Есть два рода внѣсоціальныхъ причинъ, которымъ a priori можно приписать вліяніе на количество самоубійствъ: психо-органическое предрасположеніе и природа окружающей физической среды. Въ индивидуальномъ строеніи людей или, во всякомъ случаѣ, въ строеніи значительнаго класса человѣческихъ индивидовъ можетъ существовать склонность различной силы, въ зависимости отъ данной страны,—склонность, которая непосредственно влечетъ человѣка къ самоубійству; съ другой стороны, климатъ, температура и т. д. могли бы, въ силу того воздѣйствія, которое они производятъ на организмъ человѣка, приводить косвенно къ тѣмъ же результатамъ. Гипотеза эта, во всякомъ случаѣ, не можетъ быть отвергнута безъ предварительнаго обсужденія. Мы послѣдовательно разсмотримъ эти два рода факторовъ и постараемся узнать, имѣютъ-ли они на самомъ дѣлѣ какое-нибудь значеніе для изучаемаго нами явленія и если—да, то—каково оно.
Существуютъ болѣзни, общій годовой процентъ которыхъ, обыкновенно, относительно постояненъ для даннаго общества; и въ то же время онъ значительно колеблется у различныхъ народовъ. Таково—сумасшествіе. Если бы были какія-нибудь точныя данныя, на основаніи которыхъ въ каждой добровольной смерти можно было видѣть проявленіе сумасшествія, то поставленная нами проблема была бы разрѣшена и самоубійство было бы тогда ничѣмъ инымъ, какъ индивидуальною болѣзнью[2].
Этотъ тезисъ поддерживается значительнымъ числомъ психіатровъ. Такъ, напримѣръ, Esquirol говоритъ: „Въ самоубійствѣ проявляются всѣ черты сумасшествія („Maladies mentales“ т. I, стр. 639). Только въ состояніи безумія человѣкъ способенъ покушаться на свою жизнь, и всѣ самоубійцы—душевно-больные люди“. (Ibid. т. I, стр. 665). Исходя изъ этого принципа, онъ пришелъ къ тому заключенію, что, будучи непроизвольнымъ фактомъ, самоубійство не должно быть преслѣдуемо закономъ.
Falret („Du suicide“ стр. 137) и Moreau de Tours высказываютъ почти одинаковое съ нимъ мнѣніе по этому вопросу. Правда, послѣдній въ томъ же мѣстѣ своей книги, гдѣ онъ излагаетъ раздѣляемую имъ доктрину, дѣлаетъ замѣчаніе, котораго одного достаточно для того, чтобы вызвать сомнѣніе въ справедливости этой доктрины. „Должно ли самоубійство“, говоритъ онъ, „разсматриваться во всѣхъ случаяхъ, какъ результатъ сумасшествія? Не желая рѣшать здѣсь этого труднаго вопроса, скажемъ, что въ общемъ, чѣмъ глубже удается изучить сумасшествіе, чѣмъ больше накопляется по этому вопросу опыта, чѣмъ больше, наконецъ, дѣлается наблюденій надъ сумасшедшими, тѣмъ сильнѣе подсказываетъ намъ инстинктъ, что это мнѣніе вполнѣ правильно“, (Annales médico-psych. т. VII, стр. 287). Въ 1845 г. докторъ Бурденъ въ своей брошюрѣ, появленіе которой произвело большую сенсацію въ медицинскомъ мірѣ, еще съ большею убѣжденностью настаивалъ на этомъ предположеніи.
Эту теорію можно защищать двояко: можно утверждать съ одной стороны, что самоубійство само есть болѣзнь sui generis, что оно представляетъ собою особый видъ сумасшествія, или же, не выдѣляя его въ качествѣ особаго вида, усматривать въ немъ просто эпизодическое явленіе того или иного вида сумасшествія, явленіе, не встрѣчающееся у людей со здоровымъ разсудкомъ. Первый тезисъ защищаетъ Bourdin. Esquirol, наоборотъ, является наиболѣе авторитетнымъ представителемъ второго мнѣнія. „Судя по имѣющемуся въ нашемъ распоряженіи матеріалу“, говоритъ онъ[3], „можно заключить, что самоубійство представляетъ собою явленіе, зависящее отъ громаднаго количества различныхъ причинъ, что проявляется оно въ самыхъ разнообразныхъ формахъ и что это явленіе не знаменуетъ собой никакой опредѣленной болѣзни. Для того, чтобы сдѣлать изъ самоубійства болѣзнь sui generis, прибѣгаютъ къ общимъ выводамъ, опровергаемымъ опытомъ“.
Изъ упомянутыхъ двухъ способовъ объясненія самоубійства путемъ сумасшествія второй менѣе убѣдителенъ и солиденъ въ силу того принципа, что не можетъ быть отрицательныхъ опытовъ. На самомъ дѣлѣ, невозможно составить полный списокъ всѣхъ случаевъ самоубійства и показать въ каждомъ изъ нихъ вліяніе сумасшествія. Можно говорить только объ отдѣльныхъ частныхъ случаяхъ, которые, несмотря на свою многочисленность, не могутъ служить основаніемъ для научнаго обобщенія; если обратные примѣры не приводятся, то они все-же остаются возможными. Между тѣмъ, доказательство другого положенія, если бы его вообще можно было построить, дало бы самые убѣдительные результаты. Если бы удалось доказать, что самоубійство есть специфическое сумасшествіе, имѣющее свои отличительныя, характерныя черты и свое ясно выраженное развитіе, вопросъ былъ бы рѣшенъ въ томъ смыслѣ, что всякій самоубійца есть сумасшедшій. Но существуетъ-ли самоубійство-помѣшательство?
Склонность къ самоубійству, по природѣ своей специфическая и вполнѣ опредѣленная, если и является разновидностью сумасшествія, то во всякомъ случаѣ можетъ быть только сумасшествіемъ частичнымъ и ограничивающимся однимъ проявленіемъ. Для того чтобы она могла характеризировать собою особый видъ помѣшательства, надо, чтобы послѣднее было направлено именно на одинъ этотъ поступокъ, потому что, если ихъ будетъ много—то не будетъ никакого разумнаго основанія брать для опредѣленія помѣшательства данный, а не какой-либо другой фактъ. По традиціонной терминологіи, подобное частичное сумасшествіе называется мономаніей. Мономанъ—это душевно-больной, сознаніе котораго абсолютно ясно, кромѣ одного пункта; пораженіе его интеллекта строго локализировано. Такъ, напримѣръ, въ извѣстные моменты его охватываетъ безразсудная и нелѣпая страсть воровать, пить или оскорблять окружающихъ; но всѣ его остальные поступки и мысли вполнѣ нормальны и координированы. Если существуетъ помѣшательство-самоубійство, то оно не можетъ быть ничѣмъ инымъ, какъ мономаніей, и такъ его чаще всего и квалифицируютъ[4].
Съ другой стороны, говорятъ, что, если допустить существованіе особой болѣзни, называемой мономаніей, то въ нее легко можно включить и самоубійство; все характерное для этого вида душевныхъ болѣзней, согласно данному нами опредѣленію, заключается въ томъ, что онѣ не вносятъ существеннаго разстройства въ интеллектъ человѣка. Основаніе умственной жизни одно и то же и у мономана, и у человѣка душевно здороваго; только у перваго опредѣленное психическое состояніе, какъ патологическое, очень рельефно отдѣляется отъ этого основного фона. Мономанія—это просто преувеличенная страсть среди ряда различныхъ склонностей, ложная идея въ рядѣ представленій, но идея такой силы, что она овладѣваетъ умомъ человѣка и всецѣло порабощаетъ его. Напримѣръ, чувство честолюбія изъ нормальнаго становится болѣзненнымъ и превращается въ манію величія, разъ оно принимаетъ такіе размѣры, что всѣ остальныя мозговыя функціи какъ бы парализуются имъ. Достаточно одного рѣзкаго движенія чувства для того, чтобы умственное равновѣсіе поколебалось и мономанія проявила себя. Итакъ, можно думать, что самоубійство совершается подъ вліяніемъ какой-нибудь ненормальной страсти, причемъ она либо разрѣшается однимъ ударомъ, либо, наоборотъ, идея самоубійства назрѣваетъ постепенно. Можно даже утверждать, и это будетъ повидимому убѣдительно, что всегда необходима какая-нибудь сила подобнаго рода, чтобы нейтрализировать основной инстинктъ самосохраненія. Съ другой стороны, множество самоубійцъ, внѣ того особаго акта, которымъ они прерываютъ теченіе своей жизни, ничѣмъ не отличаются отъ другихъ людей; слѣдовательно, нѣтъ никакого повода для того, чтобы приписывать имъ общее безуміе. Намъ понятно теперь, почему подъ этикетомъ мономаніи самоубійство нашло себѣ мѣсто въ рядахъ сумасшествія.
Но существуетъ-ли мономанія? Долгое время существованіе ея не подвергалось сомнѣнію; психіатры единодушно принимали теорію „частичнаго сумасшествія“. Ее не только считали доказанной различными клиническими наблюденіями, но даже находили для нея подтвержденіе въ данныхъ психологіи. Въ то время утверждалось, что человѣческій умъ состоитъ изъ различныхъ свойствъ и разрозненныхъ силъ, которыя дѣйствуютъ по большей части вмѣстѣ, но способны дѣйствовать и порознь; поэтому вполнѣ естественно, что онѣ могутъ каждая въ отдѣльности быть захвачены болѣзнью. Если человѣкъ можетъ проявлять разумъ отдѣльно отъ воли и чувствительность отдѣльно отъ разума, то почему же не могутъ тогда существовать болѣзни разума или воли безъ того, чтобы была задѣта чувствительность и vice versa? Примѣняя тотъ же принципъ по отношенію къ болѣе спеціальнымъ формамъ этихъ душевныхъ способностей, можно придти къ заключенію, что можетъ быть поражена исключительно только одна какая-нибудь склонность точно такъ же, какъ и отдѣльная идея, или отдѣльный актъ.
Въ данный моментъ это мнѣніе всюду отвергнуто. Безъ сомнѣнія, нельзя доказать прямо путемъ наблюденія отсутствіе мономаній; но вполнѣ установлено, что нельзя привести ни одного безспорнаго случая ихъ. Никогда клиническому опыту не удавалось доказать болѣзненной склонности разума въ состояніи полной изоляціи; всякій разъ, какъ какая-нибудь одна способность души затронута болѣзнью, другія поражены одновременно съ нею, и если сторонники мономаніи не замѣтили существованія этой общей болѣзненности, то это обстоятельство свидѣтельствуетъ только о неправильности ихъ наблюденія. „Возьмемъ, напримѣръ“, говоритъ Falret[5] „сумасшедшаго, занятаго религіозными идеями, котораго отнесли бы, конечно, къ разряду религіозныхъ мономановъ. Онъ считаетъ себя вдохновленнымъ свыше, посланнымъ Богомъ на землю, несущимъ новое религіозное откровеніе. Это совершенно безумная мысль, скажете вы, но внѣ области религіозныхъ идей онъ разсуждаетъ подобно всѣмъ остальнымъ людямъ. Побесѣдуйте съ нимъ болѣе внимательно и вы тотчасъ же замѣтите въ немъ другія болѣзненныя идеи, параллельныя религіознымъ: вы найдете у него манію величія; онъ будетъ смотрѣть на себя, какъ на творца новой религіи, реформатора всего общества, можетъ быть, онъ будетъ считать себя предназначеннымъ и для еще болѣе высокой судьбы… Допустимъ, что, поискавъ у такого больного признаковъ маніи величія, вы бы не нашли ихъ, но тогда бы вы констатировали у него идею самоуниженія или патологическій страхъ. Поглощенный религіозными идеями больной будетъ считать себя вполнѣ потеряннымъ, обреченнымъ на погибель человѣкомъ и т. д.“. Конечно, всѣ эти болѣзненныя явленія не встрѣчаются одновременно у одного и того же человѣка, но ихъ часто можно встрѣтить вмѣстѣ, или же, если они не проявляются всѣ въ одинъ и тотъ же моментъ болѣзни, то слѣдуютъ другъ за другомъ, совпадая съ болѣе или менѣе близкими ея фазисами. Наконецъ, независимо отъ этихъ проявленій частнаго характера, у мнимыхъ мономановъ наблюдается особое общее состояніе всей психической жизни, составляющее основаніе болѣзни, а всѣ безумныя идеи являются только его наружнымъ и временнымъ выраженіемъ; состояніе это заключается въ чрезмѣрной возбужденности или въ крайнемъ упадкѣ духа, или же въ общемъ извращеніи. Въ такихъ случаяхъ, главнымъ образомъ, наблюдается нарушеніе равновѣсія и координаціи мыслей, такъ-же какъ и движеній. Больной разсуждаетъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ въ цѣпи его мыслей бываютъ пробѣлы; онъ ведетъ себя, не дѣлая абсурдныхъ выходокъ, но въ поведеніи его нѣтъ послѣдовательности. Итакъ, будетъ не вполнѣ правильнымъ сказать, что это—человѣкъ частично сумасшедшій, потому что, какъ только безуміе проникаетъ въ сознаніе человѣка, то овладѣваетъ имъ цѣликомъ.
Помимо того, основаніе, на которомъ покоится вышеуказанная гипотеза мономаніи, находится въ полномъ противорѣчіи съ дѣйствительными данными науки. Старинная психологическая теорія не находитъ больше защитниковъ. Въ различныхъ видахъ сознательной дѣятельности теперь уже больше не видятъ разрозненныхъ силъ, которыя соединяются и находятъ свое единство только въ какой-нибудь метафизической субстанціи, а видятъ въ нихъ связныя функціи этой дѣятельности; поэтому невозможно, чтобы одна изъ нихъ была повреждена безъ того, чтобы это поврежденіе не отозвалось на всѣхъ остальныхъ. Поврежденіе это отзывается на мозговой жизни человѣка глубже, чѣмъ на всемъ его организмѣ, потому что психическія функціи имѣютъ слишкомъ общіе органы для того, чтобы они могли быть затронуты каждый въ отдѣльности. Распредѣленіе ихъ между различными областями головного мозга не имѣетъ въ себѣ ничего прочно установленнаго; это доказывается тою легкостью, съ которою различныя части мозга могутъ замѣщать другъ друга въ случаѣ, если которая-нибудь изъ нихъ окажется неспособной исполнять свою задачу. Сплетеніе ихъ слишкомъ сложно для того, чтобы сумасшествіе могло коснуться однихъ безнаказанно для другихъ. Еще болѣе очевидно, что безуміе не можетъ коснуться одной какой-нибудь мысли или чувства безъ того, чтобы вся психическая жизнь въ корнѣ своемъ не была имъ затронута. Представленія и наклонности человѣка не имѣютъ своего самостоятельнаго существованія; они не составляютъ также и маленькихъ субстанцій, духовныхъ атомовъ, которые, сцѣпляясь, образовали бы умъ человѣка. Они служатъ только для внѣшняго выраженія общаго состоянія сознательныхъ центровъ, они истекаютъ изъ нихъ и являются ихъ выразителями; поэтому они не могутъ принимать болѣзненнаго характера безъ того, чтобы общее состояніе не было само по себѣ повреждено.
Но если умственныя поврежденія не могутъ локализироваться, то и не можетъ быть мономаніи въ собственномъ смыслѣ этого слова. Поврежденія, повидимому, мѣстнаго происхожденія, носящія въ зависимости отъ этого то или иное названіе, всегда являются результатомъ болѣе обширной пертурбаціи; они, на самомъ дѣлѣ, не самостоятельныя болѣзни, а частичныя и второстепенныя проявленія болѣе общихъ болѣзней. Если не существуетъ мономаніи вообще, то не существуетъ мономаніи самоубійства, а, поэтому, самоубійство не можетъ быть опредѣленнымъ видомъ сумасшествія.
Остается предположеніе, что самоубійство есть извѣстный моментъ сумасшествія; если оно само по себѣ не есть особый видъ сумасшествія, то нѣтъ такой формы душевныхъ болѣзней, въ которой оно не могло бы проявиться; оно становится въ такомъ случаѣ эпизодическимъ болѣзненнымъ припадкомъ, но довольно часто встрѣчающимся. Можно-ли изъ этихъ повторяющихся случаевъ вывести заключеніе, что самоубійство немыслимо въ здоровомъ состояніи и что оно есть извѣстный признакъ психическаго заболѣванія?
Такое заключеніе было бы очень поспѣшнымъ, такъ какъ среди поступковъ психически больныхъ людей есть такіе, которые имъ только свойственны и которые могутъ считаться для нихъ характерными; но есть и такіе, которые, наоборотъ, у нихъ одинаковы съ здоровыми людьми, хотя у сумасшедшихъ они и получаютъ особую окраску. Разсуждая a priori, нѣтъ никакихъ данныхъ для того, чтобы помѣщать самоубійство въ первую изъ этихъ категорій. Конечно, психіатры утверждаютъ, что большинство самоубійцъ, которыхъ они наблюдали, являли всѣ признаки умственнаго разстройства, но этого показанія недостаточно для разрѣшенія вопроса. Подобныя наблюденія слишкомъ поверхностны, тѣмъ болѣе, что изъ такого совершенно спеціальнаго опыта нельзя вывести никакого общаго закона. Самоубійцы, наблюдаемые психіатрами, были, конечно, душевно-больными людьми, но они не могутъ служить безспорнымъ доказательствомъ приводимой здѣсь гипотезы, особенно при наличности большого числа самоубійцъ, которыхъ эти психіатры не наблюдали, и особенно принимая во вниманіе численный перевѣсъ послѣднихъ.
Единственный правильный методъ состоитъ въ томъ, чтобы классифицировать самоубійства, совершенныя умалишенными согласно ихъ существеннымъ особенностямъ, и, такимъ образомъ, установить главные типы самоубійствъ въ состояніи психическаго разстройства и произвести точное изысканіе, дѣйствительно ли всѣ случаи добровольной смерти подходятъ подъ эту рубрику. Иначе говоря, для того, чтобы узнать, есть ли самоубійство актъ, исключительно присущій сумасшедшимъ, надо опредѣлить тѣ формы, которыя оно принимаетъ при умственномъ разстройствѣ, и рѣшить потомъ вопросъ, ему ли одному оно свойственно. Спеціалистами по этому вопросу сдѣлано очень мало въ отношеніи классификаціи самоубійствъ сумасшедшихъ, но, тѣмъ не менѣе, можно считать, что слѣдующіе четыре типа содержатъ наиболѣе яркіе виды. Основныя черты этой классификаціи мы заимствуемъ у Jousset и Moreau de Tours (ст. „Suicide“ изъ „Dictionnaire de médicine et de chirurgie pratique“).
I. Маніакальное самоубійство. Этотъ видъ самоубійства присущъ людямъ, страдающимъ галлюцинаціями или бредовыми идеями. Больной убиваетъ себя для того, чтобы избѣгнуть воображаемой опасности или позора, или же дѣйствуетъ, какъ бы повинуясь таинственному приказанію, полученному имъ свыше[6] и т. д. Но мотивы и формы развитія этого вида самоубійства отражаютъ на себѣ общій характеръ той болѣзни, отъ которой они проистекаютъ, т. е. той или иной маніи. Отличительною чертою этого душевнаго заболѣванія является чрезвычайная общая подвижность. Самыя разнообразныя и противорѣчивыя чувства и мысли смѣняютъ одна другую въ мозгу маніака съ необыкновенной быстротой. Послѣдній находится поэтому какъ бы въ постоянномъ вихрѣ чередующихся настроеній. Едва успѣетъ фиксироваться одна полоса сознанія, какъ она уже заслоняется другою; то же можно сказать и о причинахъ, вызывающихъ самоубійства маніаковъ; онѣ рождаются и исчезаютъ, превращаясь изъ однѣхъ въ другія съ изумительною быстротой. Внезапно появляется галлюцинація или бредовое состояніе, которыя побуждаютъ маніака лишить себя жизни; они влекутъ за собою попытку самоубійства. Черезъ нѣсколько мгновеній положеніе вещей измѣняется, и, если попытка оканчивается неудачей, то, по крайней мѣрѣ, въ данный моментъ маніакъ ея не возобновляетъ, а если и возвращается къ ней позднѣе, то въ силу какого-нибудь другого мотива. Самое незначительное событіе можетъ привести къ самымъ внезапнымъ метаморфозамъ. Одинъ подобный больной, желая покончить съ собою, бросился въ рѣку, большую часть года не особенно глубокую. Онъ принужденъ былъ искать достаточно глубокаго мѣста для того, чтобы утопиться, пока его не замѣтилъ таможенный солдатъ. Угадавъ его намѣреніе, онъ прицѣлился и пригрозилъ ему, что будетъ стрѣлять, если тотъ не выйдетъ изъ воды. Тотчасъ же нашъ больной вылѣзаетъ изъ воды, идетъ домой и уже не думаетъ болѣе о самоубійствѣ (Bourdin. Op. cit. стр. 43).
II. Самоубійство меланхоликовъ. Этотъ видъ самоубійства встрѣчается у людей, находящихся въ состояніи высшаго упадка духа, глубочайшей скорби; въ такомъ состояніи человѣкъ не можетъ вполнѣ здраво опредѣлить свои отношенія къ окружающимъ его лицамъ и предметамъ. Его не привлекаютъ никакія удовольствія, все рисуется ему въ черномъ свѣтѣ, жизнь представляется утомительной и безрадостной. Въ виду того, что такое состояніе не прекращается ни на минуту, у больного начинаетъ просыпаться неотступная мысль о самоубійствѣ; мысль эта крѣпко фиксируется въ его мозгу, и опредѣляющіе ее общіе мотивы остаются неизвѣстными. Одна молодая дѣвушка, дочь вполнѣ здоровыхъ родителей, проведшая дѣтство въ деревнѣ, должна была лѣтъ 14 уѣхать въ городъ для того, чтобы продолжать свое образованіе. Съ этого момента ее охватываетъ невыразимая тоска; она начинаетъ стремиться къ одиночеству, и скоро въ ней просыпается ничѣмъ непобѣдимое желаніе умереть. „Цѣлыми часами она сидитъ неподвижно съ опущенными глазами, сгорбившись, въ позѣ и настроеніи человѣка, предчувствующаго что-то зловѣщее; у нея созрѣваетъ твердое рѣшеніе утопиться, и она ищетъ для этого наиболѣе уединеннаго мѣста съ тѣмъ, чтобы никто не могъ спасти ее“[7]. Тѣмъ не менѣе, прекрасно сознавая, что ея поступокъ будетъ преступленіемъ, она на нѣкоторое время откладываетъ его выполненіе. Черезъ годъ мысль о самоубійствѣ съ бо̀льшею силой охватываетъ ее, и она на протяженіи небольшого количества времени дѣлаетъ нѣсколько неудачныхъ попытокъ покончить съ собой.
Часто на фонѣ общаго отчаянія появляются галлюцинаціи и бредовыя идеи, непосредственно влекущія больного къ самоубійству, но въ нихъ нѣтъ той подвижности, которая замѣчается у только что разсмотрѣннаго нами типа маніаковъ. Напротивъ, идеи эти вполнѣ опредѣленны и неподвижны, какъ и общее состояніе духа, изъ котораго онѣ проистекаютъ. Боязнь, мучающая больного, упреки, которые онъ себѣ дѣлаетъ, несчастія, которыя онъ себѣ рисуетъ, всегда одни и тѣ же. Если этотъ видъ самоубійства опредѣляется воображаемыми причинами, какъ и въ предыдущемъ случаѣ, то мысль о немъ отличается своимъ хроническимъ характеромъ и потому неотвязчиво стоитъ въ мозгу человѣка. Больные, принадлежащіе къ этой категоріи, спокойно обдумываютъ всѣ детали своего плана; въ достиженіи своей цѣли они проявляютъ даже невѣроятное постоянство и иногда удивительную хитрость. Постоянная неустойчивость мысли маніака очень мало похожа на эту послѣдовательность меланхолика. У одного можно наблюдать только преходящія вспышки, не обусловленныя длительными причинами, у другого, напротивъ, постоянное настроеніе, тѣсно-связанное съ самымъ характеромъ больного.
III. Самоубійство одержимыхъ навязчивыми идеями. Въ этомъ состояніи самоубійство не обусловливается никакими мотивами, ни реальными, ни воображаемыми, а только навязчивой мыслью о смерти, которая безъ всякой видимой причины всесильно владѣетъ умомъ больного. Онъ одержимъ желаніемъ покончить съ собой, хотя онъ прекрасно знаетъ, что у него нѣтъ къ этому никакого разумнаго повода. Это инстинктивное желаніе не подчиняется никакимъ размышленіямъ и разсужденіямъ, подобно тѣмъ безудержнымъ потребностямъ воровать, убивать, поджигать, которыя раньше пытались истолковать, какъ особые виды мономаніи. Такъ какъ больной отдаетъ себѣ отчетъ въ нелѣпости своего желанія, то онъ пробуетъ въ началѣ бороться съ нимъ, но все время, пока воля противится этому стремленію, больной грустенъ, подавленъ, его грудь сжимаетъ тоска, которая съ каждымъ днемъ усиливается. Въ силу этой особенности, данному виду самоубійства даютъ иногда названіе „самоубійства отъ тоски“ (suicide anxieux). Это состояніе было превосходно описано однажды однимъ больнымъ психіатру Brierre de Boismont. „Я служу въ одной торговой фирмѣ и удовлетворительно исполняю возложенныя на меня обязанности, но дѣйствую все время, какъ автоматъ, и обращенныя ко мнѣ слова звучатъ въ моихъ ушахъ такъ, какъ если бы они раздавались въ пустомъ пространствѣ. Меня безконечно мучаетъ ни на минуту не покидающая меня мысль о самоубійствѣ. Цѣлый годъ я уже нахожусь въ такомъ состояніи; въ началѣ оно было выражено лишь неясно, а теперь, приблизительно въ теченіе двухъ мѣсяцевъ, оно не оставляетъ меня ни на минуту, хотя у меня нѣтъ никакого повода желать смерти. Физически я здоровъ, никто въ моей семьѣ не былъ подверженъ подобному душевному недугу, я не потерпѣлъ никакихъ потерь, жалованья моего вполнѣ достаточно для того, чтобы доставлять себѣ свойственныя моему возрасту развлеченія“[8]. Но едва больной прекратилъ борьбу съ самимъ собою и рѣшилъ убить себя, тревога его кончилась и къ нему вернулось спокойствіе. Если попытка самоубійства оканчивается неудачей, то этого оказывается достаточно для того, чтобы больной на время успокоился; можно сказать, что у него проходитъ самое желаніе лишить себя жизни.
IV. Автоматическое или импульсивное самоубійство. Этотъ видъ самоубійства такъ же мало мотивированъ, какъ и предыдущій; ни въ дѣйствительности, ни въ воображеніи больного для него нѣтъ никакого основанія. Разница между нимъ и предыдущимъ видомъ заключается въ томъ, что вмѣсто того, чтобы быть результатомъ навязчивой идеи, которая болѣе или менѣе долгое время преслѣдуетъ больного и лишь постепенно овладѣваетъ его волей, этотъ видъ самоубійства проистекаетъ отъ внезапнаго и непобѣдимаго импульса. Мысль въ одно мгновеніе созрѣваетъ до конца и вызываетъ самоубійство, или, по крайней мѣрѣ, толкаетъ больного на рядъ предварительныхъ дѣйствій. Эта внезапность рѣшенія напоминаетъ намъ то, что мы раньше видѣли при той или иной маніи; но самоубійство маніакальное всегда имѣетъ, хотя и неразумное, но все-же основаніе. Здѣсь же, наоборотъ, мысль о самоубійствѣ зарождается внезапно и совершенно автоматически, безъ наличности какого-нибудь предварительнаго сознательнаго рѣшенія, ведетъ къ роковой развязкѣ. Видъ ножа, прогулка по краю пропасти и т. д. мгновенно порождаетъ мысль о самоубійствѣ, и выполненіе ея такъ стремительно, что больные часто совершенно не сознаютъ того, что произошло. „Человѣкъ“, говоритъ Brierre, „спокойно разговариваетъ съ друзьями; вдругъ онъ внезапно перескакиваетъ черезъ барьеръ и бросается въ воду. Его тотчасъ же вытаскиваютъ и спрашиваютъ о мотивахъ его поступка. Онъ отвѣчаетъ, что самъ не знаетъ о нихъ и что онъ дѣйствовалъ подъ вліяніемъ силы, управлявшей имъ помимо его воли“[9]. „Самое удивительное“, говоритъ другой больной, „что я совершенно не могу вспомнить, какимъ образомъ я взобрался на окно и какая мысль была у меня тогда въ головѣ; я совершенно не хотѣлъ убивать себя, по крайней мѣрѣ въ данный моментъ я не могу вспомнить, чтобы у меня было такое желаніе“[10].—При болѣе слабой степени болѣзни люди чувствуютъ приближеніе припадка, и имъ удается избѣгнуть непобѣдимаго очарованія орудія смерти, если они не оглядываясь бѣгутъ отъ него.
Въ общемъ, всѣ случаи самоубійства среди душевно-больныхъ или лишены всякаго мотива, или же опредѣляются совершенно вымышленными мотивами. Громадное количество добровольныхъ смертей не могутъ быть отнесены ни къ той, ни къ другой категоріи; большинство изъ нихъ имѣютъ мотивы, не лишенные реальнаго основанія; поэтому нельзя, не злоупотребляя словами, считать каждаго самоубійцу сумасшедшимъ. Изъ всѣхъ характеризованныхъ нами случаевъ самоубійства наиболѣе трудно, повидимому, отличить отъ самоубійствъ, наблюдаемыхъ среди здоровыхъ людей, самоубійство меланхоликовъ; очень часто вполнѣ нормальный человѣкъ, кончающій съ собою, находится въ крайне подавленномъ и угнетенномъ состояніи, какъ и человѣкъ, страдающій болѣзненною меланхоліей. Но все-же между ними всегда существуетъ основное различіе; состояніе духа перваго и вытекающій изъ этого состоянія поступокъ имѣютъ нѣкоторую объективную причину, тогда какъ у второго самоубійство не стоитъ ни въ какой связи съ внѣшними обстоятельствами. Въ общемъ, самоубійства психически ненормальныхъ людей отличаются отъ остальныхъ точно такъ же, какъ иллюзіи и галлюцинаціи отличаются отъ нормальныхъ воспріятій и какъ автоматическіе импульсы—отъ вполнѣ сознательныхъ поступковъ. Возможенъ, конечно, непрерывный переходъ отъ однихъ къ другимъ, но если бы это было достаточною причиною для того, чтобы отождествлять ихъ, то пришлось бы вообще устранить различіе между здоровьемъ и болѣзнью, ибо вторая—только видоизмѣненіе перваго. Если бы даже и удалось установить, что средніе люди никогда не лишаютъ себя жизни и что рѣшающіеся на самоубійство представляютъ собою нѣкоторую аномалію, то все-же это не давало бы намъ права смотрѣть на сумасшествіе, какъ на непремѣнное условіе самоубійства; сумасшедшій не есть просто человѣкъ, нѣсколько иначе думающій и поступающій, чѣмъ обыкновенная средняя масса, поэтому тѣсно связать самоубійство съ сумасшествіемъ можно только въ томъ случаѣ, если произвольно ограничить значеніе словъ. „Тотъ, кто, внимая только голосу благородства и великодушія, подвергаетъ себя завѣдомой опасности или же неминуемой смерти и добровольно жертвуетъ жизнью во имя закона, вѣры или спасенія своей родины, не можетъ называться самоубійцей“, восклицаетъ Esquirol[11] и приводитъ примѣры Деція, Асса и т. д. Falret[12] точно такъ-же отказывается считать самоубійцами Курція, Кодра и Аристодема; подобнымъ же образомъ Bourdin исключаетъ изъ понятія самоубійства всѣ случаи добровольной смерти, не только вызванные твердостью въ вѣрѣ или въ политическихъ убѣжденіяхъ, но даже экзальтаціей чувства. Но мы знаемъ, что природа побудительныхъ причинъ, непосредственно опредѣляющихъ собой самоубійство, такова, что онѣ не могутъ ни служить для него опредѣленіемъ, ни провести границу между самоубійствомъ и несамоубійствомъ. Всѣ случаи смерти, являющіеся результатомъ поступка самого пострадавшаго лица, дѣйствовавшаго съ полнымъ сознаніемъ этого результата, представляютъ, независимо отъ своей цѣли, слишкомъ существенное сходство для того, чтобы ихъ можно было распредѣлить по различнымъ родамъ; при самыхъ разнообразныхъ мотивахъ, они могутъ считаться только разновидностями одного и того же рода; кромѣ того, для того чтобы установить подобное различіе, нуженъ другой какой-нибудь критерій, а не преслѣдуемая жертвой цѣль, которая всегда болѣе или менѣе проблематична.
Такимъ образомъ, мы можемъ, по крайней мѣрѣ, установить группу самоубійствъ, въ которыхъ отсутствуетъ элементъ сумасшествія. Но если уже исключеніямъ открыть свободный входъ, то трудно бываетъ потомъ закрыть его, потому что между смертями, внушенными исключительнымъ великодушіемъ, и смертями, вызванными чувствами менѣе возвышенными, не существуетъ рѣзкой границы; переходъ отъ однихъ къ другимъ совершается безъ всякаго видимаго скачка. И если первые изъ этихъ случаевъ называть самоубійствомъ, то почему же не квалифицировать такимъ же образомъ и вторые. Итакъ, мы установили, что есть громадное количество случаевъ самоубійства, безъ всякой примѣси сумасшествія; ихъ можно распознавать по двоякому признаку: во-первыхъ, они вполнѣ обдуманны, во-вторыхъ, представленія, изъ которыхъ слагается мышленіе подобныхъ субъектовъ, не являются галлюцинаціями въ чистомъ видѣ. Изъ всего сказаннаго ясно, что этотъ, такъ часто поднимающійся и волнующій вопросъ, можетъ быть разрѣшенъ безъ вмѣшательства проблемы свободы. Для того, чтобы узнать, всѣ ли самоубійцы сумасшедшіе, мы не спрашивали себя, свободно-ли они дѣйствуютъ; мы основывали свое мнѣніе исключительно на эмпирическихъ признакахъ, которые представляютъ для нашего наблюденія различные виды добровольной смерти.
Самоубійство умалишенныхъ не обнимаетъ собою всѣхъ случаевъ; это только извѣстная разновидность и поэтому психопатическія состоянія, характеризующія психическое разстройство, не могутъ служить показателемъ наклонности къ самоубійству вообще. Но между душевною болѣзнью и полнымъ равновѣсіемъ интеллекта есть цѣлый рядъ промежуточныхъ ступеней: это—различнаго вида аномаліи, объединяющіяся обыкновенно подъ общимъ названіемъ неврастеніи. Мы должны теперь изслѣдовать, не играютъ ли онѣ значительной роли, при отсутствіи сумасшествія, въ генезисѣ того явленія, которое насъ интересуетъ. Этотъ вопросъ вытекаетъ изъ самого существованія самоубійства душевно-больныхъ людей. Въ самомъ дѣлѣ, если глубокаго извращенія нервной системы достаточно для того, чтобы въ полной мѣрѣ породить самоубійство, то меньшее потрясеніе должно оказать въ болѣе слабой степени вполнѣ однородное вліяніе. Неврастенія представляетъ собою родъ зачаточнаго сумасшествія и, поэтому, въ отдѣльныхъ случаяхъ она должна имѣть одинаковыя съ нимъ послѣдствія. Неврастенія имѣетъ гораздо болѣе широкое распространеніе, чѣмъ душевныя болѣзни, и число жертвъ ея неуклонно возрастаетъ; поэтому вполнѣ возможно, что общая сумма аномалій, извѣстныхъ подъ именемъ неврастеніи, является однимъ изъ факторовъ, отъ которыхъ зависитъ процентъ самоубійствъ.
Вполнѣ понятно, конечно, что неврастенія предрасполагаетъ къ самоубійству, такъ какъ неврастеники, по своему темпераменту, какъ бы предназначены къ страданію. Извѣстно, что страданіе, въ общемъ, вытекаетъ изъ чрезмѣрнаго потрясенія нервной системы; слишкомъ сильная нервная волна бываетъ чаще всего очень болѣзненной. Но это максимальное напряженіе нервной системы, за предѣломъ котораго начинается страданіе, измѣняется, въ зависимости отъ индивида; предѣлъ этотъ выше у людей съ болѣе крѣпкими нервами и ниже—у людей слабыхъ; такимъ образомъ у послѣднихъ полоса страданія начинается скорѣе, чѣмъ у первыхъ. Каждое получаемое впечатлѣніе даетъ неврастенику поводъ къ дурному расположенію духа; каждое движеніе вызываетъ усталость, нервы его, какъ и поверхность кожи, раздражаются при малѣйшемъ прикосновеніи. Всѣ отправленія физическихъ функцій, совершающіяся обыкновенно у здоровыхъ людей совершенно спокойно, являются для него, по большей части, источникомъ болѣзненныхъ ощущеній. Правда, что въ противовѣсъ этому, полоса наслажденій начинается у такихъ индивидовъ также гораздо ниже, потому что чрезмѣрная чувствительность ослабѣвшей нервной системы дѣлаетъ ее воспріимчивой къ такому возбужденію, которое ничѣмъ не отозвалось бы на нормальномъ организмѣ. Незначительное событіе можетъ явиться для подобнаго субъекта источникомъ безграничнаго удовольствія. Итакъ, повидимому, то, что неврастеникъ теряетъ въ одномъ отношеніи, онъ возмѣщаетъ въ другомъ, и, благодаря этой компенсаціи, не менѣе приспособленъ для всякой борьбы, чѣмъ всѣ прочіе люди. На самомъ же дѣлѣ, это совершенно не такъ, и слабость неврастеника постоянно сказывается въ жизни, такъ какъ обычныя впечатлѣнія и ощущенія, многократно повторяющіяся въ жизни средняго человѣка, всегда обладаютъ достаточной силой. Поэтому у неврастеника жизнь никогда не бываетъ уравновѣшенной. Конечно, если ему удается уйти изъ этой жизни, создать себѣ обстановку, куда внѣшній шумъ долеталъ бы только издалека, то онъ тѣмъ самымъ достигаетъ менѣе мучительнаго для себя существованія. Именно поэтому, мы часто видимъ, какъ такіе люди покидаютъ свѣтъ, доставляющій имъ такъ много страданія, и ищутъ уединенія. Но если такой человѣкъ долженъ, въ силу сложившихся обстоятельствъ, жить среди общества и не можетъ сохранить отъ наносимыхъ имъ ударовъ свою болѣзненно-чувствительную натуру,—то онъ испытываетъ гораздо больше горя, чѣмъ радости. Подобные организмы представляютъ собою прекрасную почву для мыслей о самоубійствѣ.
Это не единственная причина къ тому, что жизнь неврастеника складывается для него такъ тяжело. Въ силу чрезвычайной чувствительности нервной системы, мысли и чувства его постоянно находятся въ полной неуравновѣшенности; каждое самое легкое впечатлѣніе находитъ въ его душѣ ненормально сильный отзвукъ; его духовный міръ ежеминутно потрясается до самихъ своихъ глубинъ, и, подъ вліяніемъ этихъ не прекращающихся внѣшнихъ толчковъ, умъ его не можетъ найти себѣ точки опоры и находится въ непрерывномъ процессѣ преобразованія. Но психика можетъ укрѣпиться лишь въ томъ случаѣ, если пережитой опытъ производитъ на нее прочное впечатлѣніе, а не разсѣивается и не уничтожается постоянными рѣзкими переворотами. Жизнь въ устойчивой и постоянной средѣ возможна только въ томъ случаѣ, если отправленія живого существа въ такой же степени постоянны и устойчивы. Ибо жить—это значитъ реагировать на всѣ внѣшнія событія, приспособиться къ нимъ извѣстнымъ образомъ, а такая гармонія отношеній можетъ быть только дѣломъ времени и привычки; достигнуть ея можно только ощупью черезъ цѣлый рядъ поколѣній; она должна въ извѣстной своей части сдѣлаться наслѣдственной, и весь этотъ накопленный опытъ не можетъ быть повторенъ сызнова въ любой моментъ, когда надо начинать дѣйствовать. Если бы, наоборотъ, все приходилось повторять каждый разъ сначала, то эта гармонія не могла бы быть полностью такой, какой она должна быть. Подобная устойчивость не только необходима намъ для нашихъ отношеній съ физическимъ міромъ, но также и съ соціальной средой. Въ обществѣ съ вполнѣ установившейся организаціей существованіе индивида возможно только въ томъ случаѣ, если умственное и моральное строеніе его въ равной степени опредѣлилось. Именно этой-то устойчивости и не достаетъ неврастенику. Благодаря тому состоянію неуравновѣшенности, въ которомъ онъ находится, обстоятельства застаютъ его зачастую врасплохъ; не будучи подготовленъ къ тому, чтобы реагировать на нихъ надлежащимъ образомъ, онъ долженъ каждый разъ заново измышлять для себя правила поведенія; изъ этой необходимости рождается хорошо извѣстное пристрастіе неврастеника ко всему новому. Но когда встаетъ вопросъ о приспособленіи къ какому-нибудь традидіонному условію,—его импровизированнымъ комбинаціямъ приходится отступать передъ тѣми, которыя уже освящены многолѣтнимъ опытомъ, потому что иначе онъ въ огромномъ большинствѣ случаевъ потерпѣлъ бы неудачу.
Мы видимъ, такимъ образомъ, что, чѣмъ большею опредѣленностью обладаетъ извѣстная соціальная система, тѣмъ тяжелѣе въ ней себя чувствуетъ такой малоуравновѣшенный человѣкъ, какъ неврастеникъ. Вполнѣ вѣроятно поэтому, что подобный психологическій типъ всего чаще встрѣчается среди самоубійцъ. Остается только установить, какое вліяніе это чисто индивидуальное условіе оказываетъ на общее количество добровольныхъ смертей. Достаточно-ли этого условія, при благопріятныхъ стеченіяхъ обстоятельствъ, для того, чтобы натолкнуть человѣка на мысль о самоубійствѣ, или же неврастенія оказываетъ еще какое-нибудь вліяніе, кромѣ того, что дѣлаетъ индивидовъ болѣе воспріимчивыми къ дѣйствію внѣшнихъ силъ, которыя только и могутъ быть опредѣляющими причинами даннаго явленія? Для того, чтобы непосредственно рѣшить этотъ вопросъ, надо было бы сравнить колебанія процента самоубійствъ и неврастеніи; къ несчастію, послѣдняя еще не вполнѣ доступна для статистики, но съ помощью одного искусственнаго пріема мы можемъ преодолѣть эту трудность. Сумасшествіе является только усиленною формою нервнаго вырожденія, и поэтому, не рискуя впасть въ грубую ошибку, можно сказать, что число дегенератовъ измѣняется такъ же, какъ и число сумасшедшихъ, и поэтому, вмѣсто первыхъ, можно разсматривать вторыхъ. Поступая такъ, мы будемъ еще имѣть то преимущество, что можно будетъ вообще установить то соотношеніе, которое наблюдается между процентомъ самоубійствъ и общей суммой умственныхъ аномалій всякаго рода.
Одинъ фактъ можетъ сообщить имъ больше значенія, чѣмъ слѣдуетъ; а именно, самоубійство, равно какъ и сумасшествіе, сильнѣе распространено въ городѣ, чѣмъ въ деревнѣ. Поэтому начинаетъ казаться, что случаи самоубійства учащаются и уменьшаются въ зависимости отъ процента сумасшествій, и получается впечатлѣніе прямого соотношенія между этими двумя явленіями. Но этотъ параллелизмъ не является показателемъ дѣйствительно существующей причинной связи; онъ можетъ быть простымъ совпаденіемъ. Гипотеза эта тѣмъ болѣе допустима, что соціальныя причины, отъ которыхъ зависитъ самоубійство, какъ мы увидимъ далѣе, сами тѣсно связаны съ городскою цивилизаціей и наиболѣе сильно даютъ себя чувствовать въ большихъ центрахъ. Для того, чтобы измѣрить то вліяніе, которое психопатическое состояніе можетъ оказывать на самоубійство, надо исключить тѣ случаи, когда это состояніе измѣняется параллельно соціальнымъ условіямъ того же явленія; когда эти два факта дѣйствуютъ въ одномъ и томъ же направленіи, въ конечномъ результатѣ трудно опредѣлить долю вліянія, оказываемаго каждымъ изъ нихъ. Производить наблюденіе надъ ними надо исключительно въ тѣхъ случаяхъ, когда они находятся въ полномъ противодѣйствіи другъ другу; только когда между ними образуется извѣстный конфликтъ, можно установить, кому изъ двухъ принадлежитъ рѣшающее значеніе. Если умственное разстройство играетъ ту существенную роль, которую ему иногда приписываютъ, то оно должно проявить свое присутствіе характернымъ образомъ, даже въ томъ случаѣ, когда соціальныя условія стремятся нейтрализовать его; и, наоборотъ, эти условія не могли бы проявить себя, если бы индивидуальныя силы дѣйствовали въ обратномъ смыслѣ. Слѣдующіе факты указываютъ на то, что правиломъ является совершенно обратная зависимость.
1) Путемъ статистическихъ данныхъ доказано, что въ домахъ умалишенныхъ число женщинъ незначительно превышаетъ число мужчинъ; взаимоотношеніе варіируетъ въ зависимости отъ данной страны, но, какъ видно изъ слѣдующей таблицы, обыкновенно, на 54 или 55 умалишенныхъ женщинъ приходится 46—45 мужчинъ.
| Года. | На 100 сумасшедшихъ. | Года. | На 100 сумасшедшихъ. | ||||
| Мужч. | Женщ. | Мужч. | Женщ. | ||||
| Силезія | 1858 | 49 | 51 | Нью Іоркъ | 1855 | 44 | 56 |
| Саксонія | 1861 | 48 | 52 | Массачузетсъ | 1854 | 46 | 59 |
| Вюртембергъ | 1853 | 45 | 55 | Мериландъ | 1850 | 46 | 54 |
| Данія | 1847 | 45 | 55 | Франція | 1890 | 47 | 53 |
| Норвегія | 1855 | 45 | 56 | — „ — | 1891 | 48 | 52 |
Кохъ собралъ результаты переписи умалишенныхъ, сдѣланной въ одиннадцати различныхъ государствахъ. На 166,675 умалишенныхъ обоего пола приходится 78,584 мужчинъ и 88,091 женщинъ, т. е. 1,18 мужчинъ и 1,30 женщинъ на 1000 жителей обоего пола[13]. Mayr въ свою очередь пришелъ къ аналогичнымъ результатамъ. Правда, иногда спрашивали себя, не происходитъ ли этотъ излишекъ умалишенныхъ женщинъ оттого, что смертность сумасшедшихъ мужского пола больше смертности сумасшедшихъ женскаго пола. Извѣстно, что во Франціи на 100 умершихъ сумасшедшихъ приходится около 55 мужчинъ.
| Абсолютное число самоубійствъ. | На 100 случаевъ самоубійствъ. | |||
| Мужчинъ. | Женщинъ. | Мужчинъ. | Женщинъ. | |
| Австрія. (1873—1877)..... | 11,429 | 2,478 | 82,1 | 17,9 |
| Пруссія. (1831—1840)..... | 11,435 | 2,534 | 81,9 | 18,1 |
| (1871—1876)..... | 16,425 | 3,724 | 81,5 | 18,5 |
| Италія. (1872—1877)..... | 4,770 | 1,195 | 80 | 20 |
| Саксонія. (1851—1860)..... | 4,004 | 1,055 | 79,1 | 20,9 |
| (1871—1876)..... | 3,625 | 870 | 80,7 | 19,3 |
| Франція. (1836—1840)..... | 9,561 | 3,307 | 74,3 | 25,7 |
| (1851—1855)..... | 13,596 | 4,601 | 74,8 | 25,2 |
| (1871—1876)..... | 25,341 | 6,839 | 78,7 | 21,3 |
| Данія. (1845—1856)..... | 3,324 | 1,106 | 75,0 | 25,0 |
| (1870—1876)..... | 2,485 | 748 | 76,9 | 23,1 |
| Англія. (1863—1867)..... | 4,905 | 1,791 | 73,3 | 26,7 |
Итакъ, большее число случаевъ сумасшествій среди женщинъ, полученное при переписи въ тотъ или иной моментъ, не является еще доказательствомъ того, что женщина предрасположена къ сумасшествію больше, чѣмъ мужчина; оно, быть можетъ, указываетъ только на то, что и въ этомъ случаѣ, какъ во многихъ другихъ, женщинъ умираетъ меньше, чѣмъ мужчинъ. Тѣмъ не менѣе, остается несомнѣннымъ тотъ фактъ, что среди наличнаго контингента сумасшедшихъ женщинъ больше, чѣмъ мужчинъ; и если—что вполнѣ законно—отъ числа умалишенныхъ умозаключать къ числу нервно разстроенныхъ,—то нельзя не признать, что всегда существуетъ большее число неврастениковъ женскаго пола, чѣмъ мужского. Поэтому, еслибы между процентомъ самоубійствъ и неврастеніей была дѣйствительно какая-нибудь причинная связь,—то женщины должны были бы чаще, чѣмъ мужчины, лишать себя жизни, или же, по крайней мѣрѣ, одинаково часто. Даже принимая во вниманіе меньшую смертность среди женщинъ и исправляя въ этомъ смыслѣ указанія переписи, все, что можно заключить отсюда—это то, что у нихъ почти одинаковое съ мужчинами предрасположеніе къ сумасшествію; въ самомъ дѣлѣ, меньшій процентъ ихъ смертности и численное преобладаніе ихъ во всѣхъ переписяхъ умалишенныхъ почти компенсируются. Между тѣмъ, въ дѣйствительности, наклонность къ добровольной смерти у женщинъ не только не выше, но гораздо ниже, чѣмъ у мужчинъ, и потому самоубійство по существу своему—чисто мужское явленіе. На одну лишающую себя жизни женщину приходится, въ среднемъ, 4 мужчины (см. таблицу IV). У каждаго пола есть своя вполнѣ опредѣленная наклонность къ самоубійству, которая есть величина постоянная для всѣхъ соціальныхъ классовъ. Но интенсивность этого предрасположенія отнюдь не варьируетъ параллельно варіаціямъ психопатическаго фактора, независимо отъ того, исчисляютъ-ли его вліяніе по количеству ежегодно вновь зарегистрованныхъ случаевъ, или же по числу людей, записанныхъ въ данный моментъ.
2) По таблицѣ V мы можемъ сравнить интенсивность предрасположенія къ сумасшествію у людей различныхъ исповѣданій.
| Число умалишенныхъ на 1000 жителей. | |||
| Протестант. | Католиковъ. | Евреевъ. | |
| Силезія (1858). | 0,74 | 0,79 | 1,55 |
| Мекленбургъ (1862). | 1,36 | 2,0 | 5,33 |
| Герцогство Баденское (1863). | 1,34 | 1,41 | 2,24 |
| (1873). | 0,95 | 1,19 | 1,44 |
| Баварія (1871). | 0,92 | 0,96 | 2,86 |
| Пруссія 1871. | 0,80 | 0,87 | 1,42 |
| Вюртембергъ 1832. | 0,65 | 0,68 | 1,77 |
| 1853. | 1,06 | 1,06 | 1,49 |
| 1875. | 2,18 | 1,86 | 3,96 |
| Великое герцогство Гессенское 1864. | 0,63 | 0,59 | 1,42 |
| Ольденбургское герцогство 1871. | 2,12 | 1,76 | 3,37 |
| Бернскій кантонъ 1871. | 2,64 | 1,82 | — |
Изъ этой таблицы видно, что сумасшествіе наблюдается чаще у евреевъ, чѣмъ у людей другихъ вѣроисповѣданій; можно, было бы на этомъ основаніи предполагать, что въ тѣхъ же пропорціяхъ находятся у нихъ всѣ другія ненормальности нервной системы; но оказывается, что, наоборотъ, предрасположеніе къ самоубійству у евреевъ очень слабо. Мы увидимъ ниже, что еврейство—это какъ разъ та религія, въ рамкахъ которой склонность къ самоубійству имѣетъ наименьшую величину, (книга I, глава II). Слѣдовательно, въ данномъ случаѣ процентъ самоубійствъ колеблется въ обратномъ отношеніи къ психопатическому состоянію и отнюдь не является его продуктомъ. Конечно, основываясь только на этомъ фактѣ, нельзя вывести заключенія, что мозговая и нервная болѣзнь могутъ служить предохранительнымъ средствомъ противъ самоубійства, но очевидно, эти болѣзни могутъ служить для него очень неточнымъ опредѣленіемъ, если процентъ самоубійства можетъ упасть въ тотъ моментъ, когда онѣ достигаютъ наивысшей степени своего развитія.
Если сравнивать только католиковъ и протестантовъ, то эта обратная пропорціональность не будетъ носить общаго характера, но все же она очень часто наблюдается. Предрасположеніе къ сумасшествію у католиковъ оказывается ниже, чѣмъ у протестантовъ, только въ 4 случаяхъ изъ 12, и то разница между ними очень незначительна. Мы увидимъ ниже на таблицѣ XVIII, первые вездѣ безъ всякаго исключенія лишаютъ себя жизни рѣже, чѣмъ вторые.
3) Ниже, на таблицѣ IX, будетъ указано, что предрасположеніе къ самоубійству правильно увеличивается, начиная отъ дѣтскаго возраста вплоть до глубокой старости. Если иногда оно понижается послѣ 70 или 80 лѣтъ, то уменьшеніе это очень незначительно; въ этотъ періодъ жизни оно все-таки въ два или въ три раза сильнѣе, чѣмъ въ періодъ зрѣлости. Наоборотъ, въ зрѣломъ возрастѣ случаи сумасшествія встрѣчаются наиболѣе часто. Максимальная опасность заболѣванія наблюдается около 30 лѣтъ, позднѣе она уменьшается, а къ старости въ большинствѣ случаевъ наблюдается въ наиболѣе слабой степени (Koch, op. cit., ст. 139—146). Такой антагонизмъ былъ бы необъяснимъ, еслибы причины, заставляющія колебаться процентъ самоубійствъ и вызывающія умственное разстройство, не были бы совершенно разнороднаго происхожденія.
Если сравнить процентъ самоубійствъ въ каждомъ возрастѣ не съ относительной частотой новыхъ случаевъ сумасшествія на протяженіи того же самаго періода, а съ той пропорціей, которую по отношенію ко всему населенію образуетъ наличный составъ сумасшедшихъ, то полное отсутствіе параллелизма между этими двумя явленіями будетъ не менѣе очевидно. По отношенію къ общей массѣ населенія число умалишенныхъ особенно велико въ возрастѣ 35 лѣтъ; пропорція остается тою же вплоть до 60-ти лѣтъ и затѣмъ быстро уменьшается. Она достигаетъ minimum’а тогда, когда процентъ самоубійствъ достигаетъ maximum’а; нельзя установить никакого правильнаго соотношенія между колебаніями того и другого явленія.
4) Если сравнить различныя общества съ двоякой точки зрѣнія, сумасшествія и самоубійства,—то точно также нельзя найти связи между колебаніями этихъ двухъ явленій. Правда, статистика умственнаго разстройства сдѣлана недостаточно точно для того, чтобы всѣ эти сравненія между народами обладали безспорной достовѣрностью, но, тѣмъ не менѣе, замѣчательно, что двѣ нижеслѣдующія таблицы, заимствуемыя нами у двухъ различныхъ авторовъ, даютъ явно согласные результаты.
| Число умалишенныхъ на 100.000 жителей. | Число самоуб. на 1.000.000 жителей. | Мѣсто различныхъ странъ по отношенію | ||
| сумасшест. | самоуб. | |||
| Норвегія | 180 (1855) | 107 (1851—55) | 1 | 4 |
| Шотландія | 164 (1855) | 34 (1856—60) | 2 | 8 |
| Данія | 125 (1847) | 258 (1846—50) | 3 | 1 |
| Ганноверъ | 103 (1856) | 13 (1856—60) | 4 | 9 |
| Франція | 99 (1856) | 100 (1851—55) | 5 | 5 |
| Бельгія | 92 (1858) | 50 (1855—60) | 6 | 7 |
| Вюртембергъ | 92 (1853) | 108 (1846—56) | 7 | 3 |
| Саксонія | 67 (1861) | 245 (1856—60) | 8 | 2 |
| Баварія | 57 (1858) | 73 (1846—56) | 9 | 6 |
| Число умалишен. на 100.000 жит. | Число самоубійствъ на 1.000.000 жит. | Среднее число самоубійствъ. | ||||
| Вюртембергъ | 215 | (1875) | 180 | (1875) | 107 | |
| Шотландія | 202 | (1871) | 35 | |||
| Норвегія | 185 | (1865) | 85 | (1866—70) | 63 | |
| Ирландія | 180 | (1871) | 14 | (1866—70) | ||
| Швеція | 177 | (1870) | 85 | (1866—70) | ||
| Англія и Галлія | 175 | (1871) | 70 | (1870) | ||
| Франція | 146 | (1872) | 150 | (1871—75) | 164 | |
| Данія | 137 | (1870) | 277 | (1866—70) | ||
| Бельгія | 134 | (1868) | 66 | (1866—70) | ||
| Баварія | 98 | (1871) | 86 | (1871) | ||
| Австрія Цисл. | 95 | (1873) | 122 | (1873—77) | 153 | |
| Пруссія | 86 | (1871) | 133 | (1871—75) | ||
| Саксонія | 84 | (1875) | 272 | (1875) | ||
Первая часть таблицы взята изъ „Aliénation mentale“ изъ Dictionnaire de Dechambre. (Томъ III, стр. 34). Вторая у Oettingen, Moralstatistik, таблица 97.
Итакъ, мы видимъ, что въ странахъ, гдѣ всего меньше умалишенныхъ, всего больше самоубійствъ; это особенно замѣтно въ Саксоніи. Къ этому заключенію уже раньше пришелъ докторъ Leroy въ своемъ прекрасномъ трудѣ по вопросу о самоубійствѣ въ департаментѣ Seine-et-Marne. „Чаще всего“, говоритъ онъ, „въ мѣстности, гдѣ наблюдается значительный процентъ душевныхъ болѣзней, встрѣчается такой же процентъ самоубійствъ, но оба эти процента могутъ разсматриваться совершенно отдѣльно. Я даже склоненъ думать, что наряду съ тѣми въ достаточной мѣрѣ счастливыми странами, гдѣ нѣтъ ни душевныхъ болѣзней, ни самоубійствъ, есть такія, гдѣ существуютъ только душевныя болѣзни. Въ другихъ мѣстностяхъ можно наблюдать обратное исключеніе“[14].
Правда, Морселли пришелъ къ нѣсколько другимъ результатамъ[15]. Но это произошло потому, что онъ смѣшалъ подъ общимъ названіемъ душевнобольныхъ, сумасшедшихъ въ собственномъ смыслѣ этого слова и идіотовъ[16], тогда какъ это два совершенно различные вида болѣзни, особенно—съ точки зрѣнія вліянія, которое они могутъ имѣть на самоубійство. Идіотизмъ не только не предрасполагаетъ къ самоубійству, но предохраняетъ отъ него; идіотовъ гораздо больше въ деревнѣ, чѣмъ въ городѣ, тогда какъ случаи самоубійства тамъ гораздо рѣже. Поэтому очень важно строго различать такія противоположныя по своимъ послѣдствіямъ состоянія, когда ставишь себѣ цѣлью опредѣлить, какое вліяніе оказываютъ различныя невропатическія потрясенія на процентъ добровольныхъ смертей. Но даже если смѣшать ихъ воедино, то невозможно создать никакого правильнаго параллелизма между распространенностью душевной болѣзни и самоубійствомъ. Если даже, считая безспорными цифры, данныя Морселли, классифицировать главнѣйшія страны Европы въ пять послѣдовательныхъ группъ, согласно числу находящихся въ нихъ душевнобольныхъ (занося подъ одну рубрику и сумасшедшихъ и идіотовъ) и если заняться потомъ вопросомъ, какъ велико въ каждой изъ этихъ группъ среднее число самоубійствъ, то получится слѣдующая таблица:
| Число сумасшедшихъ на 100,000 жителей. | Число самоубійцъ на 1.000,000 жителей. | ||
| 1 группа (3 страны) | отъ | 340—280 | 157 |
| 2 | 261—245 | 195 | |
| 3 | 185—164 | 65 | |
| 4 | 150—116 | 91 | |
| 5 | 110—100 | 68 | |
Можно сказать вообще, что тамъ, гдѣ много сумасшедшихъ и идіотовъ, тамъ много и самоубійствъ, и—наоборотъ. Но между этими двумя скалами нѣтъ точнаго соотвѣтствія, доказывающаго наличность опредѣленной причинной связи между этими двумя явленіями. Во второй группѣ должно было бы быть меньше самоубійствъ, чѣмъ въ первой, а на самомъ дѣлѣ въ ней самоубійствъ больше; въ пятой группѣ съ этой же точки зрѣнія самоубійствъ должно было бы быть меньше всего, а въ ней ихъ больше, чѣмъ въ четвертой и даже въ третьей. Если статистику душевныхъ болѣзней Морселли замѣнить болѣе полной статистикой Коха, къ тому же и болѣе строгой,—то отсутствіе параллелизма будетъ еще болѣе очевиднымъ[17].
| Число сумасшедшихъ на 100,000 жителей. | Число самоубійцъ на 1.000,000 жителей. | ||
| 1 группа (3 страны) | отъ | 422—305 | 76 |
| 2 | 305—291 | 123 | |
| 3 | 268—244 | 130 | |
| 4 | 223—218 | 227 | |
| 5 | 216—146 | 77 | |
Другая сравнительная таблица Морселли, относящаяся къ различнымъ провинціямъ Италіи, по его собственному признанію, мало убѣдительна.
5) Наконецъ, такъ какъ считается, что за послѣднее столѣтіе процентъ сумасшествій и самоубійствъ регулярно увеличивается, то вполнѣ понятно искушеніе видѣть въ этомъ доказательство ихъ взаимной обусловленности[18]. Но это предположеніе лишается всякой силы и убѣдительности, если мы примемъ во вниманіе, что въ обществахъ низшаго порядка, гдѣ очень рѣдко наблюдается сумасшествіе, самоубійство, наоборотъ, очень частое явленіе, какъ мы это увидимъ впослѣдствіи (книга II, гл. IV). Соціальный процентъ самоубійствъ не имѣетъ никакой опредѣленной связи ни съ предрасположеніемъ къ сумасшествію, ни—поскольку объ этомъ свидѣтельствуютъ индуктивныя данныя—съ предрасположеніемъ къ различнымъ видамъ неврастеніи. Если неврастенія, какъ мы уже указали выше, можетъ предрасполагать къ самоубійству, то она можетъ и не имѣть такого послѣдствія.
Конечно, неврастеникъ почти неизбѣжно обреченъ на страданіе, если онъ слишкомъ близко соприкасается съ окружающей его жизнью, но онъ имѣетъ возможность удалиться отъ нея для того, чтобы вести исключительно созерцательное существованіе. Если всевозможные конфликты и человѣческія страсти слишкомъ шумны и грубы для его хрупкаго организма, то, въ противовѣсъ этому, неврастеникъ какъ бы спеціально созданъ для того, чтобы вкушать тихія радости умственной жизни. Его мускульная дряблость и чрезмѣрная чувствительность дѣлаютъ его неспособнымъ къ активному образу жизни и какъ бы пріуготавливаютъ его къ умственной работѣ, которая въ свою очередь требуетъ приспособленныхъ для этого органовъ. Если неподвижная соціальная среда только разбиваетъ его природные инстинкты, то, поскольку само общество подвижно и можетъ существовать только при условіи прогресса, постольку онъ можетъ играть полезную роль, такъ какъ неврастеникъ составляетъ par excellence}} орудіе прогресса.
Именно потому, что онъ не склоняетъ головы передъ традиціей и ярмомъ привычки, онъ представляетъ собою чрезвычайно плодотворный источникъ всего новаго. Но такъ какъ въ самыхъ культурныхъ обществахъ интеллектуальныя функціи болѣе всего развиты и болѣе всего необходимы и такъ какъ въ то-же время, въ силу чрезвычайной сложности этихъ обществъ, непремѣннымъ условіемъ ихъ существованія является непрерывное измѣненіе, то въ тотъ самый моментъ, когда число неврастениковъ становится особенно значительнымъ, существованіе ихъ получаетъ свое практическое оправданіе. Они не относятся къ числу людей, по существу своему внѣ-соціальныхъ, которые устраняютъ самихъ себя, потому что не могутъ жить въ той средѣ, къ которой они прикрѣплены. Нужно, чтобы еще цѣлый рядъ другихъ причинъ присоединился къ свойственному имъ органическому состоянію, чтобы характеръ ихъ принялъ такое направленіе и развился именно въ этомъ смыслѣ. Сама по себѣ неврастенія есть предрасположеніе очень общаго характера, не влекущее за собой никакихъ опредѣленныхъ поступковъ, но по ходу обстоятельствъ она можетъ принимать самыя разнообразныя формы. Неврастенія—это почва, на которой могутъ зародиться самыя различныя наклонности въ зависимости отъ того, какъ оплодотворятъ ее соціальныя условія. У стараго, уже сбитаго съ пути народа, на почвѣ неврастеніи легко пустятъ корни отвращеніе къ жизни, инертность и меланхолія со всѣми печальными свойственными имъ послѣдствіями. Наоборотъ, въ молодомъ еще обществѣ на этой почвѣ по преимуществу разовьются пылкій идеализмъ, великодушный прозелитизмъ, дѣятельная самоотверженность. Если во времена всеобщаго упадка мы видимъ увеличеніе числа неврастниковъ, то мы не должны забывать, что ихъ же руками создаются новыя государства; именно изъ среды неврастенниковъ появляются всѣ великіе преобразователи. При такой двойственной роли неврастенія не можетъ объяснить столь опредѣленнаго соціальнаго факта, какъ тотъ или иной процентъ самоубійствъ[19].
Существуетъ одно психопатическое состояніе, которое за послѣднее время вошло въ привычку обвинять почти во всѣхъ несчастіяхъ нашего цивилизованнаго общества. Это—алкоголизмъ. Справедливо или нѣтъ, но его вліянію приписываютъ прогрессивное развитіе сумасшествія, пауперизма и преступности. Имѣетъ или нѣтъ алкоголизмъ какое-нибудь вліяніе на развитіе самоубійствъ? A priori подобная гипотеза кажется мало правдоподобной, потому что именно въ наиболѣе культурныхъ и зажиточныхъ классахъ самоубійство вырываетъ больше жертвъ, тогда какъ далеко не въ ихъ средѣ алкоголизмъ имѣетъ наибольшее распространеніе.
Разсмотримъ факты—и пусть они говорятъ сами за себя. Если сравнить французскую карту самоубійствъ съ картой преслѣдованій за злоупотребленіе спиртными напитками[20], то мы увидимъ, что между ними нѣтъ почти никакого соотвѣтствія. Для первой изъ нихъ характерной чертой является то обстоятельство, что самоубійства въ особенности сосредоточены въ двухъ центрахъ Франціи. Одинъ расположенъ въ Ile de France и простирается оттуда на востокъ, а другой занимаетъ побережье Средиземнаго моря отъ Марселя до Ниццы. Совершенно другое распредѣленіе темныхъ и свѣтлыхъ пятенъ мы видимъ на картахъ алкоголизма. Здѣсь существуютъ три главныхъ центра. Одинъ въ Нормандіи, а въ особенности въ департаментѣ Нижней Сены; другой въ Финистерѣ и вообще въ бретонскихъ департаментахъ; третій занимаетъ бассейнъ Роны и сосѣднюю съ нимъ область. Наоборотъ, процентъ самоубійствъ въ мѣстности, лежащей по теченію Роны, не поднимается выше средняго; въ большинствѣ нормандскихъ департаментовъ онъ ниже средняго, и въ Бретани самоубійство почти совершенно отсутствуетъ. Такимъ образомъ, географіи этихъ двухъ явленій настолько различны, что совершенно невозможно приписывать одному изъ нихъ вліяніе на развитіе другого. Мы придемъ къ тому же результату, если начнемъ сравнивать самоубійство не съ проступками на почвѣ пьянства, а съ нервными или душевными болѣзнями, порожденными алкоголизмомъ. Сгруппировавъ французскіе департаменты въ 8 классовъ по степени значительности въ нихъ контингента самоубійцъ, мы старались найти въ каждомъ изъ нихъ среднее число случаевъ сумасшествія алкоголическаго происхожденія, основываясь на цифровыхъ данныхъ доктора Lunier,[21] и получили слѣдующіе результаты:
| Число самоубійствъ на 100,000 жителей 1872—76 гг. | Сумасшедшихъ на почвѣ алкоголизма на 100 душевно-больныхъ (1867—69 и 1874—76). | ||||||||
| 1 | группа | ( 5 | департам.) | ниже | 50 | 11,45 | |||
| 2 | (18 | ) | отъ | 51 | — | 75 | 12,07 | ||
| 3 | (15 | ) | 76 | — | 100 | 11,92 | |||
| 4 | (20 | ) | 101 | — | 150 | 13,42 | |||
| 5 | (10 | ) | 151 | — | 200 | 14,57 | |||
| 6 | ( 9 | ) | 201 | — | 250 | 13,26 | |||
| 7 | ( 4 | ) | 251 | — | 300 | 16,32 | |||
| 8 | ( 5 | ) | Свыше этого. | 13,47 | |||||
Два вышеприведенныхъ столбца совершенно не соотвѣтствуютъ другъ другу. Тогда какъ число самоубійствъ ушестеряется и поднимается даже выше, пропорція сумасшествія на почвѣ алкоголизма увеличивается едва на
Диаграмма I
,_page_65,_part_1.png){kind=spacer}
,_page_65,_part_2.png){kind=spacer}
На первый взглядъ кажется, что между количествомъ потребленнаго алкоголя и склонностью къ самоубійству—болѣе тѣсное соотношеніе, по крайней мѣрѣ насколько это касается Франціи. Въ самомъ дѣлѣ, больше всего потребляютъ алкоголя въ сѣверныхъ департаментахъ, и въ этихъ же мѣстностяхъ всего чаще встрѣчаются самоубійства. Но, во-первыхъ, пятна, обозначающія эти явленія, имѣютъ на обѣихъ картахъ нѣсколько различную конфигурацію. Одно изъ нихъ наиболѣе густо въ Нормандіи и на сѣверѣ Франціи, блѣднѣя по мѣрѣ приближенія къ Парижу: это пятно обозначаетъ алкоголизмъ. Другое пятно, наоборотъ, всего темнѣе околы Сены и въ сосѣднихъ съ нею департаментахъ; оно свѣтлѣетъ уже близъ Нормандіи и не достигаетъ сѣвера. Первое темнѣетъ по направленію къ западу и простирается до побережья океана; второе, наоборотъ, быстро исчезаетъ, приближаясь къ западу, какъ бы остановленное границей, которую для него представляютъ департаменты l’Eure и l’Eure-et-Loir; затѣмъ оно значительно усиливается по направленію къ востоку. Мало того, темное пятно, имѣющееся на югѣ въ департаментѣ Var и Bouches de Rhône на картѣ самоубійствъ, совершенно исчезаетъ на картѣ алкоголизма.[23]
Наконецъ, даже въ той мѣрѣ, поскольку существуетъ совпаденіе, оно недостаточно убѣдительно, такъ какъ оно въ большинствѣ случаевъ совершенно случайно. Выйдя изъ предѣловъ Франціи и подвигаясь на сѣверъ, мы видимъ почти правильное увеличеніе потребляемаго алкоголя безъ всякаго возрастанія самоубійствъ. Тогда какъ во Франціи въ 1873 г. на одного человѣка въ среднемъ приходилось 2,84 литра алкоголя, въ Бельгіи количество алкоголя достигало въ 1870 г. 8,56 литра, въ Англіи мы находимъ въ 1870—74 г. 9,07 литра, въ Голландіи (1870) 4 литра, въ Швеціи (1870) 10,34, въ Россіи (1856) 10,69 и даже въ Петербургѣ (1855) до 20 литровъ. И въ то же время, когда въ соотвѣтствующія эпохи во Франціи насчитывалось 150 случаевъ самоубійствъ на 1.000,000 жителей, въ Бельгіи ихъ было только 68, въ Великобританіи 70, въ Швеціи 85, а въ Россіи очень немного. Даже въ Петербургѣ отъ 1864—1868 гг. средній годовой процентъ не превышалъ 68,8. Данія—единственное сѣверное государство, гдѣ большое количество самоубійствъ и потребленіе алкоголя совпадаютъ (16,51 литра въ 1845 г.)[24] Если сѣверные департаменты Франціи отличаются тѣмъ, что совмѣщаютъ пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ съ наклонностью къ самоубійству, то изъ этого не надо заключать, что второе явленіе вытекаетъ изъ перваго и находитъ въ немъ себѣ объясненіе; совпаденіе это носитъ чисто случайный характеръ. На сѣверѣ вообще потребляютъ алкоголя значительно больше, потому что вина тамъ мало и оно гораздо дороже[25]; кромѣ того, можетъ быть, здѣсь болѣе, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ, нужно спеціальное питаніе для того, чтобы поддерживать необходимую для организма теплоту; съ другой стороны, мы видимъ, что причины самоубійства особенно сконцентрировались въ этой части Франціи.
Сравненіе различныхъ частей Германіи подтверждаетъ это заключеніе. Если сгруппировать ихъ съ двоякой точки зрѣнія—самоубійства и потребленія алкоголя (см. ниже), то можно видѣть, что въ группѣ 3-й, гдѣ всего чаще встрѣчаются самоубійства, всего меньше потребленіе алкоголя[26].
| Потребленіе алкоголя 1884—86 гг. | Среднее число самоубійствъ въ каждой группѣ на 1.000,000 жит. | Провинціи. | ||||
| 1 группа: отъ | 13 | литр. до | 10,8 | на челов. | 206,1 | Познань, Силезія. Бранденбургъ, Померанія. |
| 2 | 9,2 | 7,2 | 208,4 | Восточная Пруссія и Западная, Ганноверъ, Саксонск. провинція, Тюрингенъ, Вестфалія. | ||
| 3 | 6,4 | 4,5 | 234,1 | Мекленбургъ, королевство Саксонія, Шлезвигъ-Голштинія, Эльзасъ и великое герцогство Гессенское. | ||
| 4 | 4 | и ниже | 147,9 | Рейнскія провинц., Баденъ, Баварія, Вюртембергъ. | ||
Если перейти къ деталямъ, то обнаружатся поразительные контрасты; въ провинціи Познань меньше, чѣмъ гдѣ-либо въ имперіи, наблюдаются самоубійства (96,4 случаевъ на 1.000,000), а здѣсь всего болѣе употребленіе алкоголя—13 литровъ на человѣка; въ Саксоніи, гдѣ оно въ 4 раза больше (348 на 1.000,000), алкоголя употребляютъ въ 2 раза меньше; наконецъ, можно замѣтить, что четвертая группа, гдѣ потребленіе алкоголя очень незначительно, почти всецѣло состоитъ изъ южныхъ государствъ. Съ другой стороны, если здѣсь меньше случаевъ самоубійства, чѣмъ въ остальной Германіи, то это зависитъ отъ того, что населеніе въ ней католическое или содержитъ въ себѣ очень сильное католическое меньшинство[27].
Слѣдовательно, не существуетъ ни одного психопатическаго состоянія, которое бы имѣло съ самоубійствомъ постоянную и безспорную связь. Въ данномъ обществѣ число самоубійствъ не зависитъ отъ числа находящихся въ немъ неврастениковъ и алкоголиковъ. Хотя дегенерація въ различныхъ своихъ формахъ образуетъ вполнѣ подходящую психологическую почву для развитія тѣхъ причинъ, которыя могутъ заставить человѣка рѣшиться на самоубійство, но сама она не является одной изъ причинъ его. Можно допустить, что при идентичныхъ обстоятельствахъ дегенератъ лишаетъ себя жизни легче, чѣмъ здоровый человѣкъ, но онъ лишаетъ себя жизни не только въ силу своего органическаго состоянія. Потенціальная наклонность къ самоубійству можетъ преобразиться у него въ дѣйствіе только подъ вліяніемъ иныхъ факторовъ, разысканіемъ которыхъ намъ и предстоитъ теперь заняться.
Примѣчанія
править- ↑ Библиографія.—Falret, De l’hypocondrie et du sucide, Paris, 1882.—Esquilor, Des maladies mentales, Paris, 1838.—(т.I. стр. 526—676) и статья Suicide въ Dictionnaire de médicine, 60 т.—Cazauvieilh, Du suicide et de l’aliénation mentale, Paris 1840.—Etoc Demazy, De la folie dans la production du suicide въ Annales médico-psych., 1844.—Bourdin, Du suicide considéré comme maladie, Paris 1845.—Dechambre, De la monomanie homicide-suicide, въ Gazette médic., 1852.—Jousset, Du suicide et de la monomanie suicide 1858.—Brierre de Boismont, op. cit.—Leroy, op. cit.—статья Suicide въ Dictionnaire de médicine et de chirurgie pratique, 7. XXXIV стр. 117.—Strahau, Suicide and Insanity, London 1824.
Lunier, De la production et de la consommation de boissons alcooliques en France, Paris, 1877.—Того же автора статья въ Annales médico-psych., 1872; Journal de la Soc. de stat. 1878.—Prinzing, Trunksucht und Selbstmord, Leipzig, 1895 - ↑ Въ той мѣрѣ, конечно, поскольку само сумасшествіе можетъ считаться чисто индивидуальнымъ. Въ дѣйствительности, оно—отчасти явленіе соціальное. Къ этому вопросу мы еще вернемся.
- ↑ Maladies mentales т. I, стр. 528.
- ↑ См. Briere de Boimont, op.cit. стр. 140.
- ↑ Maladies mentales, стр. 437.
- ↑ Не надо смѣшивать эти галлюцинаціи съ тѣми случаями, когда больной не сознаетъ той опасности, которой онъ себя подвергаетъ, какъ, напримѣръ, если онъ выскакиваетъ въ окно, принявъ его за дверь. Въ этомъ случаѣ это будетъ не самоубійство, а, согласно выше-данному опредѣленію, случайная смерть.
- ↑ Falret, Hypocondrie et suicide, стр. 299—307.
- ↑ Suicide et folie-suicide, стр. 397.
- ↑ Briere, op. cit., стр. 574.
- ↑ Ibid., стр. 314.
- ↑ Maladies mentales, т. I, стр. 529.
- ↑ Hypocondrie et suicide, стр. 3.
- ↑ Koch. Statistik der Geisteskrankheiten. 1878.
- ↑ op. cit., стр. 238.
- ↑ Op. cit., стр. 404.
- ↑ Морселли не высказываетъ этого опредѣленно, но это видно изъ тѣхъ цифровыхъ данныхъ, которыя онъ приводитъ.
Они слишкомъ высоки для того, чтобы изображать только одни случаи сумасшествія. Ср. таблицу въ Dictionnaire Dechambr’а, гдѣ сдѣлано подраздѣленіе. Очевидно, что Морселли считалъ умалишенныхъ вмѣстѣ съ идіотами. - ↑ Изъ тѣхъ странъ, на которыя указываетъ намъ Кохъ, мы оставимъ въ сторонѣ только Голландію; тѣ указанія, которыя относительно предрасположенія въ ней къ самоубійству мы имѣемъ, кажутся намъ недостаточными.
- ↑ Это доказательство, правда, никогда не было представлено въ достаточно убѣдительномъ видѣ. Во всякомъ случаѣ, если и можно говорить о возрастаніи, то мы не знаемъ коэффиціента ускоренія.
- ↑ Очень яркимъ примѣромъ этой двойственности является сходство и контрастъ, наблюдаемыя между французской и русской литературой. Та симпатія, которой во Франціи пользуется русская литература, уже доказываетъ, что въ ней очень много общихъ чертъ съ французской. На самомъ дѣлѣ, у писателей обѣихъ націй чувствуется болѣзненная утонченность нервной системы, извѣстное отсутствіе умственнаго и моральнаго равновѣсія. Но это общее психо-біологическое состояніе производитъ совершенно различныя соціальныя послѣдствія. Тогда какъ русская литература чрезмѣрно идеалистична, тогда какъ свойственная ей меланхоличность основана на дѣятельномъ сочувствіи къ страданіямъ человѣчества и является здоровой тоской, возбуждающей вѣру и призывающей къ дѣятельности, тоска французской литературы выражаетъ только чувство глубочайшаго отчаянія и отражаетъ безпокойное состояніе упадка. Вотъ какимъ образомъ одно и то же органическое состояніе можетъ служить почти противоположнымъ соціальнымъ цѣлямъ.
- ↑ Согласно Compte général de l’administration de la justice criminelle. 1887 г.
- ↑ De la production et de la consommation des boissons alcooliques en France стр. 174—175.
- ↑ См. Діаграмму I.
- ↑ Ibid.
- ↑ По Lunier, op. cit., стр. 160 и сл. Аналогичныя цифры для другихъ лѣтъ имѣются у Prinzing, op. cit. стр. 58.
- ↑ Что касается употребленія вина, то оно варіируетъ въ совершенно противоположномъ направленіи, чѣмъ самоубійство. На югѣ пьютъ его всего больше, и тамъ всего меньше самоубійствъ. Нельзя, конечно, изъ этого вывести заключеніе, что потребленіе вина предохраняетъ отъ самоубійства.
- ↑ По Prinzing, op. cit., стр. 75
- ↑ Иногда, для того, чтобы указать на то вліяніе, которое оказываетъ алкоголизмъ, ссылались на Норвегію, гдѣ съ 1830 г. параллельно уменьшались случаи самоубійствъ и потребленіе алкоголя. Но въ Швеціи алкоголизмъ также уменьшился, и въ той же пропорціи, тогда какъ процентъ самоубійствъ не переставалъ возрастать (115 случаевъ на 100.000 въ 1868—88, вмѣсто 63 въ 1821—30 г,). То-же наблюдается и въ Россіи. Наконецъ, для того, чтобы читатель имѣлъ передъ глазами всѣ данныя по этому вопросу, мы должны прибавить, что пропорція самоубійствъ, которую французская статистика приписываетъ или острымъ приступамъ пьянства или пьянству періодическому, съ 6,39% въ 1843 г. поднялось до 13,41% въ 1876 г. Но, прежде всего, эти случаи должны быть отнесены на счетъ алкоголизма, въ собственномъ смыслѣ этого слова, а не простого пьянства, или частаго посѣщенія кабаковъ. Затѣмъ, эти цифры, каково бы ни было ихъ реальное значеніе, не доказываютъ того, чтобы злоупотребленіе спиртными напитками играло очень большую роль въ процентѣ самоубійствъ. Наконецъ, ниже мы увидимъ, почему нельзя придавать большого значенія тѣмъ указаніямъ, которыя намъ даетъ статистика по поводу предполагаемыхъ причинъ самоубійства.
