Сон в Иванову ночь (Шекспир; Сатин)/ПСС 1902 (ВТ:Ё)/Действие III
| ← Дѣйствіе II | Сон в Иванову ночь | Дѣйствіе IV → |
Оригинал: англ. A Midsummer Night's Dream. — Источник:  Полное собрание сочинений Шекспира / под ред. С. А. Венгерова — СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1902. — Т. 1. — С. 499—546. — (Библиотека великих писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
Основа. Все ли мы собрались?
Пигва. Хорошо! хорошо!.. Да, здесь чрезвычайно подходящее место для нашей репетиции. Эта зелёная лужайка будет нашей сценой, этот куст боярышника — нашей уборной; и мы разыграем нашу пьесу точь-в-точь как перед герцогом.
Основа. Питер Пигва!
Пигва. Что тебе, самонадеянный Основа?
Основа. Есть вещи в этой комедии Пирама и Фисби, которые вовсе не понравятся. Во-первых, Пирам должен обнажить меч, чтобы убить себя, — этого дамы не могут вынести. Что ты на это скажешь?
Рыло. Клянусь — это в самом деле опасно.
Выдра. Я полагаю, что при конце представления убийство можно и выпустить.
Основа. Ничуть! У меня есть хитрость, которая всё уладит. Напишите мне пролог и пусть в этом прологе будет сказано, что мы вовсе не хотим вредить нашими мечами и что Пирама в действительности не убивают; а для большего убеждения скажите им, что я, Пирам, не Пирам, а просто Ник Основа, ткач: это уничтожит всякий страх.
Пигва. Хорошо, у нас будет такой пролог, и мы напишем его восьмистопными и шестистопными стихами.
Основа. Нет, прибавьте ещё две стопы: пусть он будет восьмистопный и восьмистопный.
Рыло. Не испугаются ли дамы льва?
Выдра. Я боюсь этого — уверяю вас.
Основа. Господа, вы должны это хорошенько обдумать. Привести — боже нас избави — льва туда, где находятся дамы! это ужаснейший поступок! Из всех диких зверей нет птицы страшнее вашего льва — живого льва, и вы должны обратить на это внимание.
Рыло. Надо будет в другом прологе сказать, что это не лев.
Основа. Нет, надо, чтоб актер назвал себя по имени и из-за шеи льва показал до половины своё лицо. При этом он может сказать вот что, или что-нибудь подобное: «Сударыни», или: «Прекрасные дамы, я бы желал», или: «Я прошу вас», или: «Я умоляю вас — не пугайтесь, не трепещите: я ручаюсь моей жизнью за ваши жизни. Если вы думаете, что я лев, то я пропал! Нет, я совсем не лев: я такой же человек, как и другие люди». При этом, кстати, пусть актёр назовёт себя по имени: пусть он скажет, что он просто Бурав, столяр.
Пигва. Хорошо, пусть будет так. Но есть ещё две трудные вещи: первая — как привести в комнату лунный свет? Вы знаете, что Пирам и Фисби разговаривают при лунном свете.
Бурав. Будет ли светить луна в ночь нашего представления?
Основа. Календарь! календарь! Посмотрите в календаре; сыщите лунный свет, сыщите лунный свет!
Пигва. Да, в эту ночь луна будет светить.
Основа. Если так, то стоит только в большой комнате, где мы будем играть, оставить окно открытым — и луна сама будет светить в окно.
Пигва. Да. Не то, пусть кто-нибудь придёт с зажжённым пуком терновника или с фонарём, и скажет, что он пришёл подражать луне или представлять лунный свет. Но есть другое затруднение: нам нужна будет стена в большой комнате, ибо Пирам и Фисби, как гласит история, разговаривали сквозь щель стены.
Бурав. Вы никогда не ухитритесь принести стену в комнату! Что вы скажете, Основа?
Основа. Кто-нибудь может представлять стену. Пусть он намажет себя немножко гипсом, или мелом, или штукатуркой, чтобы лучше походить на стену, и пусть он держит свои пальцы вот так, и сквозь них Пирам и Фисби будут шептаться.
Пигва. Ежели это можно сделать, то теперь всё слажено. Ну, садитесь наземь и повторяйте ваши роли. Пирам, вы начинаете. Когда вы проговорите вашу речь, то войдёте в эту чащу. Так будут делать все, каждый соображаясь с своей ролью.
Что за народ здесь грубый раскричался
Так близко от царицыной беседки?
Комедию, никак, здесь затевают!
Послушаю, а, может быть, и сам,
При случае, к ним попаду в актёры.
Пигва. Начинайте, Пирам! Фисби, подойдите поближе!
О, милая Фисби, цветов неблаговонье…
Пигва (поправляя его). Цветов благоуханье, благоуханье!
О, милая Фисби, цветов благоуханье
Не так приятно мне, как уст твоих дыханье!
Но слышу голос я: останься здесь покуда,
А я сейчас опять к тебе явлюсь оттуда!
О, мой Пирам, страннейший из Пирамов
Флейта. Теперь моя очередь говорить?
Пигва. Да, разумеется, теперь вам говорить. Вы понимаете, что он пошёл осведомиться, что там за шум, и сейчас воротится.
Блестящий мой Пирам, с лилейной белизною,
Ты розу победил своею красотою!
Могучий юноша, брильянт души моей
И верный мне, как конь, вернейший из коней,
Который никогда усталости не знает!
Приду к тебе, Пирам, к Нинуше на могилу!
Пигва. К Нину на могилу, любезный! Но вам ещё рано это говорить: этим стихом вы должны отвечать Пираму. Вы выговариваете вашу роль всю сплошь и не дожидаетесь реплики. Пирам входит; вы кончаете этими словами: «Усталости не знает».
И верный мне, как конь, вернейший из коней,
Который никогда усталости не знает!
Лишь для тебя Пирам прекрасным быть желает!
Пигва. О ужас! О, чудо! Здесь черти! Молитесь, господа! Спасайтесь, добрые люди! Помогите! (Все разбегаются).
Теперь пойду за вами и заставлю
Вас поплутать порядком чрез кусты,
Чрез тернии, чрез чащу и болота.
Я буду вам являться каждый миг
То лошадью, то свинкой, то собакой,
Медведем безголовым, то огнём,
И буду ржать и хрюкать, и урчать,
Рычать и жечь, при каждой перемене
То лошади, то свинке, то собаке,
То пламени, то хищному медведю
Со всем моим искусством подражая.
Основа. Куда же это они разбежались? А! это штука: они хотят испугать меня.
Рыло. О, Основа! ты превращён: что это я вижу на тебе?
Основа. Что вы видите? вы видите ослиную голову, такую же, как ваша, — не так ли?
Пигва. Да защитит тебя небо, Основа! да защитит тебя небо: ты превращён!
Основа. Я понимаю их хитрость: они хотят сделать вид, что принимают меня за осла и испугать, если можно; но я не сойду с этого места, что бы они ни делали; я буду здесь прогуливаться взад и вперёд; я буду петь, чтобы они слышали, что я не испугался.
И чёрный дрозд с оранжевым носком,
И серый дрозд с приятным голоском,
И королёк с коротеньким пушком…
О, кто меня, как гений, пробуждает?
И зяблик, и щеглёнок,
И звонкий жаворонок.
И серая пеструшка—
Несносная кукушка,
Которая весь век
Всё то же повторяет;
Ей внемлет человек,
Хоть верить не желает.
Впрочем, кто же захочет терять свои слова для такой глупой птицы? Кто захочет доказывать птице, что она врёт, хоть бы она целый век кричала: «Ку-ку!»
О, спой ещё, прекраснейший из смертных:
Мой слух влюблён в твой чудный голосок,
Как влюблены мои глаза в твой образ,
Ты силою своих прекрасных качеств
Влечёшь меня невольно и признаться,
И клятву дать, что я тебя люблю!
Основа. Мне кажется, сударыня, что с вашей стороны не слишком благоразумно любить меня. Впрочем, сказать правду, в нынешнее время любовь и благоразумие редко ходят рука об руку, и, право, достойно сожаления, что какой-нибудь честный сосед не возьмёт на себя труда подружить их. Видите ли, что я умею и пошутить при случае.
Ты так умён, как и красив собою!
Основа. Ни то, ни другое. Но если бы я имел настолько ума, чтобы выйти из этого леса, мне было бы достаточно его для собственного обихода.
О, не желай из леса выходить!
Я не пущу: ты должен здесь остаться.
Я эльфа и породы не простой.
Весна всегда живёт в моих владеньях.
Люблю тебя, останься же со мной!
Я дам тебе прекрасных эльф в услугу,
И для тебя они пойдут искать
На дне морском каменья дорогие
И будут петь и песней усыплять
На берегу, усыпанном цветами.
И смертную природу я в тебе
Очищу так, что будешь ты подобен
Воздушному, бесплотному созданью.
Скорей, Горох Душистый, Паутинка,
Моль, Зёрнышко Горчичное, сюда!
Я здесь!
И я!
И я!
Что нам прикажешь?
Любезными прошу быть с этим смертным.
Все прыгайте, резвитесь перед ним,
Его кормить несите абрикосы,
Смородину, пурпурный виноград
И ягоды шелковицы, и фиги;
У диких пчёл похитьте сладкий мёд,
А ножки их, напитанные воском,
Повырвите и, факелы поделав,
Зажгите их у светляков в глазах,
Чтоб освещать и сон, и пробужденье
Любезного. У бабочек цветных
Вы крылышки цветные оборвите,
Чтоб отгонять, как веерами, ими
Лучи луны от усыплённых глаз.
Приветствуйте его скорее, эльфы!
Привет тебе!
Привет.
Привет.
Привет.
Основа. Я от всего сердца благодарю вашу честь. Не угодно ли вашей чести сказать мне своё имя?
Первая эльфа. Паутинка.
Основа. Я бы желал покороче с вами познакомиться, любезная госпожа Паутинка. Если я обрежу палец, то я возьму смелость прибегнуть к вашей помощи. Ваше имя, честный господин?
Второй эльф. Душистый Горошек.
Основа. Прошу вас поручить меня благосклонности госпожи Шелухи — вашей матушки, и господина Стручка — вашего батюшки. Любезный господин Душистый Горошек, я чрезвычайно желаю познакомиться с вами покороче. Ваше имя, сударь?
Третий эльф. Горчичное Зёрнышко.
Основа. Любезный господин Горчичное Зёрнышко, я очень хорошо знаю ваши злоключения. Этот бессовестный, этот гигантский ростбиф перевёл множество благородных членов вашего дома. Уверяю вас, что ваши родственники не раз заставляли навертываться слёзы на моих глазах. Я желаю познакомиться с вами покороче, любезный господин Горчичное Зёрнышко!
Идите все за ним и отведите
Его в мою беседку. Уж луна
На нас смотреть сквозь слёзы начинает.
Когда она льёт слёзы, вместе с нею
Цветочек каждый плачет и скорбит
О чистоте, похищенной насильно.
Вы милого язык обворожите
И в тишине в беседку отведите!
Проснулась ли Титания? Кто первый
Её глазам явился, и в кого
Она должна влюбиться до безумья?
Желал бы знать!
А! вот и мой посланник!
Ну, сумазбродный дух, что нового?
В лесу волшебном что нас позабавит?
В чудовище царица влюблена!
Когда она была погружена
В глубокий сон, то близ её беседки,
Закрытой и священной, собралась
Толпа людей оборванных и грубых,
Которые трудами достают
Насущный хлеб в афинских балаганах.
Они пришли, чтоб сделать повторенье
Комедии, которую хотят
Представить в день супружества Тезея.
Глупейший из всей этой глупой труппы,
Тот самый, что Пирама представлял,
Окончив роль, вошёл в лесную чащу.
Я в темноте последовал за ним
И обратил пирамову башку
В ослиную. Он скоро должен был
Явиться вновь, чтоб отвечать Фисби.
Вот мой актер является на сцену —
И только лишь заметили его
Товарищи, все разом встрепенулись.
Как дикий гусь, который встретил взор
Ползущего охотника, как галки,
Которые, от выстрела вспорхнув,
Все каркают и, воздух рассекая,
Летят спастись по разным сторонам:
Так и они, увидевши Пирама,
Пустилися спасаться, кто куда.
Все падали, где я ступал ногою,
И, падая, кричали, что их режут
И из Афин к себе на помощь звали…
Рассудок их, столь слабый, потерялся
В их ужасе столь сильном; ложный страх
Способствовал безжизненным предметам
Ещё сильней вредить им и пугать;
Терновник и шиповник за одежды
Хватали их, причём рукав иль шляпу
Бегущие покинуть торопились.
Так, преданных безумному их страху,
Я разогнал их всех, оставя здесь
Прекрасного Пирама в превращеньи.
Меж тем, как я там с ними хлопотал,
Проснулася царица и тотчас же
Влюбилася до крайности в осла.
Исполнилось всё лучше, чем я думал.
Пустил ли ты афинянину в очи
Волшебный сок, как я тебе велел?
Да, я его нашёл, когда он спал
Недалеко от юной афинянки;
Когда же он проснётся, то она
Его глазам предстанет поневоле.
Тс! замолчи! Вот он идёт сюда!
Да, дева та, но с ней другой мужчина.
О, для чего отталкиваешь ты
Того, кто так тебя безумно любит?
Смертельного врага ты мучай так,
А не меня!
Пока я упрекала;
Но я боюсь, чтоб ты не заслужил
Не только что упрёка, но проклятья!
О, если ты убил во время сна
Лизандера? Его облитый кровью,
Ты погрузись вполне в моей крови:
Убей меня! Нет, солнце не бывало
Так верно дню, как верен был Лизандер
Своей любви! О, нет — уйдёт ли он
От Гермии уснувшей? Я поверю
Скорей тому, что скоро шар земной
Просверлится насквозь и что в отверстье
Скользнёт луна до самых антиподов,
Чтоб в полдень там явить свой бледный лик
И оскорбить пылающее солнце.
О, верно, ты Лизандера убил:
Ты страшен мне, ты смотришь, как убийца!
О, так, как я, убитый только смотрит!
Да, я убит жестокостью твоей,
А ты, мой враг, убийца мой прекрасный,
Горишь звездой пленительной Венеры,
Вот что горит на ясных небесах!
Что общего с Лизандером моим
В твоих словах? О, добрый мой Деметрий!
Где он? отдай его моей любви!
Я труп его скорей отдам собакам!
Прочь от меня, прочь, злобная собака!
Мою ты скромность вывел из пределов.
Да, ты убил Лизандера? Отныне
Будь исключён из общества людского!
Не мучь меня: ведь, ты убил его?
Прошу, скажи хотя однажды правду!
Когда бы он не спал, ты не посмел бы
Ему в лицо взглянуть; но ты напал
На сонного. Как храбро поступил ты!
Лишь гадина могла так поступить!
а, ты змея; но и змее едва ли
когда случалось злей чем ты ужалить.
Ты сердишься напрасно: я невинен,
Лизандера я кровь не проливал
И не слыхал, что твой Лизандер умер.
Молю тебя, скажи мне, что он жив!
Какая ж ждёт меня за то награда?
Не видеться со мною никогда!
Присутствие твоё мне ненавистно!
Жив он иль нет, я не хочу, чтоб ты
Мне на глаза являлся.
Бесполезно
Её теперь преследовать: она
Рассержена ужасно. Постараюсь
Здесь отдохнуть немножко: я устал.
Печаль ещё становится несносней,
Когда ей сон, должник неаккуратный,
Откажется уплачивать свой долг.
Попробую, быть может, он уплатит
Хоть что-нибудь: здесь подожду его.
Что сделал ты: ты всё перемешал!
Ты верному любовнику влил соку,
И от твоей ошибки — посмотри:
Кто верным был, тот сделался неверным.
Уж, видно, так устроено судьбой:
На одного, кто верным остаётся,
Есть миллион вздыхателей неверных,
Тьму ложных клятв которые дают!
Ну, обеги весь лес быстрее ветра
И отыщи Елену из Афин.
Она больна; её ланиты бледны;
От вздохов и от пламенной любви
Исчезла в ней вся свежесть юной крови.
Каким-нибудь обманом приведи
Её сюда, а я здесь очарую
Его глаза, пока она придёт.
Бегу, бегу! Смотрите, как бегу —
Быстрей стрелы, татарином спущённой.
Купидоном поражённый,
Чудный, пурпурный цветок,
На покров очей смежённый
Испусти волшебный сок —
И им брошенная дева
Пусть блеснёт в его очах,
Как Венера в небесах!
Когда придёт Елена, ты проснись
И всей душой в прекрасную влюбись!
Толпы волшебной властелин,
Елена близко. Вместе с нею
Идет афинянин один;
Тот, что ошибкою моею,
Проснувшись, стал её любить—
И умоляет он Елену
Его любовь вознаградить.
Увидим мы смешную сцену.
Как глупы люди — погляди!
Молчи и дальше отойди;
Их шум Деметрия разбудит.
Здесь разом два влюблённых будет.
О, как забавно, как смешно!
Меня ничто не забавляет
Сильней того, как заодно
Нелепость с глупостью бывает!
Ты думаешь, что я лишь насмехаюсь,
Твою любовь вымаливая — нет!
Бывают ли насмешки со слезами?
Смотри, когда клянусь тебе, — я плачу:
Мои слова рождаются в слезах,
В их истине порукой их рожденье.
Как можешь ты предполагать насмешку,
Когда в глазах ты видишь знак того,
Как я в моих словах чистосердечен?
Всё дальше хитрость вы свою ведёте,
Как тяжела борьба двух клятв бывает,
Когда одна другую убивает!
Для Гермии храните ваши клятвы:
Они — её? откажетесь ли вы?
Попробуйте вы взвесить клятву клятвой—
И весу в ней не будет. Так обет,
Который вы и мне, и ей даёте,
Коль положить в две чашечки весов,
То ни одна из них не перевесит:
Они легки останутся, как сказки.
Когда я ей клялся, рассудок мой
Был не со мной.
Он и теперь не с вами,
Когда от прежних клятв вы отречётесь.
Пусть Гермию Деметрий любит; вас
Не любит он.
Елена! О, богиня!
О, нифма вод! О, чудо совершенства!
С чем я могу сравнить твои глаза?
С кристаллом? — нет, кристалл нечист и мутен.
О, как на вид твои созрели губки—
Как вишенки: зачем они растут?
Чтоб возбуждать желанье к поцелую.
О, белизна снегов оледенелых,
Ласкаемых восточными ветрами
И покрывающих высокий Тавр,
Мне кажется черней пера вороны,
Когда свою ты руку поднимаешь!
Елена, о, позволь поцеловать
Её — печать небесного блаженства,
Владычицу чудесной белизны!
О, хитрость! ад! Вы сговорились все,
Чтоб надо мной жестоко насмехаться.
О, если бы приличье знали вы—
Вы оскорблять не стали бы так сильно
Несчастную! Да, мне давно известно:
Вы ненависть питаете ко мне;
Но нужно ль вам ещё соединяться,
Чтоб тяжко так смеяться надо мной?
О, если бы вы были точно люди—
Как кажетесь по виду — о, тогда
Не стали б вы, конечно, обращаться
Так с женщиной смиренною и тихой,
Не стали б мне давать так много клятв
И восхвалять достоинства мои
До крайности, когда я верно знаю,
Что вы меня не терпите всем сердцем,
Соперники вы были по любви,
Соперники теперь вы по насмешке.
Насмешками своими вызывать
У девушки несчастной, бедной слёзы…
Как доблестен, как храбр поступок ваш!
О, нет, в ком есть хоть искра благородства,
Не станет тот так забавлять себя
И выводить бедняжку из терпенья!
Деметрий, вы жестоки — перестаньте!
Ведь, Гермию вы любите, я знаю, —
Я от души и сердца моего
Передаю вам все мои права
На Гермию, а вы мне уступите
Свои права на чудную Елену,
Которую я всей душой люблю
И буду век любить.
О, никогда
Насмешники так нагло не смеялись!
Нет, Гермию оставь себе, Лизандер:
Она мне не нужна, и если я
Её любил — моя любовь прошла.
У Гермии моё гостило сердце,
Теперь — оно к Елене, как в свой дом,
Пришло назад навеки поселиться!
Не верь ему, Елена!
Не дерзай
Оспаривать, чего ты сам не знаешь,
Иль дорого заплатишь ты за дерзость.
Отняв у глаз способность зорко видеть,
Ночь мрачная усиливает слух
И делает чувствительнее звуки.
Ночь, зрение ослабив, награждает
Нас тем, что слух удвоивает в нас.
Я не глазам обязана, а уху
Тем, что тебя, Лизандер, здесь нашла:
Я шла сюда на голос твой. Жестокий,
Зачем меня оставил ты одну?
А мог ли тот с тобою оставаться,
Кого любовь гнала прочь от тебя?
Какая же любовь тебя гнала
От Гермии?
Лизандера любовь!
Лизандера любовь не позволяла
С тобой мне быть; любовь его к Елене,
Которая блестит во тьме ночной,
Сильней очей небесных — чудных звёзд!
Зачем меня ты ищешь? Не могла ли
Ты разгадать, что ненависть моя
Заставила меня тебя покинуть?
Не то, что думаешь, ты говоришь;
Не может быть!
Смотрите—и она
К ним в заговор вступила. О, я вижу,
Они втроём здесь собрались затем,
Чтоб надо мной жестоко забавляться!
Неблагодарная, коварная подруга,
Не ты ли всё устроила, скажи,
Чтобы меня измучить глупой шуткой?
О, Гермия! забыла ты мечты,
Которые делили мы с тобою,
Привязанность взаимную, часы,
Которые вдвоём мы проводили
И быстроту их обвиняли в том,
Что нас они так скоро разлучали.
Уже ли всё забыто: наша дружба
И детская невинность? Помнишь, мы
Один цветок с тобою вышивали,
Как две богини, по одной канве;
Всегда сидели на одной подушке,
Одну и ту же песню напевая,
Как будто в нас и руки, и тела,
И голоса, и души были слиты?
О! мы росли, как вишенка двойная,
Что раздвоённой кажется на взгляд,
Но связана одним и тем же стеблем.
Как ягодки согласные растут
На стебельке едином, так и мы—
Хоть с виду были две, однако сердце
Мы общее имели. Как в гербе,
Хотя и есть два поля—оба поля,
Принадлежа единому щиту,
Увенчаны нашлемником единым:
Так мы с тобой—и прежнюю любовь,
О, Гермия, ты хочешь уничтожить!
С мужчинами соединилась ты,
Чтоб над своей подругой насмеяться.
Не дружеский, не девственный поступок!
Весь женский пол со мною заодно
Тебя винить—поверь—за это будет,
Хоть я одна тобой оскорблена.
Меня твои упреки удивляют!
Я не смеюсь, но кажется, что ты
Намерена смеяться надо мною.
Лизандера не ты ль уговорила,
В насмешку мне, последовать за мной
И восхвалять моё лицо и очи?
А твой другой возлюбленный, Деметрий,
Который так недавно отгонял
Меня ногой, не по твоей ли воле
Зовёт меня бесценной, божеством,
Небесною и нимфой несравненной?
Зачем бы стал так говорить он той,
Которую он сердцем ненавидит?
Зачем бы стал Лизандер отрекаться
От прошлого и от твоей любви,
Которая вселилась так глубоко
В его душе? Зачем свою любовь
Он предлагать мне стал бы? Без сомненья,
Всё с твоего согласья. Если я
Не так, как ты, прекрасна и счастлива,
И не влеку, как ты, к себе сердец,
Напротив же люблю—и нелюбима,
О, Гермия, несчастие моё
В тебе вселить должно бы не презрение,
А жалость.
Нет, не понимаю я,
Что хочешь ты сказать.
О, притворяйся
Печальною! Прекрасно! продолжай!
О, делайте гримасы и друг другу
Примаргивать с улыбкой продолжайте,
Когда спиной я обращаюсь к вам;
Все поддержать старайтесь вашу шутку:
В ней много есть забавного; она
Так сыграна, что перейдёт в потомство.
О, если бы в вас было сожаленье,
Приветливость иль благородство, вы
Не сделали б меня предметом шуток!
Прощайте. Я отчасти виновата;
Но смерть или отсутствие моё
Мою вину исправят очень скоро.
Остановись и дай мне оправдаться!
Моя любовь, моя душа и жизнь—
Чудесная Елена!
Превосходно!
Ну, перестань, не оскорбляй её.
Когда она не может упросить,
То я могу принудить.
Ты принудить,
Меня, поверь, не можешь, а она
Меня равно не может упросить.
Поверь, твои угрозы не сильнее
Её бессильного моленья. О, Елена,
Клянусь тебе, что я тебя люблю!
Клянусь тебе я жизнью—это правда!
Той жизнью, которой я готов
Пожертвовать, чтоб только доказать,
Что тот солгал, кто утверждать дерзает,
Что будто бы я не люблю тебя.
Я говорю, что я люблю Елену,
И более, чем можешь ты любить.
О, если так, пойдём—и докажи мне.
Сейчас; идём…
О, что всё это значит?
Лизандер, объясни!
Прочь эфиопка!
Довольно, друг, хитрить и притворяться!
Для виду лишь ты рвёшься из объятий
И показать стараешься притворно,
Что хочешь вслед идти—и не пойдёшь.
О, знаю я тебя: ты смирный воин!
Не вешайся, несносная ты кошка!
Оставь меня свободным, злая тварь!
Иль я тебя отброшу, как змею,
Прочь от себя!
Зачем такая строгость?
О, милый мой, что сделалось с тобой?
Твой мылый? Прочь, прочь, смуглая татарка,
Прочь, кислое лекарство, прочь микстура!
Ты шутишь?
Да, он шутит, как и ты.
Деметрий, я сдержу, что обещался.
Посмотрим, докажи. Я замечаю,
Что слабых уз довольно для того,
Чтобы тебя сдержать—и я не верю
Твоим словам.
Не хочешь ли, чтоб я
Её побил, иль ранил, иль до смерти
Её убил? Я не хочу ей зла,
Хотя её и ненавижу.
Боже,
Мне ненависть твоя сильней всех зол!
Как—ненависть? ко мне? Скажи, за что же?
О, что с тобой, мой милый? Разве я
Не Гермия? ты разве не Лизандер?
Не так ли я, как прежде, хороша?
Как, в ту же ночь любить меня и бросить!
Да, бросил ты меня! О, боги, боги!
Не дайте мне увериться, что правду
Я говорю!
Да, правду: я клянусь
В том жизнию! Да, я тебя оставил
С намереньем не видеть никогда;
А потому ты можешь отказаться
От всех надежд, вопросов и сомнений.
Да, я люблю Елену, а к тебе
Я ненависть питаю—и поверь,
Что истина всё это, а не шутка.
Обманщица! червь, спрятанный в цветке!
Воровка! Ты сюда прокралась ночью,
Чтоб милого похитить у меня.
Как хорошо! Нет более в тебе
Ни чистоты, ни скромности девичьей,
И искры нет стыда в твоих поступках,
Иль хочешь ты из уст моих смиренных
Поток укоров пламенных извлечь?
Стыдись, дрянная кукла!
Кукла! Я?
Что хочешь ты сказать? А, понимаю,
Откуда ты название взяла!
О, я теперь всё дело понимаю:
Она меня унизить ростом хочет,
Сравнив мой рост с своим, которым так
Ты чванишься. Наружностью своею,
Высокою фигурой—знаю я—
Она его пленила. Неужели
Ты оттого так стала высоко
В его любви? Уже ль я так мала?
Ну, отвечай, раскрашенная жердь!
Уже ль я так мала? О, нет, не думай!
Нет, я не так мала, чтоб не достать
До глаз твоих ногтями.
Господа,
Хотя и вы смеётесь надо мною,
Но я прошу вас—не давайте ей
Вредить мне. Я совсем не зла—поверьте,
И ссориться привычки не имею.
По робости, я девушка вполне;
Меня побить её не допускайте.
Не думайте, чтоб я могла найти
В самой себе от Гермии защиту,
Хотя она и меньше.
Как! Опять
Ты говоришь о росте!
Не сердись,
О, Гермия! Не будь ко мне жестока!
Ты помнишь ведь, к тебе всегда любовь
Питала я и тайны все твои
Хранила век. Я пред тобой чиста!
Теперь в одном я только провинилась,
Что, из любви к Деметрию, сказала,
Что вы ушли тихонько в этот лес.
Деметрий мой последовал за вами,
А я за ним любовью увлеклась;
Но, оттолкнув, он угрожал меня
Прибить, прогнать, ногами растоптать
Или убить. Теперь, когда хотите
Меня домой пустить, я отнесу
В Афины страсть безумную обратно
И более не буду вам мешать.
Позвольте же теперь мне удалиться.
Вы видите, как я проста, глупа.
Ну, что ж тебя удерживает?
Сердце,
Которое я оставляю здесь.
С Лизандером?
С Деметрием.
Елена,
Она тебе не смеет сделать зла:
Ты можешь быть покойна.
О, конечно!
Хотя б и ты соединился с ней—
Вы сделать зла не смеете Елене.
Когда она рассердится, ужасно
Бывает зла. Ещё как были в школе—
Она была драчуньей. Я боюсь,
Хотя она мала.
Опять «мала»—
Опять меня ты ростом попрекаешь!
Дозволите ль меня так оскорблять?
Пустите к ней!
Прочь, карлица, прочь, крошка,
Зачатая на маточной траве!
Прочь, брусника! прочь, жёлудь!
Ну, Лизандер,
Не слишком ли услужлив ты для той,
Которая услуг твоих не просит?
Оставь её, не говори о ней,
Не защищай Елены. Если смеешь
Ты оказать хоть каплю к ней любви,
Ты дорого заплатишь!
Я свободен:
Она меня не держит. Ну, теперь
Иди за мной скорее, если смеешь.
Кто больше прав имеет на Елену—
Увидим.
Как? Мне за тобой идти?
Я пред собой тебе не дам ни шага?
И вы одни, сударыня, причиной
Всех этих неприятностей. Куда?
Останьтесь здесь!
Я вам не доверяю,
И с вами здесь остаться не хочу.
Когда дойдёт до драки, ваши руки
Быстрей моих; но ноги у меня,
Чтобы бежать, длинней гораздо ваших.
Не нахожусь, не знаю, что сказать!
Вот следствия оплошности твоей!
И всякий раз ты промахи творишь.
Иль просто ты умышленно плутуешь.
Ошибся я—поверь мне, царь теней!
Не ты ли мне сказал, что по костюму
Афинскому узнаю я того,
Кого ищу? И, право, мой поступок
Не заслужил упрёков! Разве я
Не покропил афинянина очи?
Отчасти я ошибке даже рад:
Их ссора нам доставила забаву.
Соперники, однако, ищут места,
Чтоб драться. Ну, ступай скорее, Робин,
Спеши, удвой тьму ночи; звёздный свод
Покрой густым туманом, столь же мрачным,
Как Ахерон, и разведи сейчас
Двух вспыльчивых соперников, но так,
Чтобы один не мог другого встретить:
То голосом Лизандера дразни
Деметрия язвительной насмешкой;
То голосом Деметрия серди
Лизандера—и так их друг от друга
Удерживай до той поры, пока
На их чело сон, подражатель смерти,
Надвинется свинцовою стопой
И их своим крылом нетопыриным
Прикроет. Ты пусти тогда в глаза
Лизандеру сок этой чудной травки:
В ней свойство есть в глазах уничтожать
Постигший их обман иль ослепленье
И прежнюю способность возвращать,
Когда они проснутся, эта шутка
Покажется им сном, пустым виденьем,
Соперники в Афины возвратятся,
И свяжут их сердца такие узы,
Которые разрушит только смерть.
Ступай—пока исполни это дело,
А я пойду к царице, и у неё
Я выпрошу индийского ребенка.
Потом сниму я с глаз её те чары,
Которыми прикована она
К чудовищу—и всюду водворится
Спокойствие.
О, повелитель эльфов,
Нам следует, однако, поспешить.
Уж облака драконы чёрной ночи
Всей силою стремятся рассекать,
Уж там блестит предвестница Авроры,
И, чувствуя, что скоро будет свет,
Спешат толпой блуждающие тени
На кладбище. Все проклятые души,
Которые могилу обрели
В волнах иль на дорогах перекрёстных,
Уж улеглись на ложа из червей.
Страшись, чтоб день их страшного позора
Не озарил, от радостного дня
Они себя изгнали добровольно
И тьме ночей навеки обреклись.
Но мы с тобой другого рода духи:
С поклонником Авроры мне не раз
Случалося в лесу здесь забавляться.
Я обегал с ним рощи, как лесничий,
До той поры, пока врата Востока,
Все красные, как будто бы в огне,
Разверзнувшись широко, начинали
Свои лучи в Нептуна погружать
И покрывать чудесно-жёлтым златом
Солёные, зелёные струи.
Но поспеши, однако, и не мешкай—
До утра мы успеем кончить всё.
И сюда и туда, и туда и сюда,
Я их всех поведу и сюда и туда.
Не деревни одни, но и все города,
Все боятся меня, всем я страшен всегда.
Ну, шалун, поводи их туда и сюда!
А, вот один!
Ну, где же ты, Деметрий?
Надменный, где ты—говори?
Я здесь!
А, негодяй! К оружью, защищайся!
Где ты?
Я здесь! Сейчас найду тебя.
Иди сюда: здесь поровнее место!
Лизандер, трус! Ну, говори опять!
Беглец! Ушёл! В кустарнике ты, что ли?
Где голову свою ты спрятал?
Трус!
Ты лишь во тьме храбришься пред звездами,
Кричишь кустам, что время бой начать,
А сам нейдёшь. Иди сюда, трус подлый,
Молокосос! Я розгою тебя
Здесь высеку; меча же не унижу:
Против тебя не обнажу его!
Да где же ты?
Иди за мной, на голос:
Удобнее здесь храбрость испытать.
Он от меня бежит и вызывает
Меня на бой. Когда я прихожу
На те места, куда меня он кличет,
Его там нет. Да, этот негодяй
Быстрей меня. Хоть я довольно скоро
Гнался за ним, но он ещё скорей
Бежал, чтоб я не мог его настигнуть.
Гнался, гнался и, наконец, попал
На тёмную, неровную дорогу.
Останусь здесь. Приди скорее, день!
Лишь только ты блеснёшь передо мною
Своим седым лучом, я отыщу
Деметрия и отомщу обиду. (Засыпает).
Го-го-го-го! Трус! что же ты нейдёшь?
Дождись меня, когда дождаться смеешь.
О, знаю я,—ты от меня бежишь
И лишь места меняешь беспрестанно,
Ни на одном не смея оставаться,
Чтоб прямо мне в лицо взглянуть. Где ты?
Поди сюда! я здесь.
Ты надо мной смеёшься.
Но дорого заплатишь ты за то,
Когда тебя при свете дня я встречу.
Теперь ступай дорогою своей.
Я вынужден усталостью измерить
Всем корпусом холодную постель.
Лишь только день настанет—жди меня!
Ночь скучная, меня ты утомила!
Ночь длинная, убавь свои часы!
О, заблести скорее на востоке,
Отрадный день! При чудном свете дня
Я возвращусь в Афины и оставлю
Тех, для кого присутствие моё
Несносно так! Ты, благодатный сон,
Смежающий порой глаза страданью,
О, помоги забыться хоть на миг!
Только трое их покуда;
Пусть ещё придет одна—
По два будь обоих полов—
И четыре—все сполна!
Вот она идёт, бедняжка:
Как сердита, как грустна!
Купидон большой проказник:
Можно ль женщин так крушить?
Можно ль их с ума сводить?
О, никогда я так не уставала
И никогда несчастней не была!
Изорвана я вся колючим тёрном,
Измочена росой—и не могу
Ни двигаться, ни продолжать пути.
У ног моих нет силы покоряться
Желаниям моим. Останусь здесь
И отдохну, пока день загорится.
О, ежели сразиться должно им,
Пусть небеса Лизандеру помогут.
Спи, влюблённый, спи,
Спи глубоким сном:
Я глаза твои
Излечу цветком!
И в минуту пробужденья
Снова будешь ты иметь
В полной мере наслажденье—
Прежде милому творенью
В очи милые глядеть!
И над вами совершится,
Что в народе говорится:
Всяк будь царь своих владений;
Джон свою получит Дженни;
Всё пойдёт своим путём;
Будут все с своим коньком;
Всё окончится добром! (Уходит).