Послѣ сего къ утвержденію законовъ принадлежатъ судебныя производства, сопутствующія всѣмъ дѣяніямъ, о которыхъ мы говорили. Какія дѣянія подлежатъ суду и наказанію, сіе частію уже сказано въ статьи о земледѣліи и о всемъ, что къ нему относится; но важнѣйшаго еще не сказано, и не изложено подробно, какое должно принимать наказаніе и отъ какихъ судей. И о семъ слѣдуетъ говорить по порядку.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Постыдно нѣкоторымъ образомъ утверждать законами и то все, что мы теперь намѣрены ввести въ такомъ городѣ, который долженъ быть благоустроенъ, и сохранять всю правоту въ навыкахъ добродѣтели; и въ томъ же городѣ предполагать, что будутъ люди причастные ужаснѣйшимъ порокамъ; люди, которымъ законодатель необходимо долженъ грозить, какъ для отвращенія отъ сихъ дѣлъ, такъ и для наказанія за содѣянное; полагать для сего законы, будто сіе можетъ случиться, нѣкоторымъ образомъ, какъ я сказалъ, постыдно. Но мы издаемъ законы не для сыновъ Божіихъ, не для героевъ, какъ древніе законодатели, которые по преданію и сами происходили отъ Боговъ, и законодательствовали для людей божественнаго происхожденія; мы люди, и законодательствуемъ для сѣмени человѣческаго. Намъ простительно бояться, чтобъ не произошли между нашими гражданами какъ бы плевелы, которыхъ несиленъ истребить самый огонь. Сколько бы сильны ни были законы, они ни обуздаютъ непреклонныхъ. Для нихъ-то я произнесу непріятный законъ о святотатствѣ, еслибъ кто посягнулъ на такое преступленіе; мы не желали бы, и даже нельзя надѣяться, чтобъ благовоспитанный гражданинъ заболѣлъ симъ недугомъ. Рабы только, пришельцы и слуги пришельцовъ могутъ подвергаться ему. Для нихъ-то особенно, но притомъ не довѣряя и общей слабости человѣческой природы, я изрѣку законъ о святотатствѣ и о другихъ подобныхъ неизцѣлимыхъ преступленіяхъ. Предисловіе же къ сему, какъ прежде согласились, должно сказать самое краткое для всѣхъ. Кто нибудь говоря назидательныя рѣчи къ человѣку, котораго злое желаніе влечетъ днемъ и возбуждаетъ ночью, на ограбленіе святыни, положимъ, скажетъ такъ: Нещастный! не человѣческое зло и не божественное влечетъ тебя на святотатство; тебя побуждаетъ какое нибудь преступное жало, зародившееся въ человѣкѣ отъ древнихъ еще неочищенныхъ несправедливостей. Надобно остерегаться тебѣ всячески; и вотъ въ чемъ состоитъ осторожность: если родится въ тебѣ подобная мысль, прибѣгай къ очистительнымъ жертвамъ, иди молиться въ храмы Боговъ, отгоняющихъ всякую напасть, иди въ бесѣду людей добродѣтельныхъ. Учись у нихъ и самъ старайся разсуждать, какъ долженъ всякой человѣкъ любить прекрасное и справедливое; и не озираясь бѣги сообщества злыхъ людей.
Если ты сіе сдѣлаешь, то болѣзнь твоя утишится; иначе лучше предпочти смерть и оставь позорную жизнь. Когда, внимая сему предисловію, люди поймутъ, что такія дъла нечестивы и гибельны для общаго благосостоянія, и повинятся, то для таковыхъ законъ молчитъ: но для непокорныхъ и послѣ предисловія онъ громко вопіетъ. Пойманный въ святотатствѣ рабъ или пришелецъ, съ написаніемъ на челѣ и на рукахъ преступленія, высѣченный, какъ судьями будетъ опредѣлено, нагой извергается за предѣлы государства. Послѣ такаго наказанія, можетъ быть, онъ образумится и сдѣлается лучшимъ: ибо не на зло клонится наказаніе, по закону совершаемое, но производитъ одно что либо изъ двухъ: или лучшимъ, или злобнѣйшимъ дѣлаетъ того, кто подвергается ему. Но если гражданинъ окажется въ подобномъ преступленіи; если онъ или противъ Боговъ или противъ родителей, или противъ отечества совершитъ какое нибудь изъ великихъ и неслыханныхъ злодѣяній; то судья долженъ почитать его уже неизцѣлимымъ; тѣмъ болѣе что онъ получивши съ дѣтства столь отличное воспитаніе и наставленіе, не воздержался отъ ужаснаго зла. Смертная казнь для такаго есть самое малое зло: пусть онъ и для другихъ послужитъ урокомъ; пусть безславный погибнетъ за предѣлами отечества; дѣтямъ же его и племени, если они избѣгутъ пороковъ отца своего, принадлежитъ слава и всеобщій лестный отзывъ, что они хорошо и мужественно перешли отъ зла къ добру; имѣніе ихъ не должно быть обращаемо въ общественную казну въ такомъ государствѣ, въ которомъ всѣ участки всегда должны оставаться равными. Пени же, если преступленіе требуетъ, производятся такъ: онѣ налагаются сколько позволяетъ излишекъ отъ узаконеннаго участка, а болѣе никакъ. Точныя же свѣдѣнія для сего законоблюстители, выписавъ изъ записей, сообщаютъ судіямъ, дабы ни одинъ участокъ не уменьшался по недостатку имѣнія; а кто найдется достойнымъ важнѣйшей пени; если друзья его не захотятъ поручиться за него и своими пособіями освободить его; тотъ наказывается временнымъ заключеніемъ и строгими укоризнами. Но безъ наказанія за преступленіе никто не долженъ оставаться, или бѣжать за границу. Смерть, заключеніе, удары, позорныя мѣста, удаленіе въ храмы на послѣднихъ предѣлахъ отечества, или денежныя пени, таковы должны быть наказанія. Судьями же для смертнаго наказанія должны быть законоблюстители и лучшіе изъ правителей предъидущаго года. Какимъ образомъ должно происходить введеніе ихъ, призываніе къ суду, подобное сему, о семъ будутъ имѣть попеченіе молодые, позднѣйшіе законодатели. Но наше дѣло установить самое судопроизводство (производство дѣла). Приговоръ дѣлается явно. Во первыхъ судьи по старшинству возсѣдятъ, предъ нихъ предстаютъ истецъ и отвѣтчикъ. Всѣ граждане, имѣющіе досугъ, предстоятъ и прилѣжно внимаютъ суду. Первое слово говоритъ обвинитель, второе отвѣтчикъ. Послѣ ихъ словъ начинаетъ дѣлать вопросы старшій, входя въ подробное разсмотрѣніе сказаннаго. Послѣ старшаго другіе по порядку излагаютъ, что найдутъ нужнымъ отнять или прибавить къ словамъ той и другой стороны тяжущейся. Кто не находитъ никакаго возраженія, тотъ передаетъ судъ другому. Написавъ изъ сказаннаго все принадлежащее къ дѣлу, всѣ судьи прикладываютъ къ написанному свои печати, и полагаютъ его въ храмѣ Весты. На другой день опять сошедшись, разсуждаютъ, пересматриваютъ дѣло и подписываютъ сказанное; трижды совершивъ сіе, собравъ достаточныя доказательства и свидѣтелей, каждой изъ произносящихъ священный приговоръ клянется предъ Вестою, что онъ по возможности судилъ справедливо и истинно, и такимъ образомъ оканчивается судъ. Послѣ преступленій противъ Боговъ, слѣдуетъ ниспроверженіе существующаго порядка дѣлъ: кто возведеніемъ кого нибудь во власть порабощаетъ законы, крамолами покоряетъ себѣ городъ, дѣйствуетъ насильственно, и безаконно возбуждаетъ мятежи: того должно почитать ужаснѣйшимъ врагомъ отечества; а верховнаго правителя въ городѣ, отъ котораго бы укрылися или не укрылися подобные умыслы, хотя бы онъ въ нихъ не участвовалъ, но по малодушію не смѣлъ прибѣгнуть къ строгости мщенія за свое отечество, должно почитать вторымъ злодѣемъ. Всякой доброй гражданинъ обязанъ доносить правительству и приводить на судъ беззаконно умышляющаго перемѣнить существующій образъ правленія. Судьями сихъ дѣлъ будутъ судьи для святотатцевъ, и судъ происходить одинакимъ образомъ какъ для однихъ, такъ и для другихъ. Смертный приговоръ произносится по большинству голосовъ. Однимъ словомъ, изъ мщенія къ отцу наказаніе не должно простираться на дѣтей его, развѣ у кого к отецъ и дѣдъ и прадѣдъ подвергались смертной казни; таковыхъ городъ, отдавъ имъ все ихъ имущество, кромѣ законнаго участка, отсылаетъ въ ихъ первобытное отечество. Если въ нѣкоторыхъ семействахъ будетъ много дѣтей и всѣ не моложе десяти лѣтъ, то изъ нихъ выбравъ десятерыхъ, коихъ назначитъ отецъ или дѣдъ съ отцовской или съ материнской стороны, имена избранныхъ препроводить въ Дельфы, и кого Богъ-оракулъ укажетъ, тотъ дѣлается наслѣдникомъ оставшагося имѣнія.
Кл. Хорошо.
Аѳ. Третій общій законъ долженъ показать, какіе судьи должны быть для сихъ дѣлъ, и какимъ порядкомъ доносящій объ измѣнѣ долженъ приводить обвиняемыхъ къ суду; также сказать объ участи дѣтей ихъ, оставаться ли имъ въ отечествѣ или выходить изъ онаго; и сей законъ будетъ общимъ для измѣнника, святотатца и для низпровергающаго своимъ насильствомъ общественные законы.
Для вора, украдетъ ли онъ много или мало, долженъ быть одинъ законъ и одно наказаніе за все. За покраденное долженъ платить въ двое обвиненной въ семъ преступленіи, если имѣніе его сверхъ законнаго участка достаточно для уплаты; иначе онъ заключается въ темницу, доколѣ или уплатитъ, или помирится съ истцомъ; кто подвергается казни какъ государственный воръ, тотъ или по снисхожденію народа, или заплативъ въ двое за покраденное, освобождается отъ заключенія.
Кл. Что мы говоримъ, почтенный, будто нѣтъ никакой разности для ворующаго, украдетъ ли онъ много или мало, изъ священныхъ ли храмовъ, или изъ вещей общественныхъ, и мало ли другихъ несходствъ въ воровствѣ? Законодатель, кажется, долженъ вникать въ различіе ихъ, и не налагать за все одинакаго наказанія.
Аѳ. Прекрасно, Клиній; ты какъ будто пробуждаешь меня внезапнымъ преткновеніемъ въ спокойномъ теченіи моемъ. При семъ ты приводишь мнѣ на мысль и другое, что въ законодательствѣ никогда еще не было ничего совершенно устроеннаго.
Кл. Какъ можно сказать и ето?
Аѳ. Мы уже и прежде не худо уподобили всѣ нынѣшнія законодательства рабамъ, рабами же вручаемымъ. Ты знаешь, что какой нибудь врачь, занимающійся врачеваніемъ только по опытамъ безъ ученія, увидѣвъ другаго врача свободнаго, съ свободнымъ больнымъ разговаривающаго, глубокомысленно съ помощію наукъ изслѣдывающаго начало болѣзни, и распространяющагося объ общей природѣ всѣхъ тѣлъ, — не подумавши громко засмѣется, и скажетъ то, что говорятъ о семъ обыкновенно весьма многіе врачи: — глупой, ты не лѣчишь больнаго, но почти учишь, будто онъ долженъ сдѣлаться врачемъ, а не здоровымъ.
Кл. И кажется, онъ сказалъ бы ето справедливо.
Аѳ. Но еслибъ онъ заключилъ, что и тотъ учитъ гражданъ, а не законодательствуетъ, кто излагаетъ законъ такъ, какъ мы теперь говоримъ; конечно онъ сказалъ бы сіе правильно.
Кл. Все равно.
Аѳ. Но мы имѣемъ еще одно преимущество.
Кл. Какое?
Аѳ. То, что не имѣемъ никакой необходимости законодательствовать; но войдя въ разсужденіе, мы разсматриваемъ въ каждомъ правленіи, что превосходно и что необходимо, и какимъ образомъ можетъ быть устроено. И теперь, кажется, мы вольны, если угодно смотрѣть въ законахъ на лучшее; а если желаемъ, на необходимѣйшее; избиремъ то или другое, если угодно.
Кл. Смѣшной выборъ мы предлагаемъ себѣ, почтенный! Мы былибъ подобны законодателямъ по неволѣ, еслибъ подлежало давать законы по величайшей какой нибудь необходимости безъ отсрочки даже до завтрашняго дня. Слава богу, намъ какъ и каменьщикамъ или начинающимъ другія работы, еще можно сносить все въ одну кучу и выбирать изъ ней все годное для будущаго зданія, но выбирать на досугѣ. Итакъ положимъ что мы зиждемъ не по нуждѣ, но по волѣ; одно перекладываемъ, другое слагаемъ, и правильно можно назвать одни изъ законовъ уже положительными, другіе только предложенными.
Аѳ. Ето единственный способъ — согласить съ природою наше обозрѣніе законовъ. Но прошу васъ, возмите въ разсужденіе о законодателяхъ...
Кл. Что?
Аѳ. Въ городахъ много пишутъ и разсуждаютъ о многихъ другихъ предметахъ; законодатели также пишутъ и разсуждаютъ.
Кл. Нѣтъ сомнѣнія.
Аѳ. Будемъ ли обращать все вниманіе только на сочиненія стихотворцевъ и тѣхъ, кои изложили стихами или прозою правила жизни; а сочиненія законодателей оставимъ? Или особенно въ сіи вникать будемъ?
Кл. И несравненно болѣе.
Аѳ. Не законодатель ли долженъ разсуждать о прекрасномъ, добромъ и справедливомъ? Не онъ ли долженъ учить, въ чемъ онѣ состоятъ, и какъ ими должно пользоваться, чтобъ жить щастливо?
Кл. Безъ сомнѣнія.
Аѳ. Но еслибъ стыдно было Гомеру или Тиртею или другимъ стихотворцамъ писать худо о жизни человѣческой и обязанностяхъ ея; то менѣе ли постыдно сіе для Ликурга, Солона, и для другихъ, кои писали о законахъ? Или справедливо сочиненія о законахъ болѣе другихъ должны отличаться лучшимъ и пріятнѣйшимъ выраженіемъ; чтобъ никакое другое не могло спорить или равняться въ превосходствѣ съ ними, чтобъ всякое противорѣчіе имъ было смѣшно? Представимъ себѣ, что законы должно писать съ любовію и мудростію отца и матери, а не съ строгостію тиранна приказать, погрозить, написать на стѣнѣ, и тѣмъ все дѣло рѣшить. Разсмотримъ же, какимъ образомъ и намъ говорить о законахъ; по силамъ ли сей трудъ или не по силамъ, будемъ готовы на все; и еслибъ что на пути своемъ надлежало претерпѣть, претерпимъ, только бы далъ Богъ успѣшно совершиться сему.
Кл. Прекрасно сказано; сдѣлаемъ, какъ ты говоришь.
Аѳ. И во первыхъ разсмотримъ точно, какъ мы себѣ предположили, о святотатствѣ, о всякомъ воровствѣ, и вообще о всѣхъ несправедливостяхъ. Не отчаемся, если законодательствуя, иное уже положили, о другомъ же входимъ только въ разсмотрѣніе. Мы дѣлаемся законодателями, но еще не законодатели. Скоро можетъ быть ими будемъ; но расмотримъ, если угодно, по предложенной методѣ то, о чемъ я началъ говорить.
Кл. Очень желаемъ.
Аѳ. Постараемся же вникнуть въ прекрасное и справедливое, въ чемъ мы теперь уже согласны, и въ чемъ не согласны и мы сами съ собою, мы, которые стремимся по крайней мѣрѣ отдѣлиться отъ невѣжественной толпы и въ чемъ несогласна чернь между собою.
Кл. О какихъ разногласіяхъ нашихъ говоришь ты?
Аѳ. Постараюсь объяснить: въ справедливости вообще, въ справедливыхъ людяхъ, дѣлахъ и подвигахъ мы всѣ соглашаемся, что они прекрасны. И кажется, не ошибочно можно утверждать, что справедливые люди, хотя бы были безобразны наружностію, по безпристрастію же совершенно прекрасны, не правда ли?
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Замѣтимъ же, что, если все соединенное съ справедливостію прекрасно; то и всѣ наши расположенія бываютъ таковыми же какъ и наши дѣла.
Кл. Не иначе.
Аѳ. Всякое правильное дѣйствіе въ такой мѣрѣ бываетъ прекрасно, сколько оно совмѣстно съ справедливостію.
Кл. Такъ.
Аѳ. Слѣдовательно нѣтъ никакого противорѣчія, что всякое расположеніе души, совмѣстное съ справедливостію, въ такой же мѣрѣ должно быть и прекрасно.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Но мы, признавая какое нибудь расположеніе справедливымъ, но не прекраснымъ, признаемъ ихъ противными другъ другу, противными справедливое и прекрасное.
Кл. Какимъ образомъ ты ето говоришь?
Аѳ. Не трудно понять. Непосредственно предъ симъ положенные нами законы, кажется, говорятъ совершенно противное настоящимъ словамъ нашимъ.
Кл. Какимъ?
Аѳ. Мы положили, что святотатецъ и врагъ существующихъ законовъ справедливо наказываются смертію. Намѣреваясь сдѣлать многія подобныя узаконенія, мы удерживаемся, почитая ихъ ужасными по строгости ихъ и по жестокости наказанія; вотъ самыя справедливыя дѣла, но притомъ и самыя гнусныя. Такимъ образомъ не представляются ли намъ справедливое и прекрасное иногда какъ одно и тоже, иногда совершенно противными?
Кл. Случается.
Аѳ. Отъ того такъ не согласно многіе говорятъ о прекрасномъ и справедливомъ и раздѣляютъ ихъ на двѣ части.
Кл. Ето ясно, почтенный.
Аѳ. Посмотримъ же, Клиній, больше ли согласія будетъ въ нашихъ словахъ о томъ же предметѣ.
Кл. Въ чемъ?
Аѳ. Думаю, что я уже сказалъ ето ясно въ прежнихъ словахъ.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Если не прежде, такъ теперь скажу.
Кл. Что такое?
Аѳ. Что всѣ злые во всѣхъ случаяхъ противъ воли своей бываютъ злыми; и если ето такъ: то необходимое изъ сего слѣдствіе...
Кл. Какое?
Аѳ. Что всякой несправедливой человѣкъ есть золъ: но злой по неволѣ таковъ. Дѣлать же по неволѣ что нибудь произвольное, несообразно съ разсудкомъ. Полагающій обиду непроизвольною основывается на томъ, что несправедливый противъ воли своей причиняетъ ее. И я съ нимъ согласенъ; я также говорю, что всѣ противъ воли своей бываютъ несправедливыми; хотя кто по духу противорѣчія или для странности утверждаетъ, что дѣйствительно противъ воли иные дѣлаются такими, между тѣмъ многіе произвольно несправедливы. Но съ первымъ я согласенъ, а послѣдняго не принимаю. Какимъ же образомъ я соглашусь самъ съ собою? — спросите меня вы, Клиній и Мегилъ; и если такъ, почтенный, то какой совѣтъ подашь ты намъ о законодательствѣ для города Магнезіи? Узаконять ли что или нѣтъ? какъ же нѣтъ? скажу я. Итакъ раздѣляешь ли ты преступленія на произвольныя и непроизвольныя? за произвольныя положишь ли большія наказанія, а за непроизвольныя меньшія? Или за всѣ равныя, такъ какъ бы не было преступленій совершенно произвольныхъ?
Кл. Правильно говоришь ты, почтенный; но къ чему намъ послужатъ слова сіи?
Аѳ. Прекрасный вопросъ! во первыхъ онѣ послужатъ намъ къ тому...
Кл. Къ чему?
Аѳ. Припомнимъ, какъ мы сказали и теперь и прежде, что относительно справедливости мы находимся въ великомъ замѣшательствѣ и несогласіи; взявъ сіе въ разсужденіе, опять вопросимъ себя самихъ: не разрѣшивши своего сомнѣнія о семъ предметѣ и не опредѣливши, чѣмъ различаются между собою, принятые законодателями всѣхъ временъ и всѣхъ государствъ два вида преступленій, произвольныхъ и непроизвольныхъ, различіе на которомъ основаны ихъ законы; останемся ли мы довольны тѣмъ, что повторимъ сіе изрѣченіе какъ оракульское и тѣмъ однимъ окончимъ, и не подтвердивъ справедливости сказаннаго доводами, будемъ предписывать законы? Ето невозможно. Но напередъ необходимо объяснить сіи два вида и прочія ихъ различія, дабы всякой могъ слѣдовать за нашими причинами при возложеніи на кого нибудь наказанія, и судить нѣкоторымъ образомъ, справедливо ли оно возложено или несправедливо?
Кл. Кажется, ты хорошо говоришь, почтенный.
Аѳ. Намъ нужно одно что либо изъ двухъ, или не говорить, что всѣ преступленія не произвольны; или доказать, что сіе сказано правильно; одно изъ сихъ двухъ для меня совсѣмъ нестерпимо, быть увѣрену въ какой либо истинѣ и не смѣть сказать своего мнѣнія; ето беззаконно и богопротивно. Но какимъ образомъ произходятъ два вида? И если они не отличаются между собою произволомъ и непроизвольностію, но другимъ какимъ либо образомъ, то сіе также требуетъ объясненія.
Кл. Совершенно такъ, почтенный; иначе мы не можемъ понять сего раздѣленія.
Аѳ. Вы скоро поймете. Убытки, получаемые гражданами другъ отъ друга во взаимныхъ оборотахъ и сношеніяхъ, бываютъ многочисленны и весьма часто произвольнымъ и непроизвольнымъ образомъ.
Кл. Конечно такъ.
Аѳ. Но полагая всякой убытокъ несправедливостію, не подумаемъ, что и несправедливости съ убытками сопряженныя, также двояки: однѣ произвольныя, другія непроизвольныя. Ибо непроизвольные убытки ни числомъ, ни мѣрою не меньше всѣхъ произвольныхъ. Разсмотрите, желая говорить сіе, говорю ли я что нибудь или вовсѣ ничего. Я не скажу, Мегиллъ и Клиній, что тотъ обижаетъ, но обижаетъ противъ воли, кто наноситъ вредъ другому противъ своего желанія, невольно; и въ законѣ я не отнесу сего вреда къ непроизвольной несправедливости. Великъ ли сей вредъ или малъ, я не назову его несправедливостію. Часто по моему мнѣнію услуга, оказанная не законнымъ образомъ, дѣлаетъ виновника своего несправедливымъ. Смотря потому, даетъ ли кто другому что либо или отнимаетъ у него, друзья, почти нельзя назвать его справедливымъ или несправедливымъ человѣкомъ. Но законодатель долженъ обращать вниманіе на самое намѣреніе и способы, какъ кто приноситъ пользу или вредъ, отличая всегда несправедливость и убытокъ; цѣлію законовъ должно быть, вознаградить по возможности убытокъ, спасти погибшее, возставить падшее, изцѣлить раненое и примиряя достойнымъ воздаяніемъ наносящихъ и претерпѣвающихъ обиды, стараться вмѣсто распри водворять дружество.
Кл. Ето хорошо!
Аѳ. Также неправедные убытки и корыстолюбіе, когда кто ищетъ обогащенія несправедливыми путями, какъ болѣзнь души изцѣлять, если она удобоизцѣлима; но надобно сказать, что изцѣленіе сей болѣзни клонится только къ тому —
Кл. Къ чему?
Аѳ. Дабы наносящаго большую или малую обиду законъ научалъ и заставлялъ впредь или вовсѣ не дерзать добровольно на дѣла подобныя или гораздо меньше, и вознаграждать притомъ нанесенный вредъ. Приводить къ сему дѣлами и словами, посредствомъ удовольствія, огорченія, почестями и безчестіемъ, денежными пенями и дарами, или другимъ какимъ либо образомъ внушать ненависть къ обидѣ и любовь къ справедливости, вотъ дѣйствія прекраснѣйшихъ законовъ. Если законодатель усматриваетъ людей неисправимыхъ съ сей стороны, то для таковыхъ какое наказаніе и какой законъ онъ положитъ? Зная, что для нихъ самихъ жизнь не представляетъ ничего хорошаго, и для другихъ они смертію своею принесутъ двоякую пользу; во первыхъ послужатъ имъ урокомъ, не обижать другихъ; во вторыхъ освободятъ городъ отъ людей порочныхъ, за такія преступленія законодатель необходимо предписываетъ смертную казнь; иначе никогда.
Кл. Все сказанное тобою очень справедливо. Но съ великою охотою желалибъ мы услышать яснѣйшее различіе между несправедливостію и вредомъ, между произвольнымъ и непроизвольнымъ, и о томъ, какая связь находится между первыми и послѣдними.
Аѳ. Постараюсь сдѣлать и сказать, какъ вы приказываете. Конечно вы сами столько говорите между собою о душѣ и слышите, что есть нѣкоторое разположеніе въ ней, или нѣкоторая часть существа ея - гнѣвъ, отъ природы неукротимый, грубой, который часто увлекаетъ насъ своею безразсудною, слѣпою силою.
Кл. Какъ етого не знать?
Аѳ. Сверхъ того мы примѣчаемъ въ душѣ влеченіе къ удовольствію, которое не имѣетъ ничего общаго съ гнѣвомъ; оно съ противной стороны владычествуетъ своею слѣпою силою, убѣждаетъ измѣннически дѣлать все, что внушаютъ стремленія его.
Кл. И точно.
Аѳ. Третьею причиною пороковъ, не ошибаясь, можно назвать невѣжество. Но законодатель лучше можетъ раздѣлить его на два вида: на простое невѣжество, которое бываетъ виною легкихъ пороковъ, и сложное, когда кто не только не знаетъ своего невѣжества, но и тщеславится своею мудростію, будто совершенно понимаетъ то, въ чемъ онъ вовсѣ не свѣдущъ. При силѣ и могуществѣ оно производитъ величайшія и грубѣйшія преступленія, при слабости же пороки дѣтей и стариковъ. Сіи мы называемъ погрѣшностями и укрощаемъ ихъ законами кроткими, снисходительными.
Кл. Справедливо говоришь.
Аѳ. Разсуждая о людяхъ, мы говоримъ, что одни изъ нихъ благороднѣе по своимъ удовольствіямъ и гнѣву, другіе хуже.
Кл. Совершенно такъ.
Аѳ. Но мы никогда не слышимъ, чтобъ по невѣжеству одинъ былъ лучше, а другой хуже.
Кл. Очень справедливо.
Аѳ. Всѣ сіи побужденія увлекаютъ каждаго къ особеннымъ желаніямъ, и такъ сказать, раздираютъ на двѣ противныя стороны.
Кл. Очень часто.
Аѳ. Теперь уже ясно и безъ всѣхъ околичностей могу раздѣлить справедливое и несправедливое. Владычество надъ душею гнѣва, страха, удовольствія, горести, зависти и вожделѣній, вредитъ ли кто или нѣтъ, я вообще называю несправедливостію. Назову справедливымъ всякое дѣйствіе, сообразное съ понятіемъ блага, принятаго или отъ цѣлаго государства, или нѣкоторыми частными людьми, если сіе понятіе владычествуя въ душѣ, располагаетъ всѣмъ человѣкомъ, хотябъ онъ подвергался иногда ошибкѣ; повинующійся сей власти вездѣ, во всю жизнь есть лучшій человѣкъ. Погрѣшности его у всѣхъ называются неумышленною несправедливостью; впрочемъ теперь не споримъ о названіяхъ. Открывши сіи три повода къ преступленію, постараемся напередъ затвердить ихъ въ памяти своей. Первой поводъ есть огорченіе, которое мы называемъ гнѣвомъ и страхомъ.
Кл. Точно такъ.
Аѳ. Второй поводъ даютъ удовольствія и вожделѣнія и третій отсутствіе надежды, и всякаго истиннаго мнѣнія; и по раздѣленіи сего третьяго, мы находимъ всѣхъ пять видовъ. Для сего должно издать различные законы, подведя ихъ подъ главные два рода.
Кл. Какія?
Аѳ. Одинъ родъ для преступленій открытыхъ, тяжкихъ; другой для содѣеваемыхъ во тьмѣ и обманомъ; иногда тѣмъ и другимъ образомъ; смотря посему, и законы не могутъ быть довольно строгими, чтобъ соблюсти всю справедливость.
Кл. Правильно.
Аѳ. Послѣ сего приступимъ опять къ тому, отъ чего мы отступили въ продолженіи законодательства. У насъ уже положены, кажется, законы о грабителяхъ святыни, о предателяхъ, о подрывающихъ законы низпроверженіемъ существующаго государственнаго устройства. Если учинитъ такое преступленіе сумашедшій, или болѣзнію или дряхлою старостію обремененный или по слабоумію дѣтямъ свойственному и сіе откроется избраннымъ для сего судьямъ, по признанію самаго виновнаго, или заставшими его на дѣлѣ: то всякой изъ таковыхъ просто уплачиваетъ убытокъ имъ нанесенный, и отъ прочихъ обвиненій освобождается, исключая, если онъ убивши кого нибудь, осквернитъ руки свои кровію. Тогда онъ долженъ удалиться въ чужую страну и цѣлой годъ жить внѣ отечества. Но если онъ придетъ прежде узаконеннаго времени, или найдется, гдѣ бы то ни было, въ отечественной странѣ; то онъ законоблюстителями ввергается на цѣлой годъ въ публичную темницу, и потомъ освобождается. Начавъ говорить объ убійствѣ, постараемся положить конецъ законамъ о убійствѣ всякаго рода и во первыхъ о непроизвольномъ, нечаянномъ. Если кто при состязаніи на общественныхъ играхъ невольно, на самомъ мѣстѣ, или оставивъ нѣсколько минутъ жизни, убьетъ своего друга; равно если убьетъ на войнѣ или въ приготовленіи къ войнѣ, между тѣмъ какъ начальники дѣлали военное ученіе, невооруженный или вооруженный по подобію дѣйствительной войны; то по закону, данному о семъ отъ Делфійскаго аракула, такой убійца свободенъ отъ осужденія. Всякой врачь, если лѣчимый безъ умышленія его умретъ, по закону оправдывается. Если противъ воли одинъ убьетъ другаго, или безоружнымъ своимъ тѣломъ, или орудіемъ, или стрѣлою, или поданіемъ пищи и питья, или съ помощію огня или мороза или лишеніемъ дыханія, изъ своихъ рукъ или посредствомъ тѣлъ постороннихъ; тотъ, какъ убійца, несетъ слѣдующее наказаніе: кто убьетъ чужаго раба, принявши его за своего, тотъ заплативъ за него, оставляетъ господина его безъ убытка; иначе долженъ заплатить двойную пеню за убитаго. Судіи утвержаютъ цѣну сію. При томъ онъ подвергается большимъ очищеніямъ и важнѣйшимъ, нежели убійцы на игрищахъ. Истолкователями сихъ очищеній будутъ люди оракуломъ назначенные. Убившій своего раба, по очищеніи освобождается по закону отъ всякаго другаго наказанія. Кто непроизвольно убьетъ свободнаго, тотъ подвергается тѣмъ же очищеніямъ, какими очищается убившій раба. Притомъ не оставимъ безъ вниманія одного изъ древнихъ преданій: говорятъ, что убитый насильственно, если онъ жилъ въ свободномъ разумѣ, по смерти своей питаетъ гнѣвъ на убійцу; еще исполненный страха и трепета за несправедливую смерть, и видя убійцу своего, ведущаго обычной образъ жизни, онъ негодуетъ; еще смущенный, онъ всею силою возмущаетъ и его, имѣя союзниками себѣ память, его самаго и дѣла его. Почему виновный долженъ удалиться на годъ отъ раздраженнаго изъ страны своей, и не посѣщать ни одного мѣста въ отечествѣ своемъ. Если убитъ иностранецъ, то убійцѣ не приближаться къ странѣ иностранца въ теченіи цѣлаго года. Если кто добровольно покорится сему закону, то ближайшій изъ роду убитаго, какъ свидѣтель раскаянія, прощаетъ убійцу, и соблюдая противъ его миръ, оказываетъ во всемъ кротость. Ктожь не покоряется, но еще, оскверненный убійствомъ, дерзаетъ вступать въ священные храмы, жертвовать и не хочетъ провесть въ изгнаніи узаконеннаго времени; того имѣетъ право привесть къ суду ближайшій изъ рода убитаго и виновнику двойное наказаніе. Но если ближайшій родственникъ не преслѣдуетъ мщеніемъ убивства: то оскверненіе переходитъ на него; на него убитый переноситъ обиду свою, и желающій подвергнуть его наказанію, по закону заставляетъ его на пять лѣтъ бѣжать изъ своего отечества. Если иностранецъ неумышленно убьетъ въ городѣ иностранца; то желающій преслѣдуетъ его по тѣмъ же законамъ: поселенецъ за сіе отлучается на годъ изъ отечества; совершенной же иностранецъ, кромѣ очищенія, если убьетъ иностранца или поселенца или гражданина, на всю жизнь изгоняется изъ страны, управляемой сими законами. Еслижь онъ преступно возвратится; то законоблюстители наказываютъ его смертію, имущество же его отдаютъ ближайшему родственнику убитаго. Если онъ придетъ не по своей волѣ, но занесенный моремъ къ берегу, то не выходя изъ воды, онъ долженъ оставаться на кораблѣ, гдѣ могутъ быть омочены ноги его; или если онъ силою будетъ привлеченъ по суху; то первые, встрѣтившіе его, начальники города препровождаютъ его за границу. Если кто убьетъ свободнаго, и сдѣлаетъ сіе въ гнѣвѣ, то поступокъ сей должно принимать въ двоякомъ смыслѣ. Въ гнѣвѣ дѣйствуютъ и тѣ, кои вдругъ безъ всякаго намѣренія убить, во внезапномъ жару, ударомъ или другимъ подобнымъ образомъ убиваютъ кого нибудь, и раскаяніе слѣдуетъ за содѣяннымъ; во гнѣвѣ убиваютъ и тѣ, кои обидѣвшись словомъ или оскорбительнымъ поступкомъ, ищутъ случая отмстить, и находятъ его; сіи убиваютъ умышленно и послѣ содѣяннаго не раскаяваются. Итакъ надлежитъ положить два рода убивствъ, отъ гнѣва происходящихъ, которыя весьма правильно поставляются средними между произвольнымъ и непроизвольнымъ: тотъ и другой только подходятъ къ произвольному и непроизвольному. Одинъ питаетъ гнѣвъ, и не вдругъ отмщеваетъ, но злоумышленно избираетъ время; сей приближается къ произвольному; другой же, не владѣя своимъ гнѣвомъ, во внезапномъ порывѣ и неумышленно дѣйствующій, походитъ на непроизвольнаго: но и онъ несовершенно непроизволенъ, но только есть образъ непроизвольнаго. Почему трудно опредѣлить убивства, въ гнѣвѣ додѣлываемыя, принять ли ихъ какъ произвольныя или какъ непроизвольныя. Лучше и правильнѣе почитать ихъ только подобіемъ и раздѣлять между собою по злоумышленію и неумышленности. Убивающимъ по злоумышленію и гнѣву опредѣлить тягчайшія наказанія, а неумышленнымъ легчайшія. Ибо подходящее къ большему злу заслуживаетъ большее наказаніе; а къ меньшему — меньшее, слѣдовательно и въ нашихъ законахъ надлежитъ поступать такимъ же образомъ.
Кл. И совершенно такъ.
Аѳ. Обратясь опять къ предъидущему, скажемъ: убившій свободнаго, но убившій безъ намѣренія, въ гнѣвѣ, подвергается во всемъ прочемъ всему тому, что долженъ претерпѣть убившій безъ гнѣва; и на два года по необходимости долженъ бѣжать въ наказаніе за гнѣвъ. Убившій въ гнѣвѣ но съ злоумышленіемъ, наказывается во всемъ прочемъ по предъидущему; и какъ первой удаляется на два года, такъ сей на три и должайшимъ временемъ наказывается за сильнѣйшій гнѣвъ. Ето постановляется о сихъ преступленіяхъ вообще; ибо трудно дать о семъ во всей подробности законы; иногда полагаемый по законамъ важнѣйшимъ преступникомъ есть маловажнѣйшій, и полагаемый маловажнымъ есть важнѣйшій. Иногда убивство сопровождается большею жестокостію, иногда меньшею; но законы полагаются общими для всѣхъ убивствъ. Судіями же сихъ дѣлъ должны быть законоблюстители. Когда окончится время изгнанія для виновныхъ; то законоблюстители посылаютъ на границы государства десять мужей наблюдать строго, въ теченіи сего времяни, за поведеніемъ отлученныхъ и по сему опредѣляютъ ихъ исправленіе и возвращеніе въ отечество, и судьба ихъ зависитъ отъ приговора сихъ начальниковъ. Если кто изъ нихъ, возвратясь, опять побѣжденный гнѣвомъ, сдѣлаетъ подобное преступленіе, то онъ бѣжитъ и никогда не возвращается. А если возвратится, то подвергается одинакому наказанію съ возвратившимся убійцею — иностранцемъ. Убившій собственнаго раба подвергается очищенію; а за чужаго — платитъ господину его въ двое за убытокъ. Если кто изъ убійцъ не исполняетъ сего закона, но безъ очищенія оскверняетъ присутствіемъ своимъ торжища, игры и священные храмы; то желающій, представя въ судъ и того, кто изъ ближайшихъ родствениковъ долженъ мстить за убитаго, и самаго убійцу, заставляетъ ихъ платить двойную пеню, и нести двойное наказаніе; деньги по закону онъ беретъ себѣ. Если же рабъ въ гнѣвѣ убьетъ господина своего; то родственники убитаго будутъ неповинны, если поступятъ съ убійцею, какимъ бы то ни было образомъ, но только не пустятъ живымъ. Но если чужой рабъ въ гнѣвѣ убьетъ свободнаго, то господа его отдаютъ его родственникамъ убитаго, и они по необходимости умерщвляютъ его, какъ сами захотятъ. И хотя рѣдко случается, если отецъ или мать въ гнѣвѣ, ударомъ или другимъ насильственнымъ образомъ убьютъ сына или дочь; то они подвергаются тѣмъ же очищеніямъ, какъ и прочіе убійцы, и отлучаются изъ отечества на три года. По возвращеніи же жена оставляетъ мужа и мужъ жену свою, и вмѣстѣ уже не живутъ, никакаго общенія не имѣютъ съ тѣми, кого лишили или брата или потомства, и не входятъ въ одни храмы. Нечестивый же и непокоряющійся, за нечестіе несетъ наказаніе отъ всякаго желающаго. Если мужъ въ гнѣвѣ убьетъ свою жену или жена своего мужа; то они подвергаются тѣмъ же очищеніямъ, и осуждаются на трехъ-лѣтнее изгнаніе; по возвращеніи такой преступникъ не участвуетъ въ жертвоприношеніяхъ дѣтей своихъ и не ѣстъ съ ними за однимъ столомъ. Неисполняющій сего родитель или сынъ несетъ наказаніе нечестія отъ всякаго, кто пожелаетъ. Если братъ въ гнѣвѣ убьетъ брата или сестру, или сестра убьетъ брата или сестру; то очищенія и отлученіе для нихъ таковы же, какія назначены родителямъ и дѣтямъ; они подвергаются одному осужденію съ тѣми, кои убиваютъ брата у братьевъ и у родителей дѣтей, и никогда не имѣютъ съ ними ни общихъ пенатовъ ни жертвоприношеній. Непокорный же справедливо несетъ наказаніе за нечестіе. Если кто предастся толикому гнѣву, что въ бѣшенствѣ дерзнетъ поднять руку на родителей; то развѣ когда умирающій, предъ смертію, — самъ проститъ его въ убивствѣ, очистившись подобно совершающимъ непроизвольное убивство, и совершивъ все прочее, онъ дѣлается неповиннымъ. Но, если умирающій не проститъ, совершившій убивство повиненъ многимъ законамъ. Онъ повиненъ жесточайшему наказанію за сварливость, за нечестіе, за святотатство, ибо похитилъ душу родившаго, и еслибъ возможно было много разъ умирать одному человѣку: то отцеубійцѣ или матери-убійцѣ, во гнѣвѣ совершившему сіе, праведно надлежало бы умирать многими смертями. Въ одномъ только случаѣ законъ предписываетъ не защищаться, если предстоитъ умереть отъ родителей, и запрещаетъ убивать отца или мать, произведшихъ на свѣтъ бытіе наше, но скорѣе все претерпѣть, нежели покуситься на жизнь ихъ, и установляетъ за сіе достойное наказаніе. Наказаніе же убившему въ гнѣвѣ отца или мать, есть смерть. Но если братъ убьетъ брата при внезапной распрѣ между собою или подобнымъ сему образомъ, сражаясь, какъ слабѣйшій противъ начинщика; то онъ, какъ убившій врага, есть неповиненъ. То же бываетъ, если гражданинъ убьетъ гражданина или иностранецъ иностранца. Чистъ также будетъ гражданинъ, если защищая себя, убьетъ иностранца и иностранецъ гражданина, такъ же если рабъ убьетъ раба. Но если рабъ защищая себя, убьетъ свободнаго, то онъ судится, какъ отцеубійца, по тѣмъ же законамъ. Что сказано о прощеніи убивства отцомъ, тоже надлежитъ сказать о всякомъ другомъ прощеніи: если кто добровольно прощаетъ своему убійцѣ, какъ неумышленно здѣлавшему сіе, тогда виновный допускается до очищеній. Годовое отлученіе предписывается ему закономъ. Итакъ о убивствѣ внезапномъ, неумышленномъ, въ гнѣвѣ произшедшемъ, уже довольно сказано. Теперь должно говорить о произвольныхъ убивствахъ, совершаемыхъ со всею несправедливостію, о злоумышленіи, которое внушаютъ страсти, желанія и зависть.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Во первыхъ скажемъ по возможности, каковы сіи страсти. Самая сильная изъ нихъ есть жадность, которая овладѣваетъ душею, одичавшею отъ чувственныхъ побужденій. Отсѣлѣ особенно родится самое обыкновенное въ людяхъ, и самое сильное стремленіе къ богатству: вотъ идолъ, который производитъ безчисленныя заботы о ненасытномъ и безмѣрномъ пріобрѣтеніи и дѣйствуетъ посредствомъ испорченной нашей природы и невѣжества. Невѣжество, говорю, есть причина того, что Еллины и варвары столь худо и несправедливо прославляютъ богатство. Почитая его первымъ благомъ, хотя оно есть уже третье, они вредятъ и себѣ и потомству своему. Лучше всего и полезнѣе говорить во всѣхъ городахъ истину о богатствѣ, что оно существуетъ для тѣла, а тѣло существуетъ для души. Итакъ богатство послѣ доблести души и тѣла, для которыхъ оно существуетъ, есть третье благо. Самый разсудокъ можетъ научить, что не должно искать богатства, дабы жить щастливо, но что щастіе состоитъ въ справедливомъ и честномъ пріобрѣтеніи. Тогдабъ въ государствахъ не было кровопролитія, которое очищается также кровопролитіемъ. Но теперь, какъ мы уже сказали, ето есть первая и важнѣйшая причина, почему наказанія за произвольное убивство такъ часты. Вторая есть расположеніе къ честолюбію, которое раждаетъ зависть — несносную сожительницу, особенно для самаго завистливаго человѣка, — и потомъ для людей отличнѣйшихъ въ городѣ. Третьею причиною многихъ убивствъ суть малодушные и несправедливые страхи и подозрѣнія. Если чьи настоящія или прошедшія дѣла таковы, что онъ не желаетъ имѣть никого свидѣтелемъ ихъ; не желаетъ, чтобъ кто либо зналъ о нихъ, и если другимъ образомъ не можетъ, смертію истребляетъ донощиковъ своихъ. Вотъ предисловіе для сихъ преступленій; къ сему прибавимъ то слово, которое слышатъ и которому вѣрятъ посвящающіеся въ таинства, что есть воздаяніе за дѣла сіи въ адѣ, и виновный возвратясь въ сію жизнь долженъ по естественному закону нести наказаніе и самъ терпѣть то, что сдѣлалъ другимъ и отъ другаго подобнымъ образомъ скончать жизнь свою. Для того, кто внимаетъ сему предисловію и боится сего наказанія, болѣе не нужно распространяться о семъ законѣ. А для непокорныхъ законъ такъ говоритъ: кто злоумышленно и несправедливо убьетъ кого нибудь изъ своихъ единоплеменныхъ; тотъ во первыхъ лишается всѣхъ правъ, и присутствіемъ своимъ не долженъ осквернять ни храма, ни торжища, ни пристани, ни другаго какого сборища, запрещаютъ ли сіе виновному другіе или не запрещаютъ. Законъ сіе запрещаетъ, и онъ запрещаетъ за весь городъ; такъ всегда думали, такъ будутъ думать. Ктожь изъ родныхъ и двоюродныхъ ближайшихъ къ убитому не только не воспрещаетъ, но и не преслѣдуетъ; тотъ во первыхъ принимаетъ на себя оскверненіе и гнѣвъ Боговъ за нарушеніе закона. Во вторыхъ онъ несетъ наказаніе отъ всякаго, кто захочетъ мстить за убитаго. Желающій мстить, совершивъ все, что принадлежитъ до омовенія, и что въ семъ случаѣ установлено будетъ за правило оракуломъ, и предъявивъ свое право, идетъ принудить виновника по закону совершить дѣйствіе правосудія. Законодателю легко изложить, что сіе должно совершаться съ нѣкоторыми молитвами и жертвоприношеніями Богамъ, имѣющимъ попеченіе объ отвращеніи убивствъ въ государствахъ. Кто же сіи Боги, и какимъ образомъ сіи наказанія сопровождаются священными обрядами, сіе узаконятъ законоблюстители, совѣщаясь съ истолкователями, прорицателями и оракуломъ. Судьями сихъ дѣлъ бываютъ тѣ же, кои судятъ святотатцевъ, какъ сказано вообще. Виновный наказывается смертію, но не похороняется въ одной странѣ съ убитымъ, за то, что съ нечестіемъ соединилъ безстыдство. Если онъ бѣжитъ, и не хочетъ подвергнуться суду, то да бѣжитъ вѣчнымъ бѣгствомъ. Но если кто изъ таковыхъ придетъ въ страну убитаго; то первый встрѣтившійся съ нимъ изъ родственниковъ послѣдняго или изъ согражданъ да убьетъ его ненаказанно, или связавъ его, пусть представитъ на убіеніе начальникамъ, судящимъ уголовныя преступленія. Приводящій въ судъ требуетъ поручителей, отвѣтчиковъ отъ приводимаго. И сей представляетъ достойныхъ мужей, судіями одобрѣнныхъ, троихъ, кои ручаются за подсудимаго въ явкѣ для отвѣта. Если кто не хочетъ или не можетъ представить отвѣтчиковъ; то судъ, взявъ его, заключаетъ въ темницу и отдаетъ къ наказанію. Если кто не самъ убьетъ, но умыслитъ, посовѣтуетъ умертвить другаго, и убивши его совѣтомъ и злымъ умысломъ, какъ виновникъ, какъ осквернившій душу свою убивствомъ, будетъ жить въ городѣ; то и для такаго учреждается судъ безъ поручительства. Виновный можетъ быть похороненъ въ странѣ своей. Все же прочее, что сказано прежде, относится и къ нему. Тоже самое относится къ иностранцамъ касательно иностранцевъ; къ гражданамъ и иностранцамъ между собою, къ рабамъ касательнно рабовъ какъ въ дѣлахъ убивства, такъ и въ участіи совѣтомъ. Но поручительства, какъ сказано, даютъ только убійцы. Кто доноситъ объ убійствѣ, тотъ и самъ за себя даетъ поручительство. Если рабъ убьетъ свободнаго своеручно или своимъ внушеніемъ, и осужденъ будетъ къ наказанію; то учреждается общее народное игрище при могилѣ убитаго, и убійца на такомъ мѣстѣ, отколѣ онъ могъ бы видѣть могилу, сѣчется розгами, сколько прикажетъ избранный глава и если не умретъ отъ ударовъ, то убивается. Если кто убьетъ раба безъ всякой вины, но отъ страха, чтобъ онъ не сдѣлался доносителемъ худыхъ и постыдныхъ дѣлъ его или по другой подобной причинѣ, то какое наказаніе понесъ бы убившій гражданина, тоже долженъ понести и онъ за смерть раба. Но если случится то, о чемъ и законъ давать опасно, и непріятно, и чего невозможно оставить безъ узаконенія, если произойдутъ убивства родныхъ или собственноручныя или чрезъ внушеніе, произвольныя и вовсѣ несправедливыя, какія бываютъ въ худоустроенныхъ и необразованныхъ государствахъ, но могутъ случиться и въ такихъ, гдѣ никогда не можнобъ ждать сего: то для сего опять должно повторить прежде сказанное слово; можетъ быть кто изъ насъ слушая его, добровольно воздержится отъ сихъ злочестивѣйшихъ кровопролитій. Баснь или слово, или какъ ни назовемъ его, во всей ясности идетъ отъ древнихъ жрецовъ, что бодрствующій гласъ правосудія за пролитіе родной крови требуетъ наказанія, и, какъ говорится въ семъ словѣ древнемъ, виновникъ необходимо долженъ терпѣть то же, что онъ другому содѣлалъ. Если кто убилъ отца своего, то и противъ него дѣти его дерзнутъ со временемъ тоже сдѣлать; кто убьетъ мать свою, тотъ самъ въ позднѣйшихъ временахъ, принявши женское естество, необходимо кончитъ жизнь отъ руки дѣтей своихъ. Отъ оскверненія родственной крови нѣтъ очищенія; и оскверненное не можетъ измыться, доколѣ виновная душа не воздастъ убивства за убивство, равнаго за равное, доколѣ не укротитъ гнѣва всего сродства. Сіе должно остановить тѣхъ, кои страшатся Божіяго мщенія; но если кого постигнетъ бѣдственная участь, что онъ умышленно, произвольно дерзнетъ исторгнуть изъ тѣла душу отца или матери, или братьевъ или дѣтей: то законъ смертнаго законодателя противъ него сіе полагаетъ: во первыхъ онъ лишаетъ его всѣхъ правъ и требуетъ отъ него поручителей, какъ сказано въ предъидущемъ. И если кто будетъ обвиненъ въ семъ убивствѣ, то служители суда или архонты, убивъ его, повергаютъ нагаго на заклятомъ распутіи внѣ города, и всѣ начальства отъ цѣлаго города, повергая каждое одинъ камень на голову умершаго, — очищаютъ свое отечество отъ ужаснаго преступленія, потомъ относятъ его на границы своей земли и бросаютъ безъ погребенія. А что долженъ терпѣть тотъ, кто убьетъ ближайшаго своего и такъ называемаго возлюбленнѣйшаго? Кто убьетъ, говорю, самаго себя, не дождавшись времени, положеннаго судьбою, не по смертному приговору города, не по какому нибудь неизбѣжному жесточайшему нещастію, не отъ угрызенія совѣсти, но по малодушію и по робости самъ себя подвергаетъ незаслуженному наказанію? Одинъ Богъ назначитъ для таковаго праведное очищеніе и погребеніе. Истолкователи воли его и блюстители сихъ законовъ заставляютъ ближайшихъ родственниковъ отдавать ему послѣдній долгъ по узаконенному. Могилы такимъ образомъ погибшихъ должны быть одиноки, пустынны и ни съ какою другою не смѣжны. Похороняютъ ихъ на пустынныхъ, неизвѣстныхъ предѣлахъ двѣнадцати частей, безславно, не ставя надъ ними ни столбовъ, ни надписей. Если убьетъ кого нибудь лошадь или другое животное, исключая, если сіе сдѣлается на игрищахъ общественныхъ въ единоборствѣ; то ближайшіе убитаго отмщеваютъ за смерть его. Дѣло сіе судятъ агрономы, сколько ихъ соберетъ родственникъ убитаго; виновное же убиваютъ за границами страны. Если что нибудь неодушевленное лишитъ жизни человѣка, разумѣется только не громъ, не перунъ, отъ Бога произходящій, и не другое, что паденіемъ можетъ убить; то родственникъ убитаго призываетъ въ судіи ближайшаго сосѣда, чтобъ очистить отъ всякаго порицанія себя и все родство свое. Причина убивства искореняется такъ, какъ мы сказали о животныхъ. Если окажется убитый, но убійца останется неизвѣстнымъ, и не смотря на всѣ поиски, не откроется; то судъ о семъ происходитъ точно такъ, какъ и въ прочихъ случаяхъ. Объявляется преступленіе виновнику, глашатаи вызываютъ его, и на площади обвиненному произносится приговорѣ, чтобъ онъ не являлся ни въ храмахъ, ни во всей странѣ убитаго; а если придетъ и будетъ узнанъ, то будетъ убитъ и безъ погребенія поверженъ внѣ страны убитаго. Вотъ главной законъ о убивствѣ, по коему должно поступать въ означенныхъ досѣлѣ случаяхъ. Но вотъ и еще случай, въ коемъ убившій бываетъ справедливъ и неповиненъ: если кто поймаетъ вора, ночью вошедшаго въ домъ для похищенія имущества, и убьетъ его, то онъ не повиненъ. Кто защищаясь, убьетъ грабителя, такъ же чистъ. Кто дѣлаетъ насиліе или благородной женщинѣ или отроку изъ похоти, тотъ безъ опасенія казни долженъ быть убитъ или отъ насильствуемаго или отъ отца, отъ братьевъ, или отъ дѣтей его. Если мужъ увидитъ насильство женѣ своей и убьетъ злодѣя; то онъ по закону чистъ. Кто, сохраняя отъ напрасной смерти или отца или мать, или дѣтей или братьевъ, убьетъ кого нибудь, тотъ совершенно не повиненъ.
Итакъ уже положены законы о воспитаніи живущей души, о ученіи, посредствомъ котораго она живетъ, и о томъ какія казни слѣдуютъ за причиненіе смерти. Сказано также о попеченіи и питаніи тѣла. Теперь должно говорить о насильственныхъ поступкахъ между людьми произвольнымъ и непроизвольнымъ образомъ; должно опредѣлить по возможности, каковы они, и какими наказаніями могутъ быть прекращаемы; здѣсь, кажется, надлежащее мѣсто для узаконенія о сихъ случаяхъ. Раны и увѣчья отъ ранъ самой худой законодатель положилъ бы во вторыхъ послѣ смерти. Раны, какъ и убійства должно раздѣлить на непроизвольныя, отъ гнѣва, отъ страха и злоумышленныя. Въ предисловіи къ сему должно сказать, что люди необходимо должны имѣть законы и жить по законамъ; иначе они ни чѣмъ не отличаются отъ самыхъ дикихъ животныхъ. Причина же сему та, что никакая природа человѣческая сама по себѣ не способна видѣть полезное ближнимъ своимъ, живущимъ въ государственномъ устройствѣ, и даже зная лучшее, она безсильна и не имѣетъ постоянной воли, слѣдовать ему. Во первыхъ трудно понять, что въ государственномъ устройствѣ необходимо должно пещись не о своемъ собственномъ, но объ общемъ: ибо общее связываетъ, а собственное разрушаетъ государства, и что полезнѣе, какъ для общаго, такъ и для частнаго, болѣе утверждать общее, — нежели частное свое. Во вторыхъ, еслибъ даже кто довольно искусился въ семъ познаніи и постигалъ сію истину; но потомъ, управляя государствомъ совершенно по произволу, не отдавая никому отчета, онъ никакъ не могъ бы остаться навсегда при семъ первомъ мнѣніи, и жить для общаго блага, не промѣнявъ его на собственное свое. Смертная природа безпрестанно влечетъ его къ корыстолюбію, къ самовольству; она слѣпо бѣгаетъ всякаго огорченія, и гоняется за удовольствіями, и — конечно поставитъ ихъ выше справедливаго и всего лучшаго. Огустѣвшая въ ней темнота наконецъ исполняетъ всѣхъ золъ и самаго правителя и все государство. Еслибъ кто изъ людей, родившійся по божественному посланію, отъ природы былъ способенъ вмѣстить все сіе знаніе; то онъ конечно не имѣлъ бы нужды въ законахъ, кои бы управляли имъ. Ибо знаніе и искуство выше всякаго закона и порядка, и не справедливо, чтобъ умъ оставался въ чужой покорности и раболѣпствовалъ, — сей умъ, коего свойство быть правителемъ всего, еслибъ онъ по природѣ оставался истиннымъ и свободнымъ. Но теперь такого ума нигдѣ нѣтъ или есть только въ самомъ маломъ числѣ избранныхъ. Слѣдовательно должно принять второе: порядокъ и законъ, которой, хотя и не совсѣмъ совершенъ, все болѣе видитъ и объемлетъ. Основываясь на семъ, приступаю далѣе къ учрежденію, что долженъ претерпѣть или заплатить поранившій или увѣчившій другаго. Здѣсь всякой долженъ имѣть ясно предъ глазами сіи обстоятельства: что поранилъ? кого? какимъ образомъ? и прочее. Обстоятельства сіи бываютъ безчисленны и весьма различны между собою. Предписать судилищамъ разбирать всѣ сіи обстоятельства, или совсѣмъ не разбирать — равно не возможно. Одно только необходимо, разсматривать во всякомъ произшествіи, истинно ли ли оно или нѣтъ? Не опустить же ничего въ разсужденіи наказанія или пени, коимъ подвергаются виновные, но самому узаконить всѣ и маловажные и важные случаи, почти не возможно.
Кл. Что же сказать послѣ етаго?
Аѳ. То, что иное должно предоставить судилищамъ, другое, не предоставляя другимъ, учреждаетъ самъ законодатель.
Кл. Чтожь онъ будетъ учреждать самъ и что предоставитъ судилищамъ?
Аѳ. Должно сказать, что судилища въ городѣ бываютъ или худыя, безгласныя, кои скрываютъ свои мнѣнія и тайно дѣлаютъ суды, приговоры; или, что еще етого хуже, не сохраняющія никакой тишины, но подобно общественнымъ зрѣлищамъ, шумныя, гдѣ съ крикомъ хвалятъ или порицаютъ ораторовъ той и другой стороны и такимъ образомъ судятъ; то и другое весьма вредно для общаго блага и не легко законодательствовать для сихъ судилищъ. Но если уже необходимость кого побуждаешь къ сему, то онъ предоставляетъ имъ только въ самыхъ маловажныхъ случаяхъ налагать наказанія, и самъ узаконяетъ большія изъ нихъ и важнѣйшія. Но гдѣ судилища учреждены надлежащимъ образомъ; гдѣ будущіе судьи просвѣщены и со всею справедливостію избраны; тамъ праведно, прилично и полезно многое поручать ихъ суду относительно приговоровъ, что должны понесть или заплатить виновные. Итакъ для насъ не предосудительно не узаконять важнѣйшихъ и многихъ случаевъ, кои и хуже воспитанные судьи могутъ предвидѣть и соразмѣрять наказаніе съ важностію каждаго дѣла или преступленія. И мы, надѣясь, что тѣ, для коихъ издаемъ законы, будутъ тщательными, строгими судьями въ сихъ обстоятельствахъ, многое поручаемъ ихъ бдительности. Но при томъ, какъ мы говорили и дѣлали въ предъидущемъ своемъ словѣ, какъ тогда находили справедливымъ представить очертаніе и виды наказаній, дать судьямъ примѣры дабы не выступать за границы справедливости; такъ сдѣлаемъ и здѣсь, обратясь опять къ законамъ. О ранахъ положится такое постановленіе: кто, умысливъ убить кого нибудь изъ своихъ, кромѣ тѣхъ, коихъ законъ велитъ убить, поранитъ, но не убьетъ его до смерти; тотъ какъ злоумыслитель не достоинъ милосердія, но какъ убійца долженъ подвергаться наказанію за убивство. Уважая же его судьбу, несовершенно злую, и хранителя его, которой, умилосердясь надъ ними и надъ раненымъ, не допустилъ одного принять неизлѣчимую рану, другаго подвергнуться проклятію и гибельному року; — изъ благоговѣнія къ сему хранителю освобождаемъ отъ смерти ранившаго; но онъ долженъ переселиться въ сосѣдній городъ и пользоваться по жизнь свою всѣмъ своимъ имѣніемъ, заплативъ увѣченному за вредъ ему причиненный; судилище назначаетъ пеню по винѣ его. Уголовные судьи судятъ его, если умретъ имъ раненый. Если сынъ злоумышленно поранитъ отца или рабъ господина; то наказаніе имъ есть смерть. Если братъ поранитъ брата или сестру, или сестра — брата или сестру, и осудятся въ злоумышленіи, то наказаніе имъ есть смерть. Жена ранившая мужа, умышляя убить его, или мужъ ранившій свою жену, должны бѣжать навсегда, а имѣніемъ ихъ, если у нихъ есть сынъ или малолѣтныя дочери, управляютъ попечители, кои пекутся объ осиротѣвшихъ; дѣти возмужалые не обязаны питать бѣгущаго; но все имѣніе предоставляется имъ. Если кто бездѣтный подвергнется сему нещастію; то родственники его какъ съ мужеской, такъ и съ женской стороны до внучатныхъ, сошедшись вмѣстѣ, постановляютъ наслѣдника городу въ одинъ изъ пяти тысячъ сорока домовъ, вмѣстѣ съ законоблюстителями и жрецами, разсуждая, что такой домъ не принадлежитъ ни живущему въ немъ, ни цѣлому роду его, но есть собственность цѣлаго города, которой долженъ содержать свои домы благочестивѣйшими и во всякомъ щастіи. Но если какой нибудь изъ сихъ домовъ вмѣстѣ и нечестіемъ осквернится и подвергнется нещастью, такъ что владѣвшій имъ, не оставить послѣ себя дѣтей, но или неженатый или женившись, бездѣтнымъ умретъ, умретъ за произвольное убивство или за другое смертное преступленіе противъ Боговъ, или противъ гражданъ; или если кто бездѣтный убѣжитъ навсегда: то домъ его по закону прежде очищается и бываетъ освященъ; потомъ ближніе его вмѣстѣ съ законоблюстителями сошедшись, разсматриваютъ племя отличнѣйшее въ городѣ своею добродѣтелію и счастіемъ, въ которомъ дѣти многочисленны; изъ сего племени избираютъ одного и усыновляютъ отцу убитаго, или старшему въ родѣ, какъ собственнаго сына; назвавъ его ихъ именемъ, помолившись, чтобъ онъ содѣлался отцомъ, хозяиномъ и исполнителемъ благочестія и жертвоприношеній и былъ щастливѣе своего родителя, такимъ образомъ постановляютъ его законнымъ наслѣдникомъ. А преступникъ остается безъ имени, безъ племени, безъ доли, когда его постигнетъ сіе нещастіе. Кажется, не всегда границы одной вещи точно отдѣлены отъ границъ другой, но между иными бываетъ промежутокъ сопредѣльный, между тою и другою стороною. Тоже, можно сказать, бываетъ между преступленіями произвольными и непроизвольными въ гнѣвѣ совершающимися. Кто обвиненъ будетъ въ нанесеніи ранъ, въ гнѣвѣ причиненныхъ; тотъ платитъ во первыхъ двойной ущербъ, ежели рана удобоизцѣлима, за неизцѣлимыя же въ трое; ежели рана удобоизцѣлима, но раненому причиняетъ великое безобразіе и укоризну, то платитъ въ четверо. Ежели кто, поранивъ кого нибудь, не только причинитъ вредъ обиженному, но у цѣлаго государства отниметъ воина сильнаго противъ враговъ; то онъ кромѣ прочей пени платитъ пеню государству, и сверхъ собственной службы, онъ служитъ за увѣченнаго и за него исправляетъ военныя повинности; а не сдѣлавшій сего подвергается наказанію отъ всякаго желающаго за неслуженіе; степень же пени двойную, тройную, или четвероякую назначаютъ избираемые для сего судьи. Если родной такимъ же образомъ ранитъ роднаго; то родители, родственники до внучатныхъ съ мужеской и женской стороны, мущины и женщины, сошедшись, судятъ и предоставляютъ родителямъ назначить пеню. Если въ назначеніи пени бываетъ несогласіе; то голосъ съ мужской стороны одерживаетъ верхъ. Если и они не могутъ кончить, то относятся къ законоблюстителямъ. Дѣтямъ предъ родителями въ нанесеніи ранъ судіями бываютъ мужи, за шестьдесять лѣтъ имѣющіе отъ рожденія, отцы чадъ, не усыновленныхъ, но истинныхъ; они дѣлаютъ приговоръ, повиненъ ли кто заплатить пеню или умереть, или подвергнуться еще важнѣйшему наказанію или не слишкомъ важному. Изъ родственниковъ виновнаго никто не можетъ быть ему судьею, хотя бы имѣлъ возрастъ, закономъ опредѣленный. Если рабъ въ гнѣвѣ поранитъ свободнаго; то господинъ отдаетъ его раненому, поступить съ нимъ, какъ сей захочетъ; а не отдастъ, то самъ долженъ вознаградить вредъ. Если онъ представитъ, что случившееся есть только условленный умыслъ раба и раненаго; то дѣло подвергается изслѣдованію; не обличится рабъ, то господинъ платитъ за вредъ въ трое, обличится — то сговорившійся съ рабомъ, подвергается осужденію на рабство. Поранившій другаго нечаяннымъ образомъ платитъ только за вредъ. Ибо для случая нѣтъ никакихъ законовъ. Судіями же въ семъ дѣлѣ бываютъ тѣ же, кои судятъ дѣтей противъ родителей, и опредѣляютъ цѣну вреда. Оскорбительны всѣ, представленные здѣсь, случаи; оскорбителенъ всякой родъ ссоры. Всякой мужъ, дитя, всякая женщина должны разсуждать, что уваженіе, оказываемое отъ младшаго старшему, весьма важно для тѣхъ, кои хотятъ быть спасены предъ Богами и благоденствовать между людьми. Постыдно и Богу ненавистно видѣть въ городѣ, если юный возстаетъ ссорою противъ старѣйшаго. Юноша, если наказываетъ его старѣйшій, великодушно долженъ переносить гнѣвъ его; ибо такимъ образомъ онъ возращаетъ почтеніе и для своей старости. И такъ вотъ правило: всякой у насъ долженъ почитать старѣйшаго себѣ и дѣломъ и словомъ. Мущину или женщину, которые старѣе его дватцатью годами, онъ чтитъ какъ отца и мать. Боясь Боговъ, предсѣдящихъ рожденію онъ стыдится всякаго возраста, которой можетъ быть ему отцомъ или матерью; такимъ же образомъ воздерживается отъ обидъ иностранцу или старожилу въ городѣ или новому пришельцу; онъ не дерзнетъ ударить его ни начиная драку, ни отражаясь, усовѣщивать его ударами. А если дерзостный и необузданный иностранецъ ударитъ его, и нужно будетъ отвѣчать ему; то не ударяя своими руками, пусть отведетъ его къ суду градоначальниковъ, дабы не пріучаться къ дерзости бить согражданъ. Градоправители же, разсудятъ его, боясь Бога страннолюбиваго, и если найдутъ, что иностранецъ несправедливо билъ обывателя; то укрощаютъ его дерзость такимъ же числомъ ударовъ, сколько разъ онъ ударилъ. А если онъ правъ, то пригрозивъ укоризною приведшему, отпускаютъ обоихъ. Если ровесникъ ударитъ ровесника или старшаго но бездѣтнаго, или старый стараго или юноша юношу; то естественно должно отражаться безъ оружія, простыми руками. Если человѣкъ уже за сорокъ лѣтъ отъ рода задираетъ на драку, или осмѣливается бить; то названіе грубіяномъ, невоспитаннымъ, рабскимъ послужитъ ему достаточнымъ, позорнымъ наказаніемъ. Кто будетъ внимать симъ увѣщаніямъ, для того нѣтъ уже другихъ правилъ. Но непокорный, невнимающій предисловію пусть приметъ сей законъ: если кто ударитъ человѣка старѣе себя двадцатью годами или болѣе; то первый встрѣтившій ихъ, если онъ не ровесникъ и не моложе бьющихся, долженъ разнять ихъ, или объявляется по закону человѣкомъ худымъ. Если онъ одного возраста съ обижаемымъ, или моложе, то долженъ вступиться за него какъ за брата, за отца или еще больше; а сверхъ того подвергается суду дерзнувшій бить старѣйшаго; и если будетъ осужденъ, то заключается въ темницу не менѣе, какъ на годъ. Если судьи приговорятъ его къ большему; то принимается назначенное ими время. Если иностранецъ или кто изъ жителей ударитъ мужа старѣе себя двадцатью годами; то въ разсужденіи помощи отъ встрѣчающихся, тотъ же законъ удерживаетъ свою силу; а обличенный въ сей винѣ иностранецъ, а не обыватель платитъ за сіе двулѣтнимъ заключеніемъ; обыватель же, какъ не покоряющійся законамъ, заключается на три года, если судилище не назначитъ ему долговременнѣйшаго заключенія. Наказывается также и тотъ, кто видѣлъ и не подалъ помощи: важнѣйшею пенею, въ мину, второю въ пятьдесять драхмъ, третьею въ тридцать, четвертою въ двадцать. Судилище же для сихъ людей составляютъ военноначальники, старшины колѣнъ, урядники и конно-начальники. Законы, по моему мнѣнію, установляются одни для людей добрыхъ къ наученію, какимъ образомъ обращаться въ обществѣ и сохранять дружелюбіе; другіе для тѣхъ, кои не получили воспитанія, но руководствуются нѣкоторою грубою природою, — для людей непреклонныхъ, дабы они не впали во всякую порчу. Сіи заставляютъ меня говорить то, что я теперь сказать намѣренъ. Для сихъ законодатель по необходимости пишетъ законы, желая, чтобъ не было въ нихъ никогда никакой нужды. Кто дерзаетъ въ ссорѣ поднять руку на отца или мать, не убоясь ни мщенія Боговъ небесныхъ, ни казни вѣчной, но какъ бы зная, чего вовсѣ не знаетъ и презирая совѣты древнихъ и вообще всѣхъ людей, преступаетъ законъ; для такаго потребны самыя крайнія мѣры; смерть не есть еще самое послѣднее наказаніе. Мученія же ада хотя по справедливости суть ужаснѣйшія, но ни мало не удерживаютъ сихъ жестокихъ сердецъ. Иначе не было бы отцеубивствъ, ни другой дерзости противъ своихъ родителей. Почему и здѣсь наказанія симъ людямъ не должны быть менѣе адскихъ. И вотъ, что послѣ сего мы скажемъ: кто дерзнетъ ударить отца или мать или ихъ родителей, не въ сумашествіи; то первый случившійся при семъ (какъ и прежде) заступится, и заступившійся житель или иностранецъ занимаетъ первое мѣсто на играхъ народныхъ. А незаступившійся да бѣжитъ изъ отечества навсегда. Негражданинъ, заступившійся, пріобрѣтаетъ похвалу, — не заступившійся порицаніе: рабъ заступившійся дѣлается свободнымъ; не заступившійся получаетъ сто ударовъ бичемъ, если произойдетъ сіе на площади, — отъ приставовъ; внѣ площади, въ городѣ — отъ градоначальника; въ полѣ, отъ Агрономовъ, полевыхъ смотрителей. Какой ни случится при семъ произшествіи обыватель, дитя или мужъ или женщина, всякой долженъ споборать противъ нечестиваго. Не заступающійся проклятъ гнѣвомъ отечественнаго, единоплеменнаго Дія; осужденный за ссору противъ родителей во первыхъ бѣжитъ изъ города въ другую страну на вѣчное изгнаніе, и отверженъ отъ всѣхъ храмовъ. Доколѣ онъ еще не отлученъ, агрономы преслѣдуютъ его ударами и бьютъ, какъ хотятъ. Если онъ возвратится, то наказывается смертію. Кто изъ свободныхъ съ нимъ вмѣстѣ будетъ ѣсть, пить, или вступитъ съ нимъ въ другое подобное сообщеніе, даже если встрѣтившись съ нимъ, добровольно прикоснется ему, тотъ не вступаетъ ни въ храмъ, ни на площадь, ни въ городъ, доколѣ не очистится, какъ участникъ изверга. Еслижь онъ не покорясь сему, беззаконно осквернитъ храмъ или городъ; то самый начальникъ, знавшій о семъ и не наказавшій его, подвергается одинакому осужденію какъ и за величайшее преступленіе. Если рабъ ударитъ свободнаго иностранца или гражданина, то, случившійся при семъ, долженъ заступится или по сужденію понесетъ наказаніе. Другіе свидѣтели, связавъ его вмѣстѣ съ ударившимъ, предадутъ обиженному. Онъ же принявъ ихъ, ввергаетъ въ оковы и бивъ, сколько хочетъ чтобы не причинить вреда господину, возвращаетъ ему раба его по закону. Законъ же таковъ: если рабъ ударитъ свободнаго, не по повелѣнью начальниковъ, то господинъ, принявъ его связаннаго изъ рукъ обиженнаго, не освободитъ его изъ оковъ, доколѣ онъ не выпроситъ у него прощенія и не убѣдитъ его, что не употребитъ во зло своей свободы. Тѣ же законы и для женщинъ между собою, и женамъ въ отношеніи къ мужьямъ, и мужьямъ въ отношеніи къ женамъ.