ритъ Brierre, „спокойно разговариваетъ съ друзьями; вдругъ онъ внезапно перескакиваетъ черезъ барьеръ и бросается въ воду. Его тотчасъ же вытаскиваютъ и спрашиваютъ о мотивахъ его поступка. Онъ отвѣчаетъ, что самъ не знаетъ о нихъ и что онъ дѣйствовалъ подъ вліяніемъ силы, управлявшей имъ помимо его воли“[1]. „Самое удивительное“, говоритъ другой больной, „что я совершенно не могу вспомнить, какимъ образомъ я взобрался на окно и какая мысль была у меня тогда въ головѣ; я совершенно не хотѣлъ убивать себя, по крайней мѣрѣ въ данный моментъ я не могу вспомнить, чтобы у меня было такое желаніе“[2].—При болѣе слабой степени болѣзни люди чувствуютъ приближеніе припадка, и имъ удается избѣгнуть непобѣдимаго очарованія орудія смерти, если они не оглядываясь бѣгутъ отъ него.
Въ общемъ, всѣ случаи самоубійства среди душевно-больныхъ или лишены всякаго мотива, или же опредѣляются совершенно вымышленными мотивами. Громадное количество добровольныхъ смертей не могутъ быть отнесены ни къ той, ни къ другой категоріи; большинство изъ нихъ имѣютъ мотивы, не лишенные реальнаго основанія; поэтому нельзя, не злоупотребляя словами, считать каждаго самоубійцу сумасшедшимъ. Изъ всѣхъ характеризованныхъ нами случаевъ самоубійства наиболѣе трудно, повидимому, отличить отъ самоубійствъ, наблюдаемыхъ среди здоровыхъ людей, самоубійство меланхоликовъ; очень часто вполнѣ нормальный человѣкъ, кончающій съ собою, находится въ крайне подавленномъ и угнетенномъ состояніи, какъ и человѣкъ, страдающій болѣзненною меланхоліей. Но все-же между ними всегда существуетъ основное различіе; состояніе духа перваго и вытекающій изъ этого состоянія поступокъ имѣютъ нѣкоторую объективную причину, тогда какъ
