Аѳ. Внимайте еще, какъ внимали вы о Богахъ и о своихъ прародителяхъ. Послѣ безсмертныхъ Боговъ душа есть драгоцѣннѣйшее благо, благо болѣе всѣхъ другихъ намъ собственное, неотъемлемое. Двѣ части составляютъ человѣка: одна лучшая, благороднѣйшая владычествуетъ; другая слабѣйшая, худшая повинуется. Владычествующая должна имѣть предпочтеніе предъ повинующеюся. И такъ я справедливо скажу, что послѣ всемогущихъ Боговъ, во вторыхъ мы должны почитать душу свою. Всѣ мы увѣрены, что воздаемъ ей должную почесть; но, можно сказать, никто изъ насъ не почитаетъ ее должнымъ образомъ. Честь есть вещь божественная; ничто порочное недостойно ея. Кто думаетъ возвысить душу свою ученіемъ, дарами, или властію, и не старается сдѣлать ее изъ худшей лучшею, тотъ думаетъ почтить ее и дѣлаетъ противное. Всякой человѣкъ едва вступаетъ въ первая лѣта юности, уже воображаетъ, что онъ все знаетъ, самохвальство почитаетъ похвалою душѣ своей, съ пламеннымъ сердцемъ стремится исполнять всѣ свои желанія; но мы говоримъ, что онъ губитъ душу свою, а не почитаетъ. Не такое почтеніе прилично второй послѣ Боговъ. Кто не себя, а другихъ почитаетъ виновниками своихъ погрѣшностей, своихъ великихъ нещастій, и всегда прославляетъ свою невинность; тотъ по видимому чтитъ душу свою, и вмѣсто того наноситъ ей вредъ. Предаваясь удовольствіямъ противъ правилъ и совѣтовъ законодателя, мы также не чтимъ ее, но оскверняемъ пороками и подвергаемъ угрызенію совѣсти. Кто не упражняется въ похвальныхъ трудахъ, не противустоитъ огорченіямъ и ужасамъ, но уступаетъ имъ, тотъ малодушіемъ своимъ также не приноситъ ей славы; ибо всѣ низкія дѣла безчестятъ ее. Не почитаетъ ее и тотъ, для кого жизнь есть единственное благо: почитая зломъ то состояніе души, въ которомъ она будетъ по смерти, онъ упадаетъ, теряетъ свое мужество, доказываетъ невѣріе, что величайшее блаженство скрывается тамъ за гробомъ, въ наслажденіи благами божественными. Почитать красоту выше добродѣтели есть совершенное безчестіе души. Несправедливо отдавать преимущество тѣлу надъ душею. Ничто земное не можетъ быть лучше небеснаго. Кто иначе разсуждаетъ о душѣ, тотъ не знаетъ, что оставляетъ въ пренебреженіи драгоцѣннѣйшее сокровище. Кто любитъ пріобрѣтать имѣніе нечестными способами и безъ угрызенія совѣсти смотритъ на сіи пріобрѣтенія, тотъ не ублажаетъ души своей, но совсѣмъ напротивъ; ибо все достоинство ея и доблесть отдаетъ за горсть золота; но все золото и на землѣ и подъ землею не сто́итъ добродѣтели. Вообще, кто не хочетъ всѣми силами воздерживаться отъ того, что законодатель призналъ безчестіемъ и порокомъ; кто не стремится со всею ревностію къ благамъ и отличіямъ, кои законъ опредѣляетъ: тотъ забываетъ, что съ сей стороны подвергаетъ величайшему поруганію душу, сіе божественное существо, и оставляетъ ее въ бѣдственномъ состояніи. Можно сказать, никто не видитъ предъ собою строжайшаго судію и местника своихъ беззаконій; и какая месть ужаснѣе, какъ уподобляться злымъ, и уподобляясь имъ, убѣгать мужей добрыхъ и бесѣды ихъ и со всѣмъ стремленіемъ прилѣпляться къ сообществу первыхъ? Прилѣпляющійся къ нимъ по необходимости вовлекается въ тѣже дѣла и страсти, къ коимъ они обыкновенно влекутъ другъ друга. Сіе состояніе не есть еще приговоръ суда, ибо судъ и справедливость есть дѣло божеское; ето есть наказаніе, сопутствующее беззаконію. Равно нещастны и тотъ злодѣй, который подвергается сему наказанію, и тотъ, который избѣгаетъ его: одинъ остается безъ надѣжды на исцѣленіе; другой погибаетъ для спасенія многихъ другихъ.
Честь наша, можно вообще сказать, состоитъ въ томъ, чтобы слѣдовать лучшимъ и къ лучшему концу вести то, что худо, но можетъ быть исправлено. Въ человѣкѣ одна душа только имѣетъ способность убѣгать зла, и стремиться къ верховному благу, обладаніе коего вообще есть основаніе всякаго общежитія. За сіе мы дали душѣ второе мѣсто послѣ боговъ.
Третье мѣсто въ общемъ порядкѣ всякой размышляющій уступитъ достоинствамъ тѣлеснымъ, кои требуютъ разсмотрѣнія: ибо однѣ изъ нихъ суть истинныя, другія ложныя. Сіе разсмотрѣніе есть дѣло законодателя. Кажется, онъ такъ объ нихъ судитъ: достоинства тѣлестныя состоятъ не въ красотѣ, не въ силѣ, не въ быстротѣ, не въ величинѣ роста, но въ здоровьи, хотя многимъ сіе такъ кажется, но и не въ противномъ сему. Среднее соединеніе сихъ крайностей гораздо ближе къ умѣренности и надежнѣе: ибо одна крайность напыщаетъ души тщеславіемъ, другая содѣлаетъ ихъ низкими и раболѣпными. Тоже можно сказать о пріобрѣтеніи имѣнія, денегъ и почестей: излишество ихъ производитъ вражду и возмущенія, какъ вообще въ государствѣ, такъ и въ частности; за недостаткомъ же слѣдуетъ рабство. Но да не сребролюбствуетъ никто для дѣтей, желая оставить ихъ богатѣйшими; сіе не полезно ни имъ, ни отечеству ихъ. Лучше всего и пріятнѣе богатство не блистательное, но противъ всѣхъ нуждъ достаточное. Соотвѣтствуя всѣмъ потребностямъ и поддерживая во всемъ порядокъ, оно доставитъ намъ жизнь безбѣдную. Наслѣдствомъ дѣтей должно быть не золото, но глубокое благочестіе, стыдливость, которыя не иначе можно внушить, какъ порицаніемъ всякаго безстыднаго ихъ поступка. Сія не относится къ обыкновенному совѣту, который даютъ юношамъ стыдиться всего. Мудрый законодатель болѣе долженъ предписывать старѣйшимъ стыдиться предъ юношами, чтобъ они особенно предъ сими остерегались говорить или дѣлать что либо постыдное: гдѣ безстыдны старики, тамъ юноши необходимо дѣлаются безстыднѣйшими. Истинное воспитаніе юношества и всякаго возраста состоитъ не въ увѣщеваніи, но въ строгомъ исполненіи того, чему мы хотимъ научить другихъ.
Кто почитаетъ родство и блюдетъ въ сердцѣ своемъ наслѣдственный страхъ къ отечественнымъ и семейственнымъ божествамъ, тотъ можетъ ожидать отъ нихъ благословенія чадамъ своимъ. Чтобъ наслаждаться ласками дружества и пріязнію знакомыхъ, мы должны почитать услуги намъ отъ другихъ важнѣе, нежели какъ они сами думаютъ, и благодарность свою къ нимъ цѣнить менѣе, нежели что она для нихъ значитъ. Тотъ лучшій гражданинъ и сынъ отечества, кто выше всѣхъ Олимпійскихъ побѣдъ, выше всѣхъ трудовъ, подъемлемыхъ во время мира и войны, ставитъ повиновеніе отечественнымъ законамъ и ревностнѣйшее ихъ соблюденіе въ продолженіи всей жизни. Отношенія съ иноплеменными должны быть для насъ священны: ибо всѣ обиды иноплеменниковъ, или иноплеменникамъ отъ гражданъ оказанныя, вопіютъ къ Богу мстителю. Странникъ безъ друзей, безъ родныхъ возбуждаетъ сожалѣніе и у людей, и у Боговъ. Сильный во мщеніи всегда заступитъ притѣсненнаго; и кто сильнѣе страннолюбиваго духа и Бога, служащаго страннолюбивому Зевесу? Въ комъ есть хотя мало ума, тотъ долженъ остерегаться въ теченіи жизни своей обидѣть чѣмъ либо странника. Величайшая обида подобнымъ своимъ есть презрѣніе къ просящимъ. Сей Богъ, коего бѣдный призывалъ во свидѣтели обѣтовъ своихъ, не оставитъ страждующаго; и горе безчувственному злодѣю! сіи страданія никогда не останутся безъ отмщенія.
Мы уже сказали, чѣмъ мы должны родитѣлямъ, самимъ себѣ, тому, что находится въ нашей власти, отечеству, друзьямъ, ближнимъ и странникамъ. Теперь слѣдуетъ сказать, каковымъ долженъ быть самъ всякой человѣкъ, чтобы наслаждаться щастливою жизнію. Я не говорю здѣсь голосомъ закона, но подражаю тому законодателю, который посредствомъ похвалы и порицанія приготовляетъ умы ко вниманію. Истина есть основаніе всѣхъ благъ божескихъ и человѣческихъ. Кто хочетъ быть щасливымъ и блаженнымъ, тотъ какъ можно ранѣе долженъ пріобщиться ей, и все время жизни своей употреблять на то, чтобъ быть истиннымъ человѣкомъ, который одинъ достоинъ довѣренности; ибо можно ли положиться на того, кому пріятна произвольная ложь? Есть и такіе, коимъ пріятна непроизвольная; то и другое достойно презрѣнія; невѣжда и вѣроломный равно презрѣнны. Время изобличитъ ихъ: при концѣ жизни, въ скучной старости ихъ ожидаетъ хладное одиночество. Съ друзьями, съ дѣтьми, равно какъ безъ друзей, безъ дѣтей, они будутъ вести жизнь сирую.
Достоинъ почтенія человѣкъ, чуждый всякой несправедливости; но вдвое больше права на уваженіе имѣетъ тотъ, кто удерживаетъ отъ обиды другихъ: одинъ справедливъ только къ самому себѣ, другой справедливъ и для тѣхъ, коихъ преступленія онъ открываетъ правительству; а тотъ, кто содѣйствуетъ правительству въ обузданіи злобы, долженъ назваться мужемъ великимъ, совершеннымъ гражданиномъ, образцемъ добродѣтели. Такуюже похвалу должно воздавать скромности, благоразумію и прочимъ доблестямъ, если кто, украшаясь ими, можетъ сообщать другимъ свое расположеніе. Величайшія почести принадлежатъ насаждающему въ сердцахъ гражданъ семена добродѣтелей; второе мѣсто займетъ тотъ, кто имѣетъ тоже желаніе, но безъ таланта; завистливый, которой добровольно, изъ дружбы ни съ кѣмъ не подѣляется своими благами достоинъ всего презрѣнія; но сіе презрѣніе не должно простираться на тѣ отличные дары, коими онъ владѣетъ; напротивъ всякой долженъ по силамъ стараться о пріобрѣтеніи ихъ.
Пусть существуетъ между нами соревнованіе въ добродѣтели, но безъ злобной зависти. Топъ содѣйствуетъ благу всего государства, кто самъ стремится далѣе и злыми навѣтами другимъ пути не преграждаетъ. Завистливый, который только хитростію думаетъ стать выше другихъ и самъ отъ сего менѣе успѣваетъ въ истинной добродѣтели и состязующихся съ нимъ приводитъ въ малодушіе несправедливымъ своимъ порицаніемъ. Такимъ образомъ на поприщѣ доблести онъ охлаждаетъ жаръ своихъ согражданъ и уменьшаетъ славу своего отечества.
Всякой долженъ быть мужественъ, а болѣе кротокъ: ибо въ испорченномъ вѣкѣ не льзя иначе избѣгнуть несносныхъ обидъ со стороны другихъ, какъ противодѣйствуя, защищаясь и твердо отражая удары на самаго противника. Безъ мужественнаго духа сіе невозможно. Впрочемъ сіи порывы раздраженнаго не всегда неудобоизлѣчимы. Надлежитъ помнить, что всякой противъ своей воли дѣлается несправедливымъ; ибо никто никогда самъ собою не домогался величайшаго зла, особливо въ дѣлахъ важнѣйшихъ; душа и истинна, какъ мы сказали, важнѣе всего; кто жь добровольно согласится подвергнуть ужасной болѣзни благороднѣйшую часть самаго себя и страдать цѣлую жизнь? Всякой человѣкъ несправедливый болѣе достоинъ состраданія; но сострадать можно только о томъ, въ комъ зло еще удоболѣчимо; предъ симъ должно претворять гнѣвъ на кротость и не питать къ нему ожесточенія и ненависти свойственной женщинамъ; только противъ злаго и совершенно погибшаго должно показывать гнѣвъ свой. По сему то, говорю, добрый долженъ быть и мужественнымъ и кроткимъ.
Величайшее зло, какъ бы врожденное, скрывается въ душѣ нашей, которое всякой извиняетъ въ себѣ, и отъ котораго никто не думаетъ изцѣлиться. Я говорю о самолюбіи; оно проистекаетъ изъ самой природы нашей; но въ самомъ дѣлѣ чрезмѣрная любовь къ самому себѣ есть причина всѣхъ нашихъ погрѣшностей. Любящій слѣпъ къ любимому своему предмету: тотъ худо познаетъ справедливое, доброе, изящное, кто почитаетъ себя выше всякой истины; и не будетъ великимъ человѣкомъ, любящій только себя и свое; должно любить одно справедливое и въ себѣ, и особенно въ другихъ. Отъ сей слабости проистекаетъ и другая, невѣжество свое почитать мудростію. Не зная ничего, мы почитаемъ себя всезнающими, не поручаемъ другимъ, чего сами не въ силахъ сдѣлать и дѣлаемъ съ великими погрѣшностями. Потому, оставя излишнее самолюбіе и не стыдясь, будемъ подражать тѣмъ, кои лучше насъ.
Есть простыя правила, часто въ разговорѣ употребляемыя и притомъ весьма полезныя; ихъ мы должны всегда припоминать себѣ. Какъ потокъ быстро стремится, и одна волна безпрестанно смѣняется другою, такъ въ воспоминаніи нашемъ безпрестанно должны родиться новыя добрыя мысли, между тѣмъ какъ другія изчезаютъ. Скажемъ, что долгъ велитъ намъ воздерживаться отъ излишней радости и слезъ; будемъ напоминать другъ другу, что мы должны не показывать ни восторга, ни горести, но сохранять важную твердость какъ въ щастіи, въ которомъ насъ поставляетъ нашъ Геній - хранитель, такъ и въ препятствіяхъ, кои встрѣчаются на трудномъ пути жизни; будемъ всегда надѣяться на то, что Богъ посылаетъ добрымъ: встрѣтятся ли дни щастливые, то онъ продлитъ ихъ; встрѣтятся ли бѣдствія, то онъ облегчитъ ихъ и настоящимъ опасностямъ дастъ лучшій конецъ. Съ такой надеждою каждой долженъ жить и по такимъ правиламъ дѣйствовать, напоминая ихъ и себѣ и другимъ, какъ въ трудахъ, такъ и въ минуты отдохновенія.
Итакъ вотъ наши обязанности, которыя мы должны исполнять какъ въ отношеніи къ другимъ, такъ и въ отношеніи къ самимъ себѣ. Но сіи правила суть болѣе божественныя, нежели человѣческія. Мы должны говорить не Богамъ, но людямъ.
Природу человѣческую особенно составляютъ удовольствія, огорченія и желанія. Онѣ восторгаютъ, колеблютъ смертнаго безпрестанными заботами. Благороднѣйшій образъ жизни заслуживаетъ похвалу не только благовидною наружностію; но если кто хочетъ имъ пользоваться отъ самой юности, не совращаясь съ прямаго путя добродѣтели, сей образъ жизни превосходнѣе и въ томъ, къ чему мы всѣ стремимся: онъ доставляетъ въ жизни болѣе радостей и менѣе огорченій. Въ сей истинѣ не усомнится, кто хочетъ чистосердечно испытать ее. Но какъ испытать? разсмотримъ, согласно ли съ природою человѣческою то, что я предлагаю, или противорѣчитъ ей? Сравнивая разные роды жизни, одну пріятнѣйшую, другую горестнѣйшую, находимъ, что мы всѣ желаемъ себѣ удовольствія; огорченія же не избираемъ и не желаемъ; удовольствіе для насъ лучше, нежели ничего; но отъ горести мы всѣ желаемъ избавиться; далѣе, мы ищемъ меньшаго огорченія съ большимъ удовольствіемъ, и не желаемъ меньшаго удовольствія съ большимъ огорченіемъ. Не льзя утвердительно сказать, изберемъ ли мы половину одного на половину другаго. Чтобъ опредѣлить къ выбору чего либо нашу волю, или оставить ее въ нерѣшимости, все зависитъ отъ того, какъ многочисленны, велики и сильны удовольствія или огорченія, или отъ равенства ихъ. Таковъ необходимый порядокъ вещей; мы избираемъ ту жизнь, въ которой есть удовольствія и горести въ высокой степени и силѣ, но сумма первыхъ превосходнѣе; противнаго сему не желаемъ. Не желаемъ и такой жизни, въ которой все низко, мало, тихо, и притомъ сумма огорченій превышаетъ; мы ищемъ противнаго. Наконецъ то состояніе, въ которомъ все находится въ равновѣсіи, лучше того, въ которомъ преобладаютъ страданія: мы ищемъ пріятнаго и бѣгаемъ того, что преимущественно возбуждаетъ насъ къ огорченію.
Въ сихъ границахъ необходимо заключаются всѣ образы жизни; намъ остается только наблюдать, къ какой изъ нихъ наша природа расположила насъ. Еслибъ кто сказалъ, что желанія его не заключаются въ сихъ предѣлахъ, тотъ обнаружилъ бы только свое невѣжество и неопытность въ образахъ жизни. Какія же и сколь многоразличны состоянія, въ которыхъ человѣкъ, взвѣсивъ все достойное и недостойное желанія, все произвольное и непроизвольное, начертавъ посему свои правила и соединивъ все дружественное, пріятное, лучшее, изящнѣйшее, можетъ сдѣлаться щастливымъ? Положимъ съ одной стороны жизнь умѣренную, мудрую, мужественную и притомъ здоровьемъ сопровождаемую; съ другой жизнь буйную, малодушную, невоздержную, болѣзненную. Кто знаетъ выгоды умѣренной жизни, тотъ знаетъ, что она есть самая тихая и мирная: ослабляетъ горести, отнимаетъ буйные порывы у наслажденій, желаній и у самой любви; что невоздержная напротивъ на все стремительна, усиливаетъ горести, даетъ всю власть удовольствіямъ, воспламеняетъ безумнымъ, непреодолимымъ влеченіемъ желанія и любовь; что въ умѣренности болѣе удовольствій нежели огорченій, а въ невоздержаніи болѣе огорченій, нежели удовольствій, какъ по числу такъ и по силѣ, и потому одна жизнь по закону необходимости пріятнѣе, другая горестнѣе. И если все сіе справедливо, то слѣдуетъ, что всякой противъ воли своей бываетъ невоздержнымъ. Вся чернь или по невѣжеству или по развращенію оставляетъ умѣренность въ жизни. О болѣзненномъ и здоровомъ состояніи также можно сказать, что каждое изъ нихъ имѣетъ свои удовольствія и горести; но сумма удовольствій болѣе въ здоровьи, а горестей болѣе въ болѣзни. Произвольно мы никогда не изберемъ того образа жизни, въ которомъ болѣе огорченій; лучше, гдѣ ихъ менѣе. Поелику же у людей умѣренныхъ, мудрыхъ и мужественныхъ то и другое бываетъ слабѣе, меньше и рѣже, нежели у невоздержныхъ, безумныхъ и малодушныхъ; поелику въ удовольствіяхъ то одни изъ нихъ, то другіе бываютъ выше, но суммою горестей послѣдніе несравненно превышаютъ первыхъ; то мужественный и мудрый превосходнѣе малодушнаго и безумнаго, и жизнь его несравненно пріятнѣе жизни послѣдняго. Вообще жизнь добродѣтельная по тѣлу и по душѣ пріятнѣе жизни порочнаго; она предъ всѣми прочими украшается лѣпотою, правильностію, доблестію и славою, и ведущій ее во всемъ щастливѣе ведущаго жизнь противную. Здѣсь мы окончимъ общее предисловіе къ законамъ.
Послѣ сего должно говорить о законахъ, или лучше сказать, начертать основу государствоправленія. Какъ въ ткани не одинакимъ образомъ составляются самая основа и перевязывающія ее нити, но необходимо бываютъ различны: основа бываетъ связана крѣпче и тверже; прочія нити слабѣе и болѣе отличаются красотою: такимъ же образомъ отличаются исправляющіе въ государствѣ важнѣйшія должности и люди какимъ нибудь ученіемъ украшенные. Устроеніе государства раздѣляется на двѣ части: первая есть установленіе властей; вторая учрежденіе законовъ для каждой власти; но напередъ надлежитъ обратить вниманіе на слѣдующій предметъ: пастырь, принимая стадо тельцовъ, или овецъ или другихъ животныхъ первое стараніе обращаетъ на то, чтобы для безопасности ихъ сдѣлать между ими надлежащій разборъ, отдѣлить здоровыхъ и нездоровыхъ, и отославъ однихъ въ особенное стадо, другихъ оставляетъ своему попеченію; онъ увѣренъ, что безъ сего строгаго разбора, тщетенъ всякой трудъ о тѣлахъ и душахъ испорченныхъ худымъ воспитаніемъ и привычками; что отъ больныхъ частей легко заражаются и здоровыя. О другихъ животныхъ я говорю только мимоходомъ для примѣра; но люди требуютъ величайшаго попеченія и достойны того, чтобъ законодатель тщательно изслѣдовалъ и подробно изложилъ все, что касается до очищенія государства и до чистоты нравственности.
Вотъ, что можно сказать о семъ очищеніи: одинъ способъ его есть тихой и легкой, другой насильственный. Насильственнымъ и слѣдовательно надежнѣйшимъ можетъ пользоваться неограниченный Государь — законодатель. Законодатель безъ власти неограниченной при устроеніи новаго государства и при учрежденіи законовъ можетъ успѣть только тихими и простыми мѣрами очищенія. Въ политикѣ какъ и въ медицинѣ лучшіе способы соединены съ огорченіями: они съ неумолимымъ правосудіемъ осуждаютъ на казнь, на смерть, на изгнаніе, и такимъ образомъ освобождаютъ государство, какъ отъ неизцѣлимой язвы, отъ преступниковъ, ознаменовавшихся величайшими злодѣяніями. Легчайшая мѣра къ очищенію государства есть сія: тѣхъ, кои по недостатку пропитанія, при воззваніи полководцовъ стекаются единственно въ надеждѣ обогатиться добычею чужихъ имѣній, какъ заразу, правительство немедленно высылаетъ, подъ благовиднымъ именемъ поселенія. Такъ при самомъ началѣ долженъ поступать всякой законодатель. Но мы въ семъ случаѣ находимся въ самомъ затруднительномъ положеніи; намъ не можно думать ни о поселеніи, ни о какомъ либо родѣ очищенія: тѣ, кои должны населить нашъ городъ, подобны различнымъ потокамъ, кои изъ источниковъ или составясь отъ проливныхъ дождей, стремятся въ одно великое озеро; остается только пещись, чтобъ стекающаяся вода сохранила чистоту свою; мы должны или вычерпывать ее, или отводить въ другія стороны. Таковъ трудъ и таковы опасности, можно сказать, бываютъ при устроеніи каждаго государства. Но такъ какъ наше исполненіе произходитъ только на словахъ, а не дѣлѣ: предположимъ, что нашъ выборъ сдѣланъ — и самый чистый, какого можно желать. Опытомъ и продолжительнымъ временемъ открывъ вредныхъ людей въ числѣ желающихъ вступить въ права новаго гражданства, мы воспретили имъ входъ; добрыхъ же привлекли всею благосклонностію и награжденіями. Не оставимъ въ молчаніи того, что къ великому щастію наше поселеніе не подвержено ужасному и опасному междуусобію и ссорѣ за раздѣленіе земли и уничтоженіе долговъ; поселеніе Ираклидовъ, какъ мы замѣтили, имѣло тѣ же выгоды. При учрежденіи новыхъ законовъ не льзя оставить безъ перемѣны всѣхъ прежнихъ постановленій, но и перемѣнять всего не возможно; остается только желать осторожнаго, постепеннаго измѣненія и въ продолженіи многихъ лѣтъ дѣлать самыя малыя нововведенія. Сей непримѣтный переворотъ зависитъ отъ богатѣйшихъ, если они, владѣя большимъ количествомъ земли, по добротѣ своей не желаютъ доводить до крайности своихъ должниковъ, но, или прощаютъ, или помогаютъ, или по крайней мѣрѣ соблюдаютъ умѣренность; если они почитаютъ бѣдностію не уменьшеніе богатства, но ненасытность къ пріобрѣтенію. Таково прочнѣйшее основаніе общественнаго бытія, и только на такомъ основаніи можно утвердить политическое зданіе, какого обстоятельства требуютъ; гдѣ нѣтъ сего основанія, тамъ не устоитъ никакая политическая система.
Мы избѣгли сего неудобства, или по крайней мѣрѣ открыли средство избѣжать его, то есть любить справедливость и не искать обогащенія неправеднаго. Я не знаю другаго путя ни широкаго, ни тѣснаго къ предохраненію себя отъ гибели. Сіе должно служить оградою и нашему отечеству. Имѣнія гражданъ должны быть чисты отъ всякаго нарѣканія взаимнаго, и доколѣ существуютъ старыя причины къ неудовольствію ихъ другъ противъ друга; законодатель, если имѣетъ хотя нѣсколько здраваго смысла, никакъ не долженъ спѣшить къ новымъ какимъ либо разпоряженіямъ, не отклонивъ прежнихъ препятствій. Кому Богъ даруетъ, какъ намъ основать новый городъ, неимѣющій никакой причины ко взаимной враждѣ, тотъ развѣ по особенному невѣжеству и по совершенной испорченности можетъ посѣять въ немъ сѣмена раздора.
Какимъ же образомъ мы сдѣлаемъ правильное раздѣленіе земли и жилищь? Во первыхъ опредѣлимъ число гражданъ; потомъ раздѣлимъ ихъ на извѣстные классы, назначивъ для каждаго класса величину и права его; послѣ сего сколько возможно раздѣлимъ по ровну землю и жилища. Удобнѣе всего опредѣлить народонаселеніе нашего города по пространству земли и по числу сосѣднихъ городовъ: земли нужно столько, чтобъ она могла прокормить извѣстное число жителей при умѣренномъ образѣ жизни; число жителей такое, чтобъ они могли отражать нападеніе враговъ и подавать помощь притѣсненнымъ сосѣдамъ. Число, сіе мы опредѣлимъ и словомъ и на дѣлѣ, когда узнаемъ мѣстное положеніе своего города и силы непріятельскія: теперь, чтобъ не прервать своей бесѣды о законодательствѣ, мы означимъ его примѣрно. Число всѣхъ поселенцовъ, участвующихъ въ раздѣлахъ и въ защищеніи отечества, для опредѣленности пусть будетъ пять тысячь сорокъ; на столько же частей должны раздѣлиться земля и селенія, чтобъ каждой человѣкъ имѣлъ свой жребій и участокъ. Число сіе сначала можетъ быть раздѣлено на двѣ части, потомъ на три, на четыре, на пять и такъ далѣе до десяти. Всякой законодатель долженъ выбирать число самое сообразное своему городу, именно въ которомъ бы находилось какъ можно болѣе раздѣленій и подраздѣленій: ибо не всякое число способно ко всѣмъ подраздѣленіямъ. Число же пять тысячь сорокъ можетъ имѣть шестьдесять дѣлителей безъ одного и сряду дѣлится на всѣ числа отъ одного до десяти. Сіе весьма полезно во время войны и во время мира для различныхъ общественныхъ сдѣлокъ, для наложенія податей, раздѣловъ и торговыхъ сношеній. Но пріобрѣтать точное познаніе о свойствахъ чиселъ должны тѣ, коимъ законъ предпишетъ сію науку. Впрочемъ, повторю, сіе совершенно необходимо. По изложеннымъ причинамъ устрояющій новое государство долженъ имѣть понятіе о семъ предметѣ.
Созидаетъ ли кто новый годъ, или возстановляетъ древній давно падшій, при введеніи Боговъ и жертвоприношеній, при выборѣ священныхъ именъ никто благоразумный да не дерзаетъ измѣнять того, въ чемъ увѣрили всѣхъ оракулы или Делфійскій, или Аммоновъ, или ветхія преданія, отвѣтами, или божественнымъ внушеніемъ. По сей вѣрѣ установлены жертвоприношенія, соединенныя съ извѣстными обрядами или отечественныя, или Тирренскія, или Кипрскія, или изъ другихъ странъ заимствованныя; такимъ образомъ освящены нѣкоторыя преданія, статуи, жертвенники, капища и рощи. Законодатель не долженъ дѣлать въ сихъ предметахъ ни малѣйшей перемѣны. Каждой части города онъ долженъ назначить своего Бога, Генія покровителя или Героя. При раздѣленіи земли особенно онъ долженъ оставить мѣсто для священныхъ рощей и для всего, что относится къ почитанію Божества; тамъ въ опредѣленныя времена всѣ классы гражданъ будутъ собираться для взаимнаго облегченія своихъ нуждъ, къ утвержденію дружества, для кратчайшаго знакомства и общаго сближенія между собою. Для Государства нѣтъ блага выше того, если всѣ граждане другъ другу ближніе, свои. Гдѣ во взаимныхъ отношеніяхъ людей нѣтъ свѣта, но царствуетъ тьма; тамъ нѣтъ прямаго уваженія къ достоинствамъ, ко властямъ, нѣтъ и должной справедливости. Всякой гражданинъ въ личности своей долженъ стараться, чтобъ почитали его не коварнымъ, но простосердечнымъ и искреннимъ, и чтобъ коварный не дерзалъ обманывать его.
Послѣ сего дальнѣйшій ходъ законодательства столь необыкновенный, какъ въ игрѣ выходъ съ священнаго числа, безъ сомнѣнія сначала удивитъ слушающихъ; но размысливъ и повѣривъ его опытомъ, они найдутъ въ немъ если не первый способъ къ устроенію Государства, то такой, который только одному уступаетъ. Можетъ быть иные и не примутъ его, потому что еще не привыкли къ законадателю, который бы не говорилъ голосомъ повелителя. Мы сдѣлаемъ съ своей стороны лучшее: представимъ Государство совершеннѣйшее, потомъ второе, и отдадимъ ихъ на выборъ каждому начальнику новаго поселенія. Теперь, поступая симъ образомъ и называя по совершенству Государство первое, второе и третье, сей выборъ мы предоставимъ Клинію, или и другимъ, кои участвуя въ совѣтѣ съ нимъ, захотятъ каждой по своему разсужденію удержать то, что почитаетъ лучшимъ въ отечественныхъ законахъ.
И такъ лучшее Государство, лучшее правленіе, лучшіе законы суть тѣ, гдѣ во всемъ совершается старинное изрѣченіе: у друзей все общее, и, если можно, общія жены, общія дѣти, и общія имѣнія; гдѣ такъ называемая собственность вовсе неизвѣстна, и вещи по природѣ собственныя, по возможности дѣлаются общими, на примѣръ глаза, уши и руки, и всѣ гражданѣ увѣрены, что они одно видятъ, одно слышатъ и дѣлаютъ, одно хвалятъ и порицаютъ, и въ жизни имѣютъ однѣ удовольствія и огорченія. Государство, въ которомъ законы производятъ сіе единство, есть верхъ совершенства, другой прямѣйшей и лучшей цѣли для нихъ нѣтъ и представлено быть не можетъ. Въ немъ царствуетъ такое невозмущаемое веселіе и блаженство, что оно достойно быть обителію Боговъ, или сыновъ Божіихъ. Вотъ примѣръ, на который должно взирать при устроеніи правленія и къ которому по возможности должно приближаться. Но то, которое мы намѣреваемся устроить, не далеко отстоитъ отъ сего безсмертнаго образца, и займетъ по немъ второе мѣсто, если удастся совершить его. Послѣ того, если Богъ поможетъ намъ представимъ и третіе.
Обратимся къ устроенію втораго: сначала наши граждане должны раздѣлить жилища и землю; но воздѣлывать ее общими силами было бы выше силъ настоящаго поколѣнія при нынѣшнемъ его образѣ жизни и воспитаніи. Они раздѣлятъ ее съ тою мыслію, чтобъ всякой почиталъ свой удѣлъ собственностію цѣлаго Государства, и любилъ бы страну родную такъ, какъ дѣти любятъ свою родительницу; скажу болѣе, смертные должны видѣть въ своемъ отечествѣ божество и верховнаго обладателя. Такое же расположеніе должно питать къ отечественнымъ Богамъ и пенатамъ. Вотъ средства сохранить его навсегда: число домовъ, какое однажды будетъ назначено, не должно никогда ни увиличиваться, ни уменьшаться. Сіе постановленіе точно будетъ исполняемо во всемъ Государствѣ, если получившій жребій отецъ семейства будетъ назначать наслѣдникомъ имѣнія своего только одного изъ дѣтей своихъ, котораго самъ изберетъ какъ преемника и исполнителя всѣхъ обязанностей относительно къ Богамъ, къ роду своему, къ отечеству, къ живущимъ и къ тѣмъ, коихъ уже постигла смерть. У кого много дѣтей, тотъ долженъ выдавать дочерей по закону, которой будетъ для сего установленъ; сыновъ же по взаимному согласію усыновлять бездѣтнымъ гражданамъ. Если сіи взаимныя сношенія не помогутъ; если число дочерей или сыновей слишкомъ велико, или по всеобщему неплодію слишкомъ мало; то въ подобныхъ случаяхъ долгъ высшаго правительства, обратить свое вниманіе на то, что должно дѣлать съ симъ избыткомъ или ущербомъ гражданъ и принять мѣры ко всегдашнему сохраненію тысячи сорока удѣловъ. Мѣры сіи многоразличны: почести, безчестія, увѣщанія старѣйшихъ въ бесѣдѣ съ юными весьма дѣйствительны и къ удержанію излишества и къ поощренію большаго народонаселенія.
Можетъ случиться также совершенная невозможность къ уравненію пяти тысячь сорока домовъ; иногда супружеская любовь награждается излишествомъ чадъ, отъ сего произходитъ замѣшательство: тогда остается древнее средство, о которомъ мы часто говорили, дружелюбное переселеніе въ страну, выгоднѣйшую. Иногда наводненія, болѣзни и гибельная война уменьшаютъ опредѣленное число гражданъ; не должно наполнять сей убыли безъ разбора иностранцами безъ всякаго воспитанія. Впрочемъ необходимости, какъ говорятъ, самъ Богъ не можетъ противиться.
Теперь обратимъ слово къ самимъ согражданамъ, и въ видѣ увѣщанія изложимъ предъидущее: благороднѣйшіе изъ людей! возлюбите сродство, равенство, единство, согласіе съ природою; не погрѣшайте противъ сего въ своемъ числѣ и во всѣхъ своихъ прекрасныхъ и добрыхъ дѣлахъ; и во первыхъ касательно числа не выступайте никогда изъ предписанныхъ вамъ предѣловъ; также покупкою или продажею не посрамляйте умѣренной доли, которая вамъ досталась. Ни Богъ, податель всякаго удѣла, ни законодатель тогда не будутъ вашими покровителями.
Здѣсь въ первой разъ законъ не слушающимъ его предписываетъ положительно или не принимать удѣла, или принимать его въ твердой вѣрѣ, что земля есть священное достояніе Боговъ, что жрецы и жрицы на первыхъ жертвоприношеніяхъ, на вторыхъ и третьихъ должны просить Боговъ поразить достойною казнію покупающаго или продающаго домъ или усадьбу. Имя каждаго гражданина съ означеніемъ его имѣнія, написанное на кипарисныхъ доскахъ, полагается въ храмахъ для памяти въ потомствѣ; о сохраненіи сихъ записей пекутся правители, извѣстные по своей проницательности, отъ которыхъ не могли бъ укрыться никакія преступленія, и которые строго наказываютъ противящихся закону и Богу.
Сколько полезно сіе устройство для всякаго Государства, которое приметъ его; сего не можетъ знать человѣкъ порочной, но узнаетъ всякой изъ опыта, и самъ сдѣлавшись добродѣтельнымъ. Оно не допускаетъ въ Государствѣ корыстолюбія, не позволяетъ никому обогащаться подлою корыстію, потому что презрѣнное ремесло ниспровергаетъ свободу; а сею цѣною никто не пожелаетъ пріобрѣтать себѣ имѣнія. За симъ закономъ слѣдуетъ другой, которой запрещаетъ частному человѣку копить сребро или золото. Деньги должны служить только для ежедневнаго обмѣна; чтобъ платить должное художникамъ, давать плату наемникамъ, рабамъ и домашнимъ. Для сего должна быть въ Государствѣ ходячая монета, которая не имѣла бы никакой цѣны для чужестранцевъ. Общія Еллинскія деньги служатъ только для содержанія войска, для отправляющихся въ чужія страны какъ то въ посольства и по другимъ Государственнымъ потребностямъ. Ежели частному человѣку случится нужда выѣхать за границу; то онъ можетъ сдѣлать сіе только съ позволенія правительства, и по возвращеніи въ отечество долженъ отдать въ казну, оставшіяся у него иностранныя деньги, принявъ за оныя по щету Государственную монету. Если окажется, что онъ утаилъ что либо, то утаенное берется въ казну; знавшій о семъ и необъявившій правительству, вмѣстѣ съ утаившимъ подвергается одному безчестію и наказанію и сверхъ того пенѣ, равняющейся иностраннымъ деньгамъ.
Кто женится или выдаетъ дочь свою замужъ, тотъ не долженъ ни давать, ни получать никакаго приданаго. Запрещается также закладывать что либо въ обезпеченіе вѣрности или отдавать деньги въ проценты: въ послѣднемъ случаѣ всякой имѣетъ право не платить ни процентовъ, ни капитала. Что сіе устройство есть самое лучшее для Государства, въ томъ легко убѣдиться, вникнувъ въ самое намѣреніе законадателя. Намѣреніе же мудраго политика совсѣмъ отлично отъ разсужденія черни; онъ не поставляетъ общественнаго блага въ томъ, чтобы содѣлать Государство великимъ, богатымъ, избыточествующимъ въ сребрѣ и золотѣ, сильнымъ на сушѣ и на морѣ; и за тѣмъ уже, чтобъ содѣлать его лучшимъ и щастливѣйшимъ. Одно что либо изъ сего возможно; но то и другое вмѣстѣ не возможно. Законодатель ограничивается возможнымъ, а не возможнаго не желаетъ и не дѣлаетъ тщетныхъ покушеній. Поелику щастіе и добродѣтель неразлучны, то и онъ желаетъ, чтобъ граждане его были щастливы и добродѣтельны. Не возможно быть слишкомъ богатымъ и вмѣстѣ добрымъ; богатымъ, какъ разумѣетъ сіе чернь, то есть быть въ числѣ тѣхъ рѣдкихъ людей, коихъ все достоинство цѣнится по количеству имѣнія, хотя бы владѣлъ имъ человѣкъ порочный. Я никогда не соглашусь, чтобъ богатый былъ дѣйствительно щастливъ безъ добродѣтели: но не возможно быть отлично добрымъ и отлично богатымъ. Почему же? спросите вы. Отвѣчаю, потому что кто пріобрѣтаетъ честными и нечестными способами, тотъ пріобрѣтаетъ вдвое больше того, кто пользуется только честными способами, и тотъ, кто не дѣлаетъ издержекъ ни худыхъ, ни добрыхъ, издерживаетъ вдвое меньше того, кто готовъ на всѣ благородныя, прекрасныя торжествованія. Итакъ тотъ, кто имѣетъ вдвое меньше дохода и вдвое больше разходовъ, можетъ ли быть богаче того, кто вдвое больше получаетъ и вдвое меньше проживаетъ? Одинъ изъ сихъ есть доброй, а другой худой, если онъ только скупъ; и чаще совершенный злодѣй, но добродѣтельный никогда. Кто пріобрѣтаетъ и честнымъ и нечестнымъ способомъ, не дѣлая ни честныхъ ни безчестныхъ издержекъ, тотъ есть скупой богачь, и притомъ какъ совершенно злой, слѣдовательно ненасытный, онъ бѣденъ; а кто издерживается на прекрасныя дѣла, пріобрѣтая только честнымъ образомъ; тотъ не легко можетъ сдѣлаться отлично богатымъ, но притомъ и не бѣденъ. Заключеніе прямое, что слишкомъ богатые не могутъ быть добродѣтельными и безъ добродѣтели они нещастливы. Намѣреніе же законовъ есть то, чтобъ содѣлать людей щастливѣйшими, и особенно поселить между ими взаимную любовь. Сію взаимную любовь питаютъ граждане другъ къ другу не тамъ, гдѣ есть вѣчныя тяжбы и несправедливости, но гдѣ ихъ вовсѣ нѣтъ или очень мало. Для сего-то желательно, чтобъ въ Государствѣ не было ни золота, ни сребра, ни чрезмѣрнаго обогащенія посредствомъ низкихъ ремеслъ и процентовъ или подлыми промыслами; но чтобъ всѣ поставляли богатство свое единственно въ земледѣліи и въ томъ, что не заставляетъ насъ нерадѣть о главномъ, для чего пріобрѣтается всякое богатство, то есть о душѣ и тѣлѣ, которыя гаснутъ безъ правильнаго упражненія и безъ прочаго образованія. Вотъ почему мы такъ часто повторяемъ, что пріобрѣтеніе денегъ должно почитать послѣднимъ дѣломъ. Такъ; изъ трехъ предметовъ, кои должны занимать все вниманіе человѣка, третій и послѣдній есть пріобрѣтеніе имѣнія. Тѣло составляетъ средній предметъ его попеченія, а первый есть душа. Наше Государство только тогда получитъ надлежащее свое устройство, если въ немъ наши главные предметы будутъ раздѣлены по симъ тремъ отношеніямъ. Худой тотъ законъ, который заставляетъ предпочитать мудрости здоровье тѣла, или здоровью тѣлесному и мудрости богатство. Законодатель часто долженъ вопрошать самаго себя, чего я хочу? получивъ успѣхъ, достигну ли своего намѣренія? Только такимъ образомъ онъ можетъ совершить свое дѣло и освободить другихъ отъ труда дѣлать послѣ него перемѣны. Иначе онъ не успѣетъ.
Итакъ получившій свою долю пусть владѣетъ ею на сихъ положенныхъ условіяхъ. Хорошобъ было, еслибъ каждой приходилъ въ наше поселеніе съ равнымъ участкомъ и въ прочихъ вещахъ. Но поелику сіе невозможно и одинъ приходитъ съ большими стяжаніями, другой съ меньшими: то по симъ многоразличнымъ обстоятельствамъ, для общаго уравненія, классы гражданъ должны быть различны. Такимъ образомъ власти, налоги, подати будутъ соотвѣтствовать достоинству каждаго не только по доблести его собственной или предковъ его, по силѣ и красотѣ тѣла; но также по богатству и бѣдности каждаго, дабы граждане, получая равныя почести и достоинства, не равною, но соотвѣтствующею каждому мѣрою, не имѣли причины къ раздорамъ. Для сего смотря по имѣнію, должно установить четыре класса, назвавъ ихъ первымъ, вторымъ, третьимъ, четвертымъ или другими именами. Одни остаются въ одномъ классѣ; другіе, изъ бѣдныхъ сдѣлавшись богатыми или изъ богатыхъ бѣдными, переходятъ въ другой себѣ приличной.
Сему желалъ бы я дать такой образъ закона: чтобъ предохранить Государство отъ величайшаго зла, то есть отъ возмущенія, между гражданами не должно быть ни крайней бѣдности, ни чрезмѣрнаго богатства; обѣ сіи причины производятъ одно дѣйствіе, и потому законодатель долженъ положить имъ границы. Границею бѣдности будетъ служить соблюденіе удѣла, въ которомъ всякой долженъ находиться, и уменьшеніе коего никому не пропуститъ безъ вниманія ни правитель, ни всякой другой, кто только полагаетъ въ добродѣтели свое честолюбіе. Законъ, опредѣляющій мѣру удѣловъ, позволяетъ пріобрѣтать вдвое, втрое и даже въ четыре раза больше. Но кто пріобрѣлъ больше сего или самъ, или по щедрости чьей либо, или куплею, или другимъ какимъ благопріятнымъ случаемъ, тотъ возвратитъ городу и Богамъ покровителямъ его, излишнее и со славою освободится отъ преслѣдованія законовъ. Если онъ не хочетъ повиноваться сему закону: то обличившій его въ награду получаетъ половину всего излишка; другую же половину виновный отдаетъ богамъ. Всѣ имѣнія сверхъ положеннаго участка должны быть извѣстны и записаны у правительства, закономъ для сего опредѣленнаго, дабы всѣ права относительно имѣній были ясны и споры не запутаны.
Скажемъ о мѣстоположеніи города. Онъ долженъ находиться въ средоточіи всей страны, на такомъ отличномъ мѣстѣ, гдѣ все привольно; не трудно понять и объяснить сіе. Въ срединѣ самаго города посвятимъ храмы Вестѣ, Зевесу и Аѳинѣ; оградимъ ихъ стѣною и назовемъ Акрополисомъ. Начиная отсѣлѣ какъ отъ центра, раздѣлимъ весь городъ и всю окрестность на двѣнадцать частей, кои должны быть уравнены такимъ образомъ, чтобъ части плодородной земли были меньше, неплодородной больше. Сдѣлаемъ пять тысячь сорокъ жребіевъ, раздѣливъ каждый изъ нихъ надвое, возмемъ по двѣ половинки, одну на ближнюю часть къ городу, другую на отдаленную; вторая часть къ городу, со второю отъ дальняго конца также должны составлять одинъ жребій, и такъ далѣе; постараемся притомъ уравнять большимъ или меньшимъ количествомъ участка доброту и неплодородіе земли. Жителей также раздѣлимъ на двѣнадцать частей, равно какъ и все прочее имѣніе ихъ по сдѣланной описи; потомъ бросимъ жребіи по числу двѣнадцати Боговъ, и каждую часть освятимъ и назовемъ именемъ своего Бога. Двѣнадцать отдѣленій города опять раздѣлимъ такимъ же образомъ, какъ и всю страну; для каждаго жителя назначимъ два мѣста, одно ближе къ городу, другое далѣе къ концу. Такимъ образомъ устроится мѣстное расположеніе города.
Впрочемъ мы должны согласиться, что такое предпріятіе не совсѣмъ возможно; что не всѣ обстоятельства могутъ соотвѣтствовать нашему расчету. Можно ли ждать, чтобъ не возроптали на сію общительность, чтобъ всѣ довольствовались опредѣленнымъ посредственнымъ имѣніемъ, чтобъ приняли правила въ разсужденіи дѣтей, и не обижались лишеніемъ золота и другихъ вещей, которое предписываетъ законодатель. Центральное раздѣленіе страны и города почтутъ мечтою соннаго; скажутъ, что я изъ воску хочу построить городъ и сотворить гражданъ. Возраженія сіи не безъ основанія нѣкоторымъ образомъ. Но съ другой стороны не забудемъ и того, что отвѣчалъ бы намъ на сіе законадатель: не думайте, друзья мои, будто я и самъ не вижу, что слова ваши нѣкоторымъ образомъ справедливы. Но справедливость требуетъ во всякомъ предпріятіи представлять со всею изящностію и истиною образецъ будущаго совершенства его. Надобно оставить неудобоисполнимое, и неослабно стремиться къ тому, что соотвѣтствуетъ нашему намѣренію и ведетъ насъ къ нашей цѣли. Дадимъ свободу законадателю положить конецъ своему предпріятію, и послѣ того разсмотримъ вмѣстѣ съ нимъ, что полезно и легко въ семъ предпріятіи, и что сопряженно въ великими препятствіями. Ибо и въ маловажныхъ работахъ художникъ долженъ дѣйствовать по одному плану и согласно съ самимъ собою, если хочетъ пріобрѣсть себѣ добрую славу.
Послѣ общаго раздѣленія всего Государства на двѣнадцать частей, надлежитъ вникнуть въ первыя, вторыя и третьи подраздѣленія, какія можетъ заключать въ себѣ каждая часть въ наполненіи числа пяти тысячь сорока. По сему законодатель соразмѣрнымъ и точнымъ образомъ можетъ устроять братства, общины и селенія, также военные станы, ихъ расположеніе, деньги, мѣру сухихъ и жидкихъ тѣлъ и вѣсы. Онъ не долженъ опасаться, прослыть мѣлочнымъ умомъ, если установитъ опредѣленную мѣру для всѣхъ употребляемыхъ сосудовъ. Вообще онъ долженъ быть увѣренъ, что познаніе раздѣленія и составленія чиселъ какъ въ самыхъ числахъ, такъ въ толщинѣ, въ глубинѣ, въ звукахъ, въ движеніи вертикальномъ и въ круговомъ обращеніи доставляетъ величайшую пользу; безпрестанно имѣя предъ глазами сіи предметы, онъ долженъ строго воспрещать гражданамъ отступать отъ сего раздѣленія и порядка. Ибо ни въ хозяйствѣ, ни въ государствоправленіи, ни во всѣхъ прочихъ искуствахъ никакая наука не имѣетъ такой силы, какъ наука количествъ: и что всего важнѣе, она возбуждаетъ умы по природѣ медленные и грубые, дѣлаетъ ихъ способными, проницательными, и чуднымъ образомъ, наперекоръ самой природѣ, во всемъ благоуспѣшными.
Можно положить сію науку и другія подобныя ей въ числѣ изящныхъ и полезныхъ упражненій, еслибъ кто какими нибудь законами или искуствомъ очистилъ отъ подлаго корыстолюбія сердца тѣхъ, кои желаютъ съ успѣхомъ и съ пользою заниматься ею. Иначе вмѣсто мудрости мы увидимъ суетное любознаніе. Таковы представляются намъ Египтяне, Финикіяне и многіе другіе народы. Низкой образъ жизни и пріобрѣтенія сдѣлалъ ихъ такими; а можетъ быть худой законодатель или какой нибудь несчастный случай, или естественное расположеніе были причиною сей порчи ихъ. Должно замѣтить, Мегиллъ и Клиній, что различныя естественныя положенія странъ весьма много содѣйствуютъ тому, чтобы сдѣлать людей лучшими или худшими. Законы никогда не должны быть съ ними въ противорѣчіи: однѣ страны не удобны по чрезвычайнымъ вѣтрамъ и бурямъ, другія по наводненіямъ, иныя изобилуютъ лучшими питательными средствами, другія худшими; все ето безъ сомнѣнія имѣетъ вліяніе на душу. Но болѣе всѣхъ щастливы тѣ страны, гдѣ царствуетъ Духъ Божій и надъ всѣми удѣлами бодрствуютъ Геніи-хранители: они покрываютъ своею милостію жителей.
На сіе обращая вниманіе мудрый законодатель, сколько возможно человѣку, долженъ установлять свои законы. И тебѣ, Клиній, предстоитъ тоже. Съ сего долженъ начинать желающій населить новую страну.
Кл. Почтенный Аѳинянинъ, изящны слова твои; я послѣдую твоему совѣту.