вторыхъ, еслибъ даже кто довольно искусился въ семъ познаніи и постигалъ сію истину; но потомъ, управляя государствомъ совершенно по произволу, не отдавая никому отчета, онъ никакъ не могъ бы остаться навсегда при семъ первомъ мнѣніи, и жить для общаго блага, не промѣнявъ его на собственное свое. Смертная природа безпрестанно влечетъ его къ корыстолюбію, къ самовольству; она слѣпо бѣгаетъ всякаго огорченія, и гоняется за удовольствіями, и — конечно поставитъ ихъ выше справедливаго и всего лучшаго. Огустѣвшая въ ней темнота наконецъ исполняетъ всѣхъ золъ и самаго правителя и все государство. Еслибъ кто изъ людей, родившійся по божественному посланію, отъ природы былъ способенъ вмѣстить все сіе знаніе; то онъ конечно не имѣлъ бы нужды въ законахъ, кои бы управляли имъ. Ибо знаніе и искуство выше всякаго закона и порядка, и не справедливо, чтобъ умъ оставался въ чужой покорности и раболѣпствовалъ, — сей умъ, коего свойство быть правителемъ всего, еслибъ онъ по природѣ оставался истиннымъ и свободнымъ. Но теперь такого ума нигдѣ нѣтъ или есть только въ самомъ маломъ числѣ избранныхъ. Слѣдовательно должно принять второе: порядокъ и законъ, которой, хотя и не совсѣмъ совершенъ, все болѣе видитъ и объемлетъ. Основываясь на семъ,
вторых, если б даже кто довольно искусился в сем познании и постигал сию истину; но потом, управляя государством совершенно по произволу, не отдавая никому отчета, он никак не мог бы остаться навсегда при сем первом мнении и жить для общего блага, не променяв его на собственное свое. Смертная природа беспрестанно влечет его к корыстолюбию, к самовольству; она слепо бегает всякого огорчения и гоняется за удовольствиями, и — конечно поставит их выше справедливого и всего лучшего. Огустевшая в ней темнота наконец исполняет всех зол и самого правителя и всё государство. Если б кто из людей, родившийся по божественному посланию, от природы был способен вместить всё сие знание, то он конечно не имел бы нужды в законах, кои бы управляли им. Ибо знание и искусство выше всякого закона и порядка, и несправедливо, чтоб ум оставался в чужой покорности и раболепствовал — сей ум, коего свойство быть правителем всего, если б он по природе оставался истинным и свободным. Но теперь такого ума нигде нет или есть только в самом малом числе избранных. Следовательно должно принять второе: порядок и закон, который, хотя и не совсем совершен, всё более видит и объемлет. Основываясь на сем,
