убійства менѣе настоятельно диктуется обществомъ, чѣмъ тѣ самоубійства, которыя являются результатомъ безусловнаго обязательства. Эти двѣ разновидности настолько тѣсно сливаются между собой, что невозможно даже опредѣлить, гдѣ начинается одна и гдѣ кончается другая.
Существуетъ, наконецъ, цѣлый рядъ другихъ случаевъ, когда альтруизмъ болѣе непосредственно и съ большей силой побуждаетъ человѣка къ самоубійству. Въ предыдущихъ примѣрахъ онъ влечетъ индивида къ самоубійству только при наличности извѣстныхъ обстоятельствъ: или человѣку требованіе умереть внушалось какъ долгъ, или, какимъ бы то ни было образомъ, затрагивалась его честь, или въ силу какого-нибудь постигшаго его несчастія, жизнь совершенно теряла въ его глазахъ всякую цѣнность. Но бываетъ и такъ, что человѣкъ убиваетъ себя, упоенный исключительно самою радостью принесенія себя въ жертву, т. е. отреченіе отъ жизни само по себѣ и безъ всякой особой причины считается похвальнымъ.
Индія—классическая страна для подобныхъ самоубійствъ; уже подъ вліяніемъ одного браманизма индусу легко покончить съ собою. Правда, законы Ману говорятъ о самоубійствѣ съ извѣстнымъ ограниченіемъ; человѣкъ долженъ достигнуть извѣстнаго возраста или оставить послѣ себя, по крайней мѣрѣ, одного сына. Но, удовлетворивъ этимъ условіямъ, индусъ уже ничѣмъ не связанъ съ жизнью. „Браманъ освободившійся отъ своего тѣла, при помощи одного изъ способовъ, завѣщанныхъ намъ великими святыми, безъ страха и горя, считается достойнымъ быть допущеннымъ въ мѣсто пребываніе Брамы“ („Законы Ману“ VI.22). Хотя буддизму часто предъявляютъ обвиненіе въ томъ, что онъ довелъ этотъ принципъ до его крайнихъ предѣловъ и возвелъ самоубійство до степени религіознаго обряда, но въ дѣйствительности онъ, скорѣе, его осуждаетъ. Конечно, согласно ученію буддійской религіи, нѣтъ высшаго блаженства, какъ уничтожиться въ Нирванѣ; но такое отрѣшеніе отъ бытія можетъ и должно быть осуществимо уже въ земной
