которое въ равной степени является и причиной того, что можно было бы назвать героическимъ самоубійствомъ. Быть можетъ, всѣ эти факты надо отнести къ категоріи самоубійствъ и исключить изъ нея только тѣ случаи, въ которыхъ имѣется налицо совершенно чистый мотивъ самоубійства? Но, раньше всего, что можетъ намъ послужить критеріемъ для такого раздѣленія? Съ какого момента мотивъ перестаетъ быть достаточно похвальнымъ, чтобы руководимый имъ поступокъ могъ быть квалифицированъ, какъ самоубійство? Раздѣляя кореннымъ образомъ эти двѣ категоріи фактовъ, мы тѣмъ самымъ лишаемъ себя возможности разобраться въ ихъ природѣ, потому что характерныя для этого типа черты всего рѣзче выступаютъ въ обязательномъ альтруистическомъ самоубійствѣ; всѣ остальныя разновидности составляютъ только производныя формы. Итакъ, намъ приходится или признать недѣйствительной обширную группу весьма поучительныхъ фактовъ, или же, если не отбрасывать ихъ цѣликомъ, то—помимо того, что мы можемъ сдѣлать между ними только самый правильный выборъ—мы поставимъ себя въ полную невозможность распознать общій стволъ, къ которому относятся тѣ факты, которые мы сохранимъ. Таковы тѣ опасности, которымъ подвергается человѣкъ, если онъ опредѣляетъ самоубійство въ зависимости отъ внушаемыхъ ему субъективныхъ чувствъ.
Кромѣ того, тѣ доводы, и тѣ чувства, которыми оправдывается подобное исключеніе, и сами-то по себѣ не имѣютъ никакого основанія. Обыкновенно опираются на тотъ фактъ, что мотивы, вызывающіе нѣкоторыя самоубійства альтруистическаго характера, повторяются въ слегка только измѣненномъ видѣ, въ основѣ тѣхъ актовъ, на которые весь міръ смотритъ, какъ на глубоко нравственные. Но развѣ дѣло обстоитъ иначе относительно эгоистическаго самоубійства? Развѣ чувство индивидуальной автономіи не имѣетъ нравственнаго достоинства такъ же, какъ и чувство обратнаго порядка? Если альтруистическое чувство есть
