Кончивши рѣчь о ссорахъ, остается сказать одно правило противъ всѣхъ насильствъ: никто да не трогаетъ и не беретъ ничего чужаго; никто да не пользуется никакою вещію ближняго своего безъ согласія его. Ибо отъ сего произходили, произходятъ и будутъ произходить всѣ порочныя дѣла, о коихъ мы говорили. Ужаснѣйшія изъ нихъ суть необузданность и дерзкіе поступки юношества, особенно если они устремлены противъ святыни; и во первыхъ противъ храмовъ всенародныхъ, или частныхъ, принадлежащихъ какому либо колѣну; во вторыхъ противъ собственныхъ пенатовъ, и противъ умершихъ; въ третьихъ противъ родителей не только тѣ оскорбленія, о коихъ мы сказали, но и всѣ прочія; четвертый родъ преступленій, если кто, воспользовавшись оплошностію правителей, возметъ или унесетъ, или употребитъ что нибудь имъ принадлежащее безъ ихъ согласія; и въ пятыхъ всякая обида частная гражданъ, требующая правосудія. За святотатство явное или тайное уже вообще сказано, какому наказанію подвергается виновный. Но если кто дѣломъ или словомъ нечествуетъ противъ Боговъ; то напередъ употребимъ увѣщаніе, потомъ уже опредѣлимъ, чему онъ за сіе долженъ подвергнуться. Вотъ сіе увѣщаніе: кто вѣритъ бытію Бога, тотъ произвольно никогда не сдѣлаетъ безчестнаго поступка, и не изречетъ ни одного богохульнаго слова. Но дѣлаетъ сіе всякой по какой либо изъ трехъ причинъ: или онъ не вѣритъ бытію Бога, или допуская Боговъ, думаетъ, что они не пекутся о дѣлахъ человѣческихъ, или третье, почитаетъ ихъ удобопреклонными, и такими коихъ можно умилостивить жертвою и молитвами.
Кл. Чтожь мы можемъ сдѣлать или сказать противъ таковыхъ?
Аѳ. Любезный, послушаемъ напередъ ихъ самихъ, что скажутъ, какъ я предъугадываю, сіи кощунствующіе презрители.
Кл. Но что они скажутъ?
Аѳ. Они конечно скажутъ съ насмѣшкою: вы говорите истинно, почтенные Аѳинянинъ, Спартанецъ и Кносіецъ. Одни изъ насъ вовсѣ не признаютъ бытія Боговъ; другіе думаютъ, что Боги не пекутся о насъ; иные вѣрятъ, что ихъ можно умилостивить молитвою, какъ вы говорите. Такъ какъ вы занимаетесь законодательствомъ; то прежде, нежели начнете грозить намъ строгостію, просимъ васъ, постарайтесь напередъ убѣдить насъ и научить бытію Боговъ, посредствомъ достаточныхъ доводовъ; — также доказать, что они благи и не увлекаются никакими дарами противъ справедливости. Мы слышимъ сіе и подобное сему также отъ превосходныхъ поетовъ, ораторовъ, гадателей, жрецовъ, и отъ многихъ другихъ: но все ето не удерживаетъ насъ отъ несправедливыхъ дѣяній, а только заставляетъ по содѣланіи ихъ прибѣгать къ умилостивленіямъ. Законодателей же, какъ говорятъ о васъ, кроткихъ, нежестокихъ, просимъ сначала употребить противъ насъ убѣжденіе; хотябъ вы говорили не лучше другихъ о бытіи Боговъ, но только бы ближе къ истинѣ, и мы скоро послушаемся васъ. Но если мы иногда возразимъ, то постарайтесь намъ отвѣчать.
Кл. Почтенный, кажется, легко доказать истину того, что Богъ существуетъ.
Аѳ. Какимъ образомъ?
Кл. Вопервыхъ земля и солнце и всѣ свѣтила такъ прекрасно устроены, времена такъ прекрасно раздѣлены на годы и мѣсяцы, и къ тому согласіе всѣхъ Еллиновъ и варваровъ, кои вѣрятъ бытію Боговъ.
Аѳ. Боюсь за васъ, любезной, хотя никогда не скажу, что стыжусь. Боюсь, что сіи злые люди станутъ отвѣчать вамъ презрѣніемъ. Вы не знаете причины ихъ невѣрія, и думаете, что только отъ необузданности страстей и желаній стремятся они къ безбожной жизни.
Кл. А какаяжь другая сему причина?
Аѳ. Вы, какъ совершенно люди сторонніе, совсѣмъ не знаете ее; она для васъ вовсѣ чужда.
Кл. Но чтожь ты хочешь сказать?
Аѳ. Причина сія есть невѣжество почти неизцѣлимое, почитающее себя совершенною мудростію.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. У насъ есть сочиненія, которыхъ у васъ совсѣмъ нѣтъ, какъ говорятъ, по строгости правительства. Сіи сочиненія суть мѣрныя, стихотворныя, другія прозаическія. Древнѣйшія изъ нихъ говорятъ о Богахъ, какимъ образомъ они произошли, и какъ произошли чрезъ нихъ другія вещи. Послѣ начала скоро они представляютъ Ѳеогонію, какъ Боги обращались между собою. На древнихъ уже нечего взыскивать, полезны ль, или не полезны сіи творенія ихъ для читателей. Но изъ уваженія и къ чести прадѣдамъ я не стану хвалить пользу ихъ сочиненій; не скажу даже, что онѣ написаны правильно. Но оставимъ древнихъ, пусть другіе объ нихъ говорятъ, если ето Богамъ угодно. Мы должны жаловаться на сочиненія новѣйшихъ мудрецовъ, какъ на причину настоящихъ золъ; онѣ-то производятъ всю порчу. Если я или ты въ доказательство бытія Божія представимъ солнце, луну, звѣзды и землю, что они суть Боги, и божественны; то послѣдователи сихъ мудрецовъ скажутъ, что ето земля и камни, что они нимало не могутъ пещись о дѣлахъ человѣческихъ, и краснорѣчіемъ своимъ превратятъ ето въ достовѣрность.
Кл. Трудное слово ты сказалъ, почтенный, хотя оно только одно. Но если встрѣтятся многія подобныя слова, то будетъ еще труднѣе.
Аѳ. Чтожь мы должны сказать? Что намъ дѣлать? Оправдываться ли противъ возраженій сихъ людей нечестивыхъ, которые не принимаютъ законодательства, и говорятъ, будто мы худо дѣлаемъ, что законодательствуя, предлагаемъ о бытіи Божіемъ? Или оставя сей предметъ, обратимся опять къ законамъ, дабы предисловіе наше небыло продолжительнѣе самихъ законовъ. Ибо не краткое произошло бы слово, еслибъ мы, желающимъ нечествовать, захотѣли, съ одной стороны представить всѣ доказательства тому, о чемъ говорить намѣрены, съ другой стороны устрашить ихъ, и наконецъ произведя въ нихъ раскаяніе, продолжать законы.
Кл. Но, почтенный, въ столь короткое время мы такъ часто говорили, что въ настоящей нашей бесѣдѣ краткость никакъ не должно предпочитать многословію. Насъ, какъ говорится, ни кто не гонитъ. Смѣшно и худо показалось бы, еслибъ вмѣсто лучшаго мы избрали кратчайшее. Немаловажное дѣло убѣдительно доказать бытіе Боговъ, и то, что они благи и болѣе, нежели люди, любятъ правосудіе. Ето послужило бы лучшимъ и удачнѣйшимъ предисловіемъ ко всѣмъ законамъ. Итакъ безъ негодованія, безъ торопливости продолжимъ свою бесѣду самымъ достаточнымъ, удовлетворительнымъ образомъ, не отвергая никакихъ средствъ, кои могутъ служить подкрѣпленіемъ нашимъ словамъ.
Аѳ. Твои слова, кажется, возраждаютъ во мнѣ мое усердіе; ты такъ сильно требуешь. Я не могу не говорить. Но можноли, не сердясь, говорить о Богахъ, о бытіи ихъ? По необходимости огорчишься и возненавидишь тѣхъ, кои вынуждаютъ у насъ сіе слово. Люди, вѣрившіе священнымъ повѣствованіямъ, коимъ они внимали отъ дѣтства и еще съ матернимъ млекомъ отъ кормилицъ, коими въ пѣсенкахъ занимали ихъ и для забавы и для назиданія, кои слушали они при жертвоприношеніяхъ въ молитвѣ; люди привыкшіе къ такимъ же священнымъ зрѣлищамъ, совершеніе которыхъ такъ пріятно занимаетъ взоръ и слухъ юношества, видѣвшіе родителей своихъ съ пламеннымъ усердіемъ приносящихъ жертвы за себя и за нихъ и бесѣдовавшихъ съ Богами молитвою и прошеніями въ несомнѣнной вѣрѣ въ бытіе ихъ; люди, ежедневно бывшіе свидѣтелями, что Еллины и всѣ варвары при восхожденіи и захожденіи солнца и луны, въ нещастіяхъ, равно какъ и въ щастіи приносятъ мольбы и поклоненія Богамъ; приносятъ не потому, что ихъ нѣтъ, но чуждые всякаго сомнѣнія въ бытіи ихъ; сіи люди, презрѣвъ все сіе безъ всякой достаточной причины, по которой можно предполагать въ нихъ хотя малѣйшій умъ, теперь принуждаютъ насъ говорить то, что мы говоримъ: такихъ людей можноли хладнокровно вразумлять и учить познанію Боговъ, во первыхъ что они есть? — Но испытаемъ. Да не возобладаетъ неистовство и ими, ослѣпленными своею ненасытною страстію и нами, на нихъ негодующими. Безъ гнѣва обратимъ сію рѣчь къ симъ заблудившимъ умамъ; удержавъ свое негодованіе, будемъ говорить откровенно кому нибудь изъ таковыхъ: юноша ты еще молодъ: придетъ время и заставитъ тебя перемѣнить настоящія твои мнѣнія и принять противныя; дотолѣ не спѣши быть судьею дѣла важнѣйшаго. Важнѣе же всего, о чемъ ты теперь не думаешь, — имѣть справедливое понятіе о Богахъ и вести жизнь хорошую или нехорошую. Во первыхъ я тебѣ скажу объ нихъ одно нѣчто важное и ты вѣрно никогда не обличишь меня во лжи: не ты одинъ и не друзья твои первые начали имѣть о Богахъ такое мнѣніе; но во всякое время, въ большемъ или меньшемъ числѣ, люди бываютъ подвержены сей болѣзни. Я тебѣ скажу, что съ ними бываетъ. Еще ни одинъ изъ нихъ отъ юности возросшій во мнѣніи, что нѣтъ Боговъ, не остался постоянно до старости въ семъ заблужденіи. Другія два мнѣнія постояннѣе и то не у многихъ, но у нѣкоторыхъ: первое, что есть Боги, но что они не пекутся о дѣлахъ человѣческихъ; — и другое, что они пекутся, но легко могутъ преклоняться жертвами и молитвами. Повѣрь мнѣ, ожидай истиннаго мнѣнія о семъ, сколько тебѣ возможно имѣть его, и разсматривай, что справедливо и что несправедливо. Совѣтуйся съ другими, а болѣе съ законодателемъ; а между тѣмъ не дерзай нечествовать противъ Боговъ. Клиній, тебѣ, какъ законодателю принадлежитъ трудъ, научить, какъ должно думать о сихъ божественныхъ предметахъ.
Кл. Доселѣ, почтенный, все превосходно было сказано.
Аѳ. Правда, Мегиллъ и Клиній, мы не примѣтно напали на превосходное слово.
Кл. Скажи, какое.
Аѳ. Которое всѣ почитаютъ премудрѣйшимъ изъ всѣхъ словъ.
Кл. Но говори яснѣе.
Аѳ. Нѣкоторые говорятъ, что всѣ вещи настоящія, прошедшія и будущія, произходятъ или отъ природы, или отъ искуства, или отъ случая.
Кл. Точно хорошо сказано.
Аѳ. Мудрые люди и должны говорить справедливо. Послѣдуемъ за ними и разсмотримъ, какъ они о семъ думаютъ.
Кл. Конечно.
Аѳ. Кажется, говорятъ они, что величайшая и прекраснѣйшая часть дѣлъ совершается природою и случаемъ, а малѣйшая искуствомъ, которое, заимствуя отъ природы бытіе, съ важныхъ и первоначальныхъ твореній лѣпитъ и строитъ все малое, ничтожное, — что называется у насъ художествомъ.
Кл. Скажи, какимъ образомъ.
Аѳ. Скажу ето еще яснѣе: огонь, вода, земля и воздухъ произошли отъ природы и случаемъ, говорятъ они. Искуство въ нихъ не участвуетъ. Слѣдующія за симъ тѣла, какъ то земля, солнце, луна и звѣзды произошли отъ сихъ стихій совершенно бездушныхъ. Случайно носилась каждая стихія своею силою; случайно все сложилось по нѣкоему сродству, теплое съ холоднымъ, сухое съ влажнымъ, и мягкое съ грубымъ. И такъ какъ все произошло по необходимости, случайно изъ смѣшенія противныхъ: равнымъ образомъ произошли и небеса и все что на небѣ; отсюда составились всѣ формы, слѣдовательно и животныя и растѣнія; не по уму, не отъ Бога и не искуствомъ, говорятъ они, но природою и случаемъ. Художество же послѣ и послѣднее родилось изъ нихъ; — родилось смертнымъ, отъ смертныхъ же; родилось послѣднимъ съ нѣкоторымъ ученіемъ не безъ истины, коей оно есть только слабое подобіе. Таковы суть словесность, музыка и другія бѣдныя художества. Но если нѣкоторыя художества и производятъ что нибудь важное, то только потому, что отъ природы заимствовали всю силу, на примѣръ врачевство, земледѣліе, и гимнастика. Политика же, говорятъ они, заимствовала отъ природы малѣйшую часть, а большую отъ художества. Такимъ образомъ законодательство произходитъ не отъ природы, но отъ художества, коего положенія не могутъ быть истинными.
Кл. Какъ ето?
Аѳ. Добрый Клиній, они говорятъ, что Боги суть произведеніе художества; — что они не по природѣ существуютъ, но по законамъ; — что они у всякаго народа свои, различные, смотря по тому, какъ народы между собою условились въ законодательствѣ; — что прекрасное одно по природѣ, другое по закону; что справедливости по природѣ совсѣмъ нѣтъ, но въ разногласіяхъ люди различно между собою принимаютъ ее и всегда измѣняютъ; измѣненія, какія въ ней бываютъ сдѣланы, остаются на то время господствующими и произходятъ по законамъ, а не по природѣ; — все ето произходитъ, любезные, отъ мудрыхъ людей новѣйшихъ временъ, отъ прозаиковъ и поетовъ, полагающихъ величайшую справедливость въ перевѣсѣ, одерживаемомъ силою. Отъ сего поселяются въ нынѣшнемъ вѣкѣ беззаконныя мнѣнія, будто совсѣмъ нѣтъ Боговъ, коихъ законъ признавать предписываетъ; отселѣ возмущенія; ибо всѣ стремятся къ справедливости естественной, которая по истинѣ состоитъ въ томъ, чтобъ властвовать надъ другими, и не жить въ рабствѣ у другаго по закону.
Кл. Какое произнесъ ты слово, почтенный? Какую гибель показалъ, какъ вообще для государствъ, такъ и для частныхъ семействъ въ нынѣшнемъ свѣтѣ?
Аѳ. Ты говоришь истину, Клиній. И когда такъ устроено уже издревлѣ, то что остается дѣлать законодателю? Долженъ ли, ставъ посреди города, угрожать всѣмъ, что если не признаютъ, не примутъ тѣхъ Боговъ, какихъ предписываетъ имъ законъ; — то же говоря о прекрасномъ, о справедливомъ и о всемъ, что устремляетъ людей къ добродѣтели или пороку; — если не будутъ исполнять ихъ въ томъ смыслѣ, какъ повелѣваетъ законодатель, однимъ словомъ, если кто не покоряется законамъ: то одинъ да накажется смертію, другой ударами и заключеніемъ, иной безчестіемъ, тотъ всѣми родами бѣдности и изгнаніемъ? — А убѣжденія кротости онъ вовсѣ не долженъ присоединять къ издаваемымъ законамъ?
Кл. Никакимъ образомъ, почтенный. Но если есть хотя малое средство убѣждать въ столь важномъ предметѣ, то законодатель и посредственный никакъ не долженъ оставлять его: но, какъ говорится, онъ долженъ кричать во весь ротъ, — и словами содѣйствовать древней вѣрѣ, что есть Боги; долженъ, какъ ты теперь сказалъ, заступиться за законъ и искуство, что они произходятъ отъ природы и не меньше природы, ибо суть порожденіе ума; ты, кажется, всегда говоришь сообразно съ здравымъ смысломъ и я тебѣ вѣрю.
Аѳ. Великодушный Клиній! но легколи говорить къ народу и вмѣстить ту обширность, съ какою соединенъ столь важный предметъ?
Кл. А по чему же не такъ, почтенный? Мы не скучали продолжительною бесѣдою о пьянствѣ и музыкѣ: о Богѣ ли и о предметахъ божественныхъ теперь говорить устанемъ? А мудрость и богопочтеніе суть такая подпора законодательству, что съ помощію ихъ божественныхъ доказательствъ, законы могутъ вѣчно пребыть непоколебимыми. Не чего бояться, если даже сначала и скучно покажется слушать; кто трудно понимаетъ, тотъ долженъ чаще возвращаться къ началамъ и снова ихъ пересматривать. Если рѣчь и продолжительна, но полезна; то нѣтъ еще причины и даже нечестно, по моему мнѣнію, не служить ею къ пользѣ другихъ по возможности.
Мег. Прекрасно, кажется, говоритъ Клиній; не такъ ли, почтенный?
Аѳ. Да, Мегилъ! должно сдѣлать по словамъ его. Еслибъ не распространилось сіе зловредное ученіе, смѣло можно сказать, между всѣми; тогда излишнебъ было защищать, что Боги существуютъ: но теперь сіе необходимо. Когда важнѣйшіе законы испорчены людьми; то кто долженъ помочь имъ какъ не законодатель?
Кл. Конечно никто другой.
Аѳ. Но скажи мнѣ и ты, Клиній, какъ собесѣдникъ словъ моихъ: кажется люди сіи почитаютъ первою причиною всѣхъ вещей огонь, воздухъ, землю и воду, и называютъ ихъ природою; но къ чему тутъ, кажется? Они явно показываютъ сіе намъ въ своемъ словѣ.
Кл. Конечно.
Аѳ. Боже мой! какой источникъ грубѣйшаго заблужденія теперь открыли мы въ людяхъ, занимающихся естественными изслѣдованіями! смотри, разбирай совниманіемъ каждое слово: ибо весьма важно, если окажется, что они, занимаясь сами нечестивыми бесѣдами и внушая ихъ другимъ, принимаютъ слова не въ правильномъ, но превратномъ значеніи. — И я думаю, что они такъ дѣлаютъ.
Кл. Ты хорошо сказалъ; но постарайся доказать, когда они ето дѣлаютъ?
Аѳ. Для етого должно коснуться совсѣмъ постороннихъ словъ.
Кл. Не умедли, почтенный. Знаю, ты думаешь, что говорить сіе, значитъ простираться за предѣлы законодательства; но если другимъ образомъ никакъ нельзя согласиться въ бытіи Божіемъ, которое принимается законами; то и сіе сказать надлежитъ.
Аѳ. Я скажу, если должно, одно не обычное слово: первую причину бытія и разрушенія полагаютъ не первою, но послѣднею, сіи слова приводящія душу къ нечестію; а послѣднее онѣ принимаютъ первымъ. Такимъ образомъ произошло заблужденіе о бытіи Боговъ,
Кл. Не понимаю.
Аѳ. Кажется, любезный, сіи люди почти во всѣ не знаютъ, что есть душа, и какую она имѣетъ силу, а еще меньше знаютъ о прочихъ свойствахъ ея и произхожденіи, что она есть первая; произошла прежде всѣхъ тѣлъ, управляетъ измѣненіями и всѣмъ устройствомъ ихъ. И если такъ, если душа первѣе тѣла; то по необходимости и все сродное душѣ произошло прежде всего того, что относится къ тѣлу?
Кл. Необходимо такъ.
Аѳ. Слѣдовательно мнѣніе, стараніе, разумъ, художество и законъ произошли прежде всего грубаго и мягкаго, тяжелаго и легкаго. И первыя великія творенія и дѣянія принадлежатъ художеству; естественныя же вещи и природа (которую неправильно такъ называемъ) суть послѣднія и управляются художествомъ и разумомъ.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Не справедливо называютъ природу первоначальнымъ рожденіемъ. Если будетъ доказано, что не огонь и воздухъ, но душа произошла первая: то правильнѣе будетъ сказать совсѣмъ противнымъ образомъ, и притомъ сообразнѣе съ природою — что душа старѣе тѣла, а не иначе.
Кл. Весьма справедливо.
Аѳ. Итакъ обратимся опять къ своему предмету.
Кл. Какому?
Аѳ. Предостережемся всячески отъ обманчиваго слова, чтобъ не разувѣрилъ насъ стариковъ какой нибудь юноша, и потомъ, убѣжавъ, не оставилъ бы насъ въ посмѣяніи. Тогда скажутъ, что мы предпринимали весьма великое, а не успѣли и въ маломъ. Представьте себѣ, будто мы всѣ трое должны переходить чрезъ весьма быструю рѣку; что я, какъ младшій изъ васъ, и навыкшій въ великомъ плаваніи, сказалъ бы вамъ, что мнѣ прежде одному надлежитъ пуститься въ опасность, и оставя васъ въ покоѣ, испытать, можно ли чрезъ нее перейти и вамъ старикамъ, или нѣтъ. Еслибъ мнѣ показалось сіе возможнымъ, тогда я позвалъ и перевелъ бы васъ съ помощію своей опытности; но если рѣка не удобопроходима, то на меня пала бы вся опасность. Вы согласитесь, что я поступилъ бы правильно. И настоящее слово для васъ почти непостижимо и превышаетъ всѣ ваши силы. И такъ, чтобъ оно не повергло васъ въ недоумѣніе, если я стану предлагать вамъ его и вопрошать васъ не приготовившихся къ отвѣтамъ, чтобы не оставить васъ въ непріятнѣйшемъ и неприличномъ для васъ расположеніи духа; кажется, мнѣ, лучше такъ сдѣлать: между тѣмъ какъ вы будете спокойно слушать, я стану вопрошать самъ себя, и самъ себѣ буду также отвѣтствовать; такимъ образомъ окончу все слово, доколѣ докажется, что душа первѣе тѣла.
Кл. Кажется не льзя сдѣлать лучше. Дѣлай, какъ сказалъ.
Аѳ. Но если когда нибудь надлежитъ молить Бога, то теперь ето особенно нужно: надлежитъ со всѣмъ усердіемъ молить о помощи Его, чтобы доказать, что Онъ есть. Руководствуясь нѣкоторымъ твердымъ способомъ убѣжденія приступимъ къ дальнѣйшему слову. А тверже всего и безобманчивѣе вопрошать и отвѣтствовать въ доказываніи сей истины. Теперь вопроситъ кто нибудь: стоитъ ли все и не движется, или напротивъ? или иное движется, иное стоитъ? Я скажу: иное движется, иное стоитъ. На мѣстѣ ли какомъ стоитъ неподвижное и движется движущееся? Какъ же можетъ быть иначе? и притомъ одно совершаетъ свой путь около одного основанія, другое около многихъ. Ты говоришь, что заемлющее силу свою изъ средины, движется около одного основанія, какъ напримѣръ, движется окружность круговъ на одномъ мѣстѣ стоящихъ. Точно такъ. Мы знаемъ, что въ сей окружности движеніе, вмѣстѣ двигая и большой и меньшій кругъ, равно сообщается и меньшимъ и большимъ кругамъ, и слѣдовательно бываетъ меньше и больше. Сіе движеніе есть источникъ всего чудеснаго; оно вдругъ даетъ и большимъ и малымъ кругамъ, имъ соотвѣтственную быстроту и медленность, такъ что почти можно почесть его невѣроятнымъ. Весьма справедливо ты говоришь. Подъ движущимся около многихъ основаній, кажется, ты разумѣешь то, что, круговращаясь, безпрестанно переходитъ изъ одного мѣста на другое; и притомъ иногда обращается около одного центра, иногда чрезъ многіе; встрѣчаясь съ нимъ неподвижное разбивается и окружаетъ его, съ стремящимся съ противной стороны оно смѣшивается, дѣлается срединою его и срастается. И я съ етимъ согласенъ. Сросшееся умножается, раздѣляющееся уменьшается, но или такъ, что раздѣлившіяся части удерживаютъ каждая свою извѣстную силу, или вмѣстѣ съ силою та и другая часть уничтожаются. Рожденіе всего произходитъ подобнымъ образомъ. И ясно, что начало съ приращеніемъ переходитъ во второе состояніе, изъ сего въ слѣдующее, и прошедши три состоянія, получаетъ чувство къ ощущаемымъ предметамъ. Такимъ образомъ измѣняясь, превращаясь, все рождается и дѣйствительно сущимъ бываетъ, доколѣ остается неизмѣняемымъ. Переходящее въ другое свойство, умираетъ. Кажется мы начислили всѣ движенія почти въ ощутительныхъ видахъ, кромѣ двухъ?
Кл. Какихъ же?
Аѳ. Именно тѣхъ, къ коимъ клонится все наше разсужденіе.
Кл. Говори яснѣе.
Аѳ. Не о душѣ ли мы говорили?
Кл. Да, объ ней.
Аѳ. Итакъ пусть будетъ одно движеніе, которое можетъ двигать все другое, но само себя не двигаетъ; еще одно движеніе, которое всегда можетъ двигать и себя и другіе предмѣты, посредствомъ срощенія, и раздѣленія, возрастанія и уменьшенія, рожденія и разрушенія.
Кл. Пусть будетъ такъ.
Аѳ. Теперь то движеніе, которое безпрестанно движетъ другіе предметы, и само измѣняется другими предметами, мы положимъ девятымъ, а то которое движетъ и себя и другіе предметы, — движеніе, проявляющееся во всѣхъ дѣйствіяхъ, во всѣхъ обстоятельствахъ, которое справедливо называется измѣненіемъ, и пружиною всего, — сіе движеніе назовемъ десятымъ.
Кл. Хорошо.
Аѳ. Изъ сихъ десяти движеній, которое мы предпочтительно называемъ сильнѣйшимъ и дѣятельнѣйшимъ?
Кл. Несравненно предпочтительнѣе то, которое само себя двигаетъ, а другія уже за нимъ слѣдуютъ.
Аѳ. Хорошо. Слѣдовательно въ сказанномъ, поелику мы сказали неправильно, надобно сдѣлать одну или двѣ перемѣны.
Кл. Какія?
Аѳ. Десятое движеніе не на своемъ мѣстѣ поставлено.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Какъ первое по произхожденію и по силѣ; и второе за симъ, то, которое мы несправедливо назвали девятымъ.
Кл. Какъ ето?
Аѳ. Такъ. Если у насъ однимъ приводится въ движеніе другое, симъ третіе и такъ далѣе; то должно положить что нибудь за первую измѣняющую причину. Иначе какимъ образомъ то, что движется другимъ, можетъ быть первою причиною движенія? Ето невозможно. Но если что нибудь и само себя движетъ и передаетъ сіе движеніе другому, а сіе еще другому, и такимъ образомъ приводятся въ движеніе безчисленныя множества предметовъ; то началомъ сего движенія можетъ ли быть другое что, какъ не перемѣна само себя движущаго?
Кл. Прекрасно; должно согласиться съ етимъ.
Аѳ. Скажемъ еще одно и опять будемъ отвѣчать сами себѣ: въ первый разъ, когда произшедшее въ единое время было еще неподвижно, какъ нѣкоторые дерзаютъ говорить, какимъ движеніемъ изъ тѣхъ, о коихъ мы говорили, начало все двигаться?
Кл. Тѣмъ, которое само себя движетъ; ибо отъ другаго безъ предварительной причины не можетъ послѣдовать никакой перемѣны.
Аѳ. Итакъ сіе начало всѣхъ движеній, первое, которое произошло въ неподвижныхъ и въ движущихся предметахъ, которое само себя движетъ, мы назовемъ первѣйшею и сильнѣйшею причиною всѣхъ перемѣнъ. А второю то, которое измѣняется другимъ, и движетъ другіе предметы.
Кл. Ето истинно.
Аѳ. Теперь еще будемъ отвѣтствовать:
Кл. Что такое?
Аѳ. Если мы увидимъ сіе движеніе въ чемъ либо земляномъ, или водяномъ, или огненномъ, въ отдѣльномъ или въ смѣшенномъ; то какъ мы назовемъ ето состояніе?
Кл. Ты вѣрно спрашиваешь меня, жизнію ли я называю то, что само собою движется?
Аѳ. Точно.
Кл. Да, я называю ето жизнію.
Аѳ. Но примѣтивъ въ чемъ либо душу, не назовемъ ли и етого также жизнію?
Кл. Не иначе.
Аѳ. Вникни еще ради Бога: не во всякой ли вещи мы замѣчаемъ три отношенія?
Кл. Какія?
Аѳ. Первое, сущность ея; второе, мысль, или понятіе о ея сущности; третье, ея названіе; и о всякомъ существѣ предлежатъ два вопроса.
Кл. Какъ два?
Аѳ. Иногда предлагается напередъ слово, и отыскивается его значеніе. Иногда напередъ представляется значеніе, и отыскивается названіе. Теперь еще скажите....
Кл. Что такое?
Аѳ. Названіе, представляя по сему раздѣленію двѣ стороны, есть четное; значеніе также число, раздѣленное на двѣ равныя части.
Кл. Истинно.
Аѳ. Я говорю, не къ одному ли мы приходимъ, не одно ли скажемъ, если предложивши мысль, предлагаемъ и названіе, или къ названію прилагаемъ и мысль? И потому называемъ сіе четнымъ числомъ, раздѣленнымъ на два: на имя и мысль
Кл. Совершенно справедливо.
Аѳ. Теперь душа есть названіе; какое же значеніе ея? Имѣемъ ли мы другое, кромѣ того, которое сказали? То есть движеніе, которое можетъ само себя двигать?
Кл. Ты говоришь, что значеніе двигаться самому собой имѣетъ туже сущность, какую заключаетъ въ себѣ названіе, душа — названіе, которое мы всѣ употребляемъ?
Аѳ. Я говорю ето. И если ето такъ, то еще ли искать доказательствъ, что душа есть первое рожденіе и движеніе всего, что есть, что было, что будетъ, и всего, что противно сему? Ибо уже ясно, что она есть причина всякой перемѣны и всякаго движенія.
Кл. Какихъ болѣе искать доказательствъ? Весьма удовлетворительно доказано, что душа есть первѣе всего, и начало движенія.
Аѳ. Но движеніе, происходящее въ чемъ нибудь отъ другаго чего либо, и само себя ни мало не двигающее, — сіе второе движеніе, или какимъ бы ни положили его, не есть ли дѣйствительно измѣненіе бездушнаго тѣла?
Кл. Справедливо.
Аѳ. И такъ правильно, въ собственномъ значеніи и совершенно удовлетворительно мы назвали душу старѣе тѣла, а тѣло вторымъ, находящимся подъ управленіемъ души, коего свойство и природа состоятъ въ томъ, чтобы быть управляемымъ.
Кл. Весьма справедливо.
Аѳ. Припомнимъ то, въ чемъ мы прежде согласились, что если душа старѣе тѣла, то и свойства и дѣйствія душевныя старѣе и превосходнѣе свойствъ и дѣйствій тѣлесныхъ.
Кл. Совершенно такъ. Я очень помню.
Аѳ. Слѣдовательно душевныя расположенія, нравы, желанія, разсужденія, истинныя мнѣнія, старанія и память прошедшаго произошли прежде долготы, плоскости и глубины тѣла, равно какъ и душа прежде самаго тѣла?
Кл. Необходимо.
Аѳ. Послѣ сего необходимо также согласиться, что душа есть причина всего добраго, прекраснаго, равно худаго, постыднаго, справедливаго и несправедливаго и всѣхъ противоположностей? Ибо мы положили ее причиною всего.
Кл. Не иначе.
Аѳ. Не необходимо ли также сказать, что душа управляющая и живущая во всемъ движущемся, также правитъ и небесами?
Кл. Конечно.
Аѳ. Одна, — или многія?
Мег. Многія; — я за васъ отвѣчаю.
Аѳ. Но меньше двухъ не льзя положить: одной благодѣтельной и другой могущей дѣлать все противное.
Кл. Очень справедливо ты сказалъ.
Аѳ. Правитъ же душа всѣмъ на небѣ, на земли и на морѣ посредствомъ своихъ движеній, коихъ имена суть: желаніе, прозорливость, стараніе, совѣтъ, мнѣніе, мнѣніе же справедливое или ложное, которое она производитъ, радуясь или огорчаясь, съ смѣлостію или съ робостію, въ ненависти или въ любви; правитъ посредствомъ сродныхъ ей первоначальныхъ движеній, коими возбуждаются второстепенныя движенія тѣлъ, приводящія все къ возрастанію или къ разрушенію, къ раздѣленію или къ совокупленію; производящія теплоту и холодъ, тяготѣніе и легкость, жесткость и мягкость, бѣлое и черное, сладкое и горькое: всѣмъ симъ располагаетъ душа; — какъ умъ божественный, какъ Богъ, она все ведетъ къ правильности и къ щастію. Но соединясь съ безуміемъ, она же строитъ все противное сему. Согласимся ли мы въ етомъ? Или еще сомнѣваетесь, не другимъ ли образомъ ето бываетъ?
Кл. Никакъ не сомнѣваемся.
Аѳ. Но ета душа, которая владѣетъ небомъ, землею и всѣмъ обращеніемъ, есть ли разумная и добродѣтели исполненная? Или неимѣющая ни того, ни другаго? Угодно ли вамъ на сіе такъ отвѣчать....
Кл. Какъ?
Аѳ. Если мы скажемъ, что все обращеніе, всѣ пути неба и тѣлъ небесныхъ имѣютъ одинакое свойство съ движеніемъ, круговращеніемъ и связію ума; то очевидно должно назвать совершеннѣйшею ту душу, которая промышляетъ о всемъ мірѣ и ведетъ его симъ путемъ.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Но если міръ идетъ нестройно и съ разумомъ несообразно, то управляетъ имъ злая душа?
Кл. И ето справедливо.
Аѳ. Какое же свойство имѣетъ движеніе разума? На етотъ вопросъ, друзья, трудно отвѣчать правильно. Почему я долженъ самъ сдѣлать сей отвѣтъ.
Кл. Хорошо.
Аѳ. Если мы прямо будемъ смотрѣть на солнце, то полдень обратимъ для себя въ темную ночь; таковъ и отвѣтъ нашъ будетъ, если мы думаемъ, что смертными очами можно видѣть и совершенно познать верховный умъ. Несравненно безопаснѣе смотрѣть на него въ отраженіи.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Если умъ подобенъ движенію; то возмемъ подобіе десяти движеній. Я вмѣстѣ съ вами приведу ихъ на память и сдѣлаю общими силами отвѣтъ.
Кл. Ето лучше всего.
Аѳ. Итакъ припомнимъ себѣ, какъ мы положили, что всѣ вещи или движутся или пребываютъ неподвижны.
Кл. Истинно.
Аѳ. Что одни изъ движущихся тѣлъ двигаются на одномъ мѣстѣ, другія безпрестанно перемѣняютъ его.
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Сіи движенія, безпрестанно въ одномъ вращающіяся, необходимо должны двигаться около чего нибудь средняго, наподобіе круговъ, расходящихся отъ центра; и вотъ самое близкое подобіе обращенію и дѣйствію разума.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Говоря, что умъ и движеніе, въ самомъ себѣ вращающееся на подобіе центральнаго обращенія круга, обращаются оба по однимъ законамъ, одинакимъ образомъ и въ одномъ, около одного и къ одной цѣли, въ одномъ смыслѣ и порядкѣ, кажется, мы не худые творцы прекрасныхъ подобій.
Кл. Очень справедливо.
Аѳ. Но движеніе всегда неровное, не по однимъ законамъ, не въ одномъ, не около одного, не къ одной цѣли стремящееся, безъ стройности, безъ порядка и безъ всякаго смысла не сродно ли со всякимъ безуміемъ?
Кл. Истинно такъ.
Аѳ. Теперь не трудно сказать утвердительно, что душа всѣмъ управляетъ и слѣдовательно должно согласиться, что и обращеніемъ небесъ управляетъ промышляющая и устрояющая душа, или совершеннѣйшая или напротивъ.
Кл. Но, почтенный, послѣ того, что уже сказано, нечестиво не сказать, что движетъ небесами или одна душа, украшенная всѣми совершенствами или многія таковыя.
Аѳ. Ты превосходно, Клиній, вникнулъ въ силу словъ; послушай и еще.
Кл. Что еще?
Аѳ. Если душа правитъ всѣмъ, и солнцемъ и луною, и прочими свѣтилами; то не правитъ ли она и порознь — каждымъ изъ нихъ?
Кл. Такъ.
Аѳ. И такъ объ одномъ скажемъ то, что относилось бы и ко всѣмъ свѣтиламъ.
Кл. Чтожь ето одно?
Аѳ. Всякой человѣкъ видитъ тѣло солнца, а души его никто не видитъ. Равно никто ни видитъ души никакаго животнаго, ни живущаго ни умершаго. Но есть великая надежда, что сей родъ непостижимый для чувствъ телѣсныхъ, удобопостижимъ для ума. Посредствомъ ума и размышленія мы можемъ постигать сей предметъ.
Кл. Какъ ето?
Аѳ. Если солнцемъ правитъ душа, то мы не ошибемся, если скажемъ, что она совершаетъ изъ трехъ что либо одно.
Кл. Что же именно?
Аѳ. Что или она находясь внутри сего свѣтящагося тѣла, оттолѣ все устрояетъ, равно какъ въ насъ живущая душа дѣйствуетъ въ насъ; или доставляя ему откуда либо извнѣ вещество огненное или воздушное, какъ нѣкоторые утверждаютъ, приражаетъ силою своею тѣло къ тѣлу; или въ третьихъ, что она сама безтѣлесная правитъ посредствомъ нѣкоей непостижимой, чудесной силы.
Кл. Истинно.
Аѳ. Душа необходимо только посредствомъ сихъ дѣйствій всѣмъ управляетъ. И такую душу, на колесницѣ ли она выводитъ намъ съ солнцемъ свѣтъ, извнѣли, или другимъ какимъ образомъ, — всякой человѣкъ долженъ почитать Божественною; не правда ли?
Кл. Конечно, если кто не впалъ въ глубочайшее невѣжество.
Аѳ. Что скажемъ мы о всѣхъ свѣтилахъ, о лунѣ, о годахъ, мѣсяцахъ и всѣхъ временахъ, какъ не то же слово, что душа или души — причина всего етого, украшены всѣми доблестями; что мы назовемъ ихъ божествами, въ тѣлахъ ли онѣ живутъ, какъ животныя, и украшаютъ все небо, или какъ бы то ни было. И кто соглашается на сіе, тотъ станетъ ли отрицать, что все исполнено Божества?
Кл. Нѣтъ ни одного, почтенный, столь безумнаго.
Аѳ. Итакъ, Мегиллъ и Клиній, мы исполнили свое слово, назначивъ прежде условія для того, кто не признаетъ Бога.
Кл. Какія условія мы назначили?
Аѳ. Или научить насъ, что мы полагая душу первою причиною всего, ошибаемся въ прочихъ словахъ, которыя за тѣмъ у насъ слѣдовали; или, если онъ не можетъ говорить лучше насъ, повѣрить намъ, и въ продолженіи жизни своей признавать Боговъ. Разсмотримъ, достаточно ли мы не признающимъ Бога доказали бытіе Его или еще недостаточно.
Кл. Тутъ больше не остается ничего сказать.
Аѳ. Такъ сія рѣчь кончена. Теперь поговоримъ съ тѣмъ, кто признаетъ Боговъ, но думаетъ, что они не пекутся о дѣлахъ человѣческихъ. Доблестный юноша, скажемъ ему, ты признаешь Боговъ, потому что нѣкоторое сродство съ божественною природою и врожденное чувство заставляетъ тебя почитать и признавать ихъ: но успѣхи злыхъ и несправедливыхъ людей какъ въ частной, такъ и въ общественной жизни, кои хотя не приводятъ ихъ къ прямому щастію, но почитаются благами во мнѣніи народа, и прославляются музами и всеобщею молвою, — сіи успѣхи ведутъ тебя къ нечестію. Или ты смущаешься, видя, что злодѣи состарѣваясь и сыны сыновъ своихъ оставляютъ въ величайшихъ почестяхъ; слыша или бывши самовидцемъ величайшихъ злодѣяній, ты видишь, что посредствомъ ихъ люди взошли на престолы и достигли величайшихъ почестей; за все сіе, кажется, по сродству своему съ Богами ты не хотѣлъ бы порицать ихъ, какъ виновниковъ сего: но водимый нѣкоторымъ безуміемъ, и не желая враждовать противъ нихъ, наконецъ ты ввергся въ новое заблужденіе, что хотя и признаешь ихъ, но думаешь, что они презираютъ и не пекутся о дѣлахъ человѣческихъ. Дабы сіе мнѣніе не ввергло тебя еще въ большее нечестіе, посмотримъ, не можемъ ли его изгнать изъ мыслей твоихъ, прибавивъ нѣсколько словъ къ тому, что мы теперь сказали для не признающихъ бытія Боговъ. Вы, же Клиній и Мегиллъ, возмите на себя трудъ какъ и прежде — отвѣчать вмѣсто юноши. Если встрѣтится затрудненіе, то я васъ переведу чрезъ рѣку.
Кл. Справедливо ты говоришь: такъ и дѣлай, а мы по возможности постараемся исполнить по словамъ твоимъ.
Аѳ. Не трудно будетъ также показать, что Боги не менѣе пекутся о малыхъ вещахъ, какъ и о великихъ. Я слышалъ гдѣ-то, и помню нашъ разговоръ, что они какъ совершенные во всѣхъ добродѣтеляхъ, имѣютъ особенное свойство промышлять о всемъ.
Кл. И я ето очень помню.
Аѳ. Теперь вообще разсмотримъ, за какую добродѣтель мы называемъ ихъ благими. Владѣть мудростію и разумомъ мы называемъ добродѣтелію, а противное порокомъ?
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Но добродѣтелью также называемъ мужество а малодушіе порокомъ?
Кл. Справедливо.
Аѳ. И при томъ одно изъ сихъ называемъ прекраснымъ, другое постыднымъ.
Кл. Необходимо.
Аѳ. И если есть для насъ маловажныя вещи изъ тѣхъ, кои намъ доставляютъ пользу; то для Боговъ мы ничего не можемъ назвать ни высокимъ, ни маловажнымъ.
Кл. И въ етомъ всякой согласится.
Аѳ. Но нерадѣніе, лѣность и роскошь назовемъ ли мы добродѣтелію души или нѣтъ?
Кл. Какъ ето можно?
Аѳ. Но противнымъ?
Кл. Да.
Аѳ. Слѣдовательно противное етому назовемъ противнымъ образомъ.
Кл. Да.
Аѳ. Слѣдовательно нерадивый, лѣнивый, роскошный, котораго поетъ сравниваетъ съ трутнемъ, таковъ и въ нашихъ глазахъ?
Кл. Весьма справедливо.
Аѳ. Итакъ Богу не льзя приписать такого нрава, который Ему самому ненавистенъ; и никому не позволительно такое богохульство.
Кл. Нѣтъ! какъ возможно?
Аѳ. Говоря о комъ нибудь, кто болѣе другаго долженъ дѣйствовать и оказывать попеченіе, что умъ его занимается только высокими предметами и пренебрегаетъ всѣ маловажные, можемъ ли дѣлать похвалу сію, не впадая въ нелѣпость? Разсмотримъ, не по двумъ ли причинамъ можетъ такъ дѣйствовать Богъ или человѣкъ?
Кл. По какимъ же?
Аѳ. Или онъ думаетъ, что пренебрегая маловажные предметы, не производитъ чрезъ сіе никакой перемѣны въ цѣломъ; или даже ко вреду цѣлаго онъ не радитъ по лѣности и по роскоши. Или нерадѣніе сіе произходитъ отъ чего другаго? Ибо то не есть нерадѣніе, если кто не брежетъ какъ о большихъ, такъ и о малыхъ предметахъ, потому, что невозможно пещись обо всемъ; въ такомъ случаѣ и могущественный Богъ и худой кто нибудь равно немощны и безсильны.
Кл. Какъ можно?
Аѳ. Итакъ намъ троимъ пусть отвѣтствуютъ сіи двое, кои оба признаютъ бытіе Боговъ, но одинъ полагаетъ ихъ удобопреклонными, а другой пренебрегающими маловажныя вещи: во первыхъ вы оба говорите, что Боги все знаютъ, видятъ и слышатъ, что отъ нихъ ничто укрыться не можетъ, что только подлежитъ чувствамъ или познанію. Согласны ли въ етомъ, или нѣтъ?
Кл. Такъ.
Аѳ. И что они все могутъ, что только возможно для смертныхъ и безсмертныхъ.
Кл. Какимъ образомъ не согласимся и въ етомъ?
Аѳ. И притомъ всѣ мы пятеро назвали ихъ преблагими и совершенными.
Кл. Очень.
Аѳ. Но если они таковы, какими мы ихъ признали, то должно также согласиться, что они отнюдь ничего не могутъ дѣлать по лѣности и по роскоши. Ибо праздность есть дочь робости и малодушія. Лѣность же дочь праздности и роскоши.
Кл. Весьма справедливо ты говоришь.
Аѳ. Изъ Боговъ никто не предается ни праздности ни лѣности; ибо ни въ комъ изъ нихъ нѣтъ робости и малодушія.
Кл. Весьма справедливо.
Аѳ. Если они не радятъ о маловажныхъ и ничтожныхъ частяхъ въ цѣломъ; то остается, что они дѣлаютъ сіе, или зная, что сіи части не заслуживаютъ никакого старанія, или въ противномъ убѣжденіи?
Кл. Не иначе.
Аѳ. И такъ не уже ли ты говоришь, почтенный, что они по незнанію, вмѣсто должнаго старанія, не радятъ; или хотя и знаютъ, что должно дѣлать, но поступаютъ какъ нерадивѣйшіе изъ людей, кои даже сами видя, что должно дѣлать лучше того, нежели какъ они дѣлаютъ, уступаютъ влеченію удовольствія или горести и ничего не дѣлаютъ?
Кл. Какъ ето возможно?
Аѳ. Но человѣкъ также причастенъ духовной природѣ, и одинъ изъ всѣхъ животныхъ питаетъ къ Божеству столь глубокое почтеніе.
Кл. Кажется такъ.
Аѳ. Но Божія стязанія суть всѣ смертные и животныя; и Божіи суть всѣ небеса.
Кл. И не инаго кого.
Аѳ. Пусть скажутъ, что ето или маловажно или велико для Боговъ; какъ существамъ попечительнѣйшимъ и преблагимъ не свойственно имъ не радѣть о насъ, о своемъ стяжаніи. При томъ разсмотримъ и сіе —
Кл. Что такое?
Аѳ. Чувства и сила не въ противоположномъ ли отношеніи находятся къ легкости и трудности?
Кл. Какъ ето?
Аѳ. Видѣть или слышать малое труднѣе, нежели великое: но нести, держать и соблюдать малое и немногое гораздо легче, нежели великое.
Кл. Нѣтъ сравненія.
Аѳ. Но если врачь, хочетъ и можетъ врачевать что нибудь цѣлое и притомъ о великихъ частяхъ печется, частички же и мѣлочи оставляетъ безъ вниманія; то хорошо ли у него пойдетъ цѣлое?
Кл. Ни коимъ образомъ.
Аѳ. Равно безъ малаго и немногаго ничего не можетъ быть великаго и многаго, ни у кормчихъ, ни у полководцевъ, ни у градоправителей, ни у кого другаго. Каменщики говорятъ, что безъ маленькихъ камней не могутъ твердо лежать большіе.
Кл. И какъ возможно?
Аѳ. И такъ не подумаемъ, что Богъ въ чемъ либо хуже смертныхъ художниковъ. Послѣдніе въ работахъ своихъ чѣмъ сами превосходнѣе, тѣмъ съ большею точностію, съ большимъ совершенствомъ, съ одинакимъ искуствомъ отдѣлываютъ какъ малое, такъ и великое; а Богъ премудрѣйшій, имѣющій волю и могущество промышлять, совсѣмъ не занимается вещами малыми, какъ существо праздное и всякихъ трудовъ убѣгающее; Онъ оставляя легкое, объемлетъ только великое.
Кл. Такаго мнѣнія о богахъ, почтенный, мы не примемъ. Оно нечестиво и не истинно.
Аѳ. Кажется, мы довольно сказали обвиняющему Боговъ въ безпечности.
Кл. Да.
Аѳ. Убѣждаясь нашими словами, онъ признается въ своей несправедливости. Еще нѣсколько словъ не излишни къ совершенному его убѣжденію.
Кл. Какихъ же нѣсколько словъ, добрый Аѳинянинъ?
Аѳ. Убѣдимъ юношу, что промышляющій о всемъ строитъ все къ пользѣ и къ совершенству цѣлаго, и каждая частица дѣйствіемъ или страданіемъ своимъ по возможности стремится къ сей общей цѣли. Есть и правители, раздѣляющіе всякому до самомалѣйшаго существа сродное ему дѣйствіе и страданіе, которые совершаютъ сіе раздѣленіе съ величайшею точностію: и твоя частица, хотя самомалѣйшая, также всегда устремлена къ цѣлому. Ты конечно не зналъ, что всякое рожденіе произходитъ для цѣлаго, и что блаженнѣйшая сущность, наполняющая жизнь цѣлаго, не для тебя существуетъ: но ты для ней. Всякой врачь и всякой искусный художникъ все строитъ для цѣлаго, для пользы общей, дѣлаетъ не цѣлое для частей, но части для цѣлаго. Но ты ропщешь, не зная, какимъ образомъ твоя судьба относится къ общему, и какъ она можетъ быть полезнѣе для тебя самаго по законамъ общаго рожденія. Поелику же душа, переходя то въ одно тѣло, то въ другое, и за себя, и за другихъ испытываетъ различныя перемѣны; то властителю судебъ остается только лучшіе нравы переселять въ лучшее мѣсто, а худшіе, въ худшее, дабы всякая душа по достоинству имѣла приличной себѣ удѣлъ.
Кл. Какимъ образомъ, ты говоришь?
Аѳ. Я говорю, думая, что управленіе легко для Боговъ. Еслибъ кто въ работѣ своей сообразуясь только съ цѣлымъ, безпрестанно измѣнялъ всѣ виды, изъ огня дѣлая воду, и производилъ изъ одного многое, а изъ многаго единое, посредствомъ перваго, втораго и третьяго рожденія; тогда бы произошли неизчислимыя измѣненія въ цѣломъ устройствѣ. Но Верховный промыслъ управляетъ съ удивительною легкостію.
Кл. Какимъ же образомъ?
Аѳ. Вотъ какъ. Царь нашъ видѣлъ, что всѣ наши поступки зависятъ отъ души, и что въ нихъ находится или великая добродѣтель или порочность; видѣлъ также, что душа и тѣло хотя не вѣчны, какъ Боги; но не должны уничтожаться; ибо по уничтоженіи того и другаго и рожденіе животныхъ было бы не возможно; видѣлъ, что доброта душевная всегда полезна, а злость вредна; и видя все сіе, онъ умыслилъ, всякой частицѣ всемірной души назначить свое мѣсто, и чрезъ то легчайшимъ и лучшимъ образомъ содѣлать навсегда добродѣтель торжествующею, а злость побѣжденною. Для сего онъ устроилъ, что всякая душа занимаетъ такое жилище и такое мѣсто, какою она сама бываетъ, и предоставилъ волѣ каждаго изъ насъ причину своего рожденія, каково бы оно ни было. Какъ кто самъ захочетъ, и каковъ кто въ душѣ своей; въ такомъ мѣстѣ, и такимъ всегда живетъ каждый изъ насъ.
Кл. И достойно.
Аѳ. Итакъ все измѣняется, что только причастно души, и въ самомъ себѣ заключаетъ причину своего измѣненія. Здѣсь, кажется, владычествуютъ неизмѣняемая судьба, порядокъ и законъ. Тѣ, которые не много измѣнили свою природу, идутъ въ изгнаніе не далеко отъ мѣста своего рожденія. Несправедливые и далѣе уклонившіеся отъ своей природы, низпадаютъ въ глубину, въ мѣста преисподнія, адомъ и другими страшными именами называемыя, которыя они и въ сей жизни со страхомъ воспоминаютъ, видятъ во снѣ, и отъ мученій коихъ, выходя изъ тѣла, не освобождаются. Если душа болѣе измѣнилась въ порокѣ, нежели въ добродѣтели и укрѣпившись собственнымъ своимъ желаніемъ и сообществомъ, вознеслась къ божественной доблести; то она перемѣняетъ и мѣсто на святое, переселяется въ лучшій міръ, между тѣмъ какъ порочные въ другомъ мѣстѣ получаютъ достойную участь. Таковъ судъ безсмертныхъ Боговъ, небожителей, о юноша думающій, что Боги тебя оставили. Если душа твоя развратна, то она пойдетъ въ общество душъ преступнѣйшихъ; если она исправилась, то соединится съ душами святыми, и какъ въ жизни, такъ и во всякомъ родѣ смерти будетъ терпѣть и дѣйствовать, какъ не обходимо бываетъ подобнымъ съ подобными. Сего суда Божія ни ты не избѣгнешь, ни кто другой симъ не похвалится. Боги съ особенною строгостію установили его; опасно подвергнуться ему. Онъ вездѣ слѣдитъ за тобою. Какъ бы ты ни былъ малъ, и хотя бы сокрылся въ глубинѣ земной; какъ бы ты ни былъ высокъ и хотя бы на небо возлетѣлъ: воздать должное наказаніе и тамъ во адѣ, или даже еслибъ ты переселился въ мрачнѣйшія мѣста. По сему же слову суди и о тѣхъ, кои святотатствомъ и другими злодѣяніями изъ малыхъ содѣлались великими; кои, какъ ты думалъ, вмѣсто бѣдственной ведутъ жизнь блаженнѣйшую, и въ дѣлахъ которыхъ какъ въ зеркалѣ, кажется, ты читалъ безпечность и нерадѣніе Боговъ. Ты еще не знаешь конца, къ чему ето все клонится, и думаешь, дерзновеный юноша, что можно обойтися безъ сего знанія. Но безъ него ты никогда не поймешь назначенія своей жизни; не поймешь, ведетъ ли она тебя къ щастію, или къ нещастію. Богъ къ тебѣ будетъ еще милостивъ, если Клиній и весь нашъ совѣтъ успѣемъ убѣдить тебя, что ты самъ не понимаешь того, что говоришь о Божествѣ. Если мало тебѣ сихъ убѣжденій, то мы скажемъ и третье слово; внимай, если имѣешь сколько нибудь разума. Что Богъ есть и печется о человѣкѣ, кажется, не совсѣмъ худо доказано. Но будто Боги для неправедныхъ удобоумолимы, и принимаютъ дары; сего никакъ допустить не можно; ето всякимъ образомъ требуетъ опроверженія.
Кл. Превосходно сказано. Сдѣлаемъ, какъ говоришь.
Аѳ. Скажи ради самихъ Боговъ, пусть они удобоумолимы; но какимъ образомъ они могутъ быть таковыми? Кто они и какаго свойства? Необходимо они суть правители, столь совершенно правящіе вселенною?
Кл. Такъ.
Аѳ. Но какимъ правителямъ они подобны? Гдѣ сіи люди, которымъ бы можно уподобить всесовершеннѣйшихъ? Возницы ли ето, состязующіеся въ быстротѣ колесницъ, или мореходцы, управляющіе плаваніемъ кораблей? Подобны ли они вождямъ безчисленныхъ войскъ? Или врачамъ, отвращающимъ отъ тѣла войну болѣзней, или земледѣльцамъ, со страхомъ ожидающимъ вредной поры для всходу посѣва, или пастырямъ стадъ? Ибо мы уже согласились, что вселенная преисполнена всѣхъ благъ, но преисполнена также и золъ, числомъ непреодолѣвающихъ; отселѣ происходитъ война вѣчная, нескончаемая, требующая всей божественной бдительности. Намъ спобораютъ Боги и духи; мы ихъ стяжаніе. Убиваютъ же насъ несправедливость и насильство съ безуміемъ, а спасаютъ правосудіе и скромность съ мудростію, живущія въ духовныхъ силахъ Божества, кои проявляются нѣсколько и въ насъ. Но живущія на землѣ души чаще увлекаются несправедливымъ корыстолюбіемъ, какъ животныя пресмыкаются предъ стражами своими, псами или пастырями, или предъ могущественнѣйшими властителями, убѣждаютъ ихъ льстивыми словами и низкими прошеніями, каковы бываютъ прошенія и молитвы злыхъ, — чтобъ имъ безъ наказанія было позволено дѣлать корысти между людьми. Сіе корыстолюбіе въ частныхъ плотскихъ людяхъ есть такая же болѣзнь, какъ во временахъ года зараза, и какъ въ государствахъ и въ народахъ, подъ другимъ названіемъ, несправедливость.
Кл. Совершенно такъ.
Аѳ. Таковы же необходимо слова и тѣхъ, кои говорятъ, что Боги прощаютъ несправедливымъ людямъ и злодѣямъ, если кто приноситъ имъ въ жертву часть отъ неправедной добычи; все равно, еслибъ волки удѣляли псамъ нѣсколько отъ хищенія своего, и сіи стражи, укрощенные дарами ихъ, позволилибъ имъ расхищать стадо. Не то же ли говорятъ, называющіе Боговъ удобоумолимыми къ преступленіямъ?
Кл. Точно то же.
Аѳ. И такъ не смѣшно ли уподоблять хранителей — Боговъ кому либо изъ тѣхъ, о коихъ мы теперь говорили? Или кораблеправителямъ, кои, прельстясь возліяніями вина и куреніями жертвъ, потопляютъ и корабль и мореплавателей?
Кл. Какъ можно?
Аѳ. Или возницамъ, состязующимся въ быстротѣ колесницъ, кои, подкупленные дарами, уступаютъ побѣду другимъ?
Кл. Разительное подобіе ты представляешь въ словахъ сихъ.
Аѳ. Или военачальникамъ, или врачамъ и землѣдельцамъ или пастырямъ или псамъ, волками обольщаемымъ?
Кл. Довольно. Возможно ли ето?
Аѳ. Но Боги для насъ не величайшіе ли стражи, и стражи всего важнѣйшаго?
Кл. Безъ всякаго сравненія.
Аѳ. И сохраняющихъ совершеннѣйшимъ образомъ вселенную, существа, отличающіяся болѣе всѣхъ неусыпною бдительностію, мы дерзаемъ ставить ниже псовъ, и людей, кои за дары, безчестно предлагаемые отъ людей несправедливыхъ, никогда не измѣнятъ справедливости?
Кл. Какъ можно? Ужасно слышать самое слово сіе. — Имѣющій, такое мнѣніе человѣкъ по справедливости можетъ назваться преступнѣйшимъ, нечестивѣйшимъ изъ всѣхъ злодѣевъ.
Аѳ. Теперь, кажется, довольно доказаны три истины, которыя мы себѣ предположили, что Боги существуютъ, что они пекутся о насъ, и что противъ справедливости ничѣмъ не умолимы.
Кл. И мы всѣ съ тобою согласны.
Аѳ. Иное сказано слишкомъ сильно по негодованію къ злымъ людямъ. Наша ревность противъ нихъ, добрый Клиній, устремлена на тотъ конецъ, дабы сіи заблудшіе, почитая справедливость на своей сторонѣ, не присвоили себѣ власти въ самыхъ дѣлахъ своихъ показывать то, что они думаютъ о Богахъ. Отселѣ наше рвеніе сказать сильнѣе. Если мы успѣли убѣдить нѣкоторыхъ, возненавидѣть свой образъ мыслей и возлюбить противной ему; то предисловіе наше къ законамъ о нечестіи сказано не напрасно.
Кл. Есть надежда; но во всякомъ случаѣ сей родъ слова не послужитъ упрекомъ для законодателя.
Аѳ. Послѣ сего предисловія слѣдуетъ, какъ бы истолкователь законовъ, слово предъявляющее всѣмъ нечестивымъ перемѣнить свои нравы на благочестивые. Непокоряющимся да будетъ сей законъ о нечестіи: Если кто нечествуетъ словомъ или дѣломъ; то первый свидѣтель удерживаетъ его, представя о семъ правителямъ. Первыя власти, узнавшія о семъ дѣлѣ, по законамъ должны отнестись къ опредѣленному для сего судилищу. Начальство, которое, услышавъ, оставитъ сіе безъ вниманія, само подвергается суду отъ того, кто пожелаетъ вступиться за законы; и судилище каждому обвиненному въ нечестіи опредѣляетъ наказаніе. Заключеніе въ темницу есть общее для всѣхъ преступниковъ. Три темницы находятся въ городѣ: одна общая у площади для вѣрности подсудимаго; одна подлѣ собранія, въ ночи имѣющихъ свои засѣданія, и называется смирительною, усовѣстительною; одна во глубинѣ страны въ мѣстѣ пустынномъ и дикомъ, которой имя соотвѣтствовало бы строгости наказанія. Въ нечестіи обвиняются по тремъ причинамъ, о коихъ мы прежде говорили. И поелику каждая изъ сихъ причинъ подраздѣляется на двѣ; то изъ сего произходитъ шесть родовъ преступленій, кои требуютъ разсмотрѣнія и различной степени наказанія. Одни изъ тѣхъ, кои вовсѣ не признаютъ бытія Боговъ, отъ природы добросердечны, питаютъ любовь къ справедливости, ненавидятъ злыхъ, и по ненависти къ несправедливымъ не имѣютъ поползновенія къ безчестнымъ дѣламъ, убѣгаютъ худыхъ сообществъ и привязаны къ добрымъ, правдивымъ; — другіе ко мнѣнію своему, что нѣтъ Бога, присоединяютъ невоздержность въ удовольствіяхъ и огорченіяхъ, сильную память и остроту ученія. Тотъ и другой родъ имѣютъ общее заблужденіе, не признавать Боговъ. Но одинъ менѣе, другой болѣе дѣйствуетъ ко вреду человѣчества. Одинъ исполненъ богохулія противъ всего священнаго, дерзко говоритъ противъ Боговъ, жертвоприношеній и клятвъ. Вооружась насмѣшкою, онъ легко сдѣлаетъ такими же и другихъ, если не будетъ удержанъ наказаніемъ. Другой, хотя имѣетъ тотъ же образъ мыслей, но называется добросердечнымъ; въ самомъ же дѣлѣ характеръ его исполненъ хитрости и коварства, кои производятъ такое множество вѣщателей, и всѣ роды заклинаній, для пользы тирановъ, демагоговъ и полководцевъ; стремясь только къ собственному самоугодію, они составляютъ оружіе для такъ называемыхъ софистовъ, коихъ есть много родовъ. Но два особенно заслуживаютъ вниманіе законовъ: родъ насмѣшниковъ, кощуновъ не одной, не двухъ, но многихъ смертей достойный; другой же требующій увразумленія и заключенія. Мнѣніе, что Боги не пекутся, производитъ также два рода преступниковъ; равно какъ и то, что Боги удобоумолимы къ извиненію преступленій. Во всѣхъ таковыхъ случаяхъ иногда люди дѣйствуютъ по невѣжеству, безъ злаго умысла и безъ всякаго худаго расположенія; таковыхъ судія заключаетъ въ домъ усовѣщиванія не менѣе, какъ на пять лѣтъ. Въ продолженіе сего времени никто изъ гражданъ съ ними ни видится, кромѣ членовъ ночнаго собранія, кои бесѣдуютъ къ увразумленію и ко спасенію души. По окончаніи сего времени ихъ заключенія, кто изъ нихъ обратится на путь разума, тотъ пусть живетъ съ разумными; иначе если онъ опять впадетъ въ такое же преступленіе, наказывается смертію. Но есть люди буйные, звѣрскіе, кои не вѣря бытію Боговъ, отвергая ихъ промыслъ или почитая ихъ удобопреклонными, въ семъ заблужденіи своемъ оказываютъ презрѣніе къ людямъ, обольщаютъ многихъ изъ живущихъ, увѣряютъ, что они души мертвыхъ могутъ переводить изъ одного мѣста въ другое, обѣщаютъ преклонить Боговъ жертвами, молитвами и заклинаніями и сею хитростію похищаютъ у простаковъ, у цѣлыхъ домовъ и городовъ ихъ имѣніе. Обвиненнаго въ семъ преступленіи судъ по закону наказываетъ заключеніемъ въ пустынную темницу, куда не приближается ни одинъ свободный, и гдѣ принимаетъ онъ отъ рабовъ опредѣленную законоблюстителями пищу. Когда онъ умретъ, то безъ погребенія повергаютъ его внѣ предѣловъ отечества; кто изъ свободныхъ похоронитъ его; тотъ подвергается суду за нечестіе. Если онъ оставитъ дѣтей годныхъ для отечества; то опекуны сиротъ имѣютъ попеченіе и объ нихъ съ того времени, какъ отецъ подвергнется наказанію. Для всѣхъ таковыхъ случаевъ потребно положить общій законъ, который бы не позволялъ народу погрѣшать дѣломъ и словомъ въ дѣлахъ божественныхъ, и ограничивалъ бы его безуміе, запрещая вводить противъ закона свои божества или жертвоприношенія. Для всѣхъ да будетъ одинъ простой законъ: никто да ни созидаетъ храмовъ въ частныхъ домахъ; но кто хочетъ жертвовать, пусть идетъ въ общественные храмы и жертвы свои предастъ жрецамъ или жрицамъ, кои совершаютъ сіе въ чистотѣ и непорочности. Съ его молитвами и другіе могутъ соединять свои молитвы. Сіе установляется потому, что не легко воздвигать храмы и вводить Боговъ; но къ совершенію сего потребны великой умъ и осторожность. Есть обычай у женщинъ, особенно у всѣхъ немощныхъ, у людей, подвергнувшихся нещастію или бѣдности, во время скорби своей также и во время какого нибудь неожиданнаго благополучія приносить жертвы, дѣлать обѣты, обѣщать храмы Богамъ, духамъ, и чадамъ Боговъ. Устрашенные видѣніями, снами, всѣмъ лицамъ, какія только могутъ себѣ припомнить, немедленно сооружаютъ жертвенники, храмы; и цѣлые домы, селенія наполняютъ святынею, на чистыхъ мѣстахъ и гдѣ бы то ни случилось. Все ето должно подлежать сему закону. Но чтобъ злочестивые тайно не заводили въ домахъ своихъ жертвенниковъ, надѣясь скрытно умилостивить Боговъ жертвами и молитвами, и въ сей надеждѣ, прилагая беззаконіе къ беззаконію, не навлекли бы и на себя проклятія Боговъ и на тѣхъ, кто имъ позволяетъ дѣлать сіе; — Богъ не осудитъ законодателя, — полагается законъ, не созидать въ собственныхъ домахъ храмовъ. Ктожь имѣетъ другой храмъ и празднуетъ другіе праздники кромѣ общественныхъ; если онъ не содѣлалъ другихъ важнѣйшихъ преступленій, о томъ, видѣвшій, доноситъ законоблюстителямъ, кои должны приказать перенести свою святыню въ общественные храмы. Непокоряющійся сему подвергается наказанію, доколѣ не перенесетъ онъ своей святыни въ общій храмъ. Ктожь обличится въ нечестіи не дѣтскомъ, но какъ злодѣй, если не чистый жертвовалъ Богамъ въ общественномъ храмѣ, или создалъ свой, тотъ наказывается смертію. Законоблюстители, разобравъ дѣтскія преступленія отъ важныхъ, представляютъ о сихъ судилищу и на нечестивыхъ требуютъ казни.