ладаетъ соціальнымъ авторитетомъ. Въ этомъ смыслѣ подраженіе модамъ отличается отъ слѣдованія обычаямъ лишь тѣмъ, что въ одномъ случаѣ мы беремъ за образецъ поведеніе нашихъ предковъ, въ другомъ—современниковъ.
3) Наконецъ, можетъ случиться, что мы воспроизводимъ поступокъ, совершившійся у насъ на глазахъ, или дошедшій до нашего свѣдѣнія, только потому, что онъ случился въ нашемъ присутствіи, или доведенъ до нашего свѣдѣнія. Самъ по себѣ поступокъ этотъ не обладаетъ никакими внутренними достоинствами, ради которыхъ стоило бы повторять его. Мы копируемъ его не потому, что считаемъ его полезнымъ, не для того, чтобы послѣдовать избранному нами образцу, но просто увлекаемся самымъ процессомъ копированія. Представленіе, которое мы себѣ объ этомъ поступкѣ создаемъ, автоматически опредѣляетъ движенія, которыя его воспроизводятъ. Мы зѣваемъ, смѣемся, плачемъ именно потому, что мы видимъ, какъ другіе зѣваютъ, смѣются, плачутъ. Такимъ же образомъ мысль объ убійствѣ проникаетъ иногда изъ одного сознанія въ другое. Передъ нами подражаніе ради подражанія.
Эти три вида фактовъ очень разнятся другъ отъ друга. И прежде всего первый видъ нельзя смѣшивать съ послѣдующими, такъ какъ онъ не заключаетъ въ себѣ никакого воспроизведенія, въ полномъ смыслѣ этого слова, а представляетъ синтезъ sui generis различныхъ, или, во всякомъ случаѣ, разнородныхъ по происхожденію состояній. Слово подражаніе, въ качествѣ опредѣленія этого понятія, не имѣетъ никакого смысла.
Проанализируемъ болѣе тщательно это явленіе. Нѣкоторое число собравшихся вмѣстѣ людей воспринимаютъ одинаково одно и то же обстоятельство и замѣчаютъ свое единодушіе, благодаря идентичности внѣшнихъ знаковъ, которыми выражаются чувства каждаго изъ нихъ. Что же тогда происходитъ? Каждый присутствующій смутно представляетъ себѣ, въ какомъ состояніи находятся окружающіе
