Прежде чѣмъ перейти къ изслѣдованію соціальныхъ причинъ самоубійства, надо разсмотрѣть вліяніе еще одного психологическаго фактора, которому приписывается особо важное значеніе въ генезисѣ соціальныхъ фактовъ вообще, самоубійства въ частности. Мы говоримъ о подражаніи.
Подражаніе есть, безспорно, явленіе чисто психологическое; это вытекаетъ уже изъ того обстоятельства, что оно возникаетъ среди индивидовъ, не связанныхъ между собою никакими соціальными узами. Человѣкъ обладаетъ способностью подражать другому человѣку внѣ всякой съ нимъ солидарности, внѣ общей зависимости отъ одной соціальной группы, и распространеніе подражанія, само по себѣ, безсильно создать взаимную связь между людьми. Чиханіе, пляска св. Витта, страсть къ буйству могутъ передаваться отъ одного индивида къ другому при наличности только временнаго и преходящаго соприкосновенія между ними: нѣтъ необходимости, чтобы среди нихъ возникала какая-либо моральная или интеллектуальная связь или обмѣнъ услугъ, нѣтъ надобности даже, чтобы они говорили на одномъ языкѣ; взаимно заражаясь, перенимая что-либо другъ у друга, люди вовсе не становятся ближе, чѣмъ были раньше. Въ общемъ, тотъ процессъ, посредствомъ котораго мы подражаемъ окружающимъ намъ людямъ, служитъ намъ и для воспроизведенія звуковъ природы, формъ вещей, движенія тѣлъ. Такъ какъ ничего соціальнаго нѣтъ во второмъ случаѣ, то его также нѣтъ и въ первомъ. Источникъ подражанія заложенъ въ извѣстныхъ свойствахъ представляющей дѣятельности нашего сознанія,—въ свойствахъ, которыя вовсе не являются результатомъ коллективнаго вліянія. Если бы было доказано, что подражаніе можетъ служить опредѣляющей причиной того или иного процента самоубійствъ, то тѣмъ самымъ пришлось бы признать, что число самоубійствъ—всецѣло или только отчасти, но во всякомъ случаѣ непосредственно—зависитъ отъ индивидуальныхъ причинъ.
Однако, прежде чѣмъ разсматривать факты, надо условиться относительно самого смысла словъ. Соціологи настолько привыкли употреблять термины, не опредѣляя ихъ значенія, т. е. не очерчивая методически предѣловъ той группы объектовъ, которую они въ томъ или другомъ случаѣ имѣютъ въ виду, что, безъ ихъ вѣдома, выраженіе, передававшее первоначально одно понятіе, или, по крайней мѣрѣ, стремившееся къ этому, сливается зачастую съ другими смежными опредѣленіями. При такихъ условіяхъ любая идея получаетъ настолько неопредѣленный смыслъ, что теряется возможность даже спорить о ней. При отсутствіи точно опредѣленныхъ очертаній, каждое понятіе можетъ, смотря по надобности, преобразовываться почти произвольно, и никакая критика не въ состояніи заранѣе предвидѣть, съ какимъ именно изъ тѣхъ видоизмѣненій, которыя оно способно принять, ей придется имѣть дѣло. Какъ разъ въ такомъ положеніи и находится вопросъ о, такъ называемомъ, инстинктѣ подражанія.
Слово это служитъ одновременно для обозначенія слѣдующихъ 3 группъ фактовъ:
1) Внутри одной и той же соціальной группы, всѣ элементы которой подчинены дѣйствію одной и той же причины или ряда сходныхъ причинъ, наблюдается нѣкотораго рода нивеллировка сознанія, въ силу чего всѣ думаютъ и чувствуютъ въ униссонъ. Очень часто называютъ подражаніемъ ту совокупность дѣйствій, изъ которой вытекаетъ эта согласованность. При такомъ пониманіи, слово это обозначаетъ способность состояній сознанія, одновременно переживаемыхъ нѣкоторымъ числомъ разныхъ индивидовъ, дѣйствовать другъ на друга и комбинироваться между собой такимъ образомъ, что въ результатѣ получается извѣстное новое состояніе. Употребляя слово въ этомъ смыслѣ, тѣмъ самымъ говорятъ, что комбинація эта объясняется взаимнымъ подражаніемъ каждаго всѣмъ и всѣхъ каждому[2]. „Лучше всего“, говоритъ Тардъ[3] „такого рода подражанія обнаруживаютъ свой характеръ въ шумныхъ собраніяхъ нашихъ городовъ, въ грандіозныхъ сценахъ нашихъ революцій“. Именно при такихъ обстоятельствахъ лучше всего можно видѣть, какъ люди, собравшись вмѣстѣ, преображаются подъ взаимнымъ вліяніемъ другъ на друга.
2) То же самое названіе дается заложенной въ человѣкѣ потребности приводить себя въ состояніе гармоніи съ окружающимъ его обществомъ и съ этою цѣлью усваивать тотъ образъ мыслей и дѣйствій, который въ этомъ обществѣ является общепризнаннымъ. Подъ вліяніемъ этой потребности мы слѣдуемъ модамъ и обычаямъ, а такъ какъ обычныя юридическія и моральныя нормы представляютъ собою не что иное, какъ опредѣленные и укоренившіеся обычаи, то мы чаще всего подчиняемся вліянію именно этой силы въ своихъ моральныхъ поступкахъ. Каждый разъ, когда мы не видимъ смысла въ моральной максимѣ, которой повинуемся, мы подчиняемся ей только потому, что она обладаетъ соціальнымъ авторитетомъ. Въ этомъ смыслѣ подраженіе модамъ отличается отъ слѣдованія обычаямъ лишь тѣмъ, что въ одномъ случаѣ мы беремъ за образецъ поведеніе нашихъ предковъ, въ другомъ—современниковъ.
3) Наконецъ, можетъ случиться, что мы воспроизводимъ поступокъ, совершившійся у насъ на глазахъ, или дошедшій до нашего свѣдѣнія, только потому, что онъ случился въ нашемъ присутствіи, или доведенъ до нашего свѣдѣнія. Самъ по себѣ поступокъ этотъ не обладаетъ никакими внутренними достоинствами, ради которыхъ стоило бы повторять его. Мы копируемъ его не потому, что считаемъ его полезнымъ, не для того, чтобы послѣдовать избранному нами образцу, но просто увлекаемся самымъ процессомъ копированія. Представленіе, которое мы себѣ объ этомъ поступкѣ создаемъ, автоматически опредѣляетъ движенія, которыя его воспроизводятъ. Мы зѣваемъ, смѣемся, плачемъ именно потому, что мы видимъ, какъ другіе зѣваютъ, смѣются, плачутъ. Такимъ же образомъ мысль объ убійствѣ проникаетъ иногда изъ одного сознанія въ другое. Передъ нами подражаніе ради подражанія.
Эти три вида фактовъ очень разнятся другъ отъ друга. И прежде всего первый видъ нельзя смѣшивать съ послѣдующими, такъ какъ онъ не заключаетъ въ себѣ никакого воспроизведенія, въ полномъ смыслѣ этого слова, а представляетъ синтезъ sui generis различныхъ, или, во всякомъ случаѣ, разнородныхъ по происхожденію состояній. Слово подражаніе, въ качествѣ опредѣленія этого понятія, не имѣетъ никакого смысла.
Проанализируемъ болѣе тщательно это явленіе. Нѣкоторое число собравшихся вмѣстѣ людей воспринимаютъ одинаково одно и то же обстоятельство и замѣчаютъ свое единодушіе, благодаря идентичности внѣшнихъ знаковъ, которыми выражаются чувства каждаго изъ нихъ. Что же тогда происходитъ? Каждый присутствующій смутно представляетъ себѣ, въ какомъ состояніи находятся окружающіе его люди. Въ умѣ накопляются образы, выражающіе собою всевозможныя проявленія внутренней жизни, исходящія отъ различныхъ элементовъ данной толпы со всѣми ихъ разнообразными оттѣнками. До сихъ поръ мы не видимъ еще ничего такого, чтобы могло было быть названо подражаніемъ; сначала мы имѣемъ просто воспринимаемыя впечатлѣнія, затѣмъ ощущенія, совершенно однородныя съ тѣми, которыя вызываютъ въ насъ внѣшнія тѣла[4]. Что происходитъ затѣмъ? Пробужденныя въ моемъ сознаніи, эти различныя представленія комбинируются между собою, а также съ тѣмъ представленіемъ, которымъ является мое собственное чувство. Такимъ путемъ образуется новое состояніе, которое уже нельзя назвать моимъ въ той степени, какъ предыдущее, которое уже менѣе окрашено индивидуальной особностью, и посредствомъ цѣлаго ряда послѣдовательныхъ повторныхъ переработокъ, вполнѣ аналогичныхъ съ первоначальной, въ состояніи еще болѣе освободиться отъ того, что въ немъ еще носитъ слишкомъ частный характеръ. Квалифицировать эти комбинаціи, какъ факты подражанія, можно только въ томъ случаѣ, если вообще условиться называть этимъ именемъ всякую интеллектуальную операцію, гдѣ два или нѣсколько подобныхъ состоянія сознанія вызываютъ другъ друга въ силу своего сходства, затѣмъ сливаются вмѣстѣ и образуютъ равнодѣйствующую, которая всѣхъ ихъ поглощаетъ въ себѣ, и въ то же время отличается отъ каждаго изъ нихъ въ отдѣльности. Конечно допустимо всякое словоупотребленіе. Но нельзя не признать, что въ данномъ случаѣ оно было бы въ особенности произвольнымъ и могло бы стать только источникомъ путаницы, ибо здѣсь слово совершенно лишается своего обычнаго значенія. Вмѣсто „подражанія“ тутъ было бы умѣстнѣе говорить о „созиданіи“ въ виду того, что при данномъ сочетаніи силъ получается нѣчто новое. Для нашего интеллекта—это единственный способъ что-либо создать.
Могутъ на это возразить, что подобное творчество ограничивается только тѣмъ, что увеличиваетъ интенсивность начальнаго состоянія нашего сознанія. Но, во-первыхъ, всякое количественное измѣненіе есть все же внесеніе чего-то новаго; а во-вторыхъ, количество вещей не можетъ измѣняться безъ того, чтобы отъ этого не перемѣнилось и ихъ качество; какое-либо чувство, становясь вдвое или втрое сильнѣе, совершенно измѣняетъ свою природу. Вѣдь та сила, съ которой собравшіеся вмѣстѣ люди взаимно вліяютъ другъ на друга, можетъ зачастую превратить безобидныхъ гражданъ въ отвратительное чудовище. Поистинѣ, странное „подражаніе“, разъ оно производитъ подобнаго рода превращеніе! Если въ наукѣ пользуются такою неточною терминологіею для обозначенія этого явленія, то это происходитъ, безъ сомнѣнія, потому, что исходятъ изъ смутнаго представленія, будто каждое индивидуальное чувство есть какъ бы копія чувствъ другого человѣка. Но на самомъ дѣлѣ не существуетъ ни образцовъ, ни копій. Мы имѣемъ здѣсь сліяніе, проникновеніе нѣкотораго числа состояній даннаго сознанія вглубь другого, отличающагося отъ нихъ: это будетъ новое коллективное состояніе сознанія.
Конечно, не было бы никакой неточности, если бы подражаніемъ стали называть причину, производящую это состояніе, если бы всегда дѣлалось допущеніе, что подобное настроеніе духа внушено толпѣ какимъ-нибудь вожакомъ, но—помимо того, что это утвержденіе рѣшительно ничѣмъ не обосновано и находится въ полномъ противорѣчіи съ множествомъ фактовъ, гдѣ мы можемъ наблюдать, что руководитель явно выдвигается самою толпою, вмѣсто того, чтобы быть ея движущей силой,—даже помимо этого, случаи, гдѣ доминирующее вліяніе вожака носитъ реальный характеръ, не имѣютъ ничего общаго съ тѣмъ, что называется взаимнымъ подражаніемъ, ибо здѣсь подражаніе проявляется односторонне, и потому мы оставимъ его пока въ сторонѣ. Прежде всего, надо старательно избѣгать тѣхъ смѣшеній, которыя уже въ достаточной мѣрѣ затемнили занимающій насъ вопросъ.
Если бы кто-нибудь высказалъ мнѣніе, что въ каждомъ собраніи людей всегда имѣются индивидуумы, раздѣляющіе общее мнѣніе не по свободному убѣжденію, а подчиняясь авторитету, то это было бы неоспоримой истиной. Мы даже думаемъ, что въ такихъ случаяхъ всякое индивидуальное сознаніе въ большей или меньшей степени испытываетъ подобнаго рода принужденія. Но если оно имѣетъ своимъ источникомъ силу sui generis, которой облечены общія дѣйствія и вѣрованія, когда они прочно установились, то оно относится ко второй категоріи отмѣченныхъ нами фактовъ. Разсмотримъ эту категорію, и прежде всего спросимъ себя, въ какомъ смыслѣ ее можно назвать подражаніемъ.
Категорія эта отличается отъ предыдущей тѣмъ, что она не предполагаетъ воспроизведенія какого-либо образца. Когда слѣдуютъ извѣстной модѣ или соблюдаютъ извѣстный обычай, то поступаютъ въ этомъ случаѣ такъ, какъ поступали и поступаютъ ежедневно другіе люди. Но уже изъ самаго опредѣленія слѣдуетъ, что это повтореніе не можетъ быть вызвано тѣмъ, что называется инстинктомъ подражанія; съ одной стороны, оно является какъ бы симпатіей, которая заставляетъ насъ не оскорблять чувства окружающихъ насъ людей, дабы не испортить хорошихъ отношеній съ ними; съ другой стороны, оно порождается тѣмъ уваженіемъ, которое намъ внушаетъ образъ мыслей и дѣйствій коллектива, и прямымъ или косвеннымъ давленіемъ, которое оказываетъ на насъ коллективъ, дабы предупредить съ нашей стороны всякое диссидентство и поддержать въ насъ это чувство уваженія. Въ данномъ случаѣ мы не потому воспроизводимъ тотъ или иной поступокъ, что онъ былъ совершенъ въ нашемъ присутствіи, что мы получили о немъ свѣдѣнія, и не потому, что насъ увлекаетъ воспроизведеніе само по себѣ, но потому, что онъ представляется намъ обязательнымъ и въ извѣстной степени полезнымъ. Мы совершаемъ этотъ поступокъ не потому просто, что онъ былъ разъ осуществленъ, а потому, что онъ носитъ на себѣ печать общественнаго одобренія, къ которому мы привыкли относиться съ уваженіемъ и противиться которому значило бы обречь себя на серьезныя непріятности.
Однимъ словомъ, поступать въ силу уваженія къ общественному мнѣнію или изъ страха передъ нимъ не значитъ подражать. Отъ такого рода поступковъ не отличаются по существу и тѣ образцы, которыми мы руководствуемся, когда намъ приходится дѣлать что либо новое. Въ самомъ дѣлѣ, лишь въ силу особаго присущаго имъ характера, признаемъ мы ихъ за то, что должно быть сдѣлано.
Но если мы даже начинаемъ бороться противъ обычаевъ, вмѣсто того, чтобы слѣдовать имъ, это вовсе не значитъ, что картина совершенно измѣнилась; разъ мы исповѣдуемъ какую-нибудь новую идею, увлекаемся чѣмъ-либо оригинальнымъ, значитъ, данное новшество имѣетъ свои внутреннія качества, заставляющія насъ признать его заслуживающимъ одобренія. Безъ сомнѣнія, руководящіе нами мотивы въ этихъ двухъ случаяхъ не однородны, но психологическій механизмъ тождествененъ тамъ и здѣсь. Между представленіемъ о дѣйствіи съ одной стороны и осуществленіемъ его съ другой происходитъ интеллектуальный актъ, состоящій въ ясномъ или смутномъ, бѣгломъ или медленномъ постиженіи опредѣляющаго характера даннаго поступка, каковъ бы онъ ни былъ. Способъ нашего подчиненія нравамъ и модамъ своей страны не имѣетъ ничего общаго съ машинальнымъ подражаніемъ, заставляющимъ насъ воспроизводить движенія, свидѣтелями которыхъ мы являемся[5]. Между этими двумя способами дѣйствій лежитъ вся та пропасть, которая отдѣляетъ разумное и обдуманное поведеніе отъ автоматическаго рефлекса. Первое имѣетъ свои основанія даже тогда, когда они не высказаны въ отчетливо формулированныхъ сужденіяхъ. Второй лишенъ разумныхъ основаній; онъ непосредственно обусловливается созерцаніемъ даннаго акта безъ всякаго участія разума.
Теперь понятно, какія могутъ произойти ошибки, если соединять подъ однимъ и тѣмъ же названіемъ факты двухъ столь различныхъ порядковъ. Когда говорятъ о подражаніи, то подразумѣваютъ подъ этимъ явленіе зараженія и переходятъ, не безъ нѣкотораго, впрочемъ, основанія, отъ перваго понятія ко второму съ величайшей легкостью. Но что же есть заразительнаго въ фактѣ выполненія этическихъ нормъ или подчиненія авторитету традиціи или общественнаго мнѣнія? На самомъ дѣлѣ, вмѣсто того, чтобы привести одну реальность къ другой, только смѣшиваютъ два совершенно различныхъ понятія. Въ патологической біологіи говорятъ, что болѣзнь заразительна, когда она всецѣло или почти всецѣло зависитъ отъ развитія зачатка, извнѣ введеннаго въ организмъ. Наоборотъ, поскольку этотъ зачатокъ могъ развиться только благодаря активному содѣйствію почвы, на которую онъ попалъ, понятіе заразы уже непримѣнимо въ строгомъ смыслѣ этого слова. Точно также, для того, чтобы поступокъ можно было приписать нравственной заразѣ, недостаточно, чтобы мысль о немъ была внушена намъ однороднымъ поступкомъ. Кромѣ того, надо еще, чтобы, войдя въ наше сознаніе, эта мысль самостоятельно и автоматически превратилась въ актъ; только тогда, дѣйствительно, можно говорить о наличности зараженія, потому что здѣсь внѣшній поступокъ, проникнувъ въ наше сознаніе въ формѣ представленія, самъ воспроизводитъ себя. Въ этомъ случаѣ мы имѣемъ также и подражаніе, такъ какъ новый поступокъ всецѣло является продуктомъ того образца, копіею котораго онъ является. Но если то впечатлѣніе, которое этотъ послѣдній производитъ на насъ, проявитъ свое дѣйствіе только при помощи нашего на то согласія и благодаря нашему соучастію, то о зараженіи можно говорить только фигурально, а въ силу этого и неточно. Въ этомъ случаѣ опредѣляющими причинами нашего дѣйствія являются извѣстныя основанія, а не имѣвшійся у насъ передъ глазами примѣръ. Здѣсь мы сами являемся виновниками нашего поступка, хотя онъ и не представляетъ собою нашего измышленія[6]. Слѣдовательно, всѣ такъ часто повторяемыя фразы о распространенности подражанія, о силѣ зараженія, не имѣютъ значенія и должны быть отброшены въ сторону; они извращаютъ факты, а не объясняютъ ихъ, затемняютъ вопросъ, вмѣсто того, чтобы освѣтить его.
Однимъ словомъ, если мы желаемъ устранить всякія недоразумѣнія, мы не должны обозначать одними и тѣми же словами и тотъ процессъ, путемъ котораго среди человѣческаго общества вырабатывается коллективное чувство, и тотъ, который побуждаетъ людей подчиняться общимъ традиціоннымъ правиламъ поведенія, и тотъ, наконецъ, который заставилъ Панургово стадо броситься въ воду только потому, что одинъ баранъ сдѣлалъ это. Совершенно разное дѣло чувствовать сообща, преклоняться передъ авторитетомъ общественнаго мнѣнія и автоматически повторять то, что дѣлаютъ другіе.
Въ фактахъ перваго порядка отсутствуетъ всякое воспроизведеніе; въ фактахъ второго порядка оно является простымъ слѣдствіемъ[7] тѣхъ явно выраженныхъ или подразумѣваемыхъ сужденій и заключеній, которыя составляютъ существенный элементъ даннаго явленія; поэтому воспроизведеніе не можетъ служить опредѣляющимъ признакомъ этого послѣдняго. И только въ третьемъ случаѣ воспроизведеніе играетъ главную роль, занимаетъ собою все,—такъ что новое дѣйствіе представляетъ лишь эхо начальнаго поступка. Здѣсь второй поступокъ буквально повторяетъ первый, при чемъ повтореніе это внѣ себя самого не имѣетъ никакого смысла, и единственной его причиной оказывается совокупность тѣхъ нашихъ свойствъ, благодаря которымъ мы при извѣстныхъ обстоятельствахъ дѣлаемся подражательными существами. Поэтому, если мы хотимъ употреблять слово „подражаніе“ въ его точномъ значеніи, мы должны примѣнять его исключительно къ фактамъ этой категоріи; слѣдовательно, мы назовемъ подражаніемъ актъ, которому непосредственно предшествуетъ представленіе сходнаго акта, ранѣе совершеннаго другимъ человѣкомъ, при чемъ между представленіемъ и выполненіемъ не происходитъ никакой—сознательной или безсознательной— умственной работы, относящейся къ внутреннимъ свойствамъ воспроизводимаго дѣйствія.
Итакъ, когда задается вопросъ о томъ, какое вліяніе имѣетъ подражаніе на процентъ самоубійствъ, то это слово надо брать именно въ указанномъ смыслѣ[8]. Придерживаться иного пониманія—значитъ удовлетворяться чисто словеснымъ объясненіемъ. Въ самомъ дѣлѣ, когда о какомъ нибудь образѣ мыслей и дѣйствій говорятъ, что онъ является подражаніемъ, то полагаютъ, что этимъ волшебнымъ словомъ все сказано. Въ дѣйствительности же, этотъ терминъ примѣнимъ только къ случаямъ чисто автоматическаго воспроизведенія. Здѣсь для объясненія достаточно одного слова „подражаніе“, такъ какъ все происходящее въ этомъ случаѣ есть продуктъ зараженія подражаніемъ[9].
Но когда мы слѣдуемъ какому нибудь обычаю или придерживаемся правилъ морали, то внутреннія свойства этого самого обычая, тѣ чувства, которыя онъ внушаетъ намъ, и служатъ объясненіемъ нашего ему подчиненія. Когда по поводу такого рода поступковъ говорятъ о подражаніи, то въ сущности не объясняютъ рѣшительно ничего; намъ говорятъ только, что совершенный нами поступокъ не содержитъ ничего новаго, т. е. что онъ является только воспроизведеніемъ, но намъ не даютъ объясненій ни того, почему люди поступаютъ именно такъ, а не иначе, ни того, почему мы повторяемъ ихъ дѣйствія. Еще менѣе путемъ слова „подражаніе“ можно исчерпать анализъ сложнаго процесса, результатомъ котораго являются коллективныя чувства и которому выше мы могли дать только приблизительное и предварительное опредѣленіе[10]. Неточное употребленіе этого термина можетъ создать иллюзію, будто съ помощью его найдено рѣшеніе самого вопроса, тогда какъ на самомъ дѣлѣ нѣтъ ничего, кромѣ игры словами и самообмана.
Только опредѣливъ подражаніе указаннымъ нами способомъ, мы будемъ имѣть право считать его психологическимъ факторомъ самоубійства. Въ дѣйствительности то, что называютъ взаимнымъ подражаніемъ, есть явленіе вполнѣ соціальное, такъ какъ мы имѣемъ здѣсь дѣло съ общимъ переживаніемъ общаго чувства. Точно также слѣдованіе обычаямъ, традиціямъ является результатомъ соціальныхъ причинъ, ибо оно основано на ихъ обязательности, на особомъ престижѣ, которымъ пользуются коллективныя вѣрованія и коллективная практика въ силу того только, что они составляютъ плодъ коллективнаго творчества. Слѣдовательно, поскольку можно допустить, что самоубійство распространяется по одному изъ этихъ путей, оно зависитъ не отъ индивидуальныхъ условій, а отъ соціальныхъ причинъ. Установивъ такимъ образомъ границы данной проблемы, займемся разсмотрѣніемъ фактовъ.
Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что мысль о самоубійствѣ обладаетъ заразительностью. Мы уже говорили о корридорѣ, гдѣ послѣдовательно повѣсились 15 инвалидовъ, или о той извѣстной часовой будкѣ въ булонскомъ лагерѣ, которая на протяженіи нѣсколькихъ дней послужила мѣстомъ нѣсколькихъ самоубійствъ. Факты этого рода часто наблюдались въ арміи: въ 4-омъ стрѣлковомъ полку въ Провансѣ въ 1862 г.; въ 15-омъ пѣхотномъ въ 1864 г.; въ 41-омъ сначала въ Монпелье, а потомъ въ Нимѣ въ 1868 и т. д. Въ 1813 году въ маленькой деревушкѣ St. Pierre Monjau повѣсилась на деревѣ одна женщина, и въ теченіе небольшого промежутка времени нѣсколько другихъ повѣсились тамъ же. Пинель разсказываетъ, что по сосѣдству съ Etampes повѣсился священникъ; черезъ нѣсколько дней на томъ же мѣстѣ повѣсилось еще два духовныхъ лица, а вскорѣ затѣмъ ихъ примѣру послѣдовало нѣсколько свѣтскихъ людей[11]. Когда лордъ Кэстльри бросился въ кратеръ Везувія, нѣсколько человѣкъ изъ его спутниковъ послѣдовали за нимъ. Дерево Тимона-Мизантропа сдѣлалось историческимъ. Въ домахъ заключенія многочисленными наблюденіями также подтверждаются случаи психическаго зараженія[12].
Тѣмъ не менѣе установилось обыкновеніе относить къ области подражанія цѣлый рядъ фактовъ, которые на нашъ взглядъ имѣютъ совсѣмъ иное происхожденіе. Это тѣ случаи, которые носятъ названіе самоубійствъ „одержимыхъ“. Въ „Исторіи войны евреевъ съ Римомъ“, Жозефъ[13] разсказываетъ, что во время осады Іерусалима нѣкоторое число осажденныхъ лишило себя жизни. Въ частности 40 евреевъ, спасшіеся въ подземельѣ, рѣшили умереть и убили другъ друга. „Осажденные Брутомъ ксантійцы“, говоритъ Монтэнь, „были охвачены всѣ, мужчины, женщины и дѣти, непобѣдимымъ желаніемъ умереть и съ такою страстностью искали смерти, съ какою люди обыкновенно защищаютъ свою жизнь. Бруту едва удалось спасти немногихъ изъ нихъ“[14]. Нѣтъ никакого основанія предполагать, что эти случаи массового самоубійства происходятъ отъ одного или двухъ индивидуальныхъ случаевъ, являясь только повтореніемъ ихъ; здѣсь мы имѣемъ скорѣе результатъ коллективнаго рѣшенія, настоящаго соціальнаго „consensus“, чѣмъ простого вліянія заразительной силы. Въ данномъ случаѣ идея не рождается въ отдѣльности у каждаго субъекта, чтобы затѣмъ охватить сознаніе другихъ людей, но вырабатывается всею группою въ совокупности, при чемъ группа эта, попавъ въ безвыходное положеніе, коллективно рѣшаетъ умереть. То же самое случается каждый разъ, когда какое бы то ни было соціальное цѣлое реагируетъ сообща подъ вліяніемъ одного и того же обстоятельства. Соглашеніе по природѣ своей остается тѣмъ же, что и было, независимо отъ того, что дѣйствіе происходитъ въ порывѣ страсти; оно осталось бы безъ всякихъ измѣненій, даже если бы происходило методически и болѣе обдуманно. Поэтому было бы совершенно неправильно говорить здѣсь о подражаніи.
То же самое мы можемъ сказать о другихъ фактахъ этого же рода. Эскироль передаетъ намъ слѣдующее: „Историки увѣряютъ“, говоритъ онъ, „что перувіанцы и мексиканцы, придя въ отчаяніе отъ уничтоженія ихъ религіознаго культа, лишали себя жизни въ такомъ громадномъ количествѣ, что ихъ гораздо больше погибло отъ самоубійствъ, чѣмъ отъ огня и меча жестокихъ завоевателей“. Вообще, для того, чтобы имѣть право говорить о подражаніи, недостаточно констатировать, что значительное количество самоубійствъ было произведено одновременно и въ одномъ и томъ же мѣстѣ; самоубійства въ этомъ случаѣ могутъ зависѣть отъ одного и того же состоянія данной соціальной среды, которое опредѣляетъ коллективное предрасположеніе группы, выражающееся въ видѣ умножившагося числа самоубійствъ. Въ концѣ концовъ, можетъ быть, будетъ не безполезно для большей точности терминологіи различать духовныя эпидеміи отъ духовнаго зараженія; эти два слова, употребляемыя безъ различія одно вмѣсто другого, въ дѣйствительности обозначаютъ совершенно разнородныя явленія. Эпидемія—явленіе соціальное, продуктъ соціальныхъ причинъ; зараженіе состоитъ всегда только изъ ряда болѣе или менѣе часто повторяемыхъ индивидуальныхъ фактовъ[15].
Это различіе, будучи установлено разъ навсегда, имѣло бы, конечно, своимъ результатомъ уменьшеніе числа самоубійствъ, приписываемыхъ подражанію; несомнѣнно, однако, что даже и въ этомъ случаѣ, эти послѣднія оказались бы весьма многочисленными. Нѣтъ, можетъ быть, другого, настолько же заразительнаго явленія. Даже импульсъ къ убійству обладаетъ меньшей способностью передаваться; случаи, гдѣ наклонность къ убійству распространялась автоматически, менѣе часты, и въ особенности роль, выпадающая здѣсь на долю подражанія, значительно меньше; можно сказать, что, вопреки общему мнѣнію, инстинктъ самосохраненія слабѣе укореняется въ человѣческомъ сознаніи, чѣмъ основы нравственности, ибо подъ дѣйствіемъ однѣхъ и тѣхъ же силъ первый оказывается менѣе способнымъ къ сопротивленію. Но, признавъ существованіе этихъ фактовъ, мы все же оставляемъ открытымъ тотъ вопросъ, который мы себѣ поставили въ началѣ главы. Изъ того обстоятельства, что стремленіе къ самоубійству можетъ переходить отъ одного индивида къ другому, еще не слѣдуетъ a priori, чтобы эта заразительность вызывала соціальныя послѣдствія, т. е. чтобы она вліяла на соціальный процентъ самоубійствъ, на единственное, интересующее насъ въ данный моментъ, явленіе. Какъ бы безспорна она ни была, но вполнѣ возможно, что послѣдствія ея могутъ носить, во-первыхъ, только индивидуальный характеръ, а, во-вторыхъ, проявляться только спорадически. Предшествующія замѣчанія не разрѣшаютъ вопроса, но они лучше оттѣняютъ его значеніе. Въ самомъ дѣлѣ, если подражаніе, какъ говорятъ, представляетъ собою первоначальный и особенно мощный источникъ соціальныхъ явленій, то свою силу оно должно было бы прежде всего проявлять по отношенію къ самоубійству, такъ какъ не существуетъ другого факта, надъ которымъ оно въ этомъ случаѣ могло бы имѣть больше власти. Такимъ образомъ, самоубійство поможетъ намъ провѣрить путемъ рѣшающаго опыта реальность этой приписываемой подражанію чудесной силы.
Если это вліяніе дѣйствительно существуетъ, то оно должно было бы особенно сильно проявиться въ географическомъ распредѣленіи самоубійствъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ мы должны были бы наблюдать, что характерное для данной страны число самоубійствъ, такъ сказать, передается и сосѣднимъ областямъ. Поэтому обратимся къ картѣ, но будемъ разсматривать ее методически.
Нѣкоторые авторы усматривали подражаніе каждый разъ, когда въ двухъ или нѣсколькихъ департаментахъ наклонность къ самоубійству проявлялась съ одинаковой интенсивностью. Между тѣмъ, эта равномѣрность внутри одной и той же области можетъ зависѣть исключительно отъ того, что извѣстныя причины, благопріятныя для развитія самоубійства, одинаково распространены въ ней, другими словами, отъ того, что въ данной области соціальная среда всюду одна и та же. Для того, чтобы увѣриться въ томъ, что наклонность или идея распространяются путемъ подражанія, надо прослѣдить, какъ онѣ выходятъ изъ той среды, гдѣ онѣ зародились, и захватываютъ другія сферы, которыя по природѣ своей не могли бы сами ихъ вызвать. Мы ужъ показали, что о распространеніи подражанія можно говорить лишь постольку, поскольку имитируемый фактъ самъ по себѣ, безъ помощи другихъ факторовъ, автоматически вызываетъ воспроизводящія его дѣйствія. Слѣдовательно, чтобы опредѣлить роль, выполняемую подражаніемъ въ интересующемъ насъ въ данный моментъ явленіи, надо установить критерій, болѣе сложный, чѣмъ тотъ, которымъ обыкновенно довольствуются.
Прежде всего нѣтъ подражанія тамъ, гдѣ нѣтъ образца; нѣтъ зараженія безъ очага, изъ котораго оно могло бы распространяться и гдѣ оно естественно проявляло бы максимумъ своей интенсивности. Такимъ образомъ, только тогда, можно предположить, что самоубійство сообщается отъ одного общества другому, если наблюденія подтвердятъ существованіе нѣкоторыхъ центровъ излученія. Но по какимъ признакамъ можно ихъ узнать?
Прежде всего, эти центры должны отличаться отъ всѣхъ сосѣднихъ пунктовъ большею наклонностью къ самоубійству; на картѣ они должны быть окрашены болѣе темной краской, чѣмъ окружающая ихъ среда. Въ виду того, что подражаніе оказываетъ тамъ свое вліяніе одновременно съ причинами, дѣйствительно производящими самоубійства, общее число случаевъ не можетъ не возрасти. Во-вторыхъ, для того, чтобы эти центры могли играть приписываемую имъ роль, и для того, чтобы имѣть право отнести на счетъ этого ихъ вліянія происходящія вокругъ нихъ явленія, надо, чтобы каждый изъ нихъ былъ въ нѣкоторомъ родѣ точкой прицѣла для сосѣднихъ странъ. Ясно, что подражать данному явленію возможно лишь въ томъ случаѣ, если оно всегда имѣется на виду; если же вниманіе обращено не на этотъ центръ, то несмотря на то, что случаи самоубійства въ немъ очень многочисленны, они не будутъ играть никакой роли, такъ какъ останутся неизвѣстными и, слѣдовательно, не будутъ воспроизводиться. Но населеніе можетъ фиксировать свое вниманіе только на такомъ центрѣ, который занимаетъ въ областной жизни важное мѣсто. Другими словами, явленія зараженія болѣе всего должны быть замѣтны кругомъ столицъ и большихъ городовъ. Мы тѣмъ скорѣе можемъ разсчитывать констатировать эти явленія, что въ данномъ случаѣ распространяющая сила подражанія подкрѣпляется и усиливается еще другими факторами, особенно моральнымъ авторитетомъ большихъ центровъ, благодаря которому все, освященное практикой крупныхъ городовъ, находитъ себѣ самое рабское поклоненіе. Именно здѣсь подражаніе должно вызывать соціальные результаты, если только оно вообще въ состояніи ихъ вызывать. Наконецъ, такъ какъ, согласно всеобщему признанію, вліяніе какого-бы то ни было примѣра ослабляется съ разстояніемъ, то окружающія области должны по мѣрѣ удаленія ихъ отъ очага заразы все слабѣе подвергаться зараженію и наоборотъ. Таковы тѣ три минимальныя условія, которымъ должна удовлетворять карта самоубійствъ, для того, чтобы хоть частично можно было приписать подражанію ея внѣшній видъ. И если бы даже эти предварительныя условія оказались выполненными, остается еще открытымъ вопросъ, не зависитъ-ли данная карта отъ соотвѣтствующаго распредѣленія тѣхъ жизненныхъ условій, которыми непосредственно вызываются самоубійства. Установивъ эти правила, примѣнимъ ихъ на дѣлѣ.
Что касается Франціи, то существующія карты, гдѣ процентъ самоубійствъ указанъ, обыкновенно, только по департаментамъ, не могутъ удовлетворить насъ въ этомъ смыслѣ. И, дѣйствительно, онѣ не позволяютъ намъ наблюдать возможные результаты подражанія тамъ, гдѣ они должны были бы быть всего чувствительнѣе, т. е. между различными частями одного и того же департамента. Болѣе того, присутствіе округа, очень сильно или очень мало затронутаго, можетъ искусственно повысить или понизить среднее число цѣлаго департамента и создать, такимъ образомъ, мнимую грань между другими округами или, наоборотъ, стушевать дѣйствительно существующую разницу. Наконецъ, вліяніе большихъ городовъ настолько сглаживается на такой картѣ, что его не легко замѣтить. Спеціально для изученія этого вопроса мы составили карту Франціи по округамъ (arrondissements); она относится къ пятилѣтнему періоду (1887—91 г.г.). Изученіе ея даетъ намъ самые неожиданные результаты[16]. Что раньше всего въ ней бросается въ глаза, такъ это то, что наиболѣе темное пятно находится на сѣверѣ, главною своею частью охватываетъ старинный Il-de-France, пробирается довольно далеко въ Шампань и доходитъ вплоть до Лотарингіи. Если бы количество самоубійствъ зависѣло отъ подражанія, то фокусъ его долженъ былъ бы находиться въ Парижѣ, который является единственнымъ крупнымъ центромъ въ предѣлахъ всей этой области. И дѣйствительно, Парижу обыкновенно приписывается здѣсь опредѣляющая роль. Герри говоритъ даже, что если подвигаться къ столицѣ отъ любой точки периферіи страны (исключая Марсель), то, по мѣрѣ приближенія къ Парижу, мы будемъ наблюдать непрерывное возрастаніе числа самоубійствъ. Но, если карта, составленная по департаментамъ, даетъ видимость правдоподобія такому пониманію интересующаго насъ явленія, то карта округовъ совершенно опровергаетъ его. Оказывается, что въ дѣйствительности въ Seine процентъ самоубійствъ меньше, чѣмъ въ сосѣднихъ округахъ; въ первомъ насчитывается всего 471 случай на 1 мил. жителей, тогда какъ въ Coulommiers—500, въ Versaille—514, Melun—518, Meaux—525, Corbeil—559, Pontoise—561, Provins—562; даже округа въ Шампань значительно превышаютъ по числу самоубійствъ ближайшія къ Сенѣ мѣстности; въ Реймсѣ насчитывается 501 случай, въ Epernay—537, въ Arcis-sur-Aube—548; въ Château-Thierry—623. Уже докторъ Leroy въ своемъ трудѣ „Les suicide en Seine-et-Marne“ съ удивленіемъ замѣтилъ, что въ округѣ Meaux число самоубійствъ относительно больше, чѣмъ въ Epernay[17]. Вотъ цифры, которыя онъ намъ даетъ.
| Періодъ 1851—63. | 1865—66. | |
| Округъ Meaux | 1 случай на 2.418 жит. | 1 с. на 2.547 ж. |
| Сена | 1 2.750 | 1 2.822 |
И округъ Meaux не является единственнымъ въ своемъ родѣ. Тотъ же авторъ называетъ намъ имена 166 коммунъ того же самаго департамента, гдѣ было больше случаевъ самоубійства, чѣмъ въ Парижѣ. Странную роль въ качествѣ главнаго очага играетъ въ такомъ случаѣ Парижъ, если уровень его значительно ниже второстепенныхъ очаговъ, которые онъ по назначенію своему долженъ питать. Тѣмъ не менѣе, если оставить въ сторонѣ Сену, то невозможно замѣтить и никакого другого центра, такъ какъ еще труднѣе заставить Парижъ тяготѣть къ Corbeil или къ Pontoise.
Немного далѣе на сѣверъ замѣчается другое пятно, не столь густое, но всетаки очень темнаго цвѣта,—оно падаетъ на Нормандію. Если бы количество самоубійствъ
Диаграмма II.
,_page_153.jpg){kind=spacer}
Совсѣмъ на юго-востокѣ, вдоль берега Средиземнаго моря, мы находимъ обширную территорію, внѣшнею границею которой являются съ одной стороны устье Роны, а съ другой Италія; въ ней также наблюдается большое количество самоубійствъ. На этой территоріи истиной метрополіей является Марсель, и кромѣ того мы имѣемъ здѣсь большой центръ свѣтской жизни—Ниццу; наиболѣе страдаютъ отъ самоубійства округа Тулонъ и Форкалькье, но никто не скажетъ, что Марсель оказываетъ на нихъ вліяніе. То же самое мы видимъ на западѣ; темнымъ пятномъ выдѣляется Rochefort на непрерывно свѣтломъ фонѣ обѣихъ Charentes, хотя въ этой области есть болѣе значительный городъ—Angoulême. Вообще существуетъ большое количество департаментовъ, гдѣ не главный округъ занимаетъ на скалѣ самоубійства главное мѣсто. Въ департаментѣ Vosges перевѣсъ имѣетъ Remiremont, а не Epinal, въ Haùte-Saône—Gray, умирающій и почти опустѣвшій городъ, а не Vesoul; въ Doube—Dôls и Poligny, а не Besançon; въ Gironde не Berdeau, а la Rêole и Bazas; въ Maine-et-Loire—Saumur а не Angers; въ Sarthe—Saint-Calais, а не Le Mans; на сѣверѣ Avesne—вмѣсто Lille и т. д. Такимъ образомъ ни въ одномъ изъ этихъ случаевъ округъ, имѣющій перевѣсъ, не содержитъ самаго важнаго города въ департаментѣ.
Подобное сравненіе желательно было бы произвести не только по округамъ, но и по коммунамъ. Къ несчастію нельзя составить коммунальной карты самоубійствъ на всемъ протяженіи Франціи; но, въ своей интересной монографіи, докторъ Leroy сдѣлалъ эту работу по отношенію къ департаменту Seine-et-Marne. Классифицировавъ всѣ коммуны этого департамента согласно проценту совершаемыхъ въ нихъ самоубійствъ, начиная съ тѣхъ, гдѣ онъ наиболѣе высокъ, онъ получилъ слѣдующіе результаты: „La Ferté-sous-Jouarre (4482 жит.), первый значительный городъ этого района, стоитъ на 127 мѣстѣ; Meaux (10762 ж.) на 130 мѣстѣ, Provins (7347 ж.)—на 135 мѣстѣ, Coulommiers—(4628 ж.) на 138 мѣстѣ. Близость мѣстъ, занимаемыхъ этими городами на таблицѣ, очень знаменательна, такъ какъ можно предположить, что они находятся подъ какимъ нибудь общимъ вліяніемъ[18]. Lagny (3468 ж.), находящійся такъ близко отъ Парижа, занимаетъ едва 219 мѣсто, Montereau-Faut-Yonne (6217 жит.)—245-ое; Fontainebleau (11.939 ж.)—247-ое. Наконецъ Melun (11.170 ж.)—главный городъ департамента—занимаетъ только 279-ое мѣсто. Наоборотъ, если разсмотрѣть 25 коммунъ, занимающихъ первыя мѣста въ данномъ спискѣ, то, за исключеніемъ двухъ, онѣ имѣютъ незначительное населеніе“[19].
Выйдя изъ предѣловъ Франціи, мы можемъ констатировать идентичныя явленія. Изъ всѣхъ странъ Европы число самоубійствъ всего выше въ Даніи и центральной Германіи. Въ этой обширной зонѣ, первое мѣсто, высоко надъ всѣми другими странами, занимаетъ Королевство Саксонія, (311 случай на 1 милліонъ жителей). Непосредственно за ней слѣдуетъ герцогство Саксенъ-Альтенбургъ (303 случая), тогда какъ Бранденбургъ насчитываетъ всего 204 случая. Между тѣмъ эти два небольшія государства отнюдь не сосредоточиваютъ на себѣ взоровъ всей Германіи. Ни Дрезденъ, ни Альтенбургъ не задаютъ тона Гамбургу или Берлину. Точно также изъ всѣхъ итальянскихъ провинцій число самоубійствъ всего выше въ Болоньѣ и Ливорно (88 и 84); далеко ниже ихъ по среднему числу самоубійствъ, установленному Морселли для 1864—76 гг., стоятъ Миланъ, Генуя, Туринъ и Римъ.
Въ концѣ концовъ всѣ эти карты показываютъ намъ, что самоубійства вовсе не располагаются болѣе или менѣе концентрически вокругъ извѣстныхъ пунктовъ, отправляясь отъ которыхъ, количество ихъ прогрессивно уменьшалось бы; наоборотъ, самоубійства располагаются большими, почти однородными (но только почти) пятнами, лишенными всякаго центральнаго ядра. Такая картина не представляетъ собою никакихъ признаковъ вліянія подражанія. Она только указываетъ, что самоубійство не зависитъ отъ мѣстныхъ обстоятельствъ, измѣняющихся отъ города къ городу, но что опредѣляющія его причины всегда носятъ нѣкоторый общій характеръ. Въ данномъ случаѣ нѣтъ ни подражателей, ни тѣхъ, кому подражаютъ, но относительное тождество результатовъ зависитъ отъ относительнаго тождества опредѣляющихъ причинъ. И легко понять, что такъ и должно быть, разъ—какъ мы уже можемъ это предвидѣть на основаніи предыдущаго—самоубійство по существу своему зависитъ отъ извѣстнаго состоянія соціальной среды. Эта послѣдняя обыкновенно сохраняетъ тотъ же самый характеръ на очень большомъ пространствѣ территоріи, и потому вполнѣ естественно, что всюду, гдѣ она однородна, мы наблюдаемъ идентичныя послѣдствія безъ того, чтобы зараженіе играло какую-нибудь роль. Въ силу этого, чаще всего случается, что въ предѣлахъ одной и той же области процентъ самоубійствъ держится на одинаковомъ уровнѣ. Но съ другой стороны, такъ какъ вызывающія его причины не могутъ распредѣлиться вполнѣ однородно, иногда между сосѣдними округами существуютъ болѣе или менѣе значительныя колебанія, подобныя тѣмъ, которыя мы уже раньше констатировали.
Основательность вышесказаннаго мнѣнія доказывается тѣмъ, что процентъ самоубійствъ рѣзко измѣняется каждый разъ, когда круто смѣняются условія соціальной среды; среда никогда не простираетъ своего вліянія за предѣлы своихъ собственныхъ границъ. Никогда страна, особенныя соціальныя условія которой спеціально предрасполагаютъ къ самоубійству, не распространяетъ въ силу одной только заразительности примѣра своей наклонности на сосѣднія страны, если тѣ же или подобныя условія не вліяютъ на эту послѣднюю съ тою же силой. Самоубійство носитъ мѣстный (эндемическій) характеръ въ Германіи, и мы уже видѣли, съ какой силой оно тамъ проявляется; дальше мы покажемъ, что протестантизмъ есть главная причина этой чрезвычайно высокой наклонности къ самоубійству. Три области составляютъ исключеніе изъ этого правила: рейнскія провинціи съ Вестфаліей, Баварія, въ особенности швабская Баварія, и, наконецъ, Познань; это единственныя мѣста во всей Германіи, которыя насчитываютъ меньше 100 случаевъ на 1 м. жителей. На картѣ[20] онѣ кажутся тремя затерянными островками, и обозначающія ихъ свѣтлыя пятна рѣзко выдѣляются на фонѣ окружающей темной краски; причиной этого является католическое населеніе, а потому повѣтріе самоубійствъ, распространяющееся вокругъ нихъ съ такою интенсивностью, не затрагиваетъ ихъ; оно останавливается на ихъ границѣ только въ силу того, что за этимъ предѣломъ оно не находитъ причинъ, благопріятствующихъ его развитію. Точно также на югѣ Швейцаріи населеніе исключительно католическое,—протестанты сконцентрировались на сѣверѣ. И на картѣ самоубійствъ легко можно замѣтить, насколько эти двѣ части отличаются другъ отъ друга[21].
Можно даже подумать, что онѣ принадлежатъ разнымъ странамъ. Хотя онѣ и соприкасаются другъ съ другомъ со всѣхъ сторонъ и находятся между собою въ непрерывномъ общеніи, каждая изъ нихъ сохраняетъ по отношенію къ самоубійству свою индивидуальность, и среднее число настолько же высоко въ одной, насколько низко въ другой. Аналогичное явленіе мы наблюдаемъ въ сѣверной Швейцаріи, заключающей въ себѣ католическіе кантоны Люцернъ, Ури, Унтервальденъ, Швицъ и Цугъ, которые насчитываютъ, самое большое, 100 случаевъ самоубійствъ на 1 м. жителей, хотя окружены кантонами съ протестантскимъ населеніемъ, среди котораго самоубійства совершаются несравненно чаще.
Можно произвести и еще одинъ опытъ, который, какъ мы думаемъ, послужитъ только къ подтвержденію предыдущаго. Явленіе моральнаго зараженія можетъ
Диаграмма III.
,_page_159.jpg){kind=spacer}
Къ несчастію, трудно опредѣлить значеніе прессы. Не число періодическихъ изданій, а количество читателей одно можетъ измѣрить интенсивность ихъ вліянія. Въ странѣ, такъ мало централизованной, какъ Швейцарія, газетъ можетъ издаваться большое количество, такъ какъ каждое мѣстечко имѣетъ свой мѣстный органъ, но поскольку каждый изъ нихъ имѣетъ очень небольшое количество читателей, вліяніе его на мѣстную психику ничтожно: и наоборотъ, одна такая газета, какъ Times, New-York Herald, Petit Journal и т. д., оказываетъ вліяніе на необъятное количество людей. Вообще, повидимому, пресса неспособна оказывать того вліянія, которое ей приписываютъ, внѣ извѣстной централизаціи самой страны. Тамъ, гдѣ въ каждой области существуетъ своя особая жизнь, все лежащее далѣе горизонта мѣстнаго поля зрѣнія не интересуетъ людей; факты отдаленные протекаютъ незамѣченными, и по той же причинѣ свѣдѣнія о нихъ менѣе тщательно собираются, а, слѣдовательно, въ наличности имѣется меньше примѣровъ, вызывающихъ подражаніе. Совершенно другую картину представляютъ собою тѣ области, въ которыхъ нивеллировка мѣстной среды открываетъ любопытству и сочувствію болѣе обширное поле дѣйствія, и гдѣ, въ отвѣтъ на эти требованія, большіе ежедневные органы собирають свѣдѣнія обо всѣхъ важныхъ событіяхъ родины и сосѣднихъ странъ для того, чтобы затѣмъ разсылать о нихъ извѣстія по всѣмъ направленіямъ. Примѣры, собранные вмѣстѣ, въ силу своего накопленія взаимно усиливаютъ другъ друга. Но легко понять, что почти невозможно сравнить число читателей различныхъ европейскихъ газетъ, а въ особенности опредѣлить, насколько мѣстный характеръ носятъ даваемыя ими свѣдѣнія. Хотя мы не можемъ подкрѣпить нашего утвержденія никакими документальными доказательствами, намъ трудно согласиться съ тѣмъ, чтобы въ этихъ двухъ отношеніяхъ Франція и Англія уступали Даніи, Саксоніи и даже нѣкоторымъ странамъ, входящимъ въ составъ Германіи, а между тѣмъ число самоубійствъ тамъ значительно меньше. Точно также, не выходя изъ предѣловъ Франціи, нѣтъ никакого основанія предполагать, что къ югу отъ Луары меньше читаютъ газетъ, чѣмъ къ сѣверу отъ нея, хотя хорошо извѣстно, какой существуетъ контрастъ между сѣверомъ и югомъ Франціи въ процентномъ отношеніи самоубійствъ. Не желая приписывать незаслуженнаго значенія аргументу, который мы не можемъ обосновать точно установленными фактами, мы все же полагаемъ, что онъ достаточно правдоподобенъ для того, чтобы заслуживать нѣкотораго вниманія.
Въ заключеніе можно сказать, что если фактъ самоубійства можетъ передаваться отъ одного индивида къ другому, то, тѣмъ не менѣе, не было еще замѣчено, чтобы сила подражанія оказала вліяніе на соціальный процентъ самоубійствъ. Она легко можетъ рождать болѣе или менѣе многочисленные случаи индивидуальнаго характера, но не въ состояніи служить объясненіемъ неравной степени наклонности къ самоубійству у различныхъ странъ и внутри каждаго общества у частныхъ соціальныхъ группъ. Дѣйствіе этой силы всегда очень ограничено и, кромѣ того, носитъ перемежающійся характеръ. Если подражаніе и достигаетъ извѣстной степени интенсивности, то только на очень короткій промежутокъ времени.
Но существуетъ причина гораздо болѣе общаго характера, которая объясняетъ, почему результаты подражанія не отражаются на статистическихъ цифрахъ. Дѣло въ томъ, что предоставленное только самому себѣ, ограниченное только своими собственными силами, подражаніе не можетъ имѣть для самоубійства никакого значенія. У взрослаго человѣка, за очень небольшимъ количествомъ случаевъ болѣе или менѣе абсолютнаго моноидеизма, мысль о какомъ-либо дѣйствіи не служитъ достаточнымъ основаніемъ для того, чтобы вызвать отвѣчающій ей поступокъ, если только тотъ индивидъ, въ голову котораго пришла данная мысль, самъ по себѣ не чувствуетъ особаго предрасположенія къ соотвѣтственному акту. „Я всегда замѣчалъ“, говоритъ Морель, „что какъ бы ни было велико вліяніе, оказываемое подражаніемъ, но одного впечатлѣнія, произведеннаго разсказомъ или чтеніемъ о какомъ-нибудь выдающемся преступленіи, еще недостаточно для того, чтобы вполнѣ здоровыхъ умственно людей толкнуть на подобный же поступокъ“[22]. Точно также докторъ Paul Moreau de Tours полагаетъ, что заразительная сила самоубійства оказываетъ воздѣйствіе[23] только на людей, сильно къ нему предрасположенныхъ. Правда, по его мнѣнію, это предрасположеніе по существу своему зависитъ отъ органическихъ причинъ; поэтому ему было бы довольно трудно объяснить нѣкоторые случаи, которымъ нельзя приписать такого происхожденія, если не допустить невѣроятной и почти чудесной комбинаціи условій. Какъ можно повѣрить тому, что 15 инвалидовъ, о которыхъ мы уже говорили, были всѣ подвержены нервному вырожденію? То-же самое можно сказать о фактахъ зараженія, такъ часто наблюдаемыхъ въ арміи или въ тюрмахъ. Но эти факты дѣлаются легко объяснимыми, какъ только мы признаемъ, что наклонность къ самоубійству можетъ зародиться подъ вліяніемъ соціальной среды, въ которую попалъ индивидъ. Тогда мы имѣемъ право приписать факты самоубійства не какому-то необъяснимому случаю, который собралъ въ одну и ту же казарму или одинъ и тотъ же домъ заключенія значительное число индивидовъ, охваченныхъ одинаковымъ психическимъ разстройствомъ, но находимъ объясненіе въ воздѣйствіи общей среды, окружающей этихъ людей. И дѣйствительно мы увидимъ, что въ тюрьмахъ и полкахъ существуетъ коллективное состояніе, склоняющее къ самоубійству солдатъ и заключенныхъ съ такою же непосредственностью, какъ и сильнѣйшій изъ неврозовъ. Примѣръ здѣсь—только случайный поводъ, вызывающій проявленіе импульса, и безъ наличности этого импульса примѣръ не оказалъ бы никакого вліянія.
Можно поэтому сказать, что, за очень небольшими исключеніями, подражаніе не является самостоятельнымъ факторомъ самоубійства; посредствомъ него проявляется только то состояніе, которое есть дѣйствительная производящая причина самоубійства, и которое, вѣроятно, всегда нашло бы возможность произвести свое естественное дѣйствіе. Это послѣднее обнаружилось бы даже въ томъ случаѣ, если бы не было на лицо подражанія, такъ какъ очевидно, что предрасположеніе должно быть исключительно сильно для того, чтобы столь малый поводъ могъ вызвать его проявленіе въ дѣйствіи. Поэтому неудивительно, что факты не носятъ на себѣ печати подражанія; вѣдь само оно не оказываетъ рѣшающаго вліянія; а то дѣйствіе, которое имъ оказывается, ограничено очень узкими предѣлами.
Одно замѣчаніе практическаго характера можетъ быть выдвинуто здѣсь, какъ слѣдствіе этого теоретическаго вывода. Нѣкоторые авторы, приписывая подражанію вліяніе, котораго оно не имѣетъ въ дѣйствительности, требовали, чтобы описаніе самоубійствъ и преступленій было запрещено въ газетахъ[24]. Возможно, что это запрещеніе уменьшило бы на нѣсколько единицъ годовой итогъ этихъ явленій, но подлежитъ большому сомнѣнію, чтобы оно могло измѣнить соціальный процентъ преступленій и самоубійствъ. Интенсивность коллективной наклонности осталась бы той же, такъ какъ моральный уровень соціальныхъ группъ отъ этого не измѣнился бы. Если принять во вниманіе тѣ проблематичные и, во всякомъ случаѣ, очень слабые результаты, которые могла бы имѣть эта мѣра, и тѣ значительныя неудобства, которыя повлекло бы за собой уничтоженіе всякой судебной гласности, то вполнѣ понятно будетъ, что въ данномъ случаѣ законодатель долженъ отнестись къ данному совѣту спеціалистовъ съ большимъ сомнѣніемъ. Въ дѣйствительности, если что и можетъ повліять на развитіе самоубійствъ или уголовной преступности, такъ не то, что о нихъ вообще говорятъ, а то, какъ о нихъ говорятъ. Тамъ, гдѣ эти акты находятъ себѣ полное осужденіе, вызываемое ими чувство отражается на самихъ отчетахъ о нихъ, и путемъ такого внушенія индивидуальное предрасположеніе скорѣе нейтрализуется и обезвреживается, нежели поощряется. Наоборотъ, когда общество въ моральномъ отношеніи лишено всякой опоры, состояніе неувѣренности, въ которомъ оно находится, внушаетъ ему нѣкоторую снисходительность къ безнравственнымъ поступкамъ; снисходительность эта невольно выражается каждый разъ, когда говорятъ о нихъ, и тѣмъ самымъ сглаживаетъ границу между дозволеннымъ и недозволеннымъ. Тогда, дѣйствительно, приходится опасаться каждаго дурного примѣра не потому, что онъ опасенъ, какъ таковой, а потому, что терпимость или общественный индифферентизмъ пріуменьшаютъ то чувство отвращенія, которое онъ бы долженъ былъ вызывать.
Но эта глава съ особенной ясностью показываетъ, какъ мало обоснована теорія, дѣлающая подражаніе важнымъ источникомъ всей коллективной жизни. Нѣтъ явленія, болѣе легко передаваемаго путемъ зараженія, чѣмъ самоубійство, а между тѣмъ мы только что видѣли, что эта заразительная сила не имѣетъ соціальныхъ послѣдстій. Если въ этомъ случаѣ подражаніе лишено соціальнаго вліянія, то оно не имѣетъ его и въ другихъ случаяхъ, и приписываемое ему значеніе только кажущееся. Конечно, въ очень тѣсной сферѣ оно можетъ явиться опредѣляющимъ мотивомъ нѣсколькихъ воспроизведеній одной и той же мысли или одного и того же поступка, но оно никогда не находитъ себѣ ни достаточно широкаго, ни достаточно глубокаго отзвука для того, чтобы проникнуть въ самую душу общества и произвести въ ней измѣненія. Коллективныя состоянія, благодаря почти единодушному и обыкновенно многолѣтнему признанію, слишкомъ упорны для того, чтобы какое-нибудь частное новшество могло достигнуть своей цѣли. Какимъ образомъ индивидъ, который—только индивидъ и ничего больше[25], могъ бы получить достаточно силы для передѣлки общества на свой ладъ? Если бы мы не представляли себѣ соціальный міръ такъ же грубо, какъ первобытный человѣкъ представлялъ себѣ міръ физическій, если бы наперекоръ всѣмъ выводамъ науки мы, въ глубинѣ души и не отдавая себѣ въ томъ отчета, не отрицали, что соціальныя явленія прямо пропорціональны вызвавшимъ ихъ причинамъ, то мы даже не остановились бы на концепціи, которая хотя и обладаетъ истинно библейской простотой, но находится въ вопіющемъ противорѣчіи съ основными принципами мышленія. Въ настоящій моментъ больше уже не вѣрятъ, что зоологическіе виды суть не что иное, какъ индивидуальныя измѣненія, привитыя и распространенныя наслѣдственностью[26]. Нисколько не болѣе допустима теорія, утверждающая, что соціальный фактъ представляетъ собою только обобщенный фактъ индивидуальнаго характера; но менѣе всего пріемлемо предположеніе, что эта общность зависитъ отъ какой-то слѣпой силы зараженія. Можно даже съ полнымъ и справедливымъ изумленіемъ отнестись къ тому, что еще необходимо оспаривать гипотезу, которая до сихъ поръ вызывала только возраженія, но не получила ни малѣйшаго подтвержденія. Никогда еще не было доказано по отношенію къ опредѣленному ряду соціальныхъ фактовъ, что подражаніе играло въ нихъ извѣстную роль, и еще меньше доказано, что оно одно могло бы объяснять какіе-либо факты. Обыкновенно довольствовались тѣмъ, что высказывали эту гипотезу въ формѣ афоризма, опираясь при этомъ на смутныя метафизическія предпосылки. Между тѣмъ соціологія можетъ претендовать на то, чтобы на нея смотрѣли какъ на науку, только въ томъ случаѣ, если тѣ, кто ее разрабатываютъ, не будутъ устанавливать догматовъ, освобождая себя отъ обязанности ихъ доказывать.
Примѣчанія
править- ↑ Библіографія.—Lucas, De L’imitation contagieuse. Paris, 1833. Despine, De la contagion morale, 1870. De l’imitation 1871. Mereau de Tours (Paul), De la contagion du suicide, Paris 1875.—Aubry, Contagion du meurtre, Paris 1888.—Tarde, Les lois de l’imitation (passim), Philosophie penale, стр. 319 и сл. Paris. F. Alcan.—Corre, Crime et Suicide, стр. 207 и дальше.}}
- ↑ Bordier, Vie des Societes, Paris, стр. 77.—Tarde, Philosophie penale, стр. 321.
- ↑ Tarde, ibid, стр. 319—320.
- ↑ Приписывая эти образы процессу подражанія, очевидно, хотятъ сказать, что они являются прямыми копіями выражаемыхъ ими состояній. Но это было бы очень грубой метафорой, заимствованной у старой и нынѣ отвергнутой теоріи чувственныхъ образовъ. Больше того, если употреблять слово подражаніе въ этомъ смыслѣ, то его надо безразлично примѣнять ко всѣмъ нашимъ ощущеніямъ и представленіямъ, потому что среди нихъ нѣтъ ни одного, о которомъ, пользуясь той же самой метафорой, нельзя было бы сказать, что оно воспроизводитъ свой объектъ. Вступивъ на этотъ путь, мы должны будемъ всю нашу интеллектуальную жизнь разсматривать, какъ послѣдствіе подражанія.
- ↑ Конечно, можетъ случиться въ нѣкоторыхъ частныхъ случаяхъ, что какому-нибудь обычаю или традиціи слѣдуютъ въ силу простого подражанія, но тогда не можетъ быть и рѣчи о соблюденіи обычая или объ исполненіи традиціи.
- ↑ Правда, иногда подражаніемъ называется все, что не является оригинальнымъ мышленіемъ. Съ этой точки зрѣнія подражаніемъ могутъ быть, очевидно, названы почти всѣ человѣческіе поступки, такъ какъ изобрѣтенія въ полномъ смыслѣ этого слова очень рѣдки. Но именно благодаря тому, что здѣсь почти все оказывается подражаніемъ, оно перестаетъ носить характеръ чего бы то ни было опредѣленнаго, а такая терминологія можетъ быть только источникомъ путаницы.
- ↑ Правда, нѣкоторые говорятъ о логическомъ подражаніи, (Tarde „Lois de l’imitation“ 1-е изд., стр. 158), при которомъ поступокъ воспроизводился въ силу того, что онъ служитъ опредѣленной цѣли. Но такое подражаніе, очевидно, не имѣетъ ничего общаго съ подражательной наклонностью; соотвѣтственные факты должны тщательно различаться между собою; они объясняются совершенно различнымъ образомъ. Съ другой стороны, какъ мы только что указали, подражаніе-мода или подражаніе-обычай не менѣе логично, чѣмъ другіе виды подражанія, хотя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ оно имѣетъ свою спеціальную логику.
- ↑ Факты, которымъ мы подражаемъ въ силу ихъ моральнаго или интеллектуальнаго престижа, въ томъ случаѣ, когда индивидуумъ или коллективность служатъ намъ образцомъ, относятся скорѣе ко второй изъ установленныхъ выше категорій. Въ этомъ видѣ подражанія нѣтъ ничего автоматическаго; оно требуетъ размышленія: мы поступаемъ по примѣру лица, облеченнаго нашимъ довѣріемъ, потому что его признанное превосходство гарантируетъ намъ достоинство его поведенія; мы подражаемъ ему въ силу тѣхъ же причинъ, которыя заставляютъ насъ уважать его. Поэтому мы ничего не объясняемъ, если говоримъ о подобныхъ актахъ, что они сдѣланы изъ подражанія; намъ важно узнать, каковы причины довѣрія или уваженія, вызвавшаго наше умственное подчиненіе.
- ↑ Какъ мы увидимъ ниже, подражаніе, само по себѣ, только въ очень рѣдкихъ случаяхъ можетъ служить достаточнымъ объясненіемъ.
- ↑ Необходимо признать, что мы только очень смутно представляемъ себѣ, въ чемъ состоитъ этотъ процессъ. Какъ въ дѣйствительности происходятъ комбинаціи, порождающія коллективное состояніе, какіе его составные элементы, какъ выдѣляется доминирующее состояніе—все это слишкомъ сложные и трудные вопросы для того, чтобы можно было рѣшать ихъ на основаніи одного только внутренняго самонаблюденія. Цѣлый рядъ всевозможныхъ опытовъ и наблюденій, къ сожалѣнію еще не имѣвшихъ мѣста, могъ бы уяснить намъ этотъ вопросъ. Мы еще очень мало знаемъ о томъ, какъ и по какимъ законамъ комбинируются между собою умственныя состоянія у каждаго отдѣльнаго индивида; тѣмъ болѣе сказывается наше безсиліе въ пониманіи механизма необозримо болѣе сложныхъ комбинацій групповой жизни. Наши объясненія этого явленія не идутъ зачастую дальше метафоръ. Мы не претендуемъ на то, что данное нами выше опредѣленіе есть точное выраженіе интересующаго насъ предмета. Мы хотѣли только показать, что здѣсь имѣется въ наличности нѣчто совершенно иное, нежели подражаніе.
- ↑ Подробности см. у Legoyt, op. cit., стр. 227 и слѣд.
- ↑ См. аналогичные факты у Ebrard, op. cit., стр. 376.
- ↑ Josèph, Histoire de la guerre des Juifs contre les Romains, III, 26.
- ↑ Montaigne, Essais, II, 3.
- ↑ Дальше мы увидимъ, что въ каждомъ обществѣ во всякое время и при вполнѣ нормальныхъ условіяхъ имѣется опредѣленное коллективное предрасположеніе къ самоубійству. Это предрасположеніе отличается отъ того явленія, которое мы предложили называть эпидеміей, тѣмъ, что оно носитъ хроническій характеръ и оно входитъ въ качествѣ нормальнаго элемента въ моральный темпераментъ общества. Эпидемія также является коллективнымъ предрасположеніемъ, но она вспыхиваетъ въ исключительныхъ случаяхъ, являясь результатомъ ненормальныхъ и чаще всего преходящихъ причинъ.
- ↑ См. Діаграмму II.
- ↑ Op. cit., стр. 213. Согласно указаніямъ того же автора, цѣлые департаменты Marne и Seine-et-Marne въ 1865—66 г. превышали Сену своимъ продентомъ самоубійствъ. Въ Marne былъ 1 случай на 2.791 жит., въ Seine-et-Marne—1 на 2.768 ж., въ Seine—1 на 2.822 ж.
- ↑ Конечно здѣсь не можетъ быть и рѣчи о вліяніи зараженія; три послѣдніе города являются главными пунктами округа, имѣющими почти одинаковое значеніе, и раздѣляются множествомъ коммунъ, гдѣ процентъ самоубійствъ далеко неодинаковъ. Если ихъ близость на таблицѣ что-либо доказываетъ, такъ только то, что соціальныя группы, одинаковаго размѣра и поставленныя въ условія жизни, почти аналогичныя, имѣютъ одинаковый процентъ самоубійствъ, хотя бы они взаимно другъ на друга вовсе не вліяли.
- ↑ Очень маленькая коммуна, стоящая во главѣ (Lesche), имѣетъ 1 случай на 630 жителей, или 1.587 на 1 м., т. е. въ 4—5 разъ больше, чѣмъ въ Парижѣ. И это не есть какая-либо исключительная особенность Seine-et-Marne. Д-ръ Legoupils въ Трувилѣ даетъ намъ указанія относительно трехъ очень ничтожныхъ коммунъ округа Pont-l’Eveque: Villerville (978 жит.), Cricqueboeuf (150 жит.) и Pennedepie (333 ж.) Число самоубійствъ, высчитанное въ теченіе 14—25 лѣтъ, составляетъ здѣсь 429, 800 и 1081 случаевъ на 1 м. жителей.
Конечно, въ концѣ-концовъ, остается справедливымъ утвержденіе, что большіе города насчитываютъ большее количество самоубійствъ, чѣмъ маленькіе города и деревни. Но это предположеніе вѣрно только въ общемъ и имѣетъ много исключеній. Существуетъ способъ примирить его съ предыдущими и какъ бы противорѣчащими ему фактами. Для этого достаточно допустить, что большіе города образуются и развиваются подъ вліяніемъ тѣхъ же причинъ, которыя вызываютъ ростъ числа самоубійствъ, но сами по себѣ не способствуютъ этому послѣднему. Разъ это такъ, вполнѣ естественно, что такихъ городовъ много въ областяхъ съ большимъ числомъ самоубійствъ, но имъ отнюдь недолжна принадлежатъ какая-либо монополія по отношенію къ добровольнымъ смертямъ; большихъ городовъ меньше тамъ, гдѣ ниже количество самоубійствъ, но это обстоятельство не является слѣдствіемъ ихъ отсутствія. Такимъ образомъ ихъ средній процентъ оказывается выше, что не мѣшаетъ ему въ отдѣльныхъ быть ниже. - ↑ См. Діаграмму III.
- ↑ См. ту же діаграмму III, а детали для каждаго кантона въ книгѣ II, гл. V, табл. XXVI.
- ↑ Traité des Maladies mentales, стр. 243.
- ↑ De la contagion du suicide, стр. 42
- ↑ См. въ особенности Aubry, Contagion du meurtre, 1-ое изд., стр. 87.
- ↑ Мы подразумѣваемъ въ данномъ случаѣ индивида внѣ той атиосферы довѣрія и восхищенія общества, которая увеличиваетъ его власть и силу. Дѣйствительно, совершенно ясно, что у какого-нибудь государственнаго человѣка или популярной личности къ индивидуальнымъ силамъ, даннымъ ему при рожденіи, присоединяются еще соціальныя силы, получаемыя имъ отъ тѣхъ коллективныхъ чувствъ, предметомъ которыхъ онъ является и которыя позволяютъ ему оказывать вліяніе на общественныя дѣла. Но это вліяніе люди пріобрѣтаютъ тогда, когда они не только отдѣльные индивиды, а нѣчто бо́льшее.
- ↑ См. Delage, La structure du protoplasme et les théories de l’hérédité, Paris, 1895. Стр. 813 и слѣд.
