѣрить. Надо быть человѣкомъ очень даровитымъ, чтобы уразумѣть, что есть нѣкоторый родъ каждой вещи и сущность сама по себѣ; но B. еще болѣе удивительнымъ, чтобъ и открыть самому, и сумѣть наставить другаго, разобравъ все это достаточно. — Я уступаю тебѣ, Парменидъ, сказалъ Сократъ; потому что слова твои мнѣ очень по мысли. — Между тѣмъ, Сократъ, продолжалъ Парменидъ, если уже кто, смотря на все, что было теперь говорено, и на другое подобное, не допуститъ, чтобъ были виды существенностей, и не будетъ опредѣлять вида для каждой вещи, то, не допуская идеи каждой изъ C. существенностей, какъ идеи всегда тожественной, онъ и не найдется, къ чему направить свою мысль, — и такимъ образомъ совершенно упразднитъ возможность собесѣдованія[35]. Это, мнѣ кажется, ты больше всего чувствовалъ. — Правда, сказалъ Сократъ. —
Что же ты будешь дѣлать по философіи? Куда направишься, когда не знаешь этого? — Въ настоящую-то минуту представляю не такъ ясно. — Рано же, значитъ, Сократъ, сказалъ Парменидъ, браться опредѣлять, что̀ такое прекрасное, справедливое, доброе, и каждый отдѣльный видъ, — не упражнявшись напередъ въ этомъ. То же вѣдь замѣтилъ я и прежде, D. когда слушалъ здѣсь твой разговоръ съ этимъ Аристотелемъ. Такъ знай хорошо, прекрасное и божественное дѣло — имѣть такое стремленіе къ разсужденіямъ, какое ты имѣешь: но, пока молодъ, сдержись, и упражняй себя больше посредствомъ той безполезной на видъ болтовни, — какъ ее называетъ большинство[36]; — а не то, истина будетъ убѣгать отъ тебя. — Но какимъ способомъ упражняться, Парменидъ? спросилъ Сократъ. — Такимъ, отвѣчалъ онъ, о какомъ ты слышалъ отъ Зенона. E. Впрочемъ тому-то я очень обрадовался, что̀ ты сказалъ ему, — что, то есть, не позволяешь себѣ держаться въ видимомъ и здѣсь искать обмана[37], но восходишь къ тому, что̀ схватываетъ кто нибудь особенно умомъ и почитаетъ видами[38]. — — Потому что такимъ-то образомъ[39], сказалъ онъ, не трудно, мнѣ кажется, доказать, что существующее бываетъ подобно и не подобно, и принимаетъ какое бы то ни было иное качество. — И хорошо, примолвилъ Парменидъ. Но сверхъ того надобно дѣлать и слѣдующее: предположивъ бытіе чего нибудь, не только наблюдать, что̀ вытекаетъ изъ предположенія, но съ тою же цѣлію предполагать и небытіе, — 136. если хочешь доставить себѣ больше упражненія. — Ка̀къ ты говоришь? спросилъ онъ. — Возьми, напримѣръ, если хочешь, то самое предположеніе, сказалъ Парменидъ, какое сдѣлалъ Зенонъ. Пусть будетъ многое: что̀ должно произойти съ самимъ многимъ, и въ отношеніи къ нему, и въ отношеніи къ одному, и что̀ — съ однимъ, въ отношеніи къ нему самому и ко многому? Пусть опять не будетъ многаго: то же наблюдай, — что̀ произойдетъ съ однимъ, и со многимъ, какъ въ отношеніи ихъ къ самимъ себѣ, такъ и въ отношеніи одного къ другому. Такимъ же образомъ опять, если будетъ B. предположено бытіе или небытіе подобнаго, — смотри, что̀ выйдетъ изъ того и другаго предположенія какъ для самыхъ предметовъ предположенныхъ, такъ и для другаго, въ отношеніи ихъ къ себѣ и въ отношеніи взаимномъ. Это же самое и о не подобномъ, о движеніи и стояніи, о рожденіи и разрушеніи, и о самомъ бытіи или небытіи. Однимъ словомъ: что бы ни было тобою предположено какъ существующее или не существующее, либо имѣющее какое нибудь иное свойство, — надобно наблюдать, что произойдетъ для самого этого, и для отдѣльной единичности, которую ты C. предъизбралъ, и для большаго числа ихъ, и для всѣхъ. Та̀къ и прочее, подобно этому, должно поставлять въ отношеніе и къ тому самому и къ иному, что ни было бы тобою предъизбрано, — предположилъ ли ты нѣчто какъ существующее, что предположилъ, или какъ не существующее, — если хочешь подготовить себя совершеннымъ образомъ, чтобы точно различать истину. — Объ упражненіи неодолимо трудномъ говоришь ты, Парменидъ, сказалъ Сократъ, и я не совсѣмъ понимаю его: проведи пожалуйста этотъ способъ самъ, предположивъ что нибудь, — чтобы я лучше понялъ. — Ты, Сократъ, навязываешь D. на меня, такого старика, большое дѣло, примолвилъ Парменидъ. — Такъ ты, Зенонъ, не проведешь ли намъ его? спросилъ Сократъ. — А Зенонъ засмѣялся, говоритъ, и сказалъ: попросимъ-ка, Сократъ, самого Парменида; вѣдь то, что онъ говоритъ, не бездѣлица. Развѣ не видишь, какое затѣваешь ты дѣло? Если бы насъ было больше, просить и не годилось бы; вѣдь говорить объ этомъ въ присутствіи толпы, особенно еще такому старику, неприлично, такъ какъ толпа не знаетъ, E. что безъ такого рода околичностей и пересудовъ обо всемъ невозможно добраться до истиннаго взгляда. Такъ я, Парменидъ, вмѣстѣ съ Сократомъ прошу тебя о томъ, — чтобы и самому мнѣ послѣ долгаго времени тебя послушать.
Когда Зенонъ выразилъ это, говорилъ Антифонъ, стали, по словамъ Пиѳодора, просить Парменида и самъ онъ, и Аристотель, и другіе, чтобы онъ подтвердилъ опытомъ, что̀ говоритъ, и не уклонялся. — Такъ необходимо 137. послушаться, сказалъ тогда Парменидъ, — хотя со мною происходитъ кажется, то же, что̀ съ конемъ Ивика[40], — конемъ-рысакомъ, уже состарѣвшимся на бѣгахъ, когда онъ готовится къ новому бѣгу въ колесницѣ, и трепещетъ, зная по опыту то, что̀ предстоитъ, — которому уподобляя себя, Ивикъ сказалъ: «вотъ и самому мнѣ, такому старику, приходится поневолѣ идти на встрѣчу любви». Такъ-то, кажется, и я очень страшусь, представляя, ка̀къ въ такихъ лѣтахъ переплыть мнѣ столь глубокое и широкое море рѣчей. Однако надобно же угодить, когда и Зенонъ такъ говоритъ; мы же вѣдь B. тутъ одни[41]. И такъ, съ чего начнемъ, и что сперва предположимъ? Хотите ли, — хотя игра[42] предстоитъ хлопотливая, — начну отъ себя и съ своего предположенія: поставлю вопросъ объ одномъ[43], — одно ли существуетъ, или не одно, — какое получится слѣдствіе? — Конечно, сказалъ Зенонъ. — Кто же будетъ отвѣчать мнѣ? спросилъ онъ: развѣ самый младшій? потому что онъ былъ бы менѣе придирчивъ, и отвѣчалъ бы именно то, что думаетъ; а между тѣмъ его отвѣтъ давалъ бы мнѣ минуту для отдыха. — C. Я готовъ, Парменидъ, сказалъ тотъ (упомянутый выше) Аристотель; потому что я, какъ говоришь, самый младшій. Спрашивай же, — буду отвѣчать[44].
Такъ положимъ, началъ Парменидъ, что есть одно. Не правда ли, что одно не будетъ многое? — Ка̀къ ему быть! — Слѣдовательно, у него не должно быть частей, и оно не будетъ цѣлымъ. — Какъ? — Часть, вѣроятно, есть часть цѣлаго. — Да. — А что такое цѣлое? Не то ли было бы цѣлое, что̀ не имѣло бы недостатка ни въ одной части? — Конечно. — Стало быть, одно, въ обоихъ случаяхъ, будучи цѣлымъ и D. имѣя части, состояло бы изъ частей? — Необходимо. — Одно такимъ образомъ было бы, въ обоихъ случаяхъ, многое, а не одно. — Правда. — А между тѣмъ должно-то быть не многому, а одному. — Должно. — Слѣдовательно, если одно будетъ одно, то оно не будетъ ни цѣлымъ, ни состоящимъ изъ частей. — Не будетъ. — А когда оно не имѣетъ частей, то не имѣетъ ни начала, ни конца, ни средины: потому что это были бы уже его части. — Правильно. — А конецъ-то и начало суть предѣлъ каждой вещи. — Ка̀къ не предѣлъ. — Стало E. быть, одно безпредѣльно, если оно не имѣетъ ни начала, ни конца. — Безпредѣльно. — Слѣдовательно, и безъ образа оно, потому что не причастно ни круглоты, ни прямизны. — Какъ? — Круглота-то[45]; вѣроятно, есть то, у чего оконечности 138. вездѣ равно отстоятъ отъ средины. — Да. — А прямота-то[46], — у чего средина закрываетъ собою оба конца. — Такъ. — Поэтому одно, будь оно причастно прямой или круглой фигуры, имѣло бы части и было бы многимъ. — Конечно. — Если же оно не имѣетъ частей, то не есть ни прямое, ни круглое. — Правильно. — А будучи такимъ-то, не будетъ нигдѣ, потому что не будетъ ни въ иномъ, ни въ себѣ. — Какъ это? — Будучи въ иномъ, одно, вѣроятно, обнималось бы сферою того, въ чемъ заключено, и во многихъ мѣстахъ его прикасалось бы ко многому; тогда какъ одному, не причастному ни частей, ни круга, невозможно во многихъ мѣстахъ прикасаться къ кругу. — Невозможно. — А находясь само-то въ себѣ, оно себя же самого и обнимало бы, будучи не инымъ чѣмъ, какъ самимъ, хотя бы было и въ себѣ; потому что быть B. чему нибудь въ томъ, что не обнимаетъ, невозможно. — Невозможно. — Посему иное нѣчто было бы самое обнимающее, и иное — обнимаемое: — ибо то и другое, какъ цѣлое, будучи тѣмъ же, не будетъ вмѣстѣ страдать и дѣйствовать; и такимъ образомъ одно не было бы уже одно, а два. — Не было бы. — Стало быть, одно не находится, вѣроятно, ни въ себѣ, ни въ иномъ. — Не находится. — Смотри же, — будучи такимъ, можетъ ли оно стоять, или двигаться. — Почему же бы нѣтъ? — Потому что движимое-то или переносилось бы, или измѣнялось; вѣдь эти только и бываютъ движенія[47]. — Да. — C. Измѣняющееся же противъ себя одно, вѣроятно, не можетъ уже быть однимъ[48]. — Не можетъ. — Слѣдовательно, въ смыслѣ измѣненія-то, не движется. — Явно, что не движется. — Такъ не въ смыслѣ ли перенесенія? — Можетъ быть. — Но если одно переносится, то либо переносится въ томъ же мѣстѣ, вращаясь вокругъ себя, либо перемѣняетъ мѣсто, — одно на другое. — Необходимо. — Переносящееся же чрезъ вращаніе вокругъ себя по необходимости утверждается на срединѣ, и въ переносящемся около средины имѣетъ отличныя отъ себя части. D. Между тѣмъ тому, чему не свойственны ни средина, ни части, какая возможность вращаться вокругъ себя на срединѣ? — Никакой. — А перемѣняя мѣсто, оно бываетъ то тамъ, то здѣсь, и такимъ образомъ движется? — Да, если только движется. — Не показалось ли намъ невозможнымъ быть ему въ чемъ нибудь? — Да. — А бывать не менѣе ли еще возможно? — Не понимаю, какимъ образомъ. — Что̀ въ чемъ нибудь бываетъ, тому не необходимо ли, при вступленіи, еще не быть совсѣмъ въ томъ самомъ, и не быть болѣе внѣ того, какъ скоро оно уже вступило? — Необходимо. — Слѣдовательно, если будетъ подвергаться этому что нибудь иное, то, конечно, E. можетъ подвергаться только то, что имѣетъ части; ибо въ одно и то же время нѣчто, принадлежащее предмету, могло бы находиться уже въ томъ, и нѣчто — внѣ того; тогда какъ не имѣющее частей никакимъ образомъ не будетъ въ состояніи быть все внутри и вмѣстѣ внѣ чего нибудь. — Правда. — А тому, что и не имѣетъ частей, и не есть цѣлое, не гораздо ли еще невозможнѣе вступать въ бываніе, когда оно не вступаетъ ни частями, ни цѣлымъ? — Явно. — Стало быть, одно не перемѣняетъ мѣста ни какъ идущее куда 139. нибудь, ни какъ появляющееся въ чемъ нибудь, (и не движется) — ни какъ вращающееся на мѣстѣ, ни какъ измѣняющееся само въ себѣ. — Какъ видно, нѣтъ. — Слѣдовательно, одно не движется ни какимъ родомъ движенія. — Не движется. — Но и быть-то ему въ чемъ нибудь, говоримъ, тоже невозможно. — Да, говоримъ. — Стало быть, оно никогда не находится въ томъ же. — Почему такъ? — Потому что было бы уже въ томъ, въ чемъ находится, какъ въ томъ же[49]. — Конечно. — Да ему невозможно было также находиться ни въ себѣ, ни въ иномъ. — Конечно, невозможно. — Слѣдовательно, одно никогда не B. остается на мѣстѣ. — Видно, что нѣтъ. — А что никогда не остается на мѣстѣ, то̀ не находится въ покоѣ, и не стоитъ. — Да и нельзя. — Поэтому одно и не стоитъ, какъ видно, и не движется. — Такъ выходитъ. — Притомъ, оно не будетъ тожественно ни съ другимъ, ни съ собою, и опять, не будетъ отлично ни отъ себя, ни отъ другаго. — Какимъ же образомъ? — Будучи отлично отъ себя, оно, конечно, было бы отлично отъ одного, и уже не было бы одно. — Правда. — Будучи, притомъ, тожественно съ другимъ, оно было бы то̀ C. другое, и не было бы само; такъ что не было бы тѣмъ, что̀ есть, — однимъ, а отличнымъ отъ одного. — Конечно. — Стало быть, оно не будетъ ни тожественно съ другимъ, ни отлично отъ себя. — Не будетъ. — Не будетъ оно также отлично отъ другаго[50], пока будетъ одно; потому что одному нейдетъ быть отличнымъ отъ чего нибудь, а (идетъ) только отличному — отъ отличнаго, ничему больше. — Правильно. — Одно, чрезъ то самое, что оно — одно, не будетъ другимъ, — или думаешь? — Нѣтъ. — А если не чрезъ это, то и не чрезъ себя; когда же не чрезъ себя, то и не само; не будучи же отнюдь отличнымъ само въ себѣ, оно не будетъ отлично ни отъ чего. — D. Правильно. — Не будетъ оно однакожъ и тожественно съ собою. — Какъ не будетъ? — Природа одного не та же, что природа тожественнаго. — Почему такъ? — Потому, что когда что либо становится тожественно чему нибудь, является не одно. — А что же? — При множествѣ вещей, становится тожественнымъ многое, а не одно[51]. — Правда. — Но если одно и то же ничѣмъ не различаются, то, какъ скоро происходило бы что тожественное, всегда происходило бы одно, а когда E. одно, — то и тожественное. — Конечно. — Стало быть, если одно будетъ тожественно себѣ, то не будетъ одно съ собою[52], и такимъ образомъ, будучи однимъ, не будетъ одно. — Но это-то невозможно. — Слѣдовательно, невозможно и то, чтобы одно было отлично отъ другаго, или тожественно себѣ. — Невозможно. — Такимъ образомъ одно — отличнымъ ли то, или тожественнымъ — не будетъ ни въ отношеніи къ себѣ, ни въ отношеніи къ другому. — Не будетъ. — Не будетъ также ни подобнымъ чему нибудь, ни не подобнымъ, какъ въ отношеніи къ себѣ, такъ и въ отношеніи къ другому. — Почему же? — Потому что подобное какъ будто раздѣляетъ свойства тожественнаго. — Да. — А тожественное оказалось по природѣ 140. особымъ противъ одного-то. — Оказалось. — Но если бы одно получило нѣкоторое свойство быть особымъ противъ одного, то получило бы свойство быть больше, чѣмъ одно; а это невозможно. — Да. — Стало быть, одному никакъ не доступно свойство быть тожественнымъ — ни иному, ни себѣ. — Явно, что нѣтъ. — Слѣдовательно, и подобнымъ не можетъ оно быть — ни иному, ни себѣ. — Какъ видно, нѣтъ. — Да одному не доступно свойство быть и другимъ-то; ибо иначе въ немъ получилось бы больше, чѣмъ одно. — Конечно, больше. — То, что принимаетъ свойство отличія по отношенію къ себѣ или иному, было бы не подобно себѣ или иному, а что̀ свойство B. тожества — подобно[53]. — Правильно. — Но одно-то, какъ видно, никакъ не принимая свойства отличія, никакъ не не подобно ни себѣ, ни другому. — Конечно, нѣтъ. — Стало быть, одно не будетъ ни подобно, ни неподобно — ни себѣ, ни другому. — Явно, что нѣтъ. — А будучи такимъ-то, оно не будетъ ни равно, ни не равно, какъ себѣ, такъ и другому. — Какимъ же образомъ? — Какъ равное, оно будетъ той же мѣры съ тѣмъ, чему было бы равно. — Да. — Если же оно больше или меньше, по сравненію съ тѣмъ, чему соразмѣримо, то относительно къ C. меньшему будетъ имѣть мѣру высшую, а относительно къ большему — нисшую. — Да. — Съ чѣмъ же не соразмѣримо, — мѣрою будетъ иной разъ больше, другой — меньше. — Какъ же иначе. — Но возможно ли, чтобы не причастное тожества было или той же мѣры, или чего бы то ни было того же? — Невозможно. — А что̀ не той же мѣры, то не можетъ быть равно ни себѣ, ни иному. — Это-то явно. — Будучи же высшей или нисшей мѣры, — сколько будетъ мѣры, столько будетъ содержать и частей; и такимъ образомъ выйдетъ опять уже не одно, а D. столько, сколько будетъ мѣры. — Правильно. — Если же будетъ въ одну единицу мѣры, то вышло бы равно мѣрѣ; но это оказалось невозможнымъ, чтобы оно было равно чему нибудь. — Да, оказалось. — Стало быть, не причастное ни одной единицы мѣры, ни многихъ, ни немногихъ, и вообще не причастное того же, оно не будетъ, какъ видно, равно ни себѣ, ни иному, и опять, не будетъ ни больше, ни меньше — ни E. себя, ни другаго. — Безъ сомнѣнія. — Что же? кажется ли, что одно можетъ быть или старше, или моложе, или того же съ чѣмъ нибудь возраста. — Почему же бы нѣтъ? — Потому, что, имѣя тотъ же возрастъ, оно будетъ причастно равенству во времени и подобію либо себѣ, либо иному; мы же говорили, что одно не причастно ни подобія, ни равенства. — Да, конечно, говорили. — Что не причастно также ни неподобія, 141. ни неравенства, — и это говорили. — Конечно. — Какъ же можно быть ему либо старше, либо моложе чего нибудь, либо имѣть тотъ же съ чѣмъ нибудь возрастъ, если оно таково? — Никакъ. — Стало быть, одно не можетъ быть ни моложе, ни старше, ни имѣть тотъ же возрастъ — ни съ собою, ни съ инымъ. — Явно, что нѣтъ. — Да можетъ ли одно быть даже вообще во времени, если оно таково? Развѣ не необходимо, чтобы находящееся во времени становилось постоянно старше? — Необходимо. — Старшее-то не старше ли всегда младшаго? — Какъ же. — Слѣдовательно, то, что бываетъ старше себя, B. бываетъ вмѣстѣ и моложе себя, если то же самое имѣетъ выйти старше чего нибудь. — Какъ ты говоришь? — Вотъ какъ: одно, различающееся отъ другаго, не нуждается ни въ чемъ для различія, если уже есть различіе; и только, когда оно уже есть, — чтобы ему быть; когда оно сбылось, — чтобы сбыться; когда оно имѣетъ произойти, — чтобы ему произойти; когда же оно бываетъ, то нѣтъ нужды, сбылось ли, есть, или имѣетъ быть различіе, — лишь бы оно бывало, — и ничего больше[54]. — Да, необходимо. — Но старшее-то есть нѣчто отличное отъ младшаго, а не отъ чего инаго. — Конечно. — Стало быть, C. бывающее старше себя необходимо бываетъ также и моложе себя. — Походитъ. — Но по времени, конечно, оно не бываетъ ни больше себя, ни меньше, но и бываетъ, и есть, и было, и будетъ себѣ равновременно. — Да, необходимо и это. — Значитъ, необходимо, какъ видно, чтобы все, находящееся во времени-то и причастное ему, имѣло тотъ D. же само съ собою возрастъ, и было какъ старше, такъ вмѣстѣ и моложе себя. — Должно быть. — Но изъ такихъ свойствъ одному-то ничто не было причастно. — Да, не было. — Стало быть, ему не причастно и время, и оно существуетъ не во времени. — Конечно, нѣтъ, — какъ требуетъ этого, по крайней мѣрѣ, ходъ рѣчи. — Что же? было, сбылось, происходило, — не кажется ли это означеніемъ причастности времени когда-то[55] бывшаго? — И очень. — Что еще? будетъ, произойдетъ, сбудется, — не означается ли этимъ, E. что̀ будетъ потомъ? — Да. — А словами-то есть и бываетъ не на настоящее ли указывается? — Конечно, такъ. — Если же одно никакъ и никакого не причастно времени, то оно и не сбылось никогда, и не происходило, и не было, и теперь не сбывается, не происходитъ и не есть, и послѣ не произойдетъ, не сбудется и не будетъ. — Весьма справедливо. — А есть ли возможность пріобщиться сущности[56] иначе, какъ по которому нибудь изъ этихъ способовъ? — Нѣтъ. — Слѣдовательно, одно никакъ не причастно сущности. — Походитъ, что нѣтъ. — Поэтому одно совсѣмъ не существуетъ. — Явно, что нѣтъ. — Стало быть, оно не таково, чтобы ему быть однимъ: ибо тогда было бы оно уже существующимъ и причастнымъ сущности. Но одно, какъ видно, и не одно, и не существуетъ, 142. если положиться на такое разсужденіе. — Должно быть. — А что̀ не существуетъ, тому — не существующему — можетъ ли что принадлежать, либо какъ въ немъ, либо какъ его? — Не можетъ. — Стало быть, для него нѣтъ ни имени, ни слова, ни какого либо знанія, ни чувства, ни мнѣнія. — Явно, что нѣтъ. — Слѣдовательно, оно и не именуется, и не высказывается, и не мнится, и не познается, и ничто изъ его существенностей не чувствуется[57]. — Походитъ, что нѣтъ. — И такъ, возможно ли, чтобы въ отношеніи къ одному это было такъ? — Мнѣ кажется, нѣтъ.
Хочешь ли, опять сначала возвратимся къ предположенію, B. — иначе ли что нибудь представится намъ при восхожденіи? — Ужъ конечно, хочу. — И такъ, положивъ, что есть одно[58], намъ надо, говоримъ, согласиться между собою, какія могутъ выйти для него изъ этого послѣдствія. Не такъ ли? — Да. — Смотри же сначала.
Если одно есть, — возможно ли ему быть, не пріобщаясь сущности? — Невозможно. — Такъ она будетъ сущностію и одного, но не то же самое съ однимъ; ибо иначе не была бы его сущностію, и то одно не было бы ея причастно, — но все C. равно было бы говорить: «одно есть», и «одно — одно». Задача же теперь не въ томъ, что̀ произойдетъ, если «одно — одно», а что̀, если «одно есть». Такъ ли? — Конечно, такъ. — Поэтому словомъ «есть» здѣсь означается иное, чѣмъ словомъ «одно». — Необходимо. — Такъ иное ли выражается положеніемъ, что одно причастно сущности, чѣмъ то, когда кто сказалъ бы кратко, что одно есть? — Конечно, не иное. — Скажемъ опять: Одно есть; — что же выйдетъ изъ этого? Наблюдай-ка: это предположеніе не принимаетъ ли необходимо одно въ значеніи чего-то состоящаго изъ частей? — Какъ? — Вотъ какъ: если D. слово «есть» принадлежитъ тому, что̀ одно, и слово «одно» — тому, что есть, а сущность и одно — не то же, и однакожъ принадлежатъ тому, что мы положили какъ сущее одно; то не необходимо ли, чтобы само одно было цѣлымъ, а одно и сущее — его частями? — Необходимо. — Но ту и другую изъ этихъ частей назовемъ ли мы только частію, или часть-то надобно назвать частію цѣлаго? — Цѣлаго. — И цѣлое, стало быть, E. есть то, что — одно и имѣетъ части. — Конечно. — Такъ что же? Та и другая изъ этихъ частей одного сущаго, — одно и сущее, — отдѣляются ли — либо одно отъ части сущаго, либо сущее отъ части одного[59]? — Едва ли. — Слѣдовательно, опять та и другая изъ частей содержитъ въ себѣ одно и сущее, и самая малая часть состоитъ также изъ двухъ этихъ частей. Такимъ же точно образомъ всегда: какая бы ни была часть, — въ ней непремѣнно заключаются эти части; потому что одно непремѣнно имѣетъ въ себѣ сущее, а сущее имѣетъ одно; такъ что всегда необходимо выходитъ двойство, а единство никогда. — 143. Безъ сомнѣнія. — Стало быть, одно, какъ сущее, не будетъ ли такъ-то безпредѣльно многое. — Походитъ. — Давай-ка разсмотримъ еще и такъ[60]. — Какъ? — Одно, говоримъ, причастно сущности, поколику оно есть? — Да. — По этой-то причинѣ одно явилось многимъ. — Такъ. — Что же? само одно, которое, говоримъ, причастно сущности, если мы возьмемъ его само по себѣ, только разсудкомъ, безъ того, чего оно причастно, явится ли чисто однимъ, или это само будетъ многое? — Я думаю, однимъ. — Посмотримъ-ка: не необходимо ли, чтобы другое B. была его сущность, и другое — само оно, если одно — не сущность, но есть одно, сдѣлавшееся причастнымъ сущности? — Необходимо. — Если же другое — сущность и другое — одно, то не оттого выходитъ другимъ одно, что одно существуетъ, и не оттого — сущность, что сущность есть, но они взаимно отличны въ силу отличнаго и инаго[61] — Конечно, такъ. — Такъ что отличное не тожественно ни съ однимъ, ни съ сущностію. — Какъ же. — Что же? если бы мы избрали изъ нихъ, все равно, либо сущность и отличное, либо сущность и одно, C. либо одно и отличное, то въ каждомъ избраніи избираемъ не двоичное ли что нибудь, къ чему можно правильно приложить названіе оба? — Какъ? — Вотъ какъ: можно ли сказать сущность? — Можно. — И тотчасъ сказать одно. — И это можно. — Такъ называется не то ли и другое изъ нихъ? — Да. — Что же, когда я скажу сущность и одно, — развѣ это не оба? — Конечно. — Значитъ, то же, когда — сущность и отличное, либо отличное и одно, и такъ во всѣхъ случаяхъ, — каждый D. разъ я говорю оба? — Да. — Но къ чему правильно прилагается слово оба, въ томъ возможно ли обоимъ-то быть, а двумъ нѣтъ? — Невозможно. — А въ чемъ были два, есть ли какая нибудь возможность тому или другому изъ нихъ не быть однимъ? — Никакой. — Стало быть, когда они сходятся отдѣльно по два, то каждое отдѣльное будетъ и одно. — Явно. — Если же каждое изъ нихъ есть одно, то, по сложеніи какого либо одного съ какою бы то ни было парою ихъ, не выйдетъ ли всего три? — Да. — Но три не есть ли нечетъ, а два — четъ? — Какъ же иначе. — Что же теперь? когда есть два, E. не необходимо ли есть и дважды, а когда три — трижды, если два предполагаетъ дважды одно, а три — трижды одно? — Необходимо. — Но гдѣ есть два и дважды, тамъ не необходимо ли быть дважды-двумъ? а гдѣ есть три и трижды, тамъ не необходимо ли тоже быть трижды-тремъ? — Ка̀къ не необходимо. — Что еще? гдѣ есть три и есть дважды, и гдѣ есть два и есть трижды, тамъ не необходимо ли быть дважды-тремъ и трижды-двумъ? — Совершенно необходимо. — Стало 144. быть, необходимо быть и четно-чету, и нечетно-нечету, и нечетно-чету, и четно-нечету. — Это такъ. — А если это такъ, то остается ли, думаешь, какое нибудь число, которое не являлось бы необходимо? — Отнюдь нѣтъ. — Слѣдовательно, если есть одно, то необходимо быть и числу. — Необходимо. — А когда есть число, выйдетъ многое; и вещи, по множеству, будутъ безпредѣльны. Развѣ число, по множеству, не безпредѣльно, если оно бываетъ причастно и сущности? — Конечно, безпредѣльно. — Но какъ скоро все число причастно сущности, то и каждая часть числа не будетъ ли B. причастна ея? — Да. — Стало-быть, сущность раздѣлилась по всему множеству вещей, и не отступаетъ ни отъ одной существенности, — какъ наименьшей, такъ и наибольшей? Или объ этомъ нелѣпо и спрашивать? ибо ка̀къ сущность-то могла бы отступать отъ существенностей? — Никакъ. — Слѣдовательно, она раздроблена до послѣдней возможности — по наименьшему и наибольшему, и по всячески существующему, разчленена какъ ничто иное, и частей сущности — безъ конца. — Такъ. C. — Стало быть, части ея многочисленны. — Конечно, многочисленны. — Такъ что же? есть ли какая изъ нихъ, которая хотя и есть часть сущности, однако не часть[62]? — Да какъ же это могло бы быть? — Но если она есть, то необходимо ей, думаю, пока есть, всегда быть чѣмъ либо однимъ, и не быть однимъ невозможно. — Необходимо. — Стало быть, всякой отдѣльной части сущности присуще одно, не оставляющее ни меньшей, ни большей части, и никакой иной. — Такъ. D. — Будучи же повсюду однимъ, не есть ли оно вмѣстѣ цѣлое? Сообрази это. — Соображаю, и вижу, что это невозможно. — Стало быть, оно разчленено, если не есть цѣлое; ибо присоединяться ко всѣмъ вмѣстѣ частямъ сущности будетъ возможно, вѣроятно, не иначе, какъ разчленившись. — Да. — А разчленившемуся-то крайне необходимо быть столькимъ, сколько частей. — Необходимо. — Слѣдовательно, мы неправду недавно говорили, полагая, будто бы сущность раздѣлена на весьма многія части; вѣдь она въ своемъ дѣленіи, по числу E. частей, не больше одного, но, какъ видно, равна одному, такъ какъ ни сущее не разстается съ однимъ, ни одно съ сущимъ, но эти два всегда и во всемъ уравниваются. — Представляется совершенно такъ. — Стало быть, само одно, раздробленное сущностію, есть многое и, по множеству, безпредѣльное. — Явно. — Слѣдовательно, не только сущее есть многое, но и одному, раздѣленному сущимъ, необходимо быть многимъ. — Безъ сомнѣнія, такъ. — И однакожъ, такъ какъ части суть части именно цѣлаго, то, по цѣлому, одно будетъ опредѣленно. Развѣ части не объемлются цѣлымъ? — Необходимо. 145. — А объемлющее-то будетъ предѣлъ. — Ка̀къ не предѣлъ? — Стало быть, одно, какъ сущее, вѣроятно, есть и одно и многое, и цѣлое и части, и опредѣленное и, по множеству, безпредѣльное. — Явно. — А если оно опредѣленно, то не имѣетъ ли крайностей? — Необходимо. — Что же? если оно — цѣлое, то не имѣетъ ли начала, средины и конца[63]? Развѣ возможно что нибудь цѣлое, безъ этихъ трехъ? И если бы отпало хотя одно изъ нихъ, — будетъ ли уже цѣлое? — Не будетъ. — Такъ B. одно имѣетъ, какъ видно, и начало, и конецъ, и средину. — Имѣетъ. — Но средина-то одинаково отстоитъ отъ крайностей, потому что иначе не была бы и срединою. — Конечно, нѣтъ. — Будучи же такимъ, одно причастно, какъ видно, и какой нибудь фигуры, напримѣръ, прямолинейной, круглой, или иной, смѣшанной изъ обѣихъ. — Конечно, причастно. — А съ такимъ видомъ не будетъ ли оно и въ себѣ, и въ иномъ[64]? — Какъ? — Вѣроятно, каждая изъ его частей находится въ цѣломъ, и ни одна внѣ цѣлаго. — Такъ. — И всѣ части объемлются цѣлымъ? — Да. — И одно составляютъ именно всѣ C. его части, — не больше что нибудь и не меньше, какъ всѣ. — Конечно, не больше и не меньше. — Поэтому одно не есть ли и цѣлое? — Какъ не цѣлое. — Слѣдовательно, если всѣ части находятся въ цѣломъ, если всѣ онѣ составляютъ одно и само цѣлое, и всѣ объемлются цѣлымъ; то одно будетъ обнимаемо однимъ, и такимъ образомъ одно будетъ уже само въ себѣ. — Явно. — Но съ другой стороны, опять, цѣлое-то — не въ частяхъ, ни во всѣхъ, ни въ нѣкоторыхъ; вѣдь если во всѣхъ, то необходимо и въ одной, такъ какъ, не находясь въ одной, оно, вѣроятно, не могло бы уже находиться и во D. всѣхъ-то. И если эта одна есть одна изъ всѣхъ, цѣлаго же въ ней нѣтъ, то какъ будетъ оно заключаться во всѣхъ? — Никакъ. — Равно и не въ нѣкоторыхъ изъ частей; ибо если бы цѣлое находилось въ нѣкоторыхъ, то большее заключалось бы въ меньшемъ, что невозможно. — Конечно, невозможно. — Но какъ скоро, цѣлаго нѣтъ ни во многихъ частяхъ, ни въ одной, ни во всѣхъ, то не необходимо ли быть ему или въ другомъ чемъ либо, или уже не быть нигдѣ[65]? — Необходимо. E. — Не будучи же нигдѣ, оно было бы ничто; а будучи цѣлымъ и находясь не въ себѣ, не необходимо ли будетъ оно въ иномъ? — Конечно. — И такъ, поколику одно есть цѣлое, оно находится въ иномъ, а поколику существуетъ во всѣхъ частяхъ, оно — само въ себѣ; такимъ образомъ одно, необходимо, и само въ себѣ, и въ другомъ. — Необходимо. — Если же одно по природѣ таково, то не необходимо ли и двигаться ему, и стоять[66]? — Какимъ образомъ? — Оно, вѣроятно, стоитъ, если находится само въ себѣ; потому что, будучи въ одномъ и не исходя изъ него, оно будетъ въ томъ же, въ себѣ. — 146. Конечно, такъ. — А что пребываетъ всегда въ томъ же, тому, вѣроятно, необходимо всегда стоять. — Конечно. — Что же? всегда находящемуся въ другомъ не необходимо ли, напротивъ, никогда не быть въ томъ же, никогда не бывая въ томъ же, никогда не стоять, а никогда не стоя, всегда двигаться? — Такъ. — Стало быть, необходимо, чтобы одно, будучи въ себѣ и въ другомъ, всегда двигалось и стояло. — Явно. — Притомъ, оно должно быть и тожественно-таки[67]съ собою, и отлично отъ себя; равно какъ и въ отношеніи къ другимъ вещамъ[68] — отожествляться съ ними и отличаться B. отъ нихъ, — если принадлежатъ ему прежде упомянутыя свойства. — Какъ? — Все ко всему, вѣроятно, относится такъ: оно или то же, или отлично; или если не то же и не отлично, то, можетъ быть, составляетъ часть того, къ чему такъ относится, или же стоитъ къ нему въ отношеніи цѣлаго къ своей части[69]. — Явно. — Такъ само одно есть ли часть себя? — Отнюдь. — Слѣдовательно, не будетъ и цѣлымъ самого себя, какъ бы части, стоя въ отношеніи къ себѣ, какъ къ части. — Потому что это невозможно. — Но одно отлично ли отъ одного? — Ну, нѣтъ. — Стало быть, оно не C. отлично и отъ себя-то. — Конечно, нѣтъ. — Такъ если оно само въ отношеніи къ себѣ не есть ни отличное, ни цѣлое, ни часть, то не необходимо ли уже быть ему самому для себя тѣмъ же? — Необходимо. — Что же теперь? тому, что находится въ иномъ мѣстѣ отъ себя, пребывающаго въ самомъ себѣ, не необходимо ли ему быть отличнымъ отъ себя, если оно будетъ инуду? — Мнѣ кажется. — А такимъ дѣйствительно представилось намъ одно, что оно находится вмѣстѣ и само въ себѣ, и въ другомъ. — Да, представилось. — Стало быть, такимъ-то образомъ[70] одно, какъ видно, отлично D. отъ себя. — Походитъ. — Такъ что же? если нѣчто отъ чего нибудь отлично, то не отъ отличнаго ли будетъ отлично? — Необходимо. — Поэтому, что — не одно[71], все такое не отлично ли отъ одного, равно какъ одно — отъ того, что̀ не одно? — Ка̀къ не отлично. — Стало быть одно будетъ отлично отъ инаго. — Отлично. — Смотри же, само тожественное и отличное не противны ли между собою? — Ка̀къ не противны. — Такъ захочетъ ли то же быть въ отличномъ, или отличное — въ томъ же? — Не захочетъ. — Слѣдовательно, если отличное никогда не бываетъ въ томъ же, то нѣтъ ничего изъ существенностей, въ чемъ отличное пребывало бы когда нибудь; ибо если бы оно было въ чемъ нибудь E. когда нибудь, то тѣмъ временемъ отличное было бы въ томъ же. Не такъ ли? — Такъ. — А какъ оно никогда не бываетъ въ томъ же, то и ни въ чемъ существенномъ никогда не можетъ быть[72] отличнаго. — Правда. — Стало быть, отличное не находится ни въ томъ, что̀ не одно, ни въ одномъ. — Ужъ конечно, нѣтъ. — Поэтому не чрезъ отличное-то будетъ отлично одно — отъ того, что̀ не одно, и то, что̀ не одно, — отъ одного. — Конечно, нѣтъ. — Но, не пріобщаясь отличнаго, они даже и чрезъ самихъ-то себя взаимно не будутъ отличны. — Ка̀къ быть. — Если же они не отличны ни 147. чрезъ себя, ни чрезъ отличное, то не совершенно ли ускользнетъ всякое взаимное различіе между ними? — Ускользнетъ. — Но вѣдь то, что̀ не одно, не причастно и одного-то; ибо иначе было бы оно не не одно, а нѣкоторымъ образомъ одно. — Правда. — То, что не одно, не было бы также и числомъ[73]; потому что, имѣя число-то, оно та̀къ вовсе и не было бы не однимъ. — Ужъ конечно, нѣтъ. — Что же? то, что не одно, не представляетъ ли собою части одного? Или та̀къ не одно было бы причастно одного? — Было бы причастно. — Слѣдовательно, если всячески то̀ есть одно, а это — не одно, то одно не будетъ ни частью того, что не B. одно, ни цѣлымъ изъ тѣхъ частей; и наоборотъ, то, что не одно, не представится ни частями одного, ни цѣлымъ по отношенію къ одному, какъ части. — Конечно, нѣтъ. — Но мы сказали, что вещи, если онѣ ни части, ни цѣлое, ни взаимно различны, будутъ между собою тѣмъ же. — Да, сказали. — Скажемъ ли, стало быть, что и одно, коли оно та̀къ относится къ тому, что не одно, есть то же[74] съ нимъ? — Скажемъ. — Стало быть, одно, какъ видно, отлично и отъ иныхъ вещей, и отъ себя, равно какъ тожественно и съ ними, и съ собою. — По ходу-то разсужденія, должно быть, C. такъ. — Такъ не будетъ ли оно и подобно, и не подобно себѣ и инымъ вещамъ? — Можетъ быть. — Если вѣдь явилось оно отличнымъ отъ иныхъ вещей, то и иныя вещи, вѣроятно, будутъ отличны отъ него. — Какъ же. — И не такъ же ли оно отлично отъ иныхъ вещей, какъ иныя вещи отличны отъ него, — ни больше, ни меньше? — Почему бы нѣтъ. — Если же ни больше, ни меньше, то одинаково. — Да. — Отсюда, насколько получило оно свойство быть отличнымъ отъ иныхъ вещей, а иныя вещи, равномѣрно, — отъ него; настолько получили свойство и быть тожественными — одно съ иными вещами, и иныя вещи съ однимъ. — Какъ ты говоришь? — Вотъ какъ: каждое изъ именъ не D. прилагаешь ли ты къ чему нибудь? — Прилагаю. — Такъ что же? то же самое имя не произносишь ли и много разъ, а не однажды? — Произношу. — Но если, выговаривая его однажды, ты называешь то, чего оно имя, то, выговаривая часто, — развѣ уже не то? Или, однажды ли, часто ли произносишь то самое имя, — крайне необходимо тебѣ всегда то̀ же самое и выражать? — Какъ же. — Не придается ли чему нибудь и отличное въ значеніи имени? — Конечно. — Стало быть, когда ты E. произносишь его, — однажды ли, часто ли, — не къ иному чему прилагаешь и не иное что называешь, какъ то, чему оно было именемъ. — Необходимо. — Поэтому, когда мы говоримъ, что иное отлично отъ одного и что одно отлично отъ инаго, тогда слово отлично, хоть и произносимъ его дважды, прилагаемъ ничуть не къ иной, а все къ той же природѣ, которой оно было именемъ. — Конечно, такъ. — Стало быть, поскольку одно отлично отъ иныхъ вещей и иныя вещи отличны отъ одного, постольку одно, въ силу именно того же свойства 148. отличія, испытываетъ не иное, но то же самое, что и другія вещи. Но что̀ испытываетъ то самое, то подобно. Не такъ ли? — Да. — И поскольку одному свойственно быть отличнымъ отъ иныхъ вещей, постольку же каждое каждому подобно[75]; потому что каждое отъ каждаго отлично. — Походитъ. — Но подобное-то противно не подобному. — Да. — Равно и отличное — тожественному. — И это. — Да и то-то однакожъ оказалось, что одно тожественно съ иными вещами. — Конечно, оказалось. — Но быть тѣмъ же съ иными вещами, — это-то B. свойство противно другому — быть отличнымъ отъ иныхъ вещей. — Конечно. — А поколику отлично-то, оно оказалось подобнымъ. — Да. — Стало быть, при тожествѣ оно будетъ не подобно, въ силу свойства, противнаго свойству уподобляющему; — вѣдь для уподобленія служило отличіе. — Да. — Значитъ, тожество сдѣлаетъ его[76] не подобнымъ; иначе не будетъ противно отличному. — Походитъ. — Стало быть, одно будетъ подобно и не подобно прочимъ вещамъ: поколику C. отлично, — подобно, поколику тожественно, — не подобно. — Да, будетъ, какъ видно, и такое отношеніе. — Притомъ и вотъ какое. — Какое? — Поколику испытало оно то же, испытало не иное; испытавъ не иное, оно не неподобно, а ставъ не неподобнымъ, уподобилось; но если испытало иное, оно становится инымъ, а будучи инымъ, оно не подобно[77]. — Ты правду говоришь. — Стало быть, одно, будучи тожественно инымъ вещамъ и отлично отъ нихъ, какъ по обоимъ свойствамъ, такъ и по каждому изъ нихъ порознь, будетъ подобно и не подобно инымъ вещамъ. — Конечно. D. — Поэтому и себѣ такимъ же образомъ, — такъ какъ оказалось оно и отличнымъ отъ себя, и тожественнымъ съ собою, — по обоимъ свойствамъ и по каждому порознь, окажется подобнымъ и не подобнымъ. — Необходимо. — Что же теперь относительно того[78], касается ли одно себя и иныхъ вещей, или не касается, — какъ это будетъ? Наблюдай. — Наблюдаю. — Вѣдь одно оказалось существующимъ въ себѣ, какъ въ цѣломъ. — Правильно. — Но одно не находится ли и въ иныхъ вещахъ? — Да. — Стало быть, поскольку находится оно въ иныхъ вещахъ, постольку касается ихъ; а поскольку E. заключается въ себѣ, постольку встрѣчаетъ препятствіе касаться иныхъ вещей и, будучи въ себѣ, касается само себя. — Явно. — Такимъ образомъ одно касается и себя, и иныхъ вещей. — Касается. — Что же тутъ-то? все, имѣющее коснуться чего нибудь, не должно ли лечь рядомъ близъ того, чего имѣетъ коснуться, занимая мѣсто, смежное съ другимъ, въ которомъ если бы лежало, касалось бы его? — Необходимо. — Стало быть, одно, если оно имѣетъ коснуться само себя, должно лечь какъ разъ рядомъ за собою и занять мѣсто, смежное съ тѣмъ, въ которомъ само находится[79]. — Конечно, должно. — И если бы одно было два, то сдѣлало бы это, и въ одно время находилось бы въ 149. двухъ мѣстахъ; но пока оно одно, вѣдь не захочетъ? — Конечно, не захочетъ. — Стало быть, та же необходимость требуетъ, чтобы одно и не было двумя, и не касалось само себя. — Та же. — Да одно не будетъ касаться и иныхъ вещей. — Почему такъ? — Потому, что имѣющее коснуться, представляя нѣчто особое, должно, говоримъ, слѣдовать за тѣмъ, чего имѣетъ коснуться, такъ чтобы третьяго между ними ничего не было. — Правда. — Слѣдовательно, должно быть по крайней мѣрѣ два, если имѣетъ быть прикосновеніе. — Должно. — Когда же къ двумъ присоединится потомъ третье, вещей будетъ B. три, а прикосновеній два. — Да. — И такимъ образомъ, съ присоединеніемъ одного члена, всегда прибавляется и одно прикосновеніе, и выходитъ, что прикосновеній противу числа членовъ будетъ однимъ меньше; ибо насколько два первые члена превысили прикосновенія, будучи числомъ больше послѣднихъ, настолько и все дальнѣйшее число ихъ возвышается надъ всѣми прикосновеніями; такъ какъ далѣе къ тому числу C. ихъ прибавляется по единицѣ и къ прикосновеніямъ вмѣстѣ по одному прикосновенію. — Правильно. — И такъ, сколько бъ ни было существенностей, — прикосновеній всегда меньше ихъ единицею. — Правда. — Но если есть только одно-то, а двоицы нѣтъ, — прикосновеніе будетъ невозможно. — Конечно, невозможно. — Но иное, въ разсужденіи одного, говоримъ, и не есть одно, и не причастно его, какъ скоро оно есть иное. — Конечно, нѣтъ. — Если же въ иномъ нѣтъ одного, то въ иномъ, стало быть, нѣтъ и числа. — Ка̀къ быть. — Слѣдовательно, иное не есть ни одно, ни два, и не имѣетъ никакого D. имени, принадлежащаго другому числу. — Не имѣетъ. — Стало быть, только одно есть одно, а двоицы не будетъ. — Явно, что не будетъ. — А когда нѣтъ двоицы, — нѣтъ и прикосновенія. — Нѣтъ. — Если же нѣтъ прикосновенія, то ни одно не касается инаго, ни иное — одного. — Конечно, не касается. — Такъ по всему этому одно и касается инаго и себя, и не касается[80]. — Походитъ. — Не есть ли оно также равно и не равно какъ себѣ, такъ и иному? — Какъ? — Если бы одно было больше или меньше, чѣмъ иное, либо, E. опять, иное больше или меньше, чѣмъ одно, то, — не правда ли, — не тѣмъ, что одно есть одно, а иное — иное по отношенію къ одному, — не этими-то самыми сущностями были бы они больше или меньше другъ друга; но когда бы, кромѣ того, что оба эти члена таковы, присоединилось къ нимъ равенство, они были бы между собою равны, а если бы къ тому — великость, къ этому — малость, — напримѣръ, къ одному великость, къ иному малость, — то къ которому виду подошла бы великость, тотъ былъ бы больше, а къ которому — малость, тотъ меньше? — Необходимо. — Значитъ, такіе какіе-то виды — великость и малость — дѣйствительно есть? Потому что, если бы не было-то ихъ, они, вѣроятно, не обнаруживали бы взаимной противности и не находились бы въ сущемъ. — Ка̀къ находиться бы. — И такъ, когда малость находится въ одномъ, — 150. находится она или въ немъ цѣломъ, или въ его части. — Необходимо. — Что же? если будетъ находиться въ цѣломъ, то не такъ ли, что либо распространится, вровень съ однимъ, по всей его цѣлости, либо обойметъ его? — Явно. — Но малость, будучи вровень съ однимъ, не будетъ ли равна ему, а объемля его, не будетъ ли больше? — Ка̀къ не будетъ. — А возможно ли, чтобы малость была равна чему нибудь, или больше чего нибудь, и производила дѣла великости и равенства, а не свои? — Невозможно. — Стало быть, въ цѣломъ B. одномъ не будетъ малости, а развѣ въ части. — Да. — Но даже и въ части-то не будетъ; а иначе она сдѣлаетъ то же, что сдѣлала въ отношеніи къ цѣлому, то есть, будетъ или равна, или больше той части, въ которой всякій разъ находится. — Необходимо. — Слѣдовательно, малость, не находясь ни въ части, ни въ цѣломъ, не будетъ содержаться ни въ чемъ изъ существенностей; такъ что не будетъ ничего малаго, кромѣ самой малости. — Походитъ, что нѣтъ. — Стало быть, не будетъ въ немъ и великости: ибо тогда было бы нѣчто C. иное большее, кромѣ самой великости, — то, въ чемъ содержалась бы великость, и притомъ — при отсутствіи само̀й малости, которую то, если оно велико, необходимо превышало бы; но это невозможно, такъ какъ малость не находится ни въ чемъ. — Правда. — Между тѣмъ сама великость не инаго чего больше, какъ самой малости, и малость не инаго чего меньше, какъ самой великости. — Конечно, не инаго. — Стало быть, иное, не имѣя ни великости, ни малости, и не больше, и не меньше одного; да и сами эти (идеи) заключаютъ въ себѣ D. силу превышать и быть превышаемыми не въ отношеніи къ одному, а въ отношеніи лишь другъ къ другу; и одно опять, не имѣя ни великости, ни малости, не будетъ ни больше, ни меньше какъ ихъ самихъ, такъ и инаго. — По этому-то явно. — Если же одно и не больше, и не меньше инаго, то не необходимо ли, чтобы оно и не превышало послѣдняго, и не было имъ превышаемо? — Необходимо. — А что̀ и не превышаетъ-то, и не бываетъ превышаемо, тому крайне необходимо быть вровень; будучи же вровень, быть равнымъ[81]. E. — Ка̀къ не быть. — Но вѣдь таково будетъ и само-то одно въ отношеніи къ себѣ: не имѣя въ себѣ ни великости, ни малости, оно не можетъ ни превышать себя, ни превышаться собою, но, будучи вровень, будетъ равно себѣ. — Конечно, такъ. — Стало быть, одно будетъ равно[82] себѣ и иному. — Явно. — Однакожъ, будучи въ себѣ-то, оно будетъ и около себя, извнѣ: какъ объемлющее, оно больше себя, а какъ объемлемое, меньше. Такимъ образомъ одно будетъ больше 151. и меньше само себя. — Конечно, будетъ. — Впрочемъ и то необходимо, что внѣ одного и инаго нѣтъ ничего. — Какъ не необходимо. — И то, что всегда сущее-то должно быть гдѣ нибудь. — Да. — Но что находится въ чемъ нибудь, то̀ не будетъ ли содержаться въ большемъ, какъ меньшее? Вѣдь одному находиться въ другомъ возможно не иначе. — Конечно. — А такъ какъ ничто другое не существуетъ особо отъ одного и инаго, эти же должны содержаться въ чемъ нибудь; то не необходимо ли уже быть имъ взаимно одному въ другомъ, — иному въ одномъ, а одному въ иномъ, или не быть нигдѣ? — Явно. — Стало быть, если одно находится B. иномъ, то иное, объемля одно, будетъ больше его, а одно, объемлемое инымъ, — меньше его. Когда же иное находится въ одномъ, одно, по той же самой причинѣ, будетъ больше инаго, а иное — меньше одного. — Походитъ. — Стало быть, одно и равно, и больше, и меньше — какъ само себя, такъ и инаго. — Явно. — Но если оно и больше, и меньше, C. и равно себѣ и иному, то, конечно, на извѣстное число равныхъ, бо̀льшихъ и меньшихъ мѣръ, — а какъ скоро мѣръ, то и частей. — Какъ же иначе. — Будучи же равныхъ, бо̀льшихъ и меньшихъ мѣръ, оно и числомъ будетъ меньше и больше само себя и инаго, а потому будетъ также и равно какъ себѣ, такъ и иному. — Какъ? — Чего оно больше, въ отношеніи къ тому будетъ имѣть больше и мѣръ, — а сколько мѣръ, столько и частей; такимъ же образомъ, если чего оно меньше; то же — если чему равно. — Такъ. — Поэтому, будучи больше и меньше D. себя, или равно себѣ, не будетъ ли оно бо̀льшихъ, равныхъ или меньшихъ мѣръ сравнительно съ собою? а когда мѣръ, то и частей? — Какъ не будетъ! — Стало быть, имѣя равное съ собою число частей, оно будетъ, по количеству, равно себѣ, при большемъ же числѣ ихъ, больше себя, а при меньшемъ — меньше. — Явно. — Не такъ ли одно будетъ относиться и къ иному? Когда оно оказывается больше инаго, — не необходимо ли ему быть и числомъ больше инаго, а когда меньше, — меньше? Или какъ скоро оно равно иному по величинѣ, не необходимо ли ему быть равнымъ и по количеству? — Необходимо. — Такимъ образомъ одно будетъ E. опять, какъ видно, числомъ и равно, и больше, и меньше какъ само себя, такъ и инаго[83]. — Будетъ. — Одно не причастно ли также и времени[84], такъ что есть и бываетъ моложе и старше какъ само себя, такъ и инаго, и не моложе и не старше ни себя, ни инаго, какъ причастное времени? — Какъ? — Если одно есть, то, вѣроятно, приходится ему быть. — Да. — А быть иное ли что выражаетъ, какъ не причастность сущности времени настоящему, какъ было есть 152. общеніе сущности съ временемъ прошедшимъ, а будетъ — съ временемъ будущимъ? — Конечно, это самое. — Значитъ, если оно причастно бытія, то причастно и времени. — Конечно. — Именно, времени идущаго? — Да. — А когда идетъ оно впередъ съ временемъ, всегда бываетъ старше себя. — Необходимо. — Не помнимъ ли мы, что старшее бываетъ старше, когда бываетъ младшее? — Помнимъ. — Поэтому такъ какъ одно бываетъ старше себя, то не становится ли оно старшимъ въ той мѣрѣ, какъ бываетъ младшимъ? — B. Необходимо. — Значитъ, такимъ образомъ бываетъ оно и моложе, и старше себя. — Да. — Не старше ли оно тогда, когда бываетъ въ теперешнемъ времени, находящемся между было и будетъ? Вѣдь идя отъ нѣкогда къ потомъ, оно не минуетъ теперь. — Конечно, нѣтъ. — И не удерживается ли оно тогда отъ стремленія стать старше, какъ только попадаетъ на C. теперь, такъ что не становится, а уже есть старше? Вѣдь въ движеніи впередъ его никогда не нагоняетъ теперь; ибо идущему впередъ свойственно касаться обоихъ — и теперь, и потомъ, поколику теперь оставляетъ, а потомъ встрѣчаетъ, находясь между тѣмъ и другимъ — между потомъ и теперь. — Правда. — Но если въ самомъ дѣлѣ необходимость требуетъ, чтобы ничто бывающее не миновало D. теперь, то, попавъ въ него, оно всегда задерживается въ бытіи и въ тотъ мигъ есть то, чѣмъ случилось ему стать. — Явно. — Стало быть, и одно, когда, становясь старше, попадаетъ оно на теперь, задерживается въ бытіи и въ то мгновеніе есть старше. — Конечно, такъ. — Но не того ли оно старше есть, чего старше стало, а стало оно старше не себя ли? — Да. — Старшее же не есть ли старше младшаго? — Есть. — И стало быть, одно, когда, становясь старше, попадаетъ на E. теперь, тогда есть моложе себя. — Необходимо. — Однакожъ теперь всегда присуще одному, въ теченіе всего его бытія; потому что одно всегда есть теперь, когда бы оно ни было. — Какъ не есть! — Стало быть, одно всегда есть и бываетъ какъ старше себя, такъ и моложе. — Походитъ. — Но большее ли, или равное съ собою время есть оно или бываетъ? — Равное. — А если равное-то время и есть и бываетъ, то оно имѣетъ тотъ же возрастъ. — Какъ же иначе. — Имѣющее же тотъ самый возрастъ — ни старше, ни моложе. — Конечно, нѣтъ. — Стало быть, одно, когда оно и бываетъ и есть равное съ самимъ собою время, — не бываетъ и не есть ни моложе, ни старше[85] себя. — Мнѣ кажется, 153. нѣтъ. — Что же теперь по отношенію къ иному? — Не могу сказать. — Но то-то однакожъ можешь сказать, что вещей иныхъ по отношенію къ одному, — если онѣ другія, а не другое, — больше чѣмъ одно; ибо если бы вещи были другое, то были бы одно; а такъ какъ онѣ другія, то ихъ больше одного. — Больше. — И онѣ имѣютъ количество. — Конечно, имѣютъ. — Будучи же количествомъ, онѣ будутъ причастны бо́льшаго числа, нежели одно. — Какъ не будутъ. — Такъ что же? по отношенію къ числу, большее ли, скажемъ, является и явилось сначала, или меньшее? — Меньшее. — Значитъ, самое меньшее — первое; а это — одно. Не такъ ли? — Да. — B. Стало быть, изъ всего, что имѣетъ число, одно явилось первымъ. Но и всѣ иныя вещи имѣютъ число, если онѣ — иныя, а не иное. — Конечно, имѣютъ. — Явившись первымъ-то, одно явилось, думаю, прежде, а иныя вещи — послѣ. Явившееся же послѣ моложе явившагося прежде. Такимъ образомъ и прочія вещи будутъ моложе одного, а одно — старше иныхъ вещей[86] — Конечно, будутъ. — Что же это-то? Вопреки ли своей природѣ произошло одно, — или это невозможно? — Невозможно. — Вѣдь одно-то, какъ оказалось, имѣетъ C. части; а если имѣетъ оно части, то и начало, и конецъ, и средину. — Да. — Но не прежде ли всего является начало, — какъ у самого одного, такъ и у каждой изъ иныхъ вещей, и не послѣ ли начала — все прочее, до самаго конца? — Какъ же. — А все это прочее, скажемъ, суть части цѣлаго и одного; само же то явилось однимъ и цѣлымъ вмѣстѣ съ концомъ. — Да, скажемъ. — Но конецъ-то, думаю, является какъ самое послѣднее, и происходить вмѣстѣ съ нимъ D. лежитъ въ природѣ одного; такъ что если само одно необходимо является не вопреки природѣ, то, происшедши вмѣстѣ съ концомъ, оно должно, по природѣ, явиться въ заключеніе всего. — Явно. — Стало быть, одно моложе иныхъ вещей, а иныя вещи старше одного[87]. — Такъ опять представляется мнѣ. — Что же далѣе? Если бы начало, или иная какая бы то ни было часть одного, либо инаго чего нибудь, была часть, а не части, то, будучи частію, не необходимо ли ей быть однимъ? — Необходимо. — Поэтому одно произойдетъ и вмѣстѣ съ появленіемъ E. первой, и вмѣстѣ съ появленіемъ второй, и не отступитъ ни отъ одной изъ являющихся частей, какая бы еще ни явилась, пока, дошедши до послѣдней, не сдѣлается цѣлымъ однимъ, не отдѣльнымъ въ своемъ происхожденіи ни отъ средней, ни отъ послѣдней, ни отъ первой, ни отъ какой иной. — Правда. — Стало быть, одно — того же возраста со всѣмъ прочимъ; такъ что если само одно идетъ не вопреки своей природѣ, то оно должно бы произойти и не 154. прежде, и не послѣ иныхъ вещей, а вмѣстѣ съ ними. По той же причинѣ одно будетъ и не старше иныхъ вещей, и не моложе, какъ и иныя вещи въ отношеніи одного[88]. А на прежнемъ основаніи одно и старше и моложе, равно какъ и иныя вещи относительно его. — Конечно. — Въ такомъ оно положеніи и такъ произошло. Но что̀ сказать о томъ, что одно бываетъ старше и моложе иныхъ вещей, а иныя вещи старше и моложе одного, или, опять, что одно не бываетъ ни старше, ни моложе? То же ли имѣетъ силу и относительно быванія, что относительно бытія, или иное? — Не могу сказать. — А я скажу по крайней мѣрѣ то, что если что B. нибудь старше другаго, то быть не можетъ, чтобы старшее бывало еще болѣе старымъ, чѣмъ сколько отличалось оно возрастомъ сначала, при самомъ своемъ появленіи, или, наоборотъ, чтобы младшее становилось еще болѣе молодо; ибо когда къ неравнымъ частямъ прибавляются равныя, — по времени, или по чему иному, — разность всегда бываетъ равная, — та же, которою они различались прежде. — Ка̀къ не равная. — Стало быть, если разность возрастовъ всегда равна, то сущее-то сущаго никогда не будетъ ни старше, ни моложе, но старшее есть и явилось старше, а младшее — моложе, не C. бывая такимъ. — Правда. — И стало быть, одно, какъ сущее, никогда не бываетъ ни старше, ни моложе иныхъ сущихъ. — Конечно, не бываетъ. — Смотри же, бываютъ ли такимъ-то образомъ предметы старшіе и младшіе? — Какимъ, то есть? — Которымъ и одно являлось старше иныхъ вещей, и иныя вещи — старше одного. — Такъ что же? — Когда одно старше иныхъ вещей, оно провело, вѣроятно, больше времени, чѣмъ иныя вещи. — Да. — Наблюдай же опять: если къ большему D. и меньшему времени мы прибавимъ время равное, то равною ли долею будетъ различаться большее отъ меньшаго, или меньшею? — Меньшею. — Стало быть, одно не будетъ потомъ настолько же, какъ и прежде, отличаться возрастомъ отъ иныхъ вещей, но, получивъ равное съ ними время, всегда относительно ихъ будетъ имѣть въ возрастѣ меньшую, чѣмъ прежде, разность. Не такъ ли? — Да. — Но что̀ меньше-то E. отличается возрастомъ отъ чего нибудь, чѣмъ прежде, то̀ не моложе ли будетъ прежняго сравнительно съ тѣмъ, въ отношеніи къ чему сперва было старше? — Моложе. — Если же моложе, то то̀ другое, опять, въ отношеніи къ тому одному, не будетъ ли старше, чѣмъ прежде? — Конечно. — И такъ, младшее по рожденію бываетъ старше по отношенію къ тому, что̀ родилось прежде и есть старше: но это никогда не есть, а всегда бываетъ старше того; ибо то всегда получаетъ прибавку къ младшинству, а это къ старшинству. 155. Такимъ же образомъ, опять, старшее бываетъ моложе младшаго; ибо, идя по противоположнымъ направленіямъ, они становятся противоположными одно другому, — младшее старшимъ старшаго, старшее младшимъ младшаго. Но сдѣлаться такими они не въ состояніи; потому что если бы сдѣлались, то уже не бывали бы, а были. Напротивъ, теперь они бываютъ старше и моложе одно другаго: одно бываетъ моложе иныхъ вещей, ибо оказалось старшимъ и возникшимъ прежде; а B. иныя вещи бываютъ старше одного, потому что родились послѣ. По такой же причинѣ и иныя вещи та̀къ относятся къ одному, поколику оказались старшими и возникшими прежде его. — Да, представляется такъ. — Итакъ, если ничто не бываетъ ни старше, ни моложе одно другаго, поскольку то и другое всегда различаются на равное число; то и одно могло бы бывать ни старше, ни моложе иныхъ вещей, и иныя вещи — ни старше, ни моложе одного. Но поскольку бывающее C. прежде отъ позднѣйшаго и позднѣйшее отъ бывающаго прежде необходимо различаются всегда иною долею; постольку необходимо также бывать взаимно старше и моложе: одному — противъ иныхъ вещей и инымъ вещамъ — противъ одного. — Конечно, такъ. — По всему же этому, одно какъ есть и бываетъ старше и моложе, и само себя, и иныхъ вещей, такъ и не есть и не бываетъ ни старше, ни моложе, ни себя, ни иныхъ[89] вещей. — Совершенно такъ. — А какъ скоро одно причастно времени и свойства бывать D. и старше и моложе, то не необходимо ли ему, если оно причастно времени, быть причастнымъ и этихъ — нѣкогда, потомъ и теперь? — Необходимо. — Стало быть, одно и было, и есть, и будетъ, и бывало, и бываетъ, и будетъ бывать. — Какъ же. — И возможно, что было, есть и будетъ нѣчто такое, что̀ относится къ нему и принадлежитъ ему. — Конечно. — Для него можетъ быть и знаніе, и мнѣніе, и чувство, какъ и теперь въ отношеніи къ нему мы проявляемъ все это. — Ты говоришь правильно. — Есть для него и имя и слово, — оно и именуется, и высказывается; и все, что есть E. въ этомъ родѣ возможнаго по отношенію къ инымъ вещамъ, возможно и по отношенію къ одному. — Совершенно такъ. —
Изслѣдуемъ теперь еще третіе[90]. Если «одно есть» при тѣхъ условіяхъ, какъ мы нашли, — есть одно и многое, и ни одно, ни многое, а также причастно времени, — не необходимо ли заключить, что оно, поколику есть одно, пріобщается иногда сущности, а поколику не есть, не пріобщается иногда сущности? — Необходимо. — И когда пріобщается, возможно ли ему въ то время не пріобщаться, или, когда не пріобщается, — пріобщаться? — Невозможно. — Стало быть, въ иное время оно пріобщается, а въ иное не пріобщается; ибо такъ только могло бы оно того же самаго и пріобщаться, 156. и не пріобщаться. — Правильно. — Посему есть и такое время, когда оно воспринимаетъ бытіе, и когда оставляетъ его. Иначе какъ будетъ возможно то имѣть то же самое, то не имѣть, если оно въ извѣстный моментъ не приметъ бытія, и не оставитъ? — Никакъ. — А воспринимать сущность — не рожденіемъ ли ты называешь это? — Да. — Оставлять же сущность — не разрушеніемъ ли? — Конечно. — Такъ одно, принимая и оставляя сущность, какъ видно, раждается B. и разрушается. — Необходимо. — Но, будучи однимъ и многимъ, раждающимся и разрушающимся, не разрушается ли оно въ значеніи многаго, когда раждается однимъ, и не разрушается ли въ значеніи одного, когда раждается многимъ? — Конечно. — Бывая же однимъ и многимъ, не необходимо ли ему раздѣляться и соединяться? — И очень. — Да тоже, когда оно подобно-то и не подобно, — уподобляться и лишаться подобія? — Да. — И опять, когда оно больше, меньше и равно, — увеличиваться, C. умаляться и равняться? — Такъ. — А когда оно, движась, останавливается, и стоя, переходитъ къ движенію, тогда само-то, вѣроятно, должно быть внѣ всякаго времени. — Какъ такъ? — Прежде стоявшему потомъ двигаться, и прежде двигавшемуся потомъ стоять, — испытывать это, не подвергаясь перемѣнѣ, невозможно. — Какъ возможно! — А нѣтъ такого (малаго) времени, когда что либо могло бы вмѣстѣ и не двигаться, и не стоять. — Конечно, нѣтъ. — Однако вѣдь не будетъ же перемѣны безъ перемѣны. — Естественно, нѣтъ. — Когда же оно перемѣнится? Вѣдь оно D. не можетъ перемѣниться ни стоя, ни двигаясь, ни находясь во времени. — Конечно, не можетъ. — Не страннымъ ли выходитъ то, въ чемъ оно должно находиться, когда перемѣняется? — Что же это такое? — Мгновенность[91]. Вѣдь мгновенность, по видимому, означаетъ нѣчто такое, что изъ нея происходитъ перемѣна на обѣ стороны; ибо изъ стоянія-то стоящаго еще не выходитъ перемѣны, и изъ движенія движущагося еще не выходитъ перемѣны; но эта странная какая-то природа мгновенности лежитъ между движеніемъ и стояніемъ, не находясь ни въ какомъ времени, и (только) E. въ ней и изъ нея движущееся переходитъ къ стоянію и стоящее къ движенію. — Должно быть. — Такъ одно, если оно и стоитъ, и движется, должно подвергаться перемѣнѣ въ томъ и другомъ отношеніи; ибо только такъ осуществляетъ оба состоянія. Подвергаясь же перемѣнѣ, оно подвергается ей мгновенно; и когда перемѣняется, оно не бываетъ ни въ какомъ времени, и не движется тогда, и не стоитъ. — Конечно, нѣтъ. — Такъ ли относится одно и къ инымъ перемѣнамъ? Когда изъ бытія происходитъ въ немъ перемѣна къ уничтоженію, или изъ небытія къ рожденію, не бываетъ ли оно и тогда между нѣкоторыми движеніями и 157. стояніями, такъ что оно и есть тогда и не есть, и не раждается и не уничтожается? — Въ самомъ дѣлѣ, походитъ. — По той же причинѣ, когда переходитъ и изъ одного ко многому, и изъ многаго къ одному, одно не есть ни одно, ни многое, не раздѣляется и не соединяется; и идя изъ подобнаго къ не подобному, и изъ не подобнаго къ подобному, оно ни подобно, ни не подобно, и не уподобляется, и не дѣлается не подобнымъ; и идя изъ малаго къ великому и равному, либо B. наоборотъ, оно ни мало, ни велико, ни равно, и не увеличивается, и не уменьшается, и не равняется. — Походитъ, что нѣтъ. — Такія-то всѣ свойства получаетъ одно, если оно есть. — Ка̀къ не такія.
Не разсмотрѣть ли теперь, что̀ приходится испытывать инымъ вещамъ, если одно есть[92]? — Надобно разсмотрѣть. — Скажемъ ли же, что̀ должно испытать иное относительно одного, если одно есть? — Скажемъ. — И такъ, если иное относительно одного есть, то одно не есть иное; потому что иначе не было бы инаго относительно одного. — Правильно. — Однакожъ иное не совсѣмъ лишено одного, а какимъ-то образомъ причастно его. — Какимъ же образомъ? — Иное относительно одного есть иное, поколику имѣетъ части; ибо если бы не имѣло оно частей, то было бы совершенно одно. — Правильно. C. — А части-то, говоримъ, свойственно имѣть тому, что есть цѣлое. — Да, говоримъ. — Цѣлому же одному, котораго части будутъ частями, необходимо состоять изъ многаго; потому что каждая изъ частей должна быть частію не многаго, а цѣлаго. — Какъ это? — Если бы что нибудь было частію многаго, къ которому и само принадлежало, то D. составляло бы, конечно, часть какъ себя, что невозможно, такъ и каждой изъ иныхъ относительно одного вещей, если ужъ оно есть часть всего; ибо, не будучи частію одного, оно будетъ частію инаго кромѣ этого, и такимъ образомъ не будетъ частію чего либо единичнаго, а коли такъ, не будетъ частію ничего во многомъ; не будучи же частію ничего, невозможно ему быть чѣмъ либо во всемъ томъ, въ чемъ оно есть ничто ничему, — ни часть, ни что бы то ни было иное. — Явно, что такъ. — Стало быть, часть есть часть не многаго, и не всего, а нѣкоторой одной идеи и чего-то одного, что мы называемъ цѣлымъ, которое изъ всего стало E. совершеннымъ однимъ; этого-то частію должна быть часть. — Безъ сомнѣнія, такъ. — Слѣдовательно, если иное имѣетъ части, то оно будетъ также причастно цѣлаго и одного. — Конечно. — Стало быть, иное относительно одного необходимо есть одно совершенное, цѣлое, имѣющее части. — Необходимо. — Да и для каждой части-то тотъ же законъ; вѣдь и ей необходимо быть причастною одного: если, то есть, каждая изъ нихъ — часть, то каждое-то означаетъ, конечно, нѣчто одно, отдѣленное отъ инаго и существующее по 158. себѣ, какъ скоро ужъ будетъ каждое. — Правильно. — Но если оно будетъ причастно одного, то явно, что будетъ причастно какъ иное, а не одно; ибо иначе не пріобщалось бы, а было бы самымъ однимъ; быть же чему одному, кромѣ самого одного, вѣроятно, невозможно[93]. — Невозможно. — Но пріобщаться-то одного необходимо и цѣлому, и части: первое будетъ оттого однимъ цѣлымъ, котораго частями будутъ части; а каждая часть — опять одной частью цѣлаго, которое будетъ цѣлымъ части. — Такъ. — То, что причастно одного, не будетъ ли пріобщаться какъ отличное отъ него? — Ка̀къ же иначе. — Отличное же отъ одного, будетъ, вѣроятно, многое; B. потому что если бы иное относительно одного было и не одно, и не больше одного, то оно было бы ничто. — Конечно, такъ. — А когда того, что̀ причастно одной части и одного цѣлаго, больше одного, то не необходимо ли уже тому-то самому, принимающему одно, быть, по количеству, безпредѣльнымъ? — Какъ? — Посмотримъ вотъ съ какой стороны: не правда ли, что, тогда какъ вещь принимаетъ одно, она принимаетъ его еще не будучи ни однимъ, ни причастнымъ одного? C. — Явно. — Но будучи многимъ, въ чемъ нѣтъ одного? — Конечно, многимъ. — Такъ что же? если бы мы захотѣли мысленно отдѣлить отъ этого самое, сколько возможно, малое, то не необходимо ли, чтобы и это отдѣленное, такъ какъ оно не причастно одного, было многимъ, а не однимъ? — Необходимо. — И для того, кто всегда такъ наблюдаетъ отличную природу вида[94], самою по себѣ, сколько можемъ мы всякій разъ ее видѣть, не будетъ ли она, по множеству, безпредѣльна? — Безъ сомнѣнія, такъ. — А когда каждая часть становится одною частію[95], тогда части имѣютъ уже предѣлъ D. и одна въ отношеніи къ другой и въ отношеніи къ цѣлому, равно какъ цѣлое — въ отношеніи къ частямъ. — Совершенно такъ. — Значитъ, иному относительно одного, когда произойдетъ общеніе самого его съ однимъ, приходится[96], какъ видно, проявлять нѣчто отличное въ самомъ себѣ, что̀ даетъ предѣлъ одному въ отношеніи къ другому, тогда какъ природа инаго сама по себѣ даетъ безпредѣльность. — Явно. — Такимъ образомъ иныя вещи относительно одного, и какъ цѣлое, и какъ частичное, и безпредѣльны, и причастны предѣла. — Конечно. — Не подобны ли также и не неподобны — E. какъ одна другой, такъ и самимъ себѣ? — Какимъ же образомъ? — Поскольку онѣ, по своей природѣ, вѣроятно, безпредѣльны, постольку всѣ будутъ имѣть тѣ же свойства. — Конечно. — И поскольку всѣ-то причастны предѣла, постольку, равнымъ образомъ, будутъ имѣть тѣ же свойства. — Ка̀къ не будутъ. — Но если приходится имъ быть въ состояніи опредѣленности и безпредѣльности, то, имѣя тѣ свойства, онѣ, по своимъ свойствамъ, будутъ взаимно противны. — Да. — Противное 159. же всего болѣе не подобно. — Какъ же. — Стало быть, по каждому изъ обоихъ этихъ состояній, онѣ будутъ подобны и самимъ себѣ, и одна другой, и по обоимъ, въ томъ и другомъ отношеніи, окажутся также самыми противными и самыми не подобными. — Должно быть. — Такимъ образомъ иныя вещи и сами себѣ, и однѣ другимъ будутъ подобны и не подобны. — Такъ. — И будутъ тѣ же, и взаимно различны, находиться и въ движеніи, и въ покоѣ, и уже не трудно B. найти, что иныя вещи относительно одного обнаружатъ всѣ противныя свойства, если ужъ оказалось, что онѣ испытываютъ эти. — Ты правильно говоришь.
Но оставимъ это, какъ дѣло уже ясное, и разсмотримъ[97]опять, — если есть одно, не иначе ли еще представится намъ иное относительно одного, или только такъ? — Конечно, разсмотримъ. — Скажемъ же сначала, что̀, — если есть одно, — должно испытывать иное относительно одного. — Да, скажемъ. — Одно не есть ли особое отъ инаго, и иное не есть ли особое отъ одного? — Почему такъ? — Потому что, кромѣ этого, нѣтъ ничего другаго, что̀ было бы иное относительно C. одного, и иное — относительно иныхъ вещей: вѣдь когда сказано: одно и иное, — сказано все. — Конечно, все. — Стало быть, нѣтъ болѣе ничего, отличнаго отъ этихъ, въ чемъ, какъ томъ же, было бы одно и иное. — Конечно, нѣтъ. — Слѣдовательно, одно и иное никогда не находятся въ томъ же. — Походитъ, что нѣтъ. — Стало быть, особо? — Да. — А истинное одно, сказали мы, частей-то не имѣетъ. — Какъ имѣть? — Слѣдовательно, одно не будетъ въ иномъ ни какъ цѣлое, ни частями, если оно есть особое отъ инаго и не имѣетъ частей. — Какъ быть! D. — Поэтому иное никакимъ образомъ не причастно одного, коль скоро не причастно ни какой нибудь части его, ни цѣлаго. — Походитъ, что нѣтъ. — Стало быть, иное никакимъ образомъ не есть одно и не имѣетъ въ себѣ никакого единства. — Конечно, не имѣетъ. — Слѣдовательно, иное не есть и многое[98]: ибо каждая часть его была бы одною частью цѣлаго, если бы ихъ было много. Значитъ, иное, такъ какъ оно никакимъ образомъ не причастно одного, не есть ни одно, ни многое, ни цѣлое, ни частичное. — Правильно. — Стало быть, E. иное, если оно вездѣ лишено одного, не есть ни два, ни три, — ни само по себѣ, ни содержитъ ихъ. — Такъ. — Посему иное, какъ само ни подобно, ни не подобно одному, такъ и въ немъ не заключается ни подобія, ни неподобія; потому что если бы иное относительно одного было подобно и не подобно, или имѣло въ себѣ подобіе и неподобіе, то заключало бы въ себѣ, вѣроятно, два взаимно противныхъ вида. — Явно. — Но быть не можетъ, чтобы иное причастно было чего нибудь двоичнаго, когда оно не причастно ничего. — Невозможно. — Стало быть, иное не есть ни подобное, 160. ни не подобное, ни то и другое вмѣстѣ; потому что, будучи подобнымъ или не подобнымъ, оно было бы причастно одного котораго нибудь вида, а будучи тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, было бы причастно двухъ противныхъ, — что оказалось невозможнымъ. — Правда. — Поэтому оно не то же и не различно, не движется и не стоитъ, не раждается и не погибаетъ, не есть ни больше, ни меньше, ни равно, и не имѣетъ иныхъ подобныхъ свойствъ; ибо если бы иное было въ состояніи испытывать что нибудь такое, то пріобщалось бы и одного, и двухъ, и трехъ, и нечета и чета, — чего иному, какъ скоро оно совершенно и всячески лишено одного-то, быть причастнымъ оказалось дѣломъ невозможнымъ. — Сущая правда. — Такимъ-то B. образомъ, если есть одно, то оно и есть все, и не есть одно — ни для себя, ни также для инаго. — Совершенно справедливо. —
Пусть. Но что должно произойти, если одного нѣтъ[99]? не разсмотрѣть ли теперь и этого? — Да, надобно разсмотрѣть. — Такъ что же это будетъ за предположеніе: если одного нѣтъ? отличается ли оно отъ этого: если не одного нѣтъ? — Конечно, отличается. — Различны ли только, или C. совершенно противны будутъ положенія: если не одного нѣтъ, и если одного нѣтъ? — Совершенно противны[100]. — Что же, когда кто скажетъ: если великости нѣтъ[101], или малости нѣтъ, или что нибудь иное подобное, — не покажетъ ли онъ каждымъ такимъ положеніемъ, что подъ не существующимъ разумѣетъ нѣчто отличное[102]? — Конечно. — Не покажетъ ли онъ и теперь, что подъ не существующимъ разумѣетъ нѣчто отличное отъ другаго, когда полагаетъ: если одного нѣтъ? И знаемъ ли мы, что̀ говоритъ онъ? — Знаемъ. — Стало быть, онъ говоритъ, во первыхъ, о чемъ-то подлежащемъ знанію[103], потомъ, объ отличномъ отъ иныхъ вещей, если ужъ полагаетъ одно, — бытіе ли приложитъ къ этому, или небытіе: D. вѣдь что полагается не существующимъ, познается оттого ничуть не менѣе, какъ нѣчто, и притомъ отличное отъ иныхъ вещей. Или нѣтъ? — Необходимо. — И такъ, уже на первыхъ порахъ надобно сказать вотъ что: если одного нѣтъ, то что̀ (оно) должно быть? Во первыхъ, ему, какъ видно, надобно приписать то, что относительно его есть познаніе, а иначе и не знали бы, о чемъ говорится, когда бы кто полагалъ «если одного нѣтъ». — Правда. — Потомъ, не то ли, что отъ него отлично прочее? — а иначе и оно не можетъ быть называемо отличнымъ отъ прочихъ вещей. — Конечно. — Стало быть, кромѣ познанія, приложимо къ нему и отличіе. Вѣдь E. тотъ говоритъ объ отличіи не въ иныхъ вещахъ, когда одно называетъ отличнымъ отъ иныхъ вещей, а объ отличіи именно его. — Явно. — Да это не существующее одно причастно и того, и чего нибудь, и этого, и этому, и этихъ, и всего подобнаго; потому что иначе не могло бы быть и рѣчи объ одномъ и отъ одного отличномъ; иначе и въ немъ ничего не было бы, и ему ничто не принадлежало бы, и оно не выдавалось бы за нѣчто, — если бы не причастно было ни чего нибудь, ни инаго подобнаго[104], — Правильно. — Быть то одному нельзя[105], если дѣйствительно его нѣтъ: но одному быть причастнымъ многаго ничто не мѣшаетъ, и 161. даже необходимо, какъ скоро нѣтъ именно того одного, а не инаго. Конечно, если не будетъ ни одного, ни того[106], но будетъ рѣчь (также) объ иномъ, то не слѣдуетъ ничего и произносить. Напротивъ, когда предполагается не существующимъ то̀ одно, а не иное, — необходимо быть ему причастнымъ и того, и инаго многаго. — Конечно. — Принадлежитъ ему, стало быть, и неподобіе[107] въ отношеніи къ иному; потому что иное, какъ чуждое одному, будетъ отъ него отлично. — Да. — А отличное не инородно ли? — Ка̀къ не инородно! — Инородное же не не подобно ли? — Конечно, не подобно. — Но если B. оно не подобно одному, то явно, что не подобное-то будетъ не подобно не подобному. — Явно. — Значитъ, и въ одномъ будетъ неподобіе, въ силу котораго иное ему не подобно. — Походитъ. — А если есть въ немъ неподобіе въ отношеніи къ иному, то не необходимо ли быть въ немъ подобію по отношенію къ себѣ? — Какъ? — Если есть въ одномъ неподобіе одному, то не могло бы быть и рѣчи о такомъ предметѣ какъ объ одномъ[108], и предположеніе касалось бы не одного, а C.(чего либо) инаго вразсужденіи одного. — Конечно. — А вѣдь не должно̀ бы. — Конечно, нѣтъ. — Стало быть, одному надобно имѣть подобіе самому съ собою[109]. — Надобно. — Да оно опять и не равно иному; потому что если бы было равно, то уже было бы[110] и, но равности, было бы и подобно иному; а оба эти положенія, какъ скоро одного нѣтъ, невозможны. — Невозможны. — Но такъ какъ оно не равно иному, то не необходимо ли, чтобы и иное было не равно ему? — Необходимо. — А то, что̀ не равно, не есть ли не равное? — Да. — Не равное же не есть ли не равное не равному? — Ка̀къ же иначе. — Такъ что одно причастно и неравности, въ силу которой D. иное ему не равно? — Причастно. — Но вѣдь неравность-то есть великость и малость. — Да. — Стало быть, великость и малость тоже есть въ такомъ одномъ. — Должно быть. — Однакожъ великость и малость всегда далеки одна отъ другой. — Конечно. — Стало быть, между ними всегда есть что нибудь. — Есть. — Такъ можешь ли указать между ними что нибудь иное, кромѣ равности? — Нѣтъ, только это. — Слѣдовательно, въ чемъ есть великость и малость, въ томъ есть и находящаяся между ними равность. — Явно. — E. Такъ въ одномъ не существующемъ имѣются, какъ видно, и равность, и великость, и малость[111]. — Походитъ. — Но, конечно, оно должно нѣкоторымъ образомъ быть причастно и сущности[112]. — Какъ же это? — Надо, чтобъ это было такъ, какъ говоримъ: вѣдь еслибъ оно было не такъ, мы говорили бы неправду, полагая, что одного нѣтъ (μὴ εἶναι); а когда правду, — явно, что говоримъ о сущемъ. Или не такъ? — Конечно, такъ. — Если мы полагаемъ, что говоримъ правду, то 162. необходимо намъ полагать, что говоримъ и о сущемъ[113]. — Необходимо. — Есть, стало быть, какъ видно, одно не существующее; потому что если не существующаго не будетъ, — если, то есть, оно потеряетъ[114] что нибудь изъ бытія въ пользу небытія, — то вдругъ станетъ существующимъ. — Безъ сомнѣнія, такъ. — Слѣдовательно, чтобы не быть, оно должно связываться въ небытіи — бытіемъ небытія[115], подобно тому, какъ существующее, чтобы совершенно быть, должно связываться въ бытіи — небытіемъ небытія; ибо такъ-то особенно и существующее будетъ, и не существующаго не будетъ, — когда, то есть, существующее будетъ причастно бытности быть существующимъ и небытности быть не существующимъ, — если ужъ имѣетъ быть совершенно, — и когда не существующее будетъ причастно небытности не быть не существующимъ и бытности быть не B. существующимъ, — иначе и не существующаго въ собственномъ смыслѣ опять не будетъ. — Весьма справедливо. — Поэтому, когда существующее причастно небытія, а не существующее — бытія, то необходимо и одному, если его нѣтъ, быть причастнымъ бытія, чтобы не быть. — Необходимо. — Такъ и для одного открывается сущность, если его нѣтъ. — Открывается. — Стало быть, и несущность, если его нѣтъ. — Какъ же. — Возможно ли же, чтобы что нибудь, будучи какимъ либо, было не такимъ, не переходя изъ этого состоянія? — Невозможно. — Слѣдовательно, все указываетъ на C. такой переходъ, что является такимъ и не такимъ. — Какъ же. — Переходъ же назовемъ движеніемъ, или чѣмъ? — Движеніемъ. — Но не явилось ли намъ одно существующимъ и не существующимъ? — Да. — Стало быть, оно является такимъ, и не такимъ. — Походитъ. — Значитъ, одно не существующее оказалось и движущимся, если совершаетъ переходъ изъ бытія въ небытіе. — Должно быть. — Однакожъ если въ ряду-то существъ оно нигдѣ не существуетъ[116], какъ не существующее, — поколику его нѣтъ, — то не можетъ оно и переходить куда бы ни было. — Какъ можетъ! — Стало быть, подъ образомъ D. перехода, и двигаться. — Не можетъ. — Да нельзя ему и вращаться въ томъ же мѣстѣ; ибо оно нигдѣ не соприкасается съ тожественнымъ[117]: тожественное вѣдь есть существующее; не существующему же быть въ чемъ существующемъ невозможно. — Конечно. — Такъ что одно не существующее не можетъ вращаться въ томъ, въ чемъ его нѣтъ. — Не можетъ. — Да одно, вѣроятно, и не переиначиваетъ себя, ни какъ существующее, ни какъ не существующее; потому что если бы оно переиначивалось, то рѣчь была бы уже не объ одномъ, а о чемъ нибудь иномъ. — Правильно. Если же одно и не переиначивается, и не вращается въ томъ же мѣстѣ, и не переходитъ, то движется ли еще какъ нибудь? E. — Какъ двигаться! — Но не движущемуся-то необходимо быть въ покоѣ, а покоющемуся — стоять. — Необходимо. — Стало быть, одно не существующее, какъ видно, и стоитъ, и движется. — Походитъ. — Но если оно движется-то, то крайне необходимо ему переиначиваться[118]; ибо насколько что нибудь двигалось, настолько бываетъ уже не такимъ, какимъ 163. было, а инымъ[119]. — Такъ. — Значитъ, одно, какъ движимое, и переиначивается. — Да. — А какъ вовсе не движимое-то, вовсе и не переиначивалось бы. — Конечно, нѣтъ. — Стало быть, одно не существующее, поколику движется, переиначивается, а поколику не движется, не переиначивается. — Конечно, нѣтъ. — Слѣдовательно, одно не существующее и переиначивается, и не переиначивается. — Явно. — Переиначивающемуся же не необходимо ли бывать отличнымъ отъ того, чѣмъ оно было прежде, и погибать для состоянія прежняго[120], а не переиначивающемуся — и не раждаться, и не погибать? B. — Необходимо. — И одно не существующее, будучи переиначиваемо, стало быть, раждается и погибаетъ, а не переиначиваемое, ни раждается, ни погибаетъ. Такимъ образомъ одно не существующее и раждается и погибаетъ, и не раждается и не погибаетъ. — Конечно, такъ.
Обратимся же опять къ началу, и посмотримъ, то же ли представится намъ, что̀ теперь, или другое. — Да, надобно. — И такъ, если одного нѣтъ[121], что̀ должно, говоримъ, по C. отношенію къ нему оказаться? — Да. — Но когда мы говоримъ это нѣтъ, то иное ли что означается имъ, какъ не отсутствіе сущности въ томъ, чему мы отказываемъ въ бытіи? — Не иное. — Такъ, полагая, что чего либо нѣтъ, полагаемъ ли мы нѣкоторымъ образомъ его небытіе и нѣкоторымъ — бытіе? Или это выраженіе нѣтъ означаетъ просто, что не существующее-то вовсе нигдѣ не есть, и никакъ не причастно сущности? — Да, совершенно просто. — Стало быть, не D. существующее не можетъ ни быть, ни какъ нибудь иначе пріобщаться сущности. — Конечно, нѣтъ. — Но раждаться и погибать иное ли что было, какъ не воспринимать сущность и не терять ее? — Не иное. — А что̀ ничему этому не причастно, то̀ и не воспринимаетъ, и не теряетъ сущности. — Какъ же. — Стало быть, одному, поколику оно вовсе не существуетъ, ни имѣть сущность, ни оставить ее, ни перемѣнить никакъ нельзя. — Естественно. — Слѣдовательно, одно не существующее, поколику никакимъ образомъ не причастно сущности, E. и не погибаетъ, и не раждается. — Явно, что нѣтъ. — Стало быть, и никакъ не переиначивается; потому что, испытывая это, раждалось бы уже и погибало. — Правда. — Если же оно не переиначивается, не необходимо ли ему и не двигаться? — Необходимо. — Однакожъ, нигдѣ не существуя, оно, скажемъ, и не стоитъ; ибо стоящее должно всегда быть въ чемъ нибудь томъ же. — Въ томъ же, не иначе. — Такимъ-то образомъ не существующее, скажемъ опять, и никогда не стоитъ, и не движется. — Конечно, нѣтъ. — Да и нѣтъ-таки въ немъ чего либо существующаго; ибо, причастное существующаго, 164. оно было бы уже причастно и сущности. — Явно. — Стало быть нѣтъ въ немъ ни великости, ни малости, ни равности. — Конечно, нѣтъ. — Да не будетъ въ немъ и подобія-то и инородности, ни въ отношеніи къ себѣ, ни въ отношеніи къ иному. — Явно, что не будетъ. — Что же? будетъ ли для него какъ нибудь иное, если для него не должно быть ничего? — Невозможно. — Стало быть, иное для него ни подобно, ни не подобно, ни тожественно, ни отлично? — Конечно. — Что же? въ отношеніи къ не существующему будетъ ли имѣть мѣсто того, или тому, или что, или это, или этого, B.или инаго, или иному, или нѣкогда, или потомъ, или теперь, или познаніе, или мнѣніе, или чувство, или слово, или имя, или иное что нибудь изъ существенностей? — Не будетъ. — Но такъ-то одно не существующее становится никакимъ. — Да, походитъ-таки, что оно — никакое[122]. —
Разсудимъ еще: если одного нѣтъ, — что̀ должно испытать иное[123]. — Разсудимъ. — Иное, вѣроятно, должно быть[124]; потому что если и инаго нѣтъ, то не говорили бы объ иномъ. — Такъ. — Если же рѣчь идетъ объ иномъ, то иное-то есть отличное. Или иное и отличное[125] не прилагаешь ты къ тому же самому? — Прилагаю. — Отличнымъ-то мы называемъ, C. вѣроятно, отличное отъ другаго, а инымъ — иное въ отношеніи инаго? — Да. — Стало быть, у инаго, — чтобы быть ему инымъ, — есть нѣчто, въ отношеніи чего оно будетъ инымъ. — Необходимо. — Что же будетъ оно? Вѣдь въ отношеніи одного-то, если его нѣтъ, оно инымъ не будетъ[126]. — Конечно, не будетъ. — Стало быть, подъ условіемъ взаимнаго отношенія вещей; ибо это только остается еще иному, — или ужъ быть инымъ въ отношеніи къ ничему. — Правильно. — Взятыя, стало быть, во множествѣ вещи суть «иное», — каждая въ отношеніи къ другой[127]; ибо въ единствѣ, какъ скоро одного нѣтъ, это D. для нихъ невозможно: за то по множеству, каждая масса ихъ, какъ видно, безпредѣльна[128], хотя бы кто взялъ, по видимому, самое малое. Такъ во снѣ вдругъ вмѣсто кажущагося одного представляется многое, и вмѣсто самомалѣйшаго — чрезвычайно большое, по сравненію съ тѣмъ, что изъ него выдѣляется. — Весьма справедливо. — Такъ иное будетъ иное во взаимномъ отношеніи такихъ-то массъ, — если есть иное при несуществованіи одного. — Совершенно такъ. — Но когда много массъ, не явится ли каждая одною, — хотя въ дѣйствительности E. и не будетъ[129], если нѣтъ одного? — Такъ. — И покажется, что онѣ имѣютъ число, — если ихъ много, и каждая составляетъ одно? — Конечно. — И однѣ изъ нихъ явятся четными, другія нечетными, — но опять ложно, если одного не будетъ. — Конечно, ложно. — Притомъ покажется, говоримъ, что въ нихъ есть и самомалѣйшее-то; но оно представится многимъ и великимъ, въ сравненіи съ каждымъ изъ многихъ и малыхъ существъ. — Ка̀къ не представиться! — И каждая масса покажется также равною многому 165. малому; потому что являющееся не перейдетъ отъ бо̀льшаго къ меньшему, прежде чѣмъ представится въ срединѣ между ними; а это будетъ представленіе равности. — Естественно. — Но, и въ отношеніи къ иной массѣ, и въ отношеніи къ самой себѣ имѣя предѣлъ, не покажется ли каждая масса вмѣстѣ и не имѣющею ни начала, ни конца, ни средины? — Какимъ же образомъ? — Вѣдь когда мысленно допустишь въ нихъ какое нибудь изъ тѣхъ свойствъ, — всегда прежде начала является иное начало, послѣ конца — другой, остающійся конецъ[130], а въ срединѣ — иная, еще болѣе средняя средина, но B. меньшая — потому, что, за несуществованіемъ одного, невозможно схватить каждую изъ нихъ, какъ одну. — Весьма справедливо. — И та̀къ необходимо, думаю, дробится въ дѣленіи все сущее, какое кто беретъ мысленно; потому что берется, вѣроятно, масса, безъ одного. — Конечно, такъ. — Такое-то сущее — тому, кто смотритъ издали[131] и тупо, не необходимо ли является однимъ, но мыслящему вблизи и остро — C. безпредѣльнымъ въ каждой изъ отдѣльностей, — поколику онѣ лишены одного, какъ не существующаго? — Весьма необходимо. — Такимъ образомъ иное, въ своихъ отдѣльностяхъ, — какъ скоро одного нѣтъ, а есть иное въ отношеніи одного, — должно являться безпредѣльнымъ и имѣющимъ предѣлъ, однимъ и многимъ. — Должно. — Не покажется ли оно также подобнымъ и не подобнымъ? — Почему же? — Напримѣръ, фигуры на картинѣ для стоящаго вдали, сливаясь всѣ въ одно, являются съ одними и тѣми же свойствами и становятся подобными. — D. Конечно. — А кто подошелъ-то, тотъ видитъ многое и различное; по представленію же различнаго, видимое признаетъ инороднымъ и не подобнымъ одно другому. — Такъ. — Значитъ, и самыя массы необходимо должны являться и подобными, и не подобными, какъ самимъ себѣ, такъ и однѣ другимъ. — Конечно. — А потому, и тѣми же и взаимно различными, и соприкасающимися и обособленными, и имѣющими всѣ виды движенія и совершенно неподвижными, и раждающимися и погибающими, и ничего такого не обнаруживающими E. и обнаруживающими все такое, — что̀ раскрыть было бы намъ уже не трудно, если, при несуществованіи одного, мы положимъ многое. — Весьма справедливо.
Взойдемъ еще однажды къ началу, и скажемъ: если одного нѣтъ, то чѣмъ должно быть иное въ отношеніи одного[132]? — Да, скажемъ. — Вѣдь иное не будетъ однимъ. — Ка̀къ быть. — Да не будетъ и многимъ-то; потому что во многомъ находилось бы и одно: а когда ни въ чемъ этомъ нѣтъ одного, — все вмѣстѣ оно ничто; такъ что не будетъ и многаго. — Правда. — Если нѣтъ одного въ иномъ, иное не 166. есть ни многое, ни одно. — Конечно, такъ. — Да и не является ни однимъ, ни многимъ. — Почему же? — Потому что иное ни съ чѣмъ изъ не существующаго нигдѣ, никакимъ образомъ и никакого не имѣетъ общенія[133], и ничто изъ не существующаго не содержится въ чемъ нибудь иномъ, такъ какъ у не существующаго нѣтъ и частей. — Правда. — Стало быть, въ иномъ нѣтъ и мнѣнія о не существующемъ или представленія, и не существующее вовсе никакъ не мнится для инаго. — Конечно, нѣтъ. — Слѣдовательно, если одного нѣтъ, то и не мнится что либо иное, ни какъ одно, ни какъ многое; потому B. что безъ одного мнить многое невозможно. — Невозможно. — Стало быть, если нѣтъ одного, — иное и не есть, и не мнится — ни какъ одно, ни какъ многое. — Походитъ, что нѣтъ. — То же и какъ подобное и не подобное, — Конечно, нѣтъ. — Да и какъ тожественное и различное, соприкасающееся и обособленное, или въ связи съ другими свойствами, въ которыхъ мы прослѣдили выше его явленія: этихъ свойствъ иное не имѣетъ и въ нихъ не является, если одного нѣтъ. — C. Правда. — И такъ, сказавъ кратко: если одного нѣтъ, то нѣтъ ничего, — не правильно ли мы скажемъ? — Безъ сомнѣнія, правильно. — Скажемъ же и это, и, какъ видно, то, что если одно есть, или одного нѣтъ, то какъ само оно, такъ и иное, и въ отношеніи къ себѣ, и въ отношеніи одно къ другому, совершенно все есть и не есть, всѣмъ является и не является. — Весьма справедливо.
Примѣчанія
- ↑ Адимантъ и Главконъ, которыхъ братомъ по матери представляется здѣсь Антифонъ, съ перваго взгляда могутъ быть сочтены за братьевъ Платона (см. Groen von Prinsterer, Prosopogr. Plat. p. 207 sqq). Такъ думали дѣйствительно Плутархъ (De fraterno amore p. 484 E, ed. Franc.) и Проклъ (Comm. in Parm. t. IV p. 67), который Антифона почитаетъ младшимъ братомъ Платоновымъ. Но Шлейермахеръ остроумно замѣчаетъ: какимъ же образомъ Антифонъ могъ бесѣдовать съ Зеноновымъ другомъ Пиѳодоромъ въ то время, какъ Сократъ едва достигъ только юношескаго возраста? — Также и Астъ (De vita et scriptis Pl. p. 244) этихъ Главкона и Адиманта прямо отличаетъ отъ соименныхъ имъ братьевъ Платона. Теперь относительно этихъ лицъ дознано еще болѣе. Въ послѣднее время К. Германъ доказалъ, что и тѣ Главконъ и Адимантъ, которые бесѣдуютъ въ Государствѣ, не были братьями Платона; потому что Главконъ, какъ свидѣтельствуетъ Ксенофонтъ, былъ младшимъ братомъ Платоновымъ и могъ родиться лишь около 428 года до Р. Х., тогда какъ разговоръ происходилъ около 430 или 431 года. Поэтому остается предположить, что Адимантъ и Главконъ, бесѣдующіе какъ въ Государствѣ, такъ и въ Парменидѣ, были не братья, а только старшіе по колѣну родственники Платона, носившіе, согласно съ обычаемъ аѳинянъ, тѣ же родовыя имена.
- ↑ Могутъ подумать, не тотъ ли это Кефалъ, отецъ оратора Лизиса, что̀ разговариваетъ съ Сократомъ въ началѣ Платонова Государства. Но, по моему мнѣнію, тутъ вовсе нѣтъ мѣста недоумѣнію. Платонъ въ Парменидѣ прямо называетъ Кефала не сиракузскимъ, какъ въ Государствѣ, а клазоменскимъ: ἐπειδὴ οἴκοθεν ἐκ Κλαζομενῶν ἀφικόμεθα κ. τ. λ. Притомъ о сопутникахъ своихъ, пришельцахъ клазоменскихъ, этотъ Кефалъ говоритъ: οἵδε πολῖταί μοί εἰσι, и разсказываетъ, что Антифонъ былъ еще мальчикомъ, когда онъ τὸ πρότερον ἐπεδήμησα ἐκ Κλαζομενῶν, изъ чего видно даже, что онъ долго жилъ въ Клазоменахъ. Къ Кефалу, отцу Лизиса, все это нисколько нейдетъ, потому что онъ въ 4 году LXXVI олимп. переселился изъ Сиракузъ, и прожилъ въ Аѳинахъ 30 лѣтъ (см. Lysiae, Adv. Eratosthen. p. 120, 20. Clinton. Fast. Hellen, p. 57, ed. Krüger).
- ↑ Не угодно ли объявить, λέγοις ἄν, — очень обыкновенное у Платона употребленіе желательнаго наклоненія, вмѣсто повелительнаго. Формула вѣжливости, которой по русски соотвѣтствуетъ фраза: не угодно ли, — напр., сдѣлать или сказать то-то (см. De Rep. X, p. 608 D).
- ↑ Германъ изъ самаго вступленія къ «Пармениду» очень хорошо опредѣляетъ родственныя отношенія Адиманта, Главкона, Антифона и Перилампа съ Платономъ. Объ отцѣ Главкона и Адиманта въ этомъ діалогѣ не упоминается, однакожъ видно, что они были Платоновы родственники; ибо говорится, что братъ ихъ по матери былъ Антифонъ, сынъ Перилампа, того, вѣроятно, самаго, который въ «Хармидѣ» (p. 148 A) называется дядею Хармида. Но тотъ Хармидъ былъ братъ Периктіоны, матери Платоновой. У Германа все это родство представлено въ слѣдующей генеалогической таблицѣ:
Антифонъ I.Перилампъ. Аристонъ.Антифонъ II. Главконъ. Адимантъ.Критіасъ I.Главконъ. Каллесхръ.Периктіона. Хармидъ. Критіасъ II.Платонъ. Главконъ. Адимантъ.
- ↑ Procl. t. IV, p. 13: Ἀθηναῖος δὲ οὗτος ὁ Ἀντιφῶν, τῶν ἐπ᾽ εὐγενείᾳ φρονούντων, καὶ διὰ τοῦτο καὶ περὶ ἱππικὴν σπουδάζων, ὡς τοῖς γενναίοις ἦν Ἀθηναίων πάτριον. Верховая ѣзда и содержаніе скакуновъ было вообще любимымъ занятіемъ благороднаго класса аѳинянъ. Это часто давало поводъ Аристофану къ сатирическимъ выходкамъ и насмѣшкамъ (Equitt. v. 558 sqq. Avv. V. 1126 и 1442. Nubb. pass.)
- ↑ Мелитъ, по свидѣтельству Схоліаста, была δῆμος κεκροπίδος, о которой, кромѣ Гарпократіона, Свиды, Фотія, см. Schol. ad Aristoph. Rann. v. 500; ad Aristid. p. 182, ed. Fromm.; Meurs., Athen. Att. v. 12, etc.
- ↑ У древнихъ философовъ, софистовъ и поэтовъ было въ обычаѣ посѣщать мѣста большихъ народныхъ праздниковъ, чтобы показывать тамъ плоды своей мудрости, своего искусства, или какой нибудь музы. Съ этою цѣлію читаетъ свое сочиненіе и Зенонъ въ домѣ Пиѳодора (Panzerbieter, De Diogene Apolloniate p. 13).
- ↑ Это въ Софистѣ (p. 217 C) подтверждаетъ самъ Сократъ: Παρμενίδῃ — παρεγενόμην ἐγὼ νέος ὤν, ἐκείνου μάλα δὴ τότε ὄντος πρεσβύτου.
- ↑ Любимцемъ, παιδικά. Значеніе этого слова, вопреки толкованію непримиримаго Платонова врага, Атенея (XI, 15), Схоліастъ ad h. l. объясняетъ такъ: παιδικὰ κατὰ μεταφορὰν ἐπὶ πάντων τῶν σπουδαζομένων πάνυ (сн. Phaedon, p. 68 A; p. 73 D. Gorg. p. 482 A et al.).
- ↑ Въ лицѣ Зенона Платонъ, кажется, представлялъ образецъ эристиковъ, хотя онъ и не причислялся къ послѣдователямъ школы мегарской. Думать такъ мы имѣемъ нѣкоторыя причины. Зенонъ, какъ извѣстно, держался положеній Парменида, а всѣ мегарцы шли по слѣдамъ элейцевъ, хотя единство ихъ представляли и раскрывали по своему. Притомъ, какъ Зенонъ почитался самымъ горячимъ діалектикомъ, — за что Секстъ Эмпирикъ, Діогенъ Лаэрцій и другіе называли его даже отцомъ діалектики, — такъ и мегарцы были великіе охотники до споровъ, за что и названы эристиками. Діогенъ синопскій, у Діогена Лаэрція (VI, 24), Εὐκλείδου σχολὴν не безъ причины называетъ Εὐκλείδου χολὴν. Да и Сократъ, ὁρῶν Εὐκλείδην ἐσπουδακότα περὶ τοὺς ἐριστικοὺς λόγους, сказалъ: ὦ Εὐκλείδη, σοφισταῖς μὲν δυνήσῃ χρῆσθαι, ἀνθρώποις δὲ οὐδαμῶς. Можно указать и на слѣдующее сходство между мегарцами и Зенономъ. Зенонъ, собственно говоря, только защищалъ Парменидово «одно», пользуясь извѣстнымъ діалектическимъ пріемомъ — опровергать положенія противниковъ доказательствами косвенными, ab absurdo. И у Платона, какъ мы видимъ, онъ защищаетъ единство, заключая къ небытію многаго изъ наблюденія надъ вещами чувствопостигаемыми. Самое же сущее его, не имѣя разнообразія формъ, было такого рода, что не могло подлежать искусству діалектическому и держалось только своимъ именемъ. Если не ошибаемся, то не иначе философствовали и мегарцы. Они тоже защищали высочайшее «одно» и имѣли въ виду особенно отвлечь отъ него все многоразличіе свойствъ, приличныхъ вещамъ чувственнымъ. Имъ нравилось отвергать общіе роды всѣхъ вещей и видѣть въ своихъ доказательствахъ ту вещь, которая находится предъ глазами.
- ↑ Можетъ быть, къ этому Аристотелю надобно относить слова Діогена Лаэрція (V, 54), что онъ былъ ὁ πολιτευσάμενος Ἀθήνησιν, οὗ καὶ δικανικοὶ φέρονται λόγοι χαρίεντες. Если къ нему, то онъ, по видимому, славился умомъ и почитался, человѣкомъ остроумнымъ. Діалогъ причисляетъ его къ тридцати правителямъ и о немъ-то, вѣроятно, подъ этою категоріею упоминаетъ Ксенофонтъ (Hist. Gr. libr. II, 2, 18).
- ↑ Главная задача Зенона, какъ и всѣхъ элейцевъ, была доказать, что, въ сущности, все есть одно. Къ рѣшенію этой задачи онъ, въ отличіе отъ Парменида, шелъ via obliqua, или, какъ говорятъ, modo omnia phaenomenalia ad absurdum reducente. Такъ какъ многое есть относительное, а относительное, смотря по роду своихъ отношеній, можетъ заключать въ себѣ различныя, даже противоположныя свойства: то Зенонъ полагалъ, что многое, заключая въ себѣ противорѣчущія (подобныя и не подобныя) свойства, этими противорѣчіями уничтожаетъ само себя. Сократъ замѣтилъ это стараніе Зенона морочить слушателей, показывая видъ, будто онъ говоритъ что-то отличное отъ рѣчей Парменида, тогда какъ на самомъ дѣлѣ отличался отъ него не содержаніемъ и направленіемъ, а только методою изслѣдованія.
- ↑ Независимо отъ всего, или вопреки всему, что̀ говорится, παρὰ πάντα τὰ λεγόμενα, — то есть, вопреки здравому смыслу, непрестанному свидѣтельству опыта и словамъ всѣхъ людей, всегда видящихъ предъ собою многое и говорящихъ о многомъ. Элейцы въ свое время щеголяли такими же парадоксами, какими нынѣ щеголяетъ подлежательный идеализмъ германскихъ мыслителей.
- ↑ Лакедемонскія собаки, по чуткости и быстротѣ бѣга, считались въ Греціи лучшими. Подробнѣе объ этомъ см. Interpp. ad Sophocl. Aiac. v. 8. Virgil. Georg. III, v. 315. Petron. c. 40. Tertull. Apolog. p. 339, ed. Haverc. Plin. H. N. VI, 63.
- ↑ Намѣреваясь опровергнуть мнѣніе Зенона, что многаго нѣтъ, Сократъ пользуется доказательствами, заимствованными изъ идеологіи Платона. Онъ полагаетъ, что есть какіе-то абсолютные виды подобія и неподобія, которымъ причастны бываютъ вещи чувствопостигаемыя: поэтому не удивительно, говоритъ, если въ иныхъ изъ вещей отразилась та и другая идея, — то есть, идея подобія и идея неподобія. То же надобно сказать и о другихъ идеяхъ, поскольку онѣ становятся причастными вещамъ чувствопостигаемымъ. Но не такъ надобно мыслить о взаимномъ соединеніи самыхъ идей, которыя, какъ существующія самостоятельно, собственною своею силою, не могутъ принимать въ себя силы и природы противной. И такъ, важнѣйшимъ предметомъ, достойнымъ философа, Сократъ почитаетъ то, чтобы онъ, при всей самостоятельности сказанныхъ идей, показалъ, какимъ образомъ онѣ могутъ и должны соединяться въ вещахъ. Это желаніе Сократа выполнилъ своимъ разсужденіемъ Парменидъ (p. 137 C sqq.), что̀ и составляетъ содержаніе цѣлаго озаглавленнаго его именемъ разговора. Идеи въ этомъ Платоновомъ сочиненіи, какъ и въ другихъ, означаются разными именами, — называются то εἴδη и γένη, то ἰδέαι, то αὐτὸ, соединенное съ какимъ нибудь существительнымъ, понимаемымъ идеально. Впрочемъ эти названія Платонъ употребляетъ не безразлично. Εἶδος есть у него видъ самъ по себѣ, абсолютный самъ въ себѣ, хотя λογισμῷ λαμβάνεται (p. 129 E.); а ἰδέα есть видъ, созерцаемый въ природѣ вещи и въ человѣческомъ умѣ. Такимъ образомъ, εἶδος употребляется, когда мыслится о родѣ какой нибудь разсматриваемой въ себѣ вещи, какъ, напр., на p. 129 C: αὐτὰ τὰ γένη τὲ καὶ εἴδη. А ἰδέα входитъ въ рѣчь, когда къ понятію рода присоединяется также значеніе образа, или представляемаго человѣческимъ умомъ, или выражаемаго природою вещи. Впрочемъ Аристотель отъ показаннаго значенія этихъ названій нѣсколько отступаетъ: онъ τὰ εἴδη противополагаетъ идеямъ и признаетъ ихъ прирожденными началами вещей, развивающимися въ ихъ природѣ. Поэтому въ его Analyt. Poster. 1, 11 тѣ εἴδη суть ἓν κατὰ πολλά; тогда какъ у Платона они ἓν παρὰ πολλά. Напротивъ, ἰδέαι у Аристотеля только φαινόμενα или νοούμενα εἴδη. Сн. Magn. Mor. I, 1.
- ↑ Взялъ бы особо виды, сами по себѣ, διαιρῆται χωρὶς αὐτὰ — τὰ εἴδη, то есть, νομίζῃ εἶναι αὐτὰ καθ᾽ αὑτὰ τὰ εἴδη, какъ говорилъ прежде (128 E). Сократъ хочетъ, чтобы сперва допущены были абсолютные виды; потомъ, чтобы разъяснено было ихъ взаимное отношеніе. А для чего это нужно, ясно откроется изъ разсужденія, которое вслѣдъ за этимъ предложитъ Парменидъ; ибо оно учитъ, что идеи могутъ быть разсматриваемы съ двухъ сторонъ, — какъ начала, принимаются былоема но, сами по себѣ, и затѣмъ — въ ихъ отношеніи къ явленіямъ. Вотъ что, по нашему мнѣнію, и составляетъ главную задачу всей книги; ибо такимъ образомъ прекрасно объясняется и природа идей, и то, какъ бываютъ причастны имъ вещи видимыя.
- ↑ Сократъ считаетъ необходимымъ полагать идеи въ трехъ областяхъ знанія: во первыхъ, въ самыхъ видахъ, гдѣ онѣ суть начала абсолютныя, сами по себѣ, и гдѣ рѣдко обращается на нихъ вниманіе; во вторыхъ, въ вещахъ видимыхъ, въ которыхъ онѣ, различнымъ образомъ завитыя, выводятся на свѣтъ науками и искусствами, или ученымъ анализомъ вещественныхъ предметовъ; въ третьихъ, въ области мышленія или разсудка, гдѣ онѣ завиты въ наши представленія и понятія и должны быть открываемы умственною нашею дѣятельностію. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ идеи суть то, ὃ τις λογισμῷ λάβοι.
- ↑ Возраженіе Сократа Парменидъ понимаетъ такъ, что виды или идеи существуютъ сами по себѣ, а вещи, подлежащія чувствамъ — опять сами по себѣ, и что послѣднія могутъ быть причастны первыхъ. Но какимъ образомъ возможно сближеніе этихъ противоположностей? Рѣшеніе сего вопроса Парменидъ поставляетъ задачею своей рѣчи.
- ↑ Гейндорфъ изъясняетъ это такъ: καὶ πάντων τῶν ὄντων τοιούτων, οἷοι ἡμεῖς (я, ты и прочіе присутствующіе) ἐσμέν, или, τῶν ἄλλων ὄντων ἀνθρώπων. Но съ грамматическимъ строемъ фразы, кажется, согласнѣе будетъ понимать мысль Платона слѣдующимъ образомъ: καὶ χωρὶς τῶν πάντων, οἷοι ἡμεῖς ἐσμέν, — то есть, «полагаешь ли, что видъ человѣка есть нѣчто отдѣльное отъ насъ и отъ всего того, что̀ таково же, каковы мы». Отсюда ясно, почему потомъ прибавляется: αὐτό τι εἶδος ἀνθρώπων ἢ πυρὸς ἢ καὶ ὓδατος. Парменидъ спрашиваетъ: Человѣкъ, какъ видъ, отдѣльно ли существуетъ отъ человѣка, какъ недѣлимаго, и таковъ ли первый, каковъ послѣдній? Есть ли также отдѣльные виды и прочихъ вещей? — Поэтому-то Сократъ и говоритъ, что онъ часто недоумѣвалъ, надобно ли принимать идеи вещей чувствопостигаемыхъ.
- ↑ Философія пока не охватила тебя, οὔπω σοῦ ἀντείληπται φιλοσοφία. Φιλοσοφία въ этомъ мѣстѣ, безъ члена, означаетъ не философію въ смыслѣ науки, имѣющую извѣстное содержаніе и направленіе, а въ значеніи формальномъ, какъ философствованіе. Ἀντιλαμβάνειν, охватить, здѣсь то же, что овладѣть. Пока философія не овладѣетъ твоимъ мышленіемъ, не проникнетъ тебя и не направитъ къ исканію причины всякаго явленія, сколь бы низкимъ и маловажнымъ оно ни казалось.
- ↑ А всегда часть, ἀλλὰ μέρος ἑκάστου ἂν εἴη. Смыслъ рѣчи требуетъ, чтобы ἑκάστου въ этомъ мѣстѣ относилось къ εἶδος; а конструкція фразы такова, что оно самостоятельно, или позволяетъ разумѣть πράγματος. Видя такую несообразность, Штальбомъ, вслѣдъ за другими критиками, предполагаетъ здѣсь неправильность текста, и съ своей стороны хорошо догадывается, что лучше было бы читать: ἀλλὰ μέρος ἑκάστοτ᾽ ἄν εἴῃ, — хотя списки Платоновыхъ сочиненій постоянно сохраняютъ ἑκάστου ἄν ἔιη. — Этотъ первый доводъ противъ теоріи идей заключается въ слѣдующемъ. Идея всецѣло ли заключается въ недѣлимомъ, которое причастно ея? Если всецѣло въ каждомъ, то она повторяется до безконечности и, слѣдовательно, уже не одна. Но Сократъ настаиваетъ, что она одна, и объясняетъ это примѣромъ дня, который, раздѣляясь по многимъ мѣстамъ, тѣмъ не менѣе — одинъ. Здѣсь, по всей вѣроятности, можно полагать начало споровъ между номиналистами и реалистами; стоитъ только, вмѣсто идеи, поставить общее или родовое понятіе. Вопросъ былъ тотъ же: Родъ весь ли въ своемъ единствѣ заключается въ каждомъ изъ составляющихъ его недѣлимыхъ? — Ученіе Вильгельма де Шампо отвѣчаетъ на это положительно, и притомъ почти словами Платона: «eamdem essentialiter rem totam simul singulis suis inesse individuis» (Ouvrages inedits d’ Abelard, in-4°, 1836. Introduction, p. CXV). А возраженіе Парменида, что въ такомъ случаѣ идея была бы тожественна съ каждымъ недѣлимымъ, существующимъ особо отъ всякаго другаго недѣлимаго, — повторено было Абеляромъ: «Если родъ есть сущность недѣлимаго, и если въ каждомъ недѣлимомъ онъ содержится всецѣло, такъ что цѣлая сущность Сократа есть вмѣстѣ и цѣлая сущность Платона; то слѣдуетъ, что, когда Платонъ находится въ Римѣ, а Сократъ въ Аѳинахъ, сущность перваго и послѣдняго въ то же самое время будетъ и въ Римѣ и въ Аѳинахъ» (Oeuvres d’ Abelard. Introduct. CXXXIV).
- ↑ По словамъ Прокла (t. V, p. 115), нѣкоторые критики, находя смыслъ текста, — отъ ἀλλὰ τοῦ σμικροῦ μέρος до οὐκ ἄν γένοιτο, φάναι, τοῦτό γε, — очень труднымъ, полагали, что онъ подложенъ. Проклъ такихъ критиковъ не называетъ по имени. Между тѣмъ трудность этого мѣста происходитъ, очевидно, не отъ подлога, а отъ тонкости Парменидова анализа. Парменидъ хочетъ высказать слѣдующее: быть не можетъ, чтобы малость, будучи сама въ себѣ малостью, въ то же время была больше своей части, и, съ другой стороны, чтобы явленіе, къ которому будетъ приложена эта часть малости, становилось отъ того именно менѣе, а не болѣе прежняго, ка̀къ бы слѣдовало, въ обыкновенномъ порядкѣ вещей, ожидать.
- ↑ По догадкѣ Парменида, Сократъ къ ученію объ идеяхъ приведенъ былъ тѣмъ, что, видя многое, имѣющее какой нибудь одинъ характеръ, замѣчалъ возможность это множество обнять мыслію, какъ одно. Когда же такая догадка подтверждена была Сократомъ, Парменидъ софистически заключаетъ, что и схваченный душою видъ можно опять объединить со всѣмъ тѣмъ, что подъ нимъ содержится; а отсюда слѣдуетъ, что идей должно быть безконечное множество, такъ что число ихъ опредѣлить невозможно. Софизмъ здѣсь — въ томъ, что самыя идеи причисляются къ тѣмъ вещамъ, которыя подчинены имъ и содержатся въ общей ихъ силѣ и природѣ.
- ↑ Второй доводъ Парменида противъ теоріи идей состоитъ въ томъ, что идею превращаетъ онъ въ родовое понятіе, и находитъ возможность мыслить его подъ другимъ высшимъ родомъ, а этотъ опять подъ какимъ нибудь высшимъ, и такъ до безконечности. Явно, что такимъ образомъ идея у Парменида теряетъ значеніе самостоятельности и становится понятіемъ относительнымъ, такъ что молодой, еще не твердый въ своей теоріи философъ поставляется въ необходимость предположить, что τὰ εἴδη, можетъ быть, не что иное, какъ νοήματα, или чистыя представленія разсудка, находящіяся только въ душѣ. Но Парменидъ, съ точки зрѣнія тогдашнихъ философовъ, опровергаетъ и это мнѣніе Сократа, полагая, что каждая мысль разсудка тогда только имѣетъ какое нибудь содержаніе, когда ей что нибудь подчинено, или когда она входитъ въ единство съ предметомъ.
- ↑ Понятіе разсудка приводитъ къ единству то, что̀ обще всѣмъ вещамъ, и отсюда происходитъ μία τις ἰδέα: такъ что это самое, видимое нами въ недѣлимыхъ какъ общее и объединяемое разсудкомъ, называется ἰδέα; а поколику идея разсматривается сама по себѣ, какъ нѣчто единое и абсолютное, она становится εἶδος. Такимъ образомъ τὰ εἴδη происходятъ, очевидно, ἐκ τῶν ἰδέων. Отсюда Парменидъ тотчасъ заключаетъ, что если τὰ εἴδη полагаются какъ виды и формы абсолютные, отъ простаго мышленія отличающіеся тѣмъ, что не остаются безъ всякой матеріи, но содержатъ нѣчто подъ собою, то выйдетъ, что вещи, будучи причастны ихъ, и сами имѣютъ способность мышленія, либо, соединяясь съ мышленіемъ, силы мышленія однакожъ не имѣютъ. То есть, Парменидъ учитъ: мыслимость и то, для чего есть мысль, — одно и то же, потому что независимо отъ бытія, въ которомъ мысль высказывается, ты не найдешь мыслимости. Слѣдуя этому ученію, мегарцы полагали, что, по мнѣнію Платона, между вещами и идеями находится такая связь, по которой первыя существенно проникнуты послѣдними; а безъ такого внутренняго сопроникновенія, идеи были бы чистымъ или общимъ мышленіемъ, которое, само по себѣ, не даетъ никакого познанія.
- ↑ Понявъ, что недѣлимыя существенно не могутъ быть причастны идей, Сократъ полагаетъ, что тѣ и другія соединяются между собою нѣкоторымъ подобіемъ формы, и идеи почитаетъ образцами вещей, чрезъ что близко подходитъ къ ученію Платона, который, какъ извѣстно, видѣлъ въ нихъ вѣчные, отпечатлѣнные въ вещахъ прототипы. Но элеецъ не допускаетъ и этого понятія объ идеяхъ; ибо мыслитъ ихъ не какъ абсолютныя, а какъ такія природы, которыя всегда идутъ въ сравненіе съ другими вещами. Не угадавъ предполагаемаго Парменидомъ взгляда, юноша-Сократъ незамѣтно поддается обманчивой его діалектикѣ и начинаетъ недоумѣвать.
- ↑ Если, то есть, возможно, чтобы было подобіе между идеями и подлежащими чувствамъ вещами.
- ↑ Парменидъ высказываетъ здѣсь ту мысль, что какъ скоро вещь уподобляется какому нибудь виду, то всегда можно предполагать новый, высшій видъ, которому подобны и вещь, и самый, ей подобный, видъ. Потомъ, когда установилось подобіе той же вещи этому высшему виду, — мысль поднимается еще къ дальнѣйшему виду, а вслѣдъ затѣмъ устанавливается новое подобіе, и такимъ образомъ рядъ видовъ идетъ выше и выше. Изъ этого Парменидъ заключаетъ, что вещи причастны видовъ не подобіемъ, а чѣмъ-то инымъ, и что много возникло бы недоумѣній, если приписать видамъ какъ бы самостоятельность въ ряду вещей, какъ бы, то есть, вещи были только вмѣстилищемъ самостоятельнаго бытія ихъ.
- ↑ Парменидъ полагаетъ, что видъ отнюдь не долженъ быть представляемъ какъ нѣчто выдѣленное изъ вещей и объединившееся, въ смыслѣ бытія самостоятельнаго.
- ↑ У насъ нѣтъ, — то есть, нѣтъ въ этой, видимой нами природѣ. Парменидъ не допускаетъ, что тѣ сущности содержатся здѣсь, въ природѣ самыхъ вещей, если онѣ существуютъ αὑταὶ καθ᾽ αὑτάς. Существуя такимъ образомъ, онѣ должны быть мыслимы, какъ нѣчто отдѣльное отъ вещей.
- ↑ Идеи, въ представленіи Парменида, составляютъ какъ бы особый міръ, въ которомъ онѣ служатъ сущностями одна для другой, но не служатъ сущностями вещей, уподобляемыхъ имъ и это подобіе выражающихъ различными примѣненными къ нимъ названіями. Касательно названій, выражающихъ уподобленіе вещей идеямъ, сомнѣвался самъ Сократъ: «Боясь потеряться во множествѣ подобныхъ основаній, говоритъ онъ, я распрощусь со всѣми ими, и просто, безъискуственно, — пожалуй, можетъ быть, и глупо, — буду держаться одного: что прекрасное происходитъ не отъ чего другаго, какъ отъ присутствія, или отъ общенія, или отъ инаго участія въ немъ того прекраснаго; ибо это или — или я еще не рѣшилъ» (Phaedon. 100 D).
- ↑ Парменидъ полагаетъ, что между вещами и идеями нѣтъ никакого взаимнаго сродства. Если мы видимъ слугу и господина, то слугу этого не можемъ полагать слугою господина самого въ себѣ, какого мыслимъ только въ умѣ. Равнымъ образомъ, и по той же причинѣ, нельзя ставить и господина въ отношенія къ идеѣ слуги. Мы поставляемъ во взаимное отношеніе только идеи того и другаго. Здѣсь виденъ какъ бы законъ природы, которымъ во взаимное сродство поставляются только идеи съ идеями, вещи съ вещами.
- ↑ Изъ приведеннаго выше основанія Парменидъ заключаетъ, что и знаніе, само въ себѣ, относится только къ тѣмъ самостоятельнымъ видамъ, а съ вещами видимыми не имѣетъ никакой связи. Это, по словамъ Парменида, должно сказать не только вообще о знаніи, но и о познаніяхъ частныхъ: наши познанія относятся собственно къ предметамъ земнымъ, а предметовъ міра идеальнаго не касаются; въ томъ мірѣ предметами познаній служатъ не вещи чувственныя, а идеальныя истины.
- ↑ Богъ есть умъ совершеннѣйшій и причина самыхъ идей (см. De Rep. X, p. 597 A sqq.). Образъ же высочайшаго ума Платонъ видитъ въ Зевсѣ (см. Phileb. p. 28 C; p. 30 D, E. Phaedr. p. 246 E). И такъ, Парменидъ выражаетъ здѣсь ту мысль, что существо Божіе своимъ знаніемъ объемлетъ все, и что равнымъ образомъ отъ него не могутъ ускользать и дѣла человѣческія. Но Богъ усматриваетъ ихъ своимъ, ему одному свойственнымъ образомъ; а нашъ способъ усматриванія съ природою его не сообразенъ. Все это доказательство Парменида не худо излагаетъ Проклъ, T. V, p. 225: Ὡς ἄρα ἔχει τὸ γιγνῶσκον φύσεως, οὕτως ἒχει καὶ ἡ γνῶσις, ἀλλ᾽ οὐχ ὡς ἔστι τὸ γιγνωσκόμενον, οὕτως ὑπὸ πάντων γιγνώσκεσθαι πέφυκεν, ἀλλὰ κρειττόνως μὲν ὑπὸ τῶν κρειττόνων, ὑφειμένως δὲ ἐκ τῶν καταδεεστέρων. Τί οὖν θαυμαστόν, ἐι καὶ ὁ θεὸς γιγνώσκει πάντα ὡς πέφυκεν, ἀμερίστως μὲν τὰ μεριστά, μονοειδῶς δὲ τὰ πεπληθυσμένα, ἀϊδίως δὲ τὰ γεννητά, κ. τ. λ. Жаль, что этотъ взглядъ древнихъ философовъ не привился къ мышленію философіи современной, а въ новѣйшемъ раціонализмѣ встрѣтилъ начала, даже прямо враждебныя. Впрочемъ Парменидъ доводитъ свои заключенія до крайности, и сближается почти съ положеніями деизма.
- ↑ То есть, станетъ на такую точку мышленія, изъ которой невозможны никакіе дальнѣйшіе выводы, — на которой, слѣдовательно, нечего болѣе дѣлать пытливому уму, и всякое философствованіе его должно умолкнуть, какъ умолкаетъ оно обыкновенно въ области чистаго опыта и совершеннаго разобщенія вещей, гдѣ все существуетъ только для чувственнаго усмотрѣнія.
- ↑ Этотъ совѣтъ Парменида Сократу будетъ понятенъ, если мы различимъ философію и философствованіе. Послѣднее прирождено человѣку и обнаруживается пытливостію ума, стремящагося находить всему причины, узнать все изъ какихъ нибудь основаній. Этимъ стремленіемъ вызываются частныя мнѣнія, питается желаніе сблизить, соединить, или раздѣлить понятія. Отсюда происходятъ ученыя состязанія или споры, которые людямъ практическимъ, то есть, занятымъ житейскими дѣлами и интересами, кажутся часто ребяческою болтовнею; полагая, что это — философія, они привыкаютъ презирать ее, какъ безполезное препровожденіе времени. Между тѣмъ и такое даже философствованіе вовсе не безполезно: оно развиваетъ умъ, сообщаетъ гибкость разсудку, изощряетъ силу соображенія, развязываетъ языкъ, т. е. даетъ способность легко и разнообразно выражать свои мысли словомъ. Посему Парменидъ совѣтуетъ Сократу, прежде чѣмъ сдѣлается онъ дѣйствительнымъ философомъ, заниматься именно такимъ философствованіемъ: готовящійся на подвигъ атлетъ сперва укрѣпляетъ свое тѣло гимнастическими средствами; оперившійся птенецъ ласточки сперва расправляетъ свои крылья, сдѣлавъ нѣсколько круговъ близъ своего гнѣзда; это — экзерциція силъ, — форма дѣла, но еще не дѣло. Самое же дѣло есть философія, выступающая на свое поприще съ опредѣленнымъ взглядомъ на міръ, съ утвердившеюся и окрѣпшею мыслію о значеніи и отношеніи вещей въ мірѣ, съ идеею, внѣдряющеюся во все, и во всемъ созерцающею единство жизни и гармонію законовъ. Это уже не форма предмета, а самый предметъ, въ извѣстной формѣ: онъ высказывается и можетъ быть высказываемъ въ различныхъ построеніяхъ; но, при всемъ возможномъ различіи ихъ, типъ ихъ одинъ и всегда сообразенъ съ оживляющею предметъ идеею. И идеи также бываютъ различны; но каждая изъ нихъ имѣетъ въ виду цѣлое, и даетъ ему строй, сообразный съ собственною ея природою.
- ↑ То есть, разрѣшать недоумѣнія, возбуждающіяся по поводу чувственныхъ впечатлѣній, которыя представляютъ вещи непрестанно измѣняющимися и устраняютъ понятіе о неизмѣняемости и тожествѣ вида.
- ↑ Корифей школы элейской, сказавъ свое слово, по примѣру мегарцевъ, противъ соединенія идей съ вещами, и однакожъ не отвергнувъ ихъ, не только удивляется проницательному уму Сократа, но и слушается благоразумнаго его совѣта — разсуждать о такихъ вещахъ, которыя содержатся въ одномъ мышленіи ума, и вотъ, выходя изъ той доктрины, которая отнимала у вещей чувственныхъ различіе свойствъ, усвояетъ столько же единство, какъ множество и разнообразіе, не только идеямъ, но и вещамъ. Такимъ образомъ та узкая и безплодная діалектика элейцевъ самою главою ихъ школы очевидно улучшается и расширяется, такъ что отъ разсматриванія вещей матеріальныхъ, въ которомъ эта школа коснѣла, переносится къ созерцанію предметовъ, доступныхъ уму и сердцу, а чрезъ то примѣняется къ сократическому направленію разсужденій. Такъ Платонъ заставляетъ Парменида, какъ бы незамѣтно для него самого, философствовать на своемъ началѣ и служить органомъ развитія собственной теоріи идей.
- ↑ То есть, смотря на предметы чувствопостигаемые. Сократъ, конечно, не представлялъ, что въ міръ внѣшняго опыта мы вступаемъ съ подлежательнымъ своимъ требованіемъ единства вещи, и чрезъ это на первомъ же шагу запутываемъ сами себя въ недоумѣнія. Платонъ искалъ объективнаго единства видовъ.
- ↑ Здѣсь Парменидъ имѣетъ въ виду стихи Ивика, регинскаго поэта. Схоліастъ (ad. h. l.) излагаетъ ихъ такъ: Ἔρως αὖτέ με κυανέοισιν ὑπὸ βλεφάροις τακερ᾽ ὄμμασι δερκόμενος, κηλήμασι παντοδαποῖς ἐς ἄπειρα δίκτυα Κύπριδος βάλεν· ἦ μὰν τρομέω νιν ἐπερχόμενον, ὣςτε φερέζυγος ἵππος ἀεθλοφόρος ποτὶ γήραϊ ἀέκων σὺν ὄχεσφι θοοῖς ἐς ἃμιλλαν ἔβα. То есть: «Эросъ, нѣжно смотря мнѣ въ глаза своими темносиними зрачками, съ помощію разныхъ чародѣйствъ, опять бросаетъ меня въ сѣти Киприды. Какъ я дрожу при его приближеніи! — будто тотъ упряжной измученный конь, который нѣкогда въ старости выбѣжалъ на битву въ быстро катящейся колесницѣ». Этотъ отрывокъ издалъ Ursinus, Fragm. lyrr. p. 115. А недавно разобралъ его Schneidewein, въ изд. Ibyci Rhegini carminum reliquiae. Götting. 1833, 8, и Hermannus въ Jahnii et Klotzii Annales Phil. vol. VIII, fascicul. IV, a. 1833, p. 380 sq. Объ этомъ Ивикѣ упоминаютъ и Цицеронъ, — Tusc. Qu. IV, 33, extr.: maxime vero omnium flagrasse amore Rheginum Ibycum, apparet ex scriptis, и Свида: γέγονε ἐρωτομανέστατος περὶ τὰ μειράκια.
- ↑ О выраженіи αὐτοί ἐσμεν, въ томъ смыслѣ, какой оно здѣсь имѣетъ, см. Hypp. M., p. 363 A, прим. Значеніе его опредѣляется предшествующими словами Зенона, p. 136 D: «если бы насъ было больше, просить и не годилось бы».
- ↑ Предполагаемое разсужденіе Парменидъ называетъ хлопотливою, или трудною игрою, πραγματειώδη παιδίαν παίζειν, въ смыслѣ упражненія или экзерциціи разсудка, въ смыслѣ философствованія, которое мы опредѣлили выше, p. 135 D. Это — опытъ діалектической бесѣды объ извѣстномъ предметѣ, а не обѣщаніе открытія какой нибудь истины.
- ↑ Самъ Парменидъ сущее свое, кажется, не означалъ именемъ τοῦ ἑνός, о чемъ см. изслѣдованіе Брандиса, Commentatt. Eleatt. p. 137; но такъ какъ τὸ ὄν у Парменида заключаетъ въ себѣ всю сущность, οὐσίαν, кромѣ которой нѣтъ ничего, то Платонъ призналъ приличнымъ назвать ее τὸ ἓν, и это названіе удерживаетъ также въ Theaet. p. 180 D, E; Soph. p. 242 D. Посему и Парменидъ выставляется здѣсь такъ, какъ бы τὸ ὄν самъ онъ называлъ именемъ τὸ ἓν.
- ↑ Отсюда начинается первая часть разсужденія, и продолжается до p. 142 A. Въ ней изображается и описывается безконечное начало всей сущности, οὐσίας, которая, разсматриваемая сама въ себѣ, не имѣетъ никакой формы, никакого закона, никакого отношенія, никакой сложности, никакихъ свойствъ, примѣчаемыхъ въ вещахъ природы мыслимой и чувствопостигаемой. Такимъ образомъ въ формулѣ: одно ли есть, εἰ ἕν ἐστιν, слово τὸ ἕν берется въ полномъ отвлеченіи, такъ что и самое ἐστὶν при немъ совершенно теряетъ свое значеніе. Отмѣчая это, мы легко поймемъ рядъ остроумныхъ заключеній Парменида. Онъ въ своемъ разсужденіи идетъ такъ, что важнѣйшіе признаки, свойственные вещамъ конкретнымъ, послѣдовательно находитъ тому высшему единому не приличными. Поскольку, то есть, это единое безконечно, и выходитъ за предѣлы всякаго пониманія, — оно не можетъ принимать въ себя никакихъ признаковъ, приписываемыхъ вещамъ конечнымъ. И такъ, элеецъ учитъ: 1) что единое и не состоитъ изъ частей, и не есть цѣлое; 2) что оно неограниченно; 3) что оно не имѣетъ ни фигуры, ни вида; 4) что оно не находится ни въ какомъ мѣстѣ, слѣдовательно, не содержится ни въ себѣ, ни внѣ себя; 5) что оно ни покоится, ни стоитъ, ни какъ нибудь движется; 6) что оно ни то же, ни отличное, и не находится въ отношеніи ни къ себѣ, ни къ иному чему либо; 7) что оно ни подобно, ни не подобно; 8) что къ нему не идутъ отношенія ни равенства, ни неравенства, ни великости, ни малости; 9) что оно не подлежитъ разсчетамъ времени и потому не содержится ни въ какомъ временномъ моментѣ; 10) что оно, слѣдовательно, и не есть, а потому 11) оно даже и не единое; 12) что его нельзя ни называть, ни мыслить, ни знать, ни уловить какимъ нибудь представленіемъ или мнѣніемъ.
- ↑ Круглоту подобнымъ образомъ опредѣляетъ и Цицеронъ (De nat. d. II, 18): quum duae formae praestantes sint, ex solidis globus, sic enim σφαῖραν interpretari placet, ex planis autem circulus aut orbis, qui κύκλος graece dicitur; his duabus formis contingit solis, ut omnes earum partes sint inter se simillimae, a medioque tantum absit extremum, quantum idem a summo: quo nihil fieri potest aptius.
- ↑ Прямизну такимъ же образомъ опредѣляетъ Эвклидъ (Elem. in.): εὐθεῖα γραμμή ἐστιν, ἣτις ἔξ ἴσου τοῖς ἐφ᾽ ἑαυτοῖς σημείοις κεῖται.
- ↑ Эти же роды движенія различаетъ Платонъ и въ Теэтетѣ (p. 181 C, D): «Скажи мнѣ, называешь ли ты движеніемъ то, когда предметъ переходитъ изъ мѣста въ мѣсто, либо когда вращается въ томъ же мѣстѣ? — Называю. — Такъ пусть будетъ это одинъ видъ. Но когда, находясь въ томъ же мѣстѣ, старѣетъ онъ, дѣлается либо чернымъ изъ бѣлаго, либо жосткимъ изъ мягкаго, или измѣняется инымъ образомъ, — не сто̀итъ ли назвать это другимъ видомъ движенія? — Мнѣ кажется. — Да и необходимо. Такъ я полагаю два вида движенія: измѣненіе и перехожденіе».
- ↑ Измѣняющееся, то есть ἀλλοῖον ἢ αὐτό ἐστι γιγνόμενον. Это выводится, конечно, изъ того, что единое, какъ скоро становится оно отличнымъ отъ своей природы, не можетъ уже казаться единымъ.
- ↑ Находясь въ томъ же, сознаешь, что находишься въ томъ же; но сознавая это, знаешь, что уже находился въ томъ самомъ. Такимъ образомъ, мыслію о нахожденіи въ томъ же какъ бы двоится, — слѣдовательно, уничтожается — самый законъ тожества; а отсюда вытекаетъ заключеніе, что одно, какъ одно, не можетъ находиться въ двухъ моментахъ того же.
- ↑ Парменидъ полагаетъ, что одно не отличается отъ отличнаго; потому что иначе оно само сдѣлается отличнымъ, тогда какъ природа одного чужда всякаго отличія. То есть, что̀ — одно, то, по тому самому, что одно, не можетъ отличаться отъ другаго.
- ↑ Τὸ ἓν καὶ ταὐτόν, по разумѣнію Парменида, различаются тѣмъ, что ταὐτὸν возможно для чего нибудь, и для всякаго; но всѣ эти ταὐτὰ, принадлежа многимъ, составляютъ многое, а не одно, и къ одному приведены быть не могутъ.
- ↑ Парменидъ умозаключаетъ такъ: одно, говоритъ, если будетъ то же съ собою, никакъ не защититъ своего единства; потому что принятое имъ то же будетъ отъ его природы отлично; а двумъ отношеніямъ въ одномъ сходиться нельзя. Философъ хочетъ сказать, по видимому, то, что одно безконечно; какъ безконечное, оно чуждо всякаго отношенія, — безотносительно; будучи же безотносительнымъ, ему нельзя терпѣть тожества; слѣдовательно, одно само съ собою не тожественно.
- ↑ Что одно не можетъ быть подобно ни себѣ, ни другому, Парменидъ доказываетъ это тѣмъ, что оно даже не можетъ получать вообще никакихъ свойствъ, — ни подобнаго себѣ, ни не подобнаго; потому что всякое свойство было бы нѣчто иное въ отношеніи одного, слѣдовательно, имъ уничтожалось бы одно. Притомъ, получивъ свойство подобнаго, оно было бы вмѣстѣ и одно, и подобное; стало быть, не было бы ни тѣмъ, ни другимъ, потому что одно не есть подобное, и подобное не есть одно.
- ↑ Мысль Парменида та, что каждый временный моментъ всегда долженъ быть этимъ, а не другимъ моментомъ. Что̀ есть, то̀ такъ и надобно понимать, какъ есть, что̀ имѣетъ быть, то̀ — какъ имѣетъ быть, что̀ происходитъ, то — какъ происходитъ. Всѣ эти временныя явленія различны, и каждое имѣетъ свой собственный смыслъ, котораго оно никогда не теряетъ. Но бывать, — что также есть временный моментъ, — значитъ переходить изъ состоянія въ состояніе, и такое значеніе должно удерживать равнымъ образомъ постоянно. Удерживая же это значеніе, понятіе быванія заключаетъ въ себѣ и молодость и старость, — всѣ возрасты и временныя состоянія жизни. Отсюда, бывающее — и моложе, и старше себя, и равновременно себѣ.
- ↑ Объясняя значеніе приводимыхъ здѣсь Парменидомъ моментовъ времени, Проклъ (t. VI, p. 243) говоритъ: ἑκάστῃ γὰρ (χρόνου διαιρέσει) — συντέτακτα, πλῆθος οῖκεῖον, οὖ τὸ μὲν ἄκρον κατὰ τὸ ἦν, τὸ δὲ μέσον κατὰ τὸ γεγоνέναι, τὸ δὲ τελευταῖον κατὰ τὸ ἐγίνετο· καὶ τῇ κατὰ τὸ παρὸν ἄλλο δεύτερον, οὖ τὸ μὲν κυριώτατον χαρακτηρίζεται τῷ ἔστι, τὸ δὲ μέσον τῷ γέγονε, τὸ δὲ τελευταῖον τῷ γίγνεται· κατῇ κατὰ τὸ μέλλον ἄλλο τρίτον, οὖ τὸ μὲν ὑφηλότατον τῷ ἔσται, τὸ δὲ ἐν μέσῳ τεταγμένον τῷ γενήσεται, τὸ δὲ τελευταῖον ἀφοριζεται τῷ γενηθήσεται· καὶ οὕτω δὴ τῶν τριῶν τούτων ὁλοτήτων αί τρεῖς τριάδες ἔσονται προςεχῶς ἐξηρτημέναι, πᾶσαι δὲ αὖται τῆς ἑαυτῶν μονάδος. Употребленная Платономъ формула будущаго втораго γενηθήσεται возбуждала недоумѣніе нѣкоторыхъ филологовъ, ибо не встрѣчается ни въ какомъ другомъ мѣстѣ. Но такъ какъ аористъ ἐγενήθην, отъ котораго она произведена, довольно употребителенъ, то недоумѣніе ихъ въ этомъ отношеніи излишне, тѣмъ болѣе, что Платонъ часто подражалъ слововыраженію дорическихъ философовъ. Различіе между γενήσεται и γενηθήσεται состоитъ въ томъ, что первое, какъ произведенное отъ настоящаго, означаетъ продолжительность будущаго дѣйствія, а послѣднее, сродное съ аористомъ, выражаетъ однократность его. Такъ именно различаются будущія въ Gorg. p. 509 D; Criton. p. 54 A; De Republ. VIII, p. 568 D et al.
- ↑ Этимъ вопросомъ Парменидъ предуготовляетъ себѣ путь ко второму отдѣлу изслѣдованія; потому что во второмъ отдѣлѣ разсматривается, что если τὸ ἓν предположить существующимъ, εἶναι, то какое значеніе надобно будетъ соединить съ этимъ существованіемъ, съ этимъ εἶναι, и какія слѣдствія проистекутъ изъ того предположенія.
- ↑ Ничто изъ того, что дѣйствительно есть, въ «одномъ» не примѣчается, т. е. никакихъ свойствъ, принадлежащихъ вещамъ конечнымъ, въ немъ не найти. Тѣ предикаты, которые признаны чуждыми «одного» абсолютнаго, взяты отъ вещей, опредѣленныхъ пространственными и временными отношеніями; если же они и прилагаются къ тому одному, то не могутъ быть приписаны ему въ смыслѣ собственномъ. Посему, такъ какъ доселѣ шла рѣчь объ одномъ абсолютномъ, то и понятно, почему тѣ предикаты были отъ него отвлекаемы: они свойственны только природамъ конечнымъ, а τῇ οὐσία, какъ безконечному, не свойственны. Что же именно свойственно ему помимо этой метафоры, — откроется во второмъ отдѣлѣ рѣчи.
- ↑ Во второй части разсужденія, простирающейся до p. 155 E, природа бытія, οὐσίας, связывается съ однимъ такъ, что есть, ἔστι, берется въ полномъ своемъ значеніи и одно становится причастно сущности, οὐσίας μετέχει. Быть, εἶναι, у Платона есть не что иное, какъ существовать по извѣстному закону, въ извѣстномъ условіи и подъ извѣстною формою. Стало быть, теперь на очереди вопросъ: что должно слѣдовать, если будетъ положено, что есть конечное одно?
- ↑ Доказавъ, что природа τοῦ ἑνὸς ὄντος состоитъ изъ двухъ частей и потому есть нѣчто цѣлое, такъ какъ части не могутъ быть мыслимы безъ цѣлаго, Парменидъ идетъ далѣе, и въ каждомъ конечномъ единствѣ находитъ безчисленное множество частей и формъ; потому что сущность и единство въ одномъ конечномъ такъ соединены и сроднены, что отдѣлиться и отторгнуться одно отъ другаго не могутъ. Изъ этого легко судить, ка̀къ надобно думать о чтеніи настоящаго мѣста въ древнихъ изданіяхъ Парменида: ἢ τὸ ἓν τοῦ ὄντος εἶναι μόριον, ἢ τὸ ὄν τοῦ ἑνὸς μόριον. Единое отъ сущаго и сущее отъ единаго не потому не отдѣляется, что одно есть часть другаго; а потому, что природа одного тѣснѣйшимъ образомъ связана съ природою другаго; такъ что въ каждой части, сколь бы мала она ни была, могутъ быть снова замѣчены тѣ же самыя части. Поэтому вульгатнаго чтенія, защищаемаго Шмидтомъ, принять нельзя: я нахожу болѣе вѣрнымъ чтеніе Штальбома, который, слѣдуя Basil. 2 кодексу, слово μόριον въ обоихъ мѣстахъ перемѣняетъ въ родительный μορίου.
- ↑ Доселѣ доказано, что τὸ ἕν ὂν, связанное взаимною близостію моментовъ его состава, имѣетъ безчисленное множество формъ и частей; а теперь Парменидъ намѣренъ разсмотрѣть то отношеніе, въ какомъ находятся между собою τὸ ἓν и τὸ ὄν; ибо хотя оба эти моменты связаны тѣснѣйшимъ образомъ, однакожъ каждому изъ нихъ принадлежитъ особая природа, и потому каждый можетъ различаться отъ другаго и мысленно отдѣляться. — Τὸ ἓν, сдѣлавшись конечнымъ хотя и присоединило къ себѣ свойство отношенія, однакожъ сохраняетъ свойственную ему силу и постоянство. А τὸ ὄν, имѣя особенную способность быть въ отношеніяхъ, такъ какъ форма всегда въ связи съ матеріею, тѣмъ не менѣе, однакожъ, отлично отъ одного, такъ что можетъ быть разсматриваемо и особо, само по себѣ.
- ↑ Какъ скоро τὸ ἓν и τὸ ὂν разсматриваются такъ, что опредѣляется, какова природа того и другаго сама по себѣ, — очевидно, должно выступить на видъ взаимное различіе ихъ. Отсюда вытекаетъ понятіе различія, которое не содержится ни въ одномъ, ни въ природѣ сущности, но приходитъ отвнѣ: это — какъ бы отрицательная связь, соединяющая оба момента τοῦ ἐνός ὄντος. Въ существѣ конечномъ элейскій философъ предполагаетъ три коренныхъ числа, изъ соединенія и умноженія которыхъ происходятъ всѣ безконечные ряды чиселъ; а соединеніе и умноженіе ихъ производится не иначе, какъ чрезъ вхожденіе различія между однимъ и сущностію. Различію приписывается здѣсь такая сила, которою всегда раздѣляются матерія и форма существа конечнаго; такъ какъ матерія и форма имѣютъ каждая особую природу, и потому несогласны между собою. Не смотря, впрочемъ, на это несогласіе, онѣ такъ тѣсно соединены одна съ другою, что никогда не могутъ быть доведены до совершеннаго отдѣленія. Поэтому сдѣланное прежде различіемъ отдѣленіе ихъ одной отъ другой можетъ продолжаться въ безконечность; ибо подлинная природа τοῦ ὄντος ἑνὸς такова, что его стихіи, сохранившись въ каждой отдѣленной части, снова вырываются наружу, и эта часть снова является какъ образъ тѣснѣйшаго соединенія матеріи и формы, между которыми опять становится различіе. И такъ до безконечности. Отсюда становится очевидно, что одно заключаетъ въ себѣ безконечное множество частей и формъ, изъ которыхъ каждая, сама въ себѣ, одна и абсолютна: это — идеи. — Что касается словъ τὸ ἕτερον и ἄλλο, стоящихъ здѣсь совмѣстно и означающихъ различіе, то они у грековъ употреблялись смѣшанно; напр. Homer. Iliad. IX, v. 468 sq.: Οὐδέ ποτ᾽ ἔσβη πῦρ, ἕτερον μὲν ὑπ᾽ αἰθούση εὐερκέος αὐλῆς, ἄλλо δ᾽ ἑνὶ προδόμῳ. Ib. v. 313: ὅς ἓτερоν μὲν κεύθη ἐνὶ φρεσὶν, ἄλλο δὲ εἴπῃ. См. Eustath. p. 764, ed. Rom. Plato, de Rep. IV, p. 439 B: ὃτι ἄλλо μὲν ἡ ἀπωθοῦσα χειρ, ἑτέρα δὲ ἡ προςαγομένη. Ib. p. 436 A: μανθάνομεν μὲν ἑτέρῳ, θυμούμεθα δὲ ἄλλῳ ἐν ἡμῖν. Legg. X, p. 889 E: καὶ τὸ καλὰ φύσει μὲν ἄλλα εἶναι, νόμῳ δὲ ἓτερα. Theaet. p. 185 A: ἃ δι᾽ ἑτέρας δυνάμεως αἰσθάνει, ἀδύνατον δὲ ἄλλης αἰσθάνεσθαι, et al.
- ↑ Доказавъ, что сущность раздроблена на безконечное множество частей, потому что сущности причастны всѣ числа, Парменидъ говоритъ теперь, что то же самое относится и къ одному; ибо изъ того, что части сущности безчисленны, и что взятыя каждая отдѣльно, сами по себѣ, онѣ суть нѣчто единое, ясно слѣдуетъ, что сущность, входя во всякую изъ частей, чрезъ то самое никогда не отдѣляется отъ единаго, а потому и единое вмѣстѣ съ нею распадается на части. Въ этомъ доказательствѣ τὸ ἓν видимо получаетъ уже не тотъ смыслъ, какой имѣло оно въ прежнемъ разсужденіи.
- ↑ Философъ отдѣльныя формы существа конечнаго примѣнилъ сперва къ числамъ, а теперь ихъ природу описываетъ геометрическими пропорціями, придаетъ имъ начало, средину, конецъ, — слѣдовательно, фигуру; но при этомъ никакъ нельзя думать, что съ идеями онъ соединяетъ пропорціональность и фигурность тѣлесную. Это можно почитать какъ бы только символическимъ способомъ выраженія или ученія, который указываетъ намъ природу идей міра, созерцаемую окомъ ума, подъ образами фигуръ. Мнѣніе наше подтверждается самимъ Платономъ (Resp. libr. VII, p. 526 C — 527 C), который учитъ, что желающій почерпнуть изъ геометріи истинную пользу долженъ отвлекать умъ отъ фигуръ вещей чувствопостигаемыхъ, созерцать безтѣлесное и всѣ геометрическія пропорціи вещей видѣть внѣ матеріи. Такимъ только образомъ умъ мало по малу поднимется къ самой природѣ вещей и къ истинѣ.
- ↑ Изъ сказаннаго выше философъ выводитъ, что одно конечное и содержится въ себѣ самомъ, и заключено въ иномъ. О первой половинѣ мысли сказать почти нечего; ибо явно, что отдѣльныя идеи, или части существа конечнаго, находятся въ его объемѣ и составляютъ съ нимъ одно. Но почему Парменидъ полагаетъ, что цѣлое должно вращаться въ чемъ нибудь другомъ? Это надобно понимать такъ, что одно, какъ соединенное съ сущностію и потому опредѣленное, не можетъ не имѣть какого нибудь внѣшняго состоянія, — а иначе оно было бы неопредѣленнымъ. Стало быть, одному, составляющему цѣлое, необходимо находиться въ какомъ нибудь внѣшнемъ отношеніи. Если же спросили бы: что надобно разумѣть подъ именемъ инаго, въ чемъ заключено конечное одно? — мы, безъ сомнѣнія, отвѣчали бы, что конечную сущность, философъ мыслитъ здѣсь въ отношеніи къ матеріи тѣлъ, какъ къ нѣкоторому внѣшнему ея образу. Этотъ нашъ отвѣтъ подтверждается и Тимеемъ, гдѣ матерію тѣлъ Платонъ называетъ ξυναίτιον, пріемникомъ истинной сущности, испытывающимъ на себѣ ея силу (Tim. p. 40 C). Понятіе Платона о матеріи порядочно изложено еще древними философами, особенно неоплатониками. Аристотель (Phys. IV, 2) τὴν ὕλην, которой, впрочемъ, самъ Платонъ этимъ именемъ не означалъ, именуетъ τὴν χώραν; да и у Платона въ Тимеѣ (p. 52 A) матерія есть γένος τῆς χώρας, или то, что способно принимать всѣ формы, и этимъ именно характеризуется ея природа. Понятіе Платоновой матеріи тонко анализируетъ Апулей (De habit. doctr. Plat. p. 3): Materiam vero inprocreabilem incorruptamque commemorat, non ignem, neque aquam, nec aliud de principiis et absolutis elementis esse, sed ex omnibus primam et figurarum capacem factioniqne subjectam, adhuc rudem et figurationis qualitate viduatam. — Sed neque corpoream neque sane incorpoream esse concedit. Ideo autem non putat corpus, quod omne corpus specie qualicunque non careat. Sine corpore vero esse non potest dicere, quia nihil incorporale corpus exhibeat: sed vi et ratione sibi non videri corpoream. — Sed quae substantiam non habent corpoream, cogitationibus ea videri: unde adulterata opinione ambiguam materiae hujus intelligi qualitatem (Chalcid. in Tim. p. 461).
- ↑ Такъ какъ τὸ ἓν разсматривается здѣсь въ значеніи τοῦ ὄντος, то необходимо, чтобы τὸ ὅλον αὐτοῦ находилось въ какомъ нибудь внѣшнемъ состояніи и условіи; потому что самое это быть, по мнѣнію философа, есть не иное что, какъ находиться въ формальныхъ и условныхъ отношеніяхъ. А отсюда ясно, почему Парменидъ говоритъ, что если бы одно не было нигдѣ, если бы, то есть, не находилось оно ни въ какомъ состояніи, ни въ какихъ условіяхъ, то его и не было бы. Потому-то онъ заключаетъ, что одно, какъ нѣкоторое цѣлое, ἐν ἄλλῳ εἶναι.
- ↑ Здѣсь единству приписывается способность двигаться и стоять. Его стояніе ясно выводится изъ предъидущихъ его отношеній къ себѣ и къ иному: ибо существо конечное, или идея, — общее ли оно, или частное, — будучи разсматриваемо само въ себѣ, какъ природа абсолютная, постоянная и неизмѣняемая, всегда самодовольно и не стремится ни къ чему; а поколику вступаетъ въ условія и относится къ тому, что̀ внѣ его, — идея ли это, или матерія тѣлъ, — оно представляется уже въ движеніи, и это движеніе, по различному сродству его съ внѣшнимъ, необходимо должно быть различно и многообразно. Такому объясненію служитъ подтвержденіемъ одно мѣсто въ Софистѣ (p. 246 A sqq.), гдѣ также каждой идеѣ приписывается покой и движеніе, потому что она имѣетъ природу и простую, вѣчную, по которой, кажется, не подлежитъ никакимъ перемѣнамъ, и вмѣстѣ, ради своихъ отношеній, принимаетъ различныя формы, слѣдовательно, нѣкоторымъ образомъ вступаетъ въ движеніе. Платонъ полагалъ, что идеи, абсолютныя и постоянныя сами по себѣ, въ отношеніи къ матеріи слѣдуетъ представлять измѣняемыми, живыми, общительными и дѣйственными. Онъ идетъ прямо на перерѣзъ мнѣніямъ тѣхъ, которые хотя и не отвергали, что Парменидова сущность раздѣлена на безчисленное множество частей, однакожъ эти формы почитали вѣчными и какъ бы косными, недвижимыми и не имѣющими никакого общенія. Такъ думали философы мегарскіе, сколько видно это изъ указаннаго выше мѣста въ Софистѣ (p. 246 A sqq.).
- ↑ Парменидъ учитъ, что одно и тожественно, какъ съ самимъ собою, такъ и съ инымъ, и отлично, какъ отъ себя, такъ и отъ инаго. Здѣсь надобно замѣтить, что Платонъ свое ταὐτόν рѣзко отличаетъ отъ самого единства и настолько приписываетъ его вещамъ или идеямъ, насколько онѣ усматриваются подъ тѣми же признаками и получаютъ то же свойство и природу. Посему тожественное онъ правильно противополагаетъ иному, то есть, отличному, усматриваемому какъ бы въ какомъ-то несогласіи природы. Здѣсь, во первыхъ, показывается, что одно, не могущее ни отличаться отъ самого себя, ни составлять часть или цѣлое самого себя, совершенно соотвѣтствуетъ самому себѣ и есть вполнѣ ταὐτόν. Этимъ означается абсолютное тожество его природы, которое необходимо приписать ему, поколику оно разсматривается само, въ себѣ; ибо идея сама по себѣ единична и проста, и не содержитъ ничего, что возмущало бы ея равенство и постоянство. Но, съ другой стороны, одно находится въ отношеніи, и чрезъ то является отличнымъ отъ себя, такъ какъ при этомъ инымъ представляется внутреннее его отношеніе, которымъ условливается общность его частей и формъ, и инымъ опять — отношеніе внѣшнее, состоящее въ томъ, что идеи относятся или одна къ другой, или къ инымъ вещамъ, и становятся какъ бы во внѣшнія условія.
- ↑ Равно какъ и къ другимъ (вещамъ), по гречески — καὶ τοῖς ἄλλοις ὡσαύτως. Доселѣ ἕτερον или ἄλλο употреблялись безъ члена; а теперь вдругъ вносится τοῖς ἄλλοις. Такое выраженіе возбуждаетъ мысль къ представленію предмета опредѣленнаго. Но τὰ ἄλλα здѣсь не идеи, отличныя отъ другихъ идей, а скорѣе познаваемыя чувствомъ вещи, которыя, въ сопоставленіи съ идеями, весьма прилично означаются именемъ τῶν ἄλλων или τῶν ἑτέρων. И такъ какъ всѣмъ идеямъ свойственно единство, то, въ самомъ дѣлѣ, ничего не остается болѣе, какъ съ словомъ τἆλλα соединить значеніе чувствопостигаемой матеріи тѣлъ; ибо ей свойственно быть природою грубою и безформенною, чуждою единства.
- ↑ Здѣсь, очевидно, вводится третіе, нѣчто среднее между ταὐτὸν и τὸ ἓτερον; ибо что составляетъ часть или цѣлое какой нибудь вещи, то не есть ни ταὐτόν, ни ἓτερον.
- ↑ Въ подлинникѣ: ἓτερον ἄρα, ὡς ἕοικεν, εἴη ταύτῃ ἄν ἑαυτοῦ τὸ ἓν. Не безъ причины говорится ταύτῃ: этимъ выражается, что только такимъ способомъ одно отлично отъ самого себя.
- ↑ То есть, все, что обнимаетъ въ себѣ одно не въ силу своей природы; а подъ этимъ разумѣются вещи чувствопостигаемыя, которыя получили сущность уже отъ идей.
- ↑ Это положеніе Парменида можетъ показаться страннымъ: но τὰ ὄντα здѣсь суть предметы, взятые въ значеніи предметовъ абсолютныхъ, какова, напримѣръ, справедливость, не знающая ничего себѣ противнаго. Поэтому и τὸ ἕν, или τὸ μὴ ἓν, разсматриваемое само по себѣ, не принимаетъ въ себя отличнаго.
- ↑ Парменидъ сказалъ это на томъ основаніи, что число есть знакъ природы опредѣленной. Посему то̀, что̀ не есть одно, будучи разсматриваемо само по себѣ, не должно даже казаться и конечнымъ; имѣя же число, оно не было бы отлично отъ одного. (Въ текстѣ нѣтъ указанія на сноску. Ред. электроннаго изданія.)
- ↑ Здѣсь Парменидъ учитъ, что одно не только не разнорѣчитъ съ инымъ, но и совершенно согласно съ нимъ. Доказательство этого положенія начинается съ того, что τὸ ἓν не отлично, говоритъ Парменидъ, отъ τοῖς ἄλλοις. Онъ представляетъ виды абсолютной разницы и абсолютнаго тожества, или αὐτὸ τὸ ταὐτόν и αὐτὸ τὸ ἕτερον, и полагаетъ, что послѣднее противоположно первой, ибо понятіе соотвѣтственности, разсматриваемой по себѣ, никакъ не можетъ быть соглашено съ понятіемъ абсолютной разницы. Ходъ Парменидова доказательства таковъ: Такъ какъ τὸ αὐτὸ и τὸ ἕτερον противорѣчатъ одно другому, то быть не можетъ, чтобы въ какой нибудь вещи усматривалась разница; потому что иначе она находилась бы и въ ταὐτῷ, или въ томъ, что совершенно равно самому себѣ. Въ этомъ мѣстѣ τὰ ὄντα у Парменида, очевидно, есть то, что само въ себѣ абсолютно и разсматривается безъ сравненія съ иными вещами. А такимъ образомъ все, что есть, должно быть ταὐτόν, и не терпитъ никакой разницы въ своей природѣ. Но отсюда уже вытекаетъ, что ни въ одномъ, ни въ иномъ нѣтъ τὸ ἕτερον. Смыслъ этого заключенія понять не трудно. Всякая идея въ себѣ должна быть одна и проста; такъ что къ ней не примѣшивается ничто чуждое или отличное. Но такъ какъ τὸ ἓν конечно, то выходитъ, что и τὰ ἄλλα или τὰ ἕτερα не лишены сущности, а восприняли въ себя нѣкоторую форму и законъ; и, поколику все это происходитъ изъ міра идей, — все это, конечно, должно быть то же, что̀ идеи. Отсюда Парменидъ хитро заключаетъ: τὸ ἓν καὶ τὰ μὴ ἓν μὴ ἕτερα εἶναι ἀλλήλων.
- ↑ Парменидъ доказываетъ, что одному, въ отношеніи къ прочимъ вещамъ, принадлежитъ подобіе, и доказательство свое основываетъ на взаимной разности одного и прочаго или иного. Такъ какъ отношеніе этихъ членовъ одинаково въ ту и другую сторону, — поколику, то есть, одно столько же разногласитъ съ прочимъ, какъ и прочее съ однимъ, — то, по своему отношенію, они, очевидно, подобны.
- ↑ Доказавъ выше, что одно и прочее подобны, Парменидъ теперь доказываетъ противное, — что они не подобны. Подобіе ихъ вывелъ онъ изъ представленія разности, одинаково свойственной тому и другому члену; а неподобіе, наоборотъ, выводитъ изъ того, что каждому изъ нихъ свойственна ταὐτότης. Ходъ доказательства таковъ: Какъ мыслимое одно, такъ и находящееся внѣ его, или τὰ ἄλλα, имѣютъ свойственное себѣ ταὐτόν. Но что̀ съ самимъ собою тожественно, то, въ отношеніи къ другому, что̀ также тожественно, не можетъ не быть не подобнымъ. Всякій легко замѣтитъ, что самое постоянство и равность собственной природы, приписываемыя какъ одному, такъ и иному, производятъ то, что неподобіе ихъ болѣе проясняется и выступаетъ наружу. Хотя сущность обща тому и другому; но и при этомъ однакожъ одно не подобно прочему; потому что и первое и послѣднее имѣютъ частныя свои формы и слѣдуютъ особымъ законамъ.
- ↑ Здѣсь Парменидъ доказываетъ подобіе и неподобіе одного и прочаго изъ основаній, совершенно противныхъ прежнимъ. Одно и прочее, говоритъ, обнаруживаютъ полную соотвѣтственность и равность своей природы; и такъ какъ это обще тому и другому, то они подобны. Таково же доказательство и неподобія ихъ: выше было найдено, что между однимъ и прочимъ есть разница; слѣдовательно, имъ принадлежатъ различныя свойства, и они поэтому не подобны.
- ↑ Надобно вспомнить, что Платонъ, для выраженія силы и природы идей, часто пользовался покровами образовъ, опредѣляемыхъ отношеніями пространства и времени, — къ идеямъ прилагалъ, напримѣръ, числа и фигуры. Это дѣлалъ онъ, конечно, оттого, что приписываемое идеямъ большею частію видѣлъ въ вещахъ, какъ отраженіе идей. Съ такою же цѣлію вводится здѣсь и понятіе прикосновенія: имъ означается не иное что, какъ внѣшнее соединеніе или сліяніе, въ которомъ существо мыслимое находится или съ частями самого себя, или съ вещами чувствопостигаемыми.
- ↑ Такъ какъ прежде было доказано, что одно содержится и въ себѣ самомъ, и въ прочемъ, то теперь полагается, что оно касается и себя самого, и прочаго. Чрезъ привхожденіе къ нему сущности, оно получаетъ такую силу отношенія, что соединяется не только съ собственными частями, но и съ вещами, внѣ его находящимися. Тогда какъ иныя его формы и виды содержатся и какъ бы заключены въ иномъ, оно прикасается къ самому себѣ; а силою внѣшняго отношенія стремится также къ вещамъ чувствопостигаемымъ, такъ что имъ впечатлѣваются и какъ бы объемлются вещи, находящіяся внѣ его.
- ↑ Доказавъ выше, что одно касается и себя, и прочаго, Парменидъ теперь доказываетъ противное, — что оно не касается ни того, ни другаго. Мы видѣли, что мыслимое τὸ ἕν и τὰ ἄλλα Пармениду представлялись совершенно разъединенными и находящимися внѣ всякаго отношенія. Помня это, мы найдемъ правильнымъ заключеніе Парменида, что одно не касается ни себя самого, ни прочаго. Онъ весьма справедливо говоритъ, что одно, какъ одно, разсматриваемое абсолютно, не можетъ вращаться близъ себя; ибо положи идею отдѣльно, саму въ себѣ, — она будетъ внѣ всякаго соединенія съ прочимъ. То же выйдетъ, если возьмешь отдѣльно прочее. Для взаимнаго прикосновенія ихъ требуется нѣчто третіе, соприкасающееся тому и другому и соединяющее ихъ въ себѣ.
- ↑ Изъ того, что вещи и идеи, разсматриваемыя въ себѣ, не терпятъ сравненія ни по величинѣ, ни по малости, философъ заключаетъ, что великость и малость равны. Но такъ какъ безъ великости и малости нельзя мыслить и равенства, то легко понять, что это заключеніе Парменида не тонко. По ходу его мыслей, естественно было ожидать слѣдствія не о равенствѣ великости и малости, а о несоизмѣримости ихъ. Впрочемъ великость и малость на точкѣ высшаго отвлеченія легко могутъ представить равенство, просто въ абсолютномъ объемѣ отвлеченнаго понятія.
- ↑ Сущность Парменидова доказательства, что одно равно прочему, состоитъ въ слѣдующемъ: Если одно и прочее полагаются такъ, что разсматриваются особо и абсолютно, внѣ всякаго взаимнаго отношенія; то ни первое, ни послѣднее не будетъ доступно для великости и малости, тоже абсолютной. А по удаленіи отъ нихъ великости и малости, по которымъ вещи становятся больше или меньше, выйдетъ, что одно и прочее не бываютъ ни больше, ни меньше, и что, стало быть, одно какъ самому себѣ равно, такъ, по равности, соотвѣтствуетъ и прочему. Излагая это доказательство, Платонъ, безъ сомнѣнія, имѣлъ въ виду ту мысль, что всякая идея, разсматриваемая въ себѣ, имѣетъ равный самой себѣ объемъ, и что сфера вещей чувствопостигаемыхъ, въ которыхъ выразились идеи, въ нѣкоторомъ смыслѣ, равняется самымъ идеямъ; ибо идеѣ, въ обширнѣйшемъ ея значеніи, соотвѣтствуетъ понятіе природы.
- ↑ Парменидъ доказываетъ неравенство одного и прочаго, чрезъ соединеніе съ ними малости и великости. И не удивительно, что въ этомъ случаѣ одно и прочее должны явиться неравными; потому что теперь они поставляются во взаимное отношеніе, тогда какъ прежде разсматриваемы были отрѣшенно, безъ сравненія одного съ другимъ. Здѣсь, во первыхъ, доказывается, что одно не равно самому себѣ, — и доказывается тѣмъ, что части одного заключены однѣ въ другихъ. Изъ этого, очевидно, слѣдуетъ, что одно и больше, и меньше самого себя. То же слѣдствіе выводится и иначе. Между однимъ и прочимъ есть взаимное отношеніе. Идея какъ бы разлита по вещамъ чувствопостигаемымъ, образовавшимся по подобію ихъ: отсюда — одно находится въ прочемъ. И наоборотъ, — вещи содержатся въ идеѣ, такъ какъ недѣлимыя подчинены ея силѣ: отсюда — прочее находится въ одномъ. Если же взаимное отношеніе ихъ таково, то одно либо больше, либо меньше прочаго, но никакъ не равно ему. Къ тому же слѣдствію приходитъ Парменидъ чрезъ приложеніе къ одному и прочему понятій о мѣрѣ и частичности чиселъ.
- ↑ Здѣсь могутъ спросить: какъ это Платонъ идеямъ приписалъ различныя отношенія времени? Иной разъ онъ описываетъ ихъ просто какъ вѣчныя, не подлежащія никакимъ временнымъ перемѣнамъ. Напримѣръ, въ Тимеѣ (p. 36 B sqq.) идеи почитаются простыми, постоянными, всегда себѣ подобными, хотя прежде видѣли мы въ нихъ и противныя этимъ свойства. Причину этого надобно полагать, конечно, въ неточномъ употребленіи словъ и въ самой природѣ отношенія идей. Философъ въ первой части діалога весьма справедливо судилъ, что безконечная сущность, будучи свободна отъ всѣхъ формъ, законовъ, отношеній, условій, не терпитъ также и отношеній времени; напротивъ, природа конечная, получивъ другія свойства, нѣкоторымъ образомъ не можетъ быть безъ времени и подлежитъ всѣмъ его отношеніямъ. Здѣсь однако надобно различать природу конечную, разсматриваемую въ себѣ, абсолютно, и ту, которая находится въ соединеніи или сама съ собою, или съ прочимъ. Поскольку разсматривается она сама въ себѣ, ей, конечно, нельзя приписать различныхъ временныхъ отношеній; но какъ скоро созерцается она по отношенію къ сущности, то не можетъ не подлежать временнымъ перемѣнамъ. Поэтому идеи у Платона иногда λέγονται γίγνεσθαι, какъ, напримѣръ, въ девятой книгѣ Государства (p. 585 C, al.).
- ↑ Парменидъ учитъ, что одно должно быть и больше либо меньше себя возрастомъ, и по возрасту равнымъ самому себѣ, — и это свойство его выводитъ изъ сущности, которая съ существомъ конечнымъ соединена всегда и вездѣ. Положеніе, что одно возрастомъ и больше и меньше себя, доказывается тѣмъ, что время непрестанно течетъ; и отсюда выводится, что одно, какъ причастное текущаго времени, непрестанно и растетъ по возрасту, и умаляется. Поколику идея разсматривается сравнительно, надобно согласиться, что она, находясь въ тѣхъ или другихъ отношеніяхъ, чрезъ время идетъ какъ бы далѣе себя, и потому возрастомъ какъ бы не согласна съ собою. Но совсѣмъ иначе надобно думать о ней, когда она разсматривается абсолютно, сама въ себѣ. Въ этомъ случаѣ Парменидъ благоразумно полагаетъ, что одно никакъ не можетъ быть, по возрасту, не равнымъ самому себѣ; потому что его природа, разсматриваемая въ себѣ, совершенно неизмѣнна и единична, и замѣтить въ ней несогласіе времени невозможно.
- ↑ Парменидъ доказываетъ, что одно явилось прежде прочаго и старше возрастомъ. Что̀ есть одно, говоритъ онъ, то должно быть прежде множества. Вещи, подлежащія чувствамъ, безпредѣльны (ἄπειρα), и потому каждая идея въ нихъ какъ бы повторена безконечное число разъ. Но изъ идей должны быть производимы начатки вещей; потому что безъ нихъ вещи не могли бы придти въ порядокъ и сложиться законно. И такъ, идеямъ надлежало быть прежде вещей чувствопостигаемыхъ и притомъ конечныхъ. То же самое слѣдуетъ сказать и о всей совокупности вещей, такъ какъ она образована по образцу міра мыслимаго.
- ↑ Здѣсь доказывается противоположное прежнему, — что одно — старше прочаго. Если одно мы понимаемъ такъ, что оно, какъ цѣлое, объемлетъ всю совокупность вещей, то надобно согласиться, что ему можно было явиться не иначе, какъ послѣ. Такъ какъ идея въ этомъ случаѣ представляется какъ бы постепенно вырабатываемою, часть за частью, и потомъ уже отпечатлѣвающейся во внѣшнемъ образѣ міра видимаго; то слѣдуетъ, что одно есть послѣднее изъ всѣхъ вещей, своею силою и природою объемлющее цѣлость ихъ.
- ↑ Доказавъ сперва, что одно моложе прочаго, потомъ, что оно старше прочаго, Парменидъ доказываетъ теперь, что никоторое изъ нихъ ни моложе, ни старше. Какъ выше было признано, что одно, по различному сродству его съ прочимъ, входитъ въ различныя и многочисленныя условія: такъ теперь то̀ и другое — и одно и прочее — берется въ значеніи абсолютнаго, поколику отдѣльныя вещи, вмѣстѣ съ отдѣльными идеями, полагаются какъ совершенныя и полныя. Если же допустимъ, что одно вмѣстѣ съ прочимъ бываетъ и есть, то надобно согласиться, что оно вмѣстѣ съ прочимъ и не больше, и не меньше. Здѣсь идеи съ вещами какъ бы сливаются въ одно, и потому не разногласятъ съ ними возрастомъ.
- ↑ Парменидъ изслѣдываетъ, какимъ образомъ одно бываетъ возрастомъ больше и меньше прочаго, и ка̀къ этимъ словомъ можно показать величайшее согласіе между однимъ и прочимъ. Здѣсь доказывается, во первыхъ, то, что ни одно возрастомъ не можетъ уклоняться отъ прочаго, ни прочее отъ одного; потому что если то или другое изъ нихъ и возникло прежде, либо послѣ, то они уравниваются затѣмъ равною прибавкою времени, и эта пропорція не можетъ быть измѣнена никакимъ вѣкомъ. Потомъ Парменидъ учитъ, что одно и прочее, съ другой стороны, по отношенію къ возрасту, постепенно расходятся между собою, такъ что если одно положено будетъ больше другаго, и къ этимъ не равнымъ продолженіямъ времени придастся какое нибудь равное, то оба протяженія, прежде различавшіяся относительно бо̀льшимъ промежуткомъ, будутъ различаться уже меньшимъ. Для большей ясности, возьмемъ двѣ неравныя линіи ab и ac:
a______________________________|_____________b e____________f
a______________________________|c e____________f
и прибавимъ къ обѣимъ линію ef. Если бы линіи ab и ac мы стали разсматривать отрѣшенно одну отъ другой, то надлежало бы сказать, что обѣ онѣ получили равное приращеніе, и потому взаимно не измѣнились. Но какъ скоро ab и ac, вмѣстѣ съ приращеніемъ ef, сравниваются между собою, то выходитъ, что онѣ различаются не прежнимъ неравенствомъ долготы, но обнаруживаютъ такое отношеніе, по которому ab какъ будто уменьшилась, а ac увеличилась.
- ↑ Отсюда идетъ третья часть Парменидова разсужденія и продолжается до p. 157 A. Мнѣнія древнихъ объ этой части весьма странны. Fluctuant, говоритъ Томсонъ, interpretes Platonis nec in exponendo suppositi huius argumento sibi satis constant. Iamblichus, teste Damascio, agi hic credebat de daemonibus, seu quocunque nomine deos illos medios appelles; alii de animarum inferiori genere tractari autumant. — Но въ этомъ отдѣлѣ объясняется, очевидно, не что иное, какъ переходъ одного конечнаго въ безконечное, и наоборотъ; ибо то и другое одно — таковы, что оба находятся въ самомъ близкомъ сродствѣ. Одно исчезаетъ, какъ скоро, отвергнувъ законъ опредѣленной сущности, становится безконечнымъ; безъ этого закона, оно, какъ выше говорилъ Парменидъ, и не есть, и не достойно своего имени. Напротивъ, то же одно раждается и происходитъ, когда воспринимаетъ законъ конечной сущности, по которому только и приписывается ему истинное бытіе. Посему между началомъ конечнымъ и безконечнымъ поставлено среднее состояніе, посредствомъ котораго совершается переходъ отъ одного къ другому, и въ этомъ только переходѣ надобно искать рожденія, и уничтоженія того, что почитается существующимъ (Phaedon, p. 71 A sqq).
- ↑ Мысль Парменида, заключающуюся въ словѣ мгновенность, τὸ ἐξαίφνης, Дамасцій объясняетъ такъ: τοῦτο μὲν τὸ ἐξαίφνης ἀμερές ἐστι τῇ ἰδιότητι, καὶ διὰ τοῦτο ἄχρονον· ἐκεῖνο δὲ (τό νῦν) χρόνου μέτρον ἦν καὶ διάστημα. То есть, мгновенность не измѣряется частями времени, такъ какъ она короче всякаго представляемаго временнаго момента. Это мѣсто имѣлъ предъ глазами Плотинъ, Ennead. 3, libr VII, cap. 7.
- ↑ Парменидъ помнитъ свое правило, по которому надобно изслѣдывать не только какую нибудь полагаемую вещь, но и противное этой вещи. Разсмотрѣвъ одно, онъ теперь приступаетъ къ разсмотрѣнію отличнаго отъ одного, πρὸς τὸ ἓτερον, — что̀, то есть, случится съ нимъ, если предположить, что одно или соединено съ сущностію, или отрѣшено отъ нея.
- ↑ Надобно замѣтить, что τὰ ἄλλα, хотя выходятъ конечными по силѣ одного, однакожъ этимъ именемъ никакъ не равняются съ однимъ; ибо то одно имѣетъ такую особенность, что есть одно въ совершенствѣ, а τὰ ἄλλα, будучи по природѣ πλήθη, — многими до безконечности, — хотя и оставляютъ безконечность, однакожъ не имѣютъ самаго существа идеи: они только принимаютъ въ ней участіе и такимъ образомъ становятся μόρια, — частицами, причастными единства. Если же такъ, то Платонъ, очевидно, приближался къ мнѣнію тѣхъ физиковъ, которые допускали многое; ибо матерію тѣлъ отъ высшаго начала истинной сущности отличалъ особенно тѣмъ, что она не имѣетъ единства и заключаетъ въ себѣ множество. Матерія тѣлъ, разсматриваемая сама по себѣ, не имѣетъ истинной сущности, но приходитъ въ общеніе съ нею только такъ, что развивается и располагается по образцу идей.
- ↑ Τὴν ἑτέραν φύσιν τοῦ εἴδους, т. e., τὸ εἶδος τῶν ἐτέρων, весь тотъ родъ ихъ, который мы понимаемъ какъ отличный отъ одного. Вмѣсто этого, Парменидъ не безъ причины говоритъ: отличную природу того вида; ибо держится такой мысли, что даже самомалѣйшія частицы τῶν ἄλλων будутъ опять безконечны, такъ какъ τὰ ἄλλα сами по себѣ не имѣютъ никакого единства.
- ↑ То есть, когда каждая частица, бывшая, сама по себѣ, безконечною и какъ бы расплывавшаяся на безчисленныя части, становится частію, какъ часть цѣлаго, и выходитъ конечною.
- ↑ Изъ того, что одно и иное соединены нѣкоторою общностію, Парменидъ выводитъ то, что иному, по природѣ безконечному, становится присущъ предѣлъ. И такъ, τὰ ἄλλα, или вещи чувствопостигаемыя, по словамъ Парменида, ограничиваются силою и природою τοῦ ἐνός ὄντος.
- ↑ Здѣсь Парменидъ снова беретъ прежнее предположеніе, но такъ, что одно разумѣетъ какъ безконечное, въ которомъ нѣтъ уже природы сущности; потому что ἓν εἰ ἔστιν теперь есть то же, что ἓν εἰ ἓν ἐστιν, такъ что глаголъ ἔστιν имѣетъ значеніе только связи. А поколику τὸ ἓν безъ сущности становится внѣ всякой формы, предѣла, закона, отношенія и условія, то слѣдуетъ, что и τοῖς ἄλλοις не принадлежатъ болѣе свойства природы конечной. Отсюда видно, почему у инаго отнимается теперь все, что прежде ему приписывалось.
- ↑ Потому что понятіе τῶν πολλῶν вытекаетъ изъ сравненія съ единицею или съ цѣлымъ, и чуждо природы безконечной, какъ объясняетъ это потомъ и самъ Парменидъ.
- ↑ Еще прежде установленія этого изслѣдованія, Парменидъ умно училъ, что желающій разсмотрѣть что нибудь въ точности и въ полнотѣ, не только долженъ видѣть, что̀ произойдетъ, если положено будетъ то или то, но и замѣчать, какія проистекутъ слѣдствія въ случаѣ отрицанія чего либо. Это самое прилагаетъ онъ теперь къ вопросу объ одномъ, — старается, то есть, испытать, что̀ произойдетъ относительно всего предмета изслѣдованія, если предположеніе — ἓν εἰ ἔστιν, подвергнется отрицанію. Такъ какъ отрицаніе можетъ быть двоякое, — или абсолютное, когда сила и природа предмета отвергаются совершенно, или относительное, когда отрицаніемъ что нибудь только ограничивается; то Парменидъ сперва спрашиваетъ, что̀ случится съ однимъ, если оно будетъ отрицаемо относительно. Поэтому не быть теперь значитъ не иное что, какъ отличаться отъ чего нибудь. Съ этимъ мѣстомъ Платонова Парменида хорошо сравнить Sophist. p. 257 B sqq.
- ↑ Мысль здѣсь та, что идея, только ограниченная отрицательными свойствами, очень отлична отъ той идеи, которая и сама отвергается, и обозначена отрицательными признаками.
- ↑ Если, то есть, великость не есть то или это, если великость означается не тѣмъ или этимъ предикатомъ, если она отлична отъ того или этого. Посему Парменидъ прибавляетъ: δηλοῖ ὃτι ἕτερόν τι λέγει τὸ μὴ ὄν, но выражается нѣсколько темно, потому что употребляетъ ту же формулу отрицанія, какая употребляется и при отрицаніи абсолютномъ. Мы должны поэтому войти ближе въ смыслъ его выраженія и уяснить себѣ подлинное значеніе этой отрицательной формы. Кто говоритъ: εἰ μέγεθος μὴ ἔστιν, ἢ σμικρότης μὴ ἔστι, ἤ τι ἄλλο τῶν τοιούτων, тотъ выражаетъ не что иное, какъ слѣдующее: то, чего нѣтъ, отлично отъ этого инаго. А смыслъ этого мнѣнія, конечно, таковъ: кто великости или малости придаетъ свойства отрицательныя, тотъ полагаетъ, что великость и малость отличны отъ чего-то, чему то самое, что у этихъ отрицается, приписать можно по справедливости. Это самое Парменидъ переноситъ на формулу ἕν εἰ μὴ ἔστιν, которою, во первыхъ, означается то, что̀ отлично отъ прочаго, во вторыхъ, указывается, что τὸ ἕν подлежитъ познанію человѣческаго ума; ибо такъ какъ одно, ограниченное свойствами отрицательными, отличается здѣсь отъ противнаго, то совершенно необходимо, чтобы оно, хотя и отрицается въ своемъ бытіи, было однакожъ познаваемо. Это необходимо потому, что здѣсь надобно мыслить объ одномъ не безконечномъ, которое не терпитъ никакого условія и отношенія, а скорѣе о конечномъ, поколику оно имѣетъ τὴν θατέρου φύσιν, приписываемую въ Софистѣ, какъ извѣстно, идеямъ.
- ↑ Если, т. е., какую нибудь идею мы описываемъ признаками отрицательными, то хотимъ, чтобы она отличалась отъ прочихъ, ограниченныхъ положительно. Вѣдь когда, напримѣръ, судимъ, что великость или малость не есть то или это, — этимъ означается у насъ не болѣе какъ то, что она отъ того или другаго отлична.
- ↑ Это потому, что идея, ограничиваемая чрезъ отрицаніе, этимъ самымъ формуется и становится предметомъ познанія, а вмѣстѣ съ тѣмъ отличается и отъ другихъ идей.
- ↑ Изъ того, что идея, ограниченная чрезъ отрицаніе, отлична отъ прочихъ идей, Парменидъ заключаетъ, что такимъ образомъ становятся приличными ей разныя отношенія и сближенія. Идея, ограниченная отрицательно, имѣетъ въ самой себѣ различіе, какъ скоро признается отличною отъ того рода идей, который принимается положительно. Это самое различіе выражаетъ философъ разными мѣстоименіями, полагаемыми въ разныхъ числахъ и падежахъ.
- ↑ Если формула εἰ μὴ ἔστι значитъ имѣть отрицательные предикаты, то не трудно понять, что εἶναι тутъ будетъ означать предикаты положительные. Посему, смыслъ рѣчи такой: когда τὸ ἓν возьмемъ какъ ограниченное только отрицательными признаками, — положительныхъ оно имѣть не будетъ. А что Парменидъ прибавляетъ: μετέχειν δὲ πολλῶν — ἀνάγκη, то этими словами показывается, что идея, ограниченная чрезъ отрицаніе, должна имѣть нѣкоторое общеніе съ идеями положительными ужъ потому, что ими опредѣляется, хотя бы и отрицательно.
- ↑ Это мѣсто истолкователями понимается невѣрно. Нѣкоторые изъ нихъ рѣшались дѣлать измѣненія въ самомъ текстѣ; но выходило какъ-то неудачно и мысль не прояснялась. Смыслъ рѣчи такой: если, кромѣ одного, отрицательно ограничивается и прочее, то ясно, что, по уничтоженіи всѣхъ утвердительныхъ признаковъ, произойдетъ то, что нельзя будетъ вымолвить и слова; потому что тогда нельзя будетъ сказать ничего ни о чемъ, стало быть и то̀ одно не приметъ многоразличныхъ соединеній σὺν τοῖς ἄλλοις. И такъ, мы приходимъ къ той мысли, что надобно писать: εἰ μέντοι μὴ τὸ ἓν μόνον μὴ ἔσται, ἀλλὰ περὶ ἄλλου τοῦ ὁ λόγος κ. τ. λ., — если будетъ такое предположеніе, что не одному только припишемъ мы отрицательные предикаты, но будетъ рѣчь и объ иномъ чемъ либо, то не должно произносить о немъ ни слова; потому что нельзя сказать о немъ что нибудь. Это хорошо будетъ вязаться и съ слѣдующими далѣе словами: если же полагается, что отрицательными признаками опредѣляется одно, а не что нибудь иное, то ему необходимо быть причастнымъ и ἐκείνου и τινὸς и τούτου и прочихъ всѣхъ отношеній.
- ↑ Въ томъ самомъ соединеніи опредѣленныхъ отрицаніями идей съ понятіями утвердительными, которое сейчасъ было указано, лежитъ уже причина, почему τῷ ἑνὶ μὴ ὄντι слѣдуетъ приписывать противное. Это ἓν можетъ уже теперь либо разсматриваться само по себѣ, либо сравниваться съ другимъ родомъ идей. А отсюда открывается возможность усвоять ему подобіе и неподобіе, равенство и неравенство, величину и малость, сущность и отсутствіе сущности, движеніе и стояніе, происхожденіе и исчезаніе.
- ↑ Потому что идея, ограниченная отрицательно, должна быть всегда себѣ вѣрна и сообразна.
- ↑ Мысль этого изслѣдованія можетъ быть выражена такъ: Идеѣ, описываемой отрицательными признаками, можетъ быть приписываемо подобіе и неподобіе. Она не подобна по условіямъ того соединенія, въ которомъ находится съ прочимъ; ибо τὰ ἄλλα суть τοῦ ἑνὸς ἕτερα, слѣдовательно, могутъ быть названы ἐτεροῖα καὶ ἀλλοῖα; а изъ этого видно, что τὰ ἄλλα не подобны, τῶ ἑνι ἀνόμοια. Если же такъ, то и само ἕν, по необходимости, не подобно. Но съ другой стороны, идея, разсматриваемая въ самой себѣ, непремѣнно должна быть проста, слѣдовательно, совершенно подобна самой себѣ; потому что если бы была не подобна, то не была бы уже одна и не соотвѣтствовала бы своей природѣ. А это противно тому закону или правилу мышленія, по которому всякое понятіе, хотя бы оно ограничивалось и отрицательными свойствами, само по себѣ должно быть одно и абсолютно, чтобы не являлось въ противорѣчіи съ самимъ собою.
- ↑ То есть, имѣло бы уже предикатъ положительный; ибо ему приписывалось бы подобіе и равенство, чего, по самой природѣ τοῦ ἑνὸς μὴ ὄντος, быть никакъ не можетъ.
- ↑ Это разсужденіе мы объясняемъ слѣдующимъ образомъ: Идея, ограниченная свойствами отрицательными, равна и неравна. Если мы назовемъ ее равною прочему, то она будетъ имѣть нѣкоторое положительное свойство, и потому, въ отношеніи равности, окажется подобною ему. Напротивъ, по отнятіи отъ нея свойствъ положительныхъ, не можетъ имѣть мѣста ни то, ни другое. Это значитъ, что ни идеи отрицательной нельзя почитать равною понятіямъ утвердительнымъ, ни, наоборотъ, этихъ идей — отрицательно ограниченными. Стало быть, идея, отрицательно ограниченная, поколику идеи, ограниченныя признаками утвердительными, не равны ей, и сама приходитъ къ нѣкоторому общенію съ неравностію. Между тѣмъ Парменидъ изъ самой природы неравности, которая свойственна идеѣ отрицательной, искусно выводитъ равность. Что̀ не равно чему либо другому, говоритъ онъ, то по необходимости способно принимать великость и малость; ибо непремѣнно будетъ или больше или меньше другаго. Но въ срединѣ между великостью и малостью, — такъ какъ онѣ относительны, — всегда есть равность, которою, безъ сомнѣнія, означается разсматриваемая въ себѣ идея; ибо объемъ всякаго разсматриваемаго въ себѣ понятія долженъ быть равенъ самому себѣ.
- ↑ При чтеніи этого мѣста, надобно имѣть въ виду, что̀ говорится о томъ же въ Софистѣ, p. 256 sqq.: сравненіе этихъ мѣстъ для полнаго уразумѣнія мысли Платона необходимо.
- ↑ Философъ выражаетъ свою мысль очень тонко, особенно выставляя на видъ свое ἀληθῆ, къ которому относитъ ὄντα αὐτά. Всматриваясь въ его мысль пристальнѣе, мы поймемъ, что τὸ ἓν μὴ ὄν у него причастно сущности, поколику полагается не совсѣмъ не существующимъ, но существующимъ такъ, что отличается отъ прочаго, и потому сущность-то имѣетъ, но лишено при этомъ положительныхъ предикатовъ.
- ↑ Если оно не будетъ ограничено отрицательными предикатами, и переведетъ нѣсколько сущности въ τὸ μὴ εἶναι, то чрезъ это начнетъ быть; какъ скоро, то есть, къ отрицаніямъ получитъ хоть одинъ предикатъ положительный, — тотчасъ сдѣлается идеею утвердительною.
- ↑ Я понимаю это такъ: бытіе, для связи съ небытіемъ, должно имѣть въ себѣ нѣчто не существующее, равно какъ небытіе, для связи съ бытіемъ, — нѣчто существующее; ибо первое-то μὴ ὄν есть то же, что μὴ ὄν ὄν, а послѣднее значитъ ὄν μὴ ὄν, — какъ это видно изъ самаго расположенія словъ. Это истолкованіе подтверждается и ближайшими словами Парменида: οὕτως γὰρ ἂν τὸ τε ὄν μάλιστ᾽ ἂν εἴη κ. τ. λ., которыя мы перевели по русски съ буквальною точностію. И такъ, Парменидъ хочетъ сказать, что то, что̀ полагается какъ отличное отъ инаго, тѣснѣйшимъ образомъ соединяется съ тѣмъ, что̀ полагается просто; такъ что одно отъ другаго отдѣлено быть не можетъ.
- ↑ Идея, ограниченная отрицательно, будучи совершенно удалена отъ идей утвердительныхъ (которыя здѣсь — τὰ ὄντα), поколику разсматривается сама по себѣ, не можетъ испытывать никакой перемѣны.
- ↑ Признакъ тожественности, какъ утвердительный, къ τὸ ἓν μὴ ὄν нейдетъ. Поэтому Парменидъ справедливо прибавляетъ: ὂν γάρ ἔστι τὸ ταὐτόν, то есть, τὸ ταύτὸν есть вѣдь существованіе положительное.
- ↑ Идея, ограниченная отрицаніями, поколику относится къ другимъ идеямъ — утвердительнымъ, необходимо должна и сама принять иную природу, и потому переиначивается. Изъ этого видно, почему ἡ ἀλλοίωσις прямо выводится здѣсь изъ движенія.
- ↑ Сущность этой перикопы о движеніи и покоѣ одного такова: Такъ какъ найдено, что идея отрицательно конечная можетъ быть причастна предикатовъ утвердительныхъ, если только, по отнятіи отрицанія, могла она обратиться въ противную; то необходимо допустить какой либо переходъ отъ отрицательнаго ограниченія къ тому, которое чуждо отрицанія. А отсюда слѣдуетъ, что идеѣ, ограниченной отрицательно, надобно приписать движеніе или измѣненіе. Но и наоборотъ, ту же идею надобно лишить всякаго движенія. Такъ какъ она изъята изъ числа вещей, имѣющихъ утвердительные признаки; то ни свойства ея не могутъ быть перенесены на что либо, ни въ себѣ самой она не въ состояніи измѣняться. Посему эти два рода движенія ей не принадлежатъ. Но не принадлежитъ ей также и третій родъ движенія, состоящій въ переиначеніи, ἀλλοιώσει; потому что, разсматриваемая въ себѣ, безъ отношенія къ роду идей утвердительныхъ, она не можетъ отказаться отъ своей природы, или перемѣниться въ противное. Изъ всего этого ясно, что идея, ограниченная отрицательно, не имѣетъ никакого движенія, а потому покоится и какъ бы замкнута въ самой себѣ. Но прежде было доказано, что она также и движется; слѣдовательно, ей, по справедливости, надобно приписать какъ покой, такъ и движеніе.
- ↑ То есть, погибать въ своихъ прежнихъ свойствахъ.
- ↑ Теперь Парменидъ полагаетъ, что у одного совершенно отнято τὸ εἶναι. Въ такомъ случаѣ оно, очевидно, становится безконечнымъ.
- ↑ Формула ἕν εἰ μὴ ἔστιν можетъ имѣть и такое значеніе: одно — сохраняющее коренную свою природу, не терпящее никакого свойства и ограниченія, но совершенно чуждое сущности, то есть, формы, условія, закона, отношенія. Отсюда всякій заключитъ, что съ единствомъ, при такомъ его значеніи, произойдетъ почти то же, что случилось съ нимъ въ первой части Парменидова разсужденія; ибо одно, котораго вовсе нѣтъ, ничѣмъ не отличается отъ того, которое полагаемо было выше, какъ отдѣльное, само по себѣ, до соединенія своего съ сущностію. Это самое одно беретъ теперь Парменидъ какъ не существующее, и изъ своего положенія выводитъ слѣдующія заключенія: τὸ ἕν, совершенно отрѣшаемое отъ понятія бытія, никакъ не бываетъ, а потому и не раждается и не погибаетъ, и движется и не движется, и не стоитъ и покоится, — вообще, не имѣетъ въ себѣ ничего, что можно приписать вещамъ, причастнымъ сущности, напримѣръ: великости и малости, подобія и неподобія, формы и отношенія къ чему либо. Поэтому оно не можетъ быть ни понято умомъ, ни постигнуто чувствами, ни названо словомъ.
- ↑ Наконецъ философъ спрашиваетъ: если одно опредѣляется только отрицательно, и потому имѣетъ лишь общую сущность, а признаковъ утвердительныхъ не имѣетъ, то что должно статься съ τοῖς ἄλλοις, или съ вещами тѣлесными? — Отвѣчая на этотъ вопросъ, онъ учитъ, что въ такомъ случаѣ вещамъ надобно приписать только нѣкоторый видъ и тѣнь сущности; ибо, по уничтоженіи частныхъ идей, въ матеріи тѣлъ не можетъ остаться ничего, кромѣ нѣкоторой общей сущности, которая, безъ примѣтъ, характеризующихъ отдѣльныя формы, есть нѣчто среднее между тѣмъ, что̀ дѣйствительно существуетъ, и тѣмъ, чего не существуетъ. Это-то среднее у Платона, по видимому, есть то, что означаетъ онъ словомъ являемость, φαίνεσθαι, или, иначе, словомъ мнѣніе, δόξα, подъ которымъ разумѣется понятіе неопредѣленное, въ которомъ отдѣльныхъ признаковъ вещи мы не замѣчаемъ. Проклъ (Theol. Platon, cap. 1) говоритъ: πᾶν πλῆθος μετέχει πή τοῦ ἑνός· εἰ γὰρ μηδαμῇ μετέχοι, οὔτε τὸ ὃλον ἓν ἔσται, οὔθ᾽ ἕκαστον τῶν πολλῶν, ἐξ ὦν τὸ πλῆθος· ἀλλ᾽ ἔσται καί τι ἐκ τούτων πλῆθος, καὶ τοῦτο εἰς ἄπειρον, καὶ τῶν ἀπείρων τούτων ἕκαστον ἔσται πάλιν πλῆθος ἄπειρον. Эти слова мы приводимъ здѣсь въ той мысли, что тѣ πλήθη, хотя бы и присоединилась къ нимъ общая сущность, остаются неизмѣнными и принимаютъ лишь нѣкоторый видъ сущности.
- ↑ Потому что и τὸ ἓν μὴ ὄν не лишено сущности.
- ↑ Ἄλλο и ἕτερον у Платона употребляются безразлично, какъ замѣчено къ p. 143 B. Впрочемъ, τὸ ἕτερον рѣзче выражаетъ понятіе различія, чѣмъ ἄλλο.
- ↑ Между той общей природой сущности, не отмѣченной никакими положительными признаками, и матеріей тѣлъ, хотя бы за ней признавалось бытіе, нельзя проводить различіе; такъ какъ отъ не имѣющаго никакихъ признаковъ сущности отличать что либо иное не мыслимо. Идея, ограниченная отрицательными признаками, не смотря на то, что ей приписывается бытіе, не имѣетъ въ себѣ никакого содержанія, есть ничто. Поэтому формы и образы чувственности не могутъ быть мыслимы какъ нѣчто имѣющее къ ней отношенія, какъ отличное: ея бытію недостаетъ именно опредѣленныхъ признаковъ, тогда какъ чувственная матерія, по коренному ея свойству, является множествомъ. И такъ, остается только одно: чтобы эти множества и массы тѣлесной матеріи, пріобщаясь лишь общаго бытія, лишеннаго всѣхъ опредѣленныхъ признаковъ, сравнивались исключительно сами съ собою и различались сами отъ себя.
- ↑ Ибо тѣлесной матеріи, по ея природѣ, свойственно именно то, что она не имѣетъ единства и какъ бы раздѣлена на безконечныя массы. — Какъ скоро одно не существуетъ, — то есть, поколику одному недостаетъ положительныхъ признаковъ, которыми достигается то, что матерію тѣлъ мы вносимъ въ опредѣленныя нѣкоторыя представленія и чрезъ то получаемъ понятіе о вещахъ.
- ↑ Такъ какъ τὸ εἶναι, присущее вещамъ, не имѣетъ въ настоящемъ случаѣ тѣхъ опредѣленныхъ формъ понятія, посредствомъ которыхъ отдѣльности какъ бы сводятся въ одно, то виды тѣлъ первобытной своей безконечности не теряютъ.
- ↑ Такъ какъ, то есть, не схвачена никакою опредѣленною идеею.
- ↑ Потому что тѣла нѣкоторымъ образомъ пребываютъ безконечными и безпредѣльно дѣлимыми, οὐκ ὄντος τοῦ ἑνός.
- ↑ Тѣ массы вещей, имѣя нѣкоторую сущность, хотя и кажутся существующими, однако на самомъ дѣлѣ лишены единства идей. Если одно чуждо признаковъ утвердительныхъ, то οὐσία μετὰ τοῦ ἑνὸς не получаетъ мѣста и въ τὰ ἄλλα.
- ↑ Объяснивъ, что̀ станется съ прочимъ, какъ скоро одно взято будетъ въ смыслѣ бытія отрицательнаго, философъ теперь учитъ, что вещи, разсматриваемыя въ отрѣшенномъ своемъ состояніи, когда τῷ ἑνὶ не приписывается никакой сущности, окажутся такими вещами, которыя сами по себѣ не имѣютъ никакой сущности. Парменидъ, очевидно, хочетъ опровергнуть тѣхъ, которые за матеріею тѣлъ, самою по себѣ, старались удержать силу и природу сущности. Онъ приходитъ къ заключенію, что, безъ познанія идей, нельзя приписать тѣламъ ничего въ родѣ извѣстнаго, опредѣленнаго состоянія или свойствъ, чѣмъ только и условливается сущность.
- ↑ Парменидъ приводитъ два доказательства на то, что τἆλλα не могутъ представляться какъ ἓν καὶ πολλά. Во первыхъ, τἆλλα, говоритъ, не имѣютъ никакого общенія съ тѣмъ, чего вовсе нѣтъ; во вторыхъ, и τὶ τῶν μὴ ὄντων не можетъ быть присуще τῷ τῶν ἄλλων. Для объясненія же послѣдняго положенія, прибавляетъ: οὐδὲν γὰρ μέρος ἐστὶ τοῖς μὴ οὖσιν.
