Аѳ. Послѣ рожденія дѣтей какъ мужескаго, такъ и женскаго половъ, ближе всего намъ говорить о питаніи ихъ и ученіи. Не говорить о семъ невозможно; говорить, кажется, болѣе принадлежитъ наставленію и увѣщанію, нежели законамъ. Здѣсь многіе маловажные, непримѣтные случаи произходятъ по волѣ каждаго, по домашнему; здѣсь часто все зависитъ отъ огорченія, отъ удовольствія, отъ прихоти; многое дѣлается противъ совѣтовъ законодателя; отъ того нравы гражданъ бываютъ такъ различны и не сходны между собою; а ето гибельно для государствъ. Для укрощенія сихъ безпорядковъ издавать законы не прилично и не безвредно. Пагубно для положительныхъ законовъ, если люди преступаютъ ихъ въ маловажныхъ и часто встрѣчающихся случаяхъ. Вотъ предметъ, о которомъ и законъ издавать и молчать не возможно. При всемъ томъ я долженъ представить вамъ мой образъ мыслей, и объяснить его примѣрами; ибо то, что я сказалъ, еще очень темно.
Кл. Весьма справедливо.
Аѳ. Мы гдѣ-то весьма правильно замѣтили, что надлежащій образъ питанія можетъ содѣлать тѣла и души равно прекрасными и совершенными.
Кл. Такъ.
Аѳ. Весьма естественно кажется мнѣ, что тѣла самыхъ младенцовъ будутъ прекрасны, если при самомъ рожденіи восприняты надлежащимъ образомъ.
Кл. Безъ сомнѣнія.
Аѳ. Но не забудемъ, что первый ростъ всякаго животнаго бываетъ чрезвычайно быстръ и силенъ, такъ что многіе спорятъ противъ того, будто величина человѣческаго тѣла отъ пяти лѣтъ въ прочія двадцать прибавляется въ двое.
Кл. Правильно.
Аѳ. Но не правда ли, что скорый и сильный ростъ, совершающійся безъ многихъ соразмѣрныхъ трудовъ, производитъ въ тѣлахъ безчисленныя болѣзни?
Кл. Конечно.
Аѳ. Посему тогда-то и нужно болѣе трудовъ, когда тѣло принимаетъ болѣе питанія.
Кл. Но, почтенный, ужели новорожденнымъ и младенцамъ можно предписывать труды, и труды великіе?
Аѳ. Ни какъ; но еще питающимся въ утробѣ матери.
Кл. Что говоришь ты, любезный? или хочешь предписывать самымъ зародышамъ?
Аѳ. Да; неудивительно, что вы не знакомы съ гимнастикою ихъ; хоть и странно, но я желалъ бы вамъ объяснить ее.
Кл. И очень странно.
Аѳ. У насъ, гдѣ такъ много и почти слишкомъ любятъ игры, чаще нежели у другихъ, можно видѣть примѣръ сему. У насъ не только дѣти, но и старые иногда выкармливаютъ птенцовъ и пріучаютъ ихъ биться между собою; для сего не только назначаютъ имъ соразмѣрныя упражненія, но притомъ взявъ ихъ подъ крылышки, маленькихъ въ рукахъ, а большихъ подъ мышкою носятъ по нѣскольку стадій не для здоровья собственнаго тѣла, но для укрѣпленія птенцовъ. Симъ они доказываютъ человѣку мыслящему, что всѣ тѣла получаютъ пользу отъ потрясеній, отъ движенія, двигаясь или сами собою, или на носилкахъ, или въ плаваніи, или на лошади, или посредствомъ другихъ тѣлъ движущихся, и что сіе движеніе, помогая питательности питья и снѣдей, можетъ доставить намъ здоровье, красоту и крѣпость. И если такъ, то послѣ сего что остается намъ дѣлать? Хотите ли на смѣхъ предписать закономъ, чтобъ беременная мать прогуливалась; чтобы рожденнаго устрояла, доколѣ онъ гибокъ какъ воскъ, и до двухъ лѣтъ пеленала бы его? Станемъ ли подъ опасеніемъ казни принуждать кормилицъ носить дѣтей, доколѣ они не могутъ стоять на ногахъ, въ поле, или ко храмамъ, или къ роднымъ; но и тогда, поелику они еще слабы, изъ опасенія, чтобъ излишнимъ напряженіемъ не вывихнули себѣ какаго члена, носить ихъ, доколѣ младенцу совершится три года? Чтобъ сіи кормилицы были здоровые и не по одной? и потомъ установимъ ли наказаніе для неисполняющихъ, или вовсѣ нѣтъ? Ибо весьма легко можетъ случиться то, что я сказалъ.
Кл. Что такое?
Аѳ. Что мы подвергнемся посмѣянію, потому что женскіе и рабскіе умы кормилицъ не охотно склоняются на убѣжденіе.
Кл. Для чего жь было и говорить сіе?
Аѳ. Для того, что умы господъ и свободныхъ внявъ сему, легко нападутъ на прямую мысль, что безъ частнаго устройства въ народѣ, напрасно ожидать прочности отъ законодательства въ общемъ. Вникая въ сіе, всякой самъ признаетъ необходимыми сіи постановленія, и разумно поступая по нимъ, можетъ устроять и собственное свое благо и благо цѣлаго государства.
Кл. Ето очень основательно.
Аѳ. И такъ не прервемъ своей бесѣды, неизложивши напередъ всѣхъ попеченій, какихъ требуютъ души самыхъ младенцовъ; скажемъ о семъ такимъ же образомъ, какъ мы начали говорить о тѣлахъ.
Кл. И весьма правильно.
Аѳ. Возмемъ за основаніе ту великую пользу какъ для тѣла, такъ и для души, которую доставляютъ младенцамъ няньчаніе и движеніе почти въ продолженіи всей ночи и днемъ; представимъ, сколько полезно для всѣхъ, а болѣе для маленькихъ дѣтей, жить, сколько можно, будто въ плаваніи. Первое питаніе младенцовъ должно быть точно таково. Доказательствомъ сему служитъ и то, что сами кормилицы, и занимающіеся лѣченіемъ бѣснующихся, изъ опыта признали дѣйствительность сего средства; первыя, желая усыпить неугомонныхъ дѣтей, стараются не успокоить ихъ, но дать имъ движеніе, качая въ своихъ объятіяхъ; не тишиною усыпляютъ ихъ, но пѣсенками прибаюкиваютъ; вторые при лѣченіи изступленныхъ употребляютъ нѣкоторой родъ пляски и пѣнія.
Кл. Какая причина такому дѣйствію?
Аѳ. Не трудно понять.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Состояніе младенцевъ и бѣснующихся есть дѣйствіе страха, которой произходитъ отъ душевной ихъ слабости. Если кто подобнымъ страстямъ противополагаетъ извнѣ равносильное потрясеніе: то симъ внѣшнимъ противодѣйствіемъ преодолѣвается внутри смутное и буйное волненіе, и тогда всѣ жестокіе порывы сердца уступаютъ мѣсто свѣтлой тишинѣ души. Удивительное дѣйствіе! однихъ оно преклоняетъ ко сну; и бѣснующимся посредствомъ пляски и пѣнія при содѣйствіи Боговъ, умилостивленныхъ жертвами, вмѣсто буйныхъ стремленій внушаетъ разумныя склонности. Кажется ето очень ясно.
Кл. Совершенно.
Аѳ. Если такова сила движенія; то должно предположить, что всякая душа, отъ юности подверженная страху, въ продолженіи жизни болѣе и болѣе привыкаетъ бояться. Но такимъ образомъ, можно сказать, мы научаемся скорѣе робости, нежели мужеству.
Кл. Безспорно.
Аѳ. Упражненіе мужества напротивъ состоитъ въ томъ, чтобъ отъ самой юности побѣждать встрѣчающіяся намъ опасности и страхъ.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Итакъ можно сказать, что обращеніе дѣтей въ тѣлодвиженіяхъ имѣетъ великое вліяніе на силы душевныя.
Кл. Истинно.
Аѳ. И что тихое или смутное расположеніе души ихъ показываетъ или слабость ея, или великую твердость.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Скажемъ, какимъ образомъ можно произвести въ новорожденномъ по возможности то или другое расположеніе?
Кл. Я радъ слушать.
Аѳ. Я положу за основаніе, что роскошь, или изнѣженное воспитаніе приготовляютъ въ юношахъ нравы грубые, раздражительные и отъ маловажныхъ вещей въ безпокойство приходящіе; противное же сему, то есть чрезмѣрное, жестокое порабощеніе дѣлаетъ ихъ низкими, принужденными, человѣконенавистными и несносными въ общежитіи.
Кл. Какимъ же образомъ цѣлый городъ долженъ воспитывать тѣхъ, кои еще не имѣютъ голоса и не способны принимать никакаго ученія.
Аѳ. Все рождающееся при самомъ рожденіи обыкновенно производитъ крикъ; человѣческой родъ также; и сверхъ того онъ проливаетъ слезы.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Итакъ кормилицы внимательныя ко всѣмъ желаніямъ ихъ, посему угадываютъ, что нужно подать имъ. Именно если онѣ подаютъ что либо, и дитя замолчитъ, тогда онѣ увѣрены, что сіе подать надлежало. Дѣти обнаруживаютъ крикомъ и слезами, что они любятъ, и чего не любятъ; но такой языкъ есть худой признакъ. Три года жизни проведенные хорошо или худо дѣлаютъ великой перевѣсъ.
Аѳ. Не правда ли, что ребенокъ неугомонный, сердитый чаще плачетъ и кричитъ, нежели сколько прилично добродушному.
Кл. Кажется такъ.
Аѳ. Но если кто въ продолженіи трехлѣтія всѣми способами по возможности старается, какъ можно, рѣже допускать своего питомца до болѣзни, страха и печали, то не должно ли согласиться, что такимъ образомъ онъ содѣлаетъ сердце его благодушнымъ и кроткимъ.
Кл. Сіе ясно, почтенный иноземецъ, особенно если будутъ доставлять ему всѣ забавы.
Аѳ. Въ етомъ я не согласенъ съ тобою, почтеннѣйшій. По моему мнѣнію, сіе обыкновеніе угождать вкусу дѣтей есть величайшая для нихъ гибель; ибо она происходитъ въ началѣ воспитанія. Разсмотримъ, справедливо ли я говорю сіе?
Кл. Послушаемъ, что ты скажешь.
Аѳ. Рѣчь теперь у насъ идетъ о предметѣ не маловажномъ. Разсуди между нами, Мегиллъ. Я говорю, что для прямой жизни не должно ни гоняться за удовольстіями, ни убѣгать совершенно огорченій, но любить средину, которую мы прежде назвали веселонравіемъ. Сіе расположеніе души по изрѣченію оракула принадлежитъ только богамъ; и кто изъ насъ хочетъ быть богоподобнымъ, тотъ долженъ приближаться къ сему божественному свойству, не стремиться къ однѣмъ удовольствіямъ, будто никогда не встрѣтимся съ горестями, и не терпѣть сего во всякомъ другомъ, въ старомъ или юномъ, въ мущинѣ или женщинѣ, а менѣе всего въ новорожденномъ; ибо всякая склонность тогда пріобрѣтенная по привычкѣ остается господствующею. Еслибъ не почли шуткою, то я сказалъ бы, что матери носящія во чревѣ болѣе всѣхъ должны беречься въ етотъ годъ предаваться излишнимъ, необузданнымъ удовольствіямъ, или убивать себя огорченіями; но соблюдать во все ето время веселонравіе, благодушіе и кротость.
Кл. Не нужно тебѣ спрашивать у Мегилла, кто изъ насъ сказалъ справедливѣе; я самъ согласенъ съ тобою, что должно убѣгать жизни, сопровождаемой неумѣренными удовольствіями или излишнею горестію, но должно избирать всегда среднюю, слѣдовательно ты сказалъ прекрасно и доволенъ моимъ мнѣніемъ.
Аѳ. Ето хорошо, Клиній; теперь разсмотримъ и сіе.
Кл. Что такое?
Аѳ. Все ето, о чемъ мы теперь бесѣдовали, называется законами неписанными, кои состоятъ въ отечественныхъ обычаяхъ и преданіяхъ; въ предъидущемъ нашемъ словѣ мы правильно сказали, что ихъ не льзя ни законами назвать, ни оставить въ молчаніи. Они суть связь всего государственаго устроенія, и средина между законами изданными, и тѣми, которые еще изданы будутъ. Если въ обычаяхъ народа твердо сохраняются сіи простыя нравственныя преданія отцовъ и старины, то ими поддерживаются и сохраняются всѣ положительныя постановленія. Но при порчѣ обычаевъ все приходитъ въ замѣшательство: такъ у домостроителей если обрушится главное основаніе, то оно увлекаетъ за собою и прочія части; все падаетъ въ одну громаду; вслѣдъ за паденіемъ ветхаго въ развалинахъ лежитъ и то, что было послѣ надстроено. Разсматривая сіе, мы должны утвердить со всѣхъ сторонъ свое новое государство, не опуская по возможности ничего ни великаго, ни малаго, что касается до законовъ, обычаевъ или постановленій. Все ето тѣсно связано между собою, и одно безъ другаго не прочно. Неудивительно, если нашъ планъ законодательства, не чувствительно простираясь на множество случаевъ, дѣлается болѣе и болѣе обширнымъ.
Кл. Очень правильно ты говоришь; мы постараемся вникнуть въ твой образъ мыслей.
Аѳ. Если строго соблюдаются сіи правила въ отношеніи къ дѣтямъ обоего пола, доколѣ имъ совершится три года; если не будетъ оставленъ въ пренебреженіи ни одинъ изъ данныхъ совѣтовъ: то не маловажную пользу отъ нихъ получатъ маленькіе питомцы.
Всякой возрастъ трехлѣтній, четырехлѣтній, пяти, шестилѣтній имѣетъ свои забавы. Уже съ сего времени должно отучать ихъ отъ нѣги, исправлять, но безъ наказанія, чтобы оно, какъ сказали мы о рабахъ, не произвело въ нихъ ожесточенія. Но съ другой стороны, чтобъ отъ сей ненаказанности они не содѣлались своевольными; есть наказанія приличныя свободнымъ. Между дѣтьми игры родятся сами собою; сошедшись вмѣстѣ, они сами находятъ себѣ свои забавы. Всѣ дѣти отъ трехъ до шести лѣтъ собираются въ мѣстныхъ храмахъ, каждой въ храмѣ своего селенія. Кормилицы стараются содержать уже таковыхъ въ благоприличіи, и отвращать ихъ отъ всякой дерзости; надъ самими же кормилицами и надъ цѣлымъ собраніемъ дѣтей поставляется одна изъ двѣнадцати женщинъ. Каждая въ своемъ округѣ, въ теченіи года, исполняетъ все, что предписываютъ законоблюстители. Избираютъ же ихъ женщины, имѣющія смотрѣніе за браками, по одной въ каждомъ колѣнѣ и одинакихъ лѣтъ съ собою. Избранная начальница ежедневно приходитъ въ храмъ, и сама съ помощію нѣкоторыхъ градскихъ служителей наказываетъ за всѣ безпорядки раба и рабыню, чужестранца и чужестранку; гражданина, противящагося наказанію, приводитъ къ градоначальникамъ; а не противящагося сама наказываетъ. Послѣ шести лѣтъ оба пола разлучаются. Мальчики занимаются съ мальчиками, а дѣвочки съ дѣвочками: первые учатся конскому рыстанію, стрѣлянію изъ лука; бросанію копій и камней пращами; не воспротивятся, то хорошо пріучать къ сему и дѣвочекъ хотя для одного упражненія. Нынѣ при воспитаніи есть великой предразсудокъ, на которой никто не обратилъ вниманія.
Кл. Какой?
Аѳ. Что правая и лѣвая рука имѣютъ столь различныя свойства во всякой ручной работѣ, между тѣмъ какъ мы не примѣчаемъ сего различія въ дѣйствіяхъ ногъ и другихъ членовъ. Только руки наши по невѣжеству кормилицъ и матерей остаются не равными. Свойство того и другаго члена равносильно; но мы сами навыкомъ и ненадлежащимъ употребленіемъ дѣлаемъ ихъ различными. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ сіе различіе не важно; все равно, держать ли лиру правою рукою, а смычекъ лѣвою или наоборотъ. Но слѣдуя симъ примѣрамъ почти безумно было бы сказать сіе и о другихъ случаяхъ. Противъ сего говоритъ обычай Скиѳовъ, которые носятъ лукъ не въ одной лѣвой рукѣ, и не одною правою накладываютъ стрѣлы, но равно обѣ руки употребляютъ какъ для одного такъ и для другаго дѣйствія. Есть и другіе случаи на примѣръ управленіе вождей и тому подобное, кои доказываютъ, что мы поступаемъ противъ природы, дѣлая лѣвую руку слабѣе правой. Въ самомъ дѣлѣ сіе неважно, касательно смычка и другихъ подобныхъ орудій. Но иное дѣло, когда на войнѣ должно дѣйствовать мечемъ, лукомъ, копьемъ и прочими оружіями, особливо если надобно дѣйствовать оружіемъ противъ оружія. Здѣсь много отличается ученый отъ неученаго, и упражнявшійся отъ неупражнявшагося. Кто совершенно научился атлетическимъ играмъ, кулачному бою или борьбѣ; тотъ умѣетъ дѣйствовать и лѣвою рукою, не ослабнетъ, не придетъ въ замѣшательство, если противникъ заставитъ его дѣйствовать на обѣ стороны. Кажется, рѣшительно можно предположить относительно оружія, и въ другихъ случаяхъ, что владѣющій двумя орудіями, оборонительнымъ и нападательнымъ, ниодного изъ нихъ не долженъ оставлять празднымъ. Еслибъ родился человѣкъ, подобный Геріону или Бріарею, то онъ изо ста рукъ долженъ пускать сто стрѣлъ. Обо всемъ етомъ должны имѣть попеченіе начальники и начальницы; одни надзираютъ за играми, воспитаніемъ, другія за самыми тѣлесными упражненіями ихъ, чтобъ они сохраняли ровную силу въ обѣихъ рукахъ и ногахъ, и худыми привычками не вредили своей природѣ.
Упражненія юношей, суть двоякаго рода: однѣ относятся къ тѣлу, и составляютъ гимнастику; другія производятъ благодушіе, и называются музыкою. Гимнастика имѣетъ двѣ части, пляску и борьбу. Одинъ родъ пляски съ важностію и свободою выражаетъ слова музъ; другой служитъ для стройности, легкости и красоты всѣхъ членовъ и частей тѣла, научаетъ прелестно простирать и сжимать ихъ, каждому движенію даетъ правильное паденіе и всѣ пляски сопровождаетъ живостію. Что касается до борьбы, въ которой Антій изъ пустаго тщеславія показывалъ искуство свое, и до кулачнаго боя, въ коемъ отличались Епей и Амикъ, какъ безполезные для войны, они не заслуживаютъ того, чтобы говорить о нихъ. Настоящая борьба развивая шею, руки и бока, совершаемая съ напряженіемъ и упорствомъ, придаетъ благовидность, и служитъ къ умноженію силъ и здоровья. Не оставимъ безъ вниманія столь полезнаго упражненія, но закономъ предпишемъ, какъ ученикамъ, такъ и учащимъ, чтобъ одни охотно сообщали въ немъ уроки свои, а другіе принимали ихъ съ благодарностію. Не забудемъ подражательныхъ плясокъ, въ которыхъ рисуются разныя положенія. Таковы вооруженныя пляски Куретовъ, и у Лакедемонянъ пляски Кастора и Поллукса. У насъ Аѳина ими увеселяется и любитъ, чтобы для ней плясали не съ пустыми руками, но во всеоруженіи. Юноши и дѣвы такимъ образомъ воздаютъ почтеніе сей богинѣ какъ для воинственнаго навыка, такъ и для торжественности празднества. Юноши, доколѣ еще не ходятъ на войну, съ оружіемъ и на коняхъ должны сопровождать всѣ торжественные ходы ко храмамъ и жертвенникамъ Боговъ, и во время шествія совершать всѣ скорыя и медленныя служенія какъ Богамъ, такъ чадамъ ихъ и героямъ. Они должны начинать сраженія и предварительныя игры, которыми открываются празднества. Сіи невинныя игры полезны равно во время мира и войны, въ общественномъ и въ семейственномъ кругѣ. Прочія игры, упражненія тѣлесныя и труды неприличны людямъ свободнымъ.
Итакъ я почти все сказалъ о гимнастикѣ, что обѣщалъ сказать о ней въ предъидущемъ словѣ; въ етомъ она вся заключается. Еслижь вы знаете что нибудь лучше, то сообщите.
Кл. Не легко, почтеннѣйшій, сказать о гимнастикѣ и состязаніяхъ что нибудь лучше того, что мы слышали.
Аѳ. Остается сказать о дарахъ Музъ и Аполлона; мы думали, что о нихъ уже все сказано и оставалось говорить только о гимнастикѣ; между тѣмъ опустили нѣчто, о чемъ тогда надлежало бы упомянуть. Но скажемъ теперь.
Кл. Говори.
Аѳ. Слушайте; вы уже слышали начало. Но когда рѣчь идетъ о чемъ либо необычайномъ и противномъ общему мнѣнію, то говорящій и слушающій должны быть внимательнѣе. Такъ и теперь. Я не безъ страха рѣшаюсь открыть вамъ свою мысль; но рѣшусь смѣло.
Кл. Что за мысль, почтенный иноземецъ?
Аѳ. Я говорю, что ни въ какомъ государствѣ не обращаютъ вниманія на то вліяніе, какое имѣютъ игры на прочность или непрочность законовъ. Если есть твердыя правила въ играхъ; если дѣти всегда и вездѣ навыкаютъ играть однимъ постояннымъ образомъ и увесиляться одними забавами: тогда и важныя постановленія остаются незыблемыми. Но если игры по прихоти оставляются, вновь вводятся, измѣняются; если юноши ни въ наружности своей никогда одного и того же сряду два раза не назовутъ пріятнымъ, ни въ другихъ случаяхъ никогда не согласятся, что приличіе и неприличіе не перемѣняется; если отлично уважаютъ того, кто безпрестанно вводить новизны, измѣняетъ все обычное въ образѣ, въ цвѣтѣ и тому подобномъ; то справедливо можно назвать заразою сіе непостоянство: ибо вмѣстѣ съ тѣмъ измѣняются нравы юношества; старое у нихъ дѣлается презрѣннымъ, а новое уважается. Еще повторю, гибельно для государства такое измѣненіе въ образѣ мыслей и въ языкѣ. Выслушайте, какъ велико сіе зло по моему мнѣнію.
Кл. Ты говоришь о томъ злѣ, когда старое приходитъ въ презрѣніе въ государствѣ?
Аѳ. Именно о немъ.
Кл. Для етаго слова ты найдешь въ насъ слушателей нехолодныхъ, но самыхъ внимательныхъ.
Аѳ. Оно стоитъ сего.
Кл. Такъ говори.
Аѳ. Итакъ ободримся и скажемъ, что перемѣна всякой вещи, кромѣ зла, бываетъ вредна, какъ то перемѣна въ порѣ и времени, въ воздухѣ, въ пищѣ, въ образѣ мыслей; вредна не въ томъ или другомъ отношеніи, но вообще, кромѣ зла, какъ я сказалъ. Разсматривая тѣло, мы видимъ, что оно привыкаетъ ко всякой пищѣ, ко всякому питью и ко всякимъ трудамъ; сначала оно приходитъ отъ нихъ въ разстройство, но мало по малу получаетъ къ сему привычку, знакомится, сближается, дружится съ новымъ образомъ жизни, и потомъ получаетъ свою веселость и здоровье. Принужденное снова оставить знакомый образъ жизни, оно снова возмущается болѣзнями, и едва обмогается вмѣстѣ съ привычкою къ новому. То же надлежитъ предполагать въ образѣ мыслей и въ расположеніяхъ души. Воспитанные въ какихъ либо законахъ, и по промыслу божественному долгое время пребывши въ нихъ твердыми и неизмѣнными, такъ что мы не слыхали, и на мысль намъ никогда не приходило, будто можетъ быть иначе, нежели какъ у насъ водится, мы боимся, совѣстимся измѣнить что либо изъ установленнаго порядка.
Законодатель долженъ подумать, отколѣ можно ввести сей духъ въ свое государство. Отсѣлѣ, какъ я думаю, онъ произходитъ. Всѣ воображаютъ, что измѣняющіяся игры юношества, какъ мы уже сказали, суть тѣже игры, и что отъ нихъ нѣтъ никакихъ важныхъ послѣдствій и никакого вреда; не только не отвращаютъ отъ сего дѣтей своихъ, но сами участвуютъ въ дѣтскихъ затѣяхъ, и не разсуждаютъ, что сіи дѣти, любители новизны въ играхъ, по необходимости будутъ мужами непохожими на тѣхъ, какими дѣлались юноши ихъ предшественики. Измѣнившись, они будутъ искать другаго образа жизни; ища другаго образа жизни, пожелаютъ перемѣны въ обычаяхъ и законахъ, и тогда настаетъ гибильнѣйшее время для государства: никто не боится законовъ. Маловажныя перемѣны въ наружномъ видѣ конечно еще не причиняютъ великаго вреда, но важныя измѣненія, коимъ часто подвергается духъ времени, въ похвалѣ и порицаніи нравственности, кажется, достойны того, чтобы объ нихъ подумать.
Кл. Неиначе.
Аѳ. Не должны ли мы вѣрить прежнимъ словамъ своимъ, когда сказали, что риѳмосъ и всякая музыка суть подражаніе нравамъ или лучшихъ или худшихъ людей.
Кл. Наше мнѣніе о семъ никогда не измѣнялось.
Аѳ. Итакъ должно употребить всѣ средства, чтобъ наши дѣти не привязывались къ новымъ подражаніямъ въ пляскѣ или музыкѣ, чтобъ никто не обольщалъ ихъ удовольствіями.
Кл. Справедливо ты говоришь.
Аѳ. Можетъ ли кто изъ насъ представить для сего другой способъ лучше того, который былъ у Египтянъ?
Кл. Какой способъ?
Аѳ. У нихъ всякая пляска, всякая пѣснь дѣлается священною. Для сего они напередъ установляютъ празднества, разсчисляя на цѣлый годъ, какія, въ накое время, въ честь какихъ Боговъ или чадъ ихъ и геніевъ должны совершаться; потомъ назначаютъ, какую пѣснь должно воспѣвать при каждомъ жертвенникѣ, и какими плясками сопровождать жертвоприношенія. Уставивъ сіе, всѣ граждане совокупно совершаютъ жертвы и возліянія паркамъ и всѣмъ прочимъ Богамъ, и освѣщаютъ каждую пѣснь каждому Богу. Еслижь кто, вопреки сему постановленію, вводитъ какому либо Богу новый гимнъ, или новую пляску: то жрецы и жрицы съ помощію законоблюстителей воспрещаютъ ему властію закона и властію священною. Кто самъ добровольно не оставляетъ своего преступнаго намѣренія, тотъ во всю жизнь свою осужденъ терпѣть отъ всякаго желающаго наказаніе за свое нечестіе.
Кл. И праведно.
Аѳ. Когда наша рѣчь коснулась сего предмета, то разсмотримъ, что и намъ самимъ прилично дѣлать.
Кл. О чемъ говоришь ты?
Аѳ. Всякой молодой человѣкъ, не только старикъ, увидѣвъ или услышавъ что либо нелѣпое, странное, не вдругъ стремится къ предмету своего недоумѣнія, но напередъ разсматриваетъ его; такъ путешественникъ, остановясь на распутіи и не зная прямой дороги, совѣтуется самъ съ собою, если идетъ одинъ, спрашиваетъ у другихъ, если кого встрѣтитъ и не прежде продолжаетъ свой путь, какъ увѣрившись, куда онъ ведетъ его. И намъ надлежитъ поступить также. Когда повстрѣчалось столь странное слово о законахъ, то необходимо строгое разсмотрѣніе. Мы старые люди не легко можемъ изрѣкать и опрометчиво предлагать свое мнѣніе какъ истинное.
Кл. Весьма справедливо ты говоришь.
Аѳ. Итакъ разсмотримъ сіе на досугѣ, и по достаточномъ разсмотрѣніи утвердимъ какъ истину. Между тѣмъ, чтобъ напрасно не прерывать нити законовъ, будемъ слѣдовать за нею до самаго окончанія. Богъ дастъ, при концѣ ея совершенно объяснится и теперешнее наше сомнѣніе.
Кл. Прекрасно, почтенный иноземецъ, говоришь ты; такъ и сдѣлаемъ, какъ ты сказалъ.
Аѳ. Какъ бы странно ни казалось, но мы полагаемъ, что пѣсни у насъ будутъ законами. Мы знаемъ, что и древніе называли тѣмъ же именемъ игру на лирѣ. Они также не отказались бы отъ нашихъ словъ; и тотъ, кто первый далъ сіе названіе, кажется, во снѣ или на яву видѣлъ истинну того, что мы сказали. Правило для сего можетъ быть слѣдующее: вопреки народнымъ и священнымъ пѣснямъ, вопреки установленнымъ пляскамъ юныхъ людей никто да не дерзаетъ ни пѣть ни въ хороводахъ плясать. Покорный свободенъ отъ наказанія; а непокорнаго, какъ уже сказано, накажутъ законоблюстители, жрецы и жрицы. Такое постановленіе останется въ настоящемъ нашемъ словѣ.
Кл. Пусть останется.
Аѳ. Но узаконяющій сіе, не подвергнется ли посмѣянію? Посмотримъ, не безопаснѣе ли представить гражданамъ сію истину въ какомъ либо ощутительномъ подобіи? вотъ оно! Если при жертвоприношеніи, когда по закону воскурятся жертвы, вдругъ сынъ или братъ молящагося, представъ предъ жертвенникъ, изрѣчетъ всѣ хулы, то богохульникъ сей не изрѣчетъ ли своему родителю или кровнымъ огорченія и худаго предзнаменованія?
Кл. Конечно.
Аѳ. И между тѣмъ ето дѣлаютъ почти во всѣхъ городахъ Греціи. Когда правительство установляетъ общественныя жертвоприношенія: то приходитъ не одинъ хоръ, но многіе; ставъ вдали, а иногда у самыхъ жертвенниковъ, они изливаютъ на жертвы хуленія; растрогиваютъ сердца слушающихъ плачевными звуками, словами и гармоніею; даже получаетъ побѣдную почесть тотъ, кто скорѣе и сильнѣе заставить плакать жертвоприносящій городъ. Если необходимо иногда предаваться такому плачу въ нѣкоторые нечистые, злощастные дни, то не лучше ли нанимать чужестранные хоры? Не приличнѣе ли въ сихъ пѣснопѣніяхъ дѣлать то, что дѣлается при похоронахъ, на коихъ нанятые пѣвцы сопровождаютъ умершаго Карійскою музыкою? Не вѣнки, не златыя украшенія приличны симъ плачевнымъ пѣснямъ, но длинная стола, однимъ словомъ, чтобъ не распложать своей рѣчи о семъ предметѣ, все противное. Еще спрошу васъ относительно пѣснопѣній, не должно ли быть первымъ правиломъ?
Кл. Что?
Аѳ. Благословіе; чтобъ у насъ были только благословящія пѣсни. Или, не вопрошая васъ, положить сіе закономъ?
Кл. Положи безъ всякаго сомнѣнія. Сей законъ утверждается общимъ голосомъ.
Аѳ. Послѣ благословія какой законъ второй въ музыкѣ? не молитвы ли Богамъ, коимъ мы жертвуемъ?
Кл. Положимъ такъ.
Аѳ. Третьимъ закономъ должно быть, чтобъ поеты, зная, что молитвы суть прошенія къ Богамъ, обращали все свое вниманіе къ тому, дабы не просить зла вмѣсто добра. Смѣшныя слѣдствія, кажется, произошли бы отъ такой молитвы.
Кл. Конечно.
Аѳ. Мы недавно согласились, что богатство государства не состоитъ ни въ сребрѣ, ни въ золотѣ.
Кл. Совершенно согласились.
Аѳ. Но въ доказательство чего мы привели сіе слово? не того ли, что поеты не способны знать, что добро, что зло? Они, допустивъ сіе заблужденіе въ словѣ или въ пѣсняхъ, заставятъ согражданъ приносить недолжныя молитвы о важнѣйшихъ предметахъ. Немногія заблужденія мы найдемъ гибельнѣе етаго. Положимъ ли мы основаніемъ и закономъ музъ слѣдующее?
Кл. Что? скажи яснѣе.
Аѳ. Чтобъ поетъ ничего не творилъ противъ признаннаго отъ самаго правительства законнымъ, справедливымъ, прекраснымъ и добрымъ; чтобъ онъ непоказывалъ никому изъ частныхъ людей своего творенія, доколѣ оно не представлено избраннымъ для сего судьямъ и законоблюстителямъ и не одобрено ими. Уже показано, что сіи судьи суть распорядители музыки и попечители воспитанія. Чтоже? принять ли и ето въ законъ, въ образецъ и въ число двухъ первыхъ формулъ? или нѣтъ.
Кл. Должно принять.
Аѳ. Послѣ того весьма справедливо вмѣстѣ съ молитвами воспѣть гимны въ похвалу Богамъ, а послѣ Боговъ похвальныя пѣсни геніямъ и героямъ, какія каждому изъ нихъ приличны.
Кл. Почему не такъ?
Аѳ. За тѣмъ уже безъ прекословія, кажется, слѣдуетъ законъ воздавать должную похвалу тѣмъ, изъ окончавшихъ жизнь свою гражданъ, кои совершили подвиги доблестные, многотрудные и всегда были покорны законамъ.
Кл. Справедливо.
Аѳ. Не безопасно честить кого либо пѣснями и похвальными словами при жизни его, доколѣ онъ не запечатлѣетъ ее доблестнымъ концомъ. Сіи почести принадлежатъ равно и доблестнымъ мужамъ и доблестнымъ женамъ, отличившимся похвальными дѣлами.
Пѣсни и пляски надлежитъ установлять такимъ образомъ: есть многія прекрасныя древнія творенія какъ въ музыкѣ, такъ и въ пляскѣ. Изъ нихъ приличныя и съ цѣлію своею сообразныя смѣло можетъ избрать для себя установляемое государство. Судьи, назначаемые для сего выбора, должны быть не моложе пятидесяти лѣтъ. Хорошее въ древнихъ они одобряютъ; недостаточное, или совсѣмъ несообразное или отмѣтаютъ, или пересматриваютъ, исправляютъ, приводятъ въ приличную мѣру, употребивъ на сіе мужей піитическихъ, музыкальныхъ; впрочемъ, пользуясь ихъ талантами, отвергнутъ внушенія ихъ вкуса прихотливаго, сладострастнаго, исключая весьма рѣдкіе случаи, и объяснятъ имъ намѣреніе законодателя, съ которымъ они должны сообразоваться въ сочиненіи плясокъ и пѣсенъ, и всего, что касается до хороводовъ.
Всякое правильное произведеніе музы безъ примѣси сладострастнаго, изнѣженнаго въ тысячи разъ лучше. Пріятность есть принадлежность общая всѣмъ родамъ поезіи. Но кто отъ нѣжныхъ лѣтъ до зрѣлаго и разсудительнаго возраста воспитался въ одномъ родѣ поезіи, исполненной мудрости и гармоніи, тотъ не прельстится, слушая противной родъ ея, и называетъ его несвободнымъ; воспитанный же въ легкой, сладострастной, изнѣженной поезіи всякую другую называешь холодною, непріятною; такимъ образомъ, какъ уже сказано, въ самой пріятности или непріятности той и другой поезіи нѣтъ никакого различія. Но первая муза имѣетъ то преимущество, что дѣлаетъ питомцевъ своихъ лучшими, а послѣдняя обыкновенно развращаетъ ихъ.
Кл. Хорошо ты ето сказалъ.
Аѳ. Еще надлежитъ отдѣлить какимъ нибудь характеромъ пѣсни приличныя мужамъ и прекрасному полу; надлежитъ дать имъ собственную гармонію и мѣру: ибо странно было бы не соблюдать никакаго приличія ни въ мѣрѣ, ни въ гармоніи, но безъ разбора употреблять ихъ во всякихъ пѣсняхъ. Необходимо и здѣсь постановить извѣстныя правила, и каждому роду отдать свое собственное выраженіе сообразно съ тѣмъ, какъ сама природа выражаетъ женственность и мужество. Все величественное, возбуждающее чувствованія доблести составляетъ характеръ мужественный; все тихое, скромное и въ бесѣдѣ и въ пѣсни есть принадлежность женственности. Таковъ разпорядокъ пѣсенъ.
За симъ скажемъ о изученіи ихъ и преподаваніи, какимъ образомъ, кто и когда долженъ заниматься каждымъ родомъ. Какъ зодчій приступая къ строенію карабля, начертываетъ для себя разныя формы его: такъ сдѣлаю и я; опредѣляя образы жизни по разнымъ расположеніямъ души, я начертаю планъ и разсмотрю, какимъ способомъ и съ какими нравами мы должны устроять свою жизнь въ плаваніи свѣта. Дѣла человѣческія конечно не достойны великихъ заботъ; однакожъ нельзя и не позаботиться; сіе то и прискорбно; такъ какъ начало уже сдѣлано, мы почтемъ себя щастливыми, если какимъ либо приличнымъ образомъ приведемъ его къ концу. Но что чрезъ сіе хочу я сказать? справедливо кто нибудь спроситъ меня.
Кл. И правда.
Аѳ. Я говорю, что о важномъ дѣлѣ должно заботиться, о неважномъ не должно. Одинъ Богъ по природѣ своей достоинъ всей нашей привязанности, привязанности блаженнѣйшей. Человѣкъ же, какъ мы и прежде сказали, сотворенъ Богомъ быть игрушкою его. Дѣйствительно сіе-то и прекрасно для него, что онъ сотворенъ такимъ. По сей причинѣ надлежитъ всякому мужу и всякой женѣ провождать свою жизнь въ благороднѣйшихъ играхъ, не такъ какъ мы теперь думаемъ.
Кл. Какимъ образомъ?
Аѳ. Нынѣ думаютъ, что должно заниматься дѣлами важными, чтобы приступить потомъ къ неважнымъ; поставляютъ всю важность въ войнѣ, для пріобрѣтенія мира. Но война никогда не была, не есть и небудетъ для насъ ни игрою, ни воспитаніемъ. Мы важнѣйшимъ поставляемъ то, чтобъ каждый въ мирное время могъ жить полнѣе и добродѣтельнѣе.
Какія правила должно соблюдать въ игрѣ; какія игры приличны при жертвоприношеніи; какими пѣснями и плясками умилостивлять Боговъ на пораженіе врага и на побѣжденіе борющемуся; что должно быть содержаніемъ сихъ пѣсенъ и плясокъ; для сего всѣ образцы приведены и показаны лучшіе способы. Впрочемъ должно признаться, что и поетъ сказалъ прекрасно: Телемакъ, иное ты самъ въ своемъ умѣ умыслишь, другое внушитъ тебѣ Богъ; ибо я увѣренъ, что ты не безъ воли Боговъ родился и воспитался. Сообразуясь съ симъ и наши воспитатели должны быть увѣрены, что иное уже довольно ясно сказано, а другое внушатъ имъ Богъ и геній, какими жертвоприношеніями и хороводами умилостивляя каждаго Бога, они могутъ препровождать жизнь соотвѣтствующую своей природѣ — какъ призраки странные и нѣсколько причастные истины.
Мег. Ты у насъ совершенно унижаешь родъ человѣческій.
Аѳ. Не удивляйся етому, Мегиллъ, но извини меня. Взирая на Бога и въ уничиженіи предъ нимъ я сказалъ, что сказалъ теперь. Я не хочу унижать человѣческаго рода; если ты хочешь, пусть онъ остается предметомъ важнымъ и достойнымъ всего вниманія.
Мы уже говорили объ училищахъ общественныхъ и гимназіяхъ, что онѣ строятся въ трехъ мѣстахъ среди самаго города. Внѣ города около стѣны располагаются зданія для коннаго ученія, также площади для стрѣлянія изъ лука и бросанія другихъ оружій; площади, на которыхъ юноши моглибъ соединять ученіе съ самымъ упражненіемъ. Что прежде сказано недостаточно, то теперь дополнится въ самомъ законѣ. Во всѣхъ училищахъ для каждаго предмета. будутъ иностранные учители, коихъ мы привлечемъ къ себѣ посредствомъ великаго награжденія и заставимъ ихъ учить приходящихъ всему, относящемуся къ войнѣ и музыкѣ. Не въ волѣ родителя состоитъ посылать къ симъ учителямъ своихъ дѣтей или освобождать ихъ отъ ученія. Нѣтъ, всякой мужъ, и всякой юноша должны учиться по необходимости; ибо они принадлежатъ болѣе отечеству нежели родителямъ. Нашъ законъ долженъ бы предписать однѣ упражненія для женщинъ и для мущинъ. Я не боюсь возраженія, что рыстаніе и гимнастика приличны мущинамъ, а не женщинамъ. Меня убѣждаютъ въ противномъ примѣры древней исторіи; знаю и нынѣ безчисленные тысячи женщинъ около Понта, въ странѣ Савроматовъ, кои на ровнѣ съ мущинами упражняются не только въ рыстаніи, но стрѣляютъ изъ лука и владѣютъ прочими оружіями. Изъ сего заключаю, что, если гдѣ нибудь ето возможно, то у насъ дѣлается со всѣмъ противъ здраваго разсудка, что женщины упражняются не одинакимъ образомъ и не съ тѣмъ же напряженіемъ, какъ и мущины. Отъ сего всякое государство при одинакихъ налогахъ и трудахъ, бываетъ въ половину не то, чѣмъ бы оно быть могло, и ето служитъ величайшею укоризною законодателю.
Кл. Кажется такъ. Но большая часть твоихъ постановленій противорѣчитъ устройству нынѣшнихъ государствъ.
Аѳ. Но я сказалъ, что напередъ надобно дать окончиться рѣчи, и потомъ избирать, что покажется лучше.
Кл. Весьма у мѣста ты сказалъ сіе и почти заставилъ меня стыдиться моихъ словъ; продолжай, какъ тебѣ угодно.
Аѳ. Я продолжаю, о чемъ и прежде говорилъ; — еслибъ самый опытъ не доказывалъ возможности сихъ общихъ упражненій, тогда моглибъ противорѣчить мнѣ. Но теперь не принимающіе сего закона должны искать другой отговорки. Нашъ совѣтъ отъ етаго не перемѣнится, и я не престану говорить, что ученіе и въ прочихъ предметахъ должно быть общимъ какъ для мальчиковъ, такъ и для дѣвочекъ. По крайней мѣрѣ не льзя не думать такъ. Но поелику теперь женщины не раздѣляютъ всей жизни наровнѣ съ мущинами, то не нужно ли сдѣлать для нихъ другія постановленія?
Кл. И необходимо.
Аѳ. Какой же образъ жизни изъ всѣхъ мы предпочтемъ сей общности, которую имъ предписываемъ? Станемъ ли подражать Ѳракійцамъ, и другимъ многимъ народамъ, у коихъ жены обработываютъ землю, пасутъ стада, водятъ воловъ и служатъ, ни чѣмъ не отличаясь отъ рабовъ? Послѣдуемъ ли примѣру Аѳинянъ и сосѣднихъ съ ними народовъ? ибо у насъ такъ обходятся съ женскимъ поломъ: мы поручаемъ ему смотрѣніе за имуществомъ, которое для сего складывается въ особенное мѣсто, и надзоръ за пряжею и тканьемъ. Или изберемъ изъ сихъ крайностей средину — обычай Лакедемонянъ; предпишемъ дѣвамъ участвовать въ гимнастикѣ и музыкѣ, а женамъ, освободивъ ихъ отъ выдѣлыванія шерсти, назначимъ другіе не низкіе и не презрѣнные труды; будемъ раздѣлять съ ними семейственныя заботы и смотрѣніе за расходами и воспитаніемъ дѣтей; впрочемъ не позволяя имъ участвовать ни въ чемъ, что касается до войны, такъ что, еслибъ необходимость призывала ихъ вооружиться за спасеніе города, дѣтей; и тогда онѣ не примутся за лукъ, какъ Амазонки, не станутъ бросать мѣткихъ стрѣлъ, не возмутъ даже щита и копья по примѣру Аѳины, не будутъ противиться врагамъ, между тѣмъ какъ сіи опустошаютъ отечество и, что легче всего, не явятся даже въ рядахъ воинственныхъ, чтобъ многолюдствомъ по крайней мѣрѣ внушить страхъ врагамъ? При такомъ образѣ жизни еще менѣе захотятъ онѣ подражать Савроматянкамъ, которыя въ сравненіи съ прочими женщинами могутъ показаться героями. Пусть кто хочетъ изъ васъ хвалитъ вашихъ законадателей: но я всегда буду говорить одно: законодатель долженъ быть совершенный а неполовинный; онъ не долженъ позволять прекрасному полу жить въ роскоши и расточительности безъ всякаго опредѣленнаго порядка; я не хочу чтобъ онъ, обращая все вниманіе свое на мущинъ, отнималъ у государства половину его благоденствія.
Мег. Что намъ дѣлать Клиній? Позволимъ ли мы сему иностранцу такъ нападать на Спарту?
Кл. Мы дали ему свободу говоришь все; пусть онъ продолжаетъ, доколѣ полно и ясно изложитъ законы.
Мег. Справедливо ты говоришь.
Аѳ. И такъ я опять могу продолжать, что далѣе слѣдуетъ?
Кл. Почему нѣтъ?
Аѳ. Какой же образъ жизни остается людямъ, у которыхъ все нужное достаточно запасено, и всѣ художества предоставлены другимъ; земледѣліе отдано рабамъ, повиннымъ платить своимъ господамъ нѣкоторую часть плодовъ, достаточную для умѣренной ихъ жизни; у которыхъ общіе столы приготовляются особо для мужей, особо для семейства ихъ, для дѣтей и женъ; у которыхъ начальники и начальницы надзираютъ за поведѣніемъ ихъ въ сихъ собраніяхъ, и по волѣ своей распускаютъ каждаго въ свой домъ, совершивъ возліяніе Богу, которому посвящена та ночь или тотъ день? Въ такомъ порядкѣ вещей ужели имъ не остается другаго упражненія, какъ, по подобію скотовъ, жить и утучняться? Ето противно справедливости и достоинству человѣка; при такомъ образѣ жизни имъ не возможно избѣжать участи лѣнивыхъ и недѣятельныхъ животныхъ, которыя бываютъ добычею другаго, возросшаго въ мужествѣ и трудолюбіи. Здѣсь не льзя требовать совершенной точности, доколѣ у каждаго изъ насъ не будетъ надлежащаго устройства въ разсужденіи жены, дѣтей и дома своего. Но ограничиваясь менѣе совершенымъ, мы будемъ довольны исполненіемъ слѣдующихъ постановленій.
Для живущихъ по предписаннымъ правиламъ остается обязаность не маловажная, никакимъ другимъ не уступающая, но важнѣйшая изъ всѣхъ, какія только законъ можетъ предписать. Если уже тотъ, кто стремится одержать побѣду на Олимпійскихъ или Пиѳійскихъ играхъ, отказывается отъ всѣхъ прочихъ житейскихъ попеченій; то не въ двое ли и не гораздо ли больше занятъ поставившій цѣлію своей жизни доблесть тѣла и души? Сколько препятствій должно отклонить, чтобы первому доставлять полѣзные труды и пищу, и послѣднюю украшать науками и добрыми навыками? Почти недостаточно ни цѣлой ночи, ни цѣлаго дня тому, кто стремится къ своему усовершенствованію, и стремится не напрасно. Если ето такъ, то всякой свободный человѣкъ необходимо долженъ устроить порядокъ въ препровожденіи своего времени отъ ранней до поздней зари, и до восхожденія солнца. Законодатель унизилъ бы свое достоинство, еслибъ сталъ входить во всѣ подробные, мелочные случаи относительно домашняго устройства и тѣхъ неусыпныхъ попеченій, какихъ требуетъ ночное охраненіе города: ибо уже частный гражданинъ долженъ почитать стыдомъ и дѣломъ недостойнымъ свободнаго человѣка, проводить во снѣ цѣлую ночь, и не показать своимъ рабамъ, что онъ первый просыпается, первый всегда бодрствуетъ. Впрочемъ все равно, назовется ли такой образъ жизни закономъ или обыкновеніемъ. Положимъ за правило для женскаго пола: стыдно госпожѣ предъ рабомъ, предъ рабынею, предъ дѣтьми и предъ всѣмъ семействомъ, если ее будятъ другіе а не она — всѣхъ прочихъ. Ночное бдѣніе посвящается на исправленіе гражданскихъ обязаностей и на дѣла хозяйственныя. Правители занимаются дѣлами государственными, господа и госпожи хозяйственными. Долгой сонъ по природѣ не полезенъ ни душѣ, ни тѣлу и не совмѣстенъ съ дѣятельностію всегда необходимою: всякой спящій дѣлается ничтожнымъ и почти не отличается отъ мертваго. Пекущійся о долготѣ жизни и чистотѣ ума бодрствуетъ большую часть своего времени, и спитъ столько, сколько необходимо для сохраненія здоровья; для сего не много потребно времени, въ комъ сіе сдѣлается привычкою. Правители бодрствующіе въ ночи, страшны для злыхъ, какъ гражданъ, такъ и враговъ, любезны и почтенны для справедливыхъ и мудрыхъ, благодѣтельны для цѣлаго города и полезны самимъ себѣ. Проведенная такимъ образомъ ночь, сверхъ показаныхъ выгодъ въ душѣ каждаго производитъ какое-то мужество.
При наступленіи дня на разсвѣтѣ дѣти должны спѣшить къ учителямъ. Они не должны ходить безъ надзирателя, какъ овцы не ходятъ безъ пастыря и рабы безъ господъ своихъ. Дитя изъ всѣхъ животныхъ есть самое неукротимое: оно лукаво, злобно, какъ звѣрь, расположено къ обидамъ, тѣмъ болѣе, что въ немъ скрытъ зародышъ разума, который еще не развился: потому должно содержать его въ крѣпкихъ удилахъ. Сперва, какъ скоро оно выходитъ изъ рукъ матери и кормилицъ, сіе предлежитъ надзирателямъ, кои смотрятъ за играми его и дѣтскою рѣзвостію; потомъ учители и самыя науки имѣютъ вліяніе на него уже какъ на свободнаго. Всякой свободный человѣкъ можетъ наказать раба, дитя, надзирателя, учителя, если замѣтитъ, что они погрѣшаютъ. Кто оставляетъ безъ вниманія сіи проступки, тотъ подвергается величайшему поруганію. Законоблюститель, избранный, для управленія воспитаніемъ дѣтей, смотритъ за таковымъ нарушеніемъ порядка и наказываетъ не наказывающаго или того, кто не справедливо наказываетъ. Сей неусыпный попечитель быстрымъ окомъ усматриваетъ свойства дѣтей и направляетъ нравы ихъ къ добру, сообразно съ законами. Но самаго его какой законъ можетъ довольно наставить? Ибо въ законѣ сказано еще только кое что и то неполно, не ясно. Но для попечителя не должно быть опущенія; обо всемъ онъ долженъ получить подробное наставленіе, дабы онъ самъ могъ руководствовать другихъ и воспитывать. О пѣсняхъ и пляскахъ уже сказано, въ какомъ мѣстѣ онѣ устрояются, съ какимъ выборомъ, и съ какою поправкою освящаются. Но мы еще ничего не сказали, почтенный руководитель юности, о словесности не піитической, какою именно и какимъ образомъ должны заниматься твои питомцы; ты уже знаешь, какія упражненія и науки необходимы для войны; тебѣ не безизвѣстно также, что они должны знать во первыхъ словесность, во вторыхъ игру на лирѣ, потомъ всѣ части вычисленій необходимыхъ для войны, для хозяйства и для общественныхъ отношеній, и сверхъ того изъ обращенія тѣлъ небесныхъ, какъ то солнца, луны и звѣздъ по крайней мѣрѣ, сколько нужно для цѣлаго государства, дабы приводить дни въ мѣсячныя круговращенія, мѣсяцы въ годичныя. Отъ сего времена года, жертвоприношенія и празднества, сохраняя свой естественный порядокъ, распространяютъ жизнь и дѣятельность въ цѣломъ государствѣ, люди воздаютъ Богамъ приличныя почести и пріобрѣтаютъ болѣе свѣденія о предметахъ божественныхъ. Объ етомъ законодатель далъ тебѣ достаточное понятіе; теперь обрати вниманіе на то, о чемъ далѣе говорить слѣдуетъ. Мы видѣли, что о словесности сказано недостаточно; обвинили слово свое, что въ немъ во всѣ неопредѣлено, должно ли учиться до совершенства желающему быть порядочнымъ гражданиномъ, или можно обойтися ему безъ ученія. Тотъ же вопросъ можно предложить о лирѣ. Я говорю, что всѣ должны учится словесности три года, начиная съ десятилѣтняго возраста, играть на лирѣ также три года, начиная отъ тринадцати лѣтъ. Употреблять на сіе больше или меньше времени не позволяется ни со стороны родителей, ни охотнику до ученія, ни совершенному ненавистнику его. Короче или долѣе заниматься сими предметами значитъ нарушать законъ. Неповинующійся лишается почестей дѣтямъ предоставленныхъ, о которыхъ мы будемъ говорить послѣ. Чему же еще въ ето время должны учиться юноши и учить наставники, выслушай. Словесности они должны учиться и учить столько, чтобъ всѣ умѣли читать и писать. Не льзя требовать скорости и изящества отъ тѣхъ, коихъ природа не надѣлила пылкими талантами при столь нѣжномъ возрастѣ. Что касается до поетовъ нелирическихъ, изъ которыхъ одни пишутъ извѣстною мѣрою, другіе безъ мѣры, и до сочиненій оставленныхъ многими сомнительными, неизвѣстными писателями: что сдѣлаете вы съ ними, почтенные законоблюстители? Что относительно ихъ предпишетъ вамъ законодатель? Я думаю что онъ самъ придетъ въ недоумѣніе.
Кл. Что ето значитъ, почтенный иностранецъ? Ты, кажется, въ несогласіи съ самимъ собою.
Аѳ. Весьма кстати остановилъ ты меня, Клиній. Участвуя въ законахъ, вы по необходимости должны узнать со мною всѣ встрѣчающіяся въ нихъ удобства и неудобства.
Кл. Итакъ чтожь ты скажешь о сихъ предметахъ? какъ ты думаешь?
Аѳ. Я вамъ скажу: не легко противорѣчить тысячамъ устъ.
Кл. Развѣ ты думаешь, что многіе не согласятся съ тобою въ семъ маломъ числѣ постановленій нами принятыхъ?
Аѳ. Ты напалъ на истинную сторону. Кажется, ты заставляешь меня итти путемъ, который для многихъ сдѣлался ненавистнымъ; правда, онъ имѣетъ также своихъ приверженцевъ, которые если не числомъ, то достоинствомъ превосходнѣе первыхъ; съ сими ты заставляешь меня раздѣлять опасности и отважность на поприщѣ законодательства и не скрывать своего мнѣнія.
Кл. Да.
Аѳ. Я не скрою ничего. У насъ есть поеты весьма многіе, пишущіе гексаметрами и триметрами. Одни описываютъ предметы важные, другіе — смѣшные. Люди хвалящіеся искуствомъ воспитывать юношество, утверждаютъ, что надобно пресыщать ихъ сими произведеніями; надобно разширять и умножать чтеніемъ ихъ познанія, заставлять ихъ наизусть выучивать цѣлыхъ поетовъ. Другіе избираютъ изъ всего лучшее, составляютъ вмѣстѣ цѣлые отрывки; по ихъ мнѣнію сіи отрывки долженъ знать всякой, кто съ великою ученностію и опытностію хочетъ соединить мудрость и добродѣтель. Ты велишь, чтобъ я откровенно сказалъ, что въ словахъ ихъ справедливо и что не справедливо.
Кл. Согласенъ.
Аѳ. Какъ бы сказать объ етомъ коротко, однимъ словомъ что либо удовлетворительное? я думаю и вѣрно всѣ со мною будутъ согласны, что въ каждомъ поетѣ есть много хорошаго и много худаго. А если ето такъ; то я скажу, что опасно дѣтямъ излишнее изученіе стихотвореній.
Кл. Какой же совѣтъ ты подашь законоблюстителю?
Аѳ. Въ разсужденіи чего?
Кл. На чемъ основываясь, иному заставитъ онъ учиться все юношество, а другое запретитъ? скажи, ничего не опуская.
Аѳ. Добрый, Клиній, здѣсь я, кажется, щастливо встрѣтился....
Кл. Съ чѣмъ.
Аѳ. Съ тѣмъ, что не нуждаюсь въ примѣрѣ тому, о чемъ ты меня спрашиваешь. Обозрѣвая все, что мы говорили отъ ранней зари до етаго времени, кажется, мы говорили не безъ какаго-то божественнаго внушенія. Наши слова точно походятъ на поезію; и не странно, если я радуюсь приличію ихъ и обилію. Ибо изъ многаго, что я слышалъ, и чему самъ учился въ стихотвореніяхъ, сіи слова всегда казались мнѣ лучшими и приличнѣйшими къ назиданію юношества. Законоблюстителю и наставнику юношества я не могу присовѣтовать ничего лучшаго, какъ заставить учителей распространять сіе ученіе, чтобъ они, встрѣчая въ поемахъ и въ прозаическихъ сочиненіяхъ, или услыша въ простой бесѣдѣ, какъ теперь, что либо хорошее относительно законовъ, ничего не оставляли безъ вниманія, но немедленно все бы записывали; онъ заставитъ самихъ учителей выучить и хвалить сіи правила, и не принимаетъ въ свои сотрудники людей не согласныхъ съ нимъ въ семъ образѣ мыслей, но единомышленнымъ поручаетъ воспитаніе и ученіе юношества. Такъ заключу я свое слово о ученыхъ и ученіи.
Кл. Судя по всему, почтенный, мы, кажется, не вышли изъ предѣловъ того, что сами себѣ предположили; но еще нельзя сказать утвердительно о цѣломъ, устроено ли оно, или нѣтъ.
Аѳ. Ето будетъ яснѣе, Клиній, когда, какъ мы уже сказали, придетъ къ концу наше разсужденіе о законахъ.
Кл. Очень хорошо.
Аѳ. Послѣ учителя словесности не должно ли намъ обратиться къ учителю лирики?
Кл. Хорошо.
Аѳ. Но прежде нежели станемъ предписывать ему правила касательно ученія его, кажется, надлежитъ припомнить то, что мы прежде говорили о лирѣ.
Кл. О чемъ ты говоришь?
Аѳ. Мы сказали, что шестидесятилѣтніе пѣвцы Діониса должны имѣть отлично тонкій вкусъ въ риѳмѣ и составленіи гармоніи. Умѣя разбирать мелодію совершенно подражающую всѣмъ расположеніямъ души, и отличать оттѣнки порока и добродѣтели, они должны отвергать дурное и вводить на сцѣну хорошее; должны самыми пѣснями посредствомъ подраженія возбуждать въ юныхъ сердцахъ любовь къ добродѣтели.
Кл. Совершенно справедливо.
Аѳ. Пользуясь звучностію струнъ, дабы дать пѣсни сильнѣйшее выраженіе, цитаристъ и учащійся производятъ тоны согласныя съ словомъ, даютъ имъ все разнообразіе и живость; согласуясь съ пѣніемъ сочинителя мѣшаютъ силу съ нѣжностію, скорость съ мѣдленностію, высокіе тоны съ низкими, стройные съ нестройными, и самую мѣру по возможности разнообразятъ, сколько сіе позволить свойство лиры. Не можно требовать всѣхъ сихъ тонкостей отъ тѣхъ, коимъ назначено только три года для изученія всего, что есть хорошаго въ музыкѣ. Столь многіе и несообразные между собою предметы смѣшали бы и остановили успѣхи въ ученіи; наши юноши всегда должны сохранять ясное понятіе; притомъ необходимѣйшіе предметы, которымъ они должны учиться, и о которыхъ мы будемъ говоришь впереди, такъ важны и многочисленны. Итакъ наставникъ юношества ограничится въ музыкѣ тѣмъ, что мы сказали.
Что касается до пѣнія и словъ, коимъ должны обучать наставники хороводовъ, мы уже прежде говорили о выборѣ ихъ, и притомъ упомянули, что для всѣхъ празднествъ есть собственно имъ посвященныя пѣсни, кои доставляютъ празднующимъ чистое и невинное наслажденіе.
Кл. Ты говорилъ о семъ и очень справедливо.
Аѳ. Остается пожелать, чтобъ избранный начальникъ музыки, принявъ изъ нашихъ рукъ сіи пѣсни, исполнялъ свою должность съ возможнымъ успѣхомъ и щастіемъ. Между тѣмъ обратимся къ пляскѣ и гимнастикѣ; прибавимъ еще нѣчто къ тому, что мы сказали о нихъ, равно какъ мы сдѣлали съ остальными правилами относительно музыки. Не правда ли, что мальчики и дѣвочки равно должны учиться пляскѣ и гимнастикѣ?
Кл. Такъ.
Аѳ. И такъ для благоприличія въ сихъ упражненіяхъ однимъ нужны учители, другимъ учительницы.
Кл. Пусть будетъ такъ.
Аѳ. Скажемъ опять, что у попечителя дѣтей будетъ весьма много дѣла; все свое время онъ долженъ посвѣтить смотрѣнію за музыкою и гимнастикою.
Кл. Какъ можно старому мужу перенести столько заботъ?
Аѳ. Весьма легко почтенный. Законъ позволяетъ ему избирать себѣ въ помочники, кого пожелаетъ изъ гражданъ или гражданокъ. Онъ узнаетъ людей достойныхъ; изъ богобоязненности и зная важность своей обязанности, онъ не захочетъ погрѣшить въ семъ выборѣ; онъ знаетъ также, что всѣ дѣла государственныя потекутъ настоящимъ образомъ, если юношество благовоспитано и благовоспитывается. Еслижъ иначе, тогда.... Но у меня нѣтъ слова выразить сіе; умолчу, не стану предрекать нещастныхъ предзнаменованій для новаго города.
Уже многое сказано о пляскахъ и гимнастикѣ. Къ послѣдней мы относимъ всѣ тѣлесныя упражненія, относящіяся до войны, стрѣляніе изъ лука, всякое бросаніе, щитоношеніе, и вообще всевооруженіе, стройность движенія, походы, расположеніе цѣлаго стана, и конское рыстаніе. Учители сихъ упражненій должны быть общественные, получающіе плату отъ города. Ученики ихъ суть и дѣти и мужи и дѣвы и матери семействъ; всѣ должны быть искусны въ сихъ упражненіяхъ. Дѣвы всевооруженныя занимаются плясками и борьбою; женщины пріучаются къ походамъ, строятся въ ряды, кладутъ и принимаютъ оружіе, если не для другаго чего, то покрайней мѣрѣ, чтобъ умѣть защищать дѣтей своихъ и внутреннія части города, когда нужда позоветъ всѣхъ поголовно на поле брани, или въ другихъ обстоятельствахъ; чего не можетъ случиться? Когда непріятели варвары или Еллины съ великими силами устремятся, вторгнутся въ предѣлы; когда необходимо будетъ сражаться за самыхъ пенатовъ: то стыдъ для государства, если матери семействъ такъ худо воспитаны, что ни даже подобно птицамъ, которыя отваживаются въ бой противъ всякаго лютаго звѣря за птенцовъ своихъ, не захотятъ умереть и подвергаться всѣмъ опасностямъ, но малодушно прибѣгнутъ къ жертвенникамъ, наполнятъ всѣ капища и храмы. Онѣ заставляютъ думать о человѣческомъ родѣ, что онъ изъ всѣхъ животныхъ есть самой робкой.
Кл. Клянусь Богомъ, почтенный иноземецъ, кромѣ гибели, такой городъ представилъ бы самое неприличное зрѣлище.
Аѳ. Итакъ должно положить законъ, что и женщины наровнѣ съ гражданами не должны оставлять военныхъ упражненій.
Кл. Я согласенъ.
Аѳ. Мы уже говорили нѣсколько о борьбѣ, но не сказали важнѣйшаго; и не легко сказать по умозрѣнію не видавши самыхъ тѣлодвиженій. Наше сужденіе будетъ основательнѣе, если разумъ по слѣдамъ опыта дастъ понятіе о семъ упражненіи, и о томъ, что оно болѣе всѣхъ приближается къ военному состязанію, и слѣдовательно должно учиться борьбѣ для войны, а не войнѣ для того, чтобы сдѣлаться борцомъ.
Кл. Ты прекрасно говоришь сіе.
Аѳ. О семъ родѣ упражненія сказано уже все. Слѣдуетъ говорить о прочихъ тѣлодвиженіяхъ, коихъ большая часть состоитъ въ пляскѣ. Пляска раздѣляется на два рода: одинъ подражаетъ въ благоприличіи прекраснѣйшимъ тѣламъ; другой изображаетъ низкія и смѣшныя положенія худыхъ тѣлъ. Каждый изъ сихъ родовъ опять раздѣляется на два другіе: важный родъ изображаетъ тѣла прекрасныя и душу мужественную въ трудахъ воинственныхъ; или выражаетъ въ щастіи скромность и въ наслажденіи умѣренность. Сія пляска правильно называется мирною; первая же воинственная, какъ отличная отъ мирной, точно выражается названіемъ пиррихія. Она изображаетъ осторожность отъ ударовъ и стрѣловерженія уклоненіемъ, отступленіемъ, прыжкомъ вверхъ и пониженіемъ; изображаетъ и противное стремленіе въ пламя сраженія подъ удары стрѣлъ, копій и мечей. Правильность въ движеніи, выраженіе прекраснаго тѣла и прекрасной души, непринужденное дѣйствіе всѣхъ членовъ составляютъ совершенство сей пляски; а противное есть знакъ несовершенства ея.
Въ мирной пляскѣ должно разсматривать, правильно и согласно ли съ природою пользуется кто-либо красотою ея, и съ приличіемъ ли пляшетъ въ хороводахъ мужей благовоспитанныхъ. Для сего во первыхъ отдѣлимъ невинную пляску отъ соблазнительной. Но какъ раздѣлить ту и другую? Есть пляски вакхическія и другія симъ подобныя, въ коихъ подражаютъ упоеннымъ нимфамъ, панамъ, силенамъ и сатирамъ, и кои совершаются при очищеніяхъ и празднествахъ. Сей родъ пляски не льзя назвать ни военнымъ, ни чѣмъ либо другимъ. Справедливѣе, кажется, отдѣливъ его отъ прочихъ двухъ родовъ, сказать, что онъ неприличенъ гражданину. И такъ оставя его, обратимся къ собственному своему несомнѣнному роду.
Невоинственная муза, плясками почитающая Боговъ и сыновъ Божіихъ, получила начало свое въ очущеніи нашего настоящаго щастія. Сей родъ раздѣляется на два: одинъ сопровождается большимъ удовольствіемъ, когда послѣ трудовъ и опасностей мы вступаемъ въ щастливую пристань; другой при сохраненіи и умноженіи прежнихъ благъ сопровождается тихою радостію. Во всѣхъ подобныхъ обстоятельствахъ человѣкъ выражаетъ свое удовольствіе движеніями, большее — живѣйшимъ, меньшее — слабѣйшимъ. Человѣкъ скромный, воспитанный въ мужествѣ, умѣренъ и въ своихъ движеніяхъ; малодушный же и ненаучившійся владѣть собою выражается большими и сильнѣйшими движеніями. Вообще всякой и въ пѣсняхъ и въ разговорѣ не легко можетъ сохранить спокойствіе въ тѣлѣ своемъ. Отъ сего подражанія слову произошло все искуство пляски.
Во всѣхъ таковыхъ случаяхъ одинъ изъ насъ движется стройно, другой не стройно. Многія древнія названія какъ приличныя и природѣ соотвѣтственныя заслуживаютъ похвалу отъ человѣка мыслящаго: пляски людей, благоденствующихъ и умѣренныхъ въ наслажденіяхъ, весьма правильно и музыкально названы именемъ чинности. Такъ! сіи два рода прекрасной пляски весьма правильно названы, военный паррихіемъ, мирной чинностію, оба названія равно приличны и выразительны. Дѣло законодателя — показать образцы; законоблюстителя — исполнить ихъ. Въ исполненіи послѣдній согласитъ пляску съ музыкою, раздѣлитъ всѣ части ея по празднествамъ и жертвоприношеніямъ, и освятивши ихъ въ извѣстномъ порядкѣ, уже никогда не сдѣлаетъ въ нихъ перемѣны; пусть весь городъ и всѣ граждане, наслаждаясь одинакими удовольствіями, сколько возможно болѣе сближаются другъ съ другомъ и живутъ щастливо и благоденственно. Мы сказали все, что касается до пѣсенъ и плясокъ приличныхъ прекраснымъ тѣламъ и благороднымъ душамъ.
Теперь должно разсмотрѣть и составить себѣ понятіе о словахъ, пѣсняхъ и пляскахъ, коихъ цѣль есть подражать худымъ тѣламъ и расположеніямъ души въ смѣшномъ, комическомъ родѣ; ибо тотъ, кто хочетъ быть разумнымъ, безъ смѣшнаго не можетъ познать важнаго, и одной противоположности безъ другой; хотя никакъ не долженъ мѣшать того и другаго въ поступкахъ своихъ, если онъ сколько нибудь приверженъ къ добродѣтели. Для сего-то и должно познавать смѣшное, чтобъ по невѣденію не сказать и не сдѣлать чего либо подобнаго. Позволимъ рабамъ и наемнымъ иноземцамъ заниматься подобными представленіями, недостойными важнаго старанія, и того, чтобъ свободной человѣкъ, мущина или женщина, явно учился имъ. Пусть граждане навсегда останутся новичками и невѣждами въ сихъ забавахъ. Итакъ смѣшныя забавы, извѣстныя подъ именемъ комедіи, подлежатъ сему закону.
Но если важные трагическіе поеты придутъ къ намъ съ такимъ предложеніемъ: иноплеменники! можемъ ли мы притти къ вамъ въ вашъ городъ, въ вашу страну, или нѣтъ? Можемъ ли представить вамъ свои произведенія? Или у васъ есть какое постановленіе противъ трагедіи? Что отвѣчали бы мы на сіе божественнымъ мужамъ? Вотъ что, какъ мнѣ кажется. Почтеннѣйшіе иноземцы, мы сами творцы трагедіи по возможности прекрасной и совершенной. У насъ вся жизнь есть подражаніе жизни изящнѣйшей, благороднѣйшей; а ето мы называемъ самою истинною трагедіею. Вы поеты; и мы поеты тогоже рода, сохудожники, соперники вамъ въ изящнѣйшемъ дѣйствіи, которое, какъ мы думаемъ, основывается только на истинномъ законѣ; а потому не надѣйтесь, чтобъ мы легко позволили вамъ построить у насъ на площади сцену, вывесть громогласныхъ актеровъ, и съ живѣйшимъ выраженіемъ къ чадамъ нашимъ, къ женамъ, и ко всему народу — говорить нетолько о тѣхъ предметахъ, о коихъ мы говоримъ, но и о многихъ другихъ, кои намъ вовсѣ противны. Мы конечно не были бы въ здравомъ смыслѣ, и весь городъ нашъ можно бы почесть сумасшедшимъ, еслибъ позволили вамъ представлять ваши творенія прежде, нежели правительство найдетъ ихъ или не найдетъ позволительными и годными для предоставленія. И такъ, дѣти, питомцы нѣжныхъ музъ, покажите напередъ правителямъ свои творенія для сравненія съ нашими; если онѣ таковы же или лучше нашихъ, то мы дадимъ вамъ у себя мѣсто. Если нѣтъ, друзья, то мы уже не можемъ сдѣлать ничего. Таковы постановленія о всѣхъ хороводахъ и объ ученіи ихъ. Если вамъ угодно, пусть будутъ особенныя для рабовъ, особенныя для господъ.
Кл. Могу ли я думать иначе?
Аѳ. Для свободныхъ остается еще три науки: первая, знаніе чиселъ, вторая, измѣреніе долготы, площади, и глубины; третья, обращеніе свѣтилъ небесныхъ. Не всѣ должны до точности изъучивать сіи предметы, но только нѣкоторые мужи, а кто? Мы скажемъ въ продолженіи, при концѣ. Такъ, кажется, слѣдуетъ. Прочіе же пусть ограничиваются только необходимымъ. О сихъ наукахъ справедливо говорится, что не знать ихъ стыдно, а изслѣдовать все со всею точностію не легко, и не совсѣмъ возможно. Не льзя отвергнуть необходимаго. Кажется, кто-то говоря о самомъ Богѣ, въ томъ же смыслѣ сказалъ, что и Онъ не противится необходимости, но необходимости, какъ я думаю, божественной; сказать сіе о человѣческой было бы нелѣпо и неосновательно.
Кл. Но въ разсужденіи наукъ какая необходимость есть нечеловѣческая, а божественная?
Аѳ. Необходимость учиться тому, безъ чего въ глазахъ людей не льзя быть ни Богу, ни герою, ни генію могущему, сильному содѣйствовать ко благу человѣческаго рода. Тотъ никогда не сдѣлается божественнымъ человѣкомъ, кто не умѣетъ перечесть двухъ, трехъ, незнаетъ количествъ равныхъ и неравныхъ, неможетъ считать дней и ночей; кто не имѣетъ понятія о обращеніи солнца, луны и прочихъ свѣтилъ. Почитать сіи познанія безполезными во всякомъ изученіи изящнаго есть великое сумасшествіе. Но чему должно учиться въ семъ родѣ, въ какомъ количествѣ и порядкѣ, что послѣ чего начинать, что вмѣстѣ, что отдѣльно, и какая общая связь находится между всѣми науками, вотъ, что напередъ должно знать основательно, прежде нежели приступимъ къ самому ученію. Сего требуетъ естественная необходимость, которой ни одинъ Богъ не противится и не противился.
Кл. Сказанное тобою, почтенный, кажется совершенно согласно съ природою.
Аѳ. Ето истинно, Клиній; но трудно предписать сіе закономъ. Не теперь, со временемъ мы можемъ говорить о семъ съ большею точностію.
Кл. Кажется ты, почтенный мужъ, боишься нашего невѣжества въ етомъ дѣлѣ. Ты напрасно боишься. Говори ничего не скрывая.
Аѳ. Боюсь и етаго, о чемъ ты говоришь; но болѣе боюсь тѣхъ, кои упражнялись въ сихъ наукахъ, но упражнялись худо. Незнаніе еще нестрашно, и не есть самое большое зло; но многознаніе, многоученость при худомъ направленіи несравненно опаснѣе.
Кл. Справедливо говоришь.
Аѳ. Свободные должны учиться всему тому, чему учатся всѣ дѣти въ Египтѣ съ самыми первыми началами словесности; и учатся самымъ простымъ образомъ въ дѣтскихъ играхъ, для забавы. Тамъ обыкновенно заставляютъ ихъ дѣлить между собою плоды, вѣнки иногда въ меньшемъ, иногда въ большемъ числѣ, разспредѣлять мѣста для бойцовъ и борцовъ, строиться по частямъ и въ общемъ порядкѣ; тамъ мѣшаютъ золотыя, серебренныя, мѣдныя фіалы и тому подобныя игрушки и пріучаютъ ихъ къ необходимому познанію чиселъ; заранѣе знакомятъ ихъ съ устройствомъ становъ, съ расположеніемъ и движеніями войска, съ хозяйствомъ, и дѣлаютъ ихъ людьми полезными самимъ себѣ и проницательными. Потомъ показавъ имъ измѣреніе долготы, площади и глубины, освобождаютъ ихъ отъ невѣжества постыднаго и смѣшнаго во всякомъ человѣкѣ.
Кл. Что ето за невѣжество?
Аѳ. Любезный Клиній, мнѣ самому странно было слышать о нашемъ состояніи въ етомъ случаѣ. Кажется оно прилично не человѣку, но какому нибудь презрѣнному животному. Мнѣ стыдно было не только за себя, но и за всѣхъ Еллиновъ.
Кл. Отъ чего же стыдно? Что хочешь ты сказать, почтенный?
Аѳ. Я скажу. Но лучше объясню вопросами. Отвѣтствуй нѣсколько словъ. Ты знаешь, что есть долгота?
Кл. Какъ же!
Аѳ. Знаешь, что площадь?
Кл. Знаю.
Аѳ. Что ето двѣ части измѣренія и третья глубина?
Кл. Какъ не знать етаго!
Аѳ. Скажи, соизмѣряются ли онѣ между собою?
Кл. Конечно.
Аѳ. Долгота измѣряется долготою, площадь площадью, и естественно, что и глубина также измѣряется.
Кл. Такъ.
Аѳ. Но если сіи мѣры или очень мало или совсѣмъ не измѣряются, но иныя соизмѣряются другія нѣтъ, а ты почитаешь все несоизмѣримымъ, то каково ето покажется?
Кл. Очевидно, что худо.
Аѳ. Не увѣрены ли мы всѣ Еллины, что долгота и площадь соизмѣряются между собою и съ глубиною.
Кл. Конечно такъ.
Аѳ. Но если иногда сіе не возможно, а мы всѣ Еллины почитаемъ возможнымъ; тогда не должно ли, стыдясь за всѣхъ, сказать: Благороднѣйшіе Еллины, вотъ одинъ изъ тѣхъ предметовъ, коихъ стыдно не знать, и о коихъ знать только необходимое — не есть великое достоинство.
Кл. Не иначе.
Аѳ. Есть многіе случаи, въ которыхъ мы подвергаемся подобнымъ погрѣшностямъ.
Кл. Какіе же сіи случаи?
Аѳ. Если должно доказать, почему однѣ количества соизмѣримы между собою, другія не соизмѣримы; тогда мы должны или признать себя невѣждами, или стараться открыть причины сего различія; должны предлагать взаимно одинъ другому такія задачи и съ пользою употреблять свой досугъ на изысканія, кои для стариковъ занимательнѣе и почтеннѣе, нежели игра въ кости.
Кл. Я думаю, великое различіе между игрою въ кости и симъ ученіемъ.
Аѳ. Сему-то, говорю я, должны учиться юноши. Сіи науки не вредны и нетрудны; онѣ могутъ дѣтямъ служить забавою, и государству доставятъ великую пользу, а вреда никакого. Если кто иначе скажетъ и того послушаемъ.
Кл. Должно послушать.
Аѳ. И если онъ скажетъ справедливо, то разумѣется, что мы не отвергнемъ словъ его; а не справедливо — отвергнемъ.
Кл. Разумѣется; но положимъ сіи науки въ числѣ необходимыхъ; пусть не остается пустоты въ нашихъ законахъ.
Аѳ. Я согласенъ, но съ тѣмъ, чтобъ со временемъ можно было возвратить назадъ сей законъ, какъ залогъ, если онъ не понравится или намъ, или вамъ, для коихъ онъ изданъ.
Кл. Справедливое требованіе.
Аѳ. Теперь разсмотри еще науку для юношества, науку о свѣтилахъ; угодно ли будетъ намъ принять ее, или нѣтъ.
Кл. Говори только.
Аѳ. Говорятъ, что не должно постигать ни высочайшаго существа, ни цѣлаго міра, ни суетиться о изысканіи причинъ; утверждаютъ даже, что ето не благочестиво. Но мнѣ кажется, весьма полезно заниматься сими предметами.
Кл. Что ты говоришь?
Аѳ. Мое мнѣніе почтутъ парадоксомъ, неприличнымъ въ устахъ стараго человѣка. Но если какая нибудь наука признана истинною, для цѣлаго государства полезною и Богу совершенно пріятною, то не возможно оставить ея въ забвеніи.
Кл. Все такъ, но что подобнаго найдемъ мы въ ученіи о свѣтилахъ?
Аѳ. Добрые мужи, мы находимся въ заблужденіи, мы всѣ Еллины, въ разсужденіи нашихъ великихъ Боговъ, солнца и луны.
Кл. Въ какомъ заблужденіи?
Аѳ. Мы говоримъ, что сіи свѣтила, равно какъ и другія, не имѣютъ опредѣленнаго круговращенія, и потому мы называемъ ихъ блуждающими, планетами.
Кл. Клянусь Богомъ ето справедливо. Въ жизни своей часто и самъ я замѣчалъ, что утренняя и вечерняя зарницы никогда не ходятъ по одному путю, но перемѣняютъ его; солнце и луна также, какъ извѣстно всѣмъ.
Аѳ. Итакъ я говорю, что наши граждане и юноши по крайней мѣрѣ столько должны знать о Богахъ и небесныхъ тѣлахъ, чтобъ не изрѣкать на нихъ хуленій, но благословлять ихъ безпрестанно въ жертвоприношеніяхъ и благоговѣйныхъ молитвахъ.
Кл. Мнѣніе твое справедливо, если только можно научиться тому, о чемъ ты говоришь. Пусть мы теперь не справедливо думаемъ о Богахъ; но если можно научиться говорить о нихъ правильно: то я первой признаю сію науку необходимою. Постарайся доказать, что ето возможно, и мы научимся и послѣдуемъ тебѣ.
Аѳ. Съ одной стороны нелегко научиться тому, о чемъ я говорю; съ другой не совсѣмъ и трудно. Вотъ доказательство: я самъ недавно пріобрѣлъ сіе познаніе и теперь въ непродолжительномъ времени могу сообщить вамъ все, что знаю. Еслибъ ето было трудно, то я, такой старецъ, не могъ бы изъяснить сего вамъ старцамъ же.
Кл. Ето истинно. Но чтожъ ето за наука, которую ты называешь чудною, полезною для юношества и которой мы не знаемъ? Постарайся сказать о ней яснѣе.
Аѳ. Постараюсь, сколько могу. Не справедливо мнѣніе о солнцѣ, лунѣ и прочихъ свѣтилахъ, будто онѣ суть блуждающія. Напротивъ каждое свѣтило имѣетъ свой извѣстный путь и по нему круговращается. Только по видимому кажется, будто онѣ имѣютъ многіе пути. Также не справедливо мы почитаемъ быстрѣйшее изъ нихъ самымъ медленнымъ и медленное быстрѣйшимъ. Предположивъ, что ето бываетъ такъ, какъ я говорю, а мы думаемъ иначе, представимъ, что мы на Олимпійскихъ играхъ впали въ подобное заблужденіе въ отношеніи къ конямъ и мужамъ, въ бѣгствѣ состязующимся, быстрѣйшаго изъ нихъ называемъ медленнымъ, а медленнаго быстрѣйшимъ, и въ похвалахъ своихъ побѣжденнаго воспѣваемъ какъ побѣдителя; такія похвалы безъ сомнѣнія несправедливы и непріятны рыстателямъ; и если несправедливыя похвалы простымъ смертнымъ смѣшны: то что должны быть тѣ, кои мы въ грубомъ заблужденіи воздаемъ Богамъ?
Кл. Тутъ уже не до смѣха.
Аѳ. По крайней мѣрѣ не любезны Богамъ похвалы противныя истинѣ.
Кл. Весьма справедливо, если ето такъ.
Аѳ. Но если мы докажемъ, что онѣ таковы, то должно учиться познавать свое заблужденіе. А если не докажемъ, то оставимъ сію науку. Согласны ли вы на сіе?
Кл. Очень согласны.
Аѳ. Законы о ученіи и воспитаніи юношества мы можемъ назвать конченными. Еще надлежитъ составить себѣ идею о ловлѣ и другихъ подобныхъ упражненіяхъ. Ибо законодатель недовольно сдѣлаетъ, если только положитъ законъ. Кромѣ закона есть нѣчто среднее между имъ и наставленіемъ. Мы часто видѣли сію необходимость, особенно въ воспитаніи перваго младенчества; здѣсь не можно предписывать закона, и весьма неосновательно было бы принимать за положительный законъ то, что мы сказали о семъ предметѣ. Предположивъ однакожъ, что законодатель учреждаетъ свое государство по сему образцу, которой мы начертали, мы воздадимъ еще несовершенную похвалу мужу отличному въ добродѣтели, если назовемъ его только исполнителемъ законовъ и всего, что они предписываютъ; тотъ совершеннѣе, кто ведетъ жизнь непорочную и сообразуется съ намѣреніемъ законодателя не только въ томъ, что онъ предписываетъ, но и въ томъ, что совѣтуетъ. Вотъ истинная похвала доброму гражданину. Законодатель долженъ не только писать законы, но присоединять къ нимъ и то, что по мнѣнію его достойно похвалы или порицанія. Его совѣты не менѣе важны, какъ и самые законы. Настоящій предметъ можетъ послужить сему доказательствомъ. Ловля, охота уже въ одномъ своемъ названіи имѣютъ обширное значеніе: ибо есть разныя ловли водяныхъ животныхъ, птицъ, земноводныхъ и не только звѣрей, но и людей, разумѣется на войнѣ, или посредствомъ дружества и благосклонности. Иная ловля похвальна, другая не похвальна. Грабежи, разбои, нападенія войска на войско суть также ловли; законодатель, полагая законы для ловли, не можетъ не обнять всѣхъ родовъ ея; съ другой стороны также не можетъ привесть всего въ порядокъ, и принять всѣ мѣры предосторожности и наказанія. Что же ему дѣлать? Онъ долженъ хвалить или порицать охоту, разсматривая ее, какъ упражненіе и привычку юношества къ трудолюбію. Юноша будетъ внимать и повиноваться, и не увлечется ни удовольствіемъ, ни малодушіемъ къ преслушанію. Онъ болѣе уважитъ слово одобренія, и скорѣе исполнитъ умѣряемое ласкою повелѣніе, нежели угрозы наказанія и строгость закона. Къ сему прибавимъ похвалу и порицаніе приличныя всякому роду ловли; похвалимъ тотъ родъ, которой можетъ содѣлать юношей мужественнѣйшими, и охулимъ тотъ, которой производитъ противное дѣйствіе.
Умоляя скажемъ юношамъ: друзья, да не возобладаетъ вами желаніе, и охота къ морской ловлѣ удою, ни вообще къ ловлѣ водяныхъ животныхъ, которую посредствомъ сѣтей равно производятъ и спящіе и бодрствующіе. Да не вкрадется въ васъ желаніе къ похищенію людей на морѣ и къ разбою, и да не додѣлаетъ васъ людьми беззаконными, хищниками. Да будетъ чужда васъ самая отдаленная мысль о татьбѣ въ своей странѣ, въ своемъ отечествѣ; да не придетъ на умъ кому либо изъ васъ пріятная, но недостойная свободнаго человѣка, охота къ ловлѣ птицъ. Нашимъ юношамъ остается только ловля земноводныхъ животныхъ; но та ловля, въ которой можно спать, называемая ночною, принадлежитъ лѣнивымъ и недостойна похвалы; тоже скажемъ и о той, въ которой безъ великаго труда укрощаютъ звѣря сѣтями и тѣнетами, а не силою крѣпкихъ мышцъ. Остается одна лучшая травля четвероногихъ, на коняхъ, псами и собственною силою, когда, настигая ихъ посредствомъ быстрыхъ ногъ, ударами, бросаніемъ и ловя собственными руками, упражняемъ божественное мужество. Сказанное пусть служитъ похвалою и порицаніемъ охотѣ. Законъ же таковъ:
Никто да невоспрещаетъ симъ священныхъ ловцамъ ловить, гдѣ бы они ни захотѣли. Ночнымъ же ловцамъ дѣйствующимъ или псами или сѣтями нигдѣ, никогда ловить не позволяется. Птицеловъ можетъ ловить въ степи и на горахъ; но да не дерзаетъ приближаться къ мѣстамъ воздѣланнымъ, священнымъ. Рыболову во всѣхъ мѣстахъ, кромѣ священныхъ озеръ, рѣкъ и заливовъ, ловить позволяется, не употребляя впрочемъ никакихъ вредныхъ средствъ. Теперь остается сказать, что законы объ игрѣ кончены.
Кл. Хорошо.