Ермогенъ; но разсмотримъ положеніе: ка̀къ кто называетъ каждую вещь, такъ ей и имя.
Ерм. Мнѣ кажется.
Сокр. Хотя бы частный человѣкъ называлъ, хотя бы городъ?
Ерм. Полагаю.
Сокр. Но что̀, если я назову какую нибудь вещь, напримѣръ то, что теперь мы называемъ человѣкомъ, — если это самое я назову лошадью, а теперешнюю лошадь человѣкомъ: вѣдь общественное имя одному и тому же предмету будетъ тогда «человѣкъ», а частное «лошадь»; и опять — частное имя «человѣкъ», а общественное «лошадь»? Согласенъ?
Ерм. Мнѣ кажется.B.
Сокр. Хорошо; скажи мнѣ вотъ что: называешь ли ты что нибудь — говорить истинно и ложно?
Ерм. Называю.
Сокр. Не возможна ли одна рѣчь истинная[1], а другая ложная?
Ерм. Конечно.
Сокр. Не правда ли, что кто о сущемъ говоритъ, что оно есть, тотъ говоритъ истину, а кто утверждаетъ, что его нѣтъ, тотъ лгунъ?
Ерм. Да.
Сокр. Стало быть, возможно словомъ выражать то, что̀ есть, и то, чего нѣтъ?
- ↑ Общій очеркъ того, о чемъ разсуждаютъ здѣсь Сократъ и Ермогенъ, можно сдѣлать такъ: Сократъ учитъ, что кто хочетъ давать имена вещамъ, тотъ не долженъ слѣдовать слѣпому произволу, не подчиняясь никакому закону, но обязанъ имѣть въ виду нѣкоторую норму, чтобы при чтеніи буквъ взимаема была въ разсмотрѣніе самая природа всякой вещи: ибо, какъ вѣрною рѣчью почитается та, которая во всемъ своемъ составѣ согласна съ природою вещей, къ которымъ относится; такъ и имена, поколику части рѣчи, должны представлять природу указываемыхъ ими вещей. А отсюда Сократъ заключаетъ, что правильное значеніе именъ не должно быть почитаемо въ исключительной зависимости ни отъ природы самыхъ вещей, ни отъ человѣческаго произвола. Однакожъ это не заставляетъ Ермогена отступиться отъ своего мнѣнія; онъ никакъ не допускаетъ, чтобы приложеніе именъ могло быть даже правильно, если оно не произвольно.
Ермоген; но рассмотрим положение: ка̀к кто называет каждую вещь, так ей и имя.
Ерм. Мне кажется.
Сокр. Хотя бы частный человек называл, хотя бы город?
Ерм. Полагаю.
Сокр. Но что̀, если я назову какую-нибудь вещь, например то, что теперь мы называем человеком, — если это самое я назову лошадью, а теперешнюю лошадь человеком: ведь общественное имя одному и тому же предмету будет тогда «человек», а частное «лошадь»; и опять — частное имя «человек», а общественное «лошадь»? Согласен?
Ерм. Мне кажется.B.
Сокр. Хорошо; скажи мне вот что: называешь ли ты что-нибудь — говорить истинно и ложно?
Ерм. Называю.
Сокр. Не возможна ли одна речь истинная[1], а другая ложная?
Ерм. Конечно.
Сокр. Не правда ли, что кто о сущем говорит, что оно есть, тот говорит истину, а кто утверждает, что его нет, тот лгун?
Ерм. Да.
Сокр. Стало быть, возможно словом выражать то, что̀ есть, и то, чего нет?
——————
- ↑ Общий очерк того, о чём рассуждают здесь Сократ и Ермоген, можно сделать так: Сократ учит, что кто хочет давать имена вещам, тот не должен следовать слепому произволу, не подчиняясь никакому закону, но обязан иметь в виду некоторую норму, чтобы при чтении букв взимаема была в рассмотрение самая природа всякой вещи: ибо, как верною речью почитается та, которая во всём своем составе согласна с природою вещей, к которым относится; так и имена, поколику части речи, должны представлять природу указываемых ими вещей. А отсюда Сократ заключает, что правильное значение имен не должно быть почитаемо в исключительной зависимости ни от природы самых вещей, ни от человеческого произвола. Однакож это не заставляет Ермогена отступиться от своего мнения; он никак не допускает, чтобы приложение имен могло быть даже правильно, если оно не произвольно.
