Сон в Иванову ночь (Шекспир; Сатин)/ПСС 1902 (ВТ:Ё)/Действие II
| ← Дѣйствіе I | Сон в Иванову ночь | Дѣйствіе III → |
Оригинал: англ. A Midsummer Night's Dream. — Источник:  Полное собрание сочинений Шекспира / под ред. С. А. Венгерова — СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1902. — Т. 1. — С. 499—546. — (Библиотека великих писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
Что нового? Куда несёшься, Эльфа?
Над горами, над долами,
Сквозь лесную глубину,
Над оградой, над стенами,
Сквозь огонь и сквозь волну —
Мне повсюду путь нетрудный.
Я ношусь быстрей луны,
Я служу царице чудной
В час полночной тишины!
Я волшебные кружочки
Поливаю для неё.
Видишь буквиц на лужочке?
То питомицы её;
Видишь пятна расписные
На одеждах их златых?
То рубины дорогие —
Дар волшебниц молодых.
В них тайник благоуханья,
В них вся роскошь их красы.
Я несусь для собиранья
Капель утренней росы;
Я повесить в серединке
Каждой буквицы хочу
По жемчужинке-росинке.
Ну, прощай, дух, я лечу!
Скоро праздник здесь начнётся
Для царицы молодой,
И с царицей принесётся
Лёгких эльфов целый рой!
И у царя здесь праздник нынче ночью.
Царицу ты свою предупреди,
Чтобы отнюдь она с ним не встречалась:
Он на неё ужасно рассержён
За то, что есть у неё прелестный мальчик,
Похищенный недавно у царя
Индийского. Царица не имела
Прелестнее ребёнка никогда.
Наш Оберон завистливый желает
Его во что б ни стало в свиту взять,
Чтоб обегать с ним вместе глушь лесную;
А между тем ребёнка дорогого
Не хочется царице уступить.
Она его цветами убирает
И в нём одном всю радость полагает.
Теперь, когда встречаются они
Или в лесу, иль на траве зелёной,
Иль у ручья, при блеске чудных звёзд,
То ссориться так сильно начинают,
Что эльфы их от страха убегают
И прячутся, бедняжки, поскорей
Под чашечки упавших желудей.
Наружностью твоей и обращеньем,
Быть может, и обманываюсь я,
Но, кажется, ты точно дух лукавый,
По имени Робин, иль Добрый Друг.
Не ты ль девиц пугаешь деревенских?
То сливочки снимаешь с молока,
То мельницы ручные их ломаешь,
То не даёшь хозяйке масла сбить,
То не даёшь закиснуть их напиткам?
Не ты ль с пути сбиваешь пешеходов
И тешишься их страхом и досадой?
Но кто тебя зовёт любезным Пуком,
Тем счастие приносишь ты с собой,
И сам за них работы исполняешь.
Не ты ли Пук?
Так точно, ты узнала:
Я точно тот весёлый дух ночей
И вместе шут придворный Оберона.
Нередко он смеётся надо мной,
Когда начну я ржать, как кобылица,
И голосом обманывать коня,
Который жир себе наел бобами.
Я иногда, резвяся, принимаю
Вид яблока печёного, и с ним
Я к кумушке тихонько прячусь в чашку;
И только лишь кума начнёт хлебать,
Я в губы ей толкаюсь и питьём
Изношенный передник обливаю.
А иногда для тётушки степенной,
Когда она рассказывать начнёт
Историю, исполненную слёз,
Я, сделавшись трёхногим, гладким стулом,
Из-под неё выскакиваю вон —
И тётушка летит в припадке кашля,
И целый хор, поджав себе бока,
Хохочет и чихает, и клянётся,
Что никогда не веселился он
Так истинно, как в этот час паденья.
Тс! Оберон, мой царь, сюда идёт!
А вот моя царица! Хорошо бы,
Когда б твой царь ушёл скорей отсюда.
Зачем я здесь, при месячном сияньи,
Надменную Титанию встречаю?
А, это ты, ревнивец Оберон!
Идёмте, эльфы: я ведь поклялась
С ним не делить ни общества, ни ложа.
Остановись, преступная жена:
Не я ль твой муж!
А я тебе жена!
О, знаю я, ты часто покидаешь
Исподтишка волшебную страну
И в образе влюблённого Корина
Проводишь дни, с свирелию в руках,
У ног своей возлюбленной Фелиды,
И ей поёшь любовь свою в стихах!
Ты для чего из дальних стран индийских
Явился здесь? Уж верно для того,
Что с дерзкою, в сапожках, амазонкой,
С воинственной любимицей твоей,
Готовится Тезей соединиться —
И ложу их пришёл ты даровать
И счастие, и радость без конца.
Титания, тебе ли упрекать
За то, что я привязан к Ипполите?
Известна мне к Тезею страсть твоя:
При бледном звёзд сиянии, не ты ли
Похитила его у Перигены,
Которую он обольстил? Не ты ль
Заставила его забыть все клятвы,
Которые давал он Ариадне,
Аглае и прекрасной Антиопе?
ТИТАНІЯ („Сонъ въ лѣтнюю ночь"). Рисунокъ извіьстпаю англійскаго живописца и иллюстратора Кини Медоуса (Кеппу
ЛІеаАоЩ 1790—1874).Ты в ревности всё это изобрёл.
Как перешло за половину лето,
Ни разу нам собраться не случалось
В лесу, в лугах, в долине, на горе,
Иль при ручье, поросшем тростниками,
Иль на краю приморских берегов,
Чтоб плясать под свист и говор ветра
И составлять кружочки без того,
Чтоб ты своим неугомонным криком
Не помешал веселью наших игр.
И ветры, нам как будто бы в отместку,
За то, что тщетно песни нам поют,
Все принялись высасывать из моря
Зловредные туманы и пары,
Туманами покрыли все равнины
И вздули так ничтожные речонки,
Что их сдержать не могут берега.
С тех пор, как мы поссорились с тобою,
Напрасно вол впрягается в ярмо,
Напрасно труд свой тратит земледелец:
Зелёная пшеница вся сгнила,
Хотя ещё пушком не покрывалась;
От падежа вороны разжирели,
И на полях затопленных стоят
Забытые, пустынные загоны;
Ил заволок следы весёлых игр,
И на лугу играющих не видно.
С тех пор зима людей не услаждает,
И пения не слышно по ночам.
Зато луна, властительница вод,
Вся бледная от гнева, напоила
Туманами и сыростью весь воздух
И насморки в избытке зародила.
Все времена с тех пор перемешались:
То падает белоголовый иней
В объятия едва расцветшей розы;
То, будто бы в насмешку, лето вьёт
Гирлянды из распуколок, и ими
Чело зимы, увенчанное льдом,
И бороду старушки украшает.
Суровая зима, весна и лето,
И осень плодовитая меняют
Обычные ливреи меж собой;
Не узнаёт времён мир удивлённый
И это всё наделал наш раздор,
И мы всему причина и начало!
Исправить всё зависит от тебя,
Титания, зачем противоречить?
Я лишь прошу мне уступить ребёнка
В мои пажи.
Ты можешь быть покоен —
Я всей страны волшебной не возьму
За этого ребёнка. Мать его
Была моею жрицей. Сколько раз
Во тьме ночей индийских, ароматных
Она моей сопутницей бывала!
На золотых нептуновых песках
Любили мы сидеть и наблюдать,
Как по волнам купеческие судна
Несутся в даль. О, как смеялись мы,
Любуяся, как ветер шаловливый
Их паруса натягивал — и те
Вздувались вдруг огромным животом.
Тогда моя несчастная подруга
Беременна была моим пажом
И с ловкостью, бывало, подражала,
По воздуху летая, парусам,
Беременным от ветра. Над землёю,
Как по волнам, наплававшись, она
Неслась назад с какой-нибудь безделкой
И мне её вручала, говоря,
Что наш корабль с своим богатым грузом
Пришёл назад из дальнего пути.
Но смертная была моя подруга
И умерла, доставив сыну жизнь.
Любя её, я сына воспитаю;
Любя её, я не расстанусь с ним.
Ты долго здесь намерена остаться?
Я, может быть, пробуду здесь день свадьбы.
Не хочешь ли спокойно поплясать
Средь наших хороводов иль взглянуть
На праздник наш при месячном сияньи?
Пойдём, не то — оставь нас: обойдёмся
И без тебя.
Ребёнка мне отдай —
И я готов тогда идти с тобою.
За все твои владенья не отдам!
Пока я здесь, мы будем лишь браниться.
Пойдёмте, эльфы, прочь отсюда!
Ну, хорошо, иди своим путём;
Но я тебя не выпущу из леса,
Пока твоих обид не отомщу.
Мой милый Пук, поди сюда скорее!
Ты помнишь ли, однажды там сидел
Я на мысу и слушал, как сирена,
Несомая дельфином на хребте,
Так хорошо, так сладко распевала,
Что песнь её смирила ярость волн
И звёздочки со сфер своих сбегали,
Чтоб музыку сирены услыхать?
Да, помню.
Ну, в то самое мгновенье
Я увидал, — но видеть ты не мог, —
Что Купидон во всём вооруженьи
Летел меж хладною луною и землёй
И целился в прекрасную весталку,
Которая на Западе царит.
Вдруг он в неё спустил стрелу с лука
Так сильно, что как будто был намерен
Он не одно, а тысяч сто сердец
Пронзить одной пылающей стрелою.
И что ж? Стрела, попавши в хладный месяц,
Потухла там от девственных лучей.
И видел я, как царственная дева
Свободная пошла своим путём
И в чистые вновь погрузилась думы.
Однако я заметил, что стрела
На западный цветок, кружась, упала.
Он прежде был так бел, как молоко,
Но, раненый любовию, от раны
Он сделался пурпурным. Все девицы
Любовью в праздности его зовут.
Поди, найди цветочек — я тебе
Его траву показывал однажды.
Чьих век, смежённых сладким сновиденьем,
Коснётся сок, добытый из него,
Тот влюбится, проснувшись, до безумья
В то первое живое существо,
Которое глазам его предстанет.
Поди, найди растенье и опять.
Явись сюда скорее, чем успеет
Левиафан проплыть не больше мили.
Достаточно мне сорока минут,
Чтобы кругом всю землю опоясать.
С моим цветком волшебным я подкрадусь
К Титании, когда она уснёт,
И ей в глаза пущу немного соку.
Он сделает, что первый, кто предстанет
Её глазам — будь он медведь, иль лев,
Иль воин, бык, иль хитрая мартышка —
Тому она предастся всей душой.
И прежде, чем с неё сниму я чары, —
Что сделать я могу другой травой, —
Мне своего пажа она уступит.
Но кто идёт сюда? Я невидим:
Подслушаю, что будут говорить.
Оставь меня — я не люблю тебя!
Где ж Гермия прекрасная с Лизандром?
Убью его — почти убит я ею!
Они в лесу укрылись, ты сказала, —
И вот я здесь и вновь взбешён жестоко,
Что Гермии не встретил! Прочь, оставь
И перестань преследовать меня.
Ты сам своим магнитным, жёстким сердцем
Меня влечёшь. Не полагай, однако,
Что привлекаешь ты к себе железо:
Нет, сердцем я, поверь, верна, как сталь!
Лишись ты силы привлекать, тогда
К тебе стремиться силы я лишуся.
Я ль льстил тебе? я ль был с тобою ласков?
Напротив, я признался откровенно,
Что не люблю тебя и не могу
Тебя любить.
За это я сильнее
Тебя люблю. Деметрий, я собачка,
Которую, чем более ты бьёшь,
Тем более она тебя ласкает.
Да, обходись со мною, как с собачкой:
Толкай меня ногами, бей меня,
Не обращай вниманья — погуби;
Но как бы я презренна ни была,
Лишь следовать позволь мне за собою.
В твоей любви могу ль просить я места
Смиреннее того, в котором ты
Не отказал, конечно б, и собаке;
Но счастлива была бы я и тем.
Не возбуждай ты слишком отвращенья:
Когда тебя я вижу — болен я.
А я больна, когда тебя не вижу.
Ты скромности законы оскорбляешь,
Из города так поздно выходя,
Преследуя того, кем не любима
И дорогую девственность вверяя
Удобностям пустынной тишины
И прихоти дурных внушений ночи.
Защитою моею — добродетель
Деметрия. Когда тебя я вижу,
То для меня не существует ночи.
Мне кажется, что ночи нет теперь,
Мне кажется, что обществом наполнен
Пустынный лес. В тебе одном весь мир!
Кто ж подтвердит, что я одна в лесу,
Когда весь мир здесь на меня взирает!
Я убегу и спрячусь от тебя
В кустарниках. И ты среди зверей
Останешься одна.
О, самый дикий
Из всех зверей не так жесток, как ты!
Беги, когда ты хочешь; мы изменим
Уставленный природою порядок —
И побежит от Дафны Аполлон,
За грифоном помчится голубица,
И даже лань смиренная — и та
Удвоит бег, чтобы настигнуть тигра…
Но тщетны все усилья, если слабость
Преследует, а твёрдость убегает!…
Тебя я слушать больше не хочу:
Пусти меня! И если ты за мною
Пойдёшь опять, то я тебе клянусь,
Что причиню в лесу тебе я горе.
Увы! во храме, в городе и в поле
Ты причиняешь горе мне везде!
Деметрий, стыдно! Оскорбив меня,
Весь женский пол ты оскорбил жестоко!
Мы, женщины, не можем, как мужчины,
Оружием завоевать любовь;
Мы созданы, чтоб принимать от вас
Любезности, а не самим за вами
Ухаживать. Я за тобой пойду…
О, я хочу из ада сделать небо,
Принявши смерть от милой мне руки!
Прощай! путь добрый, нимфа! Я устрою,
Пока вы здесь, что будешь от него
Ты убегать, а он страдать любовью.
А, здравствуй Пук! Достал ли ты цветок?
Достал; вот он.
Давай его скорей,
Прошу тебя. Я знаю чудный берег,
Где дикий тмин растёт и где цветут,
Качаяся, фиалки возле буквиц.
Над берегом из жимолости тёмной,
Шиповника и благовонных роз
Как будто там шатёр образовался.
В нём иногда, на ложе из цветов,
Титанию в час ночи усыпляет
Своей игрой и пляской эльфов хор,
А пёстрый змей с себя снимает шкурку,
Которая довольно широка,
Чтоб эльфа в ней закутать совершенно.
Пойду туда, Титании в глаза
Во время сна пущу немного соку —
И в тот же миг чудовищных фантазий
Исполнится её воображенье.
Возьми и ты цветочек и ступай
Искать в лесу. Афинянку найдёшь
Ты там и с ней афинянина: он
Её любовь упорно отвергает.
Ты молодца узнаешь по одежде.
Натри ему глаза и сделай так,
Чтобы её он увидал, проснувшись.
Смотри, устрой, чтоб он в неё влюбился
Ещё сильней, чем влюблена она.
Ступай же, Пук, и будь опять со мною,
Пока ещё петух не прокричал.
Покоен будь: исполню приказанья.
Составьте хоровод и пойте песни,
Потом на треть минуты удалитесь:
Ступайте — кто злых гусениц топтать,
Кто воевать с летучими мышами,
Чтобы потом для всех малюток эльф
Сшить платьица из кожаных их крыльев.
Кто отгонять толпы несносных сов,
Которых так малютки удивляют,
Что напролёт всю ночь они кричат.
Теперь меня вы песней усыпите,
А там скорей летите исполнять
Свои дела; я отдыхать здесь буду.
Вы, с раздвоённым жалом змейки,
Припрячьте пёстренькие шейки,
А вы, колючие ежи
И долгохвостые ужи,
Царице доброй не вредите
И близко к ней не подходите!
С нашей песней, Филомела,
Слей мелодию свою,
Баю, баюшки-баю!
Баю, баюшки-баю!
Чтоб ничто вредить не смело,
Чтоб царица здесь спала,
Не страшась ни чар, ни зла!
Ну, царица, почивай,
Мы поём тебе: «Бай-бай!»
Не ходите сюда вы, ткачи-пауки,
Долгоногие — прочь удалитесь!
Прочь, улитки, жуки!
Да и вы, червяки,
Сон царицы нарушить страшитесь!
С нашей песней, Филомела
Слей мелодию свою.
Баю, баюшки-баю!
Баю, баюшки-баю!
Чтоб ничто вредить не смело,
Чтоб царица здесь спала,
Не страшась ни чар, ни зла!
Ну, царица, почивай,
Мы поём тебе: «Бай-бай!»
Прочь улетим: теперь в порядке всё.
Пусть лишь один останется на страже.
Кого проснувшись ты увидишь,
Того всем сердцем обожай,
Люби его, как только можешь,
И от любви к нему страдай!
Будь он медведь, иль вол, иль кошка,
Будь он кабан, иль барс степной —
Пускай тебе вообразится,
Что одарён он красотой!
Лишь только гадкое творенье
Сюда придёт, сбрось усыпленье!
Прекрасная, ты верно утомилась,
Так по лесу блуждая? Ты права:
Мы сбилися с дороги. Если хочешь,
Мы, Гермия, здесь можем отдохнуть
И подождать, пока рассвет настанет.
Да, отдохнём, Лизандер. Поищи
Себе постель, а я на возвышеньи
Прилягу здесь усталой головой.
Подушкой пусть одна и та же кочка
Послужит нам. Одно пусть будет сердце,
Одна — постель. И в нас хоть две души,
Но верность ведь одна на дне обеих.
Нет, милый мой, хоть из любви ко мне,
Мой дорогой Лизандер, согласися, —
И не ложись так близко.
О, прими
Мои слова в чистейшем их значеньи!
Всегда должно любовью понимать
Слова любви. Я говорю, что сердцем
Привязан я так сильно к твоему,
Что в нас двоих одно и то же сердце.
Я говорю, что клятвой две души
В нас скованы так сильно, что хоть точно
В нас две души, но верность в них одна.
Позволь же мне лечь рядом. Верь мне: я,
Ложась с тобой, не осквернюся ложью.
Как хорошо играешь ты словами!
Свой нрав и гордость прокляла бы я,
Когда б могла подумать, что ты лжёшь;
Но, милый друг, настолько будь любезен
И, из любви ко мне, ложись подальше.
Чтоб скромности людской не оскорбить,
Нам следует с тобою разлучиться.
Меж юношей и девой молодой,
Мой милый друг, прилично расстоянье.
Итак — прощай. Пускай твоя любовь
Лишь с жизнию бесценною иссякнет.
Аминь, аминь, отвечу на молитву.
Пусть жизнь моя окончится тогда,
Когда любить тебя я перестану.
Я лягу здесь. Желаю, чтобы сон
Твои глаза сомкнул успокоеньем.
А я хочу, чтоб точно тем же он
Закрыл глаза того, кто мне желает.
Я лес кругом весь обошёл,
А человека не нашёл,
На чьих глазах мой царь желает
Цветочек этот испытать.
Он чудной силой обладает
Любовь мгновенно зарождать.
Ночь — тишина! А, вот невежда!
На нём афинская одежда…
Так, это он, должно быть, он,
О ком твердил мне Оберон:
Тот самый, что пренебрегает
Афинской девой. Вот она
Благополучно почивает,
Хотя постель её грязна.
Бедняжка, лечь она не смела
С своим бесчувственным рядком.
Постой же, я поправлю дело:
Натру глаза его цветком.
Пусть мой цветок моей рукою
Всю душу в нём настроит вновь,
И с этих пор не даст покою
Его глазам его любовь!
Проснись, когда я удалюся:
Я ж к Оберону тороплюся.
Остановись, хотя бы для того,
Чтобы меня убить, о, мой Деметрий!
Прочь — и не смей преследовать меня —
Я требую.
Не хочешь ли ты бросить
Меня одну во тьме? О, не бросай!
Останься здесь, или с тобой случится
Несчастье. Я хочу идти один. (Уходит).
Я не могу перевести дыханья;
Но тщетно я преследую его:
Чем более его я умоляю,
Тем меньше в нём участья возбуждаю.
Ты ж, Гермия, — ты счастлива везде,
Где б ни была! В твоих глазах есть сила
Притягивать к себе сердца других.
Чем придала она так много блеску
Своим глазам? быть может, солью слёз?
О, если б так, то чаще, чем её,
Мои глаза слезами орошались!
Нет; как медведь, собой я безобразна:
Встречаяся со мною, даже звери
Пугаются и от меня бегут;
Не должно же дивиться, что Деметрий
От моего присутствия бежит,
Как будто от чудовища. Какому
Коварному, несчастному стеклу
Я верила, что с Гермией прекрасной
Осмелилась я сравнивать себя!
Кто это здесь? Лизандер на земле!
Он спит иль мёртв? Но я не вижу крови,
И раны нет. Лизандер, если вы
Не умерли, проснитесь ради бога!
О, для тебя, прозрачная Елена,
Я сквозь огонь охотно побегу.
Могущество своё теперь являет
Природа тем, что дозволяет мне
В твоей груди вполне увидеть сердце.
Деметрий! Где он? Гадко эти имя!
Как хорошо оно тому пристало,
Кто должен пасть от моего меча!
Лизандер, нет, не говорите так;
Что нужды вам, что Гермию он любит?
О, боже мой, у Гермии в душе
Одни лишь вы: так будьте же довольны!
Довольным быть! Кем — Гермией? О, нет!
Раскаялся я в скучных тех минутах,
Которые я с нею потерял!
Не Гермию люблю я, а Елену.
Кто ж ворона на голубя сменять
Не пожелает? Волей человека
Владеет ум, а ум мне говорит,
Что ты из всех достойнейшая дева.
Как всякий плод до зрелости доходит
В известное лишь время, так и я
До сей поры был юношей незрелым.
Мой ум достиг теперь лишь до сознанья
И, управляя волею моей,
Привёл меня к глазам твоим, Елена:
В твоих глазах, как в книге незакрытой,
Читаю я рассказы про любовь.
За что меня избрали вы предметом
Насмешки злой? Чем заслужила я
Презрение от вас? О, не довольно ль,
Не слишком ли довольно и того,
Что заслужить я не могла и взгляда
Приветного от милого ничем?
Нет, мало вам — и над моим бессильем
Смеётесь вы. Поверьте мне, Лизандер:
Презрительно приветствуя меня,
Нехорошо вы сделали. Прощайте.
Но, признаюсь, я больше ожидала
Участия в вас встретить. Неужели,
Когда одним мужчиною девица
Отвергнута, то должен оскорблять
Её другой? (Уходит).
Елена не видала
Здесь Гермии! Спи, Гермия! Отныне
Ко мне не приближайся! Как желудок,
Пресытившись хорошим сладким яством,
Потом к нему питает отвращенье;
Как ереси — особенно для тех,
Которые в них долго заблуждались —
Становятся глубоко ненавистны:
Так Гермия, как ересь иль как яства
В излишестве, будь ненавистна всем,
Особенно ж будь ненавистна мне!
Я с этих пор все силы посвящаю
Любви моей Елене и её
Могуществу. Ей буду я слугою! (Уходит).
О, помоги, Лизандер, помоги!
Сорви змею с груди моей скорее!
О, сжалься!… Ах, какой тяжёлый сон!
Смотри, я всё ещё дрожу от страха.
Мне снилося, что будто бы змея
Ужасная мне сердце пожирала
И что, смеясь, спокойно ты смотрел
И на змею, и на мои страданья.
Лизандер! Как, ушёл? Меня не слышит?
Лизандер! Как, ни звука нет, ни слова!
Увы! где ты? О, говори со мной,
О, говори, молю тебя любовью!
Я чувств почти лишилася от страха.
Нет, видно, ты далёко от меня!
Тебя иль смерть сейчас же отыщу я!
СПЯЩАЯ ТИТАНІЯ И ОБЕРОНЪ. Картина извѣстнаго нѣмецкаго художника, профессора Поли Тумана (Раиі ТНптапп, род. 1831),