такъ, ка̀къ ты говоришь. Но скажи мнѣ вотъ что: не думаешь 129. ли ты, что есть нѣкоторый видъ подобія самъ по себѣ[1], и есть опять иной, такому виду противный, то есть, дѣйствительно не подобный? и что этимъ двумъ видамъ причастны и я, и ты, и все прочее, что мы называемъ многимъ? И то, что принимаетъ подобіе, не дѣлается ли подобнымъ такъ и настолько, насколько принимаетъ, что̀ неподобіе — не подобнымъ, а что̀ то и другое — тѣмъ и другимъ? Да что удивительнаго, если даже и все принимаетъ эти противности, — ту и другую, и, ставъ причастно B. обѣихъ, можетъ быть подобнымъ и не подобнымъ само себѣ? Вѣдь если бы кто объявилъ, что само подобное бы-
- ↑ Намѣреваясь опровергнуть мнѣніе Зенона, что многаго нѣтъ, Сократъ пользуется доказательствами, заимствованными изъ идеологіи Платона. Онъ полагаетъ, что есть какіе-то абсолютные виды подобія и неподобія, которымъ причастны бываютъ вещи чувствопостигаемыя: поэтому не удивительно, говоритъ, если въ иныхъ изъ вещей отразилась та и другая идея, — то есть, идея подобія и идея неподобія. То же надобно сказать и о другихъ идеяхъ, поскольку онѣ становятся причастными вещамъ чувствопостигаемымъ. Но не такъ надобно мыслить о взаимномъ соединеніи самыхъ идей, которыя, какъ существующія самостоятельно, собственною своею силою, не могутъ принимать въ себя силы и природы противной. И такъ, важнѣйшимъ предметомъ, достойнымъ философа, Сократъ почитаетъ то, чтобы онъ, при всей самостоятельности сказанныхъ идей, показалъ, какимъ образомъ онѣ могутъ и должны соединяться въ вещахъ. Это желаніе Сократа выполнилъ своимъ разсужденіемъ Парменидъ (p. 137 C sqq.), что̀ и составляетъ содержаніе цѣлаго озаглавленнаго его именемъ разговора. Идеи въ этомъ Платоновомъ сочиненіи, какъ и въ другихъ, означаются разными именами, — называются то εἴδη и γένη, то ἰδέαι, то αὐτὸ, соединенное съ какимъ нибудь существительнымъ, понимаемымъ идеально. Впрочемъ эти названія Платонъ употребляетъ не безразлично. Εἶδος есть у него видъ самъ по себѣ, абсолютный самъ въ себѣ, хотя λογισμῷ λαμβάνεται (p. 129 E.); а ἰδέα есть видъ, созерцаемый въ природѣ вещи и въ человѣческомъ умѣ. Такимъ образомъ, εἶδος употребляется, когда мыслится о родѣ какой нибудь разсматриваемой въ себѣ вещи, какъ, напр., на p. 129 C: αὐτὰ τὰ γένη τὲ καὶ εἴδη. А ἰδέα входитъ въ рѣчь, когда къ понятію рода присоединяется также значеніе образа, или представляемаго человѣческимъ умомъ, или выражаемаго природою вещи. Впрочемъ Аристотель отъ показаннаго значенія этихъ названій нѣсколько отступаетъ: онъ τὰ εἴδη противополагаетъ идеямъ и признаетъ ихъ прирожденными началами вещей, развивающимися въ ихъ природѣ. Поэтому въ его Analyt. Poster. 1, 11 тѣ εἴδη суть ἓν κατὰ πολλά; тогда какъ у Платона они ἓν παρὰ πολλά. Напротивъ, ἰδέαι у Аристотеля только φαινόμενα или νοούμενα εἴδη. Сн. Magn. Mor. I, 1.
так, ка̀к ты говоришь. Но скажи мне вот что: не думаешь 129. ли ты, что есть некоторый вид подобия сам по себе[1], и есть опять иной, такому виду противный, то есть, действительно не подобный? и что этим двум видам причастны и я, и ты, и всё прочее, что мы называем многим? И то, что принимает подобие, не делается ли подобным так и настолько, насколько принимает, что̀ неподобие — не подобным, а что̀ то и другое — тем и другим? Да что удивительного, если даже и всё принимает эти противности, — ту и другую, и, став причастно B. обеих, может быть подобным и не подобным само себе? Ведь если бы кто объявил, что само подобное бы-
——————
- ↑ Намереваясь опровергнуть мнение Зенона, что многого нет, Сократ пользуется доказательствами, заимствованными из идеологии Платона. Он полагает, что есть какие-то абсолютные виды подобия и неподобия, которым причастны бывают вещи чувствопостигаемые: поэтому не удивительно, говорит, если в иных из вещей отразилась та и другая идея, — то есть, идея подобия и идея неподобия. То же надобно сказать и о других идеях, поскольку они становятся причастными вещам чувствопостигаемым. Но не так надобно мыслить о взаимном соединении самых идей, которые, как существующие самостоятельно, собственною своею силою, не могут принимать в себя силы и природы противной. Итак, важнейшим предметом, достойным философа, Сократ почитает то, чтобы он, при всей самостоятельности сказанных идей, показал, каким образом они могут и должны соединяться в вещах. Это желание Сократа выполнил своим рассуждением Парменид (p. 137 C sqq.), что̀ и составляет содержание целого озаглавленного его именем разговора. Идеи в этом Платоновом сочинении, как и в других, означаются разными именами, — называются то εἴδη и γένη, то ἰδέαι, то αὐτὸ, соединенное с каким-нибудь существительным, понимаемым идеально. Впрочем эти названия Платон употребляет не безразлично. Εἶδος есть у него вид сам по себе, абсолютный сам в себе, хотя λογισμῷ λαμβάνεται (p. 129 E.); а ἰδέα есть вид, созерцаемый в природе вещи и в человеческом уме. Таким образом, εἶδος употребляется, когда мыслится о роде какой-нибудь рассматриваемой в себе вещи, как, напр., на p. 129 C: αὐτὰ τὰ γένη τὲ καὶ εἴδη. А ἰδέα входит в речь, когда к понятию рода присоединяется также значение образа, или представляемого человеческим умом, или выражаемого природою вещи. Впрочем Аристотель от показанного значения этих названий несколько отступает: он τὰ εἴδη противополагает идеям и признает их прирожденными началами вещей, развивающимися в их природе. Поэтому в его Analyt. Poster. 1, 11 те εἴδη суть ἓν κατὰ πολλά; тогда как у Платона они ἓν παρὰ πολλά. Напротив, ἰδέαι у Аристотеля только φαινόμενα или νοούμενα εἴδη. Сн. Magn. Mor. I, 1.
