Кратил (Платон; Карпов)/ДО

 См. также одноимённые страницы.

Кратил
авторъ Платонъ, пер. Василій Николаевичъ Карповъ

Оригинал: древнегреческій. — Изъ сборника «Сочиненія Платона». Источникъ: Кратил // Сочинения Платона : в 6 т. / пер. В. Н. Карпова — М.: Синодальная типографія, 1879. — Т. 5. — С. 198—286. • Помѣтки на поляхъ, въ видѣ цифръ и буквъ B, C, D, E, означаютъ ссылки на изданіе Стефана 1578 года.

ЛИЦА РАЗГОВАРИВАЮЩІЯ:

ЕРМОГЕНЪ, КРАТИЛЪ и СОКРАТЪ.

---

383.Ерм. Хочешь ли^[1], сообщимъ свое разсужденіе и Сократу?

Крат. Если тебѣ угодно.

Ерм. Кратилъ этотъ говоритъ, Сократъ, что правильное названіе каждой вещи прирождено ей природою, и что не то ея имя, которымъ называютъ ее нѣкоторые, условившись называть такъ и издавая часть своего голоса, но и у грековъ и у варваровъ есть прирожденная всѣмъ имъ правильность B. наименованій. Такъ вотъ я и спрашиваю его: — имя ему «Кратилъ» — истинно или нѣтъ? — Онъ соглашается, что это дѣйствительное его имя. Ну, а Сократу? спросилъ я. — «Сократъ», отвѣчаетъ онъ. — Не такъ же ли и всѣмъ другимъ людямъ, — какимъ именемъ каждаго называемъ, то и есть его имя? — Однакожъ тебѣ-то имя не «Ермогенъ»^[2], говоритъ онъ, хотя бы и всѣ такъ называли тебя. — Когда же сталъ я спрашивать и усиливался узнать, что̀ тутъ разумѣется, онъ не объяснилъ мнѣ ничего, а только смѣется 384. надо мною, показывая видъ, что предоставляетъ собственному моему уму знать объ этомъ. Между тѣмъ если бы онъ захотѣлъ высказать ясно, то привелъ бы къ убѣжденію и меня, и я говорилъ бы то же, что̀ говоритъ онъ. И такъ, если ты можешь какъ нибудь разгадать^[3] оракулъ Кратила, то я съ удовольствіемъ послушалъ бы. Или еще пріятнѣе было бы удостовѣриться, что̀ кажется самому тебѣ въ разсужденіи правильности именъ, если бы ты захотѣлъ сказать это.

Сокр. Ермогенъ, сынъ Иппоника! есть старинная B. пословица, что прекрасное трудно^[4], когда приступаешь къ его изученію. Такъ-то и объ именахъ — ученіе не маловажное. Если бы я слышалъ пятидесятидрахмовый урокъ Продика^[5], по выслушаніи котораго, говорить онъ, становишься знающимъ это; то ничто не помѣшало бы тебѣ сейчасъ узнать истину о правильности именъ: но я не слышалъ его, а слышалъ C. драхмовый; такъ не знаю, сколько тутъ истиннаго. Я готовъ изслѣдовать это сообща съ тобою и Кратиломъ. А что имя тебѣ, говоритъ онъ, по истинѣ не «Ермогенъ», то я подозрѣваю здѣсь его шутку. Можетъ быть, онъ думаетъ, что ты, стараясь собирать деньги, всякій разъ встрѣчаешь неудачи. Но я уже сказалъ, что знать такія вещи трудно; надобно это дѣло разсмотрѣть сообща, — какъ ты будешь говорить о немъ, и какъ Кратилъ.

Ерм. Что касается до меня, Сократъ, то, часто-таки разговаривая объ этомъ со многими другими, я не могъ D. убѣдиться, будто есть какая-то иная правильность именъ, кромѣ утвержденной условіемъ и согласіемъ; ибо мнѣ кажется, что какое кто чему далъ имя, такое и правильно. И если бы опять одно названіе замѣнено было другимъ, то первое было бы уже нехорошо, хотя и послѣднее тоже не болѣе правильно. Когда, напримѣръ, мы даемъ другія имена своимъ слугамъ^[6], тогда имя новое не болѣе бываетъ правильно, какъ и прежнее; ибо ничему никакое имя не прирождается отъ природы, но всѣ имена зависятъ отъ закона и обычая лицъ, которыя пріурочиваютъ и называютъ E.вещи. Если же это не такъ, я готовъ поучиться и слушать не только Кратила, но и всякаго другаго.

385.Сокр. Можетъ быть, и есть что-то въ словахъ твоихъ, Ермогенъ; но разсмотримъ положеніе: ка̀къ кто называетъ каждую вещь, такъ ей и имя.

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Хотя бы частный человѣкъ называлъ, хотя бы городъ?

Ерм. Полагаю.

Сокр. Но что̀, если я назову какую нибудь вещь, напримѣръ то, что теперь мы называемъ человѣкомъ, — если это самое я назову лошадью, а теперешнюю лошадь человѣкомъ: вѣдь общественное имя одному и тому же предмету будетъ тогда «человѣкъ», а частное «лошадь»; и опять — частное имя «человѣкъ», а общественное «лошадь»? Согласенъ?

Ерм. Мнѣ кажется.B.

Сокр. Хорошо; скажи мнѣ вотъ что: называешь ли ты что нибудь — говорить истинно и ложно?

Ерм. Называю.

Сокр. Не возможна ли одна рѣчь истинная^[7], а другая ложная?

Ерм. Конечно.

Сокр. Не правда ли, что кто о сущемъ говоритъ, что оно есть, тотъ говоритъ истину, а кто утверждаетъ, что его нѣтъ, тотъ лгунъ?

Ерм. Да.

Сокр. Стало быть, возможно словомъ выражать то, что̀ есть, и то, чего нѣтъ?

Ерм. Конечно.

C.Сокр. Слово истинное въ цѣломъ ли только бываетъ истиннымъ, а части его не истинны?

Ерм. Нѣтъ, и части.

Сокр. Бо̀льшія ли только части истинны, а меньшія нѣтъ, или всѣ?

Ерм. Я думаю, всѣ.

Сокр. Въ томъ, что̀ ты говоришь, есть ли часть меньше имени?

Ерм. Нѣтъ, это самая малая.

Сокр. Слѣдовательно, имя, заключающееся въ рѣчи истинной, произносится?

Ерм. Да.

Сокр. И само оно истинно, говоришь ты?

Ерм. Да.

Сокр. А рѣчи лживой часть не лжива ли?

Ерм. Полагаю.

Сокр. Стало быть, можно произнесть имя и ложное и истинное, если можно произнесть рѣчь?

D.Ерм. Какъ не можно!

Сокр. Но какъ кто назоветъ вещь, такъ ей и имя?

Ерм. Да.

Сокр. И сколькими бы кто ни назвалъ вещь именами, столько ихъ и будетъ? И тогда будетъ, когда назоветъ?

Ерм. У меня, Сократъ, нѣтъ иной правильности имени, кромѣ той, что каждую вещь я могу назвать другимъ именемъ, какое ни придамъ ей, а ты — другимъ, какое ни придашь. Вижу, что такъ и въ городахъ, — каждый къ однимъ E.и тѣмъ же предметамъ иногда прилагаетъ имена собственно для себя, — и эллины особо отъ иныхъ эллиновъ, и эллины особо отъ варваровъ.

Сокр. Хорошо, увидимъ, Ермогенъ, таковыми ли представляются тебѣ вещи, что сущность ихъ есть особая для каждаго, — какъ говорилъ Протагоръ, полагая, что мѣра всѣхъ вещей есть человѣкъ^[8], то есть какими представляются 386. предметы мнѣ, таковы они для меня, а какими тебѣ, таковы для тебя; или вещи, по твоему мнѣнію, въ самихъ себѣ имѣютъ нѣкоторую основу сущности.

Ерм. Нѣкогда, Сократъ, и я, колеблясь сомнѣніемъ, приходилъ къ тому, что̀ говоритъ Протагоръ; однакожъ это, мнѣ кажется, не совсѣмъ такъ.

Сокр. Что? Ты уже приходилъ къ тому, что тебѣ не казалось, чтобы былъ кто нибудь человѣкомъ злымъ?

Ерм. Нѣтъ, клянусь Зевсомъ; напротивъ, часто-таки я иB. самъ терпѣлъ, такъ что нѣкоторые люди мнѣ кажутся очень злыми, даже весьма многіе.

Сокр. Что жъ? а людей очень добрыхъ тебѣ еще не представлялось?

Ерм. Весьма немного.

Сокр. Такъ представлялись?

Ерм. Представлялись.

Сокр. Какъ же ты полагаешь это? Не такъ ли, что люди очень добрые — очень умны, а очень злые — очень безумны?

Ерм. Мнѣ кажется, такъ.C.

Сокр. Но возможно ли, если Протагоръ говорилъ истину, — если, то есть, истина^[9] въ томъ, что что̀ каждому изъ насъ кажется, то̀ и есть, — возможно ли, чтобы одни изъ насъ были разумны, а другіе безумны?

Ерм. Конечно нѣтъ.

Сокр. И это-то, я думаю, тебѣ очень кажется, что если есть разумность и неразумность, то рѣшительно невозможно, чтобы Протагоръ говорилъ истину, потому что одинъ, по правдѣ, ничѣмъ не былъ бы умнѣе другаго, если бы что̀ каждому представляется, то для каждаго было бы и истинно.

D.Ерм. Такъ.

Сокр. Равнымъ образомъ не кажется тебѣ, думаю, и ученіе Эвтидема, что для всѣхъ вмѣстѣ и всегда все равно; ибо тогда не было бы ни добрыхъ, ни злыхъ, если бы добродѣтель и порокъ были равны для всѣхъ.

Ерм. Справедливо говоришь.

Сокр. А когда и не для всѣхъ все вмѣстѣ и всегда равно^[10], и не для каждаго въ каждой вещи свое, такъ уже явно, что есть предметы, имѣющіе какую-то непреложную сущность E. сами^[11] въ себѣ, не для насъ и не отъ насъ, — влекомые нашимъ представленіемъ туда и сюда, — но существующіе по себѣ, для своей сущности, съ которою срослись.

Ерм. Это, Сократъ, мнѣ кажется, такъ.

Сокр. Неужели же сами они таковы, а дѣйствія ихъ не такого свойства? Или и это самое — дѣйствія — не есть ли одинъ какой-то видъ вещей?

Ерм. Конечно, и это.

Сокр. Стало быть, и дѣйствія совершаются по ихъ 387. природѣ, а не по нашему мнѣнію. Если, напримѣръ, мы возьмемся что нибудь существующее разсѣчь, то надобно ли намъ отдѣльную вещь разсѣкать, какъ бы мы ни захотѣли и чѣмъ бы ни захотѣли, или, желая извѣстный предметъ разсѣчь, мы будемъ это дѣлать согласно съ природою, чтобы, то есть, и разсѣкать его, и онъ разсѣкался естественно? Вѣдь тогда только, разсѣкая его, мы успѣемъ въ этомъ и поступимъ правильно: напротивъ, разсѣкая вопреки природѣ, погрѣшимъ и ничего не сдѣлаемъ?

Ерм. Мнѣ кажется, такъ.B.

Сокр. Равнымъ образомъ, если мы возьмемся жечь, слѣдуя ли всякому мнѣнію будемъ жечь, или только правильному? А это мнѣніе, — то, по которому каждый предметъ жгутъ, и онъ жжется, — естественно и согласно съ природою.

Ерм. Такъ.

Сокр. Не такъ ли и прочее?

Ерм. Конечно.

Сокр. Но и говорить не есть ли одно изъ дѣйствій?

Ерм. Да.

Сокр. Такъ ли говоря, какъ кому покажется говорить, будетъ онъ говорить правильно, или больше успѣетъ и скажетъ, если начнетъ говорить о вещахъ естественно и какъ позволяютъ онѣ говорить о себѣ, а когда не такъ, — C. погрѣшитъ и ничего не сдѣлаетъ?

Ерм. Мнѣ кажется, такъ, какъ ты говоришь.

Сокр. Но наименованіе не есть ли часть говора? ибо выражаютъ рѣчи, вѣроятно, именами.

Ерм. Конечно.

Сокр. Не есть ли и наименованіе нѣкоторое дѣйствіе, если и говоръ о вещахъ былъ нѣкоторымъ дѣйствіемъ?

Ерм. Да.

Сокр. Дѣйствія же представлялись намъ дѣйствіями не для D. насъ, но чѣмъ-то имѣющимъ собственную свою природу.

Ерм. Такъ.

Сокр. Поэтому не слѣдуетъ ли и именовать вещи такъ, какъ и чѣмъ естественно именоваться имъ, а не такъ, какъ мы захотѣли бы, если думаемъ устоять въ прежнихъ своихъ соглашеніяхъ? И такимъ образомъ мы успѣшнѣе были бы въ наименованіи, а иначе нѣтъ.

Ерм. Видимо.

Сокр. Хорошо же; что надлежало разсѣчь, то надлежало, говорили мы, разсѣчь чѣмъ нибудь?

Ерм. Да.

E.Сокр. Также, что надлежало ткать, надлежало ткать чѣмъ нибудь, и что надлежало просверлить, надлежало просверлить чѣмъ нибудь?

Ерм. Конечно.

Сокр. А что надлежало назвать, надлежало назвать чѣмъ нибудь?

388.Ерм. Такъ.

Сокр. Что̀ же будетъ то, чѣмъ надлежало просверлить?

Ерм. Буравъ.

Сокр. А то, чѣмъ ткать?

Ерм. Челнокъ.

Сокр. А то, чѣмъ назвать?

Ерм. Имя.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Стало быть, и имя есть нѣкоторое орудіе.

Ерм. Конечно.

Сокр. Но если бы я спросилъ: что за орудіе челнокъ? Не то ли это, чѣмъ ткутъ?

Ерм. Да.

B.Сокр. А что дѣлаемъ мы, когда ткемъ? Не утокъ ли, и не раздѣляемъ ли сплошную основу?

Ерм. Да.

Сокр. Не то же ли скажешь ты и о буравѣ, и о прочемъ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Такъ не сказать ли того же и объ имени? Назвавъ имя орудіемъ, что дѣлаемъ мы имъ?

Ерм. Не могу сказать.

Сокр. Не учимъ ли чему другъ друга, и не различаемъ ли вещей, каковы онѣ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Стало быть, имя есть орудіе какое-то учительное C. и назначенное для раздѣленія сущности, какъ челнокъ для раздѣленія основы.

Ерм. Да.

Сокр. А челнокъ есть орудіе ткацкое?

Ерм. Какъ же не ткацкое!

Сокр. Стало быть, ткачъ будетъ дѣйствовать челнокомъ хорошо; хорошо же, — значитъ, по-ткацки. А учитель будетъ пользоваться именемъ хорошо; хорошо же, — значитъ, по-учительски.

Ерм. Да.

Сокр. Но чьимъ дѣломъ ткачъ дѣйствуетъ хорошо, когда дѣйствуетъ челнокомъ?

Ерм. Дѣломъ плотника.

Сокр. Всякій ли — плотникъ, или только тотъ, кто знаетъ искусство?

Ерм. Кто знаетъ искусство.

Сокр. Чьимъ дѣломъ хорошо дѣйствуетъ сверлильщикъ, D. когда дѣйствуетъ буравомъ?

Ерм. Дѣломъ кузнеца.

Сокр. А всякій ли кузнецъ, или только тотъ, кто знаетъ искусство?

Ерм. Кто знаетъ искусство.

Сокр. Пускай. Но чьимъ дѣломъ пользуется учитель, когда пользуется именемъ?

Ерм. И этого не могу сказать.

Сокр. И того-то не можешь ты сказать, кто передалъ намъ имена, которыми мы пользуемся?

Ерм. Въ самомъ дѣлѣ не могу.

Сокр. Не кажется ли тебѣ, что передалъ намъ ихъ законъ?

Ерм. Походитъ.

E.Сокр. Стало быть, учитель пользуется дѣломъ законодателя^[12] когда пользуется именемъ?

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. А законодателемъ кажется тебѣ всякій человѣкъ, или только тотъ, кто знаетъ искусство?

Ерм. Кто знаетъ искусство.

Сокр. И такъ, давать имена, Ермогенъ, есть дѣло не всякаго 389. человѣка, а только художника именъ. А художникъ ихъ, какъ видно, есть законодатель, который изъ художниковъ между людьми весьма рѣдкій.

Ерм. Походитъ.

Сокр. Разсмотри же теперь, на что смотря, законодатель даетъ имена? Изслѣдуй это изъ прежняго. На что смотря, плотникъ дѣлаетъ челнокъ? Не на то ли, что̀ способствуетъ тканію?

Ерм. Конечно.

Сокр. Что же? если челнокъ, когда онъ дѣлаетъ его, B. раскалывается, то, смотря ли на расколовшійся, будетъ онъ дѣлать другой, или на тотъ видъ, по которому дѣлалъ и расколовшійся?

Ерм. Мнѣ кажется, на тотъ видъ.

Сокр. Такъ не совершенно ли справедливо тотъ видъ назовемъ мы челнокомъ самимъ въ себѣ?

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Если же челнокъ дѣлается, для тонкой ли то или толстой, для льняной или шерстяной ткани, — вообще для какой бы ни было; то не надобно ли смотрѣть на видъ челнока, и для какой именно ткани былъ бы онъ наилучшимъ, не такимъ ли по природѣ слѣдуетъ и приготовлять C. его для каждой работы?

Ерм. Да.

Сокр. И въ отношеніи къ прочимъ-то орудіямъ тотъ же способъ. Изобрѣтши для недѣлимаго орудіе, свойственное ему по природѣ, надобно полагать его въ той матеріи, изъ которой оно сдѣлано, и полагать не какъ самъ хочешь, а какъ свойственно; потому что буравъ, напримѣръ, по природѣ надобно къ недѣлимому умѣть полагать въ желѣзѣ.

Ерм. Конечно.

Сокр. А челнокъ, по природѣ свойственный недѣлимому, — въ деревѣ.

Ерм. Такъ.

Сокр. Ибо особый челнокъ у насъ по природѣ былъ, какъ D. видно, для каждаго рода ткани; то же и о прочемъ.

Ерм. Да.

Сокр. Такъ и имя, свойственное по природѣ недѣлимому, почтеннѣйшій^[13], не должно ли тому законодателю умѣть полагать въ звукахъ и слогахъ и, смотря на это самое, что̀ такое имя, составлять и придавать всѣ имена, если онъ хочетъ быть вѣрнымъ ихъ придавателемъ? — А что каждый законодатель полагаетъ названіе не въ тѣхъ же самыхъ слогахъ, то относительно этого не должно оставаться въ E. незнаніи. Вѣдь и всякій кузнецъ, дѣлая то же самое орудіе для той же самой вещи, полагаетъ его не въ то же самое желѣзо, хотя, изъ другаго ли желѣза сдѣлано оно, здѣсь ли390. сдѣлано, или у варваровъ, пока имѣется въ виду одна и та же идея, — оно правильно. Не такъ ли?

Ерм. Конечно.

Сокр. Такимъ образомъ не допустишь ли ты, что законодатель и здѣсь и у варваровъ, пока онъ держится вида имени, приличнаго недѣлимому въ какихъ бы то ни было слогахъ, ничѣмъ не хуже законодатель здѣсь, какъ и во всякомъ другомъ мѣстѣ?

Ерм. Конечно.

B.Сокр. Кто же будетъ знать, приличный ли челноку видъ положенъ въ какомъ нибудь деревѣ? Сдѣлавшій ли его плотникъ, или пользующійся имъ ткачъ?

Ерм. Больше правдоподобно, Сократъ, что пользующійся.

Сокр. А кто будетъ пользоваться дѣломъ лирщика? не тотъ ли, кто умѣетъ наилучшимъ образомъ наблюдать надъ работающимъ и судить о его работѣ, хорошо ли она произведена, или нѣтъ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Кто, то есть?

Ерм. Цитристъ.

Сокр. А судить о работѣ кораблестроителя?

C.Ерм. Кормчій.

Сокр. Но кто въ состояніи наилучшимъ образомъ наблюдать надъ дѣломъ законодателя и судить о его работѣ, какъ здѣсь, такъ и у варваровъ? Не тотъ ли, кто будетъ ею пользоваться?

Ерм. Да.

Сокр. А это не тотъ ли, кто умѣетъ спрашивать?

Ерм. Конечно.

Сокр. Равно какъ и самъ отвѣчать?

Ерм. Да.

Сокр. Умѣющаго же спрашивать и отвѣчать иначе ли назовешь ты, чѣмъ діалектикомъ?

Ерм. Не иначе, а такъ.

D.Сокр. Стало быть, строить руль есть дѣло плотника, подъ надзоромъ кормчаго, если руль долженъ быть построенъ хорошо.

Ерм. Явно.

Сокр. А давать имя-то есть, какъ видно, дѣло законодателя, состоящаго подъ надзоромъ діалектика, если имена должны быть даваемы хорошо.

Ерм. Такъ.

Сокр. Поэтому не худо должно быть и то, какъ ты думаешь^[14], Ермогенъ, — что, то есть, прикладываніе именъ есть дѣло не плохихъ и не случайныхъ людей; да справедливо говоритъ и Кратилъ, утверждая, что вещи получаютъ свои имена отъ природы и что не всякій есть составитель именъ, E. а только тотъ, кто смотритъ на имя каждаго предмета въ отношеніи къ природѣ и можетъ видъ сего полагать въ буквахъ и слогахъ.

Ерм. Я не нахожу, Сократъ, что̀ надлежало бы противопоставить твоимъ словамъ. Впрочемъ не легко такъ вдругъ согласиться съ тобою; мнѣ кажется, скорѣе можно повѣрить 391. тебѣ, если ты покажешь, что̀, по твоему мнѣнію, составляетъ правильность имени по природѣ.

Сокр. Я, почтеннѣйшій Ермогенъ, не говорю ни о какой правильности; ты забылъ сказанное мною немного прежде, что я не знаю этого и что могу разсматривать это только вмѣстѣ съ тобою. И вотъ теперь, когда мы, я и ты, разсматриваемъ это, намъ, противъ прежняго, представляется уже такъ много, что имя имѣетъ у насъ какую-то правильность по природѣ, и что не всякому человѣку подручно умѣть хорошо прилагать его къ чему бы то ни было. Не такъ ли?B.

Ерм. Конечно.

Сокр. И такъ, послѣ сего мы должны изслѣдовать, если желаешь знать, что такое его правильность.

Ерм. Да, я конечно желаю знать.

Сокр. Разсматривай же.

Ерм. Но какимъ образомъ разсматривать?

Сокр. Самое правильное дѣло, другъ мой, разсматривать съ знающими, платя имъ деньги и воздавая благодарность. Такіе люди — софисты, переплативъ которымъ много денегъ, C. и братъ твой Калліасъ^[15] кажется мудрецомъ. А такъ какъ ты не распоряжаешься отцовскимъ наслѣдствомъ, то долженъ докучать брату и просить его, чтобы онъ научилъ тебя правильности касательно этого, какъ узналъ о ней отъ Протагора^[16].

Ерм. Вотъ ужъ странною была бы моя просьба, Сократъ, если бы тогда, какъ истины Протагоровой я вовсе не принимаю, то, что говорится въ такой истинѣ, принималъ, какъ нѣчто стоющее вниманія.

Сокр. Когда же не нравится тебѣ это, такъ надобно D. учиться у Омира^[17] и у другихъ поэтовъ.

Ерм. А что же говоритъ Омиръ объ именахъ, Сократъ? и гдѣ?

Сокр. Во многихъ мѣстахъ, особенно же важно и прекрасно тамъ, гдѣ онъ различаетъ, какими именами одни и тѣ же предметы называютъ люди, и какими боги. Развѣ ты не думаешь, что въ этихъ случаяхъ слова его важны и удивительны относительно правильности именъ? Вѣдь ужъ явно, что боги-то употребляютъ имена точно тѣ, какія свойственны природѣ. Или не думаешь?E.

Ерм. Да, я, конечно, хорошо знаю, что если они называютъ, то называютъ правильно: но на что именно указываешь ты?

Сокр. Развѣ тебѣ не извѣстно, что троянскую рѣку, которая единоборствовала съ Идестомъ, боги, по словамъ Омира, называютъ Ксанѳомъ^[18], а люди Скамандромъ?

Ерм. Извѣстно.

Сокр. Такъ что же? Не думаешь ли, что важное дѣло знать, 392. почему больше правильно называть ту рѣку Ксанѳомъ, чѣмъ Скамандромъ? Теперь, если хочешь, и касательно птицы, по его же словамъ,

Въ сонмѣ безсмертныхъ слывущей Халкидой, у смертныхъ Киминдой, —

‎худое ли дѣло знать, насколько правильнѣе той же самой птицѣ придавать названіе Халкиды, чѣмъ Киминды^[19]? Встрѣчаемъ мы также Ватіею^[20] и Мирину, и многія другія названія, B. какъ у этого поэта, такъ и у иныхъ. Но изслѣдованія прочихъ названій можетъ быть выше насъ, — меня и тебя: разсмотрѣніе же Скамандрія и Астіанакса соразмѣрнѣе, какъ мнѣ кажется, съ силами человѣческими и легче; а эти имена, говоритъ Омиръ, принадлежали сыну Гектора, и показываетъ, какова ихъ правильность. Вѣроятно, ты знаешь стихи, въ которыхъ заключается то, о чемъ я говорю.

Ерм. Конечно.

Сокр. Такъ думаешь ли, что Омиръ изъ этихъ именъ почиталъ болѣе правильнымъ прилагать къ сыну имя Астіанакса, чѣмъ Скамандрія?

C.Ерм. Не могу сказать.

Сокр. Но разсматривай вотъ какъ. Если бы кто спросилъ тебя: умные ли люди правильнѣе даютъ имена, или неразумные?

Ерм. Очевидно, я сказалъ бы, что умные.

Сокр. Но женщины ли въ городахъ, если говорить о цѣломъ родѣ, кажутся тебѣ умнѣе, или мужчины?

Ерм. Мужчины.

Сокр. Не знаешь ли ты, что, по словамъ Омира, ребенокъ D. Гекторовъ названъ Астіанаксомъ отъ троянцевъ, Скамандріемъ же, явно, что отъ^[21] женщинъ, такъ какъ у мужчинъ-то онъ былъ Астіанаксъ?

Ерм. Походитъ.

Сокр. А троянцевъ не почиталъ ли и Омиръ болѣе мудрыми, чѣмъ женщинъ ихъ?

Ерм. Я думаю.

Сокр. Стало бытъ, онъ полагалъ, что къ сыну его правильнѣе прилагать имя Астіанакса, чѣмъ Скамандрія?

Ерм. Видимо.

Сокр. Разсмотримъ же, почему это? Или самъ онъ не открываетъ ли намъ прекрасно причину этого, когда говоритъ: «могъ онъ одинъ защищать ихъ городъ и длинныя стѣны». E. Значитъ, потому, какъ видно, правильно было сыну этого защитника дать имя Астіанакса, что оно выдержано отцомъ его, какъ говоритъ Омиръ.

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Что же это будетъ? Я и самъ тутъ ничего не понимаю, Ермогенъ; а ты понимаешь?

Ерм. Клянусь Зевсомъ, — и я.

Сокр. И Гектору-то, добрякъ, приложилъ имя не самъ ли 393. Омиръ?

Ерм. Почему такъ?

Сокр. Потому, мнѣ кажется, что и оно близко къ Астіанаксу, и оба эти имени походятъ на эллинскія, — такъ какъ ἂναξ и ἕκτωρ означаютъ почти одно и то же, — оба эти имени царскія; ибо чей кто былъ бы ἄναξ (царь), въ отношеніи къ тому онъ былъ бы, вѣроятно, и ἕκτωρ (обладатель), такъ какъ, очевидно, господствуетъ надъ нимъ, обладаетъ имъ и имѣетъ его. Или тебѣ кажется, что я ничего не говорю, что я недоразумѣваю и думаю, какъ бы B. лишь напасть на какой-то слѣдъ Омировой мысли о правильности именъ?

Ерм. Нѣтъ, клянусь Зевсомъ, не то, какъ мнѣ кажется; ты, можетъ быть, напалъ на что-то.

Сокр. Вѣдь правильно-таки, какъ мнѣ представляется, порожденіе льва называть львомъ, а порожденіе коня — конемъ. Не говорю о томъ, что̀ раждается какъ бы уродомъ, — отъ коня чѣмъ-то не такимъ, что̀ конь; говорю о родовомъ порожденіи, согласномъ съ природою. Если конь, вопреки природѣ, производитъ порожденіе быка по природѣ, то уже C. не жеребенкомъ надобно назвать его, а теленкомъ. Равнымъ образомъ, если бы и отъ человѣка, думаю, произошло порожденіе не человѣка, этого порожденія не слѣдуетъ называть человѣкомъ. И дерева, и все такимъ же образомъ. Или тебѣ не кажется?

Ерм. Кажется.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Наблюдай же за мною, чтобы я какъ нибудь не обманулъ тебя. Вѣдь на этомъ же основаніи, если порожденіе происходитъ отъ царя, — оно D. должно быть называемо царемъ: тѣми ли слогами означается оно, или другими, — это все равно; прибавляется какая буква, или отбрасывается, — и это ничего не значитъ, пока имѣетъ силу проявляющаяся въ имени сущность дѣла.

Ерм. Какъ это говоришь ты?

Сокр. Не хитро. Ты знаешь, что мы произносимъ имена стихій (слова), а не самыя стихіи, — за исключеніемъ четырехъ E.: ε, υ, о, ω, — и что, обстанавливая ихъ другими гласными и согласными, означаемъ такимъ образомъ прочія буквы и составляемъ ихъ имена. И пока въ имени полагается проявляющаяся сила стихіи, правильно будетъ называть именемъ то, что̀ она открываетъ намъ. Напримѣръ, витѣ присоединеніе η, τ и α, видишь, нисколько не повредило, чтобы цѣлымъ именемъ этой стихіи, котораго хотѣлъ законодатель, нельзя было выразить ея природы. Такъ умѣлъ онъ хорошо давать имена буквамъ.

Ерм. Мнѣ кажется, ты говоришь правду.

Сокр. Не то же ли самое и о царѣ? Вѣдь отъ царя, вѣроятно, 394. будетъ царь, отъ добраго добрый, отъ прекраснаго прекрасный, и все такимъ же образомъ, — изъ каждаго рода другое такое же порожденіе, если не произойдетъ уродъ. Поэтому надобно прилагать къ нимъ тѣ же имена. Можно оразноображивать ихъ слогами, чтобы показать неразумному, что, при существенномъ своемъ тожествѣ, они отличны другъ отъ друга. Какъ лѣкарства врачей, различающіяся цвѣтомъ и запахомъ, намъ, при ихъ тожественности, кажутся иными, а врачу, разсматривающему силу лѣкарствъ, представляются тѣми же и не изумляютъ его примѣсью: такъ, можетъ быть, и знатокъ въ именахъ смотритъ на силу ихъ и не изумляется, если прибавляется къ нимъ буква, или переставляется, или отбрасывается, или сила имени заключается и въ совершенно иныхъ буквахъ. Вотъ и въ сказанномъ сейчасъ примѣрѣ, Астіанаксъ и Гекторъ состоятъ вовсе не изъ тѣхъ же буквъ, кромѣ буквы τ, C. однакожъ означаютъ одно и то же. Такъ-то и Археполисъ что общаго имѣетъ въ буквахъ? а выражаетъ то же самое. Много и другихъ именъ, которыя не означаютъ ничего, кромѣ царя; а иныя-то опять означаютъ военачальника, каковы: Агисъ, Полемархъ, Эвполемъ. Бываютъ также и врачебныя, напримѣръ: Ятроклъ, Акесимвротъ. Можетъ быть, нашли бы мы множество и другихъ, по слогамъ и буквамъ различныхъ, а по силѣ выражающихъ одно и то же. Кажется такъ, или нѣтъ?

Ерм. Ужъ конечно кажется.D.

Сокр. Такъ раждающимся по природѣ надобно давать тѣ же названія.

Ерм. Конечно.

Сокр. Но что, если противъ природы, — если раждаются въ видѣ уродовъ? Напримѣръ, когда отъ человѣка добраго и благочестиваго раждается нечестивый: не такъ же ли надобно поступить, какъ мы сказали прежде, если бы конь произвелъ порожденіе быка, — надлежало бы, то есть, порожденію дать имя не родившаго, а рода, къ которому оно относится?

Ерм. Конечно.

Сокр. Стало быть, и нечестивому, родившемуся отъ E. благочестиваго, надобно дать имя его рода.

Ерм. Такъ.

Сокр. То есть, имя, какъ видно, не Ѳеофила, не Мнисиѳеоса и никакое подобное, а такое, которое имѣетъ противное этимъ значеніе, если только названія должны быть правильны.

Ерм. По крайней мѣрѣ всего болѣе, Сократъ.

Сокр. Такъ-то и Орестъ, должно быть, правильно названъ, Ермогенъ, искусство ли какое приложило къ нему это имя, или какой поэтъ, указывая именемъ на звѣрство его природы, на его дикость и горную (ὀρεινὸν) натуру.

395.Ерм. Видимо, такъ, Сократъ.

Сокр. Пристало вѣдь это имя и отцу его по природѣ.

Ерм. Видимо.

Сокр. Должно быть такой какой-то и Агамемнонъ, когда надъ тѣмъ, что показалось ему, работаетъ и упорствуетъ, положивъ конецъ мнѣніямъ для добродѣтели. Доказательствомъ его упорства служитъ неотступное стояніе греческой толпы подъ Троею. Такъ что этотъ человѣкъ былъ по своей стоянкѣ (ἐπιμονή) удивителенъ (ἀγαστός): это самое выражается B. именемъ Агамемнонъ. Можетъ быть, правильно приложено къ нему и имя Атрей^[22]: ибо убіеніе Хризиппа и то, что̀ жестокаго сдѣлалъ онъ по отношенію къ Ѳіэсту, — все это вредоносно и гибельно (ἀτηρά) для добродѣтели (ἀρετήν). Такъ названіе его этимъ именемъ мало отступаетъ отъ дѣла и прячется подъ покрываломъ, чтобы не всѣмъ была извѣстна природа этого человѣка: говорящимъ объ именахъ довольно видно, что̀ значитъ Атрей. Возьмешь ли τὸ ἀτειρές C. (несокрушимый), или τὸ ἄτρεστον (безтрепетный), или τὸ ἀτηρόν (гибельный), — во всякомъ случаѣ имя къ нему приложено правильно. Мнѣ кажется, что прилично дано имя и Пелопсу; потому что Пелопсъ означаетъ человѣка близорукаго, и такого названія онъ заслуживаетъ.

Ерм. Какъ же это?

Сокр. Объ этомъ человѣкѣ говорятъ, напримѣръ, что въ убійствѣ Миртила^[23] онъ не предугадывалъ и не предвидѣлъ ничего, что̀ въ будущемъ произойдетъ для всего рода, какому отъ того подвергнется онъ бѣдствію, — когда, смотря только на близкое и настоящее, — что̀ и значитъ πέλας, — D. старался всѣми силами взять сторону жены своей Ипподаміи. А что касается до Тантала, то всякій согласится, что къ нему имя приложено правильно и по природѣ, если только справедливо все, о немъ разсказываемое.

Ерм. Что же это такое?

Сокр. Онъ еще при жизни испыталъ много ужасныхъ несчастій, въ заключеніе которыхъ и отечество его было всецѣло разрушено, а послѣ смерти, въ преисподней, надъ его головою, въ соотвѣтствіе его имени, удивительно E. повѣшенъ камень. И просто выходило, будто бы кто, желая назвать висящее (ταλάντανον), назвалъ прикровенно, и, вмѣсто ταλάντανον, сказалъ Τάνταλον. Такое-то, какъ видно, жребій молвы произвелъ имя и для него. Явно, что и къ отцу его, такъ называемому Зевсу, прекрасно приложено было имя; только не легко понять его. Вѣдь имя Зевса есть просто какъ бы слово: раздѣливъ же его на двое, 396. одни изъ насъ пользуются одною его частію, другіе — другою, — одни, то есть, называютъ его Зиномъ (Ζῆνα), другіе Діемъ (Δία). Сложенныя же въ одно, эти части выражаютъ природу Бога, — что̀ и свойственно, говоримъ, дѣлать имени; ибо ни въ насъ ни во всѣхъ другихъ нѣтъ ничего, почему бы кто больше былъ причиною жизни (τοῦ ζῇν), чѣмъ правитель и царь всѣхъ. И такъ, слѣдуетъ, что онъ правильно B. называется богомъ, чрезъ котораго всегда получаютъ жизнь (δι᾽ὃν ζῇν) всѣ существа живущія. Но это выраженіе распалось, какъ говорю, на двое, на имена Дія и Зина. Слушающему же сразу можетъ показаться, что этотъ сынъ Кроноса своеволенъ; да такъ и слѣдуетъ, чтобы Зевсъ былъ порожденіемъ нѣкоего великаго разума: потому что Кроносъ означаетъ не мальчика (κόρον), а чистоту и незапятнанность его ума (νοῦς). Этотъ же, какъ говоритъ преданіе, есть C. сынъ Урана, — и такимъ именемъ хорошо выражается смотрѣніе вверхъ. Уранія значитъ: смотрящая на выспреннее (ὁρῶσα τὰ ἂνω). Оттого-то и говорятъ, Ермогенъ, что верхогляды являются чистыми умами, и что небу (οὐραναῷ) правильно дано имя. И если бы я помнилъ генеалогію Исіода, о какихъ еще отдаленнѣйшихъ предкахъ ихъ говоритъ онъ, то не пересталъ бы доказывать, какъ правильно приложены къ нимъ имена, пока не испыталъ бы, что̀ можетъ сдѣлать такая мудрость, замолчитъ ли она, или нѣтъ, — та D. мудрость, которую теперь вдругъ навѣяло на меня, не знаю откуда-то.

Ерм. Ты и въ самомъ дѣлѣ, Сократъ, представляешься мнѣ просто-таки какъ тѣ восторженники, произносящіе сразу свои провѣщанія.

Сокр. И причина-то восторженности, Ермогенъ, перешла въ меня, думаю, особенно отъ Эвтифрона проспалтійскаго; потому что я поутру долго бесѣдовалъ съ нимъ и слушалъ его. Такъ вотъ, въ своемъ восторгѣ, онъ геніальною мудростію, должно быть, не только наполнилъ мои уши, но и E. занялъ мою душу. Поэтому, мнѣ кажется, надобно намъ поступить такъ: сегодня воспользоваться ею и разсмотрѣть прочее относительно именъ; а завтра, если вамъ будетъ угодно, отвратить ее жертвенно и очиститься, нашедши, кто 397. въ силахъ очищать это, — изъ жрецовъ ли кого нибудь, или изъ софистовъ.

Ерм. Я-то согласенъ; потому что съ большимъ удовольствіемъ слушалъ бы, что̀ еще остается сказать объ именахъ.

Сокр. Сдѣлаемъ же такъ. Откуда, хочешь, начнемъ мы свое изслѣдованіе, теперь, какъ уже вошли въ предѣлы какого-то типа^[24], — чтобы видѣть, будутъ ли намъ свидѣтелями самыя имена, что каждое изъ нихъ полагается не вовсе такъ, случайно, но имѣетъ нѣкоторую правильность? Упомянутыя B. имена героевъ и людей могли бы, можетъ быть, обмануть насъ: потому что многія изъ нихъ даются, какъ мы прежде говорили, по фамиліямъ предковъ и къ инымъ вовсе не идутъ; а многія также прилагаются, какъ знаки желанія, — напримѣръ, Эвтихидъ (счастливый), Сосія (сохраненный), Ѳеофилъ (боголюбезный), и подобныя. Такъ всѣ такія, мнѣ кажется, надобно оставить. Вѣроятно, найдемъ мы гораздо правильнѣе приложенными тѣ, которыя всегда существенны и согласны съ природою; потому что приложеніе именъ съ C. этой стороны, надобно думать, было предметомъ особенной заботливости. Нѣкоторыя же изъ нихъ, можетъ быть, приложены и божественною — больше нежели человѣческою силою.

Ерм. Ты, кажется, хорошо говоришь, Сократъ.

Сокр. Такъ не справедливо ли будетъ начать намъ изслѣдованіе отъ боговъ, — какимъ образомъ боги назвали правильнымъ это самое имя?

Ерм. И естественно.

Сокр. Тутъ я подозрѣваю слѣдующее. Первые изъ людей, населявшихъ Элладу, мнѣ кажется, чтили тѣхъ только боговъ, которыхъ чтутъ теперь многіе изъ варваровъ, то есть, солнце, луну, землю, звѣзды и небо. Видя, что всѣ они D. всегда идутъ своимъ путемъ, бѣгутъ, отъ этой природы^[25] бѣжанія (θεῖν) тѣ люди наименовали ихъ богами (θεούς); а впослѣдствіи, признавъ и всѣхъ другихъ, они уже и этимъ усвоили то же названіе. Походитъ ли нѣсколько на правду, что̀ я говорю, или нѣтъ?

Ерм. Конечно, походитъ.

Сокр. Что же послѣ этого будемъ изслѣдывать? Или ужъ явно, что геніевъ, героевъ и людей?

Ерм. Геніевъ.

E.Сокр. И въ самомъ дѣлѣ, Ермогенъ, что означаетъ имя геній? Наблюдай, покажется ли тебѣ, что я нѣчто говорю.

Ерм. Говори только.

Сокр. Знаешь ли, кого Исіодъ называетъ демонами?

Ерм. Не приведу на мысль.

Сокр. И того не приведешь на мысль, что сперва былъ золотой родъ людей?

Ерм. Это-то знаю.

Сокр. Такъ вотъ что Исіодъ говоритъ о немъ:

Потомъ, когда тотъ родъ судьбы велѣньемъ скрылся,
398.Земными чистые тѣ геніи зовутся;
Щиты они отъ золъ, благіе стражи смертныхъ.

Ерм. Такъ что же?

Сокр. Думаю, то говоритъ онъ, что золотой родъ по природѣ былъ не золотой, а добрый и прекрасный. Доказательствомъ же служитъ мнѣ то, что и насъ называетъ онъ родомъ желѣзнымъ.

Ерм. Ты говоришь правду.

Сокр. Не думаешь ли, что и изъ нынѣшнихъ того, кто B. добръ, относитъ онъ къ роду золотому?

Ерм. Естественно.

Сокр. А добрые иное ли что, чѣмъ^[26] разумные?

Ерм. Разумные.

Сокр. Такъ вотъ такими-то болѣе всего, кажется мнѣ, называетъ онъ геніевъ: такъ какъ они были разумны и знающи (δαήμονες), то Исіодъ и наименовалъ ихъ геніями (δαίμονες). Да на древнемъ-то нашемъ языкѣ этому слову соотвѣтствуетъ именно такое значеніе. Хорошо говоритъ и онъ, говорятъ и многіе другіе поэты, что когда добрый человѣкъ умретъ, тогда получитъ важнѣйшій жребій и честь, и, по имени разумности, сдѣлается геніемъ. Поэтому и я полагаю, C. что человѣкъ знающій (δαήμων), который былъ бы добръ, есть существо геніальное (δαιμόνιον), живъ онъ или умеръ, и правильно называется геніемъ.

Ерм. И я, какъ мнѣ кажется, Сократъ, въ этомъ совершенно схожусь съ твоимъ мнѣніемъ. Что же будетъ герой-то?

Сокр. Это не очень трудно понять. Имя героевъ нѣсколько уклонилось; но явно, что оно произошло отъ Эроса.

Ерм. Какъ ты говоришь?

Сокр. Развѣ не знаешь ты, что герои — полубоги?

Ерм. Такъ что жъ?

Сокр. То есть, всѣ они произошли отъ любви либо бога D. къ смертной, либо смертнаго къ богинѣ. Если будешь разсматривать такъ, и притомъ на основаніи аттическаго древняго языка, то узнаешь и больше. Тебѣ откроется, что отъ имени Эроса, отъ котораго произошли герои, слово герой немного отступило какъ названіе. Герои либо имѣютъ это происхожденіе, либо они были софисты, сильные риторы и діалектики, способные предлагать вопросы; ибо εἴρειν значитъ говорить. Поэтому на аттическомъ языкѣ, какъ мы сейчасъ замѣтили, такъ называемые E. герои, нѣкоторые риторы и эротики сходятся въ своемъ значеніи, такъ что родъ риторовъ и софистовъ оказывается племенемъ героевъ. Такъ не это трудно понять, а скорѣе имя людей, — почему называются они людьми. Ты можешь сказать?

Ерм. Куда мнѣ, добрякъ? Если бы я и былъ въ состояніи найти это, то не настаивалъ бы, ибо думаю, что ты скорѣе найдешь, чѣмъ я.

399.Сокр. Видно же, ты вѣришь воодушевленію Эвтифрона.

Ерм. Очевидно.

Сокр. Да и правильно вѣришь. Вотъ я и теперь уже видимо настроенъ къ мышленію хитрому и, должно быть, если не поостерегусь, нынѣ же буду мудрѣе надлежащаго. Наблюдай, что̀ я говорю. Во первыхъ, относительно именъ надобно замѣтить то, что мы часто однѣ буквы вносимъ въ нихъ, а другія изгоняемъ изъ нихъ, когда хотимъ отъ чего нибудь взять названіе, да переставляемъ и ударенія. B. Напримѣръ, Διὶ φίλος (Зевсу любезенъ): чтобы это, вмѣсто выраженія, было у насъ именемъ (Δίφιλος), вторую іоту въ немъ мы уничтожаемъ и, вмѣсто остраго ударенія на среднемъ слогѣ, произносимъ тяжелое; въ другія же имена, напротивъ, вносимъ буквы, и тяжелое удареніе произносимъ какъ острое.

Ерм. Ты правду говоришь.

Сокр. Такъ между прочими именами одно, подвергшееся подобной перемѣнѣ, есть, какъ, мнѣ кажется, и имя людей; потому что изъ выраженія оно, по отнятіи отъ него одного α и по перенесеніи на конецъ тяжелаго ударенія, сдѣлалось именемъ.

Ерм. Какъ ты говоришь?

C.Сокр. Вотъ какъ. Это имя значитъ ἄνθρωπος (человѣкъ) — потому, что прочія животныя того, что̀ видятъ, не разсматриваютъ, не разсчитываютъ, не соображаютъ; напротивъ, человѣкъ, какъ только увидѣлъ, — а это то же, что ὄπωπε, — тотчасъ сообразилъ (ἀναθρεῖν) и разсчиталъ, что увидѣлъ. Отсюда-то изъ животныхъ только человѣкъ правильно названъ ἄνθρωπος, — соображающій, что̀ увидѣлъ, — ἀναθρῶν ἃ ὄπωπεν.

Ерм. Что же? послѣ этого спросить ли тебя о томъ, что̀ узналъ бы я съ удовольствіемъ?

Сокр. Конечно.

Ерм. Это дѣло, мнѣ кажется, какъ бы по порядку D. слѣдуетъ за прежнимъ. Мы называемъ нѣчто въ человѣкѣ душою и тѣломъ.

Сокр. Какъ не называть?

Ерм. Постараемся же и это разобрать, какъ прежнее.

Сокр. Ты говоришь объ изслѣдованіи души, что она прилично носитъ это имя, а потомъ опять объ изслѣдованіи тѣла?

Ерм. Да.

Сокр. Чтобы сказать объ этомъ сразу^[27], — назвавшіе душу имѣли, думаю, въ виду ту мысль, что душа (ψυχὴ), пока присуща она тѣлу, есть причина его жизни, такъ какъ даетъ ему способность дышать и охлаждаться (ἀναφύχειν), и E. если охлажденія не достаетъ, тѣло разрушается и кончается. Поэтому-то, кажется мнѣ, назвали ее душою. Но, если хочешь, потерпи; потому что я, слѣдуя Эвтифронамъ, кажется, усматриваю нѣчто убѣдительнѣе этого. Такое мнѣніе, какъ мнѣ представляется, могутъ, конечно, презирать и почитать 400. затѣйливымъ; однакожъ разсматривай, не понравится ли оно и тебѣ?

Ерм. Только говори.

Сокр. Природу всего тѣла, чтобы оно и жило и ходило, что̀ иное поддерживаетъ и водитъ, по твоему мнѣнію, какъ не душа?

Ерм. Не иное.

Сокр. Что жъ? а природу всѣхъ прочихъ вещей, — развѣ не вѣришь Анаксагору, — устрояетъ и поддерживаетъ умъ^[28]и душа?

Ерм. Вѣрю.

Сокр. Стало быть, это имя хорошо бы прилагать къ той B. способности, которая водитъ и держитъ (ὀχεῖ καὶ ἔχει) природу, и измѣнить его въ φυσέχην (держащее природу). Впрочемъ изрядно говорить и ψυχή.

Ерм. Конечно; мнѣ даже кажется, что это искуснѣе того.

Сокр. Да такъ и есть; вѣдь смѣшно же въ самомъ дѣлѣ имя употреблять такъ, какъ оно положено.

Ерм. Но то, что̀ послѣ сего, — что скажемъ о немъ?

Сокр. Разумѣешь тѣло?

Ерм. Да.

Сокр. Это-то представляется мнѣ различнымъ образомъ: отступи хоть нѣсколько, — и производствъ множество. Такъ, C. нѣкоторые тѣло (σῶμα) называютъ гробомъ^[29] (σῆμα) души, которая въ настоящее время какъ бы положена въ немъ. А какъ тѣломъ опять означается то, что̀ означаетъ душа, то тѣло (σῶμα) правильно поэтому называется и знакомъ (σῆμα). Но это имя особенно установили, мнѣ кажется, орфисты, — полагая, что душа несетъ здѣсь наказаніе за то, за что несетъ, и что она имѣетъ этотъ покровъ, чтобы могла быть соблюдена (σώζηται) будто въ темницѣ. И такъ, это имя σῶμα, какъ оно произносится, выражаетъ узилище души, пока душа не воздастъ должнаго, и тутъ не надобно измѣнять ни одной буквы.

Ерм. Объ этомъ, мнѣ кажется, довольно сказано, D. Сократъ; но нельзя ли бы намъ такимъ же образомъ сдѣлать изслѣдованіе объ именахъ боговъ, подобно тому, какъ ты говорилъ сейчасъ объ имени Зевса, — какая правильность заключается въ ихъ наименованіяхъ?

Сокр. Да, клянусь Зевсомъ, Ермогенъ, мы-то, если только есть въ насъ умъ, могли бы привесть одно прекрасное основаніе, что о богахъ ничего^[30] не знаемъ, — ни о нихъ самихъ, ни объ именахъ, какими они называютъ себя; хотя явно, что они-то называютъ себя справедливо. Другое же опять основаніе правильности въ томъ, какъ въ молитвахъ^[31]E. намъ велитъ законъ молиться, (ибо) какими которые боги 401. любятъ называться именами, такъ, не зная другихъ наименованій, должны называть ихъ и мы; и это, мнѣ кажется, узаконено хорошо. Такъ, если хочешь, будемъ разсуждать, какъ бы предупреждая боговъ, что относительно ихъ мы не изслѣдуемъ ничего, ибо не считаемъ себя способными изслѣдывать, а обратимъ свои разсужденія къ людямъ, которые, составивъ себѣ нѣкогда понятіе о нихъ, прилагали къ нимъ имена: это — дѣло не укоризненное.

Ерм. Ты говоришь, кажется, дѣльно, Сократъ; такъ и сдѣлаемъ.

B.Сокр. Такъ иначе ли начнемъ, чѣмъ съ Весты^[32], по закону?

Ерм. Въ самомъ дѣлѣ справедливо.

Сокр. Какая же, говорятъ, была мысль назвать Весту Вестою?

Ерм. Клянусь Зевсомъ, — и это, думаю, не легко.

Сокр. Первые прилагатели именъ, добрый Ермогенъ, должно быть, не худые въ самомъ дѣлѣ были люди, но какіе-то верхогляды^[33] и болтуны.

Ерм. Почему же?

C.Сокр. Приложеніе именъ мнѣ представляется дѣломъ какихъ-то такихъ людей. И кто сталъ бы разсматривать даже имена иностранныя, все-таки нашелъ бы, что̀ значитъ каждое изъ нихъ. Напримѣръ, здѣсь, — что̀ мы называемъ οὐσίαν (сущностію), то другіе зовутъ ἐσίαν, а еще другіе — ὠσίαν. И такъ сперва, примѣнительно къ второму изъ сихъ именъ, было основаніе сущность вещей назвать ἑστίαν (Вестою). А такъ какъ у насъ и то опять, что причастно сущности, называется также ἑστία (Вестою), то вотъ наша ἑστία (Веста) вышла и правильнымъ именемъ. Въ древности, видно, и мы οὐσίαν (сущность) называли ἐσίαν. Притомъ, и судя по жертвамъ, можно полагать, что прилагатели именъ имѣли такую мысль; потому что D. тѣ, которые Весту называли сущностію всего, находили приличнымъ приносить жертву первой Вестѣ, прежде чѣмъ всѣмъ богамъ. А у кого опять употреблялось ὠσία, тѣ почти усвояли взглядъ Гераклита, полагая, что все сущее идетъ и ничто не стоитъ. Поэтому причиною и вождемъ у нихъ былъ толчокъ (τὸ ὠθοῦν), и отсюда хорошо было назвать это ὠσίαν. Такъ вотъ какъ мы, люди, ничего не знающіе, разсудили объ этомъ. — Послѣ Весты справедливо будетъ E. изслѣдовать Рею и Кроноса, хотя имя Кроноса-то мы уже и разсматривали. Впрочемъ, можетъ быть, это не отговорка.

Ерм. Почему же, Сократъ?

Сокр. Ахъ, добрякъ! Мнѣ пришелъ на мысль рой мудрости.

Ерм. Какой же это?

Сокр. Очень смѣшно сказать; между тѣмъ дѣло, думаю, правдоподобное.402.

Ерм. Что это за дѣло?

Сокр. Я какъ будто вижу Гераклита, произносящаго нѣкоторыя древнія изреченія мудрецовъ, изъ временъ Кроноса и Реи, приводимыя также и Омиромъ.

Ерм. Какъ ты это говоришь?

Сокр. Гераклитъ говоритъ, что все идетъ и ничто не стоитъ, и уподобляя сущее теченію (ῥοῇ) рѣки, прибавляетъ, что дважды въ одну и ту же рѣку войти невозможно.

Ерм. Такъ.

Сокр. Что же? Кажется ли тебѣ, что чужда была Гераклита мысль, что прилагатель именъ предкамъ прочихъ B. боговъ далъ имена Реи (теченія) и Кроноса (времени)? Ужели случайно, думаешь, съ обоими богами соединилъ онъ наименованія текучести? Такъ-то опять и Омиръ^[34] отцомъ боговъ называетъ Океанъ, а матерію Тиѳису. То же, думаю, и Исіодъ^[35]. Говоритъ нѣгдѣ и Орфей^[36], что

Первый вступилъ тогда въ бракъ Океанъ красиво текущій,
Взялъ за себя сестру отъ матери общей — Тиѳису.

C.‎Такъ вотъ на что смотри, какъ они и между собою согласны, и все направляютъ къ Гераклитову взгляду.

Ерм. Видимо, въ твоихъ словахъ что-то есть, Сократъ; однакожъ я не знаю, что значитъ имя Тиѳисы.

Сокр. Да почти то же самое, что называется сокровеннымъ именемъ ручья; потому что слова διαττώμενον (пропускаемое) и ἠθούμενον (вливаемое чрезъ лейку) указываютъ на ручей. Изъ этихъ-то обоихъ именъ и сложилось имя D. Тиѳиса.

Ерм. Это изысканно, Сократъ.

Сокр. Почему не такъ? Но что за этимъ? — О Зевсѣ мы уже сказали.

Ерм. Да.

Сокр. Такъ будемъ говорить о его братьяхъ, Посидонѣ и Плутонѣ, и о другомъ имени, которымъ называютъ его.

Ерм. Конечно.

Сокр. Первый, назвавшій Посидона Посидономъ, назвалъ E. его, кажется, потому, что, когда онъ шелъ, природа моря удержала его и не позволила ему идти далѣе, но была для него какъ бы ножными узами (δεσμὸς τῶν ποδῶν). Такъ вотъ начальникъ этой силы, богъ, и названъ Посидономъ, какъ бы Ποσίδεσμον (скованнымъ по ногамъ); буква же ε внесена сюда, можетъ быть, для благоприличія. Впрочемъ, пожалуй, и не то здѣсь говорится, но вмѣсто сигмы сперва стояли въ этомъ словѣ двѣ ламвды; такъ что оно было именемъ многознающаго (πολλὰ εἰδότος) бога. А можетъ быть, онъ 403. названъ отъ глагола σείειν (трясти) σείων (потрясающимъ), и потомъ къ этому слову прибавлены π и δ. Что же касается до Плутона, то онъ получилъ это имя отъ даянія богатства (πλοῦτος), такъ какъ богатство достается глубоко изъ земли. А преисподнюю (ᾄδης), кажется, многіе понимаютъ какъ невидимое (ἀειδές), прилагаютъ къ ней это имя и, боясь такого имени, называютъ ее Плутономъ.

Ерм. А тебѣ какъ представляется, Сократъ?B.

Сокр. Мнѣ кажется, люди, относительно этого бога силы многоразличнымъ образомъ ошибались и недостойно боялись его. Вѣдь боятся того, что, когда кто изъ насъ умретъ, навсегда тамъ останется; испугались и того, что душа отходитъ къ нему обнаженною отъ тѣла: а мнѣ кажется, что все стремится къ чему-то тому же, — и власть этого бога, и его имя.

Ерм. Какимъ же образомъ?

Сокр. Я скажу тебѣ, что̀ именно представляется мнѣ. Скажи, какое бы то ни было животное которыми узами сильнѣе понуждается оставаться гдѣ нибудь, — C. необходимостію, или пожеланіемъ?

Ерм. Пожеланіе гораздо выше, Сократъ.

Сокр. Такъ думаешь ли, что многіе не избавились бы отъ преисподней, если бы преисподняя не связывала ихъ сильнѣйшими тамошними узами?

Ерм. Явно.

Сокр. Стало быть, преисподняя связываетъ ихъ, какъ видно, какимъ-то пожеланіемъ, если связываетъ узами крѣпчайшими, — а не необходимостію.

Ерм. Видимо.

Сокр. А пожеланій опять, не правда ли, много?

Ерм. Да.

Сокр. Стало быть, преисподняя связываетъ ихъ пожеланіемъ, D. величайшимъ изъ пожеланій, если хочетъ удержать ихъ узами сильнѣйшими.

Ерм. Да.

Сокр. А есть ли какое пожеланіе больше, какъ, обращаясь съ кѣмъ нибудь, думать, что чрезъ него сдѣлаешься лучшимъ человѣкомъ?

Ерм. Клянусь Зевсомъ, никакого, Сократъ.

Сокр. Поэтому скажемъ, стало быть, Ермогенъ, что изъ тамошнихъ никто не захочетъ удалиться сюда, даже самыя E. Сирены^[37] но и эти, и всѣ другіе тамъ очарованы: такъ хороши, какъ видно, рѣчи, которыя умѣетъ говорить имъ преисподняя. И надобно думать посему, что этотъ богъ — совершенный софистъ и великій благодѣтель находящихся у него душъ, если въ самомъ дѣлѣ подаетъ тамошнимъ столь великія блага; и такъ много у него тамъ избытковъ, что отъ этого получилъ онъ и имя Плутона. Да и то опять, — не хочетъ онъ обращаться съ людьми, имѣющими тѣла̀, но 404. тогда только вступаетъ съ ними въ связь, когда душа бываетъ чиста отъ всѣхъ, относящихся къ тѣлу, золъ и пожеланій. Не дѣло ли философа, мужа благонастроеннаго, и то, что онъ такимъ образомъ связалъ и держитъ ихъ въ узахъ добродѣтели, тогда какъ, при порывахъ и неистовствѣ тѣла, не могъ бы и Кроносъ — отецъ — удержать ихъ, связавъ такъ называемыми своими узами^[38]?

Ерм. Ты, должно быть, дѣло говоришь, Сократъ.

Сокр. Да и имя-то преисподней (Ἅιδης), Ермогенъ, произошло далеко не отъ невидимаго (ἀειδοῦς), а гораздо B. скорѣе отъ того, что она знаетъ (εἰδέναι) все прекрасное. Примѣнительно къ этому-то слову законодатель назвалъ преисподнюю (Ἅιδης).

Ерм. Пускай. Но отъ чего Димитру, Иру, Аполлона, Аѳину, Ифеста, Арея и прочихъ боговъ? Какъ скажемъ?

Сокр. Димитра (Δημήτηρ) названа, по видимому, отъ пищи, которую раздаетъ, какъ мать (μήτηρ); а Ира — какъ нѣкая любимица (ἐρατή), отчего и говорится, что Зевсъ былъ C. ея любовникомъ (ἐρασθεὶς). А можетъ быть, законодатель, смотря на явленія небесныя, Ирою прикровенно наименовалъ воздухъ (ἀέρα), то есть, положилъ начало въ концѣ: ты можешь это узнать, если будешь чаще произносить имя Иры. Что же касается до Ферефатты, то многіе, какъ видно, по неопытности относительно правильности именъ, боятся и этого имени, и Аполлона. Измѣнивши названіе, они представляютъ Ферсефону, и страшнымъ кажется имъ это имя; а между тѣмъ оно даетъ знать, что богиня мудра; ибо, D. когда производятся дѣла, прикасаться къ нимъ, браться за нихъ и мочь преслѣдовать ихъ было бы мудростью. И такъ, эта богиня, за мудрость и ухватливость въ производящихся дѣлахъ (τὴν ἐπαφήν τοῦ φερομένου), могла бы быть правильно названа Ферепафою, или чѣмъ-то такимъ. Потому-то съ нею сопоставляется преисподняя, какъ мудрая, какова она и есть. А теперь, предпочитая благозвучіе истинѣ, уклоняютъ это имя отъ его значенія и богиню называютъ Ферефаттою. То же, какъ говорю, и объ Аполлонѣ: многіе E. боятся имени этого бога, какъ будто оно выражаетъ что страшное. Или ты не замѣчалъ?

Ерм. Конечно замѣчалъ, и ты правду говоришь.

Сокр. А между тѣмъ оно-то, какъ мнѣ кажется, для показанія силы этого бога, приложено къ нему прекрасно.

Ерм. Какъ же?

Сокр. Я постараюсь сказать, что̀ именно мнѣ представляется. 405. Вѣдь нѣтъ имени, которое бы, при своемъ единствѣ, болѣе принаровлено было къ выраженію четырехъ силъ этого бога; такъ что оно касается всѣхъ ихъ и нѣкоторымъ образомъ указываетъ на искусства — и музыкальное, и провѣщательное, и врачевательное, и стрѣлковое.

Ерм. Такъ говори; вѣдь, по твоимъ словамъ, это имя есть что-то странное.

Сокр. А между тѣмъ оно самое гармоничное, такъ какъ этотъ богъ — музыкантъ. Во первыхъ, умилостивленіе и очищенія^[39], предписываемыя какъ врачами, такъ и провѣщателями, священные обходы то съ врачебными, то съ провѣщательскими B. средствами, омыванья при этомъ и опрыскиванья, все это въ состояніи сдѣлать одно: представить человѣка чистымъ и по тѣлу и по душѣ. Или нѣтъ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Но этотъ богъ не есть ли очиститель, омыватель и освобождатель отъ такихъ золъ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Такъ по своимъ освобожденіямъ (ἀπολύσεις) и омываніямъ (ἀπολούσεις), какъ врачъ въ такихъ дѣлахъ, онъ правильно можетъ быть названъ Омывателемъ (Απολούων). C. Потомъ, по провѣщательности, весьма правильно было бы называть его, какъ называютъ ѳессалійцы, истиннымъ и простымъ (ἁπλοῦν), что — одно и то же; а всѣ ѳессалійцы произносятъ его имя «Аплонъ». Далѣе, по всегдашнему метанію, какъ сильный въ стрѣльбѣ, онъ можетъ быть названъ всегда метающимъ (ἀεὶ βάλλων). Наконецъ, что касается до музыки, — должно замѣтить, что α, какъ въ словахъ ἀκόλουθος и ἄκοιτις, часто значитъ вмѣстѣ; такъ и здѣсь означаетъ совмѣстную полюсность (πόλησιν), — и на небѣ, котораго крайнія точки называются полюсами, и въ гармоніи пѣнія, гдѣ D. полюсы получаютъ имя симфоніи. И вотъ это, какъ говорятъ знатоки въ музыкѣ и астрономіи, связываетъ все вмѣстѣ (ἅμα πολεῖ) нѣкоторою гармоніею. И такъ, этотъ богъ владычествуетъ своею гармоніею, выражая ее въ совмѣстномъ вращаніи (ὁμοπολῶν) всего и у боговъ и у людей. Поэтому, какъ ὁμοκέλευθον (сопутника жизни) и ὁμόκοιτιν (раздѣлительницу ложа) мы, перемѣнивъ ο на α, назвали ἀκόλουθον и ἄκοιτιν; такъ назвали и Аполлона, который прежде былъ ὁμοπολῶν (вмѣстѣ вращающій), прибавили, то есть, другую λ, такъ какъ безъ этого ὁμοπολῶν соименно было E. съ страшнымъ словомъ ἀπολῶν (имѣющій погубить). Неправильно разсматривая это имя, нѣкоторые и теперь подозрѣваютъ въ немъ такую силу и боятся его, какъ означающаго какую нибудь гибель. Между тѣмъ оно, какъ 406. сейчасъ говорено, приложено къ богу такъ, что касается всѣхъ его свойствъ, — простоты, всегдашняго стрѣлянія, омыванія, совмѣстнаго вращанія. А Музъ и вообще искусство музыкальное законодатель наименовалъ этимъ именемъ, какъ видно, отъ ощупыванія (μῶσθαι), или отъ изслѣдованія и философіи; Литу же — отъ кротости этой богини, такъ какъ она выражаетъ свое благожеланіе всякому, о чемъ кто проситъ ее. Можетъ быть, впрочемъ, вѣрно и то, какъ называютъ ее иностранцы; а изъ иностранцевъ многіе называютъ ее Лиѳо̀. Видно, они не за суровость нрава, а за кротость и B. мягкость (λεῖον) нашли приличнымъ назвать ее Лиѳо, когда такъ называютъ. Артемида же получила имя, по видимому, отъ непорочности (ἀρτεμές) и скромности, за ея любовь къ дѣвственности. Впрочемъ, назвавшій эту богиню, можетъ быть, назвалъ ее за знаніе добродѣтели^[40] (ἀρετῆς), или за то, что она ненавидѣла женскую ниву (ἄροτον), осѣменяемую мужчиною. И такъ, прилагавшій имена далъ такое имя богинѣ или за что нибудь въ этомъ родѣ, или за все сказанное.

Ерм. Что же Діонисъ и Афродита?

Сокр. О великомъ дѣлѣ спрашиваешь ты, сынъ Иппоника. C. Но способъ изслѣдованія именъ, принадлежащихъ этимъ богамъ, есть и серьезный и шуточный: о серьезномъ спроси кого нибудь другаго; а шуточный ничто не мѣшаетъ разсмотрѣть и намъ, потому что шутку любятъ и боги. Если Діонисъ означаетъ дающаго вино (διδοὺς οἶνον), то Діонисомъ въ этомъ случаѣ онъ названъ былъ бы шуточно; а вино (οἶνος), располагающее многихъ пьяницъ, не имѣющихъ ума, думать (οἴεσθαι), будто у нихъ есть умъ (νοῦν ἔχειν), по всей справедливости, также въ шутку, могло бы быть названо виннымъ, умомъ (ὀιόνους). Что же касается до Афродиты, D. то не слѣдуетъ противорѣчить Исіоду, но согласиться, что Афродита названа по ея рожденію изъ морской пѣны (ἀφρός).

Ерм. Но ты, какъ аѳинянинъ, Сократъ, конечно не забудешь ни объ Аѳинѣ, ни объ Ифестѣ и Ареѣ.

Сокр. Да и не естественно.

Ерм. Конечно нѣтъ.

Сокр. О другомъ-то ея имени не трудно сказать, почему оно приложено.

Ерм. О какомъ?

Сокр. Мы называемъ же ее Палладою.

Ерм. Какъ не называть.

Сокр. Но полагая, что это имя взято отъ пляски въ E. вооруженіи, мы правильно, думаю, положили бы, потому что потрясать (πάλλειν) и потрясаться (πάλλεσθαι), прыгать (ὀрχεῖν) и кружиться (ορχεῖσθαι) — значитъ у насъ поднимать 407. себя, или что другое вверхъ, взять что съ земли, или держать въ рукахъ.

Ерм. Конечно.

Сокр. Такъ Паллада поэтому.

Ерм. Да и правильно. Но какъ скажешь о другомъ?

Сокр. Объ имени Аѳины?

Ерм. Да.

Сокр. Это тяжелѣе, другъ мой. Объ Аѳинѣ и древніе думали, по видимому, такъ, какъ думаютъ нынѣшніе знатоки Омира. Вѣдь многіе изъ этихъ, истолковывая поэта, говорятъ, что Аѳина сотворила самый умъ и мысль, и B. составитель именъ такое что-то представлялъ относительно ея; еще же величественнѣе говоритъ онъ, называя Аѳину какъ бы умомъ Бога (θεοῦ νόησιν), какъ бы она есть Ѳеоноя (θεονόα), и въ этомъ словѣ, по произношенію иностранному, употребивъ, вмѣсто η, α, и отнявъ буквы ι и σ. А можетъ быть, и не такъ; но составитель именъ, предпочтительно предъ прочими, назвалъ ее Ѳеоноею, поколику она мыслитъ божественное. Ничто не мѣшаетъ полагать и то, что онъ разумѣлъ помышленіе сердца (τὴν ἐν τῶ ἤθει νόησιν) и, олицетворяя его въ этой богинѣ, хотѣлъ назвать ее Иѳоноею. Впослѣдствіи же либо самъ онъ, либо другіе, C. направляя это имя, какъ думали, къ лучшему, назвали ее Аѳиною.

Ерм. Но что объ Ифестѣ? Какъ скажешь?

Сокр. Ты спрашиваешь о благородномъ знатокѣ свѣта (φάεος ἵστορα)?

Ерм. Выходитъ.

Сокр. Да не онъ ли это всѣмъ извѣстный Фестъ, притянувшій къ себѣ η?

Ерм. Должно быть, если только тебѣ, сколько видно, не кажется какъ нибудь иначе.

Сокр. Но что̀ бы ни казалось, спрашивай объ Ареѣ.

Ерм. Спрашиваю.

D.Сокр. Арей, если угодно, могъ быть названъ по мужескому полу (ἄῤῥεν) и по мужеству (ἀνδρεῖον); да хотя бы опять назывался онъ по жесткости и неуступчивости, что̀ выражается словомъ ἄῤῥατον (несокрушимое), — воинственному богу и въ этомъ и во всякомъ смыслѣ прилично называться Ареемъ.

Ерм. Конечно.

Сокр. Теперь отъ боговъ отстанемъ, ради боговъ; потому что я боюсь разсуждать о нихъ. Предлагай мнѣ вопросы о чемъ хочешь другомъ, чтобы тебѣ видѣть, каковы кони Эвтифроновы^[41].

E.Ерм. Конечно, сдѣлаю такъ; но по крайней мѣрѣ объ одномъ еще спрошу тебя, объ Эрміи; ибо Кратилъ не соглашается, что я «Ермогенъ»^[42]. Постараемся же разсмотрѣть Эрмія, что̀ значитъ это имя, чтобы видѣть, говоритъ ли этотъ что нибудь.

Сокр. Да это-то имя, «Эрмій», по видимому, относится нѣсколько и къ предмету, потому что означаетъ истолкователя, 408. вѣстника, хищника и обманщика на словахъ и дѣятеля на торговой площади: всѣ эти занятія касаются содержанія нашей рѣчи. И такъ, что говорили мы и прежде, глаголъ εἴρειν^[43]означаетъ употребленіе слова, а другой, часто встрѣчающійся у Омира^[44] въ формѣ ἐμήσατο, значитъ измышлять. Изъ обоихъ этихъ глаголовъ какъ бы повелѣваетъ намъ законодатель составлять имя бога, введшаго въ употребленіе рѣчь и выдумавшаго слово. Люди! кто выдумалъ B. употреблять рѣчь (τὸ εἴρειν), тотъ можетъ справедливо называться у васъ εἰρέμης. А мы теперь, заботясь, думаю, о прикрасахъ, измѣнили это имя въ Эрмія. Да и Ирида названа, видно, отъ εἴρειν, потому что она была вѣстницею.

Ерм. Клянусь Зевсомъ, — Кратилъ, стало быть, какъ мнѣ кажется, хорошо говоритъ, что я не Ермогенъ; потому что вовсе не легко измышляю слово.

Сокр. Но вѣдь и Панъ-то, сынъ Эрмія, вѣроятно, имѣетъ двѣ природы^[45], другъ мой.C.

Ерм. Какъ же такъ?

Сокр. Ты знаешь, что это слово означаетъ все (τὸ πᾶν); оно всегда круговращаетъ и перевертываетъ; оно — двойное: истинное и ложное.

Ерм. Конечно.

Сокр. Истинная сторона его легка и божественна, она живетъ вверху между богами; а ложная — внизу, среди народной черни, — она жестка и трагична^[46] (козлиста). Отсюда-то въ трагичной (козлистой) жизни множество басенъ и лжи.

Ерм. Конечно.

Сокр. Стало быть, все (τὸ πᾶν), показывающее и всегда вращающее (ἀεὶ πολῶν), правильно называется Паномъ, D. пастухомъ козъ (αἰπόλος), двухприроднымъ сыномъ Эрмія, который вверху легокъ, а внизу жостокъ и козловиденъ. Притомъ Панъ есть или слово, или братъ слова, если только онъ — сынъ Эрмія; братъ же если походитъ на брата, — нѣтъ ничего удивительнаго. Но, какъ я уже говорилъ, отстанемъ отъ боговъ, почтеннѣйшій.

Ерм. Отъ такихъ-то, Сократъ, пожалуй, если хочешь; но о другихъ что̀ мѣшаетъ тебѣ разсуждать, — напримѣръ, о солнцѣ, о лунѣ, о звѣздахъ, о землѣ, объ эѳирѣ, о воздухѣ, E. объ огнѣ, о водѣ, о годовыхъ временахъ, о годѣ?

Сокр. Ты слишкомъ многое приказываешь мнѣ. Впрочемъ, если это будетъ тебѣ пріятно, я готовъ.

Ерм. Сдѣлай одолженіе.

Сокр. О чемъ же сперва хочешь слышать? Или, какъ сказалъ, будемъ разсуждать о солнцѣ?

Ерм. Конечно.

409.Сокр. Но рѣчь о солнцѣ, по видимому, сдѣлалась бы болѣе наглядною, если бы говорящій воспользовался дорійскимъ его именемъ; у Дорянъ же оно называются ἅλιος. Дорійское ἅλιος, примѣнительно къ глаголу ἁλίζειν, значитъ — собираться людямъ въ одно мѣсто, когда солнце восходитъ; могло быть оно названо и потому, что всегда (ἀεὶ) въ своемъ ходѣ вращается (εἱλεῖ) около земли, или и потому, что своимъ движеніемъ разнообразитъ (ποικίλλει) произведенія земли; а разнообразить и испещрять цвѣтами (αἰολεἶν) — одно и то же.

Ерм. Что̀ же будетъ луна?

Сокр. Это имя — σελήνη, — видимо, дразнитъ Анаксагора.

Ерм. Отчего такъ?

Сокр. Выходитъ, что онъ открылъ только старое, сказавъ B. недавно, что луна заимствуетъ свой свѣтъ отъ солнца.

Ерм. Какъ это?

Сокр. Такъ, что τὸ σέλας (блескъ) и τὸ φῶς (свѣтъ) — то же самое.

Ерм. Да.

Сокр. Но этотъ свѣтъ вокругъ луны всегда новъ и древенъ, если только анаксагорейцы^[47] говорятъ правду. Всегда ходя около нея, солнце постоянно обливаетъ ее новымъ свѣтомъ, старый же остается отъ прежняго мѣсяца.

Ерм. Конечно.

Сокр. А Селанеею-то (Σελαναία) называютъ ее многіе.

Ерм. Конечно.

Сокр. Поколику же она всегда имѣетъ блескъ (σέλας) новый (νέον) и старый (ἔνον), то по всей справедливости могла бы быть названа составнымъ именемъ σελαενονεοάεια, которое въ слитномъ видѣ произносится σελαναία.C.

Ерм. Это имя по крайней мѣрѣ диѳирамвическое, Сократъ. Но какъ ты говоришь о мѣсяцѣ и звѣздахъ?

Сокр. Мѣсяцъ (μεὶς) могъ бы, отъ уменьшаемости (μειοῦσθαι), правильно быть названъ μείης; а звѣзды (ἄστρα) получили имя, по видимому, отъ молніи (ἀστραπή); молнія же (ἀστραπή), — такъ какъ она заставляетъ отвращать глаза (ὤπα), — могла бы быть названа ἀναστρωπή; между тѣмъ какъ теперь, для красоты, она называется ἀστραπή.

Ерм. Что̀ же огонь и вода?

Сокр. Касательно огня я недоумѣваю: должно быть, либо D. муза Эвтифронова оставила меня, либо это очень трудно. Смотри же, какимъ пользуюсь я средствомъ въ отношеніи ко всему тому, въ чемъ недоумѣваю.

Ерм. Какимъ же?

Сокр. Я открою тебѣ. Отвѣчай-ка мнѣ: можешь ли сказать, какимъ образомъ получилъ имя огонь?

Ерм. Клянусь Зевсомъ, не могу.

Сокр. Наблюдай же, что̀ я подозрѣваю въ отношеніи къ нему. Я замѣчаю, что эллины, и особенно тѣ изъ нихъ, E. которые живутъ подъ властію варваровъ, многими именами обязаны варварамъ.

Ерм. Такъ что же?

Сокр. Кто изслѣдываетъ это имя по законамъ эллинскаго языка, естественно ли оно придано, а не по законамъ того, отъ котораго оно произошло, тотъ, знай, будетъ недоумѣвать.

Ерм. Естественно.

410.Сокр. Смотри же, и это имя, — огонь, — не есть ли что-то варварское; потому что не легко привить его къ языку эллинскому; и вотъ фригійцы, произнося это слово, очевидно уклоняются нѣсколько отъ эллинскаго его произношенія. Таковы же слова: вода, собака и многія другія.

Ерм. Такъ.

Сокр. Стало быть, тутъ не должно быть насилія; потому B. что могутъ вѣдь и вспомнить ихъ. Поэтому огонь и воду я устраняю. Но воздухъ, Ермогенъ, не потому ли названъ воздухомъ (ἀὴρ), что поднимаетъ (αἴρει) наземное; или — что онъ всегда течетъ (ῤεῖ), или — что отъ его теченія происходитъ вѣтеръ? Потому что вѣтры у поэтовъ называются дуновеніями (ἀήται). Можетъ быть, смыслъ его такой, какъ бы кто говорилъ πνευματόῤῥουν (потокъ вѣтра), ἀητόῤῥουν (потокъ дуновеній). А эѳиръ я понимаю какъ-то такъ, что онъ всегда бѣжитъ (ἀεὶ θεῖ), обтекая воздухъ (ἀέρα), и потому справедливо могъ бы быть названъ ἀειθεήρ (непрестаннымъ обтекателемъ воздуха). Земля же (γῆ) скорѣе имѣетъ C. то значеніе, какое соединяютъ съ нею, называя ее Геею (Γαῖα); потому что Гея правильно называется родительницею, какъ говоритъ Омиръ, у котораго γεγάασι значитъ порождены.

Ерм. Пускай.

Сокр. Что же было у насъ предположено послѣ этого?

Ерм. Годовыя времена, Сократъ, и самый годъ.

Сокр. Годовыя времена^[48] (ὦραι), если хочешь знать это имя по надлежащему, надобно произносить аттически, какъ произносили его въ древности; ибо годовыя времена (ὅραι) названы такъ потому, что ими опредѣляются (ὁρίζονται) зимы, лѣта, вѣтры и произрастающіе изъ земли плоды. А какъ D. опредѣляющія, они справедливо называются ὅραι. Слова же ἐνιαοτὸς и ἔτος (годъ) должны составлять нѣчто одно. Вѣдь это — всякая вещь, преемственно выводящая на свѣтъ то, что раждается и бываетъ, и выводимое испытывающая (ἑξετάζον) въ себѣ (ἐν ἑαυτῷ): какъ прежде видѣли мы, что Зевса, раздѣливъ имя его надвое, люди стали называть то Зиномъ (Ζῆνα), то Діемъ (Δία); такъ и теперь — годъ одни называютъ ἐνιαυτόν, потому что онъ въ себѣ (ἐν ἑαυτῷ), а другіе — ἔτος, потому что онъ испытываетъ. Цѣлое же выраженіе, которымъ означается испытующее въ себѣ, показываетъ одно, раздѣленное надвое; E. такъ что въ одномъ словѣ вышли два имени — ἐνιαυτός и ἔτος.

Ерм. Въ самомъ дѣлѣ, Сократъ, ты оказалъ большіе успѣхи.

Сокр. Да, въ мудрости, думаю, я далеко ушелъ.

Ерм. Конечно.

Сокр. Вѣроятно, еще будешь говорить.

Ерм. Да, послѣ этого вида я охотно разсмотрѣлъ бы тѣ 411. прекрасныя^[49] имена, — въ какой степени справедливо они приложены, — имена, относящіяся къ добродѣтели, какъ-то: разумность, смышленость, справедливость и всѣ подобныя этимъ.

Сокр. Ты поднимаешь, другъ, немаловажный родъ именъ: но такъ какъ теперь я одѣтъ въ кожу льва^[50], то не надобно робѣть; надобно, какъ видно, разсматривать и разумность, и смышленость, и думу, и знаніе, и прочія, всѣ тѣ, о которыхъ говоришь, прекрасныя имена.

B.Ерм. Конечно, не слѣдуетъ намъ отказываться.

Сокр. Однакожъ, клянусь собакою, мнѣ кажется, я не худо догадываюсь-то, какъ и сейчасъ думалъ, что самые древніе люди, занимавшіеся приложеніемъ именъ, какъ и теперь многіе изъ софистовъ, отъ частаго верченья, при поискахъ того, въ чемъ состоитъ существо дѣла, страдаютъ круженіемъ головы, и оттого имъ представляется, будто кружатся и всячески вращаются самыя вещи; причину, то есть, C. этого своего мнѣнія видятъ они не въ себѣ, не въ собственномъ своемъ состояніи, но таковы, говорятъ, самыя вещи, что ничто между нами не стоитъ, не бываетъ твердо, а все течетъ, несется и всегда бременѣетъ всякимъ движеніемъ и рожденіемъ. Такъ я говорю, имѣя въ виду всѣ упомянутыя теперь имена.

Ерм. Какъ же это, Сократъ?

Сокр. Можетъ быть, ты не понялъ сейчасъ сказаннаго, что имена прилагаются все какъ будто къ вещамъ несущимся, текущимъ и происходящимъ.

Ерм. Не очень вдумался.

D.Сокр. Однакожъ первое это, что̀ какъ первое высказано нами, непремѣнно таково?

Ерм. Что такое?

Сокр. Разумность (φρόνησις): вѣдь это есть мысль (νόησις) о движеніи (φορᾶς) и теченіи (ῥοῦ); а можно понимать и выгоду движенія (φορᾶς ὄνησιν); по крайней мѣрѣ здѣсь говорится о движеніи. Потомъ, дума (γνώμη), если угодно, всячески указываетъ на разсматриваніе и колебаніе (νώμησιν) порожденія (γονῆς); ибо колебать (νομᾶν) и разсматривать — одно и то же. Далѣе, если хочешь, самая мысль (νόησις) есть желаніе новаго (νέου ἕσις), а новымъ означается то, что всегда происходитъ. Это-то расположеніе души хотѣлъ выразить E. положившій имя νεόεσιν; потому что въ древности говорили не νόησις, но вмѣсто η надлежало читать двойное ε, — νεόεσιν. А разсудительность^[51] (σωφροσύνη), которую мы сейчасъ только разсматривали, есть сохраненіе разумности (σωτηρία φρονήσεως). Даже и знаніе-то^[52] (ἐπιστήμη) показываетъ какъ бы 412. послѣдованіе (ἑπομένης) замѣчательной души за ходомъ дѣлъ, причемъ она и не отстаетъ, и не забѣгаетъ впередъ. Поэтому въ слово ἐπιστήμη надобно внесть ι и читать ἐπιίστημη. И смышленость (σύνεσις) опять можетъ казаться чѣмъ-то такимъ, какъ соображеніе; когда говорятъ: ξυνιέναι (ξὺν ἰέναι), тогда это говоримое совершенно соотвѣтствуетъ τῷ ἐπίστασθαι (знанію), ибо шествіе вмѣстѣ означаетъ душу, идущую рядомъ съ вещами. Такъ и мудрость (σοφία) значитъ — касаться B. движенія. Это, конечно, довольно темно и странно: но мы должны припомнить по мѣстамъ слова поэтовъ, которые, когда говорятъ о чемъ нибудь такомъ, что начинаетъ идти быстро, употребляютъ слово ἐσύθη (шелъ торопливо). А у одного изъ благородныхъ лаконцевъ было и имя Σοῦς, которымъ лакедемоняне называютъ быстрое стремленіе. Осязаніемъ (ἐπαφὴ) этого-то движенія, когда движутся вещи, означается ἡ σοφία. Что же касается слова τὸ ἀγαθόν (добро), то это имя естественно прилагается къ тому, что̀ по всей своей природѣ ἀγαστόν (достойно удивленія); ибо такъ какъ C. вещи идутъ, то есть въ нихъ скорость, есть и медленность. Но таково не все, а нѣчто, достойное удивленія (ἀγαστόν), быстрое (θόον). Этому-то достойному удивленія (ἀγαστῷ) дано названіе — добро (ἀγαθόν). Справедливость, такъ какъ это имя прилагается къ разумѣнію праваго, легко понять, а самое правое — трудно: да и видно, что до нѣкоторой степени большинство соглашается въ этомъ, а потомъ начинаетъ D. разногласить. Вѣдь держащіеся той мысли, что все — въ ходу, представляютъ въ мірѣ, конечно, много такого, что есть не болѣе, какъ преходящее; однакожъ во всемъ этомъ допускаютъ и нѣчто, чѣмъ проникается цѣлое, и что производитъ все бывающее. Это нѣчто есть быстрѣйшее и тончайшее, потому что не иначе можно проникать все преходящее, какъ будучи самымъ тонкимъ, чтобы ничѣмъ не задерживаться, и самымъ быстрымъ, чтобы пользоваться всѣмъ другимъ, какъ бы оно стояло. Но такъ какъ проникающее (διαϊόν) управляетъ E. всѣмъ прочимъ, то это имя правильно дано справедливому (δίκαιον), принявъ для благозвучія звукъ κ. — И вотъ доселѣ, 413. какъ мы теперь говорили, большинство соглашается, что это есть справедливое. Но я, Ермогенъ, человѣкъ въ этомъ отношеніи докучливый, разузналъ все здѣсь тайно, будто справедливое (δίκαιον) тожественно съ причиною (αἴτιον), — ибо то, чрезъ что (δι᾽ ὃ) нѣчто бываетъ, есть причина, — и иные собственно ради причины почитали это названіе правильнымъ. А когда, выслушавъ такое мнѣніе, я тѣмъ не менѣе снова потихоньку спрашиваю: что же такое будетъ справедливое, почтеннѣйшій, если это такъ? — тогда мой вопросъ, кажется, заходитъ уже далѣе надлежащаго, перескакиваетъ^[53]B. чрезъ предметъ изслѣдуемый. Довольно, говорятъ, знать мнѣ и слышать; думая же удовлетворить меня, начинаютъ утверждать — одинъ то, другой — другое, и тутъ болѣе не сходятся между собою. Иной, напримѣръ, полагаетъ: справедливое (δίκαιον) вотъ что, — солнце; потому что оно одно, все проникая (διαϊόντα) и разгорячая (κάοντα), управляетъ сущимъ. А какъ скоро, выслушавъ это, будто что-то прекрасное, я начинаю съ удовольствіемъ пересказывать кому нибудь то же самое, — этотъ слушатель смѣется надо мною и спрашиваетъ: неужели, думаешь, у людей не бываетъ ничего справедливаго, когда солнце зашло? Потомъ, склоняясь на мои докуки, онъ съ своей стороны заявляетъ, что справедливое есть самый огонь. Но въ этомъ не легко C. удостовѣриться. Другой разумѣетъ здѣсь не самый огонь, а скрывающуюся въ огнѣ теплоту. Третій смѣется надъ всѣми подобными мнѣніями и говоритъ: справедливое есть то, чѣмъ признаетъ его Анаксагоръ, — это умъ; потому что умъ, по мнѣнію Анаксагора, самодержавно и ни съ чѣмъ не смѣшиваясь, проходитъ всюду и устрояетъ всѣ вещи^[54]. Такъ здѣсь, другъ мой, я прихожу гораздо въ большее недоумѣніе, чѣмъ въ какомъ находился, когда только что началъ изучать справедливое, что̀ такое оно. Впрочемъ имя-то, ради котораго D. было у насъ изслѣдованіе, приложено къ справедливому, явно, поэтому.

Ерм. Мнѣ представляется, Сократъ, что ты слышалъ это отъ кого нибудь, а не самъ сочинилъ.

Сокр. А касательно другихъ-то именъ?

Ерм. Тѣ не такъ.

Сокр. Слушай же. Можетъ быть, я и въ остальномъ обману тебя, будто говорю, не слушавъ никого. Что еще остается у насъ послѣ справедливости? Думаю, мы не разсматривали еще мужества. Несправедливость-то (ἀδικία) вѣдь, въ существѣ E. дѣла, очевидно, есть только помѣха тому, что̀ проникаетъ (διαϊόντος), а мужество (ἀνδρεία) значитъ, что это имя получило свое начало отъ борьбы; борьба же, когда что течетъ (ῥεῖ), существенно условливается не инымъ чѣмъ, какъ противнымъ теченіемъ (ἐναντίαν ῥοὴν). Поэтому если изъ имени ἀνδρεία мы выкинемъ δ, то самое дѣло укажетъ на имя ἀνρεία. Но явно, что не всякому теченію противное теченіе есть ἀνδρεία, а только тому, которое направляется 414. противъ справедливаго; ибо иначе мужество не было бы похваляемо. И мужескій полъ (ἄῤῥεν) и мужчина (ἀνήρ) близко подходятъ къ сказанному значенію, то есть, къ теченію вверхъ (ἄνω ῥοῆ). Напротивъ, женщина (γυνή), по моему представленію, значитъ порожденіе (γονὴ). Женскій же полъ (θήλυ) названъ, кажется, отъ сосца (θηλῆς); а сосецъ-то (θηλὴ), Ермогенъ, не отъ того ли, что орошаемое имъ онъ заставляетъ цвѣсти (θηλεῖν)?

Ерм. Видно, такъ, Сократъ.

Сокр. Даже самое слово ботѣть (θάλλειν), по моему мнѣнію, выражаетъ возрастаніе юношей, такъ какъ возрастаніе ихъ совершается скоро и вдругъ. Поддѣлывая это слово, B. наименователь сложилъ его изъ глаголовъ θεῖν (бѣжать) и ἄλλεσθαι (скакать). Но ты не замѣчаешь, что я несусь какъ бы внѣ поприща, хватаясь за легкое: тогда какъ у насъ остается еще много такого, что кажется серьезнымъ.

Ерм. Ты говоришь правду.

Сокр. И между серьезными-то вещами надобно взглянуть на искусство, что̀ значитъ оно.

Ерм. Конечно.

Сокр. Но искусство-то (τέχνη) не означаетъ ли обладанія C. умомъ (ἔξιν νοῦ), если отнимешь букву τ, а между χ, ν и η внесешь ο.

Ерм. Это-то очень натянуто, Сократъ.

Сокр. Ты не знаешь, почтеннѣйшій, что первыя установленныя имена уже завалены тѣми, которые хотѣли придать имъ трагическій характеръ, чрезъ прибавку и убавку буквъ ради благозвучія и чрезъ различное перевертываніе ихъ, въ видахъ украшенія и по вкусу времени. Вотъ и въ словѣ κάτοπτρον (зеркало) не кажется ли тебѣ странною вставка буквы ρ? Вѣдь это дѣлаютъ, думаю, тѣ, которые нисколько не заботятся объ истинѣ, а только фигурничаютъ D. устами; такъ что, внесши многое въ первыя имена, они наконецъ производятъ то, что ни одинъ человѣкъ не понимаетъ, что̀ значитъ извѣстное имя; напримѣръ, и сфинкса (σφίγγα), вмѣсто финкса (φιγγὸς), называютъ сфинксомъ, и многое другое.

Ерм. Это такъ, Сократъ.

Сокр. Съ другой стороны, кто позволитъ себѣ вносить въ имена и отнимать отъ нихъ, что заблагоразсудитъ, тотъ будетъ имѣть большое удобство прилаживать всякое имя ко всякой вещи.

Ерм. Ты правду говоришь.E.

Сокр. Конечно, правду. Поэтому тебѣ, мудрому вождю рѣчи, надобно, да и естественно, думаю, соблюдать мѣру.

Ерм. Желалъ бы.

Сокр. И я вмѣстѣ съ тобою желаю, Ермогенъ; только не слишкомъ гоняйся за точностію, любезнѣйшій, чтобы не надорвать моихъ силъ^[55]. Вѣдь я приступаю къ 415. главнѣйшему въ томъ, о чемъ говорилъ; такъ какъ послѣ имени τέχνη мы будемъ разсматривать слово μηχανή. Μηχανὴ (машина), мнѣ кажется, есть знакъ длиннаго пути къ совершенству (ἄνειν); потому что μῆκος (долгота) означаетъ длинный путь. Такъ изъ обоихъ этихъ словъ — μῆκος и ἄνειν, — сложено имя μηχανή. Но, какъ я и сейчасъ сказалъ, намъ надобно идти къ главнѣйшему въ томъ, о чемъ было говорено: теперь должно изслѣдовать, что̀ значатъ имена: добродѣтель (ἀρετή) и порокъ (κακία). Одного изъ нихъ я еще не B. достигаю своимъ взглядомъ, а другое кажется мнѣ очевиднымъ, потому что согласно со всѣмъ прежнимъ. При всеобщемъ движеніи вещей, все идущее дурно (κακῶς) есть порокъ (κακία); а когда это совершается въ душѣ, — что она дурно направляется путемъ дѣлъ, — тогда оно, отъ имени цѣлаго, называется порокомъ по преимуществу. А что̀ значитъ идти дурно, мнѣ кажется явно и изъ слова δειλία (робость), которое мы прошли не разсмотрѣвши, тогда C. какъ слѣдовало разсмотрѣть его вмѣстѣ съ ἀνδρεία (мужествомъ); должно быть, пропущено у насъ и многое другое. Слово δειλία (робость души) означаетъ крѣпкія узы; ибо λίαν (слишкомъ) есть нѣкоторая сила: поэтому δειλία должно выражать сильныя и величайшія узы души; равно какъ и словомъ ἀπορία (недоумѣніе) и всякимъ другимъ, которымъ, какъ видно, указывается на препятствіе въ хожденіи и движеніи, выражется зло. Такъ вотъ что, по видимому, значитъ дурно идти: значитъ задерживаться и встрѣчать препятствія въ хожденіи; и когда это бываетъ въ душѣ, тогда она становится полна порока. Если же въ этомъ имя D. «порокъ», то имя «добродѣтель» (ἀρετὴ) будетъ противно сему, означая сперва удобное хожденіе, а потомъ — разрѣшенное теченіе доброй души; такъ что это имя досталось, какъ видно, тому, что всегда течетъ (ἀεὶ ῥέον) неудержимо и безпрепятственно. Посему добродѣтель правильно было бы называть ἀειρείτη (всегда текущею). Впрочемъ, можетъ быть, разумѣютъ подъ нею и αἱρετήν (избранную), такъ какъ она есть состояніе самое избранное. Сокращенно же назвали ее ἀρετή. Теперь, можетъ быть, не станешь говорить, что я E. выдумываю. Полагаю, что если правильно сказанное мною передъ симъ, что такое порокъ, то правильно и это имя — добродѣтель.

Ерм. Но что будетъ значить имя κακὸν (зло), о которомъ 416.прежде ты много говорилъ?

Сокр. Страннымъ, клянусь Зевсомъ, кажется мнѣ это имя, и труднымъ для объясненія. Такъ и къ нему я прилаживаю ту машину.

Ерм. Какую это?

Сокр. Ту, которую назвали мы чѣмъ-то варварскимъ.

Ерм. Походитъ-таки, что говоришь правду. Впрочемъ, если хочешь, оставимъ это и постараемся разсмотрѣть прекрасное и постыдное; что̀ въ нихъ скрывается основательнаго.

Сокр. Смыслъ слова αἰσχρὸν (постыдное) представляется мнѣ даже явнымъ; ибо онъ согласенъ съ прежними B. изслѣдованіями. Мнѣ думается, что налагатель именъ всегда укоряетъ вещи, препятствующія теченію и задерживающія его; а потому и здѣсь всегда задерживающему теченіе (ἀεὶ ἴσχοντι τὸν ῥοῦν) далъ это имя ἀεισχοροῦν, сокращенно произносимое теперь αἰσχρόν.

Ерм. Что же будетъ прекрасное?

Сокр. Это труднѣе понять, хотя смыслъ-то его зависитъ только отъ гармоніи и долготы слога οῦ.

Ерм. Какъ это?

Сокр. Это имя, по видимому, есть наименованіе разсудка.

Ерм. Какъ ты говоришь?C.

Сокр. Ну да по какой причинѣ, думаешь, названа каждая вещь? Не эта ли причина дала имена?

Ерм. Непремѣнно.

Сокр. И не въ разсудкѣ ли она или боговъ, или людей, или тѣхъ и другихъ?

Ерм. Да.

Сокр. Но τὸ καλέσαν (назвавшее) вещи и τὸ καλὸν (прекрасное) не то же ли самое, — не разсудокъ ли это?

Ерм. Видимо.

Сокр. А все, что производится умомъ и разсудкомъ, не есть ли произведеніе похвальное? Напротивъ, что не ими, — достойно порицанія?D.

Ерм. Конечно.

Сокр. Но врачебнымъ производится врачебное, плотническимъ — плотническое? Или какъ ты скажешь?

Ерм. Скажу такъ.

Сокр. Стало быть, прекраснымъ — прекрасное?

Ерм. По крайней мѣрѣ, надобно полагать.

Сокр. А это-то — не разсудокъ ли, какъ мы говоримъ?

Ерм. Конечно.

Сокр. Стало быть, это наименованіе, τὸ καλὸν (прекрасное), правильно прилагается къ разумности, когда она совершаетъ такія вещи, которыя мы съ удовольствіемъ называемъ прекрасными.

Ерм. Видимо.

E.Сокр. Что же еще остается у насъ изъ этого?

Ерм. Остаются слова, относящіяся къ доброму и прекрасному: пригодное, выгодное, полезное, прибыльное и противное 417. всему этому.

Сокр. Ξυμφέρον (пригодное), вѣроятно, найдешь и ты, если будешь соображать прежнее, ибо оно родственно съ знаніемъ: оно выражаетъ не иное что, какъ движеніе (φορὰν) души вмѣстѣ съ вещами; поэтому происходящія отсюда дѣла, отъ совмѣстнаго движенія (ξυμπεριφέρεσθαι) названы пригодными (συμφέροντα), или вмѣстѣ движущимися (σύμφορα).

Ерм. Походитъ.

Сокр. А κερδάλεον (прибыльное) происходитъ отъ κέρδος B. (прибыль). Κέρδος же обнаружитъ свое значеніе, если вмѣсто δ поставить въ немъ ν; потому что имъ иначе только именуется доброе. Проходя во все, оно смѣшивается (κεράννυται), и налагатель именъ, чтобы означить эту его силу, далъ ему такое и имя; а потомъ, вмѣсто ν, поставили δ и стали произносить κέρδος.

Ерм. Λυσιτελοῦν же (выгодное) что такое?

Сокр. По видимому, употреблять это слово, Ермогенъ, надобно не такъ, какъ употребляютъ его торговцы, разумѣя подъ нимъ вознагражденіе расхода; не этотъ, мнѣ кажется, смыслъ заключаетъ въ себѣ λυσιτελοῦν (выгодное), а тотъ, C. что оно, будучи быстрѣе всего, не позволяетъ останавливаться дѣламъ и, когда движеніе пришло къ концу, не даетъ ему застаиваться и прекращаться, но всегда разрѣшаетъ остановку (λύει τέλος), если бы она хотѣла существиться, и дѣлаетъ движеніе безпрерывнымъ и безсмертнымъ. Поэтому-то, мнѣ кажется, добро почтили словомъ выгоды (λυσιτελοῦν), ибо выгоднымъ (λυσιτελοῦν) назвали движеніе, разрѣшающее конецъ (λύον τὸ τέλος). Ὠφέλιμον же (полезное) — слово иностранное, которымъ часто пользуется и Омиръ въ формѣ ὀφέλλειν: это — названіе увеличенія и возрастанія.

Ерм. Но что будутъ у насъ имена, этимъ противныя?D.

Сокр. Тѣ, которыми выражается отрицаніе ихъ, по крайней мѣрѣ по моему мнѣнію, не должны быть изслѣдываемы.

Ерм. Какія это?

Сокр. Ἀξύμφορον (непригодное), ἀνωφελὲς (безполезное), ἀλυσιτελὲς (невыгодное), ἀκερδές (неприбыльное).

Ерм. Правду говоришь.

Сокр. А βλαβερὸν (гибельное) и ζημιῶδες (вредное) достойны изслѣдованія.

Ерм. Да.

Сокр. И βλαβερὸν-то (гибельное) есть вредящее теченію (βλάπτον τὸν ῥοῦν); а вредящее (βλάπτον) опять есть E. желающее связать (ἅπτειν); связывающее же и вяжущее (ἅπτειν καὶ δεῖν) — одно и то же: это имена порицанія. И такъ, что̀ желаетъ связать теченіе (τὸ βουλόμενον ἅπτειν ῥοῦν), то правильно могло бы быть названо βουλαπτεροῦν, а для красоты, какъ мнѣ представляется, стали называть это βλαβερόν.

Ерм. Пестры выходятъ у тебя имена-то, Сократъ; ты какъ будто насвистываешь теперь прелюдію посвященной Аѳинѣ 418. пѣсни^[56], когда произносишь это имя — βουλαπτεροῦν.

Сокр. Не моя вина, Ермогенъ; виноваты полагатели именъ.

Ерм. Правда. Но ζημιῶδες (вредное) что же будетъ?

Сокр. Что будетъ ζημιῶδες? Смотри, Ермогенъ, какъ я справедливо говорю, полагая, что чрезъ прибавку и отнятіе буквъ сильно переиначивается смыслъ именъ; такъ что иногда хоть чуть-чуть переверни имя, — тотчасъ выйдетъ противное B. значеніе. Таково, напримѣръ, и слово δέον (вяжущее): я привелъ его на мысль и вспомнилъ сейчасъ, по поводу того, о чемъ хотѣлъ тебѣ говорить, — что новый нашъ языкъ, такой прекрасный, скрывая свой смыслъ, такъ перевернулъ слова τὸ δέον и τὸ ζημιῶδες, что они показываютъ противное, тогда какъ древній тѣмъ и другимъ словомъ выражаетъ именно то, что̀ они значатъ.

Ерм. Какъ ты говоришь?

Сокр. Я скажу тебѣ. Ты знаешь, что древніе наши весьма C. часто употребляли ι и δ; не менѣе употребляютъ эти буквы и женщины, которыя особенно сохраняютъ древній языкъ. А теперь вмѣсто ι ввертываютъ въ слова или ει или η, вмѣсто же δ — ζ, такъ какъ эти буквы великолѣпнѣе.

Ерм. Какъ же это?

Сокр. Напримѣръ, ἡμέραν (день) древнѣйшіе называли ἱμέραν, другіе — ἐμέραν, а нынѣшніе называютъ ἡμέραν.

Ерм. Такъ.

Сокр. А знаешь ли, что только этимъ древнимъ именемъ выражается мысль налагателя именъ? Вѣдь онъ назвалъ день ἱμέραν потому, что примѣнялся къ радующимся людямъ, которые D. желаютъ (ἱμείρουσιν) изъ тьмы перейти въ свѣтъ.

Ерм. Видимо.

Сокр. А теперь-то подняли это слово на ходули, такъ что и не поймешь, какой, смыслъ имѣетъ ἡμέρα, хотя нѣкоторые думаютъ, будто день (ἡμέρα) дѣлаетъ людей кроткими (ἥμερα), и потому такъ названъ.

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. И ζυγὸν-το (ярмо), знаешь, древніе называли δυογόν.

Ерм. Конечно.

Сокр. И ζυγὸν-το ничего не выражаетъ, между тѣмъ какъ двумъ (δυεῖν), связаннымъ для везенія (ἐς τὴν ἀγωγὴν), справедливо дано имя δυογόν. А теперь ζυγόν. Множество и E. другихъ именъ этого рода.

Ерм. Видимо.

Сокр. Такъ вотъ такимъ же образомъ, во первыхъ, такъ называемымъ δέον (вяжущее) означается противное всѣмъ именамъ, относящимся къ добру; потому что, по идеѣ добра, δέον есть δεσμός (узы) и препятствіе въ движеніи, сродное вредному.

Ерм. И очень такъ представляется, Сократъ.

Сокр. Но не то выйдетъ, если мы воспользуемся именемъ древнимъ, которое положено, вѣроятно, гораздо правильнѣе, чѣмъ нынѣшнее, и которое будетъ согласно съ прежними 419. именами добра, если, вмѣсто ε, мы внесемъ въ него ι, какъ произносили древніе; ибо не δέον значитъ оно, а διὸν — проницающее добро, и его-то налагатель именъ дѣйствительно хвалитъ. Да такимъ образомъ не будетъ онъ противорѣчить и самому себѣ, но тѣмъ же самымъ съ словомъ δέον будетъ представляться ему и полезное, и выгодное, и прибыльное, и доброе, и пригодное, и благоуспѣшное; — это слово выразится только различными именами и, проходя своимъ благоустроеніемъ всюду, будетъ представлять достойное похвалы, тогда какъ задерживая и связывая, оно вызываетъ порицаніе. Даже и ζημιῶδες (вредное), если, по требованію B. древняго языка, вставить въ это имя дельту вмѣсто зиты, перемѣнившись въ δημιῶδες, представится тебѣ именемъ, вяжущимъ идущее.

Ерм. Но что будутъ значить, Сократъ, слова: ἡδονὴ (удовольствіе), λύπη (скорбь), ἐπιθυμία (пожеланіе) и подобныя этимъ?

Сокр. Это, какъ мнѣ кажется, Ермогенъ, не очень трудныя. Вѣдь ἡδονὴ (удовольствіе) получило это имя, какъ дѣйствіе, стремящееся, по видимому, къ полезному (ὄνησιν); а дельта вставлена въ него съ тою цѣлію, чтобы оно, вмѣсто ἡονῆς, произносилось ἡδονή. А λύπη (скорбь) названо такъ, кажется, отъ разложенія (διαλύσεως), которому въ этомъ C. состояніи подвергается тѣло. И ἀνιά (печаль) тоже есть препятствіе къ шествію (ἰέναι). А ἀλγηδὼν (мученіе) представляется мнѣ словомъ иностраннымъ, происшедшимъ отъ ἀλγεινὸν (мучительное). Потомъ, ὀδύνη (грусть) получило это имя, по видимому, отъ вхожденія (ἐνδύσεως) скорби. А ἀχθηδὼν (тоска), какъ явно для всякаго, есть имя, уподобляющееся тяжелости движенія. Теперь χαρὰ^[57] (веселье) обязано своимъ именемъ, по видимому, разливу (διαχύσει) и свободѣ теченія (ῥοῆς) души. Τέρψις (увеселеніе) произведено отъ τερπνόν (увеселительное); D. а τερπνὸν (увеселительное) названо по подобію пресмыкающагося (ἓρψεως) въ душѣ дыханія (πνοῇ): по правдѣ произносили его ἔρπνουν, но съ теченіемъ времени оно перешло въ τέρπνον. Что же касается до εὐφροσύνη (радость), то нѣтъ нужды говорить, почему она такъ названа; ибо для всякаго явно, что она получила это имя, εὐφροσύνη, отъ хорошаго (εὖ) сдруженія (ξυμφέρεσθαι) съ дѣлами, и это-то справедливо; не смотря однакожъ на это, мы называемъ ее εὐφροσύνη. Не трудно и слово ἐπιθυμία (пожеланіе); ибо явно, что это имя получило свое начало отъ силы, идущей къ сердцу (ἐπὶ τὸν θομόν); а E. θυμὸς (сердце) ведетъ свое названіе отъ пыла (θύσεως) и горячности души. Но ἵμερος-то (приманка любви) придано особенно влекущему душу потоку (ῥῷ); ибо такъ какъ оно сильно течетъ (ἱέμενος ῥεῖ), жаждая дѣлъ, и такимъ образомъ желаніемъ 420. течь могущественно привлекаетъ душу, то отъ этой всей силы и называется ἵμερος. Ἳμερος называется также и πόθος, означая этимъ стремленіе не къ настоящему, а къ находящемуся гдѣ-то и отсутствующему, отчего и наименовано πόθος. Πόθος, когда предметъ желанія былъ присущъ, называлось ἵμερος; а то же самое ἵμερος, когда предметъ въ B. отсутствіи, называется πόθος. Ἒρως же (любовь), такъ какъ онъ втекаетъ (ἐςρεῖ) извнѣ, входитъ чрезъ глаза, а не составляетъ домашняго потока въ томъ, кто его имѣетъ, по этой причинѣ, отъ втеченія (ἐςρεῖν), въ древности назывался ἔςρος; ибо тогда вмѣсто ω мы употребляли^[58] ο, а теперь, ο замѣнивъ ω, стали называть его ἔρως. Не укажешь ли еще чего нибудь, что должны мы разсмотрѣть?

Ерм. Какъ представляется тебѣ δόξа (мнѣніе) и подобное этому?

Сокр. Δόξа наименована или по преслѣдованію (διώξει), — когда душа идетъ преслѣдовать знаніе, каковы вещи, или по полету стрѣлы (τόξου) къ послѣднему подходитъ ближе: потому что съ этимъ согласуется мнимость (οἴησις). Полетомъ стрѣлы указывается, по видимому, на стремленіе души къ вещи, C. какова каждая изъ нихъ, равно какъ и воля (βουλή) имѣетъ значеніе въ отношеніи къ полету стрѣлы (βολή); имѣть же волю (βούλεσθαι) значитъ желать, а желать значитъ совѣтоваться (βουλεύεσθαι). Все это, взятое вмѣстѣ, изображается подобіемъ летящей стрѣлы; равно какъ и противное — ἀβουλία (необдуманность) есть, кажется, неудача, когда кто не добросилъ (οὐ βαλόντος) и не попалъ въ то, во что бросалъ, чего хотѣлъ, къ чему стремился и о чемъ совѣтовался.

Ерм. Твой разборъ, Сократъ, кажется, пошелъ уже гуще.D.

Сокр. Потому что хочу кончить. Думаю только разобрать ἀνάγκην (необходимость), которая въ связи съ прежнимъ, и слово ἑκούσιον (добровольное). Ἑχούσιον есть уступающее, не противоборствующее, однакожъ, какъ говорю, уступающее тому, что идетъ (εἶκον τῷ ἰόντι): этимъ именемъ выражается уступка по желанію. А ἀναγκαῖον (необходимое) и ἀντίτυπον (противоборствующее), какъ происходящее противъ воли, есть то, что относится къ погрѣшности и невѣжеству; это E. слово принаровлено къ шествію по ущельямъ (κατὰ τὰ ἄγκη), гдѣ препятствія, скалы и поросты задерживаютъ движеніе. Оттого-то, можетъ быть, и вышло ἀναγκαῖον, что движеніе уподоблено шествію по ущельямъ (διὰ τοῦ ἄγκους). Но пока будетъ у насъ сила, не оставимъ ее праздною; не оставляй и ты, а спрашивай.

Ерм. Спрашиваю о важнѣйшемъ и прекраснѣйшемъ, — 421. объ истинѣ и лжи, о сущемъ и о томъ самомъ, о чемъ у насъ теперь рѣчь, — объ имени: для чего бываетъ имя?

Сокр. Называешь ли ты что нибудь μαίεσθαι?

Ерм. Да, это-то значитъ искать.

Сокр. Такъ ὄνομα есть имя, выраженное словомъ, показывающимъ, что это есть сущее искомое. Въ этомъ ты еще болѣе можешь увѣриться изъ того, что̀ называемъ мы именуемымъ; ибо здѣсь ясно высказывается, что сущее есть B. то, относительно чего бываетъ изысканіе (μάσμα). И слово ἀλήθεια (истина) также составлено, по видимому, изъ другихъ словъ; потому что этимъ словомъ — истиною — означается божественное движеніе сущаго, или какъ бы божіе хожденіе (θεία ἄλη). А ψεύδος (ложь) противоположно движенію; потому что, задерживаемое и принуждаемое молчать, становясь опять предметомъ порицаемымъ, оно взято по подобію спящихъ (καθεύδουσι), и только приданное ψ скрываетъ значеніе этого имени. Потомъ, ὄν (сущее) или οὐσία (сущность), принявъ ι, приходятъ къ согласію съ истиннымъ, такъ какъ оно въ этомъ случаѣ означаетъ идущее (ἰὸν), а C. οὐκ ὂν опять, какъ нѣкоторые и называютъ его, не идущее (οὐκ ἰόν).

Ерм. Это-то, кажется мнѣ, Сократъ, ты составилъ мужественно. Но если бы кто спросилъ объ этихъ именахъ: τὸ ἰόν (идущее), τὸ ῥέον (текущее), τὸ δοῦν (вяжущее), — какая заключается въ нихъ правильность?

Сокр. То что̀ отвѣчали бы мы ему, говоришь? Не такъ ли?

Ерм. Конечно.

Сокр. Мы сейчасъ вывели одно, на чемъ основываясь, можемъ, кажется, отвѣчать дѣльно.

Ерм. Что именно?

Сокр. Можемъ то, чего не знаемъ, принимать за что-то варварское. Иногда, пожалуй, и въ самомъ дѣлѣ встрѣтится D. нѣчто такое, а иногда начала именъ надобно отыскивать у древнихъ: вѣдь если имена вездѣ извращаются, то не удивительно, что древній языкъ отъ нынѣшняго варварскаго ничѣмъ не отличается.

Ерм. Невѣроятнаго-то въ твоихъ словахъ ничего нѣтъ.

Сокр. Да, я говорю вещи обыкновенныя. Впрочемъ это не кажется мнѣ поводомъ уклоняться отъ борьбы: напротивъ, надобно старательно изслѣдовать дѣло. Вникнемъ же: кто будетъ всегда спрашивать о словахъ, изъ которыхъ состоитъ E. имя, а потомъ опять станетъ направлять свои вопросы къ тому, изъ чего составлены слова, и не захочетъ прекратить своихъ распросовъ; то отвѣчающій не будетъ ли наконецъ приведенъ къ необходимости отказаться?

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Но отказывающійся по усталости когда пересталъ 422. бы отвѣчать справедливо? Не тогда ли, какъ пришелъ бы къ тѣмъ именамъ, которыя оказывались бы стихіями другихъ словъ и именъ? Вѣдь эти стихіи уже несправедливо было бы почитать сложенными изъ другихъ именъ, если онѣ таковы. Напримѣръ, недавно τὸ ἀγαθὸν (добро) мы признали сложеннымъ изъ словъ ἀγαστὸν (удивительное) и θοόν (быстрое): но θοόν, можетъ быть, произошло изъ другихъ словъ, а ἀγαστὸν опять изъ другихъ. Предположимъ однако, что эти имена не сложены уже изъ какихъ нибудь B. другихъ: тогда мы справедливо можемъ сказать, что пришли уже къ стихіямъ, и что этого больше не надобно относить къ другимъ именамъ.

Ерм. Ты, мнѣ кажется, правильно говоришь.

Сокр. Такъ не стихіи ли и тѣ имена, о которыхъ ты теперь спрашиваешь, и не должно ли уже какимъ нибудь инымъ способомъ изслѣдывать ихъ правильность, въ чемъ она состоитъ?

Ерм. Вѣроятно.

Сокр. Въ самомъ дѣлѣ вѣроятно, Ермогенъ: по видимому, C. и все прежнее-то приходитъ къ этому. Если же это такъ, какъ представляется мнѣ, то смотри сюда вмѣстѣ со мною, не съ ума ли я схожу, полагая, въ чемъ должна состоять правильность первыхъ именъ?

Ерм. Говори; лишь бы только достало у меня силы, — буду разсматривать вмѣстѣ съ тобою.

Сокр. Что одна-то нѣкоторая правильность у всякаго имени, перваго и послѣдняго, и что никоторое изъ нихъ, какъ имя, ничѣмъ не отличается отъ другаго, — думаю, и тебѣ кажется.

Ерм. Конечно.

D.Сокр. Но правильность разсмотрѣнныхъ-то нами теперь именъ была у насъ такова, что ею показывалось, каково каждое сущее.

Ерм. Какъ не показывалось.

Сокр. А такими-то должны быть не менѣе первыя, какъ и послѣднія, если это будутъ имена.

Ерм. Конечно.

Сокр. Послѣднимъ же возможно было сдѣлаться такими, какъ видно, чрезъ прежнія.

Ерм. Видимо.

Сокр. Пускай. Но первыя-то, пока имъ еще не подлежатъ E. другія, какимъ образомъ съ надлежащею ясностію выразятъ намъ вещи, если надобно имъ быть именами? Отвѣчай мнѣ вотъ на что: представь, что у насъ не было бы ни голоса, ни языка, а хотѣлось бы дать знать другимъ о вещахъ; — не стали ли бы мы, какъ теперь глухонѣмые, дѣлать знаки руками, головою и прочими частями тѣла?

423.Ерм. Какъ же иначе, Сократъ?

Сокр. И вотъ если бы, думаю, захотѣли мы выразить верхнее и легкое, то, подражая самой природѣ вещи, подняли бы руку къ небу; а когда бы нижнее и тяжелое, — къ землѣ. Равнымъ образомъ, желая означить бѣгущаго коня, или иное животное, мы уподобляемъ имъ, знаешь, свое тѣло и его положенія.

Ерм. Необходимо бываетъ такъ, какъ говоришь.

Сокр. Стало быть, выраженіе чего нибудь совершается B. тѣломъ, поколику оно подражаетъ, какъ видно, другому тѣлу, которое хочетъ выразить.

Ерм. Да.

Сокр. А когда мы хотимъ выразить что нибудь голосомъ, языкомъ и устами, тогда выраженіе каждой вещи будетъ происходить у насъ не отъ этихъ ли орудій, поколику чрезъ нихъ дѣлается подражаніе чему либо?

Ерм. Мнѣ кажется, необходимо.

Сокр. Стало быть, имя есть, какъ видно, подражаніе посредствомъ голоса тому, чему подражаетъ и что называетъ подражающій голосомъ, когда подражаетъ.

Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Но, клянусь Зевсомъ, другъ мой, это, по моему C. мнѣнію, что-то не такъ у насъ выходитъ.

Ерм. Почему же?

Сокр. Мы должны бы были согласиться, что подражающіе овцамъ, пѣтухамъ и другимъ животнымъ называютъ то, чему подражаютъ.

Ерм. Правда.

Сокр. Такъ это кажется тебѣ хорошо?

Ерм. Мнѣ не кажется. Но какое подражаніе, Сократъ, составляло бы имя?

Сокр. Во первыхъ, мнѣ кажется, — не такое, какъ если бы мы подражали вещамъ — какъ подражаемъ музыкой, D. хотя бы въ то же время подражали имъ и голосомъ; во вторыхъ, и не такое, чтобы подражать тому же, чему подражаетъ музыка, не означая подражаемаго именемъ. Я говорю вотъ что: каждой вещи приличенъ свой голосъ и образъ, а многимъ и цвѣтъ.

Ерм. Конечно.

Сокр. Такъ имя — не тамъ, гдѣ есть это подражаніе, и не такими подражаніями занимается искусство наименовательное; ибо эти-то подражанія свойственны во первыхъ музыкѣ, во вторыхъ живописи. Не такъ ли?

Ерм. Да.

Сокр. А что будетъ вотъ это? Не кажется ли тебѣ, что во всякой вещи есть сущность, какъ есть цвѣтъ и все, что мы разсмотрѣли? Во первыхъ, самому цвѣту и голосу, тому и другому порознь, равно какъ и всѣмъ прочимъ свойствамъ, стоющимъ быть наименованіями чего нибудь, не принадлежитъ ли какая нибудь сущность?

E.Ерм. Мнѣ кажется.

Сокр. Что же? Если бы кто могъ этому самому, — сущности каждой вещи, — подражать буквами и слогами, то выразилъ ли бы, что̀ значитъ каждая вещь? Или нѣтъ?

424.Ерм. Конечно, выразилъ бы.

Сокр. А чѣмъ признать могущаго сдѣлать это? Изъ прежнихъ одного назвалъ ты музыкантомъ, другаго живописцемъ, — а этого кѣмъ?

Ерм. Мнѣ кажется, Сократъ, что это тотъ, кого мы давно ищемъ, — это наименователь.

Сокр. Но если ты говоришь правду, то, видно, надобно уже изслѣдовать тѣ имена, о которыхъ спрашивалъ, то есть слова: ῥοὴ (теченіе), ἰέναι (шествіе) и σχέσις (удержаніе), — выражаютъ ли они буквами и слогами вещи, къ которымъ B. прилагаются, такъ, чтобы подражали сущности, или не выражаютъ.

Ерм. Конечно.

Сокр. Давай же посмотримъ, одни ли только эти имена принадлежатъ къ числу первыхъ, или есть и многія иныя.

Ерм. Я думаю, есть иныя.

Сокр. Вѣроятно. Но какой возможенъ способъ различенія ихъ, чтобы подражателю начать подражаніе? Такъ какъ подражаютъ сущности обыкновенно слогами и буквами, то не всего ли правильнѣе сперва различать стихіи, подобно тѣмъ, которые, приступая къ ритмамъ, сперва различаютъ силы стихій, потомъ силы слоговъ, и такимъ C. образомъ переходятъ уже своимъ изслѣдованіемъ къ ритмамъ, — прежде же не переходятъ?

Ерм. Да.

Сокр. Не такъ ли и мы должны сперва различить гласныя, а потомъ и другія, по видамъ ихъ, то есть согласныя и безгласныя: вѣдь такъ говорятъ люди, въ этомъ отношеніи сильные. За тѣмъ опять, которыя буквы не гласныя, хотя впрочемъ и не безгласныя? Да и между самыми гласными сколько есть разныхъ видовъ! И когда мы хорошо разберемъ все это, надобно будетъ снова взять имена и D. смотрѣть, есть ли что такое, къ чему всѣ они относятся, какъ стихіи, изъ которыхъ можно узнавать вещи, и есть ли у нихъ виды такимъ же образомъ, какъ въ стихіяхъ. Хорошо разсмотрѣвши все это, надобно умѣть каждое имя приложить по подобію, — нужно ли будетъ одной вещи приписать одно, или съ однимъ смѣшать многія, — какъ дѣлаютъ живописцы, которые, стараясь о сходствѣ, употребляютъ то одну пурпуровую краску, то какое нибудь иное снадобье, E. а иногда смѣшиваютъ многіе цвѣта, когда, напримѣръ, приготовляютъ цвѣтъ человѣческаго тѣла, или что другое въ этомъ родѣ, такъ какъ всякое изображеніе требуетъ, думаю, особаго состава. Подобно этому будемъ и мы примѣнять стихіи къ вещамъ, и, то одну соединяя съ одной, гдѣ покажется это нужнымъ, то взявши многія, станемъ образовать такъ называемые слоги, а потомъ опять устанавливать соединеніе слоговъ, изъ чего составятся^[59] имена 425. и глаголы; изъ именъ же и глаголовъ наконецъ разовьемъ уже что нибудь большое, прекрасное и цѣлое, — разовьемъ, какъ тамъ, напримѣръ, животное — живописью, такъ здѣсь рѣчь — именословіемъ, или риторикою, или какое оно ни будь, это искусство. Или, лучше сказать, будемъ дѣлать это не мы, — я увлекся словомъ; имена, какъ сложены они, сложили ихъ такъ древніе: намъ же надобно, если только B. положимъ изслѣдывать все это научно, такъ различивъ ихъ, разсматривать съ той стороны, — правильно ли приложены первыя и послѣднія, или нѣтъ; а соединять ихъ иначе — ка̀къ бы не было худо и неметодично, любезный Ермогенъ.

Ерм. Можетъ быть, клянусь Зевсомъ, Сократъ.

Сокр. Что же? Надѣешься ли на себя, что можешь такимъ образомъ различить ихъ? Вѣдь я-то не могу.

Ерм. А мнѣ далеко до того.

Сокр. Такъ оставимъ это; или, не хочешь ли, сдѣлаемъ, C. что можемъ, — возьмемся хоть немного разсмотрѣть это, по силамъ, сказавъ напередъ, какъ недавно говорили богамъ, что, нисколько не зная истины, мы гадаемъ о ней по человѣческимъ мнѣніямъ: позволимъ себѣ такимъ же образомъ сказать и теперь, что если полезно должно быть кому другому или намъ различеніе именъ, то такъ надобно различать ихъ; а потому въ настоящее время мы и обязаны, какъ говорится, по силамъ заняться этимъ. Кажется это? Или какъ ты скажешь?

D.Ерм. Конечно, мнѣ-то и очень кажется.

Сокр. Смѣшными, по видимому, окажутся вещи, Ермогенъ, выраженныя подражательно буквами и слогами; однакоже это необходимо. Для насъ нѣтъ ничего лучше, какъ отнести къ чему нибудь истинность первыхъ именъ, подражая сочинителямъ трагедій, которые, когда въ чемъ недоумѣваютъ, тотчасъ бѣгутъ къ машинамъ, чтобы поднять боговъ: такъ отдѣлаемся и мы, если скажемъ, что первыя имена наложены богами, и оттого они правильны. Не E. будетъ ли и для насъ это сильнѣйшимъ изъ основаній? Или — то, что мы приняли ихъ отъ какихъ нибудь варваровъ, такъ какъ варвары древнѣе насъ? Или со стороны древности 426. нельзя разсматривать ихъ и какъ варварскія? Потому что всѣ они легко могли быть отклонительными уловками того, кто не хотѣлъ давать отчета въ первыхъ именахъ, правильно ли они наложены. Между тѣмъ, кто какимъ нибудь образомъ не узналъ правильности первыхъ именъ, тому нельзя знать правильность и послѣднихъ; потому что эти необходимо объясняются тѣми, о которыхъ онъ ничего не знаетъ. Стало быть, явно, что называющій себя искусникомъ въ B. отношеніи этихъ, долженъ имѣть готовность особенно и яснѣйшимъ образомъ показать свое искусство относительно къ именамъ первымъ, а не то — быть увѣреннымъ, что о послѣднихъ-то онъ будетъ только пустословить. Или тебѣ кажется иначе?

Ерм. Нисколько не иначе, Сократъ.

Сокр. Но то, что̀ я знаю объ именахъ первыхъ, кажется мнѣ очень надутымъ и смѣшнымъ. Я передамъ тебѣ это, если хочешь; а ты, какъ скоро можешь откуда взять что нибудь лучшее, постарайся передать мнѣ.

Ерм. Сдѣлай это. Говори же смѣло.

Сокр. Во первыхъ, буква ρ (р) представляется мнѣ какъ бы C. орудіемъ всякаго движенія; но мы и не сказали, откуда происходитъ это имя — κίνησις (движеніе). Впрочемъ явно, что имъ означается ἴεσις (шествіе), ибо въ древности мы употребляли не η, а ε. Начало же его отъ κίειν; а κίειν имя иностранное, и значитъ идти. И такъ, кто открылъ бы соотвѣтственное нашему языку древнее его наименованіе, тотъ сталъ бы правильно называть его ἴεσις. А теперь отъ иностраннаго κίειν, отъ замѣны въ немъ гласной итою (η) и отъ внесенія въ него ν оно названо κίνησις, хотя слѣдовало бы произносить D. κιείνησις, или ἴεσις. Но στᾶσις (стояніе) означаетъ отрицаніе τοῦ ἰέναι (шествія) и для красоты названо στάσις. — Такъ стихія ρ, какъ говорю, есть, кажется, прекрасное орудіе движенія въ устахъ устанавливателя именъ, желающаго выразить движущееся (φορά), — и онъ въ самомъ дѣлѣ часто пользуется этимъ орудіемъ для сказанной цѣли: буква ρ есть явное подражаніе движенію, во первыхъ, уже въ глаголѣ E. ῥεῖν (течь) и въ словѣ ῥοὴ (теченіе), потомъ въ словѣ τρόμος (трепетъ), далѣе въ имени τραχύς (страшный), а сверхъ сего и въ такихъ глаголахъ, каковы κρούειν (ударять), θραῦειν (ломать), ἐρείκειν (раскалывать), θρύπτειν (тереть), κερματίζειν (раздроблять), ῥυμβεῖν (вертѣть); все это выражается по большей части буквою ρ. Вѣдь налагатель именъ видѣлъ, думаю, что языкъ, произнося ее, не бываетъ неподвиженъ, но сотрясается; потому-то, представляется мнѣ, и пользовался ею для этого. А ι опять употреблялъ онъ для выраженія всего тонкаго, что особенно идетъ чрезъ все; потому-то ἰέναι (идти) 427. и ἴεσθαι (поспѣшать) выговариваетъ чрезъ ι; тогда какъ чрезъ φ, ψ, σ и ζ, имѣющія характеръ буквъ дышущихъ, подражаетъ всему такому, и въ именахъ говоритъ, напримѣръ: ψυχρόν (холодное), ζέον (кипящее), σείεσθαι (сотрясаться) и вообще σεισμός (сотрясеніе). Отсюда наименователь, подражая чему нибудь дующему, вездѣ въ такихъ случаяхъ вноситъ въ рѣчь большею частію такія, по видимому, и буквы. Буквы же: δ, выражающая сжатіе языка, и τ — твердость его, каждая, B. имѣютъ, думалъ онъ, силу подражать вязанію (δεσμὸς) и стоянію (στάσις). Или опять, состояніе паденія (ὀλισθάνειν) языка замѣчая въ буквѣ λ, по подобію характеризовалъ онъ ею τὰ λεῖα (легкое), самый глаголъ ὀλισθάνειν, также слова: λιπαρόν (тучное), κολλῶδες (клейкое), и всѣ такія. А сила буквы γ противодѣйствуетъ паденію языка, и отсюда, по подражанію, вышли слова: τὸ γλισχρόν (скользкое), γλυκύ (сладкое), γλοιῶδες (вязкое). Замѣтивъ опять, что буква ν издаетъ звукъ внутри, и буквами выражая вещи, наименователь обозначалъ C. ею внутреннее, сокрытое. Равнымъ образомъ α придавалъ онъ большому (μεγάλῳ), а η — длинному (μήκει), такъ какъ это буквы долгія. А требуя знака для выраженія круглоты (γογγύλον), онъ большею частію вносилъ въ имя букву ο. Такъ, кажется, поступалъ налагатель именъ, образуя знаки и имена для каждой вещи по буквамъ и слогамъ, а изъ этихъ уже подражательно составляя и прочее, имъ соотвѣтствующее. И вотъ что, Ермогенъ, по моему мнѣнію, означается D. правильностію именъ, если не иное что нибудь говоритъ объ этомъ Кратилъ.

Ерм. Да и въ самомъ дѣлѣ, Сократъ, много-таки докуки, какъ я и по началу говорилъ, дѣлаетъ мнѣ Кратилъ, толкуя о правильности именъ, но не говоря ясно, въ чемъ она состоитъ; такъ что я не могу понять, добровольно или поневолѣ онъ столь темно разсуждаетъ объ этомъ. Скажи-ка E. вотъ теперь, Кратилъ, лично Сократу: нравится ли тебѣ, какъ Сократъ говоритъ объ именахъ, или ты можешь разсуждать объ этомъ инымъ, лучшимъ образомъ? Если можешь, говори, чтобы или научиться у Сократа, или научить обоихъ насъ.

Крат. Что ты это, Ермогенъ? Развѣ легко, кажется тебѣ, такъ скоро научиться и научить всякому дѣлу, не то что этому, которое принадлежитъ, по видимому, къ дѣламъ величайшимъ?

Ерм. Мнѣ-то, клянусь Зевсомъ, не кажется. Но я нахожу 428. весьма хорошими вотъ эти слова Исіода: кто къ малому прибавитъ хоть немногое, — дѣло подвинется^[60]. Поэтому, если малое нѣчто ты въ состояніи сдѣлать бо̀льшимъ, не отказывайся отъ труда, но облагодѣтельствуй и этого Сократа и, по справедливости, меня.

Сокр. Да вѣдь и самъ-то я, Кратилъ, ничего не утверждалъ, о чемъ говорилъ, а разсматривалъ дѣло съ Ермогеномъ, B. какъ мнѣ представлялось; такъ и поэтому-то смѣло говори, если знаешь что̀ лучшее, въ той мысли, что слова твои будутъ приняты. Вѣдь я и не удивился бы, когда бы ты могъ говорить что нибудь лучшее; потому что, кажется, и самъ изслѣдывалъ это, и учился у другихъ. Такъ если думаешь сказать нѣчто лучшее, относительно правильности именъ, то по этому вопросу запиши и меня въ число твоихъ учениковъ.

Крат. Пусть бы, Сократъ, какъ говоришь ты, я и въ самомъ дѣлѣ занимался этимъ предметомъ и, можетъ быть, C. сдѣлалъ бы тебя своимъ ученикомъ; но я боюсь, какъ бы не вышло совершенно противнаго, и мнѣ приходитъ въ голову повторить тебѣ слова Ахиллеса, которыя сказалъ онъ въ молитвахъ^[61] Аяксу:

Сынъ Теламоновъ, Аяксъ Зевсородный, властитель народа!
Все, что ты мнѣ говорилъ, какъ будто изъ сердца лилося.

‎Подобнымъ образомъ и ты, Сократъ, изливалъ мнѣ свои вѣщанія отъ души, подъ вліяніемъ ли Эвтифрона было твое воодушевленіе, или давно таилась въ тебѣ другая какая-то не сознаваемая тобою муза.

D.Сокр. Ахъ, добрый Кратилъ! я и самъ давно дивлюсь своей мудрости и не вѣрю ей. Поэтому, кажется, надобно изслѣдовать, говорю ли я что. Вѣдь быть обманываемымъ самому отъ себя всего хуже; потому что если обманщикъ ни на шагъ не отступаетъ, но всегда присущъ, то какъ это ужасно! Такъ видно, надобно чаще оглядываться на то, что сказано было прежде, и стараться, по словамъ того поэта^[62], смотрѣть взадъ и впередъ. Вотъ и E. теперь мы видимъ, что у насъ сказано. Правильность имени, говоришь, состоитъ въ томъ, что оно показываетъ, какова самая вещь. Достаточно ли, скажемъ, это положеніе?

Крат. Мнѣ кажется, Сократъ, очень достаточно.

Сокр. Стало быть, имена говорятся для наученія?

Крат. Конечно.

Сокр. Такъ не скажемъ ли, что есть такое искусство, есть и мастера въ немъ?

Крат. Конечно.

Сокр. Кто же они?

Крат. Тѣ, о которыхъ ты говорилъ по началу, — 429. законодатели слова.

Сокр. Скажемъ ли, опять, что и это искусство живетъ между людьми, какъ прочія, или не скажемъ? Я хочу выразить вотъ что: между живописцами есть ли одни лучшіе, другіе худшіе?

Крат. Конечно.

Сокр. Лучшіе же не лучшими ли представляютъ намъ свои работы, изображенія, а другіе худшими? И не такимъ же ли образомъ домостроители, — одни строятъ лучшіе домы, а другіе — худшіе?

Крат. Да.

Сокр. Не тоже ли и законодатели, — одни представляютъ B. намъ свои дѣла лучшими, а другіе — худшими?

Крат. Это мнѣ еще не кажется.

Сокр. Стало быть, тебѣ не кажется, что одни законы бываютъ лучше, другіе хуже?

Крат. Конечно нѣтъ.

Сокр. Такъ и имя, какъ видно, по твоему мнѣнію, въ приложеніи своемъ не бываетъ одно хуже, другое лучше?

Крат. Конечно нѣтъ.

Сокр. Стало быть, всѣ имена прилагаются правильно?

Крат. По крайней мѣрѣ всѣ имена.

Сокр. Что же? Этому Ермогену (Ἑρμογένει), какъ мы недавно говорили, и не приложено, значитъ, такое имя, если C. оно не сближаетъ его съ родомъ Ермія (ἑρμοῦ γένεσις), или хотя и приложено, да только неправильно?

Крат. И не приложено, мнѣ кажется, Сократъ, а только представляется приложеннымъ: это имя другаго, котораго именемъ выражается самая природа^[63].

Сокр. Такъ не лжетъ ли тотъ, кто называетъ его Ермогеномъ? Вѣдь и того опять не было бы, чтобы его называли Ермогеномъ, если онъ не Ермогенъ.

Крат. Какъ ты говоришь?

D.Сокр. Не та ли сила твоего слова, что вовсе нельзя говорить ложно? Вѣдь много людей есть и теперь, было и прежде, любезный Кратилъ, которые утверждали это.

Крат. Какъ же бы, Сократъ, кто нибудь, говоря то, что говоритъ, могъ говорить о не существующемъ? Не то ли значитъ говорить ложь, когда говоришь о томъ, чего нѣтъ?

Сокр. Хитро твое слово, — не по мнѣ, не по моему возрасту, другъ мой; однакожъ скажи мнѣ вотъ что: говорить ли только, думаешь, нельзя ложно, а полагать можно?

E.Крат. Мнѣ кажется, и полагать ложно нельзя.

Сокр. Ни сказать, ни примолвить? Напримѣръ, пусть бы кто нибудь, встрѣтившись съ тобою на чужой сторонѣ, взялъ тебя за руку и сказалъ: здравствуй аѳинскій иностранецъ, сынъ Смикріона, Ермогенъ! — этотъ, — говорилъ ли бы онъ, полагалъ ли бы это, сказалъ ли бы, или примолвилъ, — назвалъ бы не тебя, а этого Ермогена? Или никого?

Крат. Мнѣ кажется, Сократъ, что онъ напрасно издавалъ бы такіе звуки.

430.Сокр. Мило и это. Но вѣрные ли издавалъ бы звуки издающій ихъ, или ложные? Или, опять, одни изъ звуковъ были бы вѣрны, а другіе ложны? Вѣдь и этого достаточно.

Крат. Я сказалъ бы, что такой человѣкъ шумитъ, напрасно самъ себя приводитъ въ движеніе, какъ будто бы ударомъ двигалъ что мѣдное.

Сокр. А ну-ка не перемѣнимся ли, Кратилъ: не полагаешь ли ты, что иное дѣло имя, и иное — то, чему принадлежитъ имя?

Крат. Полагаю.

Сокр. А не соглашаешься ли, что имя есть подражаніе вещи?B.

Крат. Всего болѣе.

Сокр. Не говоришь ли также, что живописныя изображенія какимъ-то инымъ образомъ суть подражанія нѣкоторыхъ вещей?

Крат. Да.

Сокр. Хорошо. Можетъ быть, я не понимаю, что за смыслъ твоихъ словъ, хотя ты говоришь, пожалуй, и правильно. Можно ли распредѣлять и сопоставлять оба эти подражанія, то есть живописныя изображенія и имена, примѣнительно къ вещамъ, которыхъ онѣ подражаніе, или нельзя?

Крат. Можно.C.

Сокр. Такъ, во первыхъ, смотри вотъ на что: изображеніе мужчины не отнесетъ ли кто либо къ мужчинѣ, а изображеніе женщины — къ женщинѣ, и прочее такимъ же образомъ?

Крат. Конечно.

Сокр. И противное этому — изображеніе мужчины къ женщинѣ, а женщины къ мужчинѣ?

Крат. Можно и это.

Сокр. Но оба ли такія распредѣленія будутъ правильны, или одно которое нибудь?

Крат. Одно.

Сокр. Думаю, то, которое къ каждому предмету относитъ приличное ему и подобное.

Крат. Мнѣ кажется.

Сокр. И такъ, чтобы намъ не сражаться словами, тебѣ D. и мнѣ, такъ какъ мы друзья, — прими то, что я говорю. Вѣдь такое-то распредѣленіе въ обоихъ подражаніяхъ, другъ мой, въ изображеніяхъ и именахъ, называю я правильнымъ, и въ именахъ не только правильнымъ, но и истиннымъ; другое же, которымъ приписывается и усвояется вещи не подобное, называю неправильнымъ, а когда это въ именахъ, то и ложнымъ.

E.Крат. Но какъ бы не было этого, — неправильнаго распредѣленія, Сократъ, — только въ живописныхъ изображеніяхъ; а въ именахъ — не такъ: тамъ оно всегда по необходимости правильно.

Сокр. Какъ ты говоришь? Что за различіе между этимъ и тѣмъ? Развѣ нельзя, подошедши къ мужчинѣ, сказать ему: вотъ твой портретъ, а указать — на что случится, на его ли изображеніе, или на изображеніе его жены? Указать же значитъ поставить предметъ предъ чувство зрѣнія.

Крат. Конечно.

Сокр. Что же? Развѣ нельзя опять, подошедши, къ нему, сказать: вотъ твое имя? Вѣдь и имя есть подражаніе, какъ живописное изображеніе. Такъ вотъ я и говорю: развѣ нельзя 431. было бы сказать ему: вотъ твое имя, — и послѣ того предъ чувство его слуха поставить что̀ случится, его ли подражаніе, говорящее, что онъ мужчина, или подражаніе женскому полу человѣческаго рода, говорящее, что онъ женщина? Не кажется ли тебѣ, что это возможно, и иногда бываетъ?

Крат. Готовъ согласиться съ тобою, Сократъ; пусть будетъ такъ.

Сокр. Да и хорошо дѣлаешь, что соглашаешься, другъ мой, если такъ: теперь объ этомъ слишкомъ спорить не надобно. Если же таково распредѣленіе и здѣсь, то одно изъ B. нихъ мы хотимъ называть говорящимъ правду, другое — ложь. А когда такъ, то распредѣлять имена неправильно и приписывать вещи не то, что ей прилично, но иногда то, что не прилично, значило бы такіе составлять и глаголы. А какъ скоро такъ составлены глаголы и имена, — таковы по необходимости будутъ и рѣчи; потому что рѣчь, какъ C. я думаю, есть составъ изъ этого. Или какъ ты говоришь, Кратилъ?

Крат. Такъ; ты, мнѣ кажется, хорошо судишь.

Сокр. Если первыя имена мы уподобимъ опять начертаніямъ живописи, то, какъ въ живописныя изображенія, можно вносить въ нихъ всѣ приличныя имъ цвѣта́ и формы, и не всѣ, но нѣкоторыя оставлять, а другія прибавлять, въ большемъ или меньшемъ количествѣ. Или нельзя?

Крат. Можно.

Сокр. Вносящій же въ нихъ всѣ прекрасныя черты не дѣлаетъ ли прекрасными и изображеній, а прибавляющій или отнимающій черты, хотя тоже производитъ образы, но не худые ли?D.

Крат. Да.

Сокр. Что же сказать о томъ, кто подражаетъ сущности вещей посредствомъ слоговъ и буквъ? Не такимъ же ли способомъ и у него, — если будетъ отнесено къ нимъ все, имъ приличное, выйдетъ образъ прекрасный, и это есть имя; а когда онъ немногое пропуститъ или иногда прибавитъ, — хотя и выйдетъ образъ, но не прекрасный, — такъ что одни имена будутъ составлены хорошо, а другія — худо?

Крат. Можетъ быть.

Сокр. Слѣдовательно, можетъ быть одинъ хорошимъ E. мастеромъ именъ, а другой — худымъ?

Крат. Да.

Сокр. И имя ему было законодатель?

Крат. Да.

Сокр. Слѣдовательно, можетъ быть, клянусь Зевсомъ, какъ въ другихъ искусствахъ, такъ и между законодателями, что будетъ одинъ хорошій, другой — худой, если въ прежнемъ мы уже согласились.

Крат. Такъ. Но видишь, Сократъ, — когда эти буквы, α, β, и каждую изъ стихій мы будемъ грамматически придавать именамъ, когда станемъ что нибудь отнимать, присоединять, 432. или перестанавливать, — имя хотя и напишется, однакожъ неправильно, какъ будто бы оно вовсе не было написано, даже выйдетъ прямо другое, если подвергнется такимъ перемѣнамъ.

Сокр. Чтобы, разсматривая дѣло такъ, не разсматривать намъ худо, Кратилъ!

Крат. Какъ же?

Сокр. Можетъ быть, все, что ты говоришь, испытываетъ то же, что необходимо испытывать вещи, зависящей отъ бытія или небытія какого нибудь числа. Вотъ, напримѣръ, десять, или какое хочешь иное число: если отнимешь отъ него, или прибавишь къ нему что нибудь, — тотчасъ выйдетъ B. другое. Но не такова правильность какого либо предмета качественнаго и всякаго подобія: напротивъ, вполнѣ даже и невозможно выразить, каковъ предметъ, которому выраженіе уподобляется, если имѣетъ быть подобіе. Смотри, дѣло ли я говорю. Два ли будутъ такіе предмета, каковы Кратилъ и его изображеніе, если кто изъ боговъ изобразитъ не только твой цвѣтъ и видъ, какъ дѣлаютъ живописцы, но и все внутреннее, C. — такое, какое именно твое, — выразитъ ту самую и мягкость, и теплоту, вложитъ въ нихъ и движеніе, и душу, и разумность, какая у тебя, — однимъ словомъ, все, что ты имѣешь, представитъ такимъ особо и поставитъ возлѣ тебя? Будутъ ли эти предметы — Кратилъ и его изображеніе, или два Кратила?

Крат. Мнѣ кажется, это будутъ два Кратила, Сократъ.

Сокр. Такъ видишь ли, другъ мой, что должно искать иной правильности изображенія и того, о чемъ мы теперь разсуждали, а не настаивать, будто, когда что убываетъ, D. или присоединяется, изображенія уже не бываетъ? Развѣ не замѣчаешь, сколько недостаетъ изображеніямъ, чтобы сдѣлаться имъ тѣми, кого они изображаютъ?

Крат. Замѣчаю.

Сокр. Смѣшныя вещи, Кратилъ, происходили бы отъ именъ для тѣхъ, по отношенію къ которымъ эти имена суть имена, если бы всѣ они во всемъ были похожи на самые предметы. Тогда каждый предметъ былъ бы двойнымъ, и ни о чемъ нельзя было бы сказать, что̀ тутъ самый предметъ, и что̀ его имя.

Крат. Правда.

Сокр. И такъ, смѣло допускай, почтеннѣйшій, что одно E. имя прилагается хорошо, другое нѣтъ, и не требуй всѣхъ буквъ такихъ, чтобы непремѣнно выходило имя, точь въ точь соотвѣтствующее предмету, но давай мѣсто и буквѣ несоотвѣтственной; если же внесешь не соотвѣтствующую вещи букву, то внесешь и имя въ выраженіе, а когда имя, то и выраженіе въ рѣчь, — и вещь тѣмъ не менѣе будетъ означаться именемъ и высказываться, пока сохранится типъ вещи, о которой идетъ дѣло, — какъ мы, я и Ермогенъ, помнишь ли, недавно говорили о стихіяхъ 433. наименованій.

Крат. Помню.

Сокр. Хорошо же. Когда въ имени это есть, — пусть и не все приличное, — вещь по крайней мѣрѣ наименована; и наименована хорошо, если прилично все, — худо, если не многое. Оставимъ же ее, почтеннѣйшій, называться, чтобы не сдѣлаться намъ смѣшными, подобно эгинянамъ, бродящимъ позднею ночью по дорогамъ, — чтобы не показалось, будто и мы къ вещамъ на самомъ дѣлѣ какъ-то такъ вышли позднѣе надлежащаго. Либо ищи какой нибудь иной B. правильности имени, и не соглашайся, что имя вещи заявляется слогами и буквами; потому что, принимая оба эти положенія, ты не можешь быть въ согласіи съ самимъ собою.

Крат. Мнѣ кажется, ты, Сократъ, говоришь ладно, и я подтверждаю слова твои.

Сокр. Но если въ этомъ мы согласились, то послѣ сего разсмотримъ вотъ что: какъ скоро имя будетъ приложено хорошо, — скажемъ ли, что оно должно имѣть приличныя буквы?

Крат. Да.

Сокр. Прилично же то, что подобно вещамъ?C.

Крат. Конечно.

Сокр. Стало быть, хорошо приложенное бываетъ приложено такъ, а что нехорошо приложилось, то, можетъ быть, состоитъ большею частію изъ приличныхъ и подобныхъ буквъ, если это будетъ изображеніе, но имѣетъ и нѣчто не приличное, отчего имя выйдетъ не хорошимъ и нехорошо составленнымъ. Такъ ли скажемъ, или иначе?

Крат. Не надобно, думаю, спорить, Сократъ, хотя и не нравится мнѣ положеніе, что имя есть, а между тѣмъ оно D. приложено нехорошо.

Сокр. То ли не нравится тебѣ, что имя есть заявленіе вещи?

Крат. То самое.

Сокр. А не хорошо ли, по твоему мнѣнію, говорится, что одни имена сложены изъ первоначальныхъ, другія — первыя?

Крат. Мнѣ кажется.

Сокр. Но если заявленіями нѣкоторыхъ вещей должны сдѣлаться первыя, то имѣешь ли ты какой иной, лучшій способъ сообщить имъ значеніе заявленій, чѣмъ представить ихъ сколько можно болѣе такими, каковы самыя вещи, которыя E. надобно выразить ими? Или больше нравится тебѣ способъ, о которомъ говоритъ Ермогенъ и многіе другіе, что, то есть, имена суть условные знаки, что они служатъ знаками для условившихся, которые напередъ знаютъ вещи, и что въ этомъ состоитъ правильность имени, — въ условіи; разницы же въ томъ нѣтъ, такъ ли кто условливается, какъ нынѣ принято, или, напротивъ, нынѣшнее малое называетъ великимъ, а нынѣшнее великое — малымъ? Который способъ нравится тебѣ?

434.Крат. Полное и совершенное различіе, Сократъ, — выражать подобіемъ, что̀ выражаешь, а не случайностію.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Поэтому, если имя будетъ подобно вещи, то по природѣ необходимо, чтобы вещамъ подобны были стихіи, изъ которыхъ кто либо захочетъ слагать первыя имена. Я говорю такъ: составилъ ли бы когда кто нибудь, какъ мы сейчасъ разсуждали, живописное изображеніе, похожее на какую либо вещь, если бы матеріаловъ, изъ которыхъ составляются живописныя изображенія, природа не представляла подобными вещамъ, служащимъ предметами подражанія для живописи? Или это невозможно?B.

Крат. Невозможно.

Сокр. Не такимъ же ли образомъ и имена никогда и ничему не уподоблялись бы, если бы то, изъ чего они слагаются, не заключало въ себѣ нѣкотораго подобія вещамъ, относительно которыхъ имена суть подражанія? Не стихіи ли это, изъ чего надобно слагать ихъ?

Крат. Да.

Сокр. И такъ, пристань же и ты къ нашему слову, какъ недавно принялъ его Ермогенъ. Ну-ка, хорошо ли мы, C. кажется тебѣ, говоримъ, что ρ подходитъ къ стремленію, движенію и жесткости, или нехорошо?

Крат. Мнѣ кажется, хорошо.

Сокр. А λ — къ легкому, мягкому и къ тому, о чемъ недавно говорили?

Крат. Да.

Сокр. Но знаешь ли, что въ отношеніи къ одному и тому же мы произносимъ σκληρότης (жесткость), а эретрійцы σκληρότηρ?

Крат. Конечно.

Сокр. Такъ обѣ эти буквы, ρ и σ, то же ли значатъ, и то же ли выражается у нихъ, когда приведенное слово они оканчиваютъ на ρ, что̀ у насъ, оканчивающихъ его на σ, или для однихъ изъ насъ не выражается того, что̀ для другихъ?

Крат. Выражается для обоихъ.D.

Сокр. Потому ли, что буквы ρ и σ подобны, или потому, что нѣтъ?

Крат. Потому, что подобны.

Сокр. Во всемъ ли подобны онѣ?

Крат. По крайней мѣрѣ въ томъ, что выражаютъ стремленіе.

Сокр. А внесенная λ не выражаетъ ли противнаго жесткости?

Крат. Можетъ быть, она внесена неправильно, Сократъ. Какъ недавно, разговаривая съ Ермогеномъ, ты отнималъ и прибавлялъ буквы, гдѣ слѣдовало, и мнѣ казалось это правильнымъ, — такъ, можетъ быть, и теперь вмѣсто λ надобно говорить ρ.

Сокр. Ты хорошо говоришь. Что же? Говоря, какъ говоримъ E. теперь, мы не понимаемъ другъ друга, когда кто произноситъ σκληρόν (жесткое), и ты не знаешь, что̀ я теперь говорю?

Крат. Понимаю, — по крайней мѣрѣ по обыкновенію, любезнѣйшій.

Сокр. Но, говоря объ обыкновеніи, думаешь ли, что оно есть нѣчто отличное отъ условія? Иное ли что называешь ты обыкновеніемъ, чѣмъ я, — что, то есть, произнося это, я мыслю то, а ты знаешь, что я то̀ мыслю? Не это ли говоришь 435. ты?

Крат. Да.

Сокр. Поэтому, если ты знаешь, когда я произношу, то не заявленіе ли дѣлается тебѣ отъ меня?

Крат. Да.

Сокр. Но заявленіе-то — посредствомъ неподобнаго тому, что̀, произнося, я думаю, — если только λ не подобна понимаемой тобою жесткости (σκληρότητι). Если же такъ, то что̀ иное значитъ это, какъ не соглашеніе твое съ самимъ собою, и правильность имени основывается у тебя на условіи, поколику для выраженія-то назначаются и подобныя и неподобныя буквы, по случайному обыкновенію и условію. А B. какъ обыкновеніе есть всего менѣе условіе, то не хорошо было бы сказать, что подобіе есть заявленіе; скажемъ, — обыкновеніе; потому что оно заявляетъ, какъ видно, подобнымъ и неподобнымъ. Сошедшись же въ этомъ, Кратилъ, — ибо твое молчаніе я буду принимать за согласіе, — необходимо намъ, для заявленія своихъ мыслей словомъ, привнесть и условіе и обыкновеніе. Вѣдь если захочешь ты, любезнѣйшій, обратиться къ числу, то откуда думаешь взять имена и приложить, какъ подобныя, къ каждому изъ чиселъ, пока не дашь сколько нибудь своего согласія, что и условіе имѣетъ силу C. относительно правильности именъ? Такъ мнѣ хотя и самому нравится, что имена, по возможности, подобны вещамъ, но чтобы это изыскиваніе подобія, какъ говоритъ Ермогенъ^[64], не было въ самомъ дѣлѣ слишкомъ привязчиво, необходимо сверхъ того, для правильности именъ, пользоваться и этимъ грубымъ способомъ, — условіемъ. Впрочемъ, по возможности, была бы рѣчь прекраснѣйшею, когда бы или вся она, или большею частію выражалась именами подобными, то есть приличными; противное же тому дѣлало бы негоднѣйшею. Послѣ этого, отвѣчай мнѣ еще вотъ на что: какую силу имѣютъ у насъ имена, и что дѣлаютъ они, D. скажемъ, хорошаго?

Крат. Мнѣ кажется, они учатъ, Сократъ; да и то очень просто, что кто знаетъ имена, тотъ знаетъ и вещи.

Сокр. Можетъ быть, ты разумѣешь то, Кратилъ, что кто знаетъ имя, каково оно, — а оно есть какъ бы вещь, — тотъ будетъ знать и вещь, такъ какъ существующее — подобно имени; для всего же взаимно подобнаго — одно искусство. E. Это-то, кажется, разумѣешь ты, когда говоришь: кто знаетъ имена, тотъ будетъ знать и вещи.

Крат. Весьма справедливо.

Сокр. Давай же посмотримъ, что это за способъ изученія вещей, о которомъ ты теперь говоришь, и есть ли какой нибудь иной, — только этотъ лучше того, — или инаго вовсе нѣтъ, кромѣ этого. Какъ ты думаешь?

Крат. Я думаю такъ, что иной-то едва ли есть, — что 436. этотъ — единственный и наилучшій.

Сокр. Этотъ самый способъ не есть ли и изысканіе вещей, и изыскавшій имена не изыскалъ ли и то, чему они принадлежатъ? Или искать и находить — долженъ быть другой способъ, а учиться — этотъ?

Крат. Всего вѣрнѣе то, что искать и находить — тотъ же способъ, этотъ самый.

B.Сокр. А ну-ка размыслимъ, Кратилъ, точно ли кто нибудь, при исканіи вещей, слѣдуетъ именамъ: разсматривая, что̀ значитъ каждое имя, не думаешь ли, что настоитъ не малая опасность обмануться?

Крат. Какъ?

Сокр. Явно, скажемъ мы, что первый установитель именъ, какими почиталъ вещи, такія положилъ и имена. Не такъ ли?

Крат. Да.

Сокр. И если онъ понималъ вещи неправильно, а давалъ имъ имена соотвѣтственно своему понятію, то слѣдующіе ему въ чемъ, думаешь, увѣрятся? Не въ томъ ли, что будутъ введены въ обманъ?

Крат. Смотри, чтобъ не было иначе, Сократъ: установитель C. именъ необходимо зналъ, почему даетъ ихъ; а не то, — какъ я и прежде говорилъ, — они не были бы и именами. Что установитель именъ не погрѣшалъ противъ истины, вотъ тебѣ важнѣйшее доказательство: у него никогда не было бы все такъ согласно. Развѣ не замѣчаешь этого самъ, когда говоришь, что всѣ имена происходили такимъ же образомъ и потому же?

Сокр. Но эта-то защита, добрый Кратилъ, ничего не значитъ. Вѣдь если установитель именъ ошибся вначалѣ, то не удивительно, что принужденъ былъ ошибаться и потомъ, D. и поставлялся въ необходимость согласоваться съ самимъ собою, — подобно тому, какъ у начертывателя геометрическихъ фигуръ, когда допущена первая малая и незамѣтная неправильность, прочее, сколь бы ни было многосложно, приходитъ уже во взаимное согласіе. Такъ начало всякой вещи каждый человѣкъ долженъ много обдумывать и разсматривать, правильно ли оно полагается, или неправильно. E. Когда же начало достаточно испытано, — прочее явно будетъ за нимъ слѣдовать. Я даже и не удивился бы, если бы имена согласовались одни съ другими. Присмотримся-ка опять къ тому, о чемъ разсуждали прежде. Имена, говоримъ мы, означаютъ у насъ сущность идущаго, движущагося, текущаго. Иное ли что выражаютъ они, по твоему мнѣнію?

Крат. Совершенно такъ, и значеніе-то ихъ правильно.437.

Сокр. Начнемъ же свое разсмотрѣніе, взявъ изъ нихъ сперва вотъ это имя — ἐπιστήμη (знаніе): оно довольно обоюдно и какъ бы означаетъ больше то, что̀ останавливаетъ (ἴστησιν) нашу душу на (ἐπὶ) вещахъ, нежели то, что̀ движется съ ними; и правильнѣе производить его начало не чрезъ прибавленіе къ нему буквы ε, какъ говорили мы нынѣ, а чрезъ внесеніе въ него, вмѣсто ει, гласной ι. Потомъ и слово βέβαιον (постоянное) есть также подражаніе какой-то неподвижности (βάσεως) и стоянія, а не движенія. Затѣмъ самое ἱστορία (преслѣдованіе) означаетъ B. то, что̀ удерживаетъ теченіе (ἵστησι τὸν ῥοῦν). И πιστὸν (надежное), безъ сомнѣнія, значитъ останавливать (ἱστᾶν). Далѣе, и μνήμη (память) всякому, вѣроятно, показываетъ, что въ душѣ есть пребываніе (μονή), а не движеніе. Если угодно, то и ἁμαρτία (грѣхъ) и ξυμφορὰ (опасность), какъ скоро захочешь слѣдовать имени, выражаютъ одно и то же съ понятіемъ (ξύνεσις), знаніемъ (ἐπιστήμη) и со всѣми прочими именами, принимаемыми въ хорошую сторону. Близки къ C. нимъ, по видимому, и ἀμαθία (невѣжество) и ἀκολασία (неумѣренность); потому что ἀμαθία выражаетъ шествіе вмѣстѣ съ Богомъ (ἃμα θεῷ), а ἀκολασία непремѣнно есть слѣдованіе (ἀκολουθία) за дѣлами. Такимъ образомъ, что почитаемъ мы именами въ самомъ дурномъ, то можетъ очень походить на имена въ самомъ хорошемъ. Думаю, что, если потрудишься, откроешь много и другаго, чѣмъ опять приведенъ будешь къ мысли, что устанавливатель именъ означаетъ ими вещи не идущія или движущіяся, а неподвижныя.

Крат. Однако ты видишь, Сократъ, что многое D. означалъ онъ и съ той стороны.

Сокр. Такъ что же, Кратилъ? Будемъ ли считать имена будто подаваемые голоса, и въ этомъ поставимъ ихъ правильность? то есть, въ какомъ значеніи именъ окажется больше, тѣ имена будутъ и вѣрны?

Крат. Выходитъ такъ.

Сокр. Совсѣмъ нѣтъ, другъ мой; оставимъ и эту сторону E. дѣла, а разсмотримъ другое, — согласимся ли мы и въ этомъ, или не согласимся. Ну-ка, согласимся ли мы совершенно, что постановители именъ въ городахъ эллинскихъ и варварскихъ суть законодатели, а могущее дѣлать это искусство есть законодательство?

Крат. Конечно.

Сокр. Говори-ка, — первые законодатели, установляя первыя имена, знали ли вещи, къ которымъ прилагали ихъ, или не знали?

Крат. Я думаю, Сократъ, что знали.

438.Сокр. Невѣроятно, другъ мой, Кратилъ; скорѣе, не знали.

Крат. Мнѣ не кажется.

Сокр. Возвратимся же опять къ тому, съ чего мы начали и пришли сюда. Ты, если помнишь, недавно сказалъ, что установитель именъ необходимо зналъ, говоришь, то, къ чему прилагалъ ихъ. Такъ ли и теперь кажется тебѣ, или нѣтъ?

Крат. И теперь.

Сокр. Значитъ, и первый установитель ихъ установлялъ, знавши дѣло?

Крат. Знавши.

Сокр. Изъ какихъ же именъ изучалъ онъ или открывалъ B. вещи, пока еще первыя-то имена не были приложены, а между тѣмъ изучать вещи и открывать, говоримъ, иначе невозможно, какъ изучивъ и открывъ имена, каковы они?

Крат. Мнѣ кажется, ты дѣльно говоришь, Сократъ.

Сокр. Такъ какимъ образомъ они, эти законодатели установленія именъ, могли бы знать вещи, прежде чѣмъ приложили хоть одно имя и уразумѣли его, если только изучать вещи возможно не иначе, какъ изъ именъ?

Крат. Я думаю, весьма справедливо говорятъ объ этомъ, C. Сократъ, что приложеніе первыхъ именъ къ вещамъ относится къ какой-то высшей силѣ, нежели человѣческая, дабы они были необходимо правильны.

Сокр. Такъ установившій имена, — геній ли это какой, или богъ установлялъ ихъ, — думаешь, противорѣчилъ самъ себѣ? Или тебѣ кажется, что недавнія наши слова ничего не значатъ?

Крат. Но чтобы другія изъ нихъ не были имена.

Сокр. Которыя, почтеннѣйшій, — къ стоянію ли ведущія, или къ движенію? Вѣдь они, какъ сейчасъ сказано, различаются не многочисленностію.

Крат. Да и несправедливо было бы, Сократъ.D.

Сокр. Но когда имена возстаютъ другъ противъ друга, и одни утверждаютъ, что они подобны истинѣ, а другія — что они, — чѣмъ мы различимъ ихъ и на какомъ основаніи? Вѣдь, конечно, не на иныхъ же именахъ, которыя отличны отъ этихъ, — что невозможно; — но кромѣ сихъ именъ надобно искать, очевидно, чего-то другаго, что и безъ именъ открываетъ намъ, которыя изъ нихъ истинны, то есть, E. показываютъ истину вещей.

Крат. Мнѣ кажется, такъ.

Сокр. А если такъ, то можно намъ, какъ видно, Кратилъ, изучить вещи и безъ именъ.

Крат. Видимо.

Сокр. Чрезъ что же еще иное надѣешься ты изучить ихъ? Не чрезъ то ли, чрезъ что было бы естественно и совершенно справедливо, — то есть, однѣ чрезъ другія, если онѣ взаимно сродны, и самихъ чрезъ себя? Потому что отличнымъ отъ нихъ и чуждымъ означалось бы нѣчто отличное и чуждое, а не сами онѣ.

Крат. Ты говоришь, кажется, правду.

Сокр. Смотри же, ради Зевса: не соглашались ли мы много 439. разъ, что имена, хорошо приложенныя, подходятъ къ тому, чего они имена, и бываютъ изображеніями вещей?

Крат. Да.

Сокр. Такъ если вещи можно изучать особенно чрезъ имена, можно и чрезъ самыя вещи: то которое изученіе ихъ будетъ наилучшее и яснѣйшее? Изъ образа ли узнавать вещь самою въ себѣ, сколь хорошо она отображена, и истину B. изъ ея изображенія, или изъ истины — какъ самую истину вещи, такъ и образъ ея, прилично ли онъ сдѣланъ?

Крат. Мнѣ кажется, необходимо изъ истины.

Сокр. Какимъ образомъ надобно изучать и открывать вещи, — узнать это, можетъ быть, выше силъ моихъ и твоихъ; для насъ довольно и обоюднаго согласія, что онѣ должны быть изучаемы и изслѣдываемы не изъ именъ, а гораздо скорѣе сами изъ себя, чѣмъ изъ именъ.

Крат. Видимо, Сократъ.

C.Сокр. Разсмотримъ еще и то, какъ бы не обмануло насъ множество этихъ къ одному и тому же направляющихся именъ. Въ самомъ дѣлѣ, устанавливавшіе имена устанавливали ихъ въ той мысли, что все идетъ и течетъ, — ибо они, мнѣ кажется, дѣйствительно такъ мыслили; а между тѣмъ случилось не такъ: эти установители, какъ бы попавъ въ какой-то круговоротъ, и сами вертятся, и насъ тянутъ за собою и бросаютъ въ тотъ же вихрь. Смотри-ка, почтеннѣйшій Кратилъ, что̀ мнѣ часто представляется какъ бы во снѣ^[65]: называемъ ли мы нѣчто прекраснымъ и добрымъ D. самимъ въ себѣ, и относительно всякой отдѣльной вещи такимъ же образомъ, или не называемъ?

Крат. Мнѣ кажется, называемъ, Сократъ.

Сокр. Разсмотримъ же это самое, — не то, что извѣстное лицо прекрасно, или нѣчто такое, — все это, по видимому, течетъ, — а самое, скажемъ, прекрасное: не таково ли оно всегда, каково есть?

Крат. Необходимо.

Сокр. Можно ли выразить правильно то, что̀ всегда уходитъ, — выразить, во первыхъ, что это — то же, во вторыхъ, что это — таково? Или необходимо, что, тогда какъ мы говоримъ, оно тотчасъ становится уже инымъ, ускользаетъ и не остается тѣмъ же?

Крат. Необходимо.

Сокр. Какимъ же образомъ могло бы быть чѣмъ нибудь E. то, что̀ никогда не то же? Вѣдь если бы оно было то же, то въ это самое время, очевидно, не измѣнялось бы. А что̀ всегда одинаково и тожественно, то̀ какъ могло бы измѣняться или приходить въ движеніе, не выступая изъ своей идеи?

Крат. Никакъ.

Сокр. Да оно не было бы никѣмъ и познано; ибо только что приступилъ бы ты съ намѣреніемъ познать его, — оно 440. сдѣлалось бы инымъ и чуждымъ, а потому не было бы еще узнано, каково оно дѣйствительно и въ какомъ состояніи находится. Вѣдь никакое знаніе не познаетъ, познавая никакъ не существующее.

Крат. Именно такъ.

Сокр. Тамъ, по справедливости, нельзя указать и на знаніе, Кратилъ, гдѣ всѣ вещи измѣняются и ничто не стоитъ. Вѣдь если это самое знаніе есть знаніе того, что не измѣняется, то знаніе всегда пребываетъ и всегда есть знаніе: а когда измѣняется и самый видъ знанія, то, какъ скоро B. видъ знанія измѣняется въ иной, знанія уже нѣтъ, и гдѣ всегда происходитъ измѣняемость, тамъ никогда не бываетъ знанія; а отсюда слѣдуетъ, что тамъ не бываетъ ни познаваемаго, ни имѣющаго быть познаннымъ. Если же, напротивъ, всегда есть познающее, то есть и познаваемое, есть и прекрасное, есть и доброе, есть и бытіе каждой отдѣльной вещи; и это уже не походитъ на то, что мы недавно говорили, C. — на теченіе и движеніе. Этимъ ли образомъ все существуетъ, или тѣмъ, о которомъ говорятъ послѣдователи Гераклита и многіе другіе, — рѣшить, можетъ быть, не легко: не слишкомъ умному человѣку свойственно, пускаясь въ имена, занимать ими себя и свою душу, вѣря имъ и ихъ установителямъ, — утверждать, будто что-то знаешь; а между тѣмъ произносить судъ противъ себя и вещей, — что ни въ чемъ нѣтъ ничего здраваго, но что все течетъ, будто скудель, D. — что всѣ вещи, точно будто люди, страдающіе разстройствомъ желудка, подвержены разнымъ теченіямъ и изліяніямъ. Можетъ быть, это и въ самомъ дѣлѣ такъ, Кратилъ, а можетъ быть и нѣтъ. Такъ тебѣ надобно мужественно и хорошо изслѣдовать, а не вдругъ принимать, — вѣдь ты еще молодъ, въ цвѣтущемъ возрастѣ; когда же изслѣдуешь и найдешь, сообщишь и мнѣ.

Крат. Такъ и сдѣлаю. Впрочемъ хорошо знай, Сократъ, что я и теперь слушаю тебя не безъ изслѣдованія; а изслѣдывая этотъ предметъ, и озабочиваясь имъ, я нахожу, E. что гораздо скорѣе бываетъ такъ, какъ говоритъ Гераклитъ.

Сокр. Такъ ты, другъ мой, научишь меня въ другой разъ, когда придешь; а теперь ступай въ деревню, куда собирался; сопутствовать тебѣ будетъ и этотъ Ермогенъ.

Крат. Такъ и будетъ, Сократъ; но постарайся и ты подумать еще объ этомъ.

---

Примѣчанія

1. Хочешь ли, сообщимъ свое разсужденіе и Сократу? Астъ (De vita et scriptis Platonis p. 274) полагаетъ, что этотъ діалогъ потерялъ свое начало: но мы никакъ не думаемъ, чтобы кто нибудь согласился съ его мнѣніемъ, кому извѣстно, что Платону иногда нравилось вводить вниманіе читателя вдругъ въ самую средину предмета. Весьма подобно этому и начало Филеба: «Смотри-ка, Протархъ, что намѣренъ ты теперь говорить за Филеба, и противъ какого нашего положенія хочешь спорить, если оно высказано не по твоимъ мыслямъ». Можно сравнить также начала Пира, Менона и нѣкоторыхъ другихъ діалоговъ.
2. Кратилъ шутливо отказывалъ Ермогену въ его имени, говоря, что оно никакъ къ нему не идетъ, и имѣлъ въ мысли, вѣроятно, то, что Ермогенъ и не краснорѣчивъ, въ чемъ самъ онъ сознается, p. 408 B, и не богатъ, что показываетъ p. 384 C. Сравн. p. 407 E sqq.
3. Кратилъ высказалъ свое мнѣніе не открыто и ясно, а прикровенно и темно, какъ обыкновенно высказывались провѣщатели. Поэтому провѣщаніе, μαντεία, есть положеніе, выраженное темно и прикровенно. Оттого хорошо идетъ сюда и глаголъ συμβαλεῖν, гадать. Можетъ быть, здѣсь имѣлось въ виду и то, что Кратилъ въ этихъ вещахъ слишкомъ много приписывалъ провѣщателю Эвтифрону.
4. О пословицѣ: χαλεπὰ τὰ καλά, прекрасное трудно, см., кромѣ Схоліаста къ этому мѣсту, De Republ. IV, p. 435 C. VI, p. 497 C. Hipp. Mai. p. 304. 3.
5. Сократъ искусно подшучиваетъ и надъ хвастовствомъ софиста, требовавшимъ за свои уроки по пятидесяти драхмъ, и надъ своею бѣдностію, которая не позволяла ему принадлежать къ служителямъ дорогой его мудрости. О дружескихъ отношеніяхъ Сократа къ Продику см. прекрасныя мѣста Protagor. p. 341 A Charmid. p. 163 D. Софистъ училъ такъ, что, смотря по содержанію урока, или даже по различію слушателей, требовалъ и различнаго вознагражденія. Да и авторъ Аксіоха (с. 6) говоритъ, что Продикъ преподавалъ иное за полдрахмы съ каждаго слушателя, иное за двѣ драхмы, иное за четыре. Изъ настоящаго мѣста мы узнаемъ, что онъ разсуждалъ также περὶ ὀνομάτων ὀρθότητος, — и это были уроки дорогіе, пятидесятидрахмовые, стоившіе около десяти рублей (Aristot. Rhetor. III, 14).
6. Слугамъ — собственно домашнимъ или домочадцамъ, οἰκέταις. Греки, по естественной мягкости своего характера, этимъ же именемъ называли и рабовъ, подобно римлянамъ, которые давали имъ имена familiae и familiarium. См. Athenaeus VI, 19. Pollux III, 82. Senec. Epist. 47. Macrob. Saturn. I, 9. Но такъ какъ имена рабовъ были различны и происходили отъ различныхъ причинъ и случаевъ, то очень могло быть, что они называемы были то тѣми, то другими именами, по произволу господъ. Забавенъ на этотъ счетъ разсказъ Аммонія Герміаса у Аристотеля (De interpret. p. 31 sqq.). Діодоръ Кроносъ, чтобы доказать произвольность именъ, называлъ своихъ рабовъ частицами языка, и одного именно заключительною частицею ἀλλὰ μήν.
7. Общій очеркъ того, о чемъ разсуждаютъ здѣсь Сократъ и Ермогенъ, можно сдѣлать такъ: Сократъ учитъ, что кто хочетъ давать имена вещамъ, тотъ не долженъ слѣдовать слѣпому произволу, не подчиняясь никакому закону, но обязанъ имѣть въ виду нѣкоторую норму, чтобы при чтеніи буквъ взимаема была въ разсмотрѣніе самая природа всякой вещи: ибо, какъ вѣрною рѣчью почитается та, которая во всемъ своемъ составѣ согласна съ природою вещей, къ которымъ относится; такъ и имена, поколику части рѣчи, должны представлять природу указываемыхъ ими вещей. А отсюда Сократъ заключаетъ, что правильное значеніе именъ не должно быть почитаемо въ исключительной зависимости ни отъ природы самыхъ вещей, ни отъ человѣческаго произвола. Однакожъ это не заставляетъ Ермогена отступиться отъ своего мнѣнія; онъ никакъ не допускаетъ, чтобы приложеніе именъ могло быть даже правильно, если оно не произвольно.
8. Это ученіе Протагора раскрыто Платономъ во многихъ діалогахъ, и мы много разъ объясняли его во вступительныхъ своихъ разсужденіяхъ и примѣчаніяхъ. См. Protagor.; Theaet. p. 152 A, 177 C. Apolog. 28 E. Gorg. p. 512 A et al.
9. Если, то есть, истина — въ томъ. Сократъ и здѣсь и въ слѣдующихъ далѣе словахъ, по видимому, указываетъ на сочиненіе Протагора, озаглавленное словомъ Ἁλήθεια. Подобное косвенное указаніе мы видимъ и въ Теэтетѣ p. 171 C: οὐδενὶ ἃν εἲη ἡ Πρωταγόρου Ἀλήθεια ἀληθής. Ib. p. 162 A: εἰ. ἀληθὴς ἡ Ἀλήθεια Πρ· Ибо въ этомъ сочиненіи объяснялось знаменитое его мнѣніе о человѣкѣ, какъ мѣрѣ всѣхъ вещей.
10. Опровергнувъ умствованіе Протагора, Сократъ видитъ, что Ермогенъ, если только не хочетъ онъ противорѣчить самому себѣ, не можетъ одобрить и положеніе Эвтидема, который природу вещей почиталъ вездѣ тою же, и по этому случаю изъ вышеприведенныхъ посылокъ выводитъ заключеніе о ничтожествѣ Эвтидемова мнѣнія. Эвтидемъ держался воззрѣнія Протагорова, которое однако, чтобы привнесть къ нему что либо новое, нѣсколько измѣнилъ. По его понятію, вещи таковы, какими кому кажутся, слѣдовательно для всѣхъ вообще людей вездѣ и непрестанно онѣ тѣ же. Онъ разумѣлъ здѣсь, безъ сомнѣнія, всегдашнее тожество производимыхъ вещами впечатлѣній, поколику они берутся отвлеченно. Вотъ какъ мнѣнія Протагора и Эвтидема различаетъ Проклъ, p. 15: «Иное, говоритъ онъ, ученіе Протагорово, иное Эвтидемово; по смыслу перваго, не представляется ничего подлежащаго, что̀ было бы таково или таково, кромѣ чувствуемаго чрезъ смѣшеніе вещей дѣятельныхъ и страдательныхъ, а по взгляду Эвтидемову, каждое недѣлимое производитъ все вмѣстѣ и всегда, и производитъ все справедливое. И такъ, эти софисты, вышедши изъ различныхъ началъ, сошлись въ одномъ заключеніи».
11. Силу и природу вещей почитаетъ Сократъ не субъективною, о которой надобно судить въ зависимости отъ чувственныхъ нашихъ ощущеній, а скорѣе объективною, которая существуетъ сама по себѣ и отъизвнѣ не зависитъ.
12. Ὁ νομος, законъ, имѣетъ также значеніе обычая, или навыка; поэтому Ермогенъ еще выше призналъ, что имена, по его мнѣнію, прилагаются къ вещамъ νόμω καὶ ἔθει τῶν ἐθισάντων. Имѣя это въ виду, Сократъ теперь спрашиваетъ: Ἄῤ οὐχὶ ὁ νόμος δοχεῖ σοὶ εἶναι ὁ παραδοὺς ταῦτα; и чрезъ это самое приходитъ къ тому слѣдствію, что νομοθέτου ἄρα ἔργῳ χρήσεται κ. τ. λ. Такимъ образомъ, чтобы собесѣднику легче было отвѣчать, Сократъ спрашиваетъ теперь не о самомъ налагателѣ именъ, а скорѣе о томъ, кто передалъ ихъ. Изъ этого ясно, почему здѣсь употребляется слово νομοθέτης.
13. Отъ изобрѣтателя именъ Сократъ требуетъ двухъ дѣлъ: во первыхъ, онъ долженъ изобрѣтать имена примѣнительно къ звукамъ и слогамъ, чтобы чрезъ то самая природа вещей выражалась вѣрнѣйшимъ образомъ; во вторыхъ, онъ долженъ имѣть идею имени, подобно тому, какъ дѣлатель челнока, при постройкѣ этого орудія, держитъ въ умѣ самый видъ его. Отсюда p. 390 A: ἔως ἄν τὸ τοί ἰνόματος εἶδος ἀποδιδῷ τὸ προςῆκον ἑκάστῳ ἐν ὁποιαιστοῦν συλλαβαῖς.
14. Какъ ты думаешь. Относящіяся сюда мысли Ермогена чит. p. 384 D.
15. О щедрости Калліаса относительно софистовъ см. Apolog. Socr. p. 20 A. О дружескихъ же его связяхъ съ софистами, а особенно съ Протагоромъ, см. Protagor. p. 314 C sqq. Theaet. p. 165 A. Xenoрh. Symp. 1, 5.
16. По видимому, здѣсь имѣется въ виду такъ называемая ὀρθοέπεια Протагора, которая занималась, безъ сомнѣнія, изъясненіемъ свойственныхъ словамъ грамматическихъ формъ и показаніемъ правильнаго ихъ употребленія. См. Aristot. Rhetor. III, 5. De sophistar. elenchis — p. 574, ed. Buhl. et Sprengel. Artium scriptorr. p. 472 sqq. Совсѣмъ иное было у Протагора ἡ τῶν ὀνομάτων ὀρθότης, разсуждавшая о происхожденіи и природѣ словъ и бывшая частію книги, подъ заглавіемъ Ἀλήθεια, о чемъ ясно свидѣтельствуетъ и настоящее мѣсто. (Снес. p. 386 C). Абдеритянинъ, кажется, вышелъ изъ того положенія, что человѣкъ есть мѣра всѣхъ вещей, и отсюда приходилъ къ заключенію, что и самое начало словъ должно быть производимо отъ чувствъ, чтобы имена вещей были естественны. Слѣдъ этого ученія замѣтенъ въ Протагорѣ (p. 332 A): Ἐπειδὴ δὲ ὁ ἄνθρωπος θείας μετέσχε μοίρας, πρῶτον μὲν θεοὺς ἐνόμιζε, — ἔπειτα φωνὴν καὶ ὀνόματα ταχὺ διηρθρώσατο τῇ τέχνῃ, καὶ οἰκήσεις καὶ ἐσθῆτας — εὕρετο. И такъ, Протагоръ, кажется, полагалъ, что и имена вещей для каждаго таковы, какими они постигаются и понимаются въ зависимости отъ чувствъ, и потому они естественны. А отсюда явно, почему Ермогенъ, утверждавшій противное, говоритъ съ такимъ презрѣніемъ о Протагоровой Ἀλήθεια.
17. Показавши на взглядъ справедливость Кратилова мнѣнія, Сократъ съ этого мѣста начинаетъ въ духѣ Кратила разсуждать такъ, что поставляетъ предъ очами самый вѣрный образъ того способа, которымъ люди подобнаго рода пользовались при изслѣдованіи и обсужденіи происхожденія словъ. Поэтому слѣдующихъ за симъ разсужденій, явно усвояемыхъ тогдашнимъ грамматикамъ, никакъ не должно вводить въ кругъ, убѣжденій Платоновыхъ. Напротивъ, у Платона здѣсь все направлено къ тонкому и ловкому осмѣянію софистической этимологіи. Этимъ только можно объяснить, почему и самыя нелѣпыя производства словъ съ такою отчаянною смѣлостію выставляются здѣсь какъ бы совершенно справедливыя. Съ этою же цѣлію, безъ сомнѣнія, упоминаетъ теперь Платонъ и о словахъ омирическихъ; ибо софисты, чтобы придать болѣе важности своимъ словотолкованіямъ, обыкновенно ссылались на авторитетъ Омира и Исіода. (Сравн. p. 392 A, B; 397 C; 407 A; 408 A; 410 B. C al). Подъ Эвтифрономъ, ученіе котораго Сократъ, для изложенія Кратилова мнѣнія, притворяется слушавшимъ, разумѣется, конечно, тотъ самый провѣщатель Эвтифронъ, именемъ котораго озаглавленъ одинъ изъ разговоровъ Платона. Онъ былъ убѣжденъ въ себѣ такъ, что будто бы не говорилъ ничего маловажнаго, ничего низкаго, ничего смертнаго. Поэтому и о производствѣ словъ толковалъ не иначе, какъ подъ наитіемъ какого-то божественнаго вдохновенія и изступленія. На такое его состояніе указываютъ между прочимъ Εὐθύφρονος ἰπποι, p. 409 D.
18. См. Iliad. XX, 74.
19. См. Iliad. XIV, 291.
20. См. Iliad. II, 813.
21. Между тѣмъ Омиръ (Iliad. VI, 402) ясно говоритъ, что Скамандріемъ назвалъ его самъ Гекторъ: τὸν ῤ Ἕκτωρ καλέεσκε Σκαμάνδριον, αὐτὰρ οἱ ἄλλοι Ἀστυάνακτ᾽, οἶος γάρ ἐρύετο Ἴλιον Ἕκτωρ. Поэтому Платонъ, кажется, съ намѣреніемъ опустилъ это мѣсто, и поставилъ на видъ только Iliad. XXII, 506: Ἀστυάναξ, ὅν Τρῶες ἑπίκλησιν καλέουσιν· οἶος γάρ σφῖν ἔρυτο πύλας καὶ τείχεα μακρά.
22. Хризиппъ былъ сынъ Пелопса и Астіопы. Такъ какъ отецъ любилъ его почти исключительно, то мачиха его Ипподамія, негодуя на это, расположила двухъ своихъ сыновей, Атрея и Ѳіэста, убить его (см. Hygin. f. 85. Pausаn. VI, 20). О жестокомъ поступкѣ Атрея съ Ѳіэстомъ см. Hygin. f. 88. Pausan. II, 18.
23. Нѣкогда Пелопсъ, путешествуя съ Ипподаміею, сошелъ съ колесницы, чтобы поискать ключевой воды, и ушелъ далеко. Ипподамія, оставшись одна съ кучеромъ Миртиломъ, вздумала располагать его къ преступной любви. Но Миртилъ не послушался ея. Тогда она стала обвинять Миртила предъ Пелопсомъ, будто бы онъ посягалъ на ея цѣломудріе. Выслушавъ эту клевету, Пелопсъ бросилъ своего кучера въ ближнее море, которое отъ имени брошеннаго получило свое названіе. См. Thzetzes ad Lycophron, v. 156. Съ того времени домъ Пелопса сталъ подвергаться страшнымъ бѣдствіямъ. Sорhосl. Electr. 508.
24. Слово τύπος, когда говорится собственно объ отпечатлѣніи образовъ, часто употребляется у философа въ значеніи общаго описанія рѣчи или разсужденія. Отсюда ἐν τύπῳ λέγειν нерѣдко значитъ — разсуждать о какомъ нибудь предметѣ вообще, не разсматривая съ точностію его частей. Platon. De Rep. VI, p. 491 C: ἔχεις γὰρ τὸν τύπον ὦν λέγω, гдѣ потомъ противополагается этому слову τό ἀκριβέστερον πύθεσθαι. Ibid. III, p. 414 A: ὡς ἐν τύπῳ, μὴ δἰ ἀκριβείας εἰρῆσθαι. Alib.
25. Кто внимательно всмотрится здѣсь въ цѣль разсужденія, тотъ легко замѣтитъ, что это мнѣніе о производствѣ имени боговъ не принадлежитъ Платону. Такое же производство этого имени мы встрѣчаемъ и у Геродота, II, 52: Θεοὺς προςωνόμασάν σφεας ἀπὸ τοῦ τοιούτου, ὅτι κόσμῳ θέντες τὰ πάντα πρήγματα καὶ πάσας νομὰς εἶχον. Къ этому см. примѣчаніе Весселинга, что такая этимологія могла нравиться гераклитянамъ, которые, представляя, что все находится въ непрестанномъ движеніи, полагали, что и самые боги суть не иное что, какъ скороходы.
26. Вотъ это положеніе чисто сократическое, по которому добродѣтель — одно и то же съ знаніемъ.
27. Первое производство τῆς ψυχῆς, которое одно, безъ сомнѣнія, справедливо, приводится, говоритъ, мимоходомъ, безъ предварительнаго обсужденія. Но за нимъ слѣдуетъ тотчасъ другое, чрезвычайно нелѣпое, и полагается уже не мимоходомъ, а съ особенною увѣренностію, какъ производство, достойное Эвтифрона. Какая тонкая и остроумная шутка! Впрочемъ вотъ что говоритъ Аристотель (De anim. I, 2, 23): διὸ καὶ τοῖς ὀνόμασιν ἀκολουθοῦσιν, οἱ μὲν τὸ θερμὸν λέγοντες, ὅτι διὰ τοῦτο καὶ τὸ ζῆν ὠνόμασται, οἱ δὲ τὸ ψυχρὸν διὰ τὴν ἀναπνοὴν καὶ τὴν κατάψυξιν καλεῖσθαι ψυχήν (см. къ этому мѣсту Trendelenb. p. 242).
28. Почему здѣсь соединяются оба эти имени — νοῦς τε καὶ ψυχή, показываетъ Аристотель (De anim. I, 2, 13): Ἀναξαγόρας δ᾽ἔοικε μὲν ἓτερον λέγειν ψυχήν τε καὶ νοῦν, — — χρῆται δὲ ἀμφοῖν ὡς μιᾷ φύσει, πλὴν ἀρχήν γε τὸν νοῦν τίθεται μάλιστα πάντων. Анаксагоръ училъ, что всѣ вещи и стихіи ихъ были нѣкогда смѣшаны между собою, но потомъ силою ума раздѣлились и распредѣлились. Для выраженія этого, формула его была такова: νοῦς πάντα χρῆματα διῆρε καὶ διεκόσμησε. См. Phaedon, p. 72 C. И такъ, глаголъ διακοσμεῖν принадлежитъ самому Анаксагору, а причастіе καὶ ἔχουσαν прибавлено Платономъ для этимологіи.
29. Слово σῶμα, по мнѣнію Сократа, имѣетъ троякое происхожденіе: во первыхъ, оно производится отъ σῆμα и значитъ какъ бы гробъ души; потомъ, во второмъ значеніи τοῦ σήματος, оно есть знакъ, которымъ душа пользуется для показанія своихъ чувствованій, и, наконецъ, σῶμα можетъ быть понимаемо какъ σῶσμα, темница, въ которой душа живетъ какъ узница, подъ наказаніемъ, пока не будетъ изведена изъ ней. Первая этимологія, вѣроятно, принадлежала Гераклиту или Филолаю, а послѣднюю философъ самъ относитъ къ орфистамъ.
30. По видимому, дѣлается намекъ на извѣстное положеніе Протагора (Diog. Laert. IX, 51): περὶ μὲν θεῶν οὐκ ἔχω εἰδέναι εἴθ᾽ ὡς εἰσὶν, εἴθ᾽ ὡς οὐκ εἰσίν; только оно весьма мягко примѣняется къ настоящему предмету. Затрогивается здѣсь и народный предразсудокъ, что будто бы богамъ нравятся именно нѣкоторыя прилагаемыя къ нимъ имена.
31. Извѣстно древнее языческое благочестіе въ употребленіи именъ божіихъ. См. Spanhem. ad Callim. Hymn. in Dian. v. 7. Stanlei. ad Aeschyl. Agam. v. 168. Этотъ обычай молящихся осмѣиваетъ Лукіанъ (Timon): ὦ Ζεῦ φίλιε, καὶ ξένιε, καὶ ἑταιρεῖε, καὶ ἐφέστιε, καὶ ἀστεροπητά, καὶ ὃρκιε, καὶ νεφεληγερέτα, καὶ ἐρίγδουπε, καὶ εἲ τί σε ἄλλο οἱ ἐμβρόντητοι ποιηταὶ καλοῦσιν, κ. τ. λ. Поэтому Сократъ въ Филебѣ говоритъ (p. 12 C): «всегдашнее мое благоговѣніе предъ именами боговъ не таково, какъ предъ человѣческими, но выше величайшаго страха. Я и теперь Афродиту называю такъ, какъ ей нравится, — Афродитою».
32. Начнемъ съ Весты. Schol. ad Euthyphr. § 2: «ἀφ᾽ Ἑστίας ἄρχεσθαι». — Эта пословица прилагается къ тѣмъ, которые, будучи облечены силою, начинали дѣлать обиды съ домашнихъ, — ибо былъ обычай — изъ боговъ приносить первыя жертвы Вестѣ. Это перенесено было съ лицъ, занимающихся религіозными предметами, которыя приносили Вестѣ начатки, или первыя произведенія домашняго очага, произведенія изъ домашества, потому что очагъ (ἑστία) есть домъ». Слово «Веста» употребляется здѣсь Сократомъ двузнаменательно.
33. Разумѣются изслѣдователи вещей, вдававшіеся въ тонкости, каковы были философы, которыхъ толпа иначе почти и не называла. Посему Сократъ употребляетъ теперь эти названія, говоря языкомъ народа, и такимъ образомъ съ одной стороны обличаетъ нелѣпость тѣхъ этимологовъ, а съ другой — насмѣшливо указываетъ на данныя имъ прозвища. Подобное сему см. Phaedr. p. 269 E; снес. Parm. p. 135 D; De Rep. VI, p. 488.
34. См. Iliad. 14, 201: εἶμι γὰρ ὀψομένη πολυφόρβου πείρατα γαίης, Ὠκέανόν τε, θεῶν γένεσιν, καὶ μητέρα Τηθύν. Ibid. 302.
35. Theog. 44 sq. Здѣсь родителями всѣхъ боговъ Исіодъ называетъ Γαῖαν и Οὐρανόν. А Ὠκεανὸν и Τηθύν (см. 337 sqq.) почитаетъ родоначальниками только рѣкъ и морей. Впрочемъ Сократъ говоритъ объ этомъ съ сомнѣніемъ.
36. Подобно этому начало гимна Океану: ὠκεανόν καλέω, πατέρ᾽ ἄφθιτον αἰὲν ἐόντα ἀθανάτων τε θεῶν γένεσιν θνητῶν τ᾽ ἀνθρώπων. О приведенныхъ въ текстѣ стихахъ см. Orphica, p. 384, ed. Herm.
37. Проклъ, объясняя это мѣсто, говоритъ о Сиренахъ слѣдующее: τρία γένη Σειρήνων οἶδεν ὁ μέγας Πλάτων: оὐράνιоν, ὅπερ ἐστὶν ὑπὸ τὴν τοῦ Διὸς βασιλείαν· γενεσιουργόν, ὅπερ ἐστίν ὑπὸ τὸν Ποσειδῶνα· καθαρτικόν, ὅπερ ἐστὶν ὑπὸ τὸν Ἄιδην. Καὶ ἔστι κοινὸν αὐτῶν πασῶν τὸ διὰ τῆς ἐναρμονίου κινήσεως ὑποκατακλίνειν πάντα τοῖς ἑαυτῶν ἦγεμόσι θεοῖς· διόπερ ἐν οὐρανῷ μὲν τὴν ψυχὴν οὖσαν ἑνίζειν θέλει ταῖς ἑκεῖ διαγωγαῖς· ἐν δὲ τῇ γενέσι ζώσας παραπλέειν αὐτὰς προςήκει κατὰ τὸν ὁμηρικὸν Ὀδυσσέα (Od. XII, 165 sqq. Coll. 40 sqq.), εἴπερ καὶ ἡ θάλασσα γενέσεως εἰκών, ἵνα μὴ θέλγωνται ὑπὸ τῆς γενέσεως. ἐν δὲ τῷ ᾅδῃ γενομένας συνάπτεσθαι διὰ τῶν νοήσεων πρὸς τὸν θεὸν τούτον· ὥςτε οἶδεν ὁ Πλάτων ἐν τῇ τοῦ Ἀίδου βασιλείᾳ, γένη θεῶν καὶ δαιμόνων καὶ ψυχῶν, ἁὶ περιχορεύουσι τὸν θεόν, ὑπὸ τῶν ἐκεῖ Σειρήνων θελγόμεναι. Съ послѣдними словами Прокла сравн. мѣсто De Rep. X, p. 617.
38. Объ узахъ Сатурна говоритъ Макробій (Saturnal. 1, 8): «Почему самъ Сатурнъ содержится въ оковахъ, причины этого, сознается Verrius Flaccus, я не знаю. Но мнѣ помогаетъ чтеніе Аполлодора. Сатурнъ, по словамъ Аполлодора, весь годъ связанъ шерстяными узами, и разрѣшается только въ день своего праздника, то есть въ мѣсяцѣ декабрѣ. И отсюда-то произошла пословица: «боги имѣютъ шерстяныя ноги», означающая то, что въ десятый мѣсяцъ сѣмя, одушевленное въ утробѣ, возрастаетъ въ жизнь и, пока не выйдетъ на свѣтъ, удерживается мягкими связями природы».
39. Proclus, p. 106: ὅτι τὴν κάθαρσιν μὴ μόνον ἐπὶ τῆς ἰατρικῆς ὁρᾶν, ἀλλὰ καὶ ἐπὶ τῆς μαντικῆς δείκνυσιν, ὃτι γενικῶς ἡ καθαρτικὴ τοῦ Ἀπόλλωνος δύναμις περιέχει τὰς δύο· καὶ γὰρ ταῖς τοῦ φωτὸς μαρμαρυγαῖς λαμπρύνει τὸν κόσμον, καὶ ταῖς παιωνικαῖς ἐνεργείαις πάσαν τὴν ὑλικὴν ἀμετρίαν ὲκκαθαίρει, ἃ δὴ καὶ οἱ ἑνταῦτα μιμούμενοι ἰατροί τε καὶ μάντεις οἱ μὲν τὰ σώματα καθαίρουσιν, οἱ δὲ διὰ τῶν περιρράνσεων καὶ τῶν περιθείσεων ἀγνοὐς ἑαυτοὺς καὶ τοὺς συνόντας ἀποτελοῦσι. Подъ словомъ περιθειώσεις разумѣются обливанье себя водою, осыпанье сѣрою и другими очистительными веществами: эти торжественные обряды древнихъ люстрацій всякому извѣстны. Tibull. I, 5, 8: illi ego, quum tristi morbo defessa iaceres, te dicor votis eripuisse meis; ipseque ter centum lustravi sulfure puro, carmine quum magico praecinuisset anus. Virgil. Aen. VI, 226: Idem ter socios pura circumtulit unda. Περιῤῥάνσις означало окачиваніе водою всего тѣла. Изъ Плутарха (Vit. Sull. c. 32, T. 1, p. 472) видно, что περιῤῥαντήριον Аполлона было и въ Римѣ.
40. За знаніе добродѣтели, ἀρετῆς ἵστορα. Шутка этой этимологіи такъ осязательна, что надобно быть слишкомъ тупоумнымъ, чтобы не замѣтить ея здѣсь, равно какъ и въ другихъ словопроизводствахъ. И однакожъ добрые грамматики всѣмъ этимъ этимологіямъ даютъ значеніе чистой правды, и, не задумываясь, вносятъ ихъ въ рядъ Платоновыхъ положеній.
41. Каковы кони Эвтифроновы. Принаровленіе къ стиху Омира, Iliad. V, 221: ἀλλ᾽ ἄγ᾽ ἐμῶν ὀχέων ἐπιβήσεο, ὄφρα ἴδηαι, οἶοι Τρῶϊοι ἳπποι.
42. См. p. 383 B; 384 C.
43. См. p. 398 D.
44. Объ омирическомъ словѣ ἐμήσατο снес. Iliad. ζ´ 157; Odyss. γ´ 119, 303, κ´ 115, λ´ 428, χ´ 194.
45. О Панѣ, сынѣ Ермія, см. Lucian. Dialogg. deor. XXII. Этимъ производствомъ имени Сократъ остроумно и шутливо указываетъ на способъ разсужденій эристиковъ, которые, не заботясь объ истинѣ, все колебали и расшатывали своими хитросплетеніями. Сюда относится διπλοῦς λόγος, ἀληθής τε καὶ ψευδής, которое философъ шутливо сравниваетъ съ верхними и нижними частями Пана.
46. Трагична или козлиста, τραγικόν. Это — прекрасная амфиболія, которою ловко затрогиваются трагическія басни поэтовъ. Мысли Платона о народной эллинской трагедіи ясно и опредѣленно высказаны въ его книгахъ о Государствѣ.
47. Анаксагоръ, говорятъ, первый началъ опредѣленнѣе учить, какъ это бываетъ, что свѣтъ луны то получаетъ приращеніе, то ущербляется. Plutarch. Vit. Nic. 23: ὁ γὰρ πρῶτος σαφέστατόν τε πάντων καὶ θαῤῥαλεώτατον περὶ σελήνης καταυγασμῶν καὶ σκιᾶς λόγον εἰς γραφὴν καταθέμενος Ἀναξαγόρας. Origen. Philosoph. 8: οὔτος ἀφώρισε πρῶτος τὰ περὶ τὰς ἐκλείψεις καὶ φωτισμούς.
48. Годовыя времена, ὦραι. Ωραι должно произносить на древнемъ аттическомъ нарѣчіи; стало быть, надобно говорить ὅραι, потому что ω и η въ Аѳинахъ въ древности не употреблялись. Но ὅραι суть предѣлы зимы, лѣта и проч.
49. Прекрасныя имена, τὰ καλὰ ὀνόματα, то есть слова, которыми означаются прекрасныя вещи (De Rep. 1, p. 344 B. Hipp. m. p. 288 D).
50. Здѣсь указывается на басню Езопа, въ которой разсказывается, что оселъ, одѣвшись въ кожу льва, хотѣлъ, чтобъ его почитали львомъ, и потому издавалъ дикія и страшныя рычанія. Но наконецъ кто-то, видѣвшій и осла и льва, открылъ обманъ и глупое животное прогналъ палкою (Aesopi Fabul. 113).
51. Штальбомъ удивляется, что Аристотель (Ethic. VI, 5) подтверждаетъ изложенную Сократомъ этимологію слова σωφροσύνη, ибо стагирскій философъ говоритъ такъ: ἔνθεν καὶ τὴν σωφροσύνην τούτῳ προςαγορεύομεν τῷ ὀνόματι, ὡς σώζουσαν τὴν φρόνησιν. То же высказываетъ и Etymologia Magna (p. 744, 33): σωφροσύνη παρὰ τὸ σώζειν τὸ φρονεῖν, ἢ παρὰ τὸ σῶμα φρουρεῖν ἀπὸ ρύπου, ἢ διὰ τὰ σῶα φρονεῖν. По нашему мнѣнію, это не только не удивительно, а напротивъ, весьма справедливо; потому что σωφροσύνη, по самой точной этимологіи, значитъ — здравомысліе. Вотъ почему, желая взять нѣсколько шире это слово, мы, вмѣстѣ съ Шлейермахеромъ, постоянно переводили σωφροσύνη словомъ разсудительность, соотвѣтствующимъ нѣмецкому Besonnenheit.
52. Эта этимологія явно направлена къ опроверженію понятій гераклитовскихъ и протагоровскихъ. Такъ какъ философы сихъ школъ полагали, что все непрестанно движется, то необходимо должны были согласиться, что и умъ, если надобно ему что нибудь познать, принужденъ слѣдовать своимъ движеніемъ за идущею впередъ природою вещей.
53. О пословицѣ: ὑπὲρ τὰ σκάμματα, или τὰ ἐσκαμμένα ἄλλεσθαι, перескакивать чрезъ предметъ изслѣдуемый, говорятъ: Zenobius, Cent. VI, Prov. 23; Eustathius ad Hom. Odyss. p. 302, 2. Употребленіе ея, по замѣчанію Leopard. (Emendatt. 1, с. 22), особенно нравилось церковнымъ писателямъ.
54. Τό δίκαιον опять принимается за одно и то же съ τὸ αἴτιον. Изъ этого видно, почему здѣсь могло быть упомянуто положеніе Анаксагора, о которомъ см. Phaedon. p. 98 B. Анаксагоръ понималъ умъ, какъ αὐτοκράτορα, не подчиненнаго никакой чуждой власти, или, какъ говоритъ Aristot. (De anima, I, 2, 22, III, 4, 3, 5), ἀπαθῆ (см. Trendelenb. ad Arist. de anima p. 467). Сюда же относится его выраженіе: οὐδενἰ μεμιγμένον, или ἀμιγῆ, ибо, смѣшавшись съ чужими частями, ὁ νοῦς не имѣлъ бы возможности упорядочивать и устроять природу вещей.
55. Чтобы не надорвать моихъ силъ, μὴ μ᾽ ἀπογυιώσῃς μένεος, — слова Гектора, Homer. Iliad. VI, 265: μὴ μ᾽ ἀπογυιώσῃς μένεος δ᾽ ἀλκῆς τε λάθωμαι. Это — тонкая насмѣшка Сократа надъ строгостію и серьезностію Ермогена въ производствѣ именъ.
56. Пѣсня, νόμος, или напѣвъ пѣсни, посвященной Минервѣ, весьма разнообразился. См. Pollux IV, 77; сн. IV, 66. Hesych. in v. Αθηνᾶ. И такъ, Ермогенъ въ шутку говоритъ Сократу, что онъ какъ бы пропѣлъ прелюдію къ пѣснѣ, посвященной Минервѣ, когда имя βουλαπτεροῦς представилъ въ такихъ разнообразныхъ сочетаніяхъ. Если, то есть, самая тема пѣсни принимаетъ большое разнообразіе, то и прелюдія къ ней не можетъ быть проста и ровна, потому что иначе не соотвѣтствовала бы разнообразію ея модуляцій.
57. Имя χαρᾶς приложено къ разливу души, вѣроятно оттого, что, по взгляду древнихъ, душа отъ радости расширяется, а отъ печали сжимается; эту самую мысль Платонъ высказалъ также въ Филебѣ (p. 31 A) и Симпосіонѣ (p. 206 D).
58. Евстаѳій (ad Iliad, p. 1001 s. p. 246 T. III, ed. Lips.) говоритъ: Ὅτι δὲ τὸ о στοιχεῖον ου ἑγράφετο, κατὰ καὶ τὸ ε ει, δηλοῦσιν οἱ παλαιοί. Καὶ ἡ ἀιτία, ἵνα στοιχειακῶς περισπῶνται καὶ αὐτὰ ὡς μακρά· βραχέα γὰρ ὄντα οὐκ εῖχον περισπᾶσθαι. Изъ этого мѣста и p. 426 ученые заключаютъ, что Кратилъ написанъ послѣ XCIV 2 олимп., такъ какъ въ этомъ году, подъ магистратурою Эвклида, іонійскія гласныя Η и Ω оффиціально приняты были въ алфавитъ. См. Muret. Varr. Lectt. XVIII, с. 1. Wesseling. ad Petit. legg. Attic. p. 194 et al.
59. Изъ чего составятся имена и глаголы, ἐξ ὦν τά τε ὀνόματα καὶ ῥήματα συντίθενται. Здѣсь, не смотря на подлежащія средняго рода, глаголъ стоитъ во множественномъ числѣ. Гейндорфу до того не нравится это, что онъ совѣтуетъ множественное число перемѣнить въ единственное. Но есть много причинъ, почему аттики имена средняго рода соединяли иногда съ множественнымъ числомъ. Примѣры такихъ соединеній собраны Астомъ, Ad legg. p. 46, 1, p. 634 E, Ad Rempubl. p. 386; Поппомъ, Prolegg. ad Thucydid. 1, p. 97 A, Ad Xenoph. Anabas. I, 2, 23 et al. Разсмотрѣвши эти примѣры внимательно, всякій замѣтитъ, что множественнымъ числомъ означается или множество частей, или какое нибудь подразумѣваемое имя мужескаго рода, имѣющее то же значеніе съ именемъ средняго рода. Послѣдній случай особенно возможенъ при означеніи животныхъ. А Бернарди (Syntax. p. 418) полагаетъ, что аттики въ ежедневномъ разговорѣ послѣ именъ средняго рода употребляли глаголъ во множественномъ числѣ, водясь просто правиломъ вѣжливости.
60. См. Opp. et DD. 359: εἰ γάρ κεν καὶ σμικρὸν ἐπὶ σμικρὸν καταθεῖο, καὶ θαμὰ τοῦτ᾽ ἔρδοις, τάχα κεν μέγα καὶ τὸ γένοιτο.
61. Въ молитвахъ, ἐν Λιταῖς, Iliad. ί, 640 sq. Извѣстно, что послѣднюю часть рапсодіи древніе означали именемъ Λιτῶν. См. Hipp. Min. p. 364 E.
62. Того же поэта Iliad. α' 341, γ' 109. Cicer. Epist. famil. XIII, 15.
63. Не природа проявляетъ имя, а имя — природу. Поэтому справедливо выразилъ мысль Фицинъ: cui natura inest, quae nomine continetur.
64. См. p. 414, гдѣ онъ сказалъ: καὶ μάλα γε γλίσχρως. А это стараніе Кратила все приводить къ подобію ловко названо было ὀλκή.
65. Такъ говоритъ Сократъ, давая замѣтить, что самая сила вещей, постоянная и неизмѣнная въ себѣ, представляется ему болѣе гадательно, чѣмъ въ выводахъ умозаключенія. Платонъ приведенъ былъ къ ученію объ идеяхъ, по видимому, тогда, когда положеніе о общихъ понятіяхъ Сократа соединилъ съ философемами элейцевъ о сущемъ. Послѣ того онъ уже обдуманно отступилъ отъ мнѣнія гераклитянъ, которые не допускали ничего постояннаго, но все представляли въ непрестанномъ движеніи.