общему мнѣнію, инстинктъ самосохраненія слабѣе укореняется въ человѣческомъ сознаніи, чѣмъ основы нравственности, ибо подъ дѣйствіемъ однѣхъ и тѣхъ же силъ первый оказывается менѣе способнымъ къ сопротивленію. Но, признавъ существованіе этихъ фактовъ, мы все же оставляемъ открытымъ тотъ вопросъ, который мы себѣ поставили въ началѣ главы. Изъ того обстоятельства, что стремленіе къ самоубійству можетъ переходить отъ одного индивида къ другому, еще не слѣдуетъ a priori, чтобы эта заразительность вызывала соціальныя послѣдствія, т. е. чтобы она вліяла на соціальный процентъ самоубійствъ, на единственное, интересующее насъ въ данный моментъ, явленіе. Какъ бы безспорна она ни была, но вполнѣ возможно, что послѣдствія ея могутъ носить, во-первыхъ, только индивидуальный характеръ, а, во-вторыхъ, проявляться только спорадически. Предшествующія замѣчанія не разрѣшаютъ вопроса, но они лучше оттѣняютъ его значеніе. Въ самомъ дѣлѣ, если подражаніе, какъ говорятъ, представляетъ собою первоначальный и особенно мощный источникъ соціальныхъ явленій, то свою силу оно должно было бы прежде всего проявлять по отношенію къ самоубійству, такъ какъ не существуетъ другого факта, надъ которымъ оно въ этомъ случаѣ могло бы имѣть больше власти. Такимъ образомъ, самоубійство поможетъ намъ провѣрить путемъ рѣшающаго опыта реальность этой приписываемой подражанію чудесной силы.
Если это вліяніе дѣйствительно существуетъ, то оно должно было бы особенно сильно проявиться въ географическомъ распредѣленіи самоубійствъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ мы должны были бы наблюдать, что характерное для данной страны число самоубійствъ, такъ сказать, передается и сосѣднимъ областямъ. Поэтому обратимся къ картѣ, но будемъ разсматривать ее методически.
