Часто можно встрѣтиться съ мнѣніемъ[3], что самоубійство незнакомо обществамъ низшаго порядка; правда, только что разсмотрѣнный нами эгоистическій типъ самоубійства можетъ быть частнымъ явленіемъ въ этой средѣ, но за то мы встрѣчаемся здѣсь съ другимъ, эндемическимъ видомъ самоубійства.
Bartholin, въ своей книгѣ: „De causis contemptae mortis a Danis“, говоритъ, что датскіе воины считали позоромъ для себя умереть на своей постели, или покончить свои дни отъ болѣзни и въ глубокой старости, и, для того, чтобы избѣгнуть такого позора, сами кончали съ собой. Точно также готы думали, что люди, умирающіе естественною смертью, обречены вѣчно гнить въ пещерахъ, наполненныхъ ядовитыми животными[4]. На границѣ вестготскихъ владѣній возвышалась высокая скала, носившая названіе „скалы предковъ“, съ которой старики бросались внизъ и умирали, когда жизнь становилась имъ въ тягость. У фракійцевъ и геруловъ можно найти тотъ же обычай. Silvius Italicus говоритъ слѣдующее объ испанскихъ кельтахъ: „Это народъ, обильно проливающій свою кровь и какъ бы ищущій смерти. Какъ только кельтъ вступаетъ въ возрастъ, слѣдующій за полнымъ физическимъ расцвѣтомъ, онъ съ большой нетерпѣливостью переноситъ свое существованіе и, презирая старость, не хочетъ дожидаться естественной смерти; своими руками кладетъ онъ конецъ своему существованію“[5]. По ихъ мнѣнію, людей, добровольно обрѣтшихъ смерть, ожидаетъ блаженная жизнь, и, наоборотъ, для того, кто умеръ отъ болѣзни, или старческой дряхлости, уготована ужасная преисподняя. Въ Индіи долгое время существовалъ такой же обычай. Благосклоннаго отношенія къ самоубійству, можетъ быть, еще нельзя найти въ книгѣ Ведъ, но, во всякомъ случаѣ, оно имѣетъ очень древнее происхожденіе. Плутархъ говоритъ слѣдующее по поводу самоубійства брамина Калана: „онъ принесъ самъ себя въ жертву, согласно существовавшему среди мудрецовъ той страны, обычаю“[6]. Квинтъ Курцій пишетъ: „среди нихъ существуетъ особый родъ грубыхъ и дикихъ людей, которымъ дается имя мудрецовъ; въ ихъ глазахъ считается заслугой предупредить день своей смерти, и они сжигаютъ себя заживо, какъ только наступаетъ старость, или приходитъ болѣзнь. Ожидать спокойно своей смерти считается безчестьемъ жизни; тѣла людей, умершихъ отъ старости, не удостаиваются никакихъ почестей; огонь считается оскверненнымъ, если жертва его бездыханна“[7]. Аналогичные факты наблюдались на островахъ Фиджи[8], Новыхъ Гебридахъ, у манговъ[9] и т. д. Въ Кеосѣ люди, переступившіе извѣстный возрастъ, собирались на торжественномъ празднествѣ съ головами, украшенными цвѣтами, и весело пили цикуту[10]. Тѣ же самые обычаи существовали у троглидитовъ[11] и у Сиропэоновъ, прославившихъ себя своею высокою нравственностью[12].
Извѣстно, что, помимо стариковъ, у этихъ же народовъ подобная участь ожидала вдовъ. Этотъ варварскій обычай настолько внѣдрился въ практику индусовъ, что никакія усилія англичанъ не могутъ уничтожить его. Въ 1817 году въ одной только бенгальской провинціи покончили съ собой 716 вдовъ, въ 1821 году на всю Индію приходилось 2366 такихъ случаевъ. Кромѣ того, если умираетъ принцъ крови или вождь, то за нимъ обязаны послѣдовать всѣ его слуги. Такъ бывало и въ Галліи. Анри Мартенъ говоритъ, что похороны вождей представляли собой кровавыя гекатомбы; вся одежда ихъ, оружіе, лошади, любимые рабы слѣдовали за умершимъ господиномъ, къ нимъ присоединялись преданные воины, не нашедшіе себѣ смерти въ послѣднемъ бою[13]—и всѣ они предавались торжественному сожженію. Ни одинъ преданный воинъ не долженъ былъ переживать своего вождя. У ашантіевъ, послѣ смерти короля, его приближенные должны были покончить съ собою[14]. Наблюдатели встрѣчались съ подобными же обычаями на островахъ Гаваи[15].
Итакъ, мы видимъ, что у первобытныхъ народовъ самоубійство—явленіе очень частое, но имѣетъ свои характерныя особенности.
Въ самомъ дѣлѣ, всѣ вышеизложенные нами факты могутъ быть отнесены къ одной изъ трехъ нижеслѣдующихъ категорій:
1) Самоубійство людей престарѣлыхъ или больныхъ.
2) Самоубійство женъ послѣ смерти мужей.
3) Самоубійство рабовъ, слугъ и т. д. послѣ смерти хозяина или начальника.
Во всѣхъ этихъ случаяхъ человѣкъ лишаетъ себя жизни не потому, чтобы онъ самъ хотѣлъ этого, а въ силу того, что онъ долженъ былъ такъ сдѣлать. Если онъ уклоняется отъ исполненія этого долга, то его ожидаетъ безчестіе и чаще всего религіозная кара. Вполнѣ естественно, что, когда намъ говорятъ о старикахъ, которыя кончаютъ съ собою, то по первому впечатлѣнію можно думать, что мы имѣемъ здѣсь дѣло съ человѣкомъ, уставшимъ отъ жизни, отъ невыносимыхъ страданій, свойственныхъ этому возрасту. Но если бы, дѣйствительно, самоубійство въ данномъ случаѣ не имѣло другого объясненія, если бы индивидъ убивалъ себя исключительно для того, чтобы избавиться отъ тяжкой жизни, то нельзя было бы сказать, что онъ обязанъ дѣлать это. Нельзя человѣка заставлять пользоваться привилегіей. Однако, мы видимъ, что, если онъ продолжаетъ жить, то тѣмъ самымъ онъ лишается общаго уваженія; ему отказываютъ въ установленныхъ погребальныхъ почестяхъ, и, по общему вѣрованію, его ожидаютъ за гробомъ ужасныя мученія. Общество оказываетъ на индивида въ данномъ случаѣ опредѣленное психическое давленіе для того, чтобы онъ непремѣнно покончилъ съ собой. Конечно, общество играетъ нѣкоторую роль и въ эгоистическомъ самоубійствѣ, но вліяніе его далеко не одинаково въ этихъ двухъ случаяхъ. Въ первомъ случаѣ роль его исчерпывается тѣмъ, что оно теряетъ связь съ индивидомъ и дѣлаетъ его существованіе безпочвеннымъ; во второмъ, оно формально предписываетъ человѣку покончить съ жизнью. Въ первомъ случаѣ оно внушаетъ и, самое большее, совѣтуетъ, во второмъ оно обязываетъ и самоопредѣляетъ условія и обстоятельства, при которыхъ обязательство это должно быть выполнено.
И общество требуетъ подобнаго самопожертвованія въ соціальныхъ интересахъ. Если кліентъ не долженъ переживать своего патрона, а слуга своего господина, значитъ, общественное устройство устанавливаетъ между покровительствуемымъ и покровителемъ, между королемъ и его приближенными настолько тѣсную связь, что не можетъ быть и рѣчи объ отдѣленіи однихъ отъ другихъ и участь, ожидающая ихъ всѣхъ, должна быть одинакова. Подданные должны всюду слѣдовать за своимъ господиномъ, даже въ загробной жизни, точно такъ же, какъ его одежды и его оружіе; если бы былъ допустимъ иной порядокъ, соціальная іерархія не была бы вполнѣ тѣмъ, чѣмъ она должна быть[16]. Тотъ же характеръ носитъ отношеніе жены къ мужу. Что касается стариковъ, которые обязаны не дожидаться естественной смерти, то, по всей вѣроятности, этотъ обычай, по крайней мѣрѣ въ большинствѣ случаевъ, покоится на мотивахъ религіознаго порядка. Въ самомъ дѣлѣ, духъ, покровительствующій семьѣ, поселяется въ ея главѣ; съ другой стороны, принято думать, что богъ, обитающій въ чужомъ тѣлѣ, участвуетъ въ жизни этого тѣла, болѣетъ и старѣетъ вмѣстѣ съ нимъ. Время не можетъ расшатать силы одного безъ того, чтобы этимъ не былъ ослабленъ и другой, безъ того, чтобы цѣлая группа не оказалась въ положеніи, угрожающемъ ея существованію, разъ охраняющее ее божество лишилось всякой силы. Поэтому въ общихъ интересахъ отецъ не долженъ ожидать крайняго срока своей земной жизни, чтобы во-время передать своимъ наслѣдникамъ тотъ драгоцѣнный даръ, который онъ хранитъ въ себѣ[17].
Такого объясненія вполнѣ достаточно для того, чтобы понять, чѣмъ вызывается этотъ видъ самоубійствъ. Если общество можетъ принуждать нѣкоторыхъ изъ своихъ членовъ къ самоубійству, то это обстоятельство обозначаетъ, что индивидуальная личность въ данной средѣ цѣнится очень низко. Первый признакъ самоопредѣленія личности—это признаніе за собою права на жизнь, права, которое нарушается только въ исключительныхъ случаяхъ, какъ, напримѣръ, во время войны. Но эта слабая степень индивидуализаціи можетъ, въ свою очередь, имѣть только одно объясненіе. Для того, чтобы индивидъ занималъ такое незначительное мѣсто на фонѣ коллективной жизни, необходимо почти полное поглощеніе его личности той группой, къ которой онъ принадлежитъ, и, слѣдовательно, эта послѣдняя должна являться очень крѣпко сплоченною. Но составныя части могутъ въ такой ничтожной степени пользоваться самостоятельнымъ существованіемъ лишь въ томъ случаѣ, если цѣлое представляетъ собою компактную и сплошную массу. И, дѣйствительно, въ другомъ мѣстѣ мы показали, что въ обществѣ, гдѣ наблюдаются подобные обычаи, имѣется налицо такая крѣпкая спаянность его отдѣльныхъ частицъ[18]. Въ силу немногочисленности составныхъ элементовъ общества, они всѣ живутъ однородною жизнью и имѣютъ общія идеи, чувства, занятія. Въ то же время, опять-таки въ силу той же незначительности самой группы, она близка къ каждому своему члену и легко можетъ не терять его изъ виду; въ результатѣ коллективное наблюденіе не прекращается ни на минуту, касается всѣхъ сторонъ жизни индивида и сравнительно легко предупреждаетъ всякаго рода расхожденіе его съ группой. Въ распоряженіи индивида не имѣется, такимъ образомъ, средствъ создать себѣ особую среду, подъ защитой которой онъ могъ бы развить всѣ свои индивидуальныя качества, выработать свою собственную физіономію. Ничѣмъ не отличаясь отъ другихъ членовъ группы, индивидъ является только, такъ сказать, нѣкоторою частью цѣлаго, не представляя самъ по себѣ никакой цѣнности. При такихъ условіяхъ личность цѣнится такъ дешево, что покушенія противъ нея со стороны частныхъ лицъ вызываютъ только очень слабую репрессію. Вполнѣ естественно, что личность еще менѣе защищена отъ коллективныхъ требованій; и общество, нисколько не колеблясь,—требуетъ отъ нея по самому ничтожному поводу прекращенія жизни, которая такъ мало имъ цѣнится.
Можно считать вполнѣ установленнымъ, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ типомъ самоубійства, рѣзко отличающимся отъ разсмотрѣннаго выше. Въ то время какъ послѣдній объясняется крайнимъ развитіемъ индивидуализма, первый имѣетъ своей причиной недостаточное развитіе индивидуализма. Одинъ типъ самоубійства вытекаетъ изъ того обстоятельства, что общество, разложившееся въ извѣстныхъ своихъ частяхъ, или даже въ цѣломъ, даетъ индивиду возможность ускользнуть изъ-подъ своего вліянія; другой же типъ есть продуктъ абсолютной зависимости личности отъ общества. Если мы назвали „эгоизмомъ“ то состояніе, когда человѣческое „я“ живетъ только личною жизнью и слѣдуетъ только своей личной волѣ, то слово—„альтруизмъ“ также точно выражаетъ обратное состояніе, когда „я“ не принадлежитъ самому человѣку, когда оно смѣшивается съ чѣмъ-то другимъ, чѣмъ оно само, и когда центръ его дѣятельности находится внѣ его существа, но внутри той группы, къ которой данный индивидъ относится. Поэтому, то самоубійство, которое вызывается чрезмѣрнымъ альтруизмомъ, мы и называемъ альтруистическимъ. Но такъ какъ характернымъ для даннаго типа самоубійства является то обстоятельство, что оно совершается во имя долга, то и въ самой терминологіи должна быть оттѣнена эта его особенность; въ виду этого, охарактеризованный нами сейчасъ типъ самоубійства мы будемъ называть обязательнымъ альтруистическимъ типомъ самоубійства.
Наличность этихъ двухъ прилагательныхъ необходима для полнаго опредѣленія даннаго типа, потому что не каждое альтруистическое самоубійство является обязательнымъ. Существуетъ цѣлый рядъ самоубійствъ, гдѣ властная рука общества чувствуется не въ такой исключительной степени, и поэтому самоубійство носитъ болѣе факультативный характеръ. Иначе говоря, альтруистическое самоубійство представляетъ собою нѣкоторый видъ, обнимающій различныя разновидности. Одну изъ такихъ разновидностей мы уже разсмотрѣли, обратимся теперь къ другимъ.
Въ тѣхъ обществахъ, о которыхъ мы только что говорили, или въ другихъ, однородныхъ съ ними, часто наблюдается самоубійство, имѣющее своимъ непосредственнымъ и нагляднымъ мотивомъ какое-нибудь совершенно ничтожное обстоятельство. Титъ Ливій, Цезарь, Валерій Максимъ говорятъ намъ съ удивленіемъ, граничащимъ съ восторгомъ, о томъ величавомъ спокойствіи, съ которымъ галльскіе и германскіе варвары кончали съ собой[19]. Нѣкоторые Кельты готовы были умереть ради денегъ или вина[20]. Были среди нихъ люди, не считавшіе достойнымъ отступать передъ пламенемъ пожара, или морскимъ прибоемъ[21]. Современные путешественники могли наблюдать подобные случаи въ массѣ у дикихъ народовъ. Въ Полинезіи было достаточно самой легкой обиды для того, чтобы толкнуть человѣка на самоубійство[22]; то же самое наблюдалось среди индѣйцевъ Сѣверной Америки; достаточно супружеской ссоры, или вспышки ревности, для того, чтобы мужчина или женщина кончали съ собой.[23]. У племенъ Дакота и Криксы малѣйшее огорченіе вызываетъ самое отчаянное рѣшеніе.[24]. Извѣстна та легкость, съ которою японцы вспарываютъ себѣ животъ по самому незначительному поводу; передаютъ, что существуетъ даже особый видъ дуэли, при которой состязаются не въ искусствѣ нанесенія ударовъ противнику, а въ проворствѣ вспарыванія себѣ живота своими собственными руками[25]. Аналогичные факты наблюдаются въ Китаѣ, Кохинхинѣ, Тибетѣ и Сіамскомъ королевствѣ.
Во всѣхъ этихъ случаяхъ человѣкъ лишаетъ себя жизни безъ явно выраженнаго къ тому принужденія. Однако, этотъ видъ самоубійства, по природѣ своей, ничѣмъ не отличается отъ обязательнаго. Если общественное мнѣніе формально не предписываетъ здѣсь покончить съ собой, то относится къ этому благосклонно. Если считается добродѣтелью, и даже добродѣтелью par excellence, не дорожить своею жизнью, то наибольшія похвалы вызываетъ тотъ, кто уходитъ изъ жизни подъ вліяніемъ самаго легкаго побужденія, или даже просто ради бравады. Самоубійство какъ бы удостаивается общественной преміи, которая дѣйствуетъ на человѣка воодушевляющимъ образомъ, и лишеніе этой награды имѣетъ тѣ же послѣдствія, хотя и въ меньшей степени, какъ само наказаніе. То, что дѣлается въ одномъ случаѣ для избѣжанія позора—повторяется въ другомъ съ цѣлью завоеванія большаго уваженія. Если съ самаго дѣтства человѣкъ привыкаетъ дешево цѣнить свою жизнь и презирать людей, слишкомъ къ ней привязанныхъ, то вполнѣ понятно и неизбѣжно, что онъ кончаетъ съ собой подъ вліяніемъ самаго незначительнаго предлога. Вполнѣ естественно, что человѣкъ безъ всякаго труда рѣшается на жертву, которая для него такъ мало стоитъ. Такъ же, какъ и обязательное самоубійство, явленіе это составляетъ самую основную черту морали обществъ, принадлежащихъ къ низшему порядку. Такъ какъ такія общества могутъ существовать лишь при отсутствіи у индивида всякихъ личныхъ интересовъ, то необходимо, чтобы этотъ послѣдній былъ воспитанъ въ духѣ полнаго самоотреченія и самоотверженія; отсюда вытекаютъ этого рода самоубійства, въ значительной своей части добровольныя.
Точно такъ же, какъ и въ томъ случаѣ, когда общество болѣе опредѣленно предписываетъ индивиду покончить съ собой, разсматриваемыя самоубійства вызываются тѣмъ состояніемъ безличности или, какъ мы назвали его выше, „альтруизма“, которымъ характеризуется вообще мораль первобытнаго человѣка. Поэтому эту разновидность самоубійствъ мы также называемъ альтруистической, и если, съ цѣлью сильнѣе оттѣнить ея спеціальный признакъ, мы прибавляемъ опредѣленіе „факультативный“, то это надо понимать въ томъ смыслѣ, что данный видъ самоубійства менѣе настоятельно диктуется обществомъ, чѣмъ тѣ самоубійства, которыя являются результатомъ безусловнаго обязательства. Эти двѣ разновидности настолько тѣсно сливаются между собой, что невозможно даже опредѣлить, гдѣ начинается одна и гдѣ кончается другая.
Существуетъ, наконецъ, цѣлый рядъ другихъ случаевъ, когда альтруизмъ болѣе непосредственно и съ большей силой побуждаетъ человѣка къ самоубійству. Въ предыдущихъ примѣрахъ онъ влечетъ индивида къ самоубійству только при наличности извѣстныхъ обстоятельствъ: или человѣку требованіе умереть внушалось какъ долгъ, или, какимъ бы то ни было образомъ, затрагивалась его честь, или въ силу какого-нибудь постигшаго его несчастія, жизнь совершенно теряла въ его глазахъ всякую цѣнность. Но бываетъ и такъ, что человѣкъ убиваетъ себя, упоенный исключительно самою радостью принесенія себя въ жертву, т. е. отреченіе отъ жизни само по себѣ и безъ всякой особой причины считается похвальнымъ.
Индія—классическая страна для подобныхъ самоубійствъ; уже подъ вліяніемъ одного браманизма индусу легко покончить съ собою. Правда, законы Ману говорятъ о самоубійствѣ съ извѣстнымъ ограниченіемъ; человѣкъ долженъ достигнуть извѣстнаго возраста или оставить послѣ себя, по крайней мѣрѣ, одного сына. Но, удовлетворивъ этимъ условіямъ, индусъ уже ничѣмъ не связанъ съ жизнью. „Браманъ освободившійся отъ своего тѣла, при помощи одного изъ способовъ, завѣщанныхъ намъ великими святыми, безъ страха и горя, считается достойнымъ быть допущеннымъ въ мѣсто пребываніе Брамы“ („Законы Ману“ VI.22). Хотя буддизму часто предъявляютъ обвиненіе въ томъ, что онъ довелъ этотъ принципъ до его крайнихъ предѣловъ и возвелъ самоубійство до степени религіознаго обряда, но въ дѣйствительности онъ, скорѣе, его осуждаетъ. Конечно, согласно ученію буддійской религіи, нѣтъ высшаго блаженства, какъ уничтожиться въ Нирванѣ; но такое отрѣшеніе отъ бытія можетъ и должно быть осуществимо уже въ земной жизни, и для его реализаціи нѣтъ надобности въ насильственныхъ средствахъ. Во всякомъ случаѣ, идея о томъ, что человѣкъ долженъ бѣжать отъ жизни, настолько совпадаетъ съ міровоззрѣніемъ индусовъ, что её можно найти въ различныхъ видахъ во всѣхъ главныхъ сектахъ, произошедшихъ отъ буддизма или образовавшихся одновременно съ нимъ; таковъ, напримѣръ, джаинизмъ. Хотя одна изъ каноническихъ книгъ этой секты осуждаетъ самоубійство, обвиняя его въ томъ, что оно преувеличиваетъ цѣну жизни, надписи, собранныя въ очень большомъ количествѣ храмовъ, свидѣтельствуютъ, что, въ особенности среди южныхъ послѣдователей этой секты, самоубійство на религіозной почвѣ—явленіе очень распространенное[26]; такъ, напримѣръ, здѣсь люди часто обрекаютъ себя на голодную смерть[27].
Среди индусовъ очень распространенъ обычай искать смерти въ водахъ Ганга и другихъ священныхъ рѣкахъ. Найденныя надписи говорятъ намъ о короляхъ и министрахъ, которые готовились кончить свои дни такимъ образомъ[28], и насъ увѣряютъ, что еще въ началѣ 19 вѣка этотъ суевѣрный обычай былъ въ полной своей силѣ[29].
У племени биль есть скала, съ вершины которой люди бросались въ знакъ религіозной преданности божеству Шива[30]; въ 1822 году одинъ офицеръ присутствовалъ при жертвоприношеніи такого рода. Существуетъ поистинѣ классическій разсказъ о фанатикахъ, которые массами раздавливались колесами идола Джаггернаута[31]. Шарлевуа наблюдалъ такого же рода ритуалъ въ Японіи. „Очень часто можно видѣть“, говоритъ онъ, „вдоль береговъ моря цѣлый рядъ лодокъ, наполненныхъ фанатиками, которые или бросаются въ воду, предварительно привязавъ къ себѣ камни, или просверливаютъ свои лодки и постепенно погружаются въ море, распѣвая гимны въ честь своихъ идоловъ. Громадная толпа зрителей слѣдитъ глазами за ними возноситъ до небесъ ихъ добродѣтели и проситъ ихъ благословить себя прежде, чѣмъ они исчезнутъ подъ водой. Послѣдователи секты амида заставляютъ замуровывать себя въ пещерахъ, гдѣ едва можно помѣститься въ сидячемъ положеніи и куда воздухъ проходитъ только черезъ отдушину, и затѣмъ спокойно умираютъ голодною смертью. Другіе взбираются на вершины высочайшихъ скалъ, подъ которыми покоятся залежи сѣры и по временамъ вылетаетъ пламя. Стоя на вершинѣ, фанатики громко взываютъ къ богамъ, прося принять въ жертву ихъ жизнь и послать на нихъ пламя. Какъ только появляется огненный языкъ, они привѣтствуютъ его, какъ знакъ согласія боговъ, и головой внизъ бросаются въ пропасть. Память этихъ, такъ называемыхъ, мучениковъ пользуется большимъ почетомъ[32].
Нѣтъ другого вида самоубійствъ, гдѣ бы сильнѣе былъ выраженъ альтруистическій характеръ. Во всѣхъ этихъ случаяхъ мы видимъ, какъ субъектъ стремится освободиться отъ своей личности для того, чтобы погрузиться во что-то другое, что онъ считаетъ своею настоящей сущностью. Какъ бы ни называлась эта послѣдняя, индивидъ вѣритъ, что онъ существуетъ въ ней и только въ ней и, стремясь къ утвержденію своего бытія, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, стремится слиться воедино съ этою сущностью. Въ этомъ случаѣ человѣкъ не считаетъ своего теперешняго существованія дѣйствительнымъ. Безличность достигаетъ здѣсь своего максимума, и альтруизмъ выраженъ съ полною ясностью. Но, возразятъ намъ, не объясняется-ли этотъ видъ самоубійства только пессимистическимъ взглядомъ человѣка на жизнь? Вѣдь если человѣкъ съ такой охотой убиваетъ себя, онъ, очевидно, не дорожитъ жизнью и, слѣдовательно, представляетъ ее себѣ въ болѣе или менѣе безотрадныхъ тонахъ. При такой точкѣ зрѣнія всѣ самоубійства оказались-бы похожими другъ на друга. Между тѣмъ было бы большой ошибкой не дѣлать между ними никакого различія; разсматриваемое отношеніе къ жизни не всегда зависитъ отъ одной и той же причины, и потому, несмотря на кажущееся совпаденіе, оно является неодинаковымъ въ различныхъ случаяхъ. Если эгоистъ, не признающій ничего реальнаго въ мірѣ, кромѣ своей личности, не знаетъ въ жизни радости, то его нельзя ставить на одну доску съ крайнимъ альтруистомъ, неудержимая скорбь котораго происходитъ оттого, что существованіе индивидовъ ему кажется лишеннымъ всякой реальности. Одинъ отрывается отъ жизни, потому что не видитъ въ ней для себя никакой цѣли и считаетъ свое существованіе безсмысленнымъ и безполезнымъ, другой—убиваетъ себя потому, что его желанная цѣль лежитъ внѣ этой жизни и послѣдняя служитъ для него какъ бы препятствіемъ. Различіе мотивовъ сказывается, конечно, на послѣдствіяхъ, и меланхолія одного по природѣ своей глубоко разнится отъ меланхоліи другого. Меланхолія перваго создана чувствомъ неизлѣчимой усталости и психической подавленности; она знаменуетъ полный упадокъ дѣятельности, которая, не имѣя для себя никакого полезнаго примѣненія, терпитъ окончательное крушеніе. Меланхолія альтруиста полна надежды; онъ вѣритъ, что по ту сторону этой жизни открываются самые радужныя перспективы; подобное чувство вызываетъ даже энтузіазмъ, нетерпѣливая вѣра стремится сдѣлать свое дѣло и проявляетъ себя актомъ величайшей энергіи.
Въ концѣ концовъ, одного болѣе или менѣе мрачнаго взгляда на жизнь недостаточно для объясненія интенсивной наклонности къ самоубійству у опредѣленнаго народа. Такъ, напримѣръ, пребываніе на землѣ вовсе не рисуется христіанину въ болѣе привѣтливомъ свѣтѣ, чѣмъ послѣдователю секты джайновъ. Жизнь представляется христіанину въ видѣ цѣпи тяжкихъ испытаній; христіанская душа надѣется обрѣсти свою настоящую обитель тоже не на этой землѣ, но, тѣмъ не менѣе, мы знаемъ, какое отвращеніе къ акту самоубійства проповѣдуетъ и внушаетъ христіанство. Это обстоятельство объясняется тѣмъ, что христіанскія общества удѣляютъ индивиду гораздо больше мѣста, чѣмъ общества, о которыхъ мы только что говорили. На каждомъ христіанинѣ лежатъ опредѣленныя личныя обязанности, отъ исполненія которыхъ онъ не можетъ уклониться; только въ зависимости отъ того, насколько хорошо вѣрующій исполнитъ свой долгъ здѣсь на землѣ, ему пріуготовлены высшія радости и награды на небѣ, и эти радости—только личныя, какъ и дѣла, которыя дали на нихъ право. Такимъ образомъ, умѣренный индивидуализмъ, присущій духу христіанства, помѣшалъ ему отнестись благосклонно къ самоубійству, наперекоръ его теоріямъ о человѣкѣ и его судьбѣ.
Системы метафизическія и религіозныя, служащія какъ бы логической рамкой для этихъ моральныхъ обычаевъ, доказываютъ намъ, что именно таково и есть ихъ происхожденіе и значеніе. Уже давно замѣчено, что подобныя системы существуютъ обыкновенно на ряду съ пантеистическими вѣрованіями. Безъ сомнѣнія, джаинизмъ такъ же, какъ и буддизмъ, атеистиченъ; но пантеизмъ не безусловно еще теистиченъ. Главной характерной чертой пантеизма является идея о томъ, что все реальное въ индивидѣ не относится къ его природѣ, что душа, одухотворяющая его, не есть его душа, и что, въ силу этого, нѣтъ и не можетъ быть индивидуальнаго бытія. Именно эта догма и легла въ основаніе ученія индусовъ, она встрѣчается уже въ браманизмѣ. Наоборотъ, тамъ, гдѣ начало существъ не сливается съ ними, но само мыслится въ индивидуальной формѣ, т. е. у монотеистическихъ народовъ, къ которымъ принадлежатъ евреи, христіане, могометане, или у политеистовъ—грековъ, латинянъ—данная форма самоубійства является исключительной, и нигдѣ нельзя встрѣтиться съ нею въ качествѣ религіознаго обычая. Слѣдовательно, можно думать, что между этой формой самоубійствъ и пантеизмомъ дѣйствительно существуетъ причинная связь. Такъ ли это?
Допущеніе, что именно пантеизмъ вызвалъ этотъ родъ самоубійства, не можетъ быть принято; людьми управляютъ не абстрактныя идеи, и историческій ходъ событій нельзя объяснить игрой чистыхъ метафизическихъ понятій. У народовъ такъ же, какъ и у индивидовъ, представленія имѣютъ раньше всего своей задачей выразить ту реальность, которая не ими создана, но отъ которой, наоборотъ, сами они истекаютъ и, если затѣмъ могутъ видоизмѣнить ее, то только въ очень ограниченной степени. Религіозныя концепціи создаются соціальной средой, а отнюдь не создаютъ ея, и если, вполнѣ сформировавшись, онѣ реагируютъ въ свою очередь на породившія ихъ причины, то эта реакція не можетъ быть особенно глубокой. Поэтому, если основой пантеизма является болѣе или менѣе коренное отрицаніе индивидуальности, то понятно, что подобная религія можетъ образоваться только среди такого общества, гдѣ человѣческая индивидуальность совсѣмъ не цѣнится, т. е. гдѣ она поглощена безъ остатка самимъ обществомъ. Человѣкъ не можетъ представить себѣ міръ иначе, какъ по образцу того небольшого соціальнаго мірка, въ которомъ онъ живетъ. Религіозный пантеизмъ, поэтому, есть только слѣдствіе и отраженіе пантеистической организаціи общества. Слѣдовательно, этой послѣдней и опредѣляется тотъ особый видъ самоубійствъ, который вездѣ находится въ связи съ пантеистическимъ міропониманіемъ.
Такимъ образомъ, мы установили и второй типъ самоубійствъ, состоящій въ свою очередь изъ трехъ разновидностей: обязательное альтруистическое самоубійство, факультативное альтруистическое самоубійство и чисто альтруистическое самоубійство, совершеннѣйшимъ образцомъ котораго служить самоубійство мистическое. Во всѣхъ этихъ формахъ альтруистическое самоубійство представляетъ поразительный контрастъ съ эгоистическимъ. Первое связано съ тою жестокою моралью, которая не признаетъ ничего, что интересуетъ только одного индивида, второе—съ тою утонченной этикой, которая настолько высоко ставитъ человѣческую личность, что эта личность не можетъ уже болѣе ничему подчиняться.
Между этими двумя типами лежитъ всё то разстояніе, которое раздѣляетъ первобытные народы отъ народовъ, достигшихъ вершинъ цивилизаціи.
Однако, если общества низшаго порядка являются par excellence средой для альтруистическаго самоубійства, то это послѣднее встрѣчается также и во времена болѣе развитой цивилизаціи. Подъ эту рубрику, напримѣръ, можно подвести извѣстное число христіанскихъ мучениковъ. Многіе изъ нихъ были, въ сущности, самоубійцами, и если не кончали съ собой собственноручно, то охотно позволяли убивать себя. Если они не сами умерщвляли себя, то всѣми силами искали смерти и вели себя такъ, что неизбѣжно навлекали ее на себя. Для того, чтобы признать въ извѣстномъ фактѣ самоубійство, совершенно достаточно того, что дѣйствіе, неминуемо влекущее за собой смерть, было совершенно въ сознаніи этого послѣдствія. Съ другой стороны, тотъ страстный энтузіазмъ, съ которымъ первые христіане шли на смерть, показываетъ намъ, что въ этотъ моментъ они совершенно отрекались отъ своей личности ради той великой идеи, которой хотѣли быть носителями. Весьма вѣроятно, что эпидемическія самоубійства, которыя нѣсколько разъ опустошали средневѣковые монастыри и которыя, повидимому, создавались религіознымъ рвеніемъ,—по характеру своему принадлежали къ той же группѣ[33]. Въ нашихъ современныхъ обществахъ, гдѣ индивидуальная личность все болѣе и болѣе эмансипируется отъ коллективной, подобный видъ самоубійства не можетъ быть частымъ явленіемъ. Конечно, будетъ вполнѣ правильно сказать, что и солдаты, предпочитающіе смерть позору пораженія подобно коменданту Борепэру или адмиралу Вильневу, и несчастные, убивающіе себя, чтобы избавить свою семью отъ безчестія, поступаютъ такъ въ силу альтруистическихъ мотивовъ. И тѣ, и другіе отказываются отъ жизни въ силу того, что у нихъ есть нѣчто такое, что они любятъ сильнѣе самихъ себя. Но вышеприведенные случаи носятъ исключительный характеръ[34]. Однако, и въ настоящее время существуетъ соціальная среда, гдѣ альтруистическій типъ самоубійствъ можетъ считаться явленіемъ обыденнымъ,—это армія.
Для всѣхъ европейскихъ странъ установлено, что склонность у военныхъ къ самоубійству значительно интенсивнѣе, чѣмъ у лицъ гражданскаго населенія того же возраста. Разница колеблется отъ 25% до 900%. (См. таблицу XXIII).
Данія является единственной страной, гдѣ процентъ самоубійствъ въ обѣихъ группахъ населенія почти совпадаетъ: 388 случаевъ самоубійствъ на 1 м. среди гражданскаго элемента и 382 случая на 1 м. среди солдатъ за періодъ 1846—56 г. Въ эту цифру не входитъ число самоубійствъ среди офицеровъ[35].| Число самоубійствъ на | Коэффиціентъ возрастанія числа самоубійствъ среди солдатъ по сравненію съ невоенными | ||
| 1 мил. солдатъ | 1 мил. невоенныхъ того же возраста | ||
| Австрія (1876—90) | 1.253 | 122 | 10 |
| Соединенные Штаты (1870—84) | 680 | 80 | 8,5 |
| Италія (1876—90) | 407 | 77 | 5,2 |
| Англія (1876—90) | 209 | 79 | 2,6 |
| Вюртембергъ (1846—58) | 320 | 170 | 1,92 |
| Саксонія (1847—58) | 640 | 369 | 1,77 |
| Пруссія (1876—90) | 607 | 394 | 1,50 |
| Франція (1876—90) | 333 | 265 | 1,25 |
Этотъ фактъ тѣмъ сильнѣе поражаетъ съ перваго взгляда, что, какъ казалось бы, очень многія причины предохраняютъ армію отъ самоубійствъ. Прежде всего надо взять во вниманіе, что въ физическомъ отношеніи армія представляетъ собою цвѣтъ страны. Выбранные съ большимъ стараніемъ, солдаты не могутъ имѣть значительныхъ физическихъ недостатковъ[36]. Кромѣ того, корпоративный духъ, совмѣстная жизнь должны были бы оказывать здѣсь то профилактическое вліяніе, которое обыкновенно наблюдается въ другихъ подобныхъ случаяхъ. Чѣмъ же объясняется такое повышеніе процента самоубійствъ?
Такъ какъ простые рядовые всегда не женаты, то въ этомъ явленіи хотѣли видѣть результатъ холостой жизни; но прежде всего безбрачіе не должно было бы въ арміи имѣть такихъ печальныхъ послѣдствій, какъ среди гражданскаго населенія, потому что, какъ мы уже говорили раньше, солдатъ не изолированъ: онъ является членомъ твердо организованнаго общества, которое по характеру своему отчасти можетъ замѣнить ему семью. Но какъ бы ни относились къ соображеніямъ, на которыхъ покоится эта гипотеза, у насъ всегда есть средство фактически провѣрить его, изолировавъ данный факторъ; для этого достаточно сравнить число самоубійствъ солдатъ съ числомъ самоубійствъ холостяковъ того же возраста. Таблица XI еще разъ показываетъ намъ свою важность и даетъ цѣнныя указанія для интересующаго насъ вопроса. За періодъ 1885—90 годовъ во Франціи насчитывалось 380 случаевъ самоубійствъ на 1 мил. во всей арміи; въ то же время неженатые въ возрастѣ отъ 20—25 лѣтъ гражданскаго населенія давали 237 случаевъ. На 100 самоубійствъ гражданскихъ холостяковъ приходится 160 самоубійствъ среди военныхъ; слѣдовательно, мы имѣемъ коэффиціентъ увеличенія, равный 1,6, внѣ всякой зависимости отъ безбрачія.
Если брать отдѣльно число самоубійствъ среди унтеръ-офицеровъ, то коэффиціентъ этотъ станетъ еще выше. За періодъ 1867—74 г. 1 мил. унтеръ-офицеровъ давалъ среднее число въ 993 случая. По даннымъ переписи 1866 г. средній возрастъ ихъ былъ немного выше 31 года. Правда, мы не знаемъ, какой высоты достигалъ въ это же время процентъ самоубійствъ среди холостыхъ 30-лѣтняго возраста въ гражданскомъ населеніи. Приводимыя нами таблицы относятся къ значительно позднѣйшему времени (1889—91.), и къ тому же онѣ являются единственными, которыя мы имѣемъ въ интересующей насъ сейчасъ области; но если взять за исходный пунктъ даваемыя ими цифры, ошибка, которую мы совершимъ, не будетъ имѣть другого результата, какъ пониженіе коэффиціента увеличенія у унтеръ-офицеровъ ниже того уровня, на которомъ онъ стоитъ на самомъ дѣлѣ. Дѣйствительно, такъ какъ число самоубійствъ второго періода по сравненію съ первымъ удвоилось, то процентъ среди холостыхъ разсматриваемаго нами возраста соотвѣтственно этому, конечно, тоже увеличился. Поэтому, сравнивая число самоубійствъ унтеръ-офицеровъ за періодъ 1867—74 г. съ числомъ самоубійствъ среди холостыхъ за періодъ 1889—91 г., мы можемъ только затушевать, а отнюдь не преувеличить то дурное вліяніе, которое военная профессія оказываетъ на наклонность къ самоубійству. Если, несмотря на эту погрѣшность, мы все же находимъ коэффиціентъ увеличенія, то мы можемъ быть увѣрены не только въ томъ, что это увеличеніе дѣйствительно существуетъ, но и въ томъ, что оно значительно выше, чѣмъ это показываютъ наши статистическія данныя. Въ 1889—91 г. 1 милл холостыхъ 31 года давалъ отъ 394 до 627 самоубійствъ, въ среднемъ 510. Это число относится къ 993, какъ 100 къ 194. Значитъ, мы имѣемъ коэффиціентъ увеличенія, равный 1,94, и его можно повысить почти до 4, не боясь переступить дѣйствительно существующаго уровня[37].
Наконецъ, корпусъ офицеровъ за періодъ 1862—78 годъ давалъ въ среднемъ 430 самоубійствъ на 1 мил. Средній ихъ возрастъ, который не долженъ особенно сильно мѣняться, равнялся въ 1866 году 37 годамъ и 9 мѣсяцамъ. Въ виду того, что многіе изъ офицеровъ женаты, сравнивать ихъ надо не съ холостяками этого же возраста, но съ общей массой мужского населенія, женатаго и холостого вмѣстѣ. Въ 1863—68 году 1 мил. мужчинъ всевозможныхъ семейныхъ положеній 37-лѣтняго возраста давалъ немного болѣе 200 случаевъ. Это число относится къ 430, какъ 100 къ 215, т. е. мы имѣемъ коэффиціентомъ увеличенія цифру 2,15, совершенно не зависящую ни отъ брака, ни отъ условій семейной жизни.
Этотъ коэффиціентъ въ зависимости отъ разныхъ ступеней военной іерархіи колеблется между 1,6 и 4 и можетъ быть объясненъ только причинами, присущими исключительно военной службѣ. Правда, это повышеніе числа самоубійствъ среди военныхъ установлено нами только относительно Франціи; для другихъ странъ мы не имѣемъ данныхъ, необходимыхъ для того, чтобы было возможно изолировать вліяніе безбрачія. Но такъ какъ французская армія меньше всѣхъ другихъ, за исключеніемъ датской, страдаетъ отъ самоубійствъ, то можно быть увѣреннымъ, что нашъ выводъ имѣетъ общій характеръ и долженъ быть даже еще усиленъ въ примѣненіи къ остальнымъ европейскимъ странамъ. Чѣмъ можно объяснить подобное явленіе?
Въ качествѣ причины называли алкоголизмъ, какъ говорятъ, сильнѣе развитый среди арміи, чѣмъ среди гражданскаго населенія. Но, раньше всего, какъ уже было нами установлено выше, алкоголизмъ не имѣетъ вообще опредѣленнаго вліянія на процентъ самоубійствъ; слѣдовательно, въ частности онъ не долженъ оказывать вліянія и на процентъ самоубійствъ среди военныхъ. Затѣмъ, тѣхъ нѣсколькихъ лѣтъ военной службы (3 года во Франціи и 2½ въ Пруссіи), которые выпадаютъ на долю мужского населенія, недостаточно для того, чтобы выработать изъ новобранцевъ закоренѣлыхъ алкоголиковъ, и потому громадный контингентъ самоубійствъ въ арміи не можетъ объясняться этой причиной. Наконецъ, по заключенію даже наблюдателей, приписывающихъ самое большое значеніе алкоголизму, оказывается, что только 1/10 всѣхъ случаевъ самоубійствъ въ арміи могла-бы быть отнесена на счетъ его вліянія. Слѣдовательно, даже въ томъ случаѣ, если бы число самоубійствъ на почвѣ алкоголизма среди солдатъ было въ 2 или 3 раза больше, чѣмъ среди гражданскаго населенія, того же возраста—что еще не доказано,—то все-таки оставался бы значительный перевѣсъ на сторонѣ самоубійствъ въ арміи, для котораго пришлось бы искать другого объясненія.
Мотивъ, который наиболѣе часто приводится въ такихъ случаяхъ, это отвращеніе къ военной службѣ. Такое объясненіе вполнѣ согласуется съ тѣмъ мнѣніемъ, что самоубійство вообще вызывается тяжелыми условіями существованія; строгость дисциплины, отсутствіе свободы, полное лишеніе всякихъ удобствъ—все это заставляетъ человѣка смотрѣть на жизнь въ казармѣ, какъ на нѣчто исключительно невыносимое. Аргументирующіе такимъ образомъ забываютъ, что есть много другихъ, еще болѣе тяжелыхъ профессій, которыя тѣмъ не менѣе не увеличиваютъ наклонности къ самоубійству. Солдатъ, по крайней мѣрѣ, всегда обезпеченъ въ смыслѣ жилища и питанія. Но каково бы ни было значеніе вышеприведенныхъ соображеній, слѣдующіе факты говорятъ намъ о томъ, что этого упрощеннаго объясненія недостаточно.
1) Логика заставляетъ допустить, что отвращеніе къ военной службѣ должно сильнѣе чувствоваться въ теченіе первыхъ годовъ службы, а затѣмъ ослабѣваетъ по мѣрѣ того, какъ солдатъ начинаетъ привыкать къ жизни въ казармѣ. По истеченіи извѣстнаго времени, происходитъ нѣкоторая акклиматизація, либо въ силу привычки, либо потому, что наиболѣе непокорный элементъ или дезертируетъ, или кончаетъ съ собой. И эта акклиматизація тѣмъ глубже пускаетъ свои корни, чѣмъ дальше продолжается служба подъ знаменами. Если бы перемѣна привычекъ и невозможность приспособиться къ новому образу жизни опредѣляли спеціальную наклонность солдата къ самоубійству, то коэффиціентъ увеличенія долженъ былъ бы уменьшаться по мѣрѣ того, какъ подвигается впередъ военная служба. Въ дѣйствительности же этого нѣтъ, какъ показываетъ нижеслѣдующая таблица.
| Французская армія | Англійская армія | |||
| Унтеръ-офицеры и солдаты годовое число самоубійствъ на 100000 чел. (1862—69). | Возрастъ | Число самоубійствъ на 100000 | ||
| въ Метрополіи | въ Индіи | |||
| До истеченія одного г. сл. | 28 | 20—25 лѣтъ | 20 | 13 |
| Между 1-мъ и 3-мъ годомъ | 27 | 25—30 | 39 | 39 |
| —3—5— | 40 | 30—35 | 51 | 84 |
| —5—7— | 48 | 35—40 | 71 | 103 |
| —7—10— | 76 | — | — | |
Во Франціи меньше, чѣмъ за 10 лѣтъ службы, процентъ самоубійствъ почти утраивается, тогда какъ для холостыхъ гражданскаго населенія онъ за это же время повышается всего съ 237 до 394. Въ англійской арміи въ Индіи за 20 лѣтъ службы процентъ самоубійствъ поднимается въ 8 разъ; нигдѣ и никогда мы не увидимъ, чтобы процентъ этотъ прогрессировалъ настолько быстро среди гражданскаго населенія. Въ этомъ мы имѣемъ новое доказательство того, что повышенная наклонность къ самоубійству, свойственная военнымъ, не становится меньше по истеченіи первыхъ лѣтъ службы.
То же самое, повидимому, происходитъ въ Италіи. Правда, въ нашемъ распоряженіи нѣтъ относительныхъ цифръ для наличнаго состава по отдѣльнымъ годамъ. Но валовыя цифры почти одинаковы для всѣхъ трехъ лѣтъ военной службы: 15,1 для перваго, 14,8 для второго, 14,3 для третьяго года. Не подлежитъ сомнѣнію, что наличный составъ арміи уменьшается съ каждымъ годомъ службы, вслѣдствіе смертности, преобразованій полковъ, ухода въ отставку и т. д. Абсолютныя цифры могли удержаться на одномъ уровнѣ только при томъ условіи, что относительныя цифры значительно повысились. Однако, нѣтъ ничего невѣроятнаго въ томъ, что въ нѣкоторыхъ странахъ извѣстное число самоубійствъ въ началѣ службы нужно приписать именно перемѣнѣ образа жизни. Дѣйствительно, въ Пруссіи самоубійства исключительно часто встрѣчаются въ теченіи первыхъ 6 мѣсяцевъ службы. Точно также въ Австріи на 1000 случаевъ приходится 156, совершенныхъ въ теченіи первыхъ 3-хъ мѣсяцевъ службы[38], что составляетъ, безъ сомнѣнія, очень значительную сумму. Но эти факты нисколько не противорѣчатъ предыдущему. Весьма возможно, что помимо временнаго увеличенія, происходящаго въ періодъ пертурбаціи вызванной внезапнымъ измѣненіемъ жизненной обстановки, существуетъ еще и другое, опредѣляемое совсѣмъ иными причинами и прогрессирующее согласно тому закону, который мы наблюдали во Франціи и Англіи. Въ концѣ концовъ въ самой Франціи уровень второго и третьяго года нѣсколько ниже перваго, что не препятствуетъ однако дальнѣйшему повышенію числа самоубійствъ[39].
2) Военная жизнь является значительно менѣе трудной, менѣе суровой для офицеровъ и унтеръ-офицеровъ, чѣмъ для солдатъ. Поэтому, коэффиціентъ увеличенія въ двухъ первыхъ категоріяхъ долженъ быть ниже, чѣмъ въ третьей. Въ дѣйствительности же происходитъ совершенно обратное; мы уже установили это для Франціи; то же самое повторяется и въ другихъ странахъ. Въ Италіи офицерство за періодъ 1871—78 г. давало среднюю годовую въ 565 случаевъ самоубійствъ на 1 мил., тогда какъ нижніе чины давали только 230 случаевъ (по Морселли). Для унтеръ-офицеровъ процентъ самоубійствъ еще больше: свыше тысячи случаевъ на 1 м. Въ Пруссіи нижніе чины даютъ 560 самоубійствъ на 1 милл., въ то время какъ унтеръ-офицеры—1.140. Въ Австріи одно самоубійство офицера приходится на 9 самоубійствъ среди солдатъ, тогда какъ безъ всякаго сомнѣнія, въ арміи на каждаго офицера имѣется болѣе, чѣмъ 9 нижнихъ чиновъ. Точно также, хотя унтеръ-офицеровъ меньше, чѣмъ по одному на 2 солдата, одно самоубійство среди первыхъ приходится на 2,5 среди вторыхъ.
3) Отвращеніе къ военной службѣ должно ощущаться въ меньшей степени у тѣхъ, кто выбираетъ ее по призванію. Вольноопредѣляющіеся и сверхсрочные должны были бы проявлять меньшую наклонность къ самоубійству; между тѣмъ въ дѣйствительности именно въ этой-то средѣ и наблюдается исключительно сильная къ нему наклонность.
| Процентъ самоубійствъ на 1 мил. | Средній вѣроятный возрастъ | Относительное число самоуб. среди холостяковъ гражданскаго населенія того же возраста (1880—91) | Коэффиціентъ увеличенія | ||
| Годы 1875—78 | Вольноопредѣляющіеся. | 670 | 25 | Между 237 и 394, т. е. приблизительно 315 | 2,12 |
| Сверхсрочные. | 1.300 | 30 | Между 394 и 627, т. е. приблизительно 510 | 2,54 |
Въ силу указанныхъ нами причинъ, эти коэффиціенты, вычисленные по отношенію къ холостякамъ за 1889—91 года, несомнѣнно ниже, чѣмъ въ дѣйствительности. Интенсивность наклонности къ самоубійству, проявляемая сверхсрочными, особенно заслуживаетъ вниманія потому, что эти люди остаются на службѣ послѣ того, какъ испробовали военную жизнь.
Итакъ, всего болѣе испытываютъ влеченіе къ самоубійству тѣ чины арміи, у которыхъ наибольшее призваніе къ военной карьерѣ, которые наиболѣе свободны отъ связанныхъ съ нею неудобствъ и лишеній. Отсюда вытекаетъ, что специфическій для этой профессіи коэффиціентъ увеличенія самоубійствъ имѣетъ своей причиной не отвращеніе къ службѣ, а, наоборотъ, совокупность навыковъ, пріобрѣтенныхъ привычекъ или природныхъ предрасположеній составляющихъ, такъ называемый, военный духъ. Первымъ качествомъ солдата является особаго рода безличіе, какого въ гражданской жизни въ такой степени нигдѣ не встрѣчается. Нужно, чтобы солдатъ низко цѣнилъ свою личность, если онъ обязанъ быть готовымъ принести ее въ жертву по первому требованію начальства. Даже внѣ этихъ исключительныхъ обстоятельствъ, въ мирное время и въ обыденной практикѣ военнаго ремесла, дисциплина требуетъ, чтобы солдатъ повиновался не разсуждая и иногда даже не понимая. Но для этого необходимо духовное самоотрицаніе, что, конечно, несовмѣстимо съ индивидуализмомъ. Надо очень слабое сознаніе своей индивидуальности для того, чтобы такъ спокойно и покорно слѣдовать внѣшнимъ импульсамъ. Однимъ словомъ, правила поведенія солдата лежатъ внѣ его личности; а это и есть характеристическая черта альтруизма. Изъ всѣхъ элементовъ, составляющихъ наше современное общество, армія больше всего напоминаетъ собою структуру обществъ низшаго порядка. Подобно имъ, армія состоитъ изъ компактной массивной группы, поглощающей индивида и лишающей его всякой свободы движенія. Такъ какъ подобное моральное состояніе является естественной почвой для альтруистическаго самоубійства, то есть полное основаніе предполагать, что самоубійство среди военныхъ носитъ такой же характеръ и имѣетъ такое же происхожденіе.
Такимъ путемъ можно объяснить себѣ, почему коэффиціентъ увеличенія самоубійствъ возрастаетъ вмѣстѣ съ продолжительностью военной службы; это—оттого, что способность къ самоотреченію, обезличеніе развивается какъ результатъ продолжительной дрессировки. Точно такъ же, поскольку военный духъ развитъ сильнѣе среди сверхсрочныхъ и среди офицеровъ, чѣмъ среди простыхъ рядовыхъ, постольку вполнѣ естественно, что первые два класса обладаютъ болѣе сильно выраженной наклонностью къ самоубійству, чѣмъ третій. Эта гипотеза даетъ намъ даже возможность понять странное на первый взглядъ превосходство въ этомъ отношеніи унтеръ-офицеровъ надъ офицерами. Если они чаще лишаютъ себя жизни, то это происходитъ потому, что не существуетъ другой должности, которая требовала бы отъ субъекта въ такой степени привычки къ пассивному повиновенію. Какъ бы ни былъ дисциплинированъ офицеръ, но въ извѣстной мѣрѣ онъ долженъ быть способнымъ къ проявленію иниціативы; поле его дѣятельности болѣе широко и, въ силу этого, индивидуальность его больше развита. Условія, благопріятныя для альтруистическаго самоубійства, менѣе реализованы въ офицерской корпораціи, чѣмъ среди унтеръ-офицеровъ; первые живѣе чувствуютъ цѣнность жизни и имъ, поэтому, труднѣе отказаться отъ нея. Это объясненіе даетъ намъ не только возможность понять многіе уже разсмотрѣнные факты, но кромѣ того подтверждается еще слѣдующими данными.
1) Изъ таблицы XXIII вытекаетъ, что коэффиціентъ увеличенія самоубійствъ среди военныхъ тѣмъ выше, чѣмъ меньше общая масса гражданскаго населенія проявляетъ склонности къ самоубійству, и наоборотъ. Данія по части самоубійствъ классическая страна, и солдаты въ ней убиваютъ себя не чаще, чѣмъ остальная масса населенія. По числу самоубійствъ за нею слѣдомъ идутъ Саксонія, Пруссія, Франція; въ нихъ армія не особенно сильно страдаетъ отъ самоубійствъ; коэффиціентъ увеличенія колеблется между 1,25 и 1,77. Напротивъ, этотъ коэффиціентъ очень значителенъ для Австріи, Италіи, Соединенныхъ Штатовъ и Англіи; все это тѣ страны, гдѣ случаи самоубійствъ среди гражданскаго населенія очень немногочисленны. Розенфельдъ въ уже цитированной нами раньше статьѣ классифицировалъ главныя европейскія страны съ точки зрѣнія числа самоубійствъ среди военныхъ и, не задаваясь цѣлью вывести изъ этой классификаціи какое-нибудь опредѣленное заключеніе, пришелъ къ тѣмъ же результатамъ. Вотъ въ какомъ порядкѣ онъ располагаетъ различныя страны, въ зависимости отъ вычисленнаго имъ коэффиціента.
| Коэффиціентъ увеличенія самоубійствъ солдатъ по отношенію къ невоеннымъ отъ 20—30 лѣтняго возраста | Число самоубійствъ среди гражданскаго населенія на милліонъ жителей | |
| Франція | 1,3 | 150 (1871—75) |
| Пруссія | 1,3 | 133 (1871-75) |
| Англія | 2,2 | 73 (1876) |
| Италія | между 3 и 4 | 37 (1874—77) |
| Австрія | 8 | 72 (1864—72) |
За исключеніемъ того, что Австрія должна была бы стоять выше Италіи, обратная пропорціональность здѣсь вполнѣ выдержана[40].
Австро-Венгрія даетъ намъ еще болѣе поразительную картину. Наиболѣе высокій коэффиціентъ наблюдается тамъ въ тѣхъ частяхъ войскъ, которыя расположены въ областяхъ съ наименьшимъ числомъ самоубійствъ среди гражданскаго населенія, и обратно.
| Военные округа. | Коэффиціентъ увеличенія самоубійствъ солдатъ по отношенію къ невоеннымъ въ возрастѣ свыше 20-ти л. | Число самоубійствъ среди гражданскаго населенія свыше 20 л. на 1 мил. | ||
Вѣна (Нижняя и Верхняя Австрія, Зальцбургъ
|
1,42 | 660 | ||
Бруюнъ (Моравія и Силезія)
|
2,41 | Среднее число 2,46 | 580 | 480 |
Прага (Богемія)
|
2,58 | 620 | ||
Инсбрукъ (Тироль, Форальбергъ)
|
2,41 | 240 | ||
Зара (Далмація)
|
3,48 | Среднее число 3,82 | 250 | 283 |
Грацъ (Штейермаркъ, Каринтія, Крайна)
|
3,58 | 290 | ||
Краковъ (Галиція и Буковина)
|
4,41 | 310 | ||
Существуетъ только одно исключеніе въ лицѣ территоріи Инсбрука, гдѣ уровень самоубійствъ среди гражданскаго населенія стоитъ низко, а коэффиціентъ увеличенія не поднимается выше средняго. Въ Италіи изъ всѣхъ военныхъ округовъ меньше всего самоубійствъ насчитывается въ Болоньѣ—(180 случаевъ на 1 м.), но прочее населеніе чаще всего прибѣгаетъ къ самоубійству именно здѣсь (89,5). Апулія и Абруцца, наоборотъ, насчитываютъ больше всего самоубійствъ среди военныхъ (370 и 400 на 1 м.) и только 15 или 16 среди гражданскихъ элементовъ. Для Франціи можно сдѣлать вполнѣ аналогичное замѣчаніе. Парижскій военный округъ имѣетъ 260 самоубійствъ на 1 м. жителей и значительно уступаетъ Бретани, гдѣ мы имѣемъ 440. Даже въ Парижѣ коэффиціентъ увеличенія долженъ быть незначительнымъ, ибо въ департаментѣ Сены на 1 м. холостыхъ, въ возрастѣ 20—25 лѣтъ, приходится 214 самоубійствъ.
Всѣ эти факты доказываютъ намъ, что причины частыхъ самоубійствъ въ арміи не только различны, но и діаметрально противоположны тѣмъ, которыя вызываютъ самоубійство среди гражданскаго населенія. Въ современныхъ сложныхъ европейскихъ обществахъ самоубійства гражданъ обязаны своимъ существованіемъ крайне развитому индивидуализму, неизбѣжно сопровождающему нашу цивилизацію. Самоубійство въ арміи должно зависѣть отъ противоположнаго психическаго предрасположенія, отъ слабаго развитія индивидуальности, т. е. отъ того, что мы назвали альтруизмомъ. И дѣйствительно, тѣ народы, у которыхъ особенно часто случаются самоубійства въ арміи, являются въ то же время наименѣе цивилизованными, и нравы ихъ ближе всего подходятъ къ обществамъ низшаго порядка. Традиціонализмъ, этотъ главный противникъ всякаго проявленія индивидуализма, гораздо больше развитъ въ Италіи, Австріи и даже въ Англіи, чѣмъ въ Саксоніи, Пруссіи и Франціи. Онъ болѣе живучъ въ Зарѣ, Краковѣ, чѣмъ въ Грацѣ и Вѣнѣ,—въ Апуліи, чѣмъ въ Римѣ и Болоньѣ,—въ Бретани, чѣмъ въ департаментѣ Сены. Такъ какъ традиціонализмъ предохраняетъ отъ эгоистическаго самоубійства, то легко понять, что тамъ, гдѣ онъ еще въ силѣ, гражданское населеніе мало склонно къ самоубійству. Но онъ сохраняетъ свое профилактическое вліяніе только до тѣхъ поръ, пока дѣйствуетъ съ умѣренной силой. Если традиціонализмъ переходитъ извѣстный предѣлъ, то онъ самъ становится источникомъ самоубійствъ. Но, какъ мы уже знаемъ, армія неизбѣжно стремится его преувеличить и способна преступить мѣру тѣмъ рѣшительнѣе, чѣмъ больше ея собственное дѣйствіе поддерживается и усиливается вліяніемъ окружающей среды. Воспитаніе, которое она даетъ, приводитъ къ результатамъ, тѣмъ болѣе яркимъ, чѣмъ лучше оно согласовано съ идеями и чувствами самого гражданскаго населенія; потому что тогда оно не встрѣчаетъ никакого сопротивленія. Напротивъ, тамъ, гдѣ военный духъ безпрестанно и энергично осуждается общественной моралью, онъ не можетъ быть такъ же силенъ, какъ тамъ, гдѣ вся окружающая среда вліяетъ на молодого солдата въ томъ же самомъ направленіи. Теперь понятно, что въ такихъ странахъ, гдѣ начало альтруизма развито достаточно для того, чтобы въ извѣстной мѣрѣ защитить общую массу населенія, армія развиваетъ его до такой степени, что оно становится причиной значительнаго возрастанія самоубійствъ[41].
2) Во всѣхъ арміяхъ спеціальныя, избранныя войска обладаютъ въ то же время и наибольшимъ коэффиціентомъ возрастанія самоубійствъ.
| Средній возрастъ предполагаемый и дѣйствительный | Число самоубійствъ на 1 милліонъ | Коэффиціентъ увеличенія | ||
Спеціальныя части войскъ въ Парижѣ
|
30—35 | 570 (въ 1862—78) | 2,45 | по отношенію къ мужской половинѣ гражданскаго населенія 35 л., холостыхъ, женатыхъ и вдовыхъ вмѣстѣ; |
| Жандармерія | 570 (1873). | 2,45 | ||
| Ветераны (упразднены въ 1872). | 45—55 | 2.860 | 2,37 | по отношенію къ холостымъ того же возраста въ теч. 1889—91 гг.[42] |
Послѣдняя цифра, взятая по отношенію къ холостякамъ 1889—91 гг., значительно пріуменьшена, и все же она много выше, чѣмъ въ ординарныхъ войскахъ. Точно такъ же въ алжирской арміи, которая считается среди войсковыхъ частей образцовой, за періодъ 1872—78 годовъ число самоубійствъ было вдвое больше по сравненію съ войсками, расквартированными въ самой Франціи (570 самоубійствъ на 1 мил. вмѣсто 280). Наименѣе подверженными самоубійству оказываются понтоньеры, сапёры, санитарные служители, рабочіе въ администраціи, т. е. всѣ тѣ, на комъ менѣе всего отражается военный духъ. Точно также въ Италіи, въ то время, какъ армія вообще за періодъ 1878—81 гг. давала только 430 случаевъ на 1 м., у стрѣлковъ было 580 случаевъ, у карабинеровъ—800, и въ военныхъ школахъ и учебныхъ баталіонахъ—1010.
Спеціальныя части войскъ отличаются особенно интенсивнымъ развитіемъ духа военнаго самоотверженія и самоотреченія. Значитъ, самоубійство въ арміи варьируетъ въ прямой зависимости отъ этого моральнаго состоянія.
3) Послѣднимъ доказательствомъ этого закона является то, что самоубійство среди военныхъ всюду уменьшается. Въ 1862 году во Франціи приходилось 630 случаевъ на 1 м., въ 1890 году ихъ было уже только 280. Нѣкоторые полагаютъ, что подобное уменьшеніе объясняется новымъ закономъ, сократившимъ срокъ службы. Но это уменьшеніе началось значительно раньше введенія новаго закона, а именно въ 1862 году, и продолжалось непрерывно, если не считать довольно значительнаго повышенія въ 1882—1888 гг.[43]. Съ этимъ явленіемъ мы встрѣчаемся всюду. Число самоубійствъ въ прусской арміи вмѣсто 716 случаевъ на 1 м. въ 1877 г. спустилось до 550 въ 1890; въ Бельгіи, вмѣсто 391 въ 1885 г. ихъ насчитывалось 185 въ 1891; въ Италіи, вмѣсто 431 въ 1876 году—389 въ 1892. Въ Австріи и Англіи уменьшеніе числа самоубійствъ мало замѣтно, но во всякомъ случаѣ нѣтъ и увеличенія (1.209 въ 1892 году въ первой изъ этихъ странъ, и 210 во второй въ 1890 г., вмѣсто 1.277 и 217 въ 1876 г.).
Если предполагаемое нами объясненіе правильно, то дѣло именно такъ и должно происходить. Можно считать установленнымъ, что во всѣхъ странахъ одновременно наблюдается паденіе стараго военнаго духа. Хорошо это или худо, но только прежнія привычки пассивнаго послушанія, абсолютнаго подчиненія, однимъ словомъ, полнаго безличія, мало-по-малу пришли въ противорѣчіе съ требованіями общественной совѣсти и потеряли подъ собой почву. Въ соотвѣтствіи съ новыми вѣяніями, дисциплина стала менѣе требовательной и стѣснительной для индивида[44]. Замѣчательно, что за этотъ же періодъ времени, въ этихъ же самыхъ странахъ, число самоубійствъ среди гражданскаго населенія безостановочно увеличивалось. Новое доказательство того, что причины, отъ которыхъ оно зависитъ, по природѣ своей противоположны причинѣ, обусловливающей специфическую наклонность къ самоубійству среди солдатъ.
Все убѣждаетъ насъ въ томъ, что самоубійство въ арміи представляетъ собою только извѣстную форму альтруистическаго самоубійства. Конечно, мы не желаемъ сказать этимъ, что всѣ частныѣ случаи самоубійствъ въ полкахъ носятъ этотъ опредѣленный характеръ, или имѣютъ только такое происхожденіе.
Солдатъ, одѣвающій военную форму, не дѣлается совершенно новымъ человѣкомъ; слѣды его предыдущей жизни, вліяніе полученнаго имъ воспитанія,—все это не можетъ исчезнуть какъ бы по мановенію волшебнаго жезла; и кромѣ того, онъ не настолько отдѣленъ отъ остального общества, чтобы совершенно не участвовать въ общественной жизни. Самоубійство солдата по своимъ мотивамъ и по своей природѣ можетъ иногда не имѣть ничего военнаго. Но, если устранить эти отдѣльные случаи, не имѣющіе между собою никакой связи, то остается сплоченная однородная группа, обнимающая собой большинство самоубійствъ въ арміи; и здѣсь опредѣляющую роль играетъ то состояніе альтруизма, внѣ котораго не можетъ быть военнаго духа. Въ лицѣ этой группы мы имѣемъ какъ бы пережитокъ самоубійствъ, свойственныхъ обществамъ низшаго порядка; вѣдь и сама военная мораль нѣкоторыми своими сторонами составляетъ какъ бы пережитокъ морали первобытнаго человѣчества[45]. Подъ вліяніемъ этого предрасположенія, солдатъ лишаетъ себя жизни при первомъ столкновеніи съ жизнью, по самому ничтожному поводу: вслѣдствіе отказа въ разрѣшеніи отпуска, вслѣдствіе выговора, незаслуженнаго наказанія или неудачи по службѣ; убиваетъ себя по причинѣ ничтожнаго оскорбленія, мимолетной вспышки ревности или даже просто потому, что на его глазахъ кто-нибудь покончилъ съ собой. Здѣсь мы находимъ объясненіе тѣхъ явленій зараженія, которыя такъ часто наблюдаются въ арміи. Выше мы приводили цѣлый рядъ относящихся сюда примѣровъ.
Подобные факты были бы необъяснимыми, если бы самоубійство въ корнѣ своемъ зависѣло отъ индивидуальныхъ причинъ. Нельзя же допустить, чтобы простой случай собралъ именно въ одномъ полку, на одной территоріи такое большое число лицъ, по своему органическому сложенію предрасположенныхъ къ самоубійству. Съ другой стороны еще менѣе допустимо предположеніе, чтобы была возможна такая эпидемія подражанія со стороны индивидовъ, нисколько не предрасположенныхъ къ самоубійству; но все легко объясняется, если согласиться съ тѣмъ, что военная карьера развиваетъ въ человѣкѣ такой строй души, который непреоборимо тянетъ его разстаться съ жизнью. Вполнѣ естественно, что этотъ душевный строй встрѣчается, въ той или другой степени, у большинства людей, отбывающихъ военную службу, а такъ какъ именно онъ представляетъ почву, наиболѣе благопріятную для самоубійствъ, то нуженъ очень небольшой толчокъ для того, чтобы претворить въ дѣйствіе готовность убить себя, скрытую въ человѣкѣ разсматриваемаго моральнаго склада. Для этого достаточно простого примѣра и поэтому-то поступокъ одного лица съ силою взрыва распространяется среди людей, заранѣе подготовленныхъ слѣдовать ему.
Теперь читателю будетъ болѣе понятно наше желаніе дать объективное опредѣленіе факту самоубійства и неизмѣнно придерживаться его въ ходѣ изложенія. Хотя альтруистическое самоубійство и содержитъ въ себѣ всѣ характерныя черты самоубійства вообще, но въ своихъ наиболѣе яркихъ и поразительныхъ проявленіяхъ приближается къ той категоріи человѣческихъ поступковъ, къ которымъ мы привыкли относиться съ полнымъ уваженіемъ и даже восторгомъ; поэтому мы очень часто отказываемся даже признать въ немъ фактъ самоубійства.
Въ глазахъ Эскироля и Фальрэ смерть Катона и жирондистовъ не была самоубійствомъ. Но если тѣ самоубійства, которыя своею видимой и непосредственной причиной имѣютъ духъ отреченія и самоотверженія, не заслуживаютъ такой квалификаціи, то послѣдняя не можетъ быть примѣнена и къ тѣмъ самоубійствамъ, которыя происходятъ отъ того же моральнаго расположенія, хотя и менѣе очевиднаго; ибо вторыя отличаются отъ первыхъ только нѣкоторыми оттѣнками. Если житель Канарскихъ острововъ, бросающійся въ пропасть въ честь своего бога—не самоубійца, то нельзя дать этого названія и послѣдователю секты Джина, если онъ убиваетъ себя для того, чтобы войти въ Ничто; точно такъ же дикарь, отказывающійся подъ вліяніемъ аналогичнаго умственнаго состоянія отъ жизни послѣ какого-нибудь незначительнаго оскорбленія или даже просто для того, чтобы доказать свое презрѣніе къ жизни, въ свою очередь не можетъ быть названъ самоубійцей, равно какъ и разорившійся человѣкъ, не желающій пережить своего позора, и, наконецъ, тѣ многочисленные солдаты, которые ежегодно увеличиваютъ сумму добровольныхъ смертей. Всѣ эти явленія имѣютъ своимъ общимъ корнемъ начало альтруизма, которое въ равной степени является и причиной того, что можно было бы назвать героическимъ самоубійствомъ. Быть можетъ, всѣ эти факты надо отнести къ категоріи самоубійствъ и исключить изъ нея только тѣ случаи, въ которыхъ имѣется налицо совершенно чистый мотивъ самоубійства? Но, раньше всего, что можетъ намъ послужить критеріемъ для такого раздѣленія? Съ какого момента мотивъ перестаетъ быть достаточно похвальнымъ, чтобы руководимый имъ поступокъ могъ быть квалифицированъ, какъ самоубійство? Раздѣляя кореннымъ образомъ эти двѣ категоріи фактовъ, мы тѣмъ самымъ лишаемъ себя возможности разобраться въ ихъ природѣ, потому что характерныя для этого типа черты всего рѣзче выступаютъ въ обязательномъ альтруистическомъ самоубійствѣ; всѣ остальныя разновидности составляютъ только производныя формы. Итакъ, намъ приходится или признать недѣйствительной обширную группу весьма поучительныхъ фактовъ, или же, если не отбрасывать ихъ цѣликомъ, то—помимо того, что мы можемъ сдѣлать между ними только самый правильный выборъ—мы поставимъ себя въ полную невозможность распознать общій стволъ, къ которому относятся тѣ факты, которые мы сохранимъ. Таковы тѣ опасности, которымъ подвергается человѣкъ, если онъ опредѣляетъ самоубійство въ зависимости отъ внушаемыхъ ему субъективныхъ чувствъ.
Кромѣ того, тѣ доводы, и тѣ чувства, которыми оправдывается подобное исключеніе, и сами-то по себѣ не имѣютъ никакого основанія. Обыкновенно опираются на тотъ фактъ, что мотивы, вызывающіе нѣкоторыя самоубійства альтруистическаго характера, повторяются въ слегка только измѣненномъ видѣ, въ основѣ тѣхъ актовъ, на которые весь міръ смотритъ, какъ на глубоко нравственные. Но развѣ дѣло обстоитъ иначе относительно эгоистическаго самоубійства? Развѣ чувство индивидуальной автономіи не имѣетъ нравственнаго достоинства такъ же, какъ и чувство обратнаго порядка? Если альтруистическое чувство есть предпосылка извѣстнаго мужества, если оно закаляетъ сердца и даже, при дальнѣйшимъ развитіи, очерствляетъ ихъ,—то чувство индивидуалистическое размягчаетъ сердца и открываетъ къ нимъ доступъ милосердія. Въ той средѣ, гдѣ властвуетъ альтруистическое самоубійство, человѣкъ всегда готовъ пожертвовать своею жизнью, но зато онъ такъ же мало дорожитъ и жизнью другихъ людей. Наоборотъ, тамъ, гдѣ человѣкъ настолько высоко ставитъ свою индивидуальность, что внѣ ея не видитъ никакой цѣли въ жизни, онъ съ такимъ же уваженіемъ относится и къ чужой жизни. Культъ личности заставляетъ его страдать отъ всего того, что можетъ ее умалить даже у себя подобныхъ. Болѣе широкая способность симпатически переживать человѣческое страданіе заступаетъ мѣсто фанатическаго самоотверженія первобытныхъ временъ. Итакъ, и тотъ и другой типъ самоубійства является только преувеличенной или уклонившейся отъ правильнаго развитія формой какой-либо добродѣтели. Но, въ такомъ случаѣ, пути ихъ воздѣйствія на моральное сознаніе не настолько разнятся между собою, чтобы дать намъ право создавать такъ много зависящихъ отъ этого отдѣльныхъ видовъ.
Примѣчанія
править- ↑ Вероятно, опечатка. Предположительно должно быть «Armee» — Примѣчаніе редактора Викитеки.
- ↑ Библіографія: Steinmetz, Suicide among primitive Peoples изъ „American Anthropologist“ январь 1894 года. Waitz, „Anthropologie der Naturvoelker“, passim. Suicides dans les armées въ Journal de la societé de statistique 1874 года, стр. 250. Millar Statistic of military suicide въ „Journal of the statistical society“, Лондонъ, іюнь 1874 года. Mesnier Du suicide dans l’Armées, Парижъ 1881 года. Bournet Criminalité en France et en Italie, стр.83 и слѣд.—Roth, Die Selbstmorde in der K. u. K. Armee in den Jahren 1873—80, изъ „Statistische Monatschrift“ 1892 г. Rosenfeld, Die Selbstmorde in der Preussischen Armee изъ Militärwochenblatt 1894, 3-е приложеніе. Его же, Der Selbstmord in der K. u. K. oesterreichischen Heere[1] изъ „Deutsche Worte“ 1893 г.—Antony, Suicide dans l’armée allemande „Arch. de méd. et de phar. militaire“. Парижъ 1895 г.
- ↑ Oettingen „Moralstatistik“, стр. 762.
- ↑ Цитируемъ по Brierre de Boismont, стр. 23.
- ↑ Punica I стр. 225 и слѣд.
- ↑ Vie d’Alexandre т. CXIII.
- ↑ VIII, 9.
- ↑ См. Wyatt Gill „Myths and songs of the South Pacific“, стр. 163.
- ↑ Frazer. „Golden Bough“, т. I стр. 216 и слѣд.
- ↑ Strabon § 486.—Elien V. H. 337.
- ↑ Діодоръ Сицилійскій, III, 33 §§ 5 и 6.
- ↑ Pomponius Mela III. 7.
- ↑ Historie de France, I, 81. Ср. Цезаря, De Bello Gallico VI. 19.
- ↑ См. Spencer, Sociologie, т. II. стр. 146.
- ↑ См. Jarves, History of the Sandwich Islands, 1843, стр. 108.
- ↑ Вполнѣ возможно, что въ основѣ этой установившейся практики лежитъ забота о томъ, чтобы помѣшать духу умершаго вернуться снова на землю за близкими людьми и вещами. Но подобная забота неизбѣжно предполагаетъ, что кліентъ и слуга строго подчинены своему господину, что они съ нимъ нераздѣльны и, даже болѣе того, что во избѣжаніе несчастія, связаннаго съ пребываніемъ духа усопшаго на землѣ, они должны пожертвовать собою ради общаго интереса.
- ↑ См. Frazer, Golden Bough, loc. cit. и passim.
- ↑ См. Division du Travail Social, passim.
- ↑ Цезарь „Галльская война“ VI. 14. Валерій Максимъ VI. 11 и 12. Плиній. Ест. ист. IV. 12.
- ↑ Посидоній XXIII. ap. Athen. Deipno IV. 154.
- ↑ Elien XII. 23.
- ↑ Waitz „Anthropologie der Naturvoelker“ т. VI ст. 115.
- ↑ Ibid. т. III. 1-ое Hoelfte ст. 102.
- ↑ Mary Eastman. „Dacotah“ стр. 89, 169. Ломброзо „L’Uome delinquente“
- ↑ Lisle, op. cit., стр. 333.
- ↑ Barth „The religions of India“ Лондонъ 1891 г. стр. 146.
- ↑ Bühler „über die indische Secte der Jaïna“, Вѣна 1887 г. стр. 10, 19 и 37.
- ↑ Barth op. cit. ст. 279.
- ↑ Heber „Narrative of a Journey throught The Upper Provinces of India“ 1824—25. т. VII.
- ↑ Forsyth The Highlands of Central India Лондонъ. 1871 г. ст. 172—175.
- ↑ См. Burnell „Glossary“ 1886, слово Iagarnnath. Обычай этотъ уже почти исчезъ, но можно еще наблюдать отдѣльные случаи. См. Stirling. Asiat Resch. т. XV. ст. 324.
- ↑ Histoire du Japon, т. II.
- ↑ Моральное состояніе, вызывавшее такое самоубійство, называлось acedia. См. Bourquelot „Recherches surles opinions et la législation en matière de mort volotaire pendant le moyen age“.
- ↑ Столь частыя самоубійства среди дѣятелей великой революціи объясняются—по крайней мѣрѣ, отчасти—альтруистическимъ настроеніемъ умовъ. Въ эти времена междуусобной борьбы, коллективнаго энтузіазма,—индивидуальная личность потеряла свою цѣнность. Интересы родины или партіи стояли выше всего; этимъ же обстоятельствомъ объясняется многочисленность казней: убивать было такъ же легко, какъ и кончать съ собой.
- ↑ Цифровыя данныя о самоубійствѣ среди военныхъ заимствованы нами либо изъ оффиціальныхъ документовъ, либо у Вагнера (op. cit. стр. 229 и слѣд.); относительно гражданскаго населенія мы пользовались также оффиціальной статистикой, указаніями Вагнера и Морселли. Для Соединенныхъ Штатовъ мы предположили средній возрастъ въ арміи такой же, какъ въ Европѣ, между 20—30 годами.
- ↑ Здѣсь можно видѣть новое доказательство недѣйствительности органическаго фактора вообще и брачнаго подбора въ частности.
- ↑ Въ теченіе 1867—74 гг. среднее число самоубійствъ было приблизительно 140; за періодъ 1889—91 оно повысилось до 210—220, т. е. мы имѣемъ увеличеніе почти на 60%. Если процентъ среди холостяковъ увеличился въ такой же степени—а нѣтъ основанія думать, чтобы это было иначе—то за первый періодъ онъ равнялся бы 319, что подняло бы коэффиціентъ увеличенія у унтеръ-офицеровъ до 3,11. Если мы не говоримъ объ унтеръ-офицерахъ послѣ 1874 г., то поступаемъ такъ потому, что, начиная съ этого момента, становится все меньше и меньше солдатъ, выслужившихся въ унтеръ-офицеры.
- ↑ См. статью de Roth въ „Stat. Monatsschrift“, 1892, стр. 200.
- ↑ Для Пруссіи и Австріи мы не знаемъ наличнаго состава каждаго года службы, а это обстоятельство не позволяетъ намъ установить относительныхъ чиселъ. Во Франціи предполагаютъ, что если послѣ войны число самоубійствъ въ арміи уменьшилось, то это произошло потому, что уменьшился самый срокъ военной службы (5 лѣтъ вмѣсто 7). Но это уменьшеніе продолжалось недолго и, начиная съ 1882 года, цифры замѣтно поднялись. Съ 1882 до 1889 онѣ возвратились къ той высотѣ, на которой стояли до войны, колеблясь въ предѣлахъ 322—424 на 1 мил., и это происходило несмотря на новое сокращеніе срока службы (3 года вмѣсто 5 лѣтъ).
- ↑ Можно спросить себя: не объясняется-ли громадное увеличеніе коэффиціента среди военныхъ въ Австріи тѣмъ, что случаи самоубійства региструются тамъ въ арміи болѣе тщательно, чѣмъ среди гражданскаго населенія.
- ↑ Надо отмѣтить, что духъ альтруизма связанъ съ самой территоріей. Армейскій корпусъ, расположенный въ Бретани, не состоитъ исключительно изъ бретонцевъ, но на немъ отражается моральное воздѣйствіе окружающей среды.
- ↑ Многіе жандармы и муниципальные гвардейцы женаты.
- ↑ Этотъ фактъ слишкомъ значителенъ для того, чтобы его можно было объяснить простою случайностью. Если отмѣтить, что онъ совершенно точно совпадаетъ съ началомъ французскихъ колоніальныхъ предпріятій, то можно съ полнымъ основаніемъ задать себѣ вопросъ, не послужилъ ли рядъ разразившихся тогда войнъ поводомъ къ возрожденію военнаго духа.
- ↑ Мы не хотимъ этимъ сказать, что въ данномъ случаѣ личность страдаетъ отъ этого гнета, и именно потому человѣкъ кончаетъ съ собой. Здѣсь люди убиваютъ себя больше потому, что они мало индивидуализированы.
- ↑ Мы вовсе не хотимъ этимъ сказать, что эта мораль должна отнынѣ исчезнуть. Всѣ эти пережитки имѣютъ свой raison d’être и вполнѣ естественно, что нѣкоторые элементы прошлаго уживаются съ современностью. Вся наша жизнь соткана изъ противорѣчій.
