Кто дѣлаетъ себя самозванцемъ, посломъ или вѣстникомъ отъ своего города къ другому; или если посланный объявитъ не то, съ чѣмъ онъ былъ посланъ; или пришедшій отъ непріятелей или союзниковъ не искренно изрѣчетъ извѣстіе или исполнитъ посольство: таковыхъ по закону должно подвергать суду, какъ нечестивыхъ и беззаконныхъ нарушителей посольства и приказаній Ермія и Зевеса, и виновныхъ подвергать или денежной пенѣ или наказанію.
Воровство чужаго имѣнія есть подлое дѣло; грабежъ — безстыдное. Изъ сыновъ Зевесовыхъ никто никогда не занимался ни тѣмъ, ни другимъ, ни хитростью, ни силою. Не будемъ вѣрить слѣпо поетамъ и нѣкоторымъ баснословамъ, заблуждающимъ въ сихъ предметахъ; не станемъ думать, будто воровать и дѣлать насильство совсѣмъ не гнусно; будто сами Боги тоже дѣлаютъ. Ето не истинно и не правдоподобно. Дѣлающій сіи беззаконія, конечно не есть ни Богъ, ни сынъ Боговъ. Ето лучше можетъ знать законодатель, нежели всѣ поеты.
Кого убѣждаютъ наши слова, тотъ щастливъ, и во всю жизнь да будетъ щастливъ; а не вѣрящій пусть борется съ симъ закономъ: укравшій что либо общественное, малое или великое, всегда одному наказанію подвергается. Ибо крадущій что нибудь малое крадетъ по одинакой склонности, но только по меньшей возможности. Кто беретъ большую часть, ему не принадлежащую, тотъ совершаетъ ту же мѣру злодѣянія. Итакъ законъ не полагаетъ меньшаго и большаго наказанія, смотря по количеству украденнаго; но потому только, что одинъ воръ еще можетъ исправиться, а другой не удобоизцѣлимъ. Если кто поймаетъ иностранца или раба въ покражѣ чего нибудь общественнаго: то въ ожиданіи исправленія его судъ долженъ опредѣлить ему или наказаніе или денежную пеню. Гражданинъ же и воспитанный, каково воспитаніе! если будетъ пойманъ въ воровствѣ общественнаго и въ насиліи отечеству своему, какъ неизлѣчимый, накажется смертію.
Для войска нужны частые совѣты и многіе законы. Главнѣйшій изъ нихъ есть тотъ, чтобъ въ воинствѣ никому никогда не быть безначальнымъ, ни мущинѣ, ни женщинѣ; не пріучать себя къ собственной какой привычкѣ; не дѣлать ничего ни важнаго, ни маловажнаго самому собою по одиначкѣ: но и въ военное и въ мирное время всегда смотрѣть на начальника, во всемъ ему слѣдовать, самыя малѣйшія дѣла исправлять по его распоряженію какъ то вставать, когда прикажутъ, выходить, упражняться въ тѣлодвиженіяхъ, мыться, ѣсть, и вставать ночью, для стражи и для полученія приказаній; и въ самыхъ опасностяхъ, безъ знака отъ начальника, ни преслѣдовать, ни отступать: однимъ словомъ, не знать и совершенно забыть, что значитъ дѣлать что нибудь отдѣльно отъ другихъ, но вести всегда всѣмъ жизнь совокупную и общую. Нѣтъ ничего и быть не можетъ лучше, полезнѣе и дѣйствительнѣе сего для спасенія на войнѣ и для пріобрѣтенія побѣды. Самые граждане должны привыкать къ сему во время мира; отъ самаго дѣтства должны учиться управлять другими и быть подъ начальствомъ у другихъ; а безначаліе должно быть изгнано не только изъ общества людей, но и отъ самыхъ скотовъ имъ подвластныхъ.
Съ тою же цѣлію должно совершать всѣ пляски, клонящіяся къ умноженію военнаго мужества, и упражнять члены свои во всякой развязности и ловкости, также пріучаться къ воздержанію въ питьѣ и пищѣ, къ перенесенію холода и зноя, и знакомиться съ жесткимъ одромъ; а болѣе всего не ослаблять крѣпости головы и ногъ посторонними повязками, оставляя свой природной покровъ и употребленіе природной обуви. Сохраненіе сихъ двухъ крайностей имѣетъ великое вліяніе на здоровье всего тѣла, равно какъ и несохраненіе ихъ производитъ противное дѣйствіе; ибо ноги суть неутомимые слуги всего человѣческаго состава, голова же — верховный начальникъ: природа заключила въ ней всѣ главныя чувства.
Юноша отъ дѣйства долженъ слышать сію похвалу воинственной жизни. Законъ же повелѣваетъ имъ служить или въ рядахъ, или въ отдѣльныхъ отрядахъ. Кто по какому либо малодушію уклонится отъ службы безъ позволенія военачальниковъ; тотъ по окончаніи похода судится отъ военныхъ архонтовъ въ уклоненіи отъ войны. Судитъ же его все войско въ своихъ собраніяхъ, особо пѣшіе и особо конные, равно какъ прочія части войска. Пѣшіе преступники приводятся къ пѣшимъ, конные къ коннымъ и всякой къ своимъ сослужащимъ. Обвиненному никогда уже не позволяется быть сподвижникомъ въ дѣлахъ мужества, ни осуждать другаго въ уклоненіи отъ войны, ни быть обвинителемъ ни въ какихъ подобныхъ случаяхъ, и сверхъ того судилище подвергаетъ его или наказанію или денежной пенѣ. По окончаніи суда, надъ уклоняющимися отъ войны, опять тѣ же начальники дѣлаютъ другое собраніе. Желающій получить должную награду въ своемъ отечествѣ не говоритъ ничего о предъидущихъ войнахъ, не представляетъ ни свидѣтельствъ, ни другихъ достовѣрныхъ доказательствъ, но говоритъ только объ одномъ послѣднемъ походѣ. За побѣду всякому опредѣляется оливковый вѣнокъ. Сей вѣнокъ написанный въ храмѣ какого либо воинственнаго божества, будетъ служить всякому во всю жизнь его свидѣтельствомъ его отличныхъ подвиговъ, первыхъ, вторыхъ, третьихъ и т. д. Кто послѣ сраженія возвратится въ домъ прежде, нежели приведутъ войско архонты; тотъ обвиняется въ оставленіи рядовъ въ томъ же судилищѣ, гдѣ судится уклоненіе отъ службы. Обвиненнымъ опредѣляются тѣ же наказанія. Но всякой человѣкъ, обвиняющій другаго, долженъ остерегаться по возможности чтобъ ни произвольно, ни противъ воли не представить ложнаго свидѣтельства. Правосудіе, говорятъ, есть дочь стыда, и говорятъ истинно. Ложь по свойству своему противна и стыду и правосудію. Если въ другихъ случаяхъ надлежитъ судьямъ остерегаться погрѣшать противъ истины: то особенно въ сужденіи за оставленіе оружія во время войны; не различая того, кто оставляетъ оружіе по необходимости, мы подвергнемъ его ненависти, какъ за постыдное дѣло и невиннаго несправедливо накажемъ. Не легко опредѣлить сіи необходимые случаи; при всемъ томъ законъ хотя отчасти долженъ сдѣлать сіе раздѣленіе. Возмемъ въ примѣръ баснь о Патроклѣ и скажемъ: еслибъ онъ принесенный въ лагерь безъ оружія, былъ еще живъ, что со многими случается, когда Гекторъ владѣлъ уже первыми оружіями сына Пелеева, которыя, какъ Гомеръ повѣствуетъ, подарены были Ѳетидѣ при бракѣ ея; тогда всѣ робкіе изъ Грековъ моглибъ укорять Патрокла въ оставленіи оружія. Сколь часто теряютъ его, или низвергаясь съ крутизны, или на морѣ, или при дождѣ, когда застигнетъ кого внезапное, сильное стремленіе воды? Можно представить безчисленные примѣры къ оправданію сего нещастія, подверженнаго сомнѣнію. Но по возможности надлежитъ отличать бо́льшее и труднѣйшее зло отъ меньшаго и легчайшаго. Уже самое названіе, даваемое въ укоризну, дѣлаетъ различіе. Не правильно было бы укорять вообще за потерю щита, но правильно укоряемъ оставляющаго оружіе, ибо не все равно терять оружіе, когда отнимутъ его превосходнѣйшею силою, и бросать его произвольно. Сіи два случая совершенно различны. Итакъ въ законѣ полагается: кто окруженный непріятелями, не обращаетъ противъ нихъ своего оружія и не сражается, но произвольно оставляетъ его, или повергаетъ, желая лучше быстротою ногъ спасти постыдную жизнь, нежели мужественно встрѣтить доблестную и блаженную смерть, тотъ за сіе оставленіе оружія подвергается суду. Случаи же выше приведенные судья оставляетъ безъ вниманія. Ибо малодушнаго должно наказывать, чтобъ онъ исправился, а нещастнаго наказаніемъ уже не исправить.
Но какое приличное наказаніе можетъ быть человѣку, отдающему во власть непріятелей свою защиту. Еслибъ можно было сдѣлать противное тому, что нѣкогда Богъ сдѣлалъ съ Ценеемъ Ѳессалійцемъ, измѣнивши его изъ женщины въ мужчину; то сіе перерожденіе изъ мущины въ женщину было бы лучшее, приличнѣйшее наказаніе бросающему свой щитъ. Установимъ ближайшее къ сему, чтобъ онъ болѣе не подвергалъ опасности своего животолюбія, но провождалъ бы долгую жизнь въ величайшемъ поношеніи; да будетъ противъ таковыхъ сей законъ: кто подвергнется суду, какъ малодушно оставившій военныя оружія; того не долженъ употреблять, какъ воина, ни полководецъ, ни другой кто изъ военныхъ начальниковъ; того не должно допускать даже въ строй, ни къ чему другому. Иначе блюститель нравственности подвергаетъ пенѣ того, кто приметъ малодушнаго: изъ перваго класса такой платитъ тысячу драхмъ, изъ втораго пять минъ, изъ третьяго три, изъ четвертаго одну; самъ же виновный сверхъ того, что удаляется за малодушіе свое отъ всѣхъ мужественныхъ опасностей, долженъ еще заплатить изъ перваго класса тысячу драхмъ, изъ втораго пять минъ, изъ третьяго три, изъ четвертаго одну. Но какое приличное слово мы скажемъ о томъ, кто смотритъ за нравственностію правителей, изъ которыхъ одни избираются по жребію на годъ, другіе по выбору на многіе годы? Кто можетъ быть для нихъ достойнымъ Цензоромъ? Кто изъ нихъ, изнемогши подъ бременемъ своего званія и не имѣя силы, соотвѣтствующей своей власти, не скажетъ и не сдѣлаетъ чего нибудь несправедливаго? Очень трудно найти для начальниковъ начальника отличнаго доблестію: при всемъ томъ должно употребить всѣ усилія, чтобы обрѣсти сихъ мужей Божественныхъ. Почему же? въ Государственномъ устроеніи такъ какъ въ кораблѣ, или въ животномъ, есть многія связи, кои мы, какъ одну раздѣленную природу, называемъ различными именами; связи вдоль идущія, поперечныя и конечныя; каждая малѣйшая связь можетъ или сохранить, или разрушить цѣлое членоустроеніе. Если Цензоры, судіи правителей, лучше сихъ и отличаются предъ ними неукоризненнымъ правосудіемъ; то весь городъ и вся страна цвѣтетъ и блаженствуетъ. Если судъ надъ правителями иначе происходитъ; то по ниспроверженіи правосудія, которое соединяетъ въ одно тѣло всѣ части государственнаго правленія, всякая власть отдѣляется отъ другой, всѣ стремятся къ разнымъ цѣлямъ, раздѣляютъ одинъ городъ на многіе, наполняютъ его возмущеніями, и ведутъ къ неизбѣжной гибели. Для сего Цензоры должны быть люди отличнѣйшіе во всякой доблести. Начало ихъ и выборъ устроимъ такимъ образомъ: Всякой годъ, при поворотѣ солнца съ лѣта на зиму, весь городъ долженъ собираться во храмѣ Солнца и Аполона для избранія и посвященія симъ божествамъ трехъ мужей, которыхъ бы не одинъ, но всѣ признали лучшими и не моложе пятидесяти лѣтъ. Изъ предложенныхъ отдѣлятъ избранныхъ большинствомъ голосовъ, отбрасывая изъ нихъ по половинѣ, если число ихъ четное; а если нечетное, то исключивъ одного съ меньшимъ числомъ голосовъ, составить равныя половины. При ровныхъ голосахъ, если половина превосходитъ требуемое число, излишекъ убавить, отбросивъ младшихъ по лѣтамъ; потомъ дѣлать выборъ между прочими, доколѣ останутся трое; если у всѣхъ или у двоихъ голоса будутъ равные, то полагаясь на Божію волю и щастіе избирать по жребію, и троихъ избранныхъ вѣнчать оливковою вѣтвью; потомъ воздавъ симъ мужамъ ихъ отличія, возвѣстить всюду, что городъ Магнезія, вновь получивши отъ Бога спасеніе, посвящаетъ Солнцу изъ среды своей трехъ мужей и приноситъ первенцовъ своихъ ему и Аполлону по древнему обычаю, какъ жертву покровителямъ правосудія. Въ первой годъ избрать двѣнадцать Цензоровъ, старцевъ до восмидесятилѣтняго возраста. А въ послѣдующія времена избирать уже ежегодно по три. Сіи судьи, раздѣливъ всѣ власти на двѣнадцать частей, должны обличать и испытывать ихъ всѣми позволительными способами; во все время суда своего они должны жить въ храмѣ Аполлона и Солнца, въ которомъ были избраны. Они судятъ и частно и въ общихъ совѣщаніяхъ; отдаютъ отчетъ государству обо всѣхъ правителяхъ, выставляя на площади написаніе о каждомъ начальствѣ, если оно, по приговору ихъ, должно подвергнуться наказанію или пенѣ. Начальникъ, не признающій справедливымъ суда Цензоровъ, приводитъ ихъ къ избраннымъ судіямъ: и если оправдается, то обвиняетъ самихъ Цензоровъ, если хочетъ; а если будетъ обвиненъ, то онъ по необходимости долженъ умереть, если Цензоры приговорили его къ смертной казни; а при другихъ приговорахъ, если возможно, долженъ платить въ двое. Должно также опредѣлить, каковы должны быть возмездія симъ мужамъ и какимъ образомъ. При жизни своей они пользуются первыми почестями во всемъ государствѣ и занимаютъ первыя мѣста во всѣхъ собраніяхъ. Также при народныхъ жертвоприношеніяхъ, при зрѣлищахъ и при другихъ торжественныхъ собраніяхъ, общихъ для всѣхъ Еллиновъ, предсѣдатели избираются изъ сихъ мужей; они одни въ городѣ украшаются лавровыми вѣнками; всѣ они суть жрецы Аполлона и Солнца; и одинъ первой изъ жрецовъ ежегодно избирается первосвященникомъ; имя его означается въ лѣтописяхъ, для показанія, сколько времени существуетъ городъ. Умершимъ почести выставленія, выноса и погребенія совершаются совершенно отлично отъ другихъ гражданъ. Въ одеждахъ бѣлыхъ, безъ слезъ и безъ вопля они сопровождаются. Пятнадцать дѣвъ и пятнадцать юношей, предстоя предъ гробомъ его, поютъ гимнъ въ похвалу жрецамъ, не прерывая хвалебныхъ пѣсней своихъ въ продолженіи цѣлаго дня. Съ утренней зарею сто юношей, упражняющихся въ гимнастическихъ играхъ, несутъ гробъ его къ могилѣ, за ними слѣдуютъ родственники умершаго. Имъ предъидутъ взрослые юноши, въ военномъ одѣяніи, конные съ лошадьми, пѣшіе съ оружіемъ, равно и прочіе. Отроки у гроба поютъ отечественную пѣснь; за гробомъ шествуютъ дѣвы и жены свободныя уже отъ брачнаго союза; за сими идутъ жрецы и жрицы, какъ при священномъ погребеніи, если не воспретитъ имъ и здѣсь, какъ и въ прочихъ случаяхъ Пиѳійской Оракулъ. Гробъ устрояется подъ землею подъ обширнымъ сводомъ изъ многоцѣнныхъ твердыхъ камней, въ нишахъ которыхъ поставляются рядомъ каменные одры. Здѣсь положивъ покойнаго, кругомъ дѣлаютъ насыпь и обсаживаютъ ее деревьями, оставляя средину, чтобъ въ послѣдующее время уже не искать новаго отверстія въ распространяющуюся обитель мертвыхъ. Здѣсь ежегодно совершаются состязанія музыкальныя, игры конныя и гимнастическія. Такія почести отдаются неукоризненно исправлявшимъ званіе свое. Но если кто изъ сихъ мужей, гордясь своимъ выборомъ, обнаружитъ слабость человѣческой природы и по избраніи сдѣлается худымъ: то законъ повелѣваетъ обвинять его всякому, кто пожелаетъ. Дѣло сіе произходится въ судѣ такимъ образомъ: во первыхъ законоблюстители составляютъ сіе судилище. Къ нимъ присоединяются и тѣ, кои уже совершили свое время, и судъ избранныхъ. Обвиняющій письменно объявляетъ, что такой-то не достоинъ ни отличій, ни своего званія. Если обвиняемый будетъ осужденъ; то онъ лишается своей власти, и погребенія, и прочихъ присвоенныхъ ему почестей. Но если обвинитель не будетъ имѣть пятой части голосовъ; то долженъ заплатить перваго класса двѣнадцать минъ, втораго восемь, третьяго шесть, четвертаго двѣ.
Великаго удивленія достоинъ Радамантъ въ рѣшеніи судебныхъ дѣлъ. Въ его время люди имѣли твердую вѣру въ бытіе боговъ; ибо многіе сами происходили отъ боговъ; таковъ былъ и самъ Радамантъ, какъ говорятъ. Онъ, кажется, не полагался на судъ человѣческой, но предоставлялъ судить богамъ; отъ чего и дѣла рѣшались при немъ просто и скоро. Во всякомъ сомнѣніи онъ заставлялъ тяжущихся давать клятву, и примирялъ безъ всякой медленности и ущерба. Теперь же, какъ нѣкоторые изъ людей совсѣмъ не вѣрятъ богамъ, другіе думаютъ, что они не пекутся о насъ; а большая и порочнѣйшая часть держится мнѣнія, что они за малое куреніе ѳиміама и за льстивыя молитвы содѣйствуютъ имъ въ грабежахъ, и избавляютъ ихъ отъ многихъ великихъ наказаній; теперь способъ Радамантова суда былъ бы безполезенъ для нынѣшняго поколѣнія людей. Мнѣніе о богахъ измѣнилось въ людяхъ; слѣдовательно потребно измѣнить и самые законы. Мудрые законы должны изключить изъ рѣшенія дѣлъ всѣ клятвы тяжущихся сторонъ. Имѣющій судъ противъ другаго долженъ представлять обвиненія безъ клятвы. Оправдывающійся, написавъ свои оправданія, подаетъ ихъ Архонтамъ, не приводя во свидѣтели боговъ. При такомъ многолюдствѣ въ городѣ, страшно вообразить себѣ, что почти половина изъ тѣхъ, кои такъ дружелюбно обращаются между собою на пиршествахъ, въ другихъ бесѣдахъ и въ частныхъ совѣщаніяхъ, суть клятвопреступники. И такъ предложимъ законъ: присягу должны произносить: судья, когда приступаетъ къ суду, власти при избраніи прочихъ начальствъ, или когда вынимаютъ жребій, также судья плясокъ и всей музыки, наградоположники, предсѣдатели при гимнастическихъ играхъ и конныхъ ристалищахъ, и во всѣхъ случаяхъ, гдѣ отъ клятвопреступленія не льзя ожидать никакой пользы. А гдѣ отрицающему или утверждающему клятва можетъ принесть очевидную пользу; тамъ тяжущіеся должны судиться безъ помощи ея; вообще предсѣдящіе не должны позволять ни божбы для удостовѣренія, ни заклинаній собою и родомъ своимъ, ни униженныхъ прошеній, ни слезъ, женщинамъ приличныхъ; но излагать справедливость со всею простотою и ясностію. Если кто начнетъ говорить что либо постороннее; то судьи наклоняютъ рѣчь опять къ настоящему дѣлу. Иностранецъ съ иностранцемъ могутъ взаимно давать и принимать клятвы, если сами захотятъ. Не состарѣваясь и не возрастая въ городѣ, они не могутъ совратить примѣромъ своимъ другихъ. Всякой судъ можетъ рѣшаться такимъ же образомъ, если свободной сдѣлаетъ преступленіе, не подвергающее его ни ударамъ, ни заключенію, ни смерти.
Торжественные ходы, великолѣпныя празднества, и другіе общенародные обряды, также служенія во время мирныхъ жертвоприношеній и во время военныхъ сборовъ имѣютъ своихъ преступниковъ. Мѣра противъ сихъ преступленій да будетъ такова: съ непослушныхъ городъ взыскиваетъ пеню за неисполненіе своихъ обязанностей. Если кто измѣняетъ слову, давши залоги; то они продаются, и деньги сіи принадлежатъ городу. Если самая пеня значительнѣе вырученныхъ денегъ; то правительство возложивъ на виновныхъ и сію плату, приводитъ ихъ въ судъ и содержитъ, доколѣ они заплатятъ требуемое. Государству, которое получаетъ свои доходы только отъ земледѣлія и не производитъ торговли за границею, необходимо надлежитъ сдѣлать постановленіе въ разсужденіи отлучающихся изъ отечества и въ разсужденіи пріѣзжающихъ иностранцевъ. Законодатель долженъ здѣсь подать свой совѣтъ и распространить его по возможности посредствомъ убѣжденія. Обыкновенно смѣшеніе разныхъ городовъ смѣшиваетъ и нравы: ибо иностранцы приносятъ съ собою разныя ново-введенія и перемѣны, а сіе наноситъ благоустроеннымъ народамъ величайшій вредъ. Другимъ безъ хорошихъ законовъ, безъ твердыхъ нравовъ нѣтъ ни какой разности смѣшиваться съ другими, принимать иностранцовъ, и самимъ переселяться въ другія города, куда кто пожелаетъ, безъ различія и молодой и старой. Съ другой стороны совсѣмъ невозможно не принимать другихъ, и самимъ не путешествовать. Всѣ почтутъ ето грубостію, жестокостію, нарушеніемъ гостепріимства; всѣ будутъ порицать въ насъ нравы гордые, не миролюбивые; не должно пренебрегать мнѣніемъ другихъ, кажемся ли мы имъ добрыми или нѣтъ. Какъ бы кто ни былъ далекъ отъ добродѣтели, но въ сужденіи своемъ о другихъ онъ не такъ худъ и безсмысленъ. Самые злые имѣютъ въ себѣ божественный лучь проницательности и многіе изъ нихъ въ словахъ и во мнѣніи безошибочно отдѣляютъ лучшихъ людей отъ худшихъ. А потому лучшее правило городамъ не пренебрегать доброй славы, но предпочитать ее многому другому. Высочайшая справедливость требуетъ, чтобъ истинно добрый наслаждался доброхвальною жизнію. Совершенный мужъ не долженъ искать одного безъ другаго. И поселяемому въ Критѣ городу надлежитъ добродѣтелію пріобрѣтать у всѣхъ людей знаменитѣйшую и лучшую славу. Есть вѣрная надежда, что скоро солнце и прочіе боги узрятъ его на ряду съ прочими благоустроенными городами и странами, если онъ пойдетъ своимъ путемъ. Въ разсужденіи путешествій въ чужія страны и принятія иноземцовъ надлежитъ такъ поступать: во первыхъ моложе сорока лѣтъ никому никуда не позволяется путешествовать; и то не по собственнымъ дѣламъ но по общественнымъ, какъ то глашатаямъ, посламъ или соглядатаямъ. Походы военные не причисляются къ путешествіямъ. Посольства учреждаются къ Аполлону Пиѳійскому, къ Зевесу Олимпійскому, въ Немею и на Истмъ, чтобы участвовать въ жертвоприношеніяхъ и въ играхъ, установленныхъ въ честь симъ божествамъ. Но должно посылать по возможности въ большемъ числѣ людей прекраснѣйшихъ, доблестнѣйшихъ, которые бы доставили славу городу при священныхъ и мирныхъ собраніяхъ и ручались бы за славу на войнѣ. Возратясь къ соотчичамъ, они скажутъ юношамъ, что всѣ прочіе города въ гражданскомъ устройствѣ своемъ уступаютъ ихъ отечеству. Наблюдателями посылаются изъ самихъ законоблюстителей мужи свободные отъ службы. Если кто изъ гражданъ въ досужное время пожелаетъ видѣть состояніе другихъ народовъ, то законъ ему не возбраняетъ сего. Государство, незнающее ни худыхъ, ни хорошихъ постановленій другихъ народовъ, удаляющееся отъ всякаго сообщенія съ ними, еще не твердо и далеко отъ своего совершенства. Не прочны и законы, если они принимаются не только не по общему мнѣнію, но и несообразно съ нравами. Вездѣ есть нѣкоторые люди божественные не многіе, достойные того, чтобъ искать ихъ совѣтовъ; они бываютъ и въ благоустроенныхъ городахъ и въ неблагоустроенныхъ. Благонадежнѣйшій, чуждой всякой порчи, житель города благоустроеннаго долженъ слѣдить ихъ и на сушѣ и на морѣ, дабы по совѣту ихъ утвердить свои хорошія постановленія, и исправить недостаточныя. Безъ сего наблюденія и разысканія, равно какъ и при худыхъ наблюдателяхъ, благосостояніе города не прочно.
Кл. Какимъ же образомъ помочь тому и другому?
Аѳ. Во первыхъ нашъ наблюдатель долженъ быть старѣе пятидесяти лѣтъ. Притомъ онъ долженъ отличаться, какъ прочими качествами, такъ и подвигами военными, дабы внушить всѣмъ народамъ хорошее мнѣніе о законоблюстителяхъ. За шестьдесять лѣтъ поздно путешествовать. Разсмотрѣвши все, что обращало его вниманіе въ десятилѣтнемъ путешествіи, онъ долженъ явиться въ собраніе, имѣющихъ смотрѣніе за законами. Сіе собраніе состоитъ изъ младшихъ и старѣйшихъ, и засѣдаетъ неопустительно каждый день отъ утра до полудня. Въ немъ участвуютъ жрецы, почтенные по своимъ трудамъ, десять старшихъ законоблюстителей и попечитель всего воспитанія, какъ настоящій, такъ и тѣ, кои уже оставили сію должность. Всякой изъ нихъ приводитъ съ собою младшаго отъ тридцати до сорока лѣтъ, кого самъ изберетъ. Бесѣда и совѣщаніе обыкновенно произходятъ о законахъ своего отечества, если узнаютъ какую либо разность въ нихъ съ законами чужихъ странъ; также о наукахъ, которыя приносятъ пользу въ семъ отношеніи, и разливаютъ новой свѣтъ въ познаніи законовъ, и незнаніе коихъ производитъ темноту. Сіи науки одобренныя старѣйшими, дѣлаются новымъ предметомъ неусыпнаго старанія юношества. Если путешественникъ, созвавшій собраніе, недостоинъ вниманія ихъ: то онъ подвергается общему выговору. Отличившимся изъ нихъ весь городъ оказываетъ уваженіе, и особенное презрѣніе тому, кто возвратится худшимъ. Итакъ въ сіе собраніе долженъ немедленно притти путешественникъ, наблюдавшій законы въ другихъ странахъ, и сказать, если по слуху заимствовалъ что нибудь новое въ законоположеніи, въ ученіи и въ воспитаніи, также сообщить, что самъ выдумалъ; и если онъ возвратился ни лучше ни хуже; то похвалить его за доброе расположеніе. Если онъ возвратился несравненно лучше; то и при жизни воздавать ему отличную почесть, и умершему все собраніе отдаетъ должную похвалу. Если кто въ путешествіи своемъ испортился; то онъ не долженъ бесѣдовать ни съ младшими, ни съ старшими подъ личиною мудреца. Онъ можетъ жить частнымъ человѣкомъ, если будетъ покоренъ Архонтамъ; иначе долженъ умереть, если въ судѣ обвинятъ его, что онъ вводитъ измѣненія или въ ученіи или въ законахъ. Если кто достоинъ подвергнуться суду, но архонты не представятъ его; то имъ вмѣсто отличія воздается безчестіе. Вотъ, что требуется отъ всякаго путешествующаго.
Послѣ сего обратимъ вниманіе на пріѣзжающихъ. Есть четыре рода иностранцовъ, о которыхъ говорить надлежитъ. Первой родъ есть промышленниковъ, которые обыкновенно проводятъ лѣто въ путешествіяхъ. Подобно перелетнымъ птицамъ, они безъ всякаго другаго искуства, въ лучшее время года, по морямъ стремятся въ тѣ города, куда привлекаетъ ихъ корысть. Ихъ должны принимать внѣ города на торжищахъ, въ пристаняхъ и въ общенародныхъ зданіяхъ начальники особенно къ сему приставленные, которые принимаютъ также всѣ предосторожности, чтобъ сіи иностранцы не вводили ничего новаго; сохраняя предъ ними все правосудіе, заимствуютъ отъ нихъ самое малое, только необходимое. Второй родъ путешествуетъ для того, чтобъ насытить зрѣніе свое новыми видами и душу вдохновеніями музъ. Для сихъ страннолюбіе должно устроить гостинницы при храмахъ. Жрецы и юноши должны имѣть о нихъ попеченіе, и угощать ихъ во все время, доколѣ они все увидятъ и услышатъ, для чего пріѣхали, и отправятся безъ вреда себѣ и другимъ. Судьями ихъ должны быть жрецы, если вредъ имъ или ими причиненный простирается до пятидесяти драхмъ. По важнѣйшимъ жалобамъ они находятъ судъ у торжищныхъ приставовъ. Третій родъ пріѣзжающихъ изъ другой страны по дѣламъ общественнымъ должны принимать всенародно, только военноначальники, всадники и таксіархи. Угощеніемъ его занимается пританея и тотъ, у кого онъ въ домѣ остановится. Четвертой родъ самой рѣдкой: если въ замѣну нашимъ наблюдателямъ, пріѣдетъ кто къ намъ изъ чужой страны не моложе пятидесяти лѣтъ и желаетъ видѣть въ другихъ городахъ все рѣдкое, прекрасное, или самъ хочетъ что либо показывать; пусть онъ идетъ прямо безъ приглашенія къ богатѣйшимъ и къ мудрѣйшимъ людямъ; для мудраго всюду двери отверсты. Пусть идетъ въ домъ всякаго воспитанія, съ увѣренностію, что онъ по своимъ заслугамъ вездѣ будетъ весьма пріятнымъ гостемъ. Въ мудрыхъ своихъ бесѣдахъ онъ иное займетъ, иное сообщитъ, и какъ другъ осыпанный дарами, удалясь, оставитъ по себѣ сожалѣніе. Такимъ образомъ надлежитъ принимать всѣхъ пріѣзжающихъ изъ чужой страны и выпровождать ихъ, почитая страннолюбиваго Зевеса, а не душить своихъ гостей яствами и куреніями и, какъ теперь дѣлаютъ питомцы Нила, грубыми привѣтствіями.
Дающій поручительство, долженъ давать его явно, изложивъ на письмѣ все дѣло не менѣе какъ предъ тремя свидѣтелями, если дѣло простирается до тысячи драхмъ; а болѣе тысячи, — предъ пятью. Продающій что либо отъ имени другаго, также ручается, что онъ продаетъ честно, и по надлежащей цѣнѣ. Онъ подлежитъ тому же суду, какъ и отдающій. Кто хочетъ обыскивать кого либо, пусть обыскиваетъ раздѣтый или только въ исподнемъ платьѣ, не подпоясанный, и поклявшись, что онъ ищетъ, надѣясь найти; а тотъ долженъ допустить его до всего замѣченнаго и незамѣченнаго въ домѣ. Кто не позволяетъ обыскивать себя; того, недопускаемый къ обыску, подвергаетъ суду; обвиненный платитъ въ двое противъ оцѣненнаго убытка. Если владѣтель дома отсутствуетъ; то оставшіеся въ домѣ даютъ обыскивать только незапертыя вещи, а на запертыя обыскивающій кладетъ свою печать, и на пять дней приставляетъ свой караулъ. Если отсутствіе продолжится долѣе; то онъ, взявъ градскихъ приставовъ, обыскиваетъ и запертыя вещи, и обыскавши, опять ихъ запираетъ въ присутствіи домашнихъ, при градскихъ приставахъ, и кладетъ печати. Срокъ для спорныхъ вещей, далѣе котораго онѣ безспорно остаются въ рукахъ того, кто ими владѣетъ, таковъ: въ разсужденіи земли и дома нѣтъ никакого спора; въ разсужденіи же прочаго если кто, владѣя какою либо вещію, показывался съ нею въ городѣ, на площади, въ храмахъ, и никогда не скрывалъ ее, между тѣмъ какъ другой утверждаетъ, будто въ сіе же время искалъ ее: то по прошествіи года съ того времени, какъ одинъ началъ владѣть ею, а другой искать, уже не позволяется отбирать сей собственности; если кто пользуется ею не на торжищѣ и не въ городѣ, но въ полѣ, и другой не встрѣтится съ нимъ въ теченіи сего времени; то по прошествіи пяти лѣтъ она уже не отъемлется; если кто пользуется ею въ городѣ, но только дома; то срокомъ для отысканія назначаются два года. Кто владѣетъ ею въ полѣ и тайно; то симъ срокомъ будутъ десять лѣтъ. Но если въ чужомъ народѣ кто отыщетъ свою собственность; то для отнятія ея нѣтъ никакого срока. Кто насильственно воспрепятствуетъ другому явиться къ суду, или какъ истцу или какъ свидѣтелю: если удержитъ раба своего или чужаго; то судъ остается не дѣйствительнымъ и нерѣшеннымъ; если удержитъ свободнаго; то, сверхъ недѣйствительности суда, заключается на годъ въ темницу, и подвергается лишенію свободы. Если кто насильственно препятствуетъ явиться состязателю своему въ гимнастикѣ, въ музыкѣ или въ другой какой игрѣ: то желающій доноситъ о семъ наградоположникамъ, и они допускаютъ его къ состязанію. Но если ето будетъ уже поздно; если соперникъ, удержавшій его, уже получилъ побѣду; то награда отдается удержанному и онъ написывается побѣдителемъ, въ какомъ храмѣ самъ пожелаетъ; а удержавшему не позволяются за ето состязаніе ни жертвоприношенія, ни надписи; и притомъ подвергается суду во вредѣ, будетъ ли онъ побѣжденъ, или побѣдитъ.
Завѣдомо принимающій украденную вещь, несетъ такое же наказаніе, какъ и укравшій. За пріемъ бѣглеца наказаніе — смерть. Всякой долженъ почитать друзьями и врагами своими друзей и враговъ своего отечества; тому смертная казнь, кто самъ собою, безъ общаго согласія заключаетъ миръ или начинаетъ войну. Если одна только часть города для себя одной дѣлаетъ съ кѣмъ нибудь миръ или войну; то виновныхъ въ семъ преступленіи военачальники приводятъ въ судъ; и обвиненный наказывается смертію. Служащіе отечеству должны служить безъ даровъ, не употребляя никакого предлога, никакаго оправданія, будто отъ добрыхъ можно принимать дары, а отъ худыхъ неможно. При семъ образѣ мыслей весьма трудно воздержаться отъ лихоимства; несравнено безопаснѣе принять одинъ законъ, ни когда не служить для взятокъ. Непокоряющійся просто наказывается смертію по суду.
Для сбору податей многія причины требуютъ во первыхъ имѣть точное свѣденіе объ имѣніи каждаго; во вторыхъ, чтобы отъ каждаго колѣна доносили агрономамъ (начальникамъ сельскаго хозяйства) объ ежегодномъ урожаѣ. Раздѣливши самые подати на два рода, государство назначаетъ ежегодно тотъ или другой по своему разсужденію: или требуетъ часть отъ всего имѣнія, или отъ одного годоваго дохода, сверхъ того, что вносится хлѣбомъ для общественныхъ пиршествъ.
Умѣренный человѣкъ долженъ приносить богамъ жертвы умѣренныя. Земля, сей домъ нашего пребыванія, есть священный храмъ всѣхъ Боговъ. Итакъ жертвовать ею во второй разъ не можно. Золото и серебро въ другихъ городахъ и въ частности и въ храмахъ есть отличнѣйшее завидное стяжаніе. Слоновая кость, какъ остатокъ жизненнаго разрушенія, не есть удобное приношеніе. Желѣзо и мѣдь суть орудія войны; изъ деревъ можно приносить въ общественные храмы вещи здѣланныя изъ одного древа, также и отъ камней; изъ тканей можно приносить неболѣе одномѣсячной работы одной женщины. Изъ цвѣтовъ Богамъ приличнѣе бѣлые, особенно на тканяхъ. Яркіе цвѣты суть украшенія воинственныя. Лучшіе дары суть птицы и статуи, кои одинъ художникъ можетъ сдѣлать въ одинъ день. Прочіе приношенія должны быть съ симъ сообразны.
При раздѣленіи города на свои части, сказано уже и о томъ, что въ немъ и какъ должно происходить; положены законы для всѣхъ важнѣйшихъ отношеній; остается только привести въ дѣйствіе правосудіе. Въ судахъ первые судьи должны быть избранные, которыхъ избираютъ единогласно истецъ и отвѣтчикъ, кои лучше могутъ назваться посредниками. Вторые судьи суть сельскіе и областные, раздѣленные по двѣнадцати частямъ. При сихъ судьяхъ, тяжущіеся подвергаются большему наказанію, если они недовольны судомъ первыхъ. Обвиняемый, если будетъ обвиненъ во второй разъ, долженъ платить пятую часть иска. Если кто, жалуясь на сихъ судей, хочетъ судиться въ третій разъ, то переноситъ дѣло въ судъ избранныхъ; обвиненный и здѣсь платитъ половину всего иска. Если обвиняющій, недовольный рѣшеніемъ перваго суда, переходитъ во второй, и выигрываетъ дѣло; то онъ получаетъ и пятую часть иска; а проигравъ, платитъ такую же часть. Переведя дѣло въ третій судъ, недовольные первыми рѣшеніями, обвиняемый, если и здѣсь будетъ обвиненъ, какъ уже сказано, платитъ въ полтора раза больше иска, а обвиняющій половину.
Выборы судовъ, пополненіе ихъ, постановленіе для каждой власти потребныхъ служителей, узаконенное для каждаго дѣла время, подаваніе голосовъ, отсрочка, все прочее относящееся до судебнаго порядка, первыя и послѣднія рѣшенія, необходимость отвѣтовъ и очныхъ ставокъ, и подобное сему были предметами нашей бесѣды: хорошо и справедливо говорить о нихъ дважды, трижды. Всѣ маловажные и легкіе случаи, опущенные старымъ законодателемъ, долженъ дополнить молодой. Частныя судилища такимъ образомъ могутъ получить твердое основаніе; народныя же и общественныя, сообразуясь съ которыми, каждая власть должна исправлять дѣла свои, во многихъ городахъ получили отъ мудрыхъ мужей прочныя постановленія. Оттолѣ законодатели должны заимствовать нужное для новаго градоустроенія; должны соображать, исправлять, повѣрять опытомъ, и когда поставятъ все на твердую точку, тогда окончивъ и запечатлѣвъ неразрѣшимою печатію всѣ постановленія, будутъ поступать по нимъ во все послѣдующее время. Мы уже говорили и еще нѣчто скажемъ о скромности судей, о добромъ ихъ имени, равно какъ и о тѣхъ препятствіяхъ, кои въ другихъ государствахъ подавляютъ все справедливое, доброе и прекрасное, въ познаніи коихъ напередъ долженъ утвердиться всякой приготовляющійся къ званію судьи, всегда имѣя ихъ предъ глазами и научаясь имъ изъ чтенія. Главнѣйшія науки для того, чтобы учащагося содѣлать лучшимъ, суть законы; и мудрые законы всегда могутъ и должны имѣть сіе божественное дѣйствіе, или разумъ долженъ стереть съ нихъ сіе великое, чудное названіе; всѣ похвалы и порицанія, кои мы читаемъ въ стихотвореніяхъ, или въ прозѣ; все, что находится въ книгахъ, или что говорится въ ежедневныхъ бесѣдахъ, иногда изъ любви къ спору, иногда изъ пустой словоохотливости, — все сіе имѣетъ свой необманчивый осе́локъ въ сочиненіяхъ законодателя. Съ ними добрый судья владѣетъ противояднымъ средствомъ противъ всѣхъ словъ, къ исправленію себя и города. Добродѣтельнымъ они подаютъ твердость и преспѣяніе въ справедливости, а порочнымъ приготовляютъ излѣченіе отъ невѣжества, отъ необузданности, отъ малодушія, и вообще отъ всякой несправедливости, ежели въ нихъ не слишкомъ закоренѣли худыя мнѣнія: а въ комъ сіи мнѣнія неизлѣчимы, для тѣхъ изцѣленіемъ служитъ смерть. Судьи и начальники ихъ, подвергая зараженныхъ сему справедливому наказанію, какъ уже часто было повторено, достойно пріобрѣтаютъ похвалу во всемъ городѣ.
Когда годичные суды положатъ конецъ всѣмъ суднымъ дѣламъ; то еще остается имъ исполнить сіи законы: во первыхъ судебная власть должна отдать выигравшему дѣло всѣ деньги обвиненнаго за исключеніемъ необходимаго, по прочтеніи глашатаемъ самаго приговора въ присутствіи судей. При наступленіи перваго мѣсяца изъ слѣдующаго судебнаго года, если проситель еще неудовлетворенъ; то начальство вступаясь за него, принуждаетъ обвиненнаго къ удовлетворенію. И если недостаетъ хотя одной драхмы, онъ не имѣетъ права судиться ни съ кѣмъ, доколѣ не уплатитъ сполна всего просителю; но другіе всѣ между тѣмъ могутъ призывать его къ суду. Если обвиненный опровергаетъ рѣшеніе судей; то они приводятъ его въ судилище законоблюстителей; обвиненный въ семъ судѣ, какъ нарушитель общественнаго блага и преступникъ законовъ, наказывается смертію.
Мужу, подъ кровомъ законовъ родившемуся, воспитанному, произведшему дѣтей, воспитавшему ихъ, честно исполнявшему свои сношенія, защищавшемуся правосудіемъ противъ обидъ, строгостію его удерживаемому отъ оскорбленія другихъ, и состарѣвшемуся, по неизбѣжному року, наконецъ предлежитъ естественная смерть. Умершему, какъ мущинѣ, такъ и женщинѣ отдаются послѣднія приличныя почести, и долгъ какъ подземнымъ, такъ и выспреннимъ богамъ, по наставленіямъ истолкователей святыни. Кладбищемъ ихъ должна быть страна не возработываемая; и могилы ихъ ни малы, ни велики. Хоронить ихъ тамъ, гдѣ земля можетъ быть способна только для сего употребленія, и безъ вреда живущимъ можетъ скрывать въ нѣдрахъ своихъ прахъ усопшихъ. Но тамъ, гдѣ она, какъ мать, всегда готова приносить пищу чадамъ своимъ, ни живой ни мертвой, никто не долженъ лишать насъ даровъ ея. Насыпь должна быть не выше такой, какую могутъ сдѣлать пять человѣкъ въ теченіи пяти дней. Надгробные камни таковы, чтобъ вмѣстить надпись умершему изъ четырехъ героическихъ стиховъ. Выносъ долженъ быть не позднѣе того времяни, въ которое можно отличить обмершаго отъ дѣйствительно умершаго. Сообразно съ человѣческою природою онъ долженъ совершиться на третій день. Во всѣхъ случаяхъ надлежитъ вѣрить законодателю, особенно въ томъ, что душа совершенно отлична отъ тѣла. И въ самой жизни дѣйствующее въ каждомъ изъ насъ есть не что иное, какъ душа, а тѣло какъ призракъ только сопутствуетъ намъ; и по смерти своей тѣло справедливо можно назвать призракомъ. Но сущій каждый изъ насъ дѣйствительно безсмертенъ; наша, такъ называемая, душа отходитъ къ другимъ Богамъ воздать отчетъ, какъ говоритъ отечественный законъ. Добрая душа воздаетъ отчетъ дерзновенный, а порочная весьма страшный. Умершему отъ насъ мало помощи. Живому должны помогать всѣ ближніе, чтобъ онъ жилъ въ правотѣ и преподобіи, и по смерти, въ той жизни не причастенъ былъ муки за злыя свои согрѣшенія. По сему не будемъ въ горести расточать дома своего, будто онъ не таковъ же, какъ и сія похороняемая масса тѣла. Сопровождая въ могилу любезнѣйшихъ своихъ, сына, брата, или друга, вспомнимъ, что они только переходятъ, исполняютъ чреду свою. Но будемъ благоразумны, умѣреннымъ жертвуя, уже бездушному храму почившимъ. Законодатель, ненарушая приличія, кажется, такъ можетъ назначить умѣренное. Вотъ законъ: изъ высшаго класса употреблять на все погребеніе не болѣе пяти минъ; изъ втораго три, изъ третьяго двѣ. Для четвертаго довольно одной. Законоблюстители, имѣя и другія многія обязанности и попеченія, не менѣе того должны пещись о дѣтяхъ, и о всякомъ возрастѣ; при кончинѣ всякаго гражданина одинъ изъ законоблюстителей, котораго изберутъ домашніе умершаго, дѣлается распорядителемъ; и къ похвалѣ его служатъ приличныя и умѣренныя почести умершему, а неприличныя къ его безславію. Выносъ и все прочее совершается по закону, къ которому должно прибавить и сіе, что плакать по умершему ни запрещать, ни приказывать не прилично. Но запрещается плакать и рыдать внѣ дома, нести умершаго открыто по улицѣ, производить на пути вопли и выносить его за городъ до зари. Сіе да будетъ закономъ для всѣхъ; повинующійся ему, свободенъ отъ наказанія; а не повинующійся одному изъ законоблюстителей отъ всѣхъ подвергается общему наказанію. О прочихъ родахъ погребенія или о недостойныхъ онаго, какъ то объ отцеубійцахъ, святотатцахъ уже прежде положены законы, и законодательство наше почти приходитъ къ концу. Но сдѣлать что нибудь еще не значитъ положить конецъ всему, и построить еще не значитъ поселить. Если мы обезпечимъ навсегда состояніе рожденнаго: тогда по справедливости можемъ думать, что сдѣлали все, что сдѣлать надлежало: а безъ етаго цѣлое еще не совершено.
Кл. Сказано справедливо. Но скажи яснѣе, къ чему ето клонится?
Аѳ. Клиній, много хорошаго прежде было сказано. Не просты между прочимъ и названія Паркъ.
Кл. Какія же?
Аѳ. Лахезисъ, раздавательница жребіевъ, первая; Клоѳо, прядущая, вторая; Атропосъ, непреклонная, третья, которая должна утвердить слова наши подобно веществамъ на огнѣ сливающимся и пріобрѣтающимъ неразрѣшимую силу; и Государство не только должно приготовлять здоровье и твердость тѣламъ, но производить благоустройство въ душахъ, и особенно доставить прочность законамъ. Въ нашихъ законахъ кажется еще недостаетъ сего, какимъ образомъ они могутъ получить естественнымъ образомъ неразрѣшимую силу.
Кл. Не маловажно сказать, какимъ образомъ можно пріобрѣсть сіе, въ какомъ бы то ни было дѣлѣ.
Аѳ. Впрочемъ возможно, какъ мнѣ кажется.
Кл. И такъ не кончимъ своего слова безъ того, чтобы не доставить сего преимущества своимъ законамъ. Ибо смѣшнобъ было напрасно трудиться надъ чѣмъ нибудь, не произведя ничего прочнаго.
Мег. Справедливо совѣтуешь; и я на твоей сторонѣ.
Кл. Ето хорошо. И такъ какимъ же образомъ наше государственное устройство и законы могутъ получить свою прочность?
Аѳ. Мы сказали, что въ городѣ должно быть собраніе, которое составляютъ десятеро изъ законоблюстителей, всѣ мужи старѣйшіе и заслугами украшенные, также путешествовавшіе съ тѣмъ, чтобъ въ чужихъ земляхъ услышать что нибудь полезное для законодательства; которые возвратясь въ свое отечество, были испытаны первыми, и потомъ уже допущены въ собраніе. Сверхъ того всякой можетъ приводить сюда юношу не моложе тридцати лѣтъ, но юношу по природному своему расположенію и по воспитанію достойнаго представиться другимъ; и если онъ и прочими будетъ одобренъ, то принимать его; а если другіе не одобрятъ его, то судъ ихъ остается тайною для всѣхъ, и особенно для самаго отверженнаго. Мы сказали, что сіе собраніе должно происходить по утру, когда всякой свободенъ какъ отъ частныхъ своихъ, такъ и отъ общественныхъ дѣлъ. Сказали сіе въ предъидущемъ словѣ.
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Опять возвращусь къ сему собранію и скажу, что оно, еслибъ употребили его для государства вмѣсто якоря, имѣя въ виду только общественное благосостояніе, можетъ сохранить все драгоцѣннѣйшее для насъ.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Говоря сію истину, намъ еще потребно время и терпѣніе.
Кл. Очень хорошо; дѣлай, какъ думаешь.
Аѳ. Во всякомъ дѣлѣ есть свой хранитель, такъ какъ для животнаго есть величайшій хранитель — душа и голова.
Кл. Какимъ ето образомъ? скажи.
Аѳ. Отъ доблести зависитъ сохраненіе каждаго животнаго. — Въ душѣ есть врожденный умъ: въ головѣ находится зрѣніе и слухъ. Вообще же умъ, соединеный съ отличнѣйшими чувствами, справедливо можетъ назваться спасеніемъ всякаго.
Кл. Кажется такъ.
Аѳ. Кажется. Но развѣ умъ, соединенный съ чувствами, не можетъ быть спасеніемъ для корабля и въ бурю и въ ясную погоду? Кормчій и мореплаватели, подчиняя чувства свои правительствующему уму, не сохраняютъ ли и себя и всего, что на кораблѣ?
Кл. Такъ.
Аѳ. Для сего не нужно многихъ примѣровъ; представимъ себѣ военное искуство и врачевство; какую цѣль имѣютъ и полководцы и всѣ врачи? — Первые не побѣду ли и власть надъ непріятелями, и не возстановленіе ли здоровья есть цѣль врачевства?
Кл. Безъ сомнѣнія.
Аѳ. Врачь незнающій, что такое есть въ тѣлѣ здоровье, полководецъ незнающій, что побѣда, и люди подобные симъ, могутъ ли приписывать себѣ смыслъ въ сихъ предметахъ?
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Что же сказать о государствѣ? незнающій, къ какой цѣли стремится все государственное устройство, во первыхъ можетъ ли назваться справедливымъ начальникомъ? Потомъ можетъ ли онъ спасти то, чего и самой цѣли совершенно не постигаетъ?
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. И такъ, кажется, чтобъ устроить поселеніе какой нибудь страны, необходимо должно знать цѣль гражданскаго устройства; потомъ; какимъ образомъ можно достигнуть сей цѣли; наконецъ какіе законы и какіе люди ведутъ къ ней прямо, или криво. Неудивительно, что городъ безъ сихъ пособій въ своихъ поступкахъ дѣйствуетъ безумно, безсмысленно и на удачу.
Кл. Истинно говоришь.
Аѳ. Теперь можемъ ли мы сказать, въ какихъ частяхъ города и въ какихъ постановленіяхъ находится достаточная для сего предосторожность?
Кл. Не совсѣмъ еще ясно, почтенный. Но если должно угадать, кажется, слова твои мѣтятъ на собраніе, которое должно засѣдать ночью.
Аѳ. Прекрасно отгадалъ: но ето собраніе, какъ показываетъ настоящее слово, должно обладать всею добродѣтелію, которой начало есть не поколебаться на разныхъ основаніяхъ; но всегда взирать на одно, и къ нему устремлять все, подобно стрѣламъ.
Кл. Совершенно такъ.
Аѳ. Теперь мы не будемъ удивляться тому, что законы вездѣ такъ неосновательны; ето отъ того, что въ каждомъ городѣ законодательство имѣетъ свою особенную цѣль. У однихъ справедливость ограничивается тѣмъ, чтобъ были правители въ городѣ, все равно добрые или злые; у другихъ единственная цѣль есть — обогащаться, подъ игомъ ли рабства или нѣтъ, все равно; у иныхъ всѣ стремленія обращены къ жизни свободной; иные въ законодательствѣ имѣютъ двоякую цѣль, чтобъ быть свободными и деспотами другихъ городовъ; почитающіе себя мудрѣйшими предполагаютъ себѣ всѣ цѣли вдругъ, и не могутъ сказать, на какую особенную, единую — они должны взирать.
Кл. Итакъ почтенный, наше прежнее положеніе справедливо. Мы сказали, что всѣ законы у насъ устремлены къ одной цѣли, и ета цѣль, какъ мы согласились, есть добродѣтель.
Аѳ. Такъ.
Кл. Но добродѣтель мы раздѣлили на четыре.
Аѳ. Точно такъ.
Кл. Умъ есть главный надъ ними. Съ нимъ должны сообразоваться равно и прочія три добродѣтели.
Аѳ. Ты прилѣжно внимаешь, слушай и остальное. Мы сказали, что умъ кормчаго, врача и полководца устремленъ къ одному; теперь мы остановились на изслѣдованіи ума политическаго. Вопросимъ его какъ человѣка: ты же какую цѣль имѣешь? — Для тебя что ето одно, ясно изложенное въ умѣ врача? Ты столько превосходнѣе другихъ и не можешь сказать? Не можете ли вы, Клиній и Мегиллъ, вмѣсто его отвѣчать мнѣ, такъ какъ вы изслѣдовали со мною многіе другіе предметы, что ето одно?
Кл. Ни коимъ образомъ, почтенный.
Аѳ. Но надобно постараться видѣть его въ чемъ нибудь.
Кл. Въ чемъ же на примѣръ?
Аѳ. Мы сказали, на примѣръ, что есть четыре вида добродѣтели; и каждая изъ четырехъ имѣетъ свое особое названіе.
Кл. Такъ.
Аѳ. И всѣ они называются однимъ именемъ; мужество называется добродѣтелію, мудрость добродѣтелію, двѣ прочія также добродѣтелію.
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Различны ли онѣ между собою, и отъ того приняли различныя названія, ето не трудно сказать: но должно ли ихъ назвать однимъ именемъ — добродѣтелію, ето не легко опредѣлить.
Кл. Какимъ образомъ ты говоришь?
Аѳ. Не трудно объяснить то, о чемъ я говорю. Раздѣлимъ между собою вопросы и отвѣты.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Спроси у меня, почему мы, назвавъ одно имя, добродѣтель, опять раздѣляемъ ее на два вида, то есть мужество и мудрость. Я тебѣ скажу причину. Одно бываетъ въ отношеніи къ страху; самыя животныя, и нѣжныя дѣти способны имѣть мужество; оно родится въ душѣ, отъ природы, безъ разсужденія. Но мудрою и умною душа безъ разсужденія никогда быть не можетъ. Слѣдовательно мужество и мудрость различны между собою.
Кл. Истину говоришь.
Аѳ. Итакъ ты слышалъ отъ меня, что онѣ различны, и суть двѣ; а ты мнѣ скажи, почему онѣ одно и тоже. Подумай также и скажи, почему четыре составляютъ одно. А у меня опять, сказавши что онѣ одно, спроси, какимъ образомъ ихъ четыре. Потомъ разсмотримъ: зная о какой нибудь вещи, что она имѣетъ и названіе и смыслъ названія, опредѣленіе, нужно ли знать только одно имя ея, не зная смысла, опредѣленія? Или имѣющему понятіе о величинѣ и красотѣ такое невѣжество постыдно?
Кл. Кажется такъ.
Аѳ. Но законодателю, законоблюстителю, тому, кто добродѣтелію своею выше другихъ и получилъ въ ней пальму побѣды, что важнѣе мужества, скромности, мудрости и правосудія, о коихъ мы теперь говорили?
Кл. Безъ сомнѣнія ничто.
Аѳ. Итакъ истолкователи, учители, законодатели, хранители другихъ, требующему наставленія, или увразумленія, или долженствующему воздавать наказаніе за преступленія, не должны ли показать, какую силу имѣютъ порокъ и добродѣтель, и совершенно объяснить ихъ различіе? Или какой нибудь странствующій поетъ, или выдающій себя наставникомъ юношества долженъ имѣть преимущество предъ людьми первыми во всякой доблести? Послѣ того во всякомъ государствѣ, гдѣ нѣтъ стражей довольно сильныхъ словомъ и дѣломъ, гдѣ нѣтъ стражей разумѣющихъ добродѣтель, не удивительно видѣть тѣжь недостатки, какимъ подвержены всѣ нынѣшнія государства.
Кл. Ето весьма естественно.
Аѳ. Чтожь и намъ остается дѣлать? Какимъ образомъ приготовить стражей, которые бы и словомъ и дѣломъ были выше черни въ добродѣтели? Какимъ образомъ нашъ городъ можетъ уподобиться головѣ и чувствамъ мудрыхъ, и заключать въ себѣ такую же бодрственную стражу?
Кл. Чтожь и какимъ образомъ мы скажемъ что нибудь по сему уподобленію?
Аѳ. Ясно что городъ есть какъ бы одно тѣло: благороднѣйшіе юноши находясь на стражѣ, какъ бы съ высоты озираютъ весь городъ со всею быстротою и проницательностію души. Сіи стражи передаютъ ощущенія свои памяти, и служатъ старѣйшимъ провозвѣстниками всего, что происходитъ въ городѣ. Старѣйшіе, уподобляясь уму и одаренные основательнымъ, глубокимъ размышленіемъ, составляютъ совѣтъ и съ помощію единомыслящихъ юношей, пекутся о благосостояніи всего города. Такъ ли надлежитъ поступать или иначе? Всѣ ли равно должны быть принимаемы на сіе дѣло, безъ всякаго вниманія къ воспитанію и просвѣщенію ихъ?
Кл. Ето не возможно.
Аѳ. Такъ должно искать просвѣщенія основательнѣйшаго.
Кл. Кажется такъ.
Аѳ. Но просвѣщеніе, о которомъ мы говорили, можетъ ли здѣсь принести пользу?
Кл. Безъ всякаго сомнѣнія.
Аѳ. Но мы сказали, что всякой совершенный художникъ и стражъ долженъ имѣть способность не только видѣть многое, но также приводить многое къ единому, знать послѣднее, и къ нему приводить все имъ видимое.
Кл. Правильно.
Аѳ. Естьли понятіе о чемъ нибудь полнѣе и опредѣленнѣе того, когда отъ многоразличнаго и неравнаго мы можемъ переходить къ единой идеѣ?
Кл. Можетъ быть.
Аѳ. Не можетъ быть; но дѣйствительно для людей нѣтъ другой яснѣйшей методы.
Кл. Вѣрю тебѣ, почтенный, и согласенъ съ тобою. Но будемъ говорить далѣе.
Аѳ. Наши блюстители божественнаго градоустройства должны точно знать, во первыхъ, что происходитъ изъ четырехъ сіе единое, заключающееся въ мужествѣ, скромности, правосудіи и мудрости, что правильно мы называемъ добродѣтелію. Не оставимъ своихъ изысканій не рѣшивши, на что должно взирать, на единое ли, или на цѣлое, или на то и другое, или на что нибудь особенное. Иначе можемъ ли мы быть сильными въ добродѣтели, если даже не умѣемъ сказать, многоразлична ли она; четыре ли ихъ, или она одна? Напередъ убѣдимся въ етомъ сами, а потомъ постараемся ввести сіе и въ самомъ городѣ. Или лучше совсѣмъ оставить ето?
Кл. Никакъ не должно оставлять сего; справедливость словъ твоихъ такъ очевидна. Но какимъ образомъ приступить къ етому?
Аѳ. Не о томъ говорите, какъ приступить, но напередъ согласимся сами между собою, нужно ли ето или не нужно?
Кл. Весьма нужно, если возможно.
Аѳ. Что мы можемъ представить себѣ подобнаго о прекрасномъ и добромъ? То ли, что одно и другое заключается во множествѣ? Или что онѣ одно и тоже?
Кл. Кажется необходимо должно представлять ихъ какъ одно.
Аѳ. Довольно ли только представлять, и не умѣть объяснить сего словами, и даже въ етомъ нѣтъ никакой нужды?
Кл. Какъ можно? Сіе прилично только рабскому уму.
Аѳ. Не тоже ли надлежитъ сказать о всемъ, достойномъ нашего старанія, что будущіе блюстители законовъ должны видѣть истину; должны умѣть истолковать ее словомъ, и доказать дѣлами что прекрасное отлично отъ неестественнаго?
Кл. Безъ сомнѣнія.
Аѳ. Но познаніе Бога не есть ли одинъ изъ прекраснѣйшихъ предмѣтовъ, о которыхъ мы доселѣ бесѣдовали. Не надлежитъ ли знать, сколько возможно человѣку, о бытіи Его и всемогуществѣ; для простой черни по крайней мѣрѣ столько, сколько говорятъ объ Немъ законы; но въ законоблюстители и не принимать того, кто не пріобрѣлъ себѣ полной вѣры въ существо Его; такого даже не ставить въ выборѣ наряду съ людьми доблестными.
Кл. Справедливо, какъ ты говоришь, лѣниваго и слабаго въ семъ познаніи исключать изъ круга мужей доблестныхъ.
Аѳ. Мы уже знаемъ, что два доказательства, кои выше были представлены, ведутъ къ вѣрѣ въ Боговъ?
Кл. Какія?
Аѳ. Первое то, что мы сказали о душѣ, что она есть старѣе и божественнѣе всѣхъ существъ, коихъ движеніе посредствомъ рожденія произвело матерію. Второе, порядокъ въ обращеніи свѣтилъ небесныхъ, коими движетъ умъ всѣмъ управляющій. Кто смотритъ на сіе не съ холодностію — и не тупыми очами, тотъ никогда не будетъ безбожникомъ, и со всѣмъ противное испытываетъ, нежели чего ждетъ грубая чернь, которая думаетъ, что занимающіеся астрономіею и другими точными, необходимыми науками, дѣлаются безбожниками; ибо они видятъ, что все происходитъ по закону необходимости, а не по разумному желанію — сдѣлать добро.
Кл. Какъ же ето должно быть?
Аѳ. Теперь, когда бытіе души уже не отвергается, бываетъ совсѣмъ противное. Умъ поражается многими чудесами; тѣ, кои испытывали ближе порядокъ вещей, не имѣютъ сомнѣнія, чтобы тѣла безъ души и безъ разумѣнія могли двигаться съ столь удивительною точностію. Нѣкоторые даже утверждали, что верховный умъ управляетъ всѣми небесными движеніями. Но съ другой стороны сіи же самые философы, забывая, что душа по свойству своему старѣе тѣла, и думая, что существованіе ея начинается съ тѣломъ, такъ сказать все измѣнили и сами впали въ величайшія затрудненія. Всѣ тѣла небесныя, представляющіяся ихъ взорамъ, казались имъ камнями, землею и бездушнымъ веществомъ, которому приписывали причину гармоніи вселенной. Вотъ что произвело столько безбожія, и отняло у всѣхъ охоту заниматься сими познаніями. Сіе внушило поетамъ оскорбительныя насмѣшки и заставило ихъ сравнивать философовъ со псами, наполняющими воздухъ пустымъ лаемъ. Но насмѣшки сіи неосновательны: и теперь, какъ я сказалъ, мы видимъ совсѣмъ противное.
Кл. Какъ ето?
Аѳ. Не можетъ имѣть совершеннаго благоговѣнія къ Богамъ тотъ, кто не убѣдился напередъ, что душа старѣе всѣхъ существъ, произходящихъ по закону рожденія; что она безсмертна и управляетъ всѣми тѣлами; и во вторыхъ, какъ мы часто говорили, что въ планетахъ есть сила все двигающая. Кто не занимался науками, приготовляющими къ симъ познаніямъ, и постигши ихъ тѣсное отношеніе съ музыкою, не старался ввести гармоніи между нравственностію и законами; кто не можетъ отличать предметовъ, могущихъ имѣть опредѣленіе отъ неопредѣленныхъ; кто не соединяетъ сихъ познаній съ гражданскими добродѣтелями: тотъ недостоинъ управлять государствомъ, и способенъ только быть исполнителемъ воли разумнѣйшей.
Нашъ долгъ, Мегиллъ и Клиній, разсмотрѣть, не должно ли присоединить къ предъидущимъ постановленіямъ и нощнаго совѣта, изъ правителей совершенныхъ во всѣхъ познаніяхъ, какъ прилично блюстителямъ законовъ и общаго блага. Или мы сдѣлаемъ иначе?
Кл. Какъ не присоединить, если только ето въ нашей власти?
Аѳ. Но мы всѣ будемъ стараться объ етомъ; я съ охотою берусь помогать вамъ въ семъ предпріятіи. И можетъ быть по опытности своей и по наблюденіямъ, сдѣланнымъ въ сихъ предметахъ, я найду и другихъ, кои будутъ намъ содѣйствовать.
Кл. Иноземецъ, непремѣнно должно слѣдовать по сему пути, которой, кажется, намъ самъ Богъ показываетъ. Но теперь надлежитъ открыть средство, какъ привести все ето въ исполненіе.
Аѳ. Для сего еще не возможно дать закона, прежде нежели все будетъ устроено. Тогда дадутъ его сами правители, имѣющіе на сіе полную власть. А теперь все, что мы можемъ для сего сдѣлать, есть только ученіе и частая бесѣда.
Кл. Какъ? Что ты хочешь сказать чрезъ сіе?
Аѳ. Мы начнемъ съ выбора людей, по своему возрасту, по своимъ познаніямъ, по характеру и поведенію способныхъ быть хранителями государства. Что касается до наукъ, коимъ они должны учиться, — не легко ни изобрѣсть ихъ, ни сдѣлаться ученикомъ изобрѣтателя. При семъ безполезно опредѣлять закономъ время, въ какое должно начать и кончить каждую науку; ибо и занимающіеся не могутъ знать точно сего времени, прежде нежели сдѣлаются искусными въ своемъ предметѣ. Итакъ какъ сіе не сдѣлается яснѣе, сколько бы мы ни говорили, прервемъ нашъ разговоръ: — сія темнота прежде времени не можетъ разсѣяться.
Кл. Если такъ, то чтожь остается намъ дѣлать?
Аѳ. Друзья мои. Игра еще нерѣшена, по пословицѣ, и побѣда ни на чьей сторонѣ. Но если мы хотимъ имѣть или самое число очковъ или близкое къ нему, то не будемъ терять времени. Я раздѣлю съ вами трудность и открою вамъ мысли свои о воспитаніи и учрежденіи, о которомъ мы говорили. Опасность дѣйствительно велика, и другому я не совѣтывалъ бы подвергаться ей. Тебѣ же, Клиній, совѣтую сдѣлать опытъ; если ты успѣешь дать Магнезіи хорошій образъ правленія, республиканскій или монархической; то ты пріобрѣтешь безсмертную славу. И каковъ бы ни былъ конецъ твоего предпріятія: все ты прославишься такимъ мужествомъ, котораго послѣ тебя ни кто другой неможетъ имѣть.
Когда будетъ устроенъ сей божественный совѣтъ, друзья мои; то ему мы поручимъ охраненіе государства. Тутъ нѣтъ ни какой трудности, и почти всѣ нынѣшніе законодатели въ етомъ согласны. Тогда мы увидимъ въ исполненіи то, что въ семъ разговорѣ рисовалось намъ, какъ во снѣ, когда мы представляли подобіе соединенія главы и разумѣнія. Члены совѣта согласные, просвѣщенные и постановленные въ срединѣ государства, какъ умъ и чувства въ головѣ, сдѣлаются вѣрными блюстителями отечества, какихъ мы не видали въ теченіи жизни своей.
Мег. Послѣ всего что мы слышали любезный Клиній, надлежитъ или отказаться отъ предположеннаго государства, или не отпускать сего иностранца, но напротивъ заставить его всѣми средствами и прозьбами намъ содѣйствовать въ семъ предпріятіи.
Кл. Ты говоришь очень справедливо, Мегиллъ; я такъ и сдѣлаю; помоги мнѣ съ своей стороны.
Мег. Я тебѣ помогу.