Онъ и теперь не съ вами,
Когда отъ прежнихъ клятвъ вы отречетесь.
Пусть Гермію Деметрій любитъ; васъ
Не любитъ онъ.
Елена! О, богиня!
О, нифма водъ! О, чудо совершенства!
Съ чѣмъ я могу сравнить твои глаза?
Съ кристалломъ? — нѣтъ, кристаллъ нечистъ и мутенъ.
О, какъ на видъ твои созрѣли губки—
Какъ вишенки: зачѣмъ онѣ растутъ?
Чтобъ возбуждать желанье къ поцѣлую.
О, бѣлизна снѣговъ оледенѣлыхъ,
Ласкаемыхъ восточными вѣтрами
И покрывающихъ высокій Тавръ,
Мнѣ кажется чернѣй пера вороны,
Когда свою ты руку поднимаешь!
Елена, о, позволь поцѣловать
Ее — печать небеснаго блаженства,
Владычицу чудесной бѣлизны!
О, хитрость! адъ! Вы сговорились всѣ,
Чтобъ надо мной жестоко насмѣхаться.
О, если бы приличье знали вы—
Вы оскорблять не стали бы такъ сильно
Несчастную! Да, мнѣ давно извѣстно:
Вы ненависть питаете ко мнѣ;
Но нужно ль вамъ еще соединяться,
Чтобъ тяжко такъ смѣяться надо мной?
О, если бы вы были точно люди—
Какъ кажетесь по виду — о, тогда
Не стали бъ вы, конечно, обращаться
Такъ съ женщиной смиренною и тихой,
Не стали бъ мнѣ давать такъ много клятвъ
И восхвалять достоинства мои
До крайности, когда я вѣрно знаю,
Что вы меня не терпите всѣмъ сердцемъ,
Соперники вы были по любви,
Соперники теперь вы по насмѣшкѣ.
Насмѣшками своими вызывать
У дѣвушки несчастной, бѣдной слезы…
Какъ доблестенъ, какъ храбръ поступокъ вашъ!
О, нѣтъ, въ комъ есть хоть искра благородства,
Не станетъ тотъ такъ забавлять себя
И выводить бѣдняжку изъ терпѣнья!
Деметрій, вы жестоки — перестаньте!
Вѣдь, Гермію вы любите, я знаю—
Я отъ души и сердца моего
Передаю вамъ всѣ мои права
На Гермію, а вы мнѣ уступите
Свои права на чудную Елену,
Которую я всей душой люблю
И буду вѣкъ любить.
О, никогда
Насмѣшники такъ нагло не смѣялись!
Нѣтъ, Гермію оставь себѣ, Лизандеръ:
Она мнѣ не нужна, и если я
Ее любилъ — моя любовь прошла.
У Герміи мое гостило сердцѣ,
Теперь — оно къ Еленѣ, какъ въ свой домъ,
Пришло назадъ навѣки поселиться!
Не вѣрь ему, Елена!
Не дерзай
Оспаривать, чего ты самъ не знаешь,
Иль дорого заплатишь ты за дерзость.
Отнявъ у глазъ способность зорко видѣть,
Ночь мрачная усиливаетъ слухъ
И дѣлаетъ чувствительнѣе звуки.
Ночь, зрѣніе ослабивъ, награждаетъ
Насъ тѣмъ, что слухъ удвоиваетъ въ насъ.
Я не глазамъ обязана, а уху
Тѣмъ, что тебя, Лизандеръ, здѣсь нашла:
Я шла сюда на голосъ твой. Жестокій,
Зачѣмъ меня оставилъ ты одну?
А могъ ли тотъ съ тобою оставаться,
Кого любовь гнала прочь отъ тебя?
Какая же любовь тебя гнала
Отъ Герміи?
Лизандера любовь!
Лизандера любовь не позволяла
Съ тобой мнѣ быть; любовь его къ Еленѣ,
Которая блеститъ во тьмѣ ночной,
Сильнѣй очей небесныхъ — чудныхъ звѣздъ!
Зачѣмъ меня ты ищешь? Не могла ли
Ты разгадать, что ненависть моя
Заставила меня тебя покинуть?
Не то, что думаешь, ты говоришь;
Не можетъ быть!
Он и теперь не с вами,
Когда от прежних клятв вы отречетесь.
Пусть Гермию Деметрий любит; вас
Не любит он.
Елена! О, богиня!
О, нифма вод! О, чудо совершенства!
С чем я могу сравнить твои глаза?
С кристаллом? — нет, кристалл нечист и мутен.
О, как на вид твои созрели губки—
Как вишенки: зачем они растут?
Чтоб возбуждать желанье к поцелую.
О, белизна снегов оледенелых,
Ласкаемых восточными ветрами
И покрывающих высокий Тавр,
Мне кажется черней пера вороны,
Когда свою ты руку поднимаешь!
Елена, о, позволь поцеловать
Ее — печать небесного блаженства,
Владычицу чудесной белизны!
О, хитрость! ад! Вы сговорились все,
Чтоб надо мной жестоко насмехаться.
О, если бы приличье знали вы—
Вы оскорблять не стали бы так сильно
Несчастную! Да, мне давно известно:
Вы ненависть питаете ко мне;
Но нужно ль вам еще соединяться,
Чтоб тяжко так смеяться надо мной?
О, если бы вы были точно люди—
Как кажетесь по виду — о, тогда
Не стали б вы, конечно, обращаться
Так с женщиной смиренною и тихой,
Не стали б мне давать так много клятв
И восхвалять достоинства мои
До крайности, когда я верно знаю,
Что вы меня не терпите всем сердцем,
Соперники вы были по любви,
Соперники теперь вы по насмешке.
Насмешками своими вызывать
У девушки несчастной, бедной слезы…
Как доблестен, как храбр поступок ваш!
О, нет, в ком есть хоть искра благородства,
Не станет тот так забавлять себя
И выводить бедняжку из терпенья!
Деметрий, вы жестоки — перестаньте!
Ведь, Гермию вы любите, я знаю, —
Я от души и сердца моего
Передаю вам все мои права
На Гермию, а вы мне уступите
Свои права на чудную Елену,
Которую я всей душой люблю
И буду век любить.
О, никогда
Насмешники так нагло не смеялись!
Нет, Гермию оставь себе, Лизандер:
Она мне не нужна, и если я
Ее любил — моя любовь прошла.
У Гермии мое гостило сердце,
Теперь — оно к Елене, как в свой дом,
Пришло назад навеки поселиться!
Не верь ему, Елена!
Не дерзай
Оспаривать, чего ты сам не знаешь,
Иль дорого заплатишь ты за дерзость.
Отняв у глаз способность зорко видеть,
Ночь мрачная усиливает слух
И делает чувствительнее звуки.
Ночь, зрение ослабив, награждает
Нас тем, что слух удвоивает в нас.
Я не глазам обязана, а уху
Тем, что тебя, Лизандер, здесь нашла:
Я шла сюда на голос твой. Жестокий,
Зачем меня оставил ты одну?
А мог ли тот с тобою оставаться,
Кого любовь гнала прочь от тебя?
Какая же любовь тебя гнала
От Гермии?
Лизандера любовь!
Лизандера любовь не позволяла
С тобой мне быть; любовь его к Елене,
Которая блестит во тьме ночной,
Сильней очей небесных — чудных звезд!
Зачем меня ты ищешь? Не могла ли
Ты разгадать, что ненависть моя
Заставила меня тебя покинуть?
Не то, что думаешь, ты говоришь;
Не может быть!
