Страница:Сочинения Платона (Платон, Карпов). Том 6, 1879.pdf/262

Эта страница была вычитана

257

ПАРМЕНИДЪ.

рому выйдутъ велики эти, — и каждый изъ видовъ уже не будетъ у тебя одинъ, но откроется ихъ безконечное множество. — Но каждый изъ видовъ, Парменидъ, замѣтилъ Сократъ, не есть ли мысль^[1]? а мысли негдѣ больше быть, какъ въ душахъ: такъ-то каждый остался бы, конечно, однимъ, и не подвергался бы уже тому, о чемъ сейчасъ было говорено. — Такъ что же? спросилъ Парменидъ: каждая мысль будетъ одно, но мысль — ни о чемъ? — Но это невозможно, отвѣчалъ онъ. — Значитъ, о чемъ нибудь? — Да. — Существующемъ или не существующемъ? — Существующемъ. Не объ одномъ ли чемъ, что̀ мыслится какъ присущее C. всему и представляетъ одну нѣкоторую идею^[2]? — Да. — Такъ не видъ ли будетъ это мыслимое одно, всегда то-

↑ Второй доводъ Парменида противъ теоріи идей состоитъ въ томъ, что идею превращаетъ онъ въ родовое понятіе, и находитъ возможность мыслить его подъ другимъ высшимъ родомъ, а этотъ опять подъ какимъ нибудь высшимъ, и такъ до безконечности. Явно, что такимъ образомъ идея у Парменида теряетъ значеніе самостоятельности и становится понятіемъ относительнымъ, такъ что молодой, еще не твердый въ своей теоріи философъ поставляется въ необходимость предположить, что τὰ εἴδη, можетъ быть, не что иное, какъ νοήματα, или чистыя представленія разсудка, находящіяся только въ душѣ. Но Парменидъ, съ точки зрѣнія тогдашнихъ философовъ, опровергаетъ и это мнѣніе Сократа, полагая, что каждая мысль разсудка тогда только имѣетъ какое нибудь содержаніе, когда ей что нибудь подчинено, или когда она входитъ въ единство съ предметомъ.
↑ Понятіе разсудка приводитъ къ единству то, что̀ обще всѣмъ вещамъ, и отсюда происходитъ μία τις ἰδέα: такъ что это самое, видимое нами въ недѣлимыхъ какъ общее и объединяемое разсудкомъ, называется ἰδέα; а поколику идея разсматривается сама по себѣ, какъ нѣчто единое и абсолютное, она становится εἶδος. Такимъ образомъ τὰ εἴδη происходятъ, очевидно, ἐκ τῶν ἰδέων. Отсюда Парменидъ тотчасъ заключаетъ, что если τὰ εἴδη полагаются какъ виды и формы абсолютные, отъ простаго мышленія отличающіеся тѣмъ, что не остаются безъ всякой матеріи, но содержатъ нѣчто подъ собою, то выйдетъ, что вещи, будучи причастны ихъ, и сами имѣютъ способность мышленія, либо, соединяясь съ мышленіемъ, силы мышленія однакожъ не имѣютъ. То есть, Парменидъ учитъ: мыслимость и то, для чего есть мысль, — одно и то же, потому что независимо отъ бытія, въ которомъ мысль высказывается, ты не найдешь мыслимости. Слѣдуя этому ученію, мегарцы полагали, что, по мнѣнію Платона, между вещами и идеями находится такая связь, по которой первыя существенно проникнуты послѣдними; а безъ такого внутренняго сопроникновенія, идеи были бы чистымъ или общимъ мышленіемъ, которое, само по себѣ, не даетъ никакого познанія.

Тот же текст в современной орфографии

рому выйдут велики эти, — и каждый из видов уже не будет у тебя один, но откроется их бесконечное множество. — Но каждый из видов, Парменид, заметил Сократ, не есть ли мысль^[1]? а мысли негде больше быть, как в душах: так-то каждый остался бы, конечно, одним, и не подвергался бы уже тому, о чём сейчас было говорено. — Так что же? спросил Парменид: каждая мысль будет одно, но мысль — ни о чём? — Но это невозможно, отвечал он. — Значит, о чём-нибудь? — Да. — Существующем или не существующем? — Существующем. Не об одном ли чём, что̀ мыслится как присущее C. всему и представляет одну некоторую идею^[2]? — Да. — Так не вид ли будет это мыслимое одно, всегда то-

——————

↑ Второй довод Парменида против теории идей состоит в том, что идею превращает он в родовое понятие, и находит возможность мыслить его под другим высшим родом, а этот опять под каким-нибудь высшим, и так до бесконечности. Явно, что таким образом идея у Парменида теряет значение самостоятельности и становится понятием относительным, так что молодой, еще не твердый в своей теории философ поставляется в необходимость предположить, что τὰ εἴδη, может быть, не что иное, как νοήματα, или чистые представления рассудка, находящиеся только в душе. Но Парменид, с точки зрения тогдашних философов, опровергает и это мнение Сократа, полагая, что каждая мысль рассудка тогда только имеет какое-нибудь содержание, когда ей что-нибудь подчинено, или когда она входит в единство с предметом.
↑ Понятие рассудка приводит к единству то, что̀ обще всем вещам, и отсюда происходит μία τις ἰδέα: так что это самое, видимое нами в неделимых как общее и объединяемое рассудком, называется ἰδέα; а поколику идея рассматривается сама по себе, как нечто единое и абсолютное, она становится εἶδος. Таким образом τὰ εἴδη происходят, очевидно, ἐκ τῶν ἰδέων. Отсюда Парменид тотчас заключает, что если τὰ εἴδη полагаются как виды и формы абсолютные, от простого мышления отличающиеся тем, что не остаются без всякой материи, но содержат нечто под собою, то выйдет, что вещи, будучи причастны их, и сами имеют способность мышления, либо, соединяясь с мышлением, силы мышления однакож не имеют. То есть, Парменид учит: мыслимость и то, для чего есть мысль, — одно и то же, потому что независимо от бытия, в котором мысль высказывается, ты не найдешь мыслимости. Следуя этому учению, мегарцы полагали, что, по мнению Платона, между вещами и идеями находится такая связь, по которой первые существенно проникнуты последними; а без такого внутреннего сопроникновения, идеи были бы чистым или общим мышлением, которое, само по себе, не дает никакого познания.

{{{1}}}Соч. Плат. Т. VI.33

[1] Второй доводъ Парменида противъ теоріи идей состоитъ въ томъ, что идею превращаетъ онъ въ родовое понятіе, и находитъ возможность мыслить его подъ другимъ высшимъ родомъ, а этотъ опять подъ какимъ нибудь высшимъ, и такъ до безконечности. Явно, что такимъ образомъ идея у Парменида теряетъ значеніе самостоятельности и становится понятіемъ относительнымъ, такъ что молодой, еще не твердый въ своей теоріи философъ поставляется въ необходимость предположить, что τὰ εἴδη, можетъ быть, не что иное, какъ νοήματα, или чистыя представленія разсудка, находящіяся только въ душѣ. Но Парменидъ, съ точки зрѣнія тогдашнихъ философовъ, опровергаетъ и это мнѣніе Сократа, полагая, что каждая мысль разсудка тогда только имѣетъ какое нибудь содержаніе, когда ей что нибудь подчинено, или когда она входитъ въ единство съ предметомъ.

[2] Понятіе разсудка приводитъ къ единству то, что̀ обще всѣмъ вещамъ, и отсюда происходитъ μία τις ἰδέα: такъ что это самое, видимое нами въ недѣлимыхъ какъ общее и объединяемое разсудкомъ, называется ἰδέα; а поколику идея разсматривается сама по себѣ, какъ нѣчто единое и абсолютное, она становится εἶδος. Такимъ образомъ τὰ εἴδη происходятъ, очевидно, ἐκ τῶν ἰδέων. Отсюда Парменидъ тотчасъ заключаетъ, что если τὰ εἴδη полагаются какъ виды и формы абсолютные, отъ простаго мышленія отличающіеся тѣмъ, что не остаются безъ всякой матеріи, но содержатъ нѣчто подъ собою, то выйдетъ, что вещи, будучи причастны ихъ, и сами имѣютъ способность мышленія, либо, соединяясь съ мышленіемъ, силы мышленія однакожъ не имѣютъ. То есть, Парменидъ учитъ: мыслимость и то, для чего есть мысль, — одно и то же, потому что независимо отъ бытія, въ которомъ мысль высказывается, ты не найдешь мыслимости. Слѣдуя этому ученію, мегарцы полагали, что, по мнѣнію Платона, между вещами и идеями находится такая связь, по которой первыя существенно проникнуты послѣдними; а безъ такого внутренняго сопроникновенія, идеи были бы чистымъ или общимъ мышленіемъ, которое, само по себѣ, не даетъ никакого познанія.

[3] Второй довод Парменида против теории идей состоит в том, что идею превращает он в родовое понятие, и находит возможность мыслить его под другим высшим родом, а этот опять под каким-нибудь высшим, и так до бесконечности. Явно, что таким образом идея у Парменида теряет значение самостоятельности и становится понятием относительным, так что молодой, еще не твердый в своей теории философ поставляется в необходимость предположить, что τὰ εἴδη, может быть, не что иное, как νοήματα, или чистые представления рассудка, находящиеся только в душе. Но Парменид, с точки зрения тогдашних философов, опровергает и это мнение Сократа, полагая, что каждая мысль рассудка тогда только имеет какое-нибудь содержание, когда ей что-нибудь подчинено, или когда она входит в единство с предметом.

[4] Понятие рассудка приводит к единству то, что̀ обще всем вещам, и отсюда происходит μία τις ἰδέα: так что это самое, видимое нами в неделимых как общее и объединяемое рассудком, называется ἰδέα; а поколику идея рассматривается сама по себе, как нечто единое и абсолютное, она становится εἶδος. Таким образом τὰ εἴδη происходят, очевидно, ἐκ τῶν ἰδέων. Отсюда Парменид тотчас заключает, что если τὰ εἴδη полагаются как виды и формы абсолютные, от простого мышления отличающиеся тем, что не остаются без всякой материи, но содержат нечто под собою, то выйдет, что вещи, будучи причастны их, и сами имеют способность мышления, либо, соединяясь с мышлением, силы мышления однакож не имеют. То есть, Парменид учит: мыслимость и то, для чего есть мысль, — одно и то же, потому что независимо от бытия, в котором мысль высказывается, ты не найдешь мыслимости. Следуя этому учению, мегарцы полагали, что, по мнению Платона, между вещами и идеями находится такая связь, по которой первые существенно проникнуты последними; а без такого внутреннего сопроникновения, идеи были бы чистым или общим мышлением, которое, само по себе, не дает никакого познания.

[1]

[2]

[1]

[2]