пока не охватила тебя, какъ охватитъ, по моему мнѣнію, когда не будешь пренебрегать ничѣмъ этимъ. Теперь ты, по своему возрасту, смотришь еще на человѣческія мнѣнія. Скажи-ка мнѣ вотъ что: тебѣ кажется, говоришь, что есть 131. нѣкоторые виды, отъ которыхъ прочія вещи, по участію въ нихъ, получаютъ свои названія; причастная, напримѣръ, подобію становится подобною, величинѣ — великою, красотѣ и справедливости — справедливою и прекрасною. — Конечно, сказалъ Сократъ. — Но каждая, воспринимающая видъ, весь ли его воспринимаетъ, или часть? или воспринятіе возможно еще иное, помимо этого? — Но какое же? сказалъ онъ. — Такъ думаешь ли, что весь видъ, составляя одно, содержится въ каждой изъ многихъ вещей, — или какъ? — Да что же препятствуетъ, Парменидъ, содержаться ему? отвѣчалъ Сократъ. — B. Слѣдовательно, будучи однимъ и тѣмъ же самымъ — во многихъ вещахъ, существующихъ особо, онъ будетъ содержаться во всѣхъ всецѣло, и такимъ образомъ обособится самъ отъ себя. — Не обособится, возразилъ Сократъ: какъ, напримѣръ, день, будучи однимъ и тѣмъ же, въ одно и то же время находится во многихъ мѣстахъ, и оттого нисколько не отдѣляется самъ отъ себя; такъ, можетъ быть, и каждый изъ видовъ содержится во всемъ, какъ одинъ и тотъ же. — Куда любезенъ ты, Сократъ, сказалъ Парменидъ, что одно и то же полагаешь во многихъ мѣстахъ, — все равно, какъ если бы, закрывъ завѣсою многихъ людей, говорилъ, что одно находится на многихъ всецѣло. Или не это, думаешь, C. выражаютъ твои слова? — Можетъ быть, отвѣчалъ онъ. — Такъ вся ли завѣса была бы на каждомъ, или части ея, — по одной? — Части. — Стало быть, и самые виды дѣлимы, Сократъ, сказалъ Парменидъ, — и причастное имъ должно быть причастно частей, и въ каждой вещи будетъ уже
къ исканію причины всякаго явленія, сколь бы низкимъ и маловажнымъ оно ни казалось.
пока не охватила тебя, как охватит, по моему мнению, когда не будешь пренебрегать ничем этим. Теперь ты, по своему возрасту, смотришь еще на человеческие мнения. Скажи-ка мне вот что: тебе кажется, говоришь, что есть 131. некоторые виды, от которых прочие вещи, по участию в них, получают свои названия; причастная, например, подобию становится подобною, величине — великою, красоте и справедливости — справедливою и прекрасною. — Конечно, сказал Сократ. — Но каждая, воспринимающая вид, весь ли его воспринимает, или часть? или воспринятие возможно еще иное, помимо этого? — Но какое же? сказал он. — Так думаешь ли, что весь вид, составляя одно, содержится в каждой из многих вещей, — или как? — Да что же препятствует, Парменид, содержаться ему? отвечал Сократ. — B. Следовательно, будучи одним и тем же самым — во многих вещах, существующих особо, он будет содержаться во всех всецело, и таким образом обособится сам от себя. — Не обособится, возразил Сократ: как, например, день, будучи одним и тем же, в одно и то же время находится во многих местах, и оттого нисколько не отделяется сам от себя; так, может быть, и каждый из видов содержится во всём, как один и тот же. — Куда любезен ты, Сократ, сказал Парменид, что одно и то же полагаешь во многих местах, — всё равно, как если бы, закрыв завесою многих людей, говорил, что одно находится на многих всецело. Или не это, думаешь, C. выражают твои слова? — Может быть, отвечал он. — Так вся ли завеса была бы на каждом, или части её, — по одной? — Части. — Стало быть, и самые виды делимы, Сократ, сказал Парменид, — и причастное им должно быть причастно частей, и в каждой вещи будет уже
——————
к исканию причины всякого явления, сколь бы низким и маловажным оно ни казалось.
