Мореходство у Русскихъ появилось въ одно время съ 862основаніемъ ихъ государства. Исторія Россіи начинается тѣмъ, что Славяне Ильменскіе или Новгородские, Кривичи, Весь и Чудь, наскуча внутренними раздорами и неустройствами, отправили отъ себя пословъ за море (1), къ Варяго-Руссамъ приглашать къ себѣ на княженіе Рюрика съ братьями. Событіе это, по свидѣтельству древнѣйшаго нашего лѣтописца Нестора, послѣдовало въ 862 году.
Племена, призвавшія къ себѣ Рюрика и двухъ братьевъ его, Синеуса и Трувора, образовали изъ себя государство, подъ именемъ Русской земли, или Руси (2). Народъ ея въ древнихъ Русскихъ лѣтописяхъ и актахъ именуется Русь, Русины (3), въ сказаніяхъ же иностранцевъ Руссы, Россы, а иногда и Скиѳы (4).
Первоначальная Русь была не обширна. Соображая, что Новгородскіе Славяне жили при Ильменѣ (5), Кривичи около верховьевъ Западной Двины, Днѣпра и Волги (6), Весь у Бѣлоозера (7), а Чудь въ Эстоніи и по смежному съ нею прибрежью Финскаго залива, до Невы, и далѣе до Ладожскаго озера (8), видимъ, что владѣнія первыхъ Русскихъ князей не вполнѣ обнимали пространство нынѣшнихъ губерній: Эстляндской, С.-Петербургской, Новгородской, Псковской и Смоленской. Слѣдовательно тогдашняя Русь прилегала только къ одному морю: Балтійскому.
Рюрикъ 864избралъ для своего пребыванія Новгородъ, Синеусу далъ Бѣлоозеро, Трувору — Изборскъ (9). Черезъ два года, когда оба младшіе брата умерли, онъ остался одинъ властителемъ Руси (10).
Дѣйствуя въ завоевательномъ духѣ своихъ единоплеменниковъ, Варяговъ или Норманновъ, Рюрикъ расширилъ предѣлы Руси до Оки, на Востокъ, и до Западной Двины, на югъ (11), но разширеніе это было только во внутрь страны; для плаванія Русскихъ судовъ оставалось открытымъ все еще одно море: Балтійское. Норманнская предпріимчивость не замедлила проложить для него еще путь: въ Черное море.
Въ то время, какъ Рюрикъ уже одинъ властвовалъ на Руси, двое изъ его единоземцевъ, Аскольдъ и Диръ, вожди особой дружины, неполучившіе никакого участка въ Русской землѣ, отправились, съ согласія Князя, въ Константинополь, чтобы, по примѣрамъ многихъ своихъ соотчичей, Варяговъ, или Норманновъ, вступить въ службу Греческихъ императоровъ. Плывя по Днѣпру, они увидѣли на берегу его городъ Кіевъ, освободили его отъ власти Хазаръ и, утвердясь въ немъ, покорили всю окрестную страну, обитаемую Полянами (12). Основавъ, такимъ образомъ, независимое отъ Руси княжество, они не покинули однако первоначальной своей мысли идти къ Царьграду, но уже не для того, чтобы служить Греціи, а съ цѣлію искать въ ней поживы. Собравъ войско и сѣвъ съ нимъ въ Кіевѣ на суда, они пустились внизъ по Днѣпру, вышли въ Черное море, и, къ ужасу и изумленію Грековъ, явились подъ Константинополемъ. Царствовашій тогда въ Греціи Императоръ Михаилъ III былъ въ отсутствии, воюя противъ Агарянъ. Извѣщенный объ опасности, онъ съ трудомъ пробрался въ свою столицу, обложенную съ моря неожиданнымъ непріятелемъ. Къ счастію Грековъ сдѣлалась буря; большая часть Русскихъ судовъ погибла, и только немногія изъ нихъ съ Аскольдомъ и Диромъ, возвратились, прежнимъ путемъ, къ Кіеву. И историки иноземные и древнѣйшія Русскія лѣтописи, почти всѣ, относятъ это событіе къ 866866 году, и почти всѣ показываютъ, что Аскольдъ и Диръ подходили къ Константинополю на 200 судахъ (13).
Неудача не обезохотила Аскольда и Дира. Въ 867слѣдующемъ году они явились опять въ Черномъ морѣ, воевали на берегахъ Греціи, но не доходили до Царьграда. Принявъ предложенный Императоромъ миръ, они получили отъ него въ даръ золото, серебро и шелковыя ткани, и, даже, какъ свидѣтельствуютъ Византійскіе историки, крестились въ Христианскую вѣру (14).
Съ освобожденіемъ Кіева отъ Хазаръ въ Русской исторіи являются два отдѣльныя государства: Рюриково на сѣверѣ, Аскольдово и Дирово на югѣ. Новгородъ первенствовалъ въ первомъ, Кіевъ во второмъ. Географическое положеніе обѣихъ столицъ представляло тамошнимъ жителямъ большія удобства для мореплаванія. На Сѣверѣ Волховъ, Ладожское озеро и Нева, а на Югѣ Днѣпръ, были два пути непрерывныхъ сообщеній съ Балтійскимъ и Чернымъ морями. Первый удобно назвать путемъ Новгородцевъ или Новгородскимъ, второй — путемъ Кіевлянъ или Кіевскимъ.
Новгородскій путь, на всемъ его протяженіи, исключая незначительныхъ пороговъ въ Волховѣ и Невѣ, не представлялъ затрудненій для судоходства. Кіевскій, напротивъ, былъ опасенъ большими порогами, которые еще и понынѣ составляютъ немаловажную преграду плаванію по Днѣпру, не смотря, что время и рука человѣка много ихъ уменьшили. Оба эти пути имѣли между собою судоходное сообщеніе, которое въ одномъ мѣстѣ хотя и прерывалось, но не на большое разстояніе. Изъ Балтійскаго, или, какъ тогда его называли, изъ Варяжскаго моря (15), чрезъ нынѣшній Финскій заливъ и рѣку Неву, по Ладожскому озеру, Волхову и озеру Ильменю, суда входили въ рѣку Ловать, а оттуда были перетаскиваемы, сухимъ путемъ, или волокомъ (отъ слова волочить), въ Днѣпръ, непосредственно соединяющійся съ Чернымъ моремъ. Русскимъ того времени были извѣстны еще два судоходные пути: по Западной Двинѣ, въ Балтійское, и по Волгѣ, въ Каспійское море (16). Занимавшій часть нынѣшнихъ губерній, Тверской и Смоленской, пространный Волоковскій лѣсъ, гдѣ Двина, Днѣпръ и Возга имѣли свои истоки, или верховья, и гдѣ протекала Ловать, былъ мѣстомъ, откуда Русскія суда, по произволу, могли, черезъ волокъ, спускаться въ любую изъ этихъ четырехъ рѣкъ (17).
Упомянувъ о Варяжскому морѣ, замѣтимъ, что въ древности Фнискій заливъ былъ извѣстенъ Русскимъ подъ именемъ Котлина озера (18). Ладожское озеро называлось у нихъ Нево или Невъ (19), а Каспійское море именовалось Хвалисскимъ, Хвалинскимъ и Хвалимскимъ (20).
Кіевская держава, отдѣлявшаяся отъ Новгородской землями независимыхъ Кривичей и Сѣверянъ, имѣвшихъ главными городами Смоленскъ и Любечь, и по климатическому своему положенію, и по удобству ходить въ Грецію очевидно превосходствовала передъ своею соперницею на Сѣверѣ Руси. Нельзя думать, чтобы Рюрикъ, наслышась объ успѣхахъ Аскольда и Дира, оставался къ нимъ равнодушнымъ, но ему не суждено было соединить въ одно цѣлое страны и племена, находившіяся между Балтійскимъ и Чернымъ морями.
Рюрикъ умеръ въ 879879 году. За малолѣтствомъ сына его Игоря въ управленіе Русью вступилъ Олегъ, «Норманнъ и умомъ и душою», какъ справедливо выражается о немъ одинъ изъ нашихъ историковъ (21). Основательно предпочитая Кіевъ Новгороду, онъ рѣшился переселиться туда, и съ этою цѣлію, въ 882882 году, пошелъ къ странамъ Днѣпровскимъ. Покореніе Кривичей и Сѣверянъ было первымъ плодомъ этого похода. Прибывъ, на судахъ, къ Кіеву, Олегъ хитростію выманилъ къ себѣ на свиданіе Аскольда и Дира, и умертвивъ ихъ, безпрепятственно занялъ ихъ городъ, сдѣлавшійся съ того времени столицею всей Руси, «Матерію городовъ Русскихъ» (22).
Покоривъ, по занятіи Кіева, всѣ Славянскія племена по Днѣпру до пороговъ и по сопредѣльнымъ къ нему рѣкамъ, Олегъ отправился воевать въ Грецію. Въ 907907 году, ровно черезъ сорокъ лѣтъ послѣ вторичнаго похода Аскольда и Дира въ Черное море, онъ собралъ многочисленное войско изъ дружинъ всѣхъ подвластныхъ ему народовъ, а также изъ Варяговъ, и пошелъ съ нимъ къ Царьграду. Между тѣмъ какъ конница слѣдовала берегомъ, пѣхота, въ числѣ 80 т. чел., поплыла, на 2000 судахъ, по Днѣпру, и безпрепятственно достигла Босфора. Дѣйствуя въ духѣ времени, воины Олеговы разсѣялись по окрестностямъ Византіи и начали опустошать ихъ огнемъ и мечомъ. Входъ въ Константинопольскую гавань былъ загражденъ цѣпью, но это не остановило смѣлаго и предпріимчиваго князя. Велѣвъ вытащить свои суда на берегъ, онъ поставилъ ихъ на колеса, поднялъ паруса и, благопріятствуемый попутнымъ вѣтромъ, пошелъ въ обходъ цѣпи, къ стѣнамъ Царьграда, гдѣ Императоръ Левъ Философъ заперся съ своимъ войскомъ, не смѣя выступить на встрѣчу врагамъ. Такъ говорятъ лѣтописи. Охотно соглашаемся съ мнѣніемъ нѣкоторыхъ, что войско Олегово только перетаскивало свои суда по сухому пути, волокомъ, какъ позже, при завоеваніи Константинополя Турками, поступилъ Магометъ II, и что баснословіе вымыслило дѣйствіе парусовъ (23), но полагаемъ, что тутъ могла быть и истина. Полагаемъ, что суда были поставлены не на колеса, а на катки, какъ это дѣлается и въ наше время, при переволакиваніи судовъ по суху, а паруса, при попутномъ вѣтрѣ, могли быть хорошею помощію. Какъ бы ни было, но походъ увѣнчался полнымъ успѣхомъ. Устрашенные Греки предложили Олегу миръ и дань; согласились дать по 12 гривенъ серебра на ключь и сверхъ того, дары на часть княжескихъ посадниковъ въ Кіевѣ, Черниговѣ, Переяславлѣ, Полоцкѣ и другихъ городахъ. Условясь съ Греками о взаимныхъ выгодахъ, Олегъ по Норманнскому обычаю, въ знакъ примиренія, повѣсилъ свой щитъ на вратахъ Царьграда (24), и съ богатыми дарами и добычею, возвратился въ Кіевъ (25). Черезъ четыре года, въ 912912 году, послы его заключили съ Греками, въ самомъ Константинополѣ, знаменитый письменный договоръ, древнѣйшій изъ дошедшихъ до насъ памятниковъ Русской дипломаціи (26).
Послѣ тридцатитрехлѣтняго, славнаго и счастливаго правленія Русью, незабвенный въ ея лѣтописяхъ Олегъ умеръ въ 913913 году (27), заслуживъ у своихъ подданныхъ прозваніе Вѣщаго, или мудраго. Распространенная и скрѣпленная въ разнонародномъ своемъ составѣ монархія Рюрикова, при Олегѣ слилась въ одно цѣлое, сильное государство, простиравшееся, подъ именемъ Руси: съ запада на востокъ — отъ Карпатскихъ горъ до Оки, а съ сѣвера на югъ — отъ Бѣлоозера до Днѣпровскихъ пороговъ. Два моря, Балтійское и Черное, стали открытыми для плаванія Русскихъ судовъ.
Первый годъ Игорева княженія ознаменовался замѣчательнымъ событіемъ въ исторіи нашихъ морскихъ походовъ, событіемъ хотя умалчиваемымъ нашими отечественными лѣтописями и только слегка упоминаемымъ Византійскими писателями, но ясно и вѣроподобно передаваемымъ историками Восточными. Говоримъ о первомъ походѣ Русскихъ, или Руссовъ, въ Каспійское море.
Въ концѣ 913 года, вѣроятно наслышась о богатствахъ, привозимыхъ изъ-за Каспійскихъ странъ, въ Итилъ или Атилъ, столицу Хазаріи и средоточіе всей торговли сѣверо-востока Европы съ Персіею, Индіею и Аравіею, Руссы, въ числѣ 50 т. человѣкъ, на 500 судахъ, предприняли походъ въ Каспію. Собравшись, какъ надобно полагать, на Днѣпрѣ, весь этотъ флотъ, мимо береговъ Тавриды, чрезъ Воспоръ или Керченскій проливъ, поднялся въ Донъ, и у нынѣшней Качалинской станицы, по волоку, спустился въ Волгу. Отсюда, обѣщавъ Хазарскому государю или Кагану, за пропускъ чрезъ его владѣнія, половину будущей добычи, Руссы вошли въ Каспійское море, разсѣялись по юго-западнымъ его берегамъ и предались грабежу и всякаго рода опустошеніямъ. Одни только жители Дагестана были пощажены, потому что состояли подъ властію, или подъ покровительствомъ Хазаръ, съ которыми Руссы не желали нарушить мира. Насытясь кровопролитіемъ, пожарами и несмѣтною добычею, въ вещахъ и людяхъ, побѣдители прекратили на время свои набѣги и удалились къ островамъ, лежащимъ противъ Бакинскаго берега.
Появленіе непріятеля на водахъ, гдѣ до того времени ходили только суда купцовъ и рыболововъ, удивило и ужаснуло всѣ племена, сосѣдственныя съ раззоренными странами. Скоро, однакоже, удивленіе и страхъ уступили чувству мести. Оскорбленные неожиданнымъ нашествіемъ, народы вооружились и пошли, на судахъ, отыскивать нарушителей ихъ покоя. Руссы встрѣтили ихъ у острововъ, разбили, разсѣяли и, ободренные успѣхомъ, еще нѣсколько мѣсяцевъ пробыли въ Каспійскомъ морѣ, продолжая жечь и грабить селенія и забирать плѣнныхъ. Утомясь, наконецъ, отъ своихъ набѣговъ, они начали готовиться къ возврату въ отечество и отправили къ Кагану условленную долю награбленнаго, но тутъ ожидали ихъ бѣдствія. Жившіе въ Хазарской землѣ Мусульмане, бывъ раздражены несчастіями, постигшими ихъ единовѣрцевъ, вооружились и стали при Волжскихъ устьяхъ. Увидѣвъ непріятеля, Руссы вышли изъ судовъ на берегъ, и вступили въ бой, но послѣ трехдневнаго кровопролитія, частію пали подъ мечами Мусульманъ, частію же потонули въ Волгѣ. Только 3 т. человѣкъ, избѣжавъ гибели, успѣли спастись на лѣвый берегъ рѣки, но и они были вскорѣ истреблены Болгарами и Буртасами, чрезъ земли которыхъ имъ лежалъ обратный путь на родину.
Такъ, только съ большими подробностями, описываетъ этотъ походъ одинъ изъ славнѣйшихъ историковъ Востока, Имамъ Абулъ-Хасанъ-Али, извѣстный подъ именемъ Массуди и жившій въ X столѣтіи(28).
Въ 935935 году Русскія суда ходили съ Греческимъ флотомъ, въ Италію (29), а черезъ девять лѣтъ Игорь является врагомъ и опустошителемъ Греціи.
Въ 941941 году, вѣроятно увлекаясь желаніемъ корысти, Игорь нарушилъ слишкомъ-тридцатилѣтній миръ съ Византійскою имперіею, и посадивъ войско на суда, вошелъ съ ними въ Черное море. Дунайскіе Болгары, въ то время союзные Грекамъ, дали въ Царьградъ вѣсть о появленіи Русскаго флота, но Игорь успѣлъ высадить на берегъ свои дружины прежде чѣмъ Греки приняли какія либо мѣры обороны, и безнаказанно жегъ, грабилъ и раззорялъ окрестности Царьграда. Занятый войною съ Сарацинами въ Средиземномъ морѣ, Греческій флотъ не могъ прибыть для отраженія непріятеля, такъ неожиданно появившагося, но наконецъ подоспѣло къ столицѣ, съ разныхъ сторонъ, войско, а Протовестіарій Ѳеоѳанъ вышелъ въ море съ небольшимъ числомъ кораблей, остававшихся въ Константинополѣ. Онъ напалъ на Русскія суда, стоявшія въ готовности къ бою по сѣверную или Европейскую сторону Босфора, и разстроилъ ихъ дѣйствіемъ Греческаго огня, истребительнаго состава, до того времени неизвѣстнаго нашимъ предкамъ, и показавшегося имъ, по словамъ лѣтописца, «небесною молніею». Видя часть своего флота сожженною, Игорь повелъ остальную къ Малой Азіи, вышелъ на берегъ, началъ опустошать Виѳинію, но, настигнутый и разбитый войсками Грековъ, принужденъ былъ сѣсть на суда и удалиться на противоположный берегъ, въ Воспоръ Киммерійскій, нынѣшній Керченскій проливъ. Здѣсь принужденъ онъ былъ еще разъ выдержать бой съ непріятельскимъ флотомъ, приведеннымъ Ѳеофаномъ, и снова побѣжденный, съ большимъ урономъ, въ судахъ и людяхъ, возвратился въ Кіевъ. Пребываніе его въ Черномъ морѣ продолжалось отъ Іюня до Сентября (30).
Историки, описывающіе этотъ походъ, несогласны между собою въ числѣ судовъ, бывшихъ у Игоря. Большая часть показываютъ 10,000, нѣкоторые 15,000, а иные только 1000. Едва ли когда можно будетъ дойти до истины (31).
Неудача не охладила Игоря. Болѣе года набиралъ онъ многочисленное войско, изъ племенъ подвластной ему Руси, призвалъ Варяговъ изъ-за-моря; нанялъ Печенѣговъ, обитавшихъ при Днѣпрѣ, ниже пороговъ, и въ 943943 году опять появился въ Черномъ морѣ, отправивъ, въ то же время, берегомъ, по примѣру Олега, конницу. Корсуняне, обитатели нынѣшняго Крыма, дали знать въ Царьградъ, что «Русскіе корабли безе числа покрыли собою море». Не желая подвергнуть свои владѣнія такимъ же бѣдствіямъ, какія они испытали въ предшествовавшіе набѣги Русскихъ, Греческій Императоръ Романъ спѣшилъ предупредить Игоря предложеніемъ мира. Послы Византійскіе встрѣтили Русскаго Князя при устьяхъ Дуная, съ дарами и съ обѣщаніемъ заплатить дань, равную дани, полученной Олегомъ. Предпочитая вѣрную выгоду невѣрному успѣху оружія, съ чѣмъ согласно было и войско, Игорь принялъ дары и возвратился въ Кіевъ (32). Желая обезопасить себя отъ подобныхъ вторженій на будущее время, Греки, въ слѣдующемъ 944944 году, заключили съ Игоремъ мирный договоръ. Онъ состоялъ, также какъ и главный договоръ Олеговъ, изъ письменныхъ, но далеко не столь выгодныхъ для Русскихъ, условій. Можно сказать, что они были написаны исключительно въ пользу Грековъ (33).
Игорь скончался въ 945 году, умерщвленный Древлянами, не свершивъ ничего славнаго для своего государства, и правленіе его замѣчательно почти только одними походами нашихъ предковъ въ моря Черное и Каспійское.
Въ 943943 году, томъ же самомъ, когда Игорь совершилъ свой первый набѣгъ на Грецію, берега Каспійскаго моря, по свидетельству Восточныхъ писателей, подверглись вторичному нападению того народа, который вооруженною рукою посѣтилъ ихъ за тридцать лѣтъ передъ тѣмъ. Въ это время сильная рать Руссовъ, неизвестно какимъ путемъ, пробившись въ Сѣверный Дагестанъ, вознамѣрилась проникнуть до Берды, — тогда славной и богатой столицы Аррана, а нынѣ бѣднаго мѣстечка, на правомъ берегу рѣки Куры, верстахъ въ семидесяти отъ Елисаветполя (34). Остановленные у Дербента сильными укрѣпленіями, построенными его жителями противъ нападенія сосѣдственныхъ племенъ, Руссы сѣли у Дагестанскаго берега, на суда; спустись къ югу, мимо Апшеронскаго полуострова, дошли до устья Кура, поднялись этою рѣкою вверхъ, и достигли желаемаго мѣста. Разбивъ встрѣтившее ихъ войско, они заняли Берду безпрепятственно, но вскорѣ, бывъ оскорблены ея жителями, большую половину ихъ умертвили, а остальныхъ взяли въ плѣнъ.
Бѣдствіе Берды возбудило участіе во всѣхъ Мусульманскихъ народахъ Кавказа и произвело между ними общее возстаніе. Правитель Адербайджана Могаммедъ-Ибнъ-Мусаффиръ выступилъ противъ Руссовъ, съ тридцатитысячнымъ войскомъ, но былъ разбитъ ими. Послѣ этого покорители Берды долго оставались въ покоѣ, сдѣлавъ только одинъ набѣгъ: на окрестности города Мераги, близъ Тебриза; но неумѣренное употребленіе плодовъ и благоразумныя мѣры Могаммеда, осадившего Руссовъ въ Бердѣ, принудили ихъ отказаться отъ сдѣланнаго завоеванія. Истомленные болѣзнями и тѣснимые непріятелемъ, они выступили изъ Берды, съ награбленными сокровищами; безпрепятственно достигли Кура и, сѣвъ на ожидавшія ихъ тамъ суда, удалились. Могаммедъ не препятствовалъ ихъ отступлению (35).
Куда и какъ пошли Руссы отъ Кура, достигли ли они своего отечества, и гдѣ именно добыли въ Каспійскомъ морѣ суда, историки умалчиваютъ. Неизвѣстно также откуда приходили они оба раза: т. е. были ли это Руссы Кіевскіе, Руссы Новогородскіе, или тѣ и другіе, соединившіеся для одной и той же цѣли? Всѣ эти вопросы еще ждутъ разрѣшенія.
Но не одинъ духъ грабительства завлекалъ Русскихъ въ эти отдаленныя воды. Они ходили туда также для торговли, и съ этою цѣлію, въ X столѣтіи, посѣщали не только низовья Волги, но и юго-западные берега Каспійскаго моря; точно такъ, какъ являлись они мирными купцами, въ Греціи, послѣ дѣланныхъ ими въ ней погромовъ(36).
Пораженія, понесенныя Русскими на берегахъ Волги и Кура, нашли мстителя въ лицѣ Игорева преемника, Святослава. Совершивъ въ 964—965964 и 965 годахъ, походъ къ берегамъ Оки, Волги и Дона, онъ разбилъ Болгаръ, Буртасовъ и Хозаръ, овладѣлъ Хазарскимъ городомъ Саркеломъ, или Бѣлою Вежею, лежавшимъ на Дону, ниже устья Медвѣдицы(37); опустошилъ всю страну до Семендера (нынѣшняго города Тарки или Тарху, въ Дагестанѣ) и покорилъ многія, сильныя племена Кавказа. Въ это же время, какъ полагаютъ, Святославъ завоевалъ владѣнія Хазаръ на восточномъ берегу Азовскаго моря, составившія потомъ знаменитое въ Русской исторіи Тмутараканское княжество. Потрясши въ основаніи славную и сильную Хазарскую державу, онъ побѣдилъ, въ 966966 году, подвластныхъ ей Вятичей, и возвратился въ отечество для новыхъ подвиговъ(38).
Послѣ вторичнаго Игорева похода въ Черное море, Русскіе долго сохраняли миръ съ Греками, и даже находились въ ихъ службѣ. Такъ, въ 946946 году, многихъ крестившихся Руссовъ видѣли во дворцѣ Византійскомъ, въ числѣ Императорской стражи(39); въ 949949 году, на Греческомъ флотѣ, посланномъ къ острову Криту, считалось болѣе 600 Русскихъ воиновъ, и въ числѣ кораблей этого флота девять были Русскіе(40); въ 960—961960 и 961 годахъ, при покореніи Крита, Руссы составляли часть войска, предводимаго Греческимъ полководцемъ Никифоромъ Фокою(41); въ 962962 году, это же войско, — слѣдовательно и находившіеся въ немъ Руссы, — сражалось въ Сиріи(42); наконецъ, въ 964964, Руссы упоминаются въ числѣ Греческихъ наемниковъ, воевавшихъ въ Сициліи противъ Сарациновъ(43). Впрочемъ, это не единственные и не первые примѣры служенія Русскихъ въ рядахъ Византійскихъ войскъ и на Византійскомъ флотѣ. Выше упомянуто, что въ 935 году Русскія суда участвовали въ морскомъ походѣ Грековъ въ Италію, но въ 902 году, 700 Руссовъ были на службѣ въ Греческомъ флотѣ и получали изъ императорской казны сто литръ золота(44).
При Игоревомъ преемникѣ Святославѣ послѣдовалъ шестой походъ Русскихъ въ Черное море, но на этотъ разъ онъ простирался не далѣе Дуная. Въ 967967 году, по приглашению Грековъ, Русское войско, подъ личнымъ предводительствомъ Святослава, вышло на судахъ, изъ Днѣпра, вступило въ Дунай, чрезъ Сулинскій рукавъ, называвшиеся въ то время Селиною(45), и въ короткое время завоевало тамошнюю Болгарію(46). Побѣдитель избралъ для своего пребыванія городокъ Преславу, и по нынѣ сохранившей это имя у Болгаръ, а Турками называемый Ески-Стамбулъ. Онъ лежитъ къ сѣверу отъ Балканскихъ горъ, на впадающей въ Черное морѣ рѣкѣ Вранѣ(47). Вскорѣ, однакоже, вѣсть объ осадѣ Кіева Печенѣгами заставила Святослава, со всѣмъ войскомъ и флотомъ, спѣшить на освобожденіе своей Русской столицы. Онъ прибылъ туда уже по удаленіи непріятелей, и хотя тогда же намѣревался возвратиться въ Болгарію, но былъ удержанъ просьбами своей матери, славной именемъ и дѣлами, Ольги(48). И благорастворенный климатъ и выгодное положеніе Преславы, куда, по словамъ Нестора, влагаемымъ въ уста Святослава, стекались всѣ земныя блага: изъ Греціи золото, ткани, вина, плоды; изъ Богеміи и Венгріи — серебро и кони, изъ Руси мѣха, воскъ, медь и невольники, — все это заставляло Русскаго князя полюбить Преславу и предпочесть ее Кіеву, гдѣ онъ оставался поневолѣ(49).
Въ 970970 году, по кончинѣ Ольги, Святославъ отправился снова, изъ Днѣпра, чрезъ Дунай, въ Болгарію. Онъ полагалъ войти въ нее безпрепятственно, какъ въ землю ему подвластную, но былъ встрѣченъ ея жителями непріязненно. Оставалось прибѣгнуть къ оружію. Болгары были побѣждены и взятая приступомъ Преслава вторично сдѣлалась столицею Святослава(50), срединою его государства(51).
Убѣдившись, что Святославъ намѣренъ на всегда утвердиться въ Болгаріи, Греки увидѣли какъ много они ошиблись, призвавъ его въ сосѣдственную съ ними страну. На требованіе ихъ очистить Болгарію, Святославъ отвѣчалъ угрозою взять Царьградъ и прогнать ихъ самихъ въ Азію (52). Воцарившійся въ то время въ Греціи Императоръ Іоаннъ Цимисхій началъ готовиться къ войнѣ, но Святославъ спѣшилъ предупредить его, и съ войскомъ изъ Русскихъ, Болгаръ и Венгровъ, побѣдоносно прошелъ за Балканы, до Адріанополя и Филиппополя (53). Уже дружины его шли на Царьградъ, когда устрашенный Цимисхій склонилъ его къ прекращенію войны дарами, обѣщаніемъ дани и обнадеженіемъ въ скоромъ заключеніи мира. Мужественный, но излишне довѣрчивый, Святославъ положился на слова Грековъ; вышелъ изъ Ѳракіи, незанявъ тѣснинъ Балканскихъ, и оставя слабый отрядъ, подъ начальствомъ воеводы Сфенкала, въ Преславѣ, а главныя свои силы въ Македоніи, самъ, съ остальнымъ, немногочисленнымъ войскомъ, пошелъ къ Дунаю, въ Дристру или Доростолъ (нынѣшнюю Силистрію) (54). Здѣсь, какъ надобно полагать, стояли суда Святослава, и отсюда могъ онъ, посредствомъ Дуная, имѣть скорѣйшія и ближайшая сношенія съ Русью.
Греки не замедлили обнаружить свое вѣроломство. Весною 971971 года Цимисхій, съ сильнымъ ополченіемъ подошелъ къ Преславѣ, окружилъ ее и взялъ приступомъ. Русскіе заперлись во дворцѣ, но когда онъ былъ зажженъ непріятелями, они вышли изъ него, вступили съ осаждающими въ жестокій бой и, одоленные численнымъ превосходством, почти всѣ пали подъ мечами. Весьма немногіе, между ними и Сфенкалъ, успѣли спастись и пробиться къ Доростолу (55).
Узнавъ о произшедшемъ и лишась союзниковъ, изъ которыхъ одни, Венгры, были еще прежде разбиты Греками, а другіе, Болгары, передались Императору, Святославъ выступилъ, но не подоспѣлъ, на помощь Преславѣ, и недалеко отъ Доростола встрѣтился съ шедшимъ противъ него Цимисхіемъ. Завязалась кровопролитная битва, по сказанію историковъ двѣнадцать разъ склонявшаяся въ пользу то одной, то другой стороны, но, наконецъ, многочисленность и искуство одержали верхъ. Разбитый Святославъ отступилъ и заперся въ Доростолѣ (56).
Цимисхій обложилъ Святослава съ сухаго пути, и въ то же время Греческій флотъ, изъ 500 судовъ, вошедъ въ Дунай, пресѣкъ Русскимъ судамъ выходъ въ море, слѣдовательно и сообщеніе съ Днѣпромъ. Святославъ принялъ всѣ мѣры къ оборонѣ Доростола: обвелъ его рвомъ, дѣлалъ отчаянныя вылазки и въ одну темную, бурную ночь, посадивъ двѣ тысячи воиновъ на стоявшія при Доростолѣ свои суда, отправилъ ихъ добывать съѣстные припасы, въ которыхъ осажденные терпѣли большой недостатокъ. Не смотря на присутствие непріятельскаго флота, отрядъ безпрепятственно забралъ хлѣбъ въ придунайскихъ селеніяхъ, сдѣлалъ, на обратномъ пути, въ нѣсколькихъ мѣстахъ высадки, истребилъ множество Грековъ и счастливо пришелъ въ Доростолъ. Но этотъ успѣхъ уже былъ послѣдній. Послѣ слишкомъ-двухмѣсячной осады, стѣсняемый болѣе и болѣе получавшими подкрѣпленія врагами, Святославъ рѣшился на послѣднее средство: пробиться силою, или погибнуть сражаясь. При этомъ то случаѣ сказалъ онъ малочисленной своей дружинѣ, тѣ знаменитыя слова, которыя, передаваясь, въ теченіи почти девяти вѣковъ, отъ одного поколѣнія къ другому, сдѣлались драгоцѣннымъ достояніемъ нашей исторій, достояніемъ не разъ послѣ того одушевлявшимъ Русскія войска, въ минуты крайнихъ опасностей. Кому на Руси не извѣстны эти безсмертныя слова Князя-витязя, переданныя намъ нашею древнѣйшею лѣтописью: «не посрамимъ землѣ Русскіѣ, но ляжемъ костьми, мертвыи бо срама не имамъ (57)».
971Великодушное мужество должно было уступить несоразмѣрному превосходству въ силахъ. Іюля 22-го, подъ стѣнами Доростола, Святославъ вступилъ въ отчаянный бой съ войсками Императора. Долго успѣхъ казался сомнительнымъ, но наконецъ Русскіе должны были первые прекратить сраженіе, особенно когда густыя облака пыли, гонимые имъ прямо въ лицо поднявшимся съ юга сильнымъ вѣтромъ, почти ослѣпляли ихъ и препятствовали имъ свободно дѣйствовать. Самъ Святославъ былъ раненъ. Убѣжденный въ невозможности одолѣть силу силою и лишенный всѣхъ средствъ продолжать упорную, неравную борьбу, онъ потребовалъ мира: иначе ему нельзя бы было возвратиться въ отечество потому, что Греки не замедлили бы сжечь суда его, стоявшія въ Дунаѣ, какъ нѣкогда сожгли они флотъ Игоревъ. Цимисхій согласился съ радостію и заключилъ съ Святославомъ договоръ, въ слѣдствіе котораго Русскіе обязывались не воевать ни противъ Восточной Имперіи, ни противъ Болгарии, а Цимисхій согласился не препятствовать возвращенію ихъ, Дунаемъ, въ Кіевъ, обязуясь считать друзьями всѣхъ Русскихъ, которые будутъ пріѣзжать въ Царьградъ для торговли. По утвержденіи мира онъ надѣлилъ Русское воинство съѣстными припасами и имѣлъ свиданіе съ Святославомъ, на берегу Дуная, между своимъ станомъ и Доростоломъ. Императоръ былъ на конѣ, въ позлащенныхъ доспѣхахъ, окруженный богато-одѣтыми всадниками; Святославъ, въ простой, бѣлой одеждѣ, сидѣлъ въ челнѣ, гребя весломъ, наравнѣ съ прочими (58). Такъ предсталъ предъ Византійцевъ герой Руси, столько прославившійся между своими современниками и обезсмертившій свое имя въ потомствѣ.
Примирясь съ Цимисхіемъ, Святославъ сѣлъ, съ остаткомъ своего войска, на суда, и поплылъ въ Днѣпръ. Тамъ, по обоимъ берегамъ, начиная отъ Витичева, въ пятидесяти верстахъ ниже Кіева, вплоть до Лимана и далѣе, почти до самаго Дуная, кочевали дикіе, хищные Печенѣги (59). Одинъ изъ опытнѣйшихъ сподвижниковъ Святослава, Свѣнальдъ или Свѣнельдъ, бывшій воеводою еще при Игорѣ, совѣтовалъ князю возвратиться степью, на коняхъ, а не подвергаться опасности въ Днѣпровскихъ порогахъ, гдѣ Печенѣги, извещенные о богатой добычѣ, съ которою Русскіе возвращались, по другимъ же свѣденіямъ недовольные заключеніемъ мира съ Греками, удобнѣе нежели въ полѣ, могли напасть на Русскихъ. Святославъ отвергъ совѣтъ и пошелъ водою. Подойдя къ порогамъ, онъ долженъ былъ, по причинѣ ли раннихъ морозовъ, по причинѣ ли собравшихся въ большихъ силахъ Печенѣговъ воротиться и перезимовать въ устьѣ Днѣпра. Воспользовавшись этимъ временемъ, чтобы собраться еще въ большихъ силахъ, весною 972 года Печенѣги напали въ порогахъ, на истомленную голодомъ дружину Русскихъ, и умертвили самого Святослава. Небольшое число уцѣлѣвшихъ отъ побоища было приведено въ Кіевъ Свѣнельдомъ (60).
Таковъ былъ исходъ великаго предпріятія Святославова, имевшего цѣлію утвердить Русское владычество на берегахъ Дуная, и распространить его далѣе, можетъ быть до Босфора и Дарданеллъ. Дѣйствія Святослава приводятъ къ заключенію, что онъ замышлялъ соединить въ одно цѣлое великій родъ Славянъ. И каковы были бы послѣдствія, если бы еще въ то время, въ X или XI вѣкѣ, Русь стояла въ головѣ славянскаго союза, въ голове многихъ милліоновъ одного говора, одинакой вѣры и тѣхъ же обычаевъ и нравовъ?» какъ выражается одинъ изъ полезныхъ дѣятелей на поприще Русской исторіи (61). «Средоточіе и огромная сила всего Славянскаго народа», говоримъ его же словами, «были бы въ средине Европы, а не на крайнемъ востоко-сѣверѣ. Такая монархія занимала бы двѣ трети Европы, и тогда не Словене были бы онемѣчены, а напротивъ нѣмцы ославенены (62)».
Двукратный походъ Святослава въ Дунай безспорно принадлежитъ къ самымъ блестящимъ морскимъ походамъ Русскихъ, и по цѣли, и по первоначальнымъ успѣхамъ, и по примѣрамъ самаго доблестнаго мужества. Историки много противорѣчатъ одинъ другому въ показаніи числа воинства Святославова, и не говорятъ ни слова о числѣ судовъ, бывшихъ у него въ оба похода. Если допустить ближайшій къ истинѣ, на соображеніяхъ основанный, выводъ, что въ 970 году собственно Русскіе, не считая присоединившихся къ нимъ потомъ Болгаръ и Венгровъ, вошли въ Дунай въ числѣ неболѣе 10 т. человѣкъ (63); что суда ихъ были такія же какъ при Игорѣ, Олеге, Аскольдѣ и Дирѣ, и что, какъ достоверно извѣстно, на каждомъ изъ Олеговыхъ судовъ помѣщалось по 40 воиновъ (64), то флотъ Святославовъ простирался до 250 судовъ, то есть былъ немногимъ сильнѣе флота Аскольда и Дира. Таково же, вѣроятно, было и морское ополченіе Игоря. Флотъ Олега могъ быть исключеніемъ, могъ быть несравненно многочисленнее, судя по тому огромному набору войска, о какомъ говорятъ древнѣйшія изъ Русскихъ летописей (65). И ненадобно было первымъ нашимъ князьямъ являться на водахъ Чернаго моря съ большимъ числомъ судовъ, когда мы знаемъ изъ исторіи, что въ тѣхъ же столѣтіяхъ Норманны съ малыми средствами совершали великіе подвиги. Такъ, въ 820 году; на тридцати судахъ они опустошили всю западную часть Франціи (66); въ 841-мъ, на шестидесяти семи судахъ, вошли въ Луару, взяли приступомъ Нантъ и долго производили набѣги и грабежи по всей Бретаніи (67); въ 845-мъ, на сто двадцати судахъ, явились въ Сенѣ, овладѣли Парижемъ, Бове и другими городами, и взяли съ Французскаго короля Карла Лысаго, 7 т. фунтовъ серебра (болѣе полумилліона нынѣшнихъ франковъ) окупу (68); нѣсколько позже на ста судахъ, ходили изъ Франціи въ Средиземное море, грабили и опустошали берега Испаніи и сѣверной Африки, завоевали острова Балеарскія и простерли свои успѣхи до верхней Италіи (69); въ 861-мъ, на двухъ стахъ судахъ, были въ Сенѣ и громили всю сѣверную Францію (70); въ 866-мъ, повторили это же самое, на пятидесяти судахъ (71); въ 988-мъ, только на семи судахъ, вышли на берега Кента, въ Англіи, и овладѣли островомъ Тенетомъ (72); въ 1002-мъ, на восьмидесяти судахъ, входили въ Темзу, овладѣли обоими берегами этой рѣки и заставили Англійскаго короля Этельрида деньгами откупиться отъ дальнѣйшихъ раззореній (73). Если сообразить, что на малыхъ Норманскихъ судахъ находилось по 12-ти, а на болъшихъ — по 20-ти гребцовъ (74), то они были не огромныхъ размѣровъ и помѣщали на себѣ немного людей, какъ и суда нашего вѣщаго Олега (75). Безграничная отвага, умѣнье пользоваться обстоятельствами и опытность въ мореходствѣ, — вотъ главныя причины успѣха этихъ, едва не баснословныхъ, походовъ.
По смерти Святослава миръ между Русскими и Греками не былъ нарушаемъ въ теченіи семнадцати лѣтъ. Въ 988 году Великій Князь Владиміръ Святославичъ пошелъ съ войскомъ, на судахъ, изъ Кіева къ Корсуню или Греческому Херсонесу, богатому торговому городу въ южной части Тавриды, подлѣ нынѣшняго Севастополя. Высадивъ на берегъ свое войско, Владиміръ обложилъ городъ и, перекопавъ водопроводы, принудилъ жителей къ сдачѣ. Овладѣвъ Корсуномъ, который хотя и не платилъ дани Грекамъ, но признавалъ надъ собою власть ихъ государей, Русскій Князь отправилъ пословъ къ Императорамъ Василію и Константину, требовать для себя руки ихъ сестры, Анны. Политика заставила согласиться на требование, и первымъ послѣдствіемъ пріѣзда царевны въ Корсунь, было обращеніе Владимира въ христіанскую вѣру. Въ стѣнахъ Херсонеса, въ церкви Св. Василія, совершилось это великое для Руси событіе. Вскорѣ послѣдовалъ бракъ и Великій Князь, возвратясь, на судахъ же, въ Кіевъ, крестилъ весь народъ свой (76). Такъ, мирно, безъ явнаго насилія, безъ упорной борьбы съ язычествомъ (77), водворилось въ нашемъ отечестве святое Православіе.
Походъ къ Херсонесу былъ уже восьмой, предпринятый Русскими въ Черное море въ теченіи ста двадцати двухъ лѣтъ (78).
Послѣ Владимірова нашествія на Херсонесъ, Рускіе, еще болѣе прежняго сблизясь съ Греками союзомъ царственнаго родства и единствомъ Вѣры, помогали имъ въ завоеваніи Тавриды и Болгарии, куда, конечно, они отправлялись не иначе, какъ изъ Днѣпра, чрезъ северную часть Чернаго моря, а нѣкоторые вооруженною рукою проложили себѣ путь, чрезъ Константинопольскій проливъ, Мраморное море и Дарданеллы, въ Архипелагъ, до острова Лемноса (79). Послѣднее правдоподобно, после тѣхъ далекихъ и смѣлыхъ плаваній, которыя Русскіе совершали подъ стѣны Царьграда и въ Каспійское море.
Въ 1043 году, при сыне Владиміровомъ, Ярославѣ I, загорелась опять война съ Греціею. «Купцы Россійскіе, пользуясь дружественною связію народа своего съ имперіею, свободно торговали въ Константинополѣ. Но сделалась ссора между ими и Греками, которые, начавъ драку, убили одного знаменитаго Россіянина. Вероятно, что Великій Князь напрасно требовалъ удовлетворенія: оскорбленный несправедливостію, онъ решился наказать Грековъ; поручилъ войско мужественному полководцу, Вышате, и велелъ сыну своему Владиміру (удельному князю Новгородскому) итти съ нимъ къ Царьграду. Греція вспомнила бедствія, претерпѣнныя некогда ею отъ флотовъ Россійскихъ — и послы Константина Мономаха (Греческаго Императора) встретили Владиміра. Императоръ писалъ къ нему что дружба счастливая и долговременная не должна быть нарушена для причины столь маловажной; что онъ желаетъ мира и даетъ слово наказать виновниковъ обиды, сдѣланной Россіянамъ. Юный Владиміръ не уважилъ его письма, отпустилъ Греческихъ пословъ съ отвѣтомъ высокомѣрнымъ, какъ говорятъ Византійскіе историки, и шелъ далѣе. Константинъ Мономахъ, приказавъ взять подъ стражу купцовъ и воиновъ Россійскихъ, бывшихъ въ Царьградѣ, и заключивъ ихъ въ разныхъ областяхъ имперіи, выѣхалъ самъ на царской яхтѣ противъ непріятеля. За нимъ слѣдовалъ флотъ, и конница берегомъ. Россіяне стояли въ боевомъ порядкѣ близь Фарса[1]. Императоръ вторично предложилъ имъ миръ. «Соглашаюсь» — сказалъ гордый Князь Новгородскій «ежели вы, богатые Греки, дадите по три фунта золота на каждаго человѣка въ моемъ войскѣ (80)». Тогда Мономахъ велѣлъ своимъ готовиться къ битвѣ, и желая заманить непріятелей въ открытое море, послалъ впередъ три галеры (81), которыя врѣзались въ средину Владимирова флота и зажгли Греческимъ огнемъ нѣсколько судовъ. Россіяне снялись съ якорей, чтобы удалиться отъ пламени. Тутъ сдѣлалась буря, гибельная для малыхъ Россійскихъ лодокъ; однѣ исчезли въ волнахъ, другія стали на мель, или были выкинуты на берегъ. Корабль Владиміровъ пошелъ ко дну; нѣкто Творимиричь, одинъ изъ усердныхъ чиновниковъ, спасъ Князя и воеводъ Ярославовыхъ, взявъ ихъ къ себѣ въ лодку. Море утихло. На берегу собралось 6,000 Россіянъ, которые, не имѣя судовъ, рѣшились возвратиться въ отечество сухимъ путемъ. Главный воевода Ярославовъ Вышата, предвидя неминуемую для нихъ опасность, хотѣлъ великодушно раздѣлить оную, и сошелъ на берегъ, сказавъ Князю: «иду съ ними; буду ли живъ, или умру, но не покину достойныхъ воиновъ». Между тѣмъ Императоръ праздновалъ бурю какъ побѣду и возвратился въ столицу, отправивъ въ слѣдъ за Россіянами флотъ и два легіона. Двадцать четыре галеры Греческія обогнали Владиміра и стали въ заливѣ: Князь пошелъ на нихъ. Греки, будучи со всѣхъ сторонъ окружены непріятельскими лодками, сцѣпились съ ними и вступили въ отчаянный бой. Россіяне побѣдили, взявъ, или истребивъ суда Греческія. Адмиралъ Мономаховъ былъ убитъ, и Владиміръ пришелъ въ Кіевъ со множествомъ плѣнныхъ. Великодушный, но несчастный Вышата сразился въ Болгаріи, у города Варны, съ сильнымъ Греческимъ войскомъ: большая часть его дружины легла на мѣстѣ. Въ Константинополь привели 800 окованныхъ Россіянъ и самого Вышату; Императоръ велѣлъ ихъ ослѣпить! Сія война предковъ нашихъ съ Греціею была послѣднею. Съ того времени Константинополь не видалъ уже ихъ страшныхъ флотовъ въ Воспорѣ: ибо Россія, терзаемая междуусобіемъ, скоро утратила свое величіе и силу. Чрезъ три года Великій Князь заключилъ миръ съ имперіею, и плѣнники Россійскіе, безчеловѣчно лишенные зрѣнія, возвратились въ Кіевъ.
Такъ, согласно съ отечественными и иностранными источниками, описываетъ Карамзинъ, въ своей «Исторіи Государства Россійскаго (82)», девятый, и вмѣстѣ послѣдній, изъ древнихъ походовъ Русскихъ въ Черное море (83).
Морскіе походы принадлежатъ къ примѣчательнѣйшимъ событіямъ первыхъ временъ историческаго существования нашего отечества. И въ самомъ дѣлѣ, обитатели Руси, окруженные обширными лѣсами, владѣя большими рѣками и озерами, и, какъ на сѣверѣ, такъ и на югѣ, живя близь морей, самою природою поставлялись въ необходимость быть мореходами. Съ XII-го столѣтія, безпрерывныя, междуусобныя войны, нашествія Татаръ и утрата владѣній сосѣдственныхъ съ Чернымъ моремъ, на долго отвлекли жителей полуденной полосы Руси отъ видимаго ихъ предназначенія быть морскимъ и торговымъ народомъ. Съ того времени мореплаваніе и торговля проявляются только въ сѣверной полосѣ Россіи.
Современный Игорю, Греческій Императоръ Константинъ Багрянородный оставилъ потомству любопытное и подробное известие, откуда и какъ ходили Русскіе въ Константинополь, для торговли. По словамъ его Русскія суда приходили въ Царьградъ изъ Новагорода, Смоленска, Любеча, Чернигова и Вышгорода. Подвластные Руси Кривичи, Лучане и другія племена, зимою рубили у себя на горахъ лѣсъ; строили изъ него однодеревыя суда (84), и по вскрытіи Днѣпра приводили ихъ въ Кіевъ, гдѣ продавали Русскимъ. Въ Апрѣлѣ мѣсяцѣ весь Русскій флотъ собирался у Витишева (на правомъ берегу Днѣпра, 50-ю верстами ниже Кіева (85)), а оттуда, не останавливаясь, шелъ до пороговъ, которыхъ тогда считалось только семь. Въ позднѣйшее время, когда Днѣпръ значительно обмелѣлъ, ихъ оказалось четырнадцать (86). У перваго порога, Ессупи, чрезвычайно узкаго и весьма опаснаго, по причинѣ сильнаго паденія воды, часть Русскихъ выходила изъ судовъ и, идя въ бродъ, отыскивала босыми ногами тѣ мѣста на рѣчномъ днѣ, гдѣ находилось менѣе камней. Когда такой удобный проходъ былъ найденъ, остававшіеся въ судахъ брались за шесты и, упираясь ими со всѣхъ сторонъ, слѣдовали по направленію, указываемому передовыми вожатыми. По переправѣ, такимъ образомъ, съ величайшимъ трудомъ, черезъ первый порогъ, всѣ садились въ суда и слѣдовали далѣе. Второй изъ пороговъ, Островуни или Ульвори, и третій, Геландри, представляли менѣе затрудненій, но у четвертаго, самаго большаго, Неясытя, такъ названнаго отъ гнѣздившихся на немъ птицъ Пеликановъ или Неясытей, предстояли наибольшіе труды и опасности. Здѣсь, въ предосторожность отъ нападенія Печенеговъ, одна часть Русскихъ выходила на берегъ, въ видѣ охраннаго войска, а другая выгружала товары и отдавала ихъ нести скованнымъ невольникамъ, по всей вѣроятности предназначавшимся для продажи въ Царьградѣ (87). Опорожненныя суда были вытаскиваемы на берегъ и ихъ волокли по сухому пути, или несли на плечахъ, на протяженіи 6 т. шаговъ, до того мѣста, гдѣ уже можно было, безъ опасенія, спустить ихъ на воду. Черезъ пятый и шестой пороги, Баруфоросъ, или Вулнипрахъ и Леанти или Варуци, надлежало переправляться также какъ и черезъ первый; седьмой, Струвунъ или Напрези, наименьшій изъ всѣхъ, не былъ опасенъ. Миновавъ, съ такими затруднениями, всѣ пороги, Русскія суда, доплывали до Крарійскаго перевоза — брода, гдѣ обыкновеннно переѣзжали черезъ Днѣпръ Корсунскіе купцы, возвращавшіеся изъ Руси, и Печенеги, ѣхавшіе въ Корсунь. Перевозъ этотъ, находившійся за мысомъ Кичкасомъ (88), былъ не безопасенъ отъ Печенеговъ и потому Русскіе, приближаясь къ нему, изготовлялись, на всякій случай, къ бою. Такъ плыли они до острова Св. Георгія (нынѣшній Хортицы) и далее, до острова Св. Айферія или Елферія (нынѣшней Березани), лежащаго за Днѣпровскимъ Лиманомъ, нѣсколько далѣе того мѣста, гдѣ въ наше время стоитъ Очаковъ. У Хортицы Русскіе останавливались для приношенія жертвъ, бросанія жребья, гаданій и проч., а у Березани, уже въ открытомъ море, починивали и оснащивали свои суда, на что не рѣшались ни въ Днѣпрѣ, ни въ разливѣ его устья, или лиманѣ, изъ опасенія Печенеговъ. Окончивъ работы, они опять поднимались нѣсколько вверхъ, до лимана, и, вдоль берега, мимо Сулинскаго гирла Дуная, городовъ Конопы и Констанціи (Кюстенджи) и устій Болгарскихъ рѣкъ Варны и Дицины, достигали Мессемвріи, перваго Греческаго города. Этотъ путь отъ лимана, при благопріятномъ вѣтрѣ, совершали они подъ парусами, при противномъ же на греблѣ, до самаго Дуная, все еще не бывъ безопасными отъ нападеній Печенеговъ. Если случалось, что на этомъ протяженіи одно или несколько Русскихъ судовъ прибивало къ берегу, то со всѣхъ остальныхъ люди спѣшили на берегъ, для защиты своихъ товарищей, угрожаемыхъ Печенегами (89).
Бореніе съ столькими трудами и опасностями показываетъ какъ выгодна была для нашихъ предковъ торговля съ Царьградомъ, и вообще съ тамошними странами, и действительно она такъ процветала и такъ была обширна, что Черное море долго было называемо Русскимъ (90), подобно тому, какъ Балтійское, отъ разъезжавшихъ по немъ Варяговъ, называлось Варяжскимъ.
Обращаясь опять къ Днепровскимъ порогамъ, необходимо заметить, что приведенныя выше ихъ Русскія и Славянскія названія переданы намъ Греками, за исключеніемъ одного Неясытя, вероятно всѣ въ искаженномъ виде (91).
До сихъ поръ говорили мы почти исключительно о походахъ Русскихъ на югъ и юговостокъ: о плаваніяхъ ихъ по пути Кіевскому и въ Каспійское море. О судоходстве ихъ по Новгородскому пути въ IX, X и XI столѣтіяхъ, исторія не представляетъ ясныхъ свѣдѣній, но нѣтъ никакого сомнѣнія, что во все это время Русскія суда являлись и тамъ частію для войны, частію по торговымъ сношеніямъ съ другими народами, населявшими берега Балтійскаго моря и Ладожскаго озера. Предположеніе это основываемъ мы на свидѣтельствѣ историковъ, что еще до пришествія Рюрика, въ Балтикѣ существовала обширная морская торговля, и что во время Игоря, Святослава, Владиміра, Ярослава и Изяслава I, торговые корабли Датчанъ, Шведовъ, Словянъ и другихъ народовъ Скиѳіи, плавали, съ товарами, не только по Балтійскому морю, но и по Сѣверному, или Нѣмецкому, даже въ Грецію. Вспомнивъ, что Скиѳами Греки называли всѣ племена, обитавшія къ сѣверу отъ нихъ, несправедливо и неосновательно было бы лишать Новгородцевъ и другихъ, сосѣдственныхъ имъ жителей Руси, участія въ этой торговлѣ и возможности имѣть для нея суда, точно такъ, какъ имѣли ихъ жители полуденной Россіи. Замѣтимъ, что Олегъ, готовясь, въ 907 году, къ возвращенію изъ подъ Царьграда въ Кіевъ, поручилъ заготовленіе парусовъ только Варяго-Руссамъ и Словянамъ, вѣроятно потому, что изъ всего его ополченія, только они одни, какъ опытные мореходы, были знакомы съ этимъ дѣломъ (92).
Несторъ, разсказывая о древнихъ походахъ своихъ соотечественниковъ въ Грецію и Болгарію, именуетъ ихъ суда иногда лодьями, иногда кораблями, и ясно показываетъ, что оба эти названія имѣли одно и тоже значеніе (93); только въ одномъ мѣстѣ, говоря объ ополченіи Игоря противъ Грековъ въ 941 году, онъ употребляетъ слово скедіи, очевидно заимствуя его изъ Греческаго языка, гдѣ оно означаетъ судно, построенное на скорую руку (94). Константинъ Багрянородный, упоминая о Русскихъ судахъ, находившихся въ 935 году, въ Греческомъ флотѣ, говоритъ, что на всѣхъ ихъ было 415 человѣкъ, т. е. по 60-ти на каждомъ, и называетъ ихъ карабія, карабосъ (95); слова весьма близко подходящія къ Русскому: корабль. Ученые новѣйшаго времени, произведя это послѣднее названіе отъ словъ: кора, коробъ полагаютъ, что суда, составлявшія флоты Аскольда, Олега, Игоря и ихъ послѣдователей, въ войнахъ съ Греками, сплетались изъ вѣтвей и потомъ обшивались кожею. Правда, что такія суда были употребляемы въ глубокой древности, у Римлянъ, Тевтоновъ, Скандинавовъ и Бриттовъ, когда мореплаваніе было у нихъ въ младенчествѣ, но ни въ какомъ случае не могли они существовать у насъ въ IX, X и XI столетіяхъ, въ битвахъ съ благоустроенными флотами Грековъ. Вышеприведенное свидетельство Константина, что суда Русскихъ строились изъ нарубленнаго лѣса, ясно доказываетъ, что упоминаемые Несторомъ корабли или лодьи, не были плетеныя. Слово однодеревыя относится конечно къ тому, что подводная часть выдалбливалась изъ одного дерева, а потомъ уже набирались, изъ досокъ, бока, какъ это и теперь делается по всей Волге. Ниже мы увидимъ, что точно такимъ образомъ, съ досчатыми боками, строились на Днѣпрѣ лодки и дубы Запорожцевъ, — подобно древнимъ Русскимъ лодьямъ, переплывавшіе все пространство Чернаго моря, и подобно имъ, подходившіе съ самому Константинополю. Почему не допустить, что образъ строенія судовъ, существовавший во времена Рюрика и Олега, могъ, на одной и той же рѣкѣ, оставаться безъ изменения въ продолженіе пяти или шести вековъ? У народовъ непросвещенныхъ, все остается по старине, передаваясь изъ рода въ родъ, и если еще въ прошедшемъ столетіи, твердая воля Петра Великаго, угрожая ослушникамъ смертною казнью, не въ силахъ была изменить въ Россіи древняго образа постройки барокъ, которыя и поныне строятся какъ за полтора века предъ симъ, то что же могло побудить необразованныхъ обитателей береговъ Днепра отступить отъ правилъ, освященныхъ давностью и привычкою?
Обратимъ вниманіе еще на одно обстоятельство: Греки называли пріѣжавшихъ въ Черное море Русскихъ, по виду ихъ судовъ, Дромитами, а это происходило отъ слова дромонь, означавшее продолговатую лодью (98). Следовательно тогдашнія Русскія суда были, — какъ, въ позднейшее время, и лодки Запорожцевъ, — продолговатыя. Впрочемъ, всѣ эти разсужденія и соображенія нисколько не противоречат тому, что въ древности между Русскими судами могли существовать и однодеревыя, въ полномъ смыслѣ этого слова, т. е. выдолбленныя изъ одного дерева, какъ бывало у Норманновъ. Въ XV столѣтіи острова на Волгѣ были покрыты лѣсами, въ которыхъ росли липы такого объема, что по словамъ путешественниковъ-очевидцевъ, изъ одного дерева можно было выдолбить лодку, для помѣщенія 8 или 10 человѣкъ и такого же числа лошадей (97).
Суда, на которыхъ Русскіе въ 913 году ходили въ Каспійское море, долженствовали быть болѣе тѣхъ, которыя отправлялись въ Грецію, потому что вмѣщали въ себѣ не отъ 40 до 60, а по 100 человѣкъ (98).
Въ Русской правдѣ, въ первой половинѣ XI-го вѣка полученной Новгородцами отъ Великаго Князя Ярослава Владиміровича, говорится о лодьяхъ заморскихъ и набойнахъ, о стругахъ и о челнахъ. Первый изъ нихъ, по всей вѣроятности, суть лодьи иностранной, заморской постройки; подъ набойными (нынѣ наборныя) лодьями, кажется, должно разумѣть свои, Русскія лодьи, и именно такія, на которыхъ доски набивались, край на край одна на другую, какъ это и теперь дѣлается. Струги, смотря по глубинѣ водъ, остро- и, плоскодонные, были, какъ и въ позднѣйшія времена, суда рѣчныя, служившія для перевоза грузовъ, а челны употреблялись для плаванія у береговъ и для переправъ черезъ небольшія рѣки. Оцѣнка Ярославомъ заморской лодьи въ три гривны, набойной въ двѣ, струга въ гривну, а челна въ восемь кунъ (99), даетъ нѣкоторое понятіе о величинѣ этихъ судовъ, относительно одного рода къ другому.
Всѣ упомянутыя здѣсь суда были открытыя, т. е. безъ палубъ. Первымъ изобрѣтателемъ крытыхъ судовъ былъ, княжившій столѣтіемъ позже Ярослава I, Великій Князь Изяславъ Мстиславичъ. Въ 1151 году, при нападеніи на Кіевъ Князя Андрея Боголюбскаго, онъ съ большою пользою употребилъ лодьи съ палубами, которыя, скрывая подъ собою гребцовъ, въ то же время служили помостомъ для вооруженныхъ воиновъ, бросавшихъ въ непріятеля стрѣлы. Суда эти, удивлявшія собою современниковъ, имѣли по потеси или большому веслу у кормы и у носа, такъ, что могли двигаться впередъ и назадъ, не поворачивая въ тѣсныхъ мѣстахъ и на крутыхъ колѣнахъ (100).
Между тѣмъ какъ извѣстія о торговлѣ и тѣсно-связанномъ съ нею плаваніи Русскихъ на Черномъ морѣ, мало по малу рѣдѣя, наконецъ совсѣмъ изчезаютъ, въ Балтикѣ мореходство нашихъ предковъ не только не прекращалось, но, напротивъ, распространялось болѣе и болѣе. По свидетельству историковъ, въ 1130 и слѣдующихъ годахъ, Русскія суда плавали, съ товарами, къ острову Готланду и въ Данію (101); въ 1142-мъ, Шведы нападали, въ Балтійскомъ морѣ, на Новгородцевъ, шедшихъ съ богатымъ грузомъ (102); въ 1157-мъ, Датскій король Свѣнъ IV захватилъ, подъ Шлезвигомъ, много Русскихъ судовъ и бывшіе на нихъ товары роздалъ въ жалованье своему войску (103). Уже одни эти примѣры служатъ доказательствомъ, что въ XII вѣкѣ Русскіе, именно Новгородцы, занимались торговымъ мореплаваніемъ. Въ Визби, на островѣ Готландѣ, они даже имѣли свой гостиный дворъ, свои домы, свою церковь (104).
Голландцы и Немцы издавна живали въ Новѣгородѣ и правительство тамошнее обязывалось, за установленную плату, высылать на встрѣчу ихъ судамъ, къ рѣкѣ Ижорѣ, лодочниковъ, ибо иноземные гости и купцы, боясь Невскихъ и Волховскихъ пороговъ, обыкновенно перегружали свои товары въ легкія Новгородскія лодки (105). На сѣверѣ Европы долго сохранялось преданіе, что нѣкогда товары Индійскіе, Персидскіе и Арабскіе шли, чрезъ Волгу и другія наши рѣки, въ пристани Балтійскаго моря, и это извѣстіе подтверждается находимыми тамъ во множестве Восточными монетами. Этимъ же путемъ Хозары доставляли драгоценные мѣха жителямъ западной Европы (106). Позже, въ XIII веке, когда вольные Нѣмецкіе города, Любекъ, Бременъ и другіе, числомъ, наконецъ, до семидесяти, вступили въ общій, тесный союзъ, славный въ исторіи подъ именемъ Ганзы; когда Рига и Готландъ присоединились къ нимъ, тогда Новгородъ, по своему положенію весьма удобный для доставленія въ Балтійское море товаровъ изъ прочихъ местъ тогдашней Россіи и изъ Азіи, пріобрелъ еще большее значеніе въ коммерческой системѣ северной Европы. Ганза учредила въ немъ главную свою контору (107). Такое довѣріе могло быть слѣдствіемъ только весьма давней и обширной торговли ея городовъ съ Новгородомъ.
Постоянно имѣя въ виду распространеніе своей торговли, Новгородцы далеко расширили свои владѣнія. Мы видѣли выше, что Рюрикова монархія ограничивалась на сѣверѣ предѣлами нынѣшнихъ губерній Эстляндской, С. Петербургской и Новгородской. Лежащія на сѣверъ и сѣверо-западъ отъ нихъ губерніи Архангельская, Вологодская, Вятская и Пермская, составляли независимую страну, упоминаемую въ исторіи подъ именемъ Біарміи (108). Неизвѣстно когда именно, но можно полагать, что не позже X столѣтія, Новгородцы завоевали северо-западную часть этой страны, называвшуюся Печерскою Землею, ибо въ XI вѣкѣ земля сія, и отделявшаяся отъ нея Уральскимъ хребтомъ Югорія, платили дань Новгородцамъ (109). Самоеды были уже известны летописцу Нестору, жившему въ XII веке (110). Есть сведенія, что Лопари также были данниками Новгорода (111), и такимъ образомъ власть его распространялась на все поморье, отъ Лапландіи до устья Оби. Новгородскіе выходцы, теснимые внутренними раздорами своего отечества и возраставшимъ въ немъ многолюдствомъ, толпами переселялись за Северную Двину, въ край, лежащій за волокомъ между этою рекою и Онегою, и потому называвшійся у насъ Заволочьемъ (112). Страна эта, простиравшаяся отъ Белоозера до реки Печоры, въ последствіи именовалась Двинскою землею (113). Мало по малу, въ исходѣ XII столѣтія, Новгородцы водворились и въ южной половинѣ Біарміи, завоевавъ сперва Вятку (114), а потомъ Пермь и Вологду (115).
Еще до покоренія Біарміи Новгородцами, даже прежде призванія Рюрика, она вела судоходную торговлю съ народами обитавшими при Волге и Каспійскомъ море (116). Норвежцы, известные древнимъ Русскимъ подъ именемъ Мурманъ (испорченное: Норманны (117)) были, кажется, первые открывшіе, въ IX-мъ веке, путь къ устью Сѣверной Двины (118) и, по ихъ имени, какъ Белое море, такъ и смѣжная съ нимъ часть Ледовитаго, омывающая берегъ Лапландіи, долго назывались у насъ Мурманскимъ моремъ (119), а мысъ Святой Носъ — Мурманскимъ Носомъ (120). Отъ этого еще и по нынѣ Мурманскими называютъ одно изъ устьевъ Северной Двины (121) и весь берегъ Лапландіи (122). Норвежцы, Шведы, Датчане и другіе народы посѣщали устья Двины и Печоры до самаго XIII-го столѣтія, когда водвореніе Татаръ на берегахъ Волги положило конецъ торговымъ сношеніямъ востока нынѣшней Россіи съ сѣверомъ Европы (123).
Со времени окончательная покоренія Біарміи Новгородцами, обширная эта страна утратила свое древнее названіе, и раздѣлилась на четыре части: Двинскую Землю, Печорскую Землю, Вятку и Великую Пермь. Чрезъ этотъ обширный край существовали два пути судоходнаго, долгое время важнаго по торговле, сообщенія Каспійскаго моря съ Сѣвернымъ Океаномъ, или, какъ называли его у насъ, Студенымъ моремъ (124). Одинъ путь лежалъ чрезъ Волгу, Каму, Вишеру, Колву, Вишерку, Чусовое озеро и речку Березовку, до семиверстнаго Бухонина волока, а оттуда, чрезъ Немъ, Вычегду и Северную Двину, въ Белое море (125). Другой путь, до Чудова озера былъ тотъ же, что и первый, но потомъ суда слѣдовали рѣчками Вогулгою и Еловкою, до лѣсистаго волока, простиравшагося на четыре версты и прозваннаго Печорскимъ. Отсюда они были перевозимы — какъ дѣлалось и на Бухонскомъ волокѣ — лошадьми, до рѣчки Волосницы, впадающей въ Печору, и спущенныя на воду, уже безпрепятственно шли въ море (126).
Изъ устьевъ Сѣверной Двины и Печоры, держась по возможности береговъ, Русскіе ходили, для промысловъ и торговли, чрезъ Югорскій шаръ (проливъ, отдѣляющій островъ Вайгачь отъ матераго берега) и Карское море, въ рѣку Обь, и далѣе, до Енисея (127), и нѣтъ сомнѣнія, что въ этихъ плаваніяхъ они открыли лежащую къ сѣверу отъ Вайгача Новую Землю (128). Не смотря на препятствія, встрѣчаемыя отъ льдовъ, и на лишенія всякаго рода, плаванія Русскихъ по этимъ далекимъ и негостепріимнымъ водамъ были въ большомъ развитіи, до самаго начала XVII-го столетія (129), и жители Бѣломорскаго края почитались, какъ почитаются и въ настоящее время, отличными мореходами (130). Вообще наши предки въ XI и XII-мъ столѣтіяхъ заходили на сѣверъ далее нежели всѣ другіе народы Европы, не исключая и самыхъ Норманновъ.
Сѣверные наши мореходы плавали къ Оби и Енисею двумя путями. Иногда шли они, какъ выше сказано, Карскимъ моремъ, а иногда перетаскивали свои суда черезъ волокъ между этимъ моремъ и Обскою губою. Для этого они входили въ рѣку Мутную, впадающую въ Карское море: поднимались, въ теченіи восьми сутокъ, вверхъ Мутной, бичевою, и достигали двухъ озеръ, имѣвшихъ отъ 10 до 12 миль въ окружности. Тутъ опять выгружали они свои суда, и опять перетаскивали ихъ сухимъ путемъ, черезъ перешеекъ около двухъ сотъ сажень шириною, въ озеро Зеленое; далѣе, по рѣкѣ Зеленой, доплывали до Оби и, наконецъ, изъ сей послѣдней рѣки плыли, по усмотрѣнію: или къ Архангельску, или въ Енисей, или на Новую Землю. Плаванія эти въ первой половинѣ XVII столѣтія прекратились, сколько отъ трудностей самаго пути, столько и отъ того, что въ Югорскомъ шарѣ, и еще недоходя его, на Матвѣевомъ островѣ, находились сборщики, обязанные не только собирать пошлины съ промышленныхъ судовъ, но и наблюдать, чтобы кромѣ ихъ никто не плавалъ въ тѣхъ мѣстахъ. Весьма вероятно, что правительство находило выгоднѣйшимъ, въ отношеніи денежныхъ сборовъ, чтобы торговля съ Сибирскими народами производилась сухимъ путемъ (131).
Сказавъ вкратцѣ о главныхъ путяхъ сообщеній внутреннихъ странъ Россіи съ морями и о плаваніяхъ Русскихъ по симъ морямъ, остается еще бросить взглядъ на замѣчательнѣйшіе изъ ихъ морскихъ походовъ, совершенныхъ съ военною цѣлію, послѣ XII-го столѣтія.
Чаще всего эти походы были предпринимаемы противъ Шведовъ и Финновъ. Въ 1188 году, Норвежцы, соединясь съ Корелами и Эстонцами, переплыли Балтійское море, пробрались чрезъ протокъ Стокзундъ, — надъ которымъ въ послѣдствіи построенъ Стокгольмъ, — вошли въ озеро Меларъ и до основанія раззорили многолюдный городъ Сигтуну, послѣ того уже не приходившій въ прежнее, цвѣтущее состояніе. Въ числѣ трофеевъ этого набѣга, Новгородцы увезли изъ Сигтуны мѣдныя ворота, и поставили ихъ, въ знакъ побѣды, въ своемъ Софійскомъ соборѣ, гдѣ они и по нынѣ существуютъ, подъ названіемъ Шведскихъ (132). Въ 11911191 году Новгородцы, вмѣстѣ съ Корелами, ходили, какъ надобно полагать на судахъ, противъ Еми, или Финновъ; и произведя въ ихъ землѣ большія опустошенія, между прочимъ сожгли городъ Або (133). Расторгнувъ, съ 1188 года, всѣ дружественныя сношенія со Шведами, они проложили себѣ новый торговый путь, чрезъ Псковъ, въ Западную Двину, но въ 12011201 году, примирясь съ своими непріятелями, опять возобновили съ ними прерванную торговлю изъ Волхова, чрезъ Ладожское озеро, рѣку Неву и Финскій заливъ, т. е. чрезъ тотъ путь, о которомъ мы говорили выше, назвавъ его путемъ Новгородскимъ (134).
Въ несчастномъ для Руси 12241224 году, когда почти всѣ ея князья соединились противъ Татаръ, на лѣвомъ берегу Днѣпра, у Заруба и Варяжскаго острова, Галичане прибыли изъ Днестра, по Черному морю, въ Днѣпръ, на 1000 судахъ и, оставивъ ихъ ниже пороговъ, у рѣки Хортицы на Протолочьемъ бродѣ, пошли на соединеніе съ прочими Русскими войсками. По одержаніи Татарами побѣды на рѣкѣ Калкѣ, близъ нынѣшняго Маріуполя, всѣ эти суда, за исключеніемъ одного, на которомъ спасся князь Галицкій Мстиславъ; были истреблены самими Русскими изъ опасенія, чтобы они не достались непріятелю (135).
Въ 13001300 году Шведы, негодуя на Новгородцевъ, за набѣги ихъ на земли Кореловъ и Еми, нынѣшнюю Финляндію, и находя необходимымъ запереть имъ выходъ изъ Ладожскаго озера въ Финскій заливъ, послали въ Неву флотъ, изъ 111 судовъ, подъ предводительствомъ правителя королевства, Торкеля, незадолго передъ тѣмъ построившаго Выборгъ. Съ прибытіемъ этого флота, при устьѣ впадающей въ Неву рѣки Охты, подъ надзоромъ искусныхъ Итальянскихъ художниковъ, началось построеніе небольшой крепости, которая была названа Ландскроною. По буквальному пероводу слова, наши летописи именуютъ ее Вѣнцемъ земли. Если верить показанію Шведскихъ историковъ — впрочемъ показанію неневероятному — то Новгородцы, желая сжечь непріятельскія суда, пустили противъ нихъ изъ Ладожскаго озера, по ветру и теченію, несколько горящихъ судовъ, но Шведы, предостереженные лазутчиками, успели отвратить опасность, загородивъ истокъ Невы сваями. Это, кажется, первый примѣръ употребленія Русскими брандеровъ. Въ 1301слѣдующемъ году Ландскрона была взята, послѣ мужественнаго сопротивленія Шведовъ, и срыта до основанія (136).
Въ 1311 году Новгородцы ходили на судахъ изъ Невы къ берегамъ Финляндіи, раззорили селенія по рѣкамъ Кумо и Нокіи; сожгли стоявшій на послѣдней изъ нихъ городъ Ванай, или Ванакилу и, возвращаясь, воевали на берегахъ Кавгалы и Перны (137). Послѣдняя изъ этихъ двухъ рѣкъ и по нынѣ не измѣнила своего названія, а первую иные почитаютъ за одно съ рѣкою Борго (138).
Въ 13181318 году берега Финдляндіи подверглись опять нашествію Новгородцевъ, которые, переплывъ, чрезъ Финскій заливъ, въ реку Ауроіоки, сожгли лежащій при ней городъ Або и потомъ безпрепятственно возвратились въ отечество (139).
Въ 13231323 году Новгородцы, желая возбранить Шведскимъ судамъ плаваніе изъ Финскаго залива въ Ладожское озеро, заложили, при истокѣ Невы, на островѣ Ореховомъ, крѣпость Орѣховую, или Орѣшекъ (140); послѣ того не одинъ разъ разрушаемую, не одинъ разъ переходившую отъ Русскихъ къ Шведамъ, и обратно, и наконецъ, въ царствованіе Петра Великаго, возвращенную Россіи, подъ новымъ именемъ Шлиссельбурга.
По построеніи Орѣшка, въ томъ же году, заключенъ былъ въ этой крѣпости, между Новгородцами и Шведами миръ, по которому пограничною чертою въ Финляндіи назначена река Сестра (141). Съ этого времени Новгородскія владенія, обнимая оба берега Невы, простирались съ одной стороны Финскаго залива, северной, до нынешняго Сестрорѣцка, а съ другой до устья реки Наровы (142). Слѣдовательно большая часть древней Еми, подвластной Новугороду съ половины XI-го вѣка (143), и заключавшейся между Финскимъ и Ботническимъ заливами, Каяніею, землею Финскихъ Лопарей и землею Кореловъ (144), то есть большая часть Финляндіи, осталась за Шведами. Последніе, пользуясь неблагопріятными обстоятельствами Россіи, угнетаемой Татарами, и дѣйствуя подъ вліяніемъ Римскаго духовенства, отторгли отъ нея значительную часть Еми еще въ 1249 году (145), и потому, если въ послѣдствіи, окончательно въ началѣ XIX столѣтія, правительство Русское завоевало всю Финляндію, то этимъ было только возвращено нашему отечеству одно изъ древнѣйшихъ его достояній.
Шведы первые нарушили Орѣховскій миръ. Въ 13481348 году, король ихъ Магнусъ, желая угодить Папѣ, возъимѣлъ нелѣпую мысль обратить Русскихъ въ Латинскую вѣру. Съ этою цѣлію онъ вошелъ въ Неву, съ множествомъ судовъ; обложилъ Орѣшекъ и обманомъ взялъ его. Новгородцы, Ладожане и Псковитяне спѣшили, сухимъ путемъ и водою, напасть на непріятеля, но король не отважился встрѣтить ихъ. При первомъ извѣстіи о походѣ Русскихъ, имѣя уже много больныхъ въ своемъ войскѣ, и нуждаясь въ продовольствіи, онъ бѣжалъ со стыдомъ, во свояси (145). Въ 1349слѣдующемъ году Новгородцы обратно завоевали Орѣшекъ, ходили воевать Финляндію и Норвегію, послѣднюю изъ Двинской земли, и заставили Шведовъ просить мира, который и былъ заключенъ, въ 1351 году, въ Юрьевѣ (нынѣшній Дерптъ) (147). Надобно полагать, что послѣ Магнусова нашествія, Новгородцы увидѣвъ, что одинъ Орѣшекъ былъ недостаточенъ для прегражденія Шведамъ входа изъ Финскаго залива въ Ладожское озеро, обратили вниманіе на устье Невы и построили тамъ на мѣстѣ бывшей Ландскроны, Невскую крѣпость, болѣе извѣстную подъ Шведскимъ ея названіемъ Ніеншанцъ.
Съ мирнымъ постановленіемъ въ Орѣховой крѣпости прекращаются военные походы Новгородцевъ, и вообще Русскихъ, на Балтійскомъ морѣ, которое, утративъ у насъ свое прежнее названіе Варяжскаго, съ XIII-го столѣтія упоминается подъ именемъ Восточнаго (148), что есть чистый переводъ съ Нѣмецкаго его наименованія: Ost-see. Русскія суда продолжали плавать по этимъ водамъ, но уже единственно съ мирною, торговою цѣлію. Тоже было и на крайнемъ сѣверѣ тогдашней Россіи, исключая развѣ весьма немногіе случаи, гдѣ жители Двинской земли, въ ссорахъ своихъ съ Мурманами или Норвежцами, могли имѣть съ ними встрѣчи въ морѣ, особенно въ 1412 году, когда ходили войною въ ихъ землю (149).
Много походовъ совершено было Русскими по различнымъ рѣкамъ ихъ государства, но они не имѣютъ мѣста въ обзорѣ, касающемся исключительно плаваній по морямъ.
Какъ въ описаніи событій, относящихся до южной полосы Россіи, отечественные наши лѣтописи и акты, говоря о судахъ, употребляютъ выраженіе: лодіи, иногда замѣняя его словомъ корабли, такъ и въ разсказахъ о происшествіяхъ въ полосѣ сѣверной, мы встрѣчаемъ преимущественно слово лодіи. Есть, однакоже, примѣры, что оно уступаетъ мѣсто шнекамъ, кочамъ, кербатамъ, или карбасамъ, и бусамъ. Впрочемъ и общее названіе суда, есть древнее, находимое въ нашихъ лѣтописяхъ подъ словами: ссуды и суды (150).
При Великомъ Князѣ Іоаннѣ III-мъ Россія свергла съ себя Татарское иго, тяготѣвшее надъ нею болѣе двухъ сотъ лѣтъ. Другое зло, препятствовавшее развитію ея внутреннихъ силъ: раздробленіе государства на удѣлы, также приближалось къ концу своему, и монархія Русская видимо стремилась къ тому могуществу, которое въ послѣдствіи поставило ее въ ряду первостепенныхъ державъ міра. По завоеваніи Турками Константинополя, она болѣе и болѣе сближалась съ остальною Европою, и политическое ея значеніе особенно увиличилось при Іоаннѣ Грозномъ.
Но если Россія со второй половины XV-го столѣтія измѣнилась, какъ бы переродилась въ своемъ существованіи, то, въ сравненіи съ обширностію ея предѣловъ и съ ея средствами, она была бѣдна мореходствомъ, несравненно бѣднѣе нежели въ первые вѣка своего существованія. Со времени нашествія Татаръ Русскіе могли плавать только на трехъ моряхъ: Балтійскомъ, Бѣломъ и Ледовитомъ. Покореніе, въ 1552 году, Казани, а въ 1554-мъ Астрахани, сдѣлавъ ихъ обладателями всей Волги, отъ истока до устья, открыло имъ невозбранный путь въ Каспійское море, но устья Днѣпра и Дона, сторожимыя Турецкими крѣпостями Очаковымъ и Азовомъ, еще долго оставались подъ властью Султановъ, недоступными для прохода Русскихъ судовъ въ Черное и Азовское моря.
Не смотря на свободное сообщеніе сѣверныхъ нашихъ морей съ внутренними рѣками государства, плаваніе по нимъ иностранныхъ торговыхъ судовъ, со времени татарскаго владычества изсякнувъ въ самомъ источникѣ и становясь годъ отъ года рѣже, наконецъ совсѣмъ прекратилось. Еще корабли Ганзейцевъ, пріѣзжая торговать съ Новгородцами и Псковитянами, являлись въ Невѣ, Волховѣ и Наровѣ, но Бѣломорскія воды уже давно, цѣлыя столѣтія, не были посѣщаемы чужестранцами. Съ одной стороны Европейцы XIV, XV и XVI столѣтій имѣли самое темное понятіе о части Россіи, сопредѣльной Сѣверному океану, а съ другой, нелѣпые разсказы путешественниковъ объ ужасахъ странъ полунощныхъ пугали воображеніе робкихъ умовъ, страшившихся и помыслить о борьбѣ съ сѣверною природою, съ ея нетающими льдами, съ ея дикими народами, съ ея мнимыми чудовищами. Въ грозное, но славное, царствованіе Іоанна IV-го случай сблизилъ опять Европу съ сѣвернымъ краемъ Россіи.
Открытіе Америки и обходъ Африки возбудили въ Англичанахъ желаніе искать, чрезъ Ледовитое море, ближайшаго пути въ Китай и Восточную Индію. По совѣту знаменитаго мореплавателя Кабота, Общество лондонскихъ купцовъ снарядило, въ 1553 году, три корабля, подъ начальствомъ капитановъ Виллоби (Willougbhy) и Ченслера (Chancelor) и мастера Дурфорта (Durfoorth). Первый изъ нихъ былъ въ то же время и начальникомъ всей экспедиціи. Всѣ три корабля находились у береговъ Лапландіи, когда буря разлучила ихъ. Виллоби и Дурфортъ, принужденные льдомъ, мелководіемъ и позднимъ временемъ года зимовать въ устьѣ рѣчки Арзины или Варсины, погибли тамъ, отъ стужи и голода, со всѣми своими спутниками. Ченслеръ, укрывшійся отъ непогоды на сѣверной оконечности Норвегіи, въ Вардгоусѣ, чрезъ недѣлю поплылъ опять далѣе къ востоку, вошелъ въ Бѣлое море и присталъ въ Западномъ, или Корельскомъ (нынѣ Никольское) устьѣ Двины, у бѣдной, уединенной обители Св. Николая, окруженной только нѣсколькими хижинами. Неожиданный приходъ британскаго корабля едвали не столько же изумилъ малочисленное населеніе этого пустыннаго края, сколько прибытіе Колумба изумило Американцевъ. Успокоивъ встревоженныхъ жителей и узнавъ, что нечаянно-открытый берегъ принадлежитъ Россіи, Ченслеръ просилъ быть допущеннымъ ко двору. Представленный въ Москвѣ предъ Іоанна, онъ предъявилъ ему одну изъ граматъ своего короля, Эдуарда VI-го, которыми всѣ сѣверные и восточные государи приглашались къ дружбѣ и торговымъ сношеніямъ съ Англіею. Постигая всю пользу приглашенія, Іоаннъ изъявилъ согласіе. Милостиво принятый Царемъ, Ченслеръ отправился въ слѣдующемъ году въ отечество, съ благопріятнымъ донесеніемъ, и въ 1535-мъ вторично прибылъ въ Бѣлое море съ четырьмя судами. Оставивъ ихъ въ Корельскомъ устьѣ Двины, онъ поѣхалъ въ Москву и заключилъ тамъ торговый договоръ съ Русскимъ правительствомъ. Послѣ этого Англичане построили близь Никольскаго монастыря особый домъ для своего купечества и начали производить тутъ торговлю, получивъ въ то же время обширныя мѣста для склада своихъ товаровъ, на лѣвомъ берегу Двины, въ 90 верстахъ отъ ея устья, въ городѣ Холмогорахъ. Въ 1556 году Ченслеръ пустился въ обратный путь, въ Англію, съ богатымъ грузомъ, но это плаваніе было для него бѣдственно: онъ погибъ, съ тремя изъ своихъ кораблей. Четвертый, съ Русскимъ посланникомъ Непѣею, достигъ Англіи (151).
Открытіе новой страны, неизвѣстной, или, справедливѣе, забытой въ цѣломъ западѣ, и благосклонный пріемъ Англичанъ Іоанномъ, заняли дѣятельность этого предпріимчиваго народа. Вышеупомянутый Каботъ, желая довершить открытія Ченслера, отправилъ, въ томъ же году, когда погибъ этотъ мореплаватель, одного изъ его спутниковъ въ первое путешествіе, Бурро (Burrough), на небольшомъ суднѣ (пинкѣ), предписавъ ему плыть на востокъ отъ Бѣлаго моря, сколько будетъ возможно. Сопровождаемый отъ Колы Русскими лодьями, или ладьями, отправлявшимися по большей части на моржовый промыселъ, Бурро дошелъ до Югорскаго шара; но здѣсь, осеннее время, льды и страхъ, наведенный на Англичанъ китами, заставили ихъ итти въ Двину и прозимовать въ Холмогорахъ. Въ отчетѣ, представленномъ Бурро о его плаваніи, замѣчательно показаніе, что при попутномъ вѣтрѣ Русскія лодьи опережали Англійское судно (152).
Голландцы были первые изъ Европейцевъ, посѣтившіе послѣ Англичанъ Бѣлое море; но они избрали для своихъ кораблей другую, болѣе удобную пристань, на правомъ берегу Двины, у мѣста, называемаго Пуръ-Наволокъ, гдѣ Двина, предъ впаденіемъ своимъ въ море, раздѣляется на множество рукавовъ. При преемникѣ Іоанна, Царѣ Ѳеодорѣ, учрежденъ былъ тутъ городъ Новые Холмогоры, но мѣстные жители называли его, по имени издавна существовавшего тамъ монастыря Св. Архангела Михаила, Архангельскимъ городомъ, и это названіе, укоренясь въ народѣ, совершенно вытѣснило первоначальное наименованіе. Позже, переведена была туда и торговля Англичанъ (153).
Дѣятельность Британцевъ на поприщѣ морскихъ открытій возбудила соревнованіе и въ нашихъ соотечественникахъ. Такъ, послѣ Ченслера и Бурро, между эпохою ихъ плаваній и 1581 годомъ, именитые люди Аникій и Яковъ Строгоновы, владѣвшіе обширными землями по рѣкамъ Камѣ и Чусовой, посылали въ Антверпенъ, нанять свѣдущихъ и опытныхъ мореходовъ, которые, прибывъ въ Россію, построили въ Сѣверной Двинѣ, при помощи искуснаго Нѣмецкаго мастера, два корабля. Въ этомъ заключаются всѣ свѣдѣнія о предпріятіи Строгоновыхъ, но есть причины полагать, что цѣлію его было плаваніе къ Новой Землѣ, гдѣ, по носившимся тогда слухамъ, находились серебряные пріиски. Еще и нынѣ на западной ея части, къ сѣверу отъ Маточкина Шара, находится заливъ, называемый иностранцами губою Св. Лаврентія, а у Бѣломорскихъ жителей Строгоновою, или, просто, Строгоновщиною. Остатки жилищъ, могилы и другія доказательства пребыванія людей, сохранившіеся въ этой губѣ въ настоящее время, были еще совершенно свѣжи въ девяностыхъ годахъ XVI столѣтія. Во всякомъ случаѣ, каковъ бы ни былъ исходъ попытки Строгоновыхъ, уже по одной цѣли своей она есть любопытный фактъ въ исторіи нашего мореходства, которой царствованіе Іоанна Васильевича IV даетъ довольно обильную пищу (154).
Отъ сѣверныхъ странъ перейдемъ къ полуденному краю Россіи, гдѣ въ 1559 году былъ совершенъ походъ въ Черное море.
Въ декабрѣ 15581558 года, Крымскій Ханъ Девлетъ-Гирей, надѣясь въ расплохъ напасть на Москву, собралъ стотысячное войско и послалъ съ сыномъ своимъ Магметъ-Гиреемъ въ Россію. Татары прошли уже до впадающей въ Донъ рѣки Мечи, но, узнавъ, что многочисленные Русскіе полки стоятъ въ Бѣлевѣ, Рязани и Тулѣ, не отважились итти далѣе, и бѣгствомъ возвратились въ свои улусы. Іоаннъ, извѣстясь о нашествіи, поручилъ воеводамъ своимъ: Князю Вишневецкому и Адашеву, наказать Хана. Первому изъ нихъ, съ 5 т. человѣкъ, велѣно было итти на Донъ, построить тамъ суда, спуститься на нихъ къ Азову, и съ этой стороны тревожить Крымскій полуостровъ. Второй, съ 8 тысячнымъ войскомъ, изъ дѣтей боярскихъ, казаковъ и стрѣльцовъ, имѣлъ повелѣніе идти къ берегамъ Крыма, но съ противоположной стороны, изъ Днѣпра (155).
Успѣхи Вишневецкаго были незначительны. 1559Онъ только истребилъ нѣсколько сотъ Крымцевъ, пробиравшихся къ Казани (156), но Адашевъ имѣлъ случай совершить подвигъ, стяжавшій ему громкія похвалы и удивленіе современниковъ. Построивъ на Днѣпрѣ, близъ нынѣшняго Кременчуга, суда, онъ посадилъ на нихъ свои войска, поплылъ за устье Днѣпра, взялъ два непріятельскіе корабля: одинъ подъ Очаковымъ, въ лиманѣ, другой далѣе, въ морѣ, къ югу отъ Кинбурнской косы, около небольшаго острова Чиле; приставалъ въ сѣверной половинѣ Перекопскаго залива къ косѣ Джарилгачъ, и поднялся вверхъ, къ нынѣшнему полуострову Хоралы. Вышедъ здѣсь на берегъ, воевода Іоанновъ въ продолженіи двухъ недѣль громилъ эту часть Крыма, жегъ селенія, забиралъ стада и людей, освобождалъ изъ неволи плѣнныхъ, нагрузилъ суда свои несмѣтною добычею, и безпрепятственно возвратился въ Днѣпръ, заходивъ, на нѣкоторое время, къ лежащему близь Очакова острову Березани (157). Въ продолжении пятисотъ лѣтъ, протекшихъ послѣ похода князя Владиміра Ярославича къ Царьграду, это былъ первый поискъ Русскихъ на Черномъ, нѣкогда Русскомъ, морѣ, поискъ, увѣнчанный полнымъ успѣхомъ.
Между тѣмъ какъ учреждалась торговля съ чужестранцами въ устьѣ Сѣверной Двины, и какъ Адашевъ ходилъ въ Черное море громить Крымцевъ, Іоаннъ сильно помышлялъ о распространеніи своего владычества при Балтійскомъ морѣ. Еще въ самомъ началѣ своего правленія, озабочиваясь распространеніемъ въ Россіи наукъ, художествъ, искусствъ и усовершенствованіемъ ремеслъ, онъ просилъ императора Карла V прислать къ нему свѣдущихъ людей, по всѣмъ почти отраслямъ человѣческихъ искусствъ и познаній (158). Вслѣдствіе этого, въ 1547 году, болѣе трехъ сотъ ремесленниковъ, фабрикантовъ, оружейниковъ, литейщиковъ, рудокоповъ, каменьщиковъ, ваятелей, зодчихъ, живописцевъ, даже богослововъ и правовѣдовъ, съѣхались въ Любекъ. Они уже были готовы сѣсть на корабль, чтобы отправиться въ Россію, какъ, неожиданно, по тайнымъ проискамъ Ливонскаго рыцарства и Любекскаго купечества, всѣ были задержаны и принуждены возвратить въ Вѣну выданные имъ виды на проѣздъ (159). Въ 1557 году Іоаннъ возобновитъ свою просьбу, преемнику Карла V, Императору Фердинанду I, но, по новому домогательству Ливонцевъ, опять безъ успѣха (160). Только немногіе иноземцы успѣли разными путями, пробраться въ Россію (161).
Прежде ли, послѣ ли вторичнаго отказа, неизвѣстно, но только въ томъ же 1557 году, желая имѣть въ Балтикѣ свой торговый портъ, болѣе удобный по мѣстному положенію, нежели Невская крѣпость, — Іоаннъ велѣлъ окольничему Князю Шастунову и даннымъ ему въ помощь дворянамъ Головину и Выродкову, заложить на правомъ, Россіи принадлежавшемъ, берегу Наровы, у самаго ея устья, городъ, съ корабельною пристанью (162). Повелѣніе было исполнено лѣтомъ того же года, но какъ назывался новооснованный городъ и что съ нимъ сталось въ послѣдствіи, неизвѣстно. Можно предполагать, не былъ ли онъ срытъ, по ненадобности, въ слѣдующемъ 1558 году, когда Русскіе, вступивъ въ землю Ливонскихъ рыцарей, овладѣли городомъ Ругодевымъ, или Нарвою, лежащимъ только въ 12 верстахъ отъ Финскаго залива, и уже давно производившимъ торговлю съ Ганзою. «Я завоевалъ Нарву», говорилъ Царь пріѣзжавшимъ въ Москву Ливонскимъ посламъ, — «и буду пользоваться моимъ счастіемъ (163)»: доказательство важности, какую, въ глазахъ Іоанна, имѣло обладаніе этимъ городомъ. Не желая вести войны безъ крайности, онъ потребовалъ отъ Ливоніи добровольной покорности, но, получивъ отказъ, началъ дѣйствовать силою. Однимъ изъ самыхъ первыхъ успѣховъ Русскаго оружія въ этой войнѣ, было взятіе крѣпости Сыренска, или Нейшлоса, на берегу Наровы (164), и такимъ образомъ эта рѣка, отъ верховья до устья, стала собственностью Іоанновой державы. Берега Чудскаго озера, или Пейпуса, откуда истекаетъ Нарова, еще издревле принадлежали Россіи, а съ занятіемъ Нарвы и Нейшлоса все водяное сообщеніе отъ рѣки Великой, при которой построенъ Псковъ, вплоть до Финскаго залива, заключалось въ нашихъ предѣлахъ. Покореніе, въ томъ же году, Дерпта (165), нѣкогда Русскаго города Юрьева, основаннаго Ярославомъ I, на впадающей въ Пейпусъ рѣкѣ Эмбахѣ, еще болѣе упрочило за Россіею обладаніе этимъ водоходнымъ путемъ въ Балтійское море.
Завоевавъ Нарву, почти вслѣдъ за утвержденіемъ договора съ Англичанами чрезъ посредство Ченслера, Іоаннъ имѣлъ въ одно и то же время два торговыхъ порта: одинъ въ Бѣломъ, другой въ Балтійскомъ морѣ. Ганзейцы первые начали приходить въ Нарву, а ихъ примѣру послѣдовали и другіе иностранцы. Царь постоянно покровительствовалъ этой торговлѣ, а чиновники и купцы Русскіе привлекали чужеземныхъ гостей ласковымъ обхожденіемъ и гостепріимствомъ (166). Не смотря на всевозможным затрудненія и препятствія со стороны Ливонскихъ рыцарей, особенно же со стороны Швеціи, вооруженною рукою нападавшей на шедшія въ Нарву купеческія суда, торговля въ этомъ городѣ процвѣтала, къ обоюднымъ выгодамъ, почти до самаго 1581 года, когда Шведы не только отняли у Россіи Нарву и почти всѣ другія ея завоеванія въ Эстляндіи и Лифляндіи, но еще и занесли ногу на древнія наши владѣнія, взявъ лежащій противъ Нарвы замокъ Ивангородъ и старинныя крѣпости въ Ижорской землѣ, Ямы и Копорье (167). Все это, по перемирію, заключенному въ 1583 году, на рѣкѣ Плюсѣ, осталось на три года за Швеціею (168); завоеванія въ Лифляндіи еще прежде этого отошли къ Польшѣ (169), и Іоаннъ съ прискорбіемъ долженъ былъ отказаться отъ надежды имѣть торговыя и государственныя сношенія съ остальною Европою путемъ кратчайшимъ и болѣе удобнымъ, нежели черезъ Бѣлое море.
Съ потерею Нарвы и съ упадкомъ Ганзейской торговли, наше мореходство въ Балтикѣ сдѣлалось ничтожнымъ, и за тѣмъ Россія имѣла владѣнія еще при моряхъ Бѣломъ и Ледовитомъ на сѣверѣ и Каспійскомъ на югѣ. Плаваніе по двумъ первымъ, какъ говорено выше, продолжалось безостановочно и наши тамошніе мореходы, безстрашные и опытные, оказали много услугъ чужестранцамъ, безполезно доискивавшимся сѣверо-восточнаго пути въ Индію (170). Съ покореніемъ Казани и Астрахани, Русскіе могли бы, по видимому, свободно ходить и по Каспійскому морю, но плаванію ихъ на немъ, не говоря уже о постоянныхъ безпокойствахъ въ Персіи и о хищническихъ племенахъ, обитающихъ по берегамъ, много препятствовали еще и разбои, особенно со стороны казаковъ, почти непрекращавшіеся на Волгѣ. Первое извѣстіе о Русскомъ торговомъ суднѣ, видѣнномъ въ этомъ бурномъ морѣ, именно на восточномъ берегу, у полуострова Мангышлака, принадлежитъ къ 1559 году (171).
Въ 1584 году не стало Іоанна, но и послѣ него любимая его мысль упрочить за Россіею господство въ Балтійскомъ морѣ, не была упущена изъ вида. При переговорахъ, веденныхъ, въ 1585 году, съ Шведскими уполномоченными на Плюсѣ, наши послы требовали назадъ части Іоаннова завоеванія, Эстляндіи, однако безъ успѣха. До заключения мира, Ивангородъ, Ямъ и Копорье, захваченные Шведами при Грозномъ, остались за ними еще на четыре года (172). Въ 1590 году, Россія, уже силою оружія, взяла обратно, не только эти три крѣпости, но еще издревле ей принадлежавшую землю Корельскую, съ главнымъ въ ней городомъ Корелою, или Кексгольмомъ. Правительство наше домогалось еще и Нарвы со всею Эстляндіею, но неудачно. Шведы ни за что не рѣшались уступить ее (173).
Въ царствованіе Ѳеодора Іоанновича, продолжавшееся по 1589 годъ, произошла видимая холодность въ сношеніяхъ Русскаго Двора съ Англійскимъ. Послѣдній самъ подалъ къ тому поводъ неумѣренными требованиями торговыхъ преимуществъ, исключительно въ пользу своихъ подданныхъ. Годуновъ, правившій тогда у насъ кормиломъ государства, не подавался на домогательство Британцевъ, и отвѣчая Королевѣ Елисаветѣ, что честная торговля открыта въ Россіи для всѣхъ народовъ, — писалъ именемъ царскимъ: «и тое Божью дорогу, Окіанъ-море, какъ мочно переняти, и унять и затворить (174).
Виды Іоанана и Ѳеодора на прямыя сношенія съ западною Европою чрезъ Балтійское море много занимали и Царя Бориса Ѳеодоровича Годунова. Неутомимо пытался онъ склонить Шведовъ къ уступкѣ Нарвы; даже уговаривалъ тайно жителей Эстоніи передаться Россіи (175), замышлялъ присоединить къ своимъ владѣніямъ Ливонію (176), но, занятый внутренними волненіями въ государствѣ, не успѣлъ привести въ дѣйствіе своихъ полезныхъ намѣреній. Если бы Провидѣніе судило ему властвовать долго и безмятежно, то весьма могло бы быть, что великое дѣло Петра: создать въ Россіи флотъ и твердою ногою стать на берегахъ Балтійскаго моря, осуществилось бы столѣтіемъ ранѣе. Не было предмета, на который бы преемникъ Ѳеодора не обратилъ своего вниманія и своей дѣятельности. Между прочимъ, еще до восшествія своего на престолъ, въ 1586 году, онъ выписывалъ, на весьма выгодныхъ условіяхъ, Англійскаго математика Ди (Dee)(177), а въ 1599, ѣздившій въ Австрію, съ извѣстіемъ о воцареніи Годунова, думный дьякъ Власьевъ прибылъ въ Архангельскъ, на двухъ корабляхъ, купленныхъ и снаряженныхъ имъ, по царскому повелѣнію, въ Любекѣ, вмѣстѣ съ нанятыми тамъ кормщикомъ или штурманомъ, матросами и мастерами (178). Вниманіе Бориса простиралось и на самые отдаленные края его владѣній. Такъ, основавъ въ 1600 году, въ землѣ Самоѣдовъ, на рѣкѣ Тазѣ, городъ Мангазею (179), въ 1602 году онъ повелѣлъ строить тамъ, для плаванія въ Ледовитомъ морѣ, 15 морянокъ или морскихъ судовъ, для коихъ вся «судовая снасть» была выслана изъ Ярославля и Вологды въ Верхотурье (180). Къ сожалѣнію, участь какъ этого предпріятія, такъ и кораблей, приведенныхъ Власьевымъ, неизвѣстна.
Вообще во второй половшіѣ XVI и въ первыхъ годахъ XVII вѣка, Россія, постигая свои силы, какъ бы чувствовала, что она слишкомъ стѣснена, скована въ предѣлахъ; что ей необходимо раздвинуть ихъ до морей, принимающихъ въ себя Неву, Нарову, Западную Двину, Днѣпръ, Донъ и другія судоходныя рѣки. Іоаннъ Грозный, Ѳеодоръ, Годуновъ домогались владычества на морѣ Балтійскомъ; Лжедимитрій I искалъ его на водахъ Черноморскихъ, помышляя о завоеваніи Азова (181).
Смутное государствованіе Василія Іоанновича Шуйскаго и послѣдовавшее за нимъ междоцарствіе, не только воспрепятствовали Россіи расширить свои предѣлы, но лишили ее и собственнаго достоянія: многихъ, искони Новгороду принадлежавшихъ владѣній. Такъ, въ 1609 году уступленъ былъ Швеціи, по договору, Кексгольмъ (182), а въ 1611 и 1612 войска этой державы, пользуясь безначаліемъ въ нашемъ отечествѣ, овладѣли обоими берегами Невы, съ крѣпостями Невскою и Орѣшкомъ; взяли въ Ижорской землѣ: Копорье, Ямы, Ивангородъ, заняли Ладогу, Порховъ, Старую Русу, самый Новгородъ, потомъ Гдовъ и Тихвинъ (183). По Столбовскому миру, заключенному въ 1617 году, уже при Царѣ Михаилѣ Ѳеодоровичѣ, часть этихъ завоеваній была возвращена Россіи, но Невская крѣпость, Орѣшекъ, Копорье, Ямы, Ивангородъ и прежде уступленный Кексгольмъ, словомъ вся Ингрія и Корелія, т. е. всѣ наши владѣнія по берегамъ Финскаго залива, отъ сѣверной ихъ границы, — рѣки Сестры, до южной, рѣки Наровы, — отошли къ Швеціи (184). Въ мореходномъ и торговомъ отношеніяхъ это была потеря огромная, одна изъ самыхъ чувствительныхъ, когда либо понесенныхъ Россіею. Она лишилась тѣхъ земель, которыя принадлежали ей съ первыхъ ея временъ, частію съ самаго ея основанія. Генію Петра Великаго предоставило Провидѣніе возвратить своему отечеству не только эти области, но и часть Финдляндіи, въ разное время отнятой у насъ Шведами.
Съ тѣхъ поръ какъ Россія утратила свои прибалтійскія владѣнія, мореходство ея тамъ пришло въ совершенный упадокъ. На Каспійскомъ морѣ, по причинамъ выше изложеннымъ, оно также не могло сдѣлать успѣховъ, и потому, до исхода XVII столѣтія однѣ воды Сѣвернаго океана были поприщемъ для Русской отваги, не страшившейся бороться съ природою, въ этихъ странахъ столь враждебною къ человѣку.
До начала тысяча-шестисотыхъ годовъ плаваніе Русскихъ на этихъ водахъ простиралось, на востокъ, до Оби и Енисея. Покореніе Сибири, начатое въ послѣднее время жизни Іоанна Грознаго, и продолжавшееся при его преемникахъ, расширило кругъ дѣятельности нашихъ мореплавателей еще далѣе. Поселившіеся въ новозавоеванномъ краѣ торговые люди, казаки и промышленные, — какъ называютъ ихъ тамъ (185), — на утлыхъ, кое-какъ построенныхъ судахъ, пускаясь на удачу для промысловъ и сбора ясака, въ «Студеное море», доставили современникамъ своимъ первыя свѣдѣнія о неизвѣстныхъ дотолѣ рѣкахъ: Ленѣ, Янѣ, Индигиркѣ, Колымѣ, Анадырѣ и открыли почти всѣ берега на протяженіи отъ Енисея до Камчатки, приводя жителей «подъ Царскую высокою руку» (187). Первое мѣсто между этими неустрашимыми плавателями, этими Русскими Кортецами и Магелланами, неоспоримо принадлежитъ казаку, или, какъ онъ самъ писалъ о себѣ, «служилому человѣку» (187) — Дежневу. Въ теченіе шести лѣтъ, съ 1648 по 1654 годъ, борясь на морѣ съ льдами и бурями, а на сушѣ съ дикими племенами, — онъ прошелъ изъ Колыми въ Анадырь, обогнувъ, такимъ образомъ, всю сѣверо-восточную часть Сибири. Бѣдный мореходъ не зналъ, что когда въ Европѣ, много лѣтъ сряду, шла рѣчь о томъ: соединяется ли сѣверъ Азіи съ сѣверомъ Америки, — онъ уже давно рѣшилъ этотъ важный вопросъ, прошедъ изъ Ледовитаго моря въ ту часть Великаго океана, которую называютъ теперь Беринговымъ моремъ.
Настойчивость въ достиженіи цѣли и безстрашіе нашихъ сѣверныхъ мореходовъ изумительны. Принуждаемые, огромными массами льдинъ, то возвращаться, на значительное разстояніе, назадъ, то дѣлать большіе обходы, то по нѣсколькимъ днямъ оставаться затертыми среди льдовъ, — то жертвуя своими судами, спасаться на ближайшій берегъ, перебираясь съ льдины на льдину, — эти желѣзные люди должны были, въ то же время, бороться съ холодомъ, голодомъ и болѣзнями. Счастливыми почитали они себя, если имъ удавалось провести зиму подъ кровомъ жилища, едва защищавшаго ихъ отъ ненастья и стужи. Наступало лѣто, и они снова пускались въ море, снова вступали въ борьбу съ опасностями и лишеніями. И когда, въ какое время, совершались эти трудные поиски? Когда самые опытные, наукою руководимые, мореходцы Европейскаго запада, на судахъ твердой постройки, не разъ отказывались отъ своихъ покушеній пройти Ледовитымъ моремъ изъ Европы въ Великій океанъ, и на оборотъ, изъ Великаго океана въ Атлантическій. Препятствія, признанныя ими за неодолимыя, были одолены нашими сѣверными плавателями, не видѣвшими въ своихъ дѣйствіяхъ ни особыхъ подвиговъ самоотверженія, ни заслугъ передъ просвѣщеннымъ міромъ (188).
Открытія слѣдовали за открытиями. Въ то время какъ одни изъ нашихъ Сибирскихъ поселенцевъ такъ неутомимо подвизались на крайнемъ сѣверѣ, другіе, съ такою же какъ и они цѣлію, устремлялись къ юго-востоку, и проложили путь въ тѣ части Восточнаго океана, которыя мы именуемъ Охотскимъ и Сахалинскимъ морями. Главнѣйшимъ изъ этихъ путей былъ Амуръ. Честь перваго плаванія по немъ, до самаго устья, а оттуда и далѣе на сѣверъ, принадлежитъ Письменному Головѣ Пояркову (189), предшественнику знаменитаго Хабарова. И здѣсь встрѣчаемы были тѣ же препятствія отъ льдовъ, тѣ же сопротивления отъ туземцевъ, тѣ же недостатки въ первыхъ потребностяхъ жизни, какимъ подвергались наши плаватели въ Ледовитомъ морѣ (190).
Отъ сѣверныхъ и восточныхъ морей Россіи перейдемъ опять на югъ, къ морямъ Черному и Азовскому.
Мы видѣли выше, въ описаніи походовъ Святославовыхъ, что за Днѣпровскими порогами кочевали Печенеги. Этотъ хищническій народъ, исчезающей въ нашей исторіи въ первой половинѣ XI вѣка, занималъ своими кочевьями: въ одну сторону все прибрежное пространство отъ Днѣпра до Дуная, а въ другую отъ Днѣпра до Дона, имѣя полуденною границею своихъ степей часть Чернаго моря и море Азовское, а сѣверною — рѣку Донецъ. Печенеговъ вытѣснили Половцы, но и тѣ, въ свою очередь, были изгнаны Татарами. Берега Дона и пространство по сѣверную сторону Азовскаго моря опустѣли, но степи по обѣ стороны Днѣпра сдѣлались населенными. Туда, удаляясь отъ нашествій Татаръ и набѣговъ Литовскихъ, уходили съ отеческихъ своихъ пепелищь жители южной Россіи, нынѣшней Малороссіи, какъ въ мѣста недоступныя для враговъ и незаманчивыя для ихъ хищничества. Изъ этихъ переселенцевъ, и еще изъ другихъ, присоединявшихся къ нимъ, пришельцевъ, составилось со временемъ то воинственное общество, которое извѣстно въ исторіи подъ именемъ Запорожцевъ, или Запорожскихъ казаковъ, такъ названныхъ потому, что они жили за порогами Днѣпровскими. Сохраняя Православіе и большую часть древнихъ Русскихъ обычаевъ, они составили собою особую христианскую республику, и снискавъ расположеніе Польскаго правительства въ первыхъ годахъ XVI вѣка, сдѣлались какъ бы передовою стражею Польши, передовымъ оплотомъ ея: и противъ Турокъ, не задолго передъ тѣмъ завоевавшихъ Константинополь, и противъ Крымскихъ Татаръ, водворившихся на Таврическомъ полуостровѣ. Земля Запорожцевъ начиналась, выше пороговъ, отъ городка Самары, вплоть до устья Днѣпровскаго лимана, захвативъ и низовье Буга по рѣчку Синюху, а съ другой стороны простиралась отъ Самары до Дона (191).
Въ одно время съ поступленіемъ Запорожцевъ въ службу Польши, являются въ исторіи Казаки Донскіе, такъ называемые по рѣкѣ Дону, гдѣ они основали свои селенія. Происхожденіе ихъ въ точности неизвѣстно, но отчасти объясняется отвѣтомъ Царя Іоанна Васильевича на жалобы Нагайскихъ Татаръ, что Донцы раззоряютъ ихъ улусы: «а живутъ на Дону нашего государства бѣглые люди». Отвѣтъ этотъ былъ писанъ между 1520 и 1540 годами, а въ 1559-мъ Донскіе казаки уже именуются подданными Россіи. Заселивъ собою оба берега Дона, почти до самаго его устья, гдѣ издревле стоялъ укрѣпленный городъ Тана, со времени покоренія его Турками называемый у насъ Азовомъ, они сдѣлались страшными сосѣдями для Калмыковъ, Черкесовъ, Нагайцевъ, Крымцевъ и, въ особенности, Турокъ (192).
Этотъ краткій обзоръ появленія и мѣстъ жительства казаковъ поясняетъ, почему въ царствованіе Іоанна Грознаго, Адашевъ безпрепятственно прошелъ въ Черное море по Днѣпру тою его частію, которая тогда не принадлежала Россіи. Нѣтъ сомнѣнія, что Запорожцы также участвовали въ этомъ походѣ, будучи столько же опасными врагами для Турокъ и Крымскихъ Татаръ со стороны Днѣпра, сколько Донцы со стороны Дона. Ихъ враждебное расположеніе и свобода, съ какою они могли выходить изъ Днѣпра, побудили Турокъ, при соединеніи Днѣпровскаго лимана съ Чернымъ моремъ, построить громкую въ исторіи нашихъ войнъ съ Портою, крѣпость Очаковъ. Въ послѣдствіи времени, въ 1570 году, къ Донскимъ казакамъ прибыло 5 т. Запорожцевъ, которые, поселясь между ними, были также основателями города Черкасска, построеннаго ими на Дону, въ шестидесяти верстахъ отъ Азова, ближе всѣхъ другихъ городовъ казачьихъ (193).
Близость Дона къ Волгѣ, у нынѣшней Качалинской станицы, гдѣ разстояніе между этими двумя рѣками не превышаетъ 60 верстъ, доставляла Донскимъ казакамъ удобство выходить въ Каспійское море, гдѣ они и являлись постоянно, грабя суда Персидскихъ и Бухарскихъ купцовъ (194) и даже Русскія, плывшія по Волгѣ. Черезъ Каспійское море Донцы пробрались въ рѣку Яикъ (нынѣшній Уралъ) и, поселясь тамъ, приняли названіе Яикскихъ казаковъ (195). Другая толпа, или ватага, подобнымъ же образомъ, и еще прежде, проникла въ Кавказскія горы, и водворившись тамъ навсегда, получила, отъ гребней горъ, наименованіе Гребенскихъ казаковъ (196). Наконецъ, еще до переселенія Донцевъ на Яикъ и на Кавказъ, нѣкоторые изъ нихъ, съ знаменитымъ Ермакомъ, проникли въ Сибирь, и распространясь по всей этой странѣ подъ офиціальнымъ названіемъ «служилыхъ людей», были главными дѣйствователями въ упоминаемыхъ выше плаваніяхъ отъ Енисея, черезъ нынѣшній Беринговъ проливъ, до Амура (197).
Удалые витязи въ полѣ, казаки, какъ Запорожскіе, такъ и Донскіе, были самыми отважными плавателями, и мореходство ихъ состоитъ въ тѣсной связи не только съ мореходствомъ Русскихъ вообще, но и съ исторіею ихъ флота, созданнаго Петромъ Великимъ для Чернаго моря.
Закоренѣлые враги Крымскихъ, Нагайскихъ и Кубанскихъ Татаръ, а еще болѣе Турокъ, Запорожцы постоянно подвизались противъ нихъ на сушѣ и на водѣ, совершая иногда плаванія дальнія и дѣла изумительной смѣлости. Первый замѣчательный ихъ военный походъ моремъ, принадлежитъ къ 1576 году. Въ это время, находясь въ явной войнѣ съ Турками, они разъѣзжали на малыхъ и легкихъ своихъ судахъ, по Черному морю, передъ устьями Дуная; перехватывали непріятельскія суда съ войсками и запасами, и войдя въ Дунай, раззоряли и уничтожали прибрежныя Турецкія укрѣпленія и жилища (198). Вскорѣ послѣ этого, въ томъ же году, Запорожцы, сѣвъ на суда, вышли изъ Днѣпра, пристали съ двухъ сторонъ къ Крымскому полуострову, у нынѣшнихъ Евпаторіи и Ѳеодосіи, избивали Татаръ и ходили на противоположный берегъ Чернаго моря, къ Трапезонту и Синопу (199). Въ 1590 году они опять выѣзжали въ море, брали встрѣчавшіеся имъ Турецкіе корабли, и вторично посѣтивъ Трапезонтъ и Синопъ, безнаказанно жгли ихъ (200); въ 1605-мъ поступили такимъ же образомъ съ Варною (201); въ 1612 сдѣлали набѣгъ на Кафу (Ѳеодосію) и взяли ее приступомъ (202); въ 1613 и 1614 разсѣялись по всему Черному морю и нападали на прибрежные города и селенія (203); въ 1615, по другимъ свѣдѣніямъ въ 1616, совершенно истребили отдѣленіе Турецкаго флота, состоявшее изъ 6-ти галеръ и 20-ти мелкихъ судовъ, послѣ чего сожгли Синопъ и арсеналъ въ Трапезонтѣ (204); съ 1620 по 1625, безпрерывно держали въ страхѣ населеніе Константинополя, раззоряли его окрестности, громили берега Крыма, мужественно бились съ Турецкимъ флотомъ и вѣроятно пробились бы до Султанскаго сераля, если бы Турки не заградили цѣпью входъ въ Стамбульскую гавань (205). Въ 1626 году Запорожскіе казаки сражались на морѣ съ меньшимъ успѣхомъ, потерявъ около двадцати своихъ судовъ, потопленныхъ Турками (206), но отмстили за эту неудачу въ 1629 году, новымъ набѣгомъ на столицу Оттомановъ. Пока главныя силы ихъ стояли близь входа въ проливъ, часть Запорожцевъ, на двѣнадцати лодкахъ, прокрались въ Босфоръ, но, загнанные вѣтромъ и теченіемъ, попали въ средину четырнадцати Турецкихъ галеръ. Спасенія не было. И въ такомъ положеніи казаки не упали духомъ, но поспѣшно вышли на берегъ, заперлись въ одномъ изъ Греческихъ монастырей, и упорно оборонялись въ немъ. Товарищи ихъ, заслышавъ выстрѣлы, пошли на 50 лодкахъ, къ мѣсту боя, овладѣли двумя непріятельскими галерами, сдѣлали высадку и, выручивъ осажденныхъ, возвратились съ побѣдою и добычею (207). «Братья наши Запорожцы», писалъ объ этомъ набѣгѣ къ Крымскому Хану Мураду Кошевой Атаманъ Сирко, «воюя на судахъ по Черному морю, коснулись мужественно самыхъ стѣнъ Константинопольскихъ, и довольно окуривали ихъ пороховымъ дымомъ, въ присутствіи самаго Султана (208)». Эти, и другія, какъ прежде, такъ и послѣ происходившія, нападенія Запорожцевъ, довели наконецъ Порту до того, что она вынужденною нашлась заключить, около 1649 года, съ знаменитымъ Богданомъ Хмѣльницкимъ, формальный договоръ о торговлѣ, предоставивъ казакамъ свободный приходъ ко всѣмъ своимъ гаванямъ и островамъ, не только въ Черномъ, но и въ «Бѣломъ» или Средиземномъ морѣ (209). Не должно забывать, что всѣ описанныя здѣсь дѣйствія Запорожцевъ происходили въ то время, когда Турки были еще могущи въ Европѣ и въ Азіи. Должно ли же послѣ всего этого сомнѣваться въ томъ, что на тѣхъ же водахъ, и почти при тѣхъ же обстоятельствахъ, Аскольдъ и и Диръ ходили къ Царьграду только на 200 судахъ!
Нѣтъ никакого сомнѣнія, что и Донскіе казаки принимали участіе въ морскихъ дѣйствіяхъ Запорожцевъ, хотя имъ и труднѣе было нежели послѣднимъ выходить въ море, изъ устьевъ Дона, сторожимыхъ и крѣпостью Азовомъ и Турецкими судами. Есть свѣдѣнія, что они участвовали въ походѣ 1624 года, а въ 1628, при содѣйствіи Запорожцевъ, раззорили монастырь Св. Іоанна Предтечи, находившиеся въ двухъ стахъ верстахъ отъ Константинополя (210). Въ 1630 году они подступали, хотя и безуспѣшно, къ Азову и Керчи, и раззоряли Крымъ (211), а въ 1637, вспомоществуемые Запорожцами, взяли Азовъ (212) и удерживали его до 1641 года (213). Въ продолженіе этого времени, въ 1638 году, Донскіе казаки, на 1000 лодкахъ, вышедъ изъ Дона и счастливо миновавъ Крымъ, разсѣялись по всему Черному морю, грабили и топили попадавшіеся имъ корабли разныхъ націй; неистовствовали на берегахъ Анатоліи, опустошили Трапезонтъ, Синопъ, Ризу, и возвращаясь сразились, передъ Керченскимъ проливомъ, съ Турецкимъ флотомъ. Донцы были побѣждены въ этой, слишкомъ неровной, битвѣ, и съ тѣхъ поръ уже избѣгали встрѣчъ съ Турецкимъ флотомъ, ограничиваясь высылкою въ море только небольшихъ отрядовъ (214). Едва ли проходилъ годъ, чтобы они не тревожили Турокъ, какъ на Азовскомъ (у Донцевъ и Запорожцевъ «Синемъ»), такъ и на Черномъ морѣ, говоря, что «казаки на море противъ бусурманъ ходятъ потому, что имъ опричь сего кормиться нечѣмъ (215)». «Какимъ образомъ», говоритъ одинъ изъ историковъ Донскаго войска, «Казаки въ слабыхъ своихъ челнахъ могли проходить мимо Азовской крѣпости, у стѣнъ которой всегда стояли галеры и другія военныя суда; какимъ образомъ переходили они бомъ (бонъ), во всю ширину рѣки тремя цѣпями укрѣпленный и съ обѣихъ сторонъ перекрестнымъ картечнымъ огнемъ защищаемый, это и доселѣ можетъ казаться неимовѣрнымъ. Болѣе нежели дерзновенная отважность и мужество потребны были для такихъ отчаянныхъ предпріятій, а казаки совершали ихъ съ одинаковымъ успѣхомъ. Обыкновенно, въ самую темную ночь, при бурномъ, попутномъ вѣтрѣ и проливномъ дождѣ, прокрадывались они мимо укрѣпленій, перетаскивали лодки чрезъ бомъ, между связями онаго и мелководными гирлами (устьями), гдѣ военныя суда, глубже лодокъ въ грузу стоящія, не могли ихъ преслѣдовать — и выходили въ море, часто безъ потери. Иногда, предъ нападеніемъ, ночью, внизъ по теченію рѣки, казаки пускали бревна, кои, ударяя въ бомъ, содержали въ безпрестанной тревогѣ Турецкій гарнизонъ, и нерѣдко доводили его до того, что Турки пренебрегали сими плавнями, чѣмъ Донцы пользовались и часто проходили крѣпость безъ выстрѣла. Иногда, поднявшись вверхъ по Донцу, перевозили они свои суда, сухимъ путемъ, въ Міусъ, и сею рѣчкою выплывали въ море (216).»
Запорожскіе Казаки, продолжавшіе тревожить Турокъ и послѣ вышеописанныхъ походовъ къ Константинополю, рѣдко встрѣчали препятствія къ выходу изъ Днѣпра, хотя, для удерживанія ихъ, Турки и имѣли Очаковскую крѣпость, но ширина лиманскаго устья между ею и противолежащею ей Кинбурнскою косою, дозволяла казакамъ безпрепятственно выходить въ море (217).
Два очевидца: Французскій инженеръ Бопланъ, посѣщавшій Запорожье въ первой половинѣ, и нашъ адмиралъ Крюйсъ, жившій на Дону въ послѣднихъ годахъ XVII-го столѣтія, передали довольно подробныя извѣстія о судахъ и образѣ плаванія казаковъ: первый — Запорожскихъ, послѣдній Донскихъ.
«Задумавъ погулять на морѣ», пишетъ Бопланъ, и казаки испрашиваютъ дозволеніе не у Короля, а у Гетмана; потомъ составляютъ Раду, т. е. военный совѣтъ, и выбираютъ походнаго Атамана, такъ точно какъ и главнаго вождя. Впрочемъ Атаманъ походный ставится на время. Послѣ сего они отправляются въ Войсковую Скарбницу — сборное свое мѣсто; строютъ тамъ челны, длиною въ 60, шириною отъ 10 до 12, а глубиною въ 12 футовъ. Челны сіи безъ киля: дно ихъ состоитъ изъ выдолбленнаго бревна, ивоваго или липоваго, длиною около 45 футовъ; оно обшивается съ боковъ, на 12 футовъ въ вышину, досками, которыя имѣютъ въ длину отъ 10 до 12, а въ ширину 1 футъ, и приколачиваются одна къ другой такъ точно, какъ при постройкѣ рѣчныхъ судовъ, до тѣхъ поръ, пока челнъ не будетъ имѣть въ вышину 12, а въ длину 60 футовъ. Длина его постепенно увеличивается къ верху. Толстые канаты изъ камыша, которые обвиты лыками или боярышникомъ, какъ связаные боченки обхватываютъ челнъ отъ кормы доноса. Казаки отдѣлываютъ всѣ части своихъ лодокъ такимъ же образомъ, какъ и наши плотники. Потомъ осмаливаютъ ихъ и придѣлываютъ къ каждой по два руля, чтобы не терять напрасно времени при поворотѣ своихъ длинныхъ судовъ, когда нужда заставить отступить. Челны казацкіе, имѣя съ каждой стороны по 10 и 15 веселъ, плывутъ на греблѣ скорѣе Турецкихъ галеръ. Ставится также и мачта, къ которой привязываютъ въ хорошую погоду довольно плохой парусъ, но при сильномъ вѣтрѣ казаки охотнѣе плывутъ на веслахъ. Челны не имѣютъ палубы; если же ихъ зальетъ волнами, то камышевые канаты предохраняютъ отъ потопленія».
«Для отмщенія Татарамъ за раззореніе Украины, казаки выбираютъ осеннее время; заранѣе отправляютъ въ Запорожье снаряды и запасы, необходимые для похода и для постройки челновъ. Въ Запорожьи сбирается отъ 5 до 6000 добрыхъ, хорошо вооруженныхъ казаковъ, которые немедленно принимаются за работу. Не менѣе 60 человѣкъ, искусныхъ во всѣхъ ремеслахъ, трудятся около одного челна и отдѣлываютъ его чрезъ 15 дней, такъ что въ двѣ или три недѣли изготовляютъ около 80 или 100 лодокъ, съ 4 или 6 фалконетами на каждой. На лодку садится отъ 50 до 70 казаковъ, изъ коихъ всякій имѣетъ саблю, двѣ пищали, 6 фунтовъ пороха, достаточное количество пуль и квадрантъ; туда же кладутъ ядра для фалконетовъ и необходимые жизненные припасы. Походная одежда состоитъ изъ рубахи, двухъ шароваръ (одни для перемѣны), кафтана изъ толстаго сукна и шапки. Вотъ какіе витязи садятся на летучій флотъ, приводящій въ трепетъ многолюдные города Натоліи».
«Челны казацкіе спускаются по Днѣпру и плывутъ такъ тѣсно, что едва не задѣваютъ другъ друга веслами; Атаманскій флагъ развѣвается впереди. Турки обыкновенно заранѣе провѣдываютъ о намѣреніи казаковъ, и чтобы удержать ихъ, разставляютъ галеры свои на устьѣ Днѣпровскомъ, но хитрые казаки для выхода въ море избираютъ ночь самую темную, предъ новолуніемъ, а до того времени скрываются въ 5 или въ 4 миляхъ отъ устья, въ камышахъ, куда галеры Турецкія, помня прежнюю неудачу, не смѣютъ показаться: они стерегутъ казаковъ только на устьѣ, и всегда безъ успѣха. Впрочемъ, проѣздъ казаковъ чрезъ Лиманъ не можетъ совершенно укрыться отъ стражи; вѣсть о выходѣ ихъ въ море быстро распространяется по морскому берегу, до самаго Константинополя. Султанъ разсылаетъ гонцовъ по берегамъ Натоліи, Булгаріи и Румеліи для предостереженія жителей. Но все это ни къ чему не служитъ. Казаки, пользуясь и временемъ и обстоятельствами, чрезъ 36 или 40 часовъ по выходѣ изъ Днѣпра, причаливаютъ къ берегамъ Натоліи, и оставивъ для караула на каждой лодкѣ по два товарища и по два мальчика, вооруженные пищалями дѣлаютъ высадку, нападаютъ врасплохъ, приступомъ берутъ города, грабятъ, жгутъ, опустошаютъ Натолію, нерѣдко на цѣлую милю отъ морскаго берега; потомъ немедленно возвращаются къ судамъ, нагружаютъ ихъ добычею и плывутъ далѣе — на новые поиски. Есть надежда на успѣхъ, — вновь дѣлаютъ высадку; если нѣтъ — возвращаются съ добычею на родину; встрѣтятся ли имъ на морѣ Турецкія галеры или купеческіе корабли, они бросаются на нихъ въ абордажъ. Открываютъ же непріятельскій корабль или галеру прежде, нежели Турки замѣтятъ ихъ челны, возвышающееся надъ морскою поверхностью не болѣе двухъ съ половиною футовъ. Увидѣвъ въ дали корабль, казаки немедленно убираютъ мачты, замѣчаютъ направленіе вѣтра и становятся такимъ образомъ, чтобы къ вечеру солнце было у нихъ за спиною. За часъ до захожденія его, они на всѣхъ веслахъ плывутъ къ кораблю и останавливаются на милю отъ него, чтобы не упустить непріятеля изъ вида. Наконецъ, въ полночь, по данному знаку, устремляются на врага: половина удальцовъ, готовыхъ къ бою, съ нетерпѣніемъ ждутъ абордажа, и сцѣпившись съ Турецкимъ судномъ, въ одно мгновеніе входятъ на оное. Турки, изумленные нападеніемъ 80 или 100 лодокъ и множествомъ враговъ, уступаютъ; а казаки, забравъ деньги, негромоздкіе товары, которымъ не вредитъ подмочка, пушки и все то, что можетъ быть для нихъ полезно, пускаютъ корабль на дно, со всѣмъ его экипажемъ. Есля бы они умѣли править морскими судами, то уводили бы съ собою и взятые корабли: но они еще не дошли до сего искуства».
«Наконецъ настаетъ время къ возвращенію на родину. Турки между тѣмъ усиливаютъ стражу на устьѣ Днѣпровскомъ; но Казаки смѣются надъ этимъ, даже и тогда, когда битвы съ непріятелемъ уменьшили число ихъ, или волны морскія поглотили нѣкоторые изъ утлыхъ челновъ: они причаливаютъ въ заливѣ, въ 3 или 4 миляхъ на востокъ отъ Очакова. Отъ сего залива къ Днѣпру идетъ низкая лощина[2], длиною около 5 миль, которую море иногда заливаетъ на четверть мили, покрывая ее водою не болѣе какъ на полфута. Чрезъ эту лощину, постепенно возвышающуюся къ Днѣпру, казаки перетаскиваютъ свои суда: надъ каждымъ челномъ трудится 200 или 300 человѣкъ, и чрезъ два или три дня, весь флотъ, обремененный добычею, является на Днѣпрѣ. Такимъ образомъ казаки избѣгаютъ сраженія съ Турецкими галерами, стоящими на устьѣ Днѣпровскомъ, близъ Очакова; возвращаются въ Войсковую Скарбницу и дѣлятъ тамъ добычу. Есть еще другая дорога для возвращенія въ Запорожье — чрезъ проливъ, раздѣляющій Тамань отъ Керчи, по Донскому Лиману и по рѣкѣ Міусу. Здѣсь они плывутъ вверхъ по Міусу покуда можно, а далѣе отъ сей рѣки до Тавчаводы около мили идутъ волокомъ; Тавчавода впадаетъ въ Самару; Самара же изливается въ Днѣпръ выше Койдака. — Казаки рѣдко избираютъ сей путь, по отдаленности его отъ Запорожья. Правда, они отправляются сею дорогою и на поиски, но только тогда, когда флотъ ихъ состоитъ изъ 20 или 25 челновъ, или когда Турки совершенно преграждаютъ имъ устье Днѣпровское».
«Впрочемъ и казаки въ свою очередь попадаются въ западню, если встретятся съ Турецкими галерами среди бѣлаго дня — въ открытомъ морѣ; тогда отъ пушечныхъ выстрѣловъ челны ихъ разсыпаются, какъ стая скворцовъ, и многіе гибнутъ въ морской пучинѣ; удальцы теряютъ все свое мужество и въ быстромъ бѣгствѣ ищутъ спасенія. Но когда рѣшаются на битву, привязываютъ весла по мѣстамъ и вступаютъ въ бой: одни, не трогаясь съ лавокъ, стрѣляютъ безпрерывно изъ пищалей; другіе заряжаютъ ихъ и подаютъ своимъ товарищамъ; мѣткіе выстрелы ихъ не допускаютъ Турковъ до ручной схватки. При всемъ томъ пушки наносятъ казакамъ вредъ ужасный: они обыкновенно теряютъ въ сраженіяхъ съ галерами около двухъ третей своихъ сподвижниковъ, рѣдко возвращается ихъ на родину болѣе половины; но за то эти привозятъ богатую добычу: Испанскіе реалы, Арабскіе цехины, ковры, парчу, бумажныя и шелковыя ткани и иные драгоцѣнные товары. Вотъ главный ихъ промыселъ: они живутъ одною добычею; ибо, возвратясь на родину, ничѣмъ не занимаются».
«Казаки выходятъ на морскіе поиски послѣ Иванова дня, а возвращаются не позже первыхъ числъ августа мѣсяца (218)».
Гораздо позже, именно во второй половинѣ XVIII столѣтія, запорожскія лодки поднимали, каждая до 120 человѣкъ.
«Суда Донскихъ казаковъ», по свидетельству Крюйса, «которыя они называютъ челнами (Czolny), не имѣютъ палубъ и походятъ на Неаполитанскія фелюки или Гишпанскія баркелонги. Корма и носъ у нихъ острые; длиною они отъ 50 до 70 и болѣе футовъ, а шириною отъ 18 до 20 футовъ. Казаки обводятъ сіи суда пуками изъ тростника, которые служатъ имъ грудною защитою противъ ружейной пальбы. Суда эти одномачтовыя, съ рейнымъ парусомъ, который ставится только по вѣтру и то въ крайности, большею же частію употребляются весла, которыхъ бываетъ у одного челна отъ 16 до 40. Казаки симъ средствомъ нагоняютъ не только Татаръ, но и Турокъ, и умѣютъ нечаянно нападать на нихъ, какъ съ сухаго пути, такъ и съ моря. Нѣкоторыя ихъ суда имѣютъ на кормѣ и на носу по рулю, или по загребному веслу. Къ шаткимъ судамъ симъ привязываютъ у бортовъ пучки изъ тростника, чтобъ не быть опрокинутыми. Прежде Донцы не возили съ собою никакихъ орудій, а теперь нѣсколько уже лѣтъ берутъ фалконеты; впрочемъ казацкія шаткія суда не могли бы снести тяжелыхъ пушекъ и сильной пальбы. Поиски подъ купеческіе корабли и вооруженныя галеры Казаки производятъ по большой части ночью или въ туманную погоду. Въ другое время небольшое число пушечныхъ выстрѣловъ могло бы уничтожить ихъ совершенно: ибо они большею частію идутъ всѣ вмѣстѣ и такъ близки одно отъ другаго, что имъ негдѣ поворотиться. Турки не могутъ найти большой выгоды въ завоеваніи казацкихъ челновъ: имъ нужны казаки, которыхъ они обращаютъ въ рабство. Это иногда имъ и удается, но только въ сраженіяхъ на морѣ, а не около береговъ, потому что Казаки искусно плаваютъ, и когда выйдутъ на берегъ, то уже трудно ихъ настигнуть. Они умѣютъ очень искусно прятать свою добычу, топить суда и потомъ доставать ихъ снова изъ воды. Обыкновенно они хорошо одѣваются, но когда идутъ въ море, то надѣваютъ на себя старыя вѣтоши. Турки, напротивъ того, готовясь къ сраженію, наряжаются въ драгоцѣнныя платья и носятъ на себѣ золотыя и алмазныя вещи (219)». Изъ этого описанія видимъ, что у Донскихъ казаковъ, какъ самыя суда, такъ и дѣйствія ихъ въ морѣ, почти не разнствовали отъ Запорожскихъ.
Въ 1613 году вступилъ на престолъ Царь Михаилъ Ѳеодоровичъ и это событіе благодѣтельно отозвалось для Россіи. Приглашая на царство юнѣйшаго изъ семьи древняго и именитаго боярскаго, дома Романовыхъ, будущіе его подданные могли сказать ему, какъ нѣкогда сказали ихъ предки Рюрику: «земля наша богата и велика, но устройства въ ней нѣтъ.» Отечество наше было такъ сильно потрясено послѣдними войнами при Іоанннѣ Грозномъ, внутренними волненіями въ государствованіе Бориса и гибельными смутами во времена самозванцевъ, что нуждалось въ покоѣ. Только при этомъ условіи, только при продолжительномъ мирѣ, Россія могла опять укрѣпиться въ силахъ, и, пользуясь своими естественными богатствами, своимъ географическимъ положеніемъ, деятельностью своего народа, составить собою самостоятельное, могучее государство, — можно сказать особую часть свѣта. Царствованіе Михаила, ни громкое завоеваніями, ни славное успѣхами оружія, — какимъ оно и не могло быть по обстоятельствамъ, — было полезно, было благотворно для Россіи, по своимъ послѣдствіямъ. Это было время постепеннаго уврачеванія тѣла больнаго, изнуреннаго, изъязвленнаго, но еще юнаго, полнаго жизни и силы.
Ознаменованное въ исторіи Русскаго мореходства открытіями Сибирскихъ рѣкъ Яны, Индигирки, Колымы и Амура, — собственно въ исторіи Русскаго флота, государствованіе Михаила Ѳеодоровича замѣчательно построеніемъ перваго военнаго корабля въ Россіи. Вспомнимъ при этомъ, что за исключеніемъ немногихъ случаевъ въ древнѣйшихъ нашихъ лѣтописяхъ, у насъ никогда не употребляли слово корабль для называнія своихъ судовъ, предоставляя его исключительно большимъ купеческимъ и паруснымъ военнымъ судамъ иностраннымъ (220). Слѣдовательно, сооруженіе въ нашихъ предѣлахъ корабля, въ томъ смыслѣ, какъ тогда понимали, было у насъ дѣломъ новымъ, явленіемъ невиданнымъ.
Выше говорено, что при Іоаннѣ Васильевиче IV, съ 1555 года, Англичане начали приходить, для торговли, въ устья Северной Двины. Желая развить эту торговлю еще более, они отправили въ 1558 году, съ согласія и при содействіи Русскаго Правительства, въ Каспійское море, Мастера Дженкинсона (Jenkinson). Купивъ въ Астрахани мореходное судно, Дженкинсонъ нагрузилъ на него привезенные имъ товары, и дошедъ до Мангишлака, отправился оттуда сухопутно, въ Бухарію. Въ слѣдующемъ году онъ возвратился изъ своего путешествія, а въ 1562 пріѣхалъ опять, и на этотъ разъ торговалъ въ Персіи. Послѣ него Англичане ѣздили туда, чрезъ Каспійское море, въ 1564, 1565, 1568 и 1569 годахъ, намѣреваясь пробраться въ Индію, но не имѣли успѣха. Вообще, и плаванія ихъ по морю, и путешествія по сушѣ, были очень неблагопріятны; такъ что въ теченіе десяти лѣтъ они не нашли себѣ послѣдователей.
Попытки Британцевъ завести чрезъ Россію торговлю съ Прикаспійскими и Закаспійскими странами, казались уже навсегда оставленными, когда, въ 1579 году, общество Англійскихъ купеческихъ факторовъ, погрузивъ въ Холмогорахъ свои товары на Русскія рѣчныя суда, повезло ихъ, по Двинѣ и Сухонѣ, водою, до Вологды; отсюда, на телѣгахъ, до Ярославля, а отъ Ярославля, на стругахъ, до Астрахани. Прозимовавъ въ этомъ городе, Англичане сѣли на заблаговременно-приготовленное купеческое судно, и направили свой путь къ берегамъ Ширвани, гдѣ дѣла ихъ пошли весьма неудачно. Опытъ заведенія торга въ Баку также не принесъ прибыли, и предпріимчивые торговцы, лишась большей части своихъ товаровъ, поплыли назадъ, въ Астрахань, но, застигнутые бурею, а потомъ затертые во льдахъ, съ трудомъ добрались туда, въ началѣ 1581 года, и то уже берегомъ, много пострадавъ отъ стужи и голода. Всѣ эти неблагопріятныя обстоятельства охладили ревность Англичанъ къ учрежденію торговли съ Востокомъ чрезъ Каспійское море. Хотя въ послѣдствіи они и ѣздили въ Персію, но уже иными путями, преимущественно чрезъ Персидскій заливъ (221).
То, въ чемъ не имѣла успѣха Англія, было возобновлено Голштиніею.
Въ 1633 году, Шлезвигъ-Голштинскій Герцогъ Фридрихъ пожелалъ завести у себя, въ городѣ Фридрихштатѣ, торговлю шелкомъ, въ то время почитавшуюся въ Европѣ самою выгодною, и какъ этимъ предметомъ наиболѣе изобиловала Персія, то онъ и предположилъ войти съ нею въ прямыя торговыя сношенія. Исполненіе могло осуществиться не иначе, какъ при согласіи Россіи, чрезъ которую надлежало провозить товары, и потому Герцогъ предварительно отправилъ къ Царю Михаилу Ѳеодоровичу нарочное посольство (222). Оно прибыло въ Москву въ Августѣ 1634 года и было принято весьма благосклонно (223). Послѣ нѣсколькихъ совѣщаній съ уполномоченными отъ Русскаго Правительства лицами, — при чемъ успѣху дѣла много содействовало посредство Швеціи, — въ декабрѣ мѣсяцѣ посланники отправились въ отечество, съ отвѣтомъ, что Царь дозволяетъ Голштинцамъ не только производить, чрезъ его владѣнія, въ теченіе десяти лѣтъ, торговлю съ Персіею, а оттуда и съ Индіею, но и построить для того, въ Нижнемъ Новѣгородѣ, десять кораблей, вооруженныхъ пушками. Послѣднее было необходимо, по причинѣ разбоевъ, постоянно производившихся въ низовьяхъ Волги и на Каспійскомъ морѣ (224). Въ Царской грамотѣ, писанной къ Герцогу, между прочимъ было сказано: «А тобъ тобѣ Велиможному Ѳредерику вѣдати, что той торговли въ Персиду прежъ того прошали у насъ и иные государи и ихъ подданные, и мы Великій Государь дати имъ не позволили» (225).
Вскорѣ за этою грамотою, состоялась другая, въ Нижній Новгородъ, на имя тамошняго воеводы Шереметева и дьяка Пустынникова, въ которой, между прочимъ, было писано: «А по нашему указу договорилися бояре наши, съ Голштинскими послы, что ходити имъ въ Персиду изъ Ярославля Волгою на десяти кораблѣхъ, а корабли имъ дѣлати въ нашей землѣ, гдѣ такіе лѣса, которые къ тому дѣлу годны найдутъ, а тотъ лѣсъ покупати имъ у нашихъ людей вольною торговлею, а плотниковъ къ тому корабельному дѣлу, къ ихъ корабельнымъ мастерамъ въ прибавку, наймовать нашихъ подданныхъ охочихъ людей и наемъ имъ платити, по договору съ ними, вольною торговлею, а отъ тѣхъ плотниковъ корабельнаго мастерства не скрывать. И били намъ челомъ Голштинскіе послы, чтобы намъ пожаловати велѣти имъ тѣ корабли дѣлати въ Нижнемъ-Новѣгородѣ, у кого такіе лѣса найдутъ, а для того корабельнаго дѣла, повелѣти бы имъ отпустити въ Нижній-Новгородъ Московскаго торговаго Нѣмчина Анца Беркова, да съ нимъ четырехъ человѣкъ своихъ Голштинскихъ людей, да корабельнаго мастера. И мы, по челобитію Голштинскихъ пословъ, тѣхъ людей въ Нижній-Новгородъ, для корабельнаго дѣла отпустили (226).» Упоминаемый въ этой грамотѣ Анцъ Берковъ, или, какъ писали его Голштинцы, Hans Berck, а по Русскимъ бумагамъ Иванъ Бережитцкій, — былъ сынъ Московскаго служилого Нѣмчина, жившій нѣсколько лѣтъ въ Москвѣ, для наученія торгового промысла у Московскихъ и у пріѣзжихъ Нѣмецкихъ торговыхъ людей (227). Назначенные къ отправленію въ Нижній-Новгородъ, вмѣстѣ съ Беркомъ, были: Любекскій уроженецъ Кордесъ, опытный мореходъ, нанятый Голштинскими послали, еще до пріѣзда ихъ въ Россію, и долженствовавший имѣть главный надзоръ за строеніемъ кораблей (228); корабельный мастеръ Іостенъ, родомъ изъ Швеціи (229), и еще трое, названные въ дѣлахъ нашего Посольскаго Приказа: Зелеръ, Стирпомясъ и Кранцъ (230). Званія ихъ неизвестны.
Всѣ эти лица поѣхали изъ Москвы около 1-го января 1635 года, и прибывъ въ Нижній-Новгородъ, при дѣятельномъ содѣйствіи мѣстнаго начальства, съ помощію Русскихъ мастеровыхъ, приступили къ работамъ. Такъ какъ посольство, по отданіи Голстинскому правительству отчета въ успѣхѣ своихъ переговоровъ, долженствовало возвратиться въ Москву, а оттуда ехать въ Персію, для заключенія съ Шахомъ торговыхъ условій, то и положено было на первый разъ ограничиться постройкою только одного корабля, на которомъ посланники могли бы совершить свое путешествіе, черезъ Каспійское море. Отъ послѣдствій переговоровъ зависѣло сооруженіе остальныхъ девяти кораблей (231).
Со стороны нашего правительства оказываемо было всевозможное пособіе къ безостановочному строенію, но постоянныя ссоры между Кордесомъ и Беркомъ, изъ которыхъ каждый домогался первенства въ управленіи работами, и несогласія перваго изъ нихъ съ Русскими мастеровыми, много замедляли ходъ дѣла (232). Это было причиною, что Голштинское посольство, прибывъ въ Нижній-Новгородъ въ послѣднихъ числахъ іюня 1636 года, нашло корабль еще неоконченнымъ, хотя, впрочемъ, онъ уже былъ спущенъ на воду (233). Болѣе трехъ недѣль прожили посланники на мѣстѣ, частію въ самомъ кораблѣ, а частію въ раскинутомъ на берегу шатрѣ, пока всѣ работы были приведены къ концу.
Построенный подъ надзоромъ Кордеса корабль былъ изъ елеваго леса, плоскодонный, безъ киля, съ тремя мачтами, со многими каютами внутри и съ пушками, — неизвестно въ какомъ числе, — для отраженія разбойничьихъ нападеній. Онъ имѣлъ въ длину 120, въ ширину 40, а въ воде сиделъ 7 футовъ. Голштинцы назвали его, въ честь своего герцога, Frideric, и по случаю множества мелей на Волге, приспособили къ ходу на веслахъ, — по двенадцати съ каждой стороны, — устроивъ въ корабле двенадцать банокъ, или скамей, для гребцовъ. Вместе съ кораблемъ, построена была для него и большая шлюпка (234).
На корабле должны были отправиться: 78 пассажировъ разнаго званія, составлявшее посольство, его свиту и прислугу; 12 морскихъ офицеровъ, матросовъ и другихъ служителей, 3 офицера и 27 нижнихъ чиновъ, изъ находившихся въ Русской службѣ Шотландскихъ и Немецкихъ войскъ, нанятые Голштинцами съ Царскаго разрѣшенія, и 5 чернорабочихъ изъ Русскихъ. Званіе капитана корабля было предоставлено Кордесу (235).
По совершенномъ окончаніи всѣхъ работъ на кораблѣ, посольство отправило депутацію къ Шереметеву, для принесенія ему благодарности за содѣйствіе Кордесу и его помощникамъ (236), и 30 іюля (нов. ст.) оставило Нижній-Новгородъ. Корабль шелъ подъ парусами, лавируя по причинѣ противнаго вѣтра и едва прошелъ двѣ версты, какъ сѣлъ на мель. Сойдя съ нея, послѣ четырехчасовыхъ усилій, онъ вступилъ, на другой день, опять подъ паруса, и опять, не пройдя версты, остановился на песчаной отмели. На этотъ разъ Голштинцы снялись скоро, но сильный, противный вѣтръ, обратившійся въ бурю, заставилъ ихъ бросить якорь и простоять на месте до утра. Въ слѣдующій день, 1-го августа, они пытались идти на греблѣ, но не подвинулись на треть версты, какъ ихъ снова нанесло на мель. Снявшись безъ большаго труда, корабль простоялъ на якоре цѣлыя сутки, въ ожиданіи пока стихнетъ вѣтръ, и проплывъ впередъ съ четверть версты, снова попалъ, по неискуству лоцмана, на отмель. Голштинцы теряли терпѣніе. Затрудняемые мелководіемъ Волги, ежеминутно ожидая встрѣчи съ казачьими ватагами, и не разъ застигнутые бурею, они пришли, наконецъ, 15-го сентября, въ Астрахань, послѣ полутора-мѣсячнаго, утомительнаго плаванія (237).
Въ Астрахани, какъ и на всемъ пути отъ Нижняго Новагорода, корабль Голштинцевъ былъ предметомъ общаго любопытства. Персидскіе мореходы, прибывшіе на своихъ судахъ въ устья Волги, находили его слишкомъ длиннымъ для безопасного плаванія въ Каспійскомъ морѣ, и советовали укоротить мачты (238), но представленія ихъ не были уважены. Пробывъ въ Астрахани болѣе трехъ недѣль, корабль поставилъ, 10-го октября, паруса, и послѣ неблагопріятнаго плаванія, 15-го числа вышелъ въ открытое море. Держа курсъ на югъ, онъ пришелъ, черезъ двѣ недѣли, къ принадлежавшему Россіи городу Теркамъ, а оттуда направился къ Дербенту. Въ плаваніи къ этому городу, вѣтръ сначала былъ попутный, но вскорѣ переменился, а въ ночи на 12-го ноября, сдѣлася столь крѣпкимъ, что путешественники, неимѣвшіе у себя ни знающаго лоцмана, ни вѣрной карты, не рѣшаясь нести паруса въ темную ночь въ незнакомомъ морѣ, закрѣпили ихъ, и отдались на произволъ вѣтра. Двѣ Русскія лодки, находившіяся при кораблѣ, на бакштовѣ, и служившія: одна для промѣровъ, другая для выгрузокъ, затонули. Той же участи подверглась и корабельная шлюпка. Самый корабль, построенный изъ ели и уже много пострадавшій во время плаванія изъ Нижняго въ Астрахань, по словамъ находившагося на немъ знаменитаго ученаго Олеарія, «изгибался какъ змѣя, подъ страшными волнами разъяреннаго моря.» Вскорѣ онъ получилъ сильную течь; безпрестаннымъ волненіемъ сломало рулевыя петли; изъ опасенія, чтобы не избило корму, сняли руль; судно, ставъ на якорь, страшно бѣдствовало. Посланники, часть прочихъ пассажировъ, сухопутные офицеры и нѣсколько солдатъ успели спастись на прибывшихъ съ берега лодкахъ. Вместе съ ними удалось спасти и почти всѣ наиболее дорогіе товары и вещи, но затихшій на короткое время вѣтръ снова усилился и остававшіеся на корабле люди еще нѣсколько часовъ боролись съ бурею. Въ отчаянномъ своемъ положеніи, они рѣшились на послѣднее, остававшееся имъ средство: обрубили якорный канатъ, и этимъ избавились отъ очевидной гибели. Судно, уже начинавшее разрушаться, будучи плоскодоннымъ и не имѣя киля, сѣло плотно на мель, въ тридцати саженяхъ отъ берега. Одинъ изъ матросовъ, привязавъ къ себѣ веревку, кинулся за бортъ, доплылъ до берега и при помощи сбѣжавшихся жителей, подтянулъ корабль еще ближе. Тогда спаслись всѣ. Крушеніе судна произошло 14-го ноября у Низабата, на берегу Дагестана (239).
Такова была участь перваго военнаго судна, построеннаго въ Русской землѣ, Русскими руками и изъ Русскаго лѣса.
Что касается до Голштинскаго посольства, то переговоры его съ Персидскимъ правительством не имѣли успѣха, а въ слѣдствіе этого и строеніе остальныхъ девяти кораблей въ Нижнемъ-Новѣгородѣ не состоялось.
Выраженная Царемъ Михаиломъ Ѳеодоровичемъ воля, чтобы Голштинцы «отъ Русскихъ плотниковъ корабельнаго мастерства не скрывали,» заставляетъ предполагать, что мысль о заведеніи въ Россіи флота не была чужда ему. Вообще, кажется вѣроятнымъ, что тогдашнее наше Правительство не упускало изъ вида осуществленія этой мысли. Между прочимъ, въ предисловіи къ воинскому уставу, напечатанному у насъ въ 1647 году, подъ заглавіемъ: «Ученіе и хитрость ратнаго строенія пѣхотныхъ людей», обѣщано было изданіе особой книги: «о корабельной ратной наукѣ (240)».
Строеніе военныхъ судовъ въ Россіи для Каспійскаго моря, начатое Голштинцами, и ограничившееся однимъ кораблемъ, возобновилось опять, черезъ тридцать лѣтъ, но уже не иностранцами, а по непосредственному распоряжение Русскаго Правительства.
Россія съ давнихъ временъ находилась въ сношеніяхъ съ Персіею, называвшеюся у насъ, по большой части, Персидою и Кизилбашами. Мы уже упоминали, что нѣкогда Волгою и другими Русскими рѣками, восточные товары шли изъ Каспійскаго моря въ Балтійское. Господство Татаръ въ нашемъ отечествѣ заградило этотъ торговый путь. Послѣ этого бѣдственнаго и продолжительнаго періода въ Русской исторіи, Великій Князь Іоаннъ Васильевичъ III, первый изъ нашихъ государей имѣлъ сношенія съ Персіею, хотя истинная цѣль ихъ и неизвѣстна (241). Іоаннъ IV сносился съ Шахомъ Тамасомъ, о взаимномъ союзѣ противъ Турокъ и по дѣламъ торговымъ (242), и былъ въ тѣсной дружбѣ съ его преемникомъ Годабендомъ (243). Сынъ Іоанновъ Ѳеодоръ также заботился о заключеніи съ Персіею союза (244), и находился въ самыхъ дружественныхъ отношеніяхъ къ знаменитому Шаху Аббасу, изъявляя желаніе видеть въ немъ вѣрнаго себѣ союзника (245). Дружба съ Персіею продолжалась нѣсколько времени и при Годунове, но потомъ прекратилась, въ слѣдствіе покоренія Персіянами Иверіи или Грузіи, признававшей надъ собою верховную власть нашихъ государей (246). Въ смутное царствованіе Шуйскаго мы опять возобновили съ Персіею прерванныя сношенія, но внутреннія волненія въ государствѣ и послѣдовавшее за ними междоцарствіе, снова ихъ прервало. Они были возстановлены во второй годъ царствованія Михаила Ѳеодоровича, приглашеніемъ съ нашей стороны Персидскихъ подданныхъ пріезжать по прежнему для торговли, въ Астрахань (247). Торговля эта производилась съ техъ поръ постоянно хотя и не въ большихъ размерахъ, чему причиною были разбои казаковъ, какъ въ устьяхъ Волги, такъ и на самомъ Каспійскомъ море. Астрахань служила складочнымъ мѣстомъ для привозныхъ товаровъ, откуда они на судахъ, Волгою и Окою, доставлялись въ Москву. Персіяне привозили къ намъ сафьяны, бархатъ, платки, кушаки, киндякъ или крашеную бумажную ткань, ковры, безоаръ (248), бирюзу, индиго, ладонъ, нефть. Но все это было предметомъ только второстепенной важности въ нашей торговлѣ съ Персіею. Главною статьею былъ шелкъ сырецъ, вымѣнивавшійся нами на золото, собольи мѣха и полотна, и составлявшій у насъ исключительную казенную торговлю. Этотъ товаръ, выходившій почти весь изъ Прикаспійской области Гиляни, еще въ большемъ количествѣ былъ вывозимъ изъ Персіи сухопутно, на верблюдахъ, чрезъ горы, въ Ормусъ, гдѣ былъ покупаемъ Англичанами и Голландскою Остъ-Индскою компаніею. Огромное количество шло караванами, чрезъ Турцію, въ Алепъ, и потомъ въ Смирну, Александрію, Триполи и другія места, откуда уже продавалось въ Италію и Францію, обогащая такимъ образомъ Турокъ, въ ущербъ Персіянамъ. Такое неудобство сбывать сырецъ сухимъ дальнимъ путемъ, тогда какъ ближе всего было возить его въ Астрахань, побудило, наконецъ, Персидское правительство обратить всю эту отрасль торга исключительно въ Россію (249).
Современникъ Царя Алексѣя Михайловича, Шахъ Аббасъ II усилилъ торговыя и вмѣстѣ дружественныя сношенія своего государства съ Россіею, тѣмъ, что открытымъ повелѣніемъ во всѣ подвластныя ему страны, даровалъ, въ 1664 году, Русскимъ купцамъ, пріѣзжавшимъ въ Персію, разныя льготы, между прочимъ освобожденіе отъ всякихъ пошлинъ. «А Великого Государя Россійскаго», сказано въ переводѣ повелѣнія, «изъ Его Государства купчины, и цѣловальники, и торговые люди съ товары, въ кое время будутъ въ наше государство, или куда пойдутъ нашею государскою землею; и на нихъ бы вамъ за подводы провозу, и найму и пошлинныхъ денегъ, и гостинныхъ дворовъ постоялаго и половочнаго, и наемныхъ денегъ, и рахтанъ, и никакихъ взятковъ не имать; а что имъ понадобится и вамъ бы имъ давать сполна, и честь имъ воздавать и учинить, какъ имъ годно (250). По прошествіи трехъ лѣтъ, тотъ же самый Шахъ обратился къ Царю Алексѣю Михайловичу съ просьбою о дозволеніи особой Армянской компаніи, составившейся изъ Персидскихъ подданныхъ, производить чрезъ Россію торгъ шелкомъ-сырцомъ и иными товарами. Въ Царской жалованной грамотѣ, послѣдовавшей по этому случаю, между прочимъ говорится: «а что до сего времени изъ Персидскія земли дальними, убытночными проѣздами, тотъ шелкъ воженъ былъ продавать къ пріиму морскаго пути въ разныя государства, и для такихъ дальнихъ пріѣздовъ и великихъ убытковъ, нынѣ тѣ всѣ пути оставлены, и впредь у нихъ прежнимъ торговлямъ и подрядамъ ни съ кѣмъ съ иными государствы съ торговыми людьми не быть, а привозить того сырцу шелку все полное число, сколько пудовъ на всякой годъ въ Персидской землѣ у всѣхъ промышленныхъ людей сдѣлано будетъ, по вся годы въ привозѣ ставить Великія Россіи въ порубежный городъ, или сухимъ путемъ мимо Терскъ, въ Астрахань, а водянымъ путемъ въ тотъ же городъ.» Компанія обязывалась платить въ Царскую казну, за товары, привезенные въ Астрахань, по 5, за провозимые въ Москву по 5-ти же, а за слѣдовавшіе оттуда далѣе, въ порубежные города: Новгородъ, Смоленскъ и Архангельскъ по 30 копѣекъ съ каждаго, продажею или мѣною вырученнаго рубля. Особая пошлина была установлена на случай отвоза товаровъ за границу, и на случай обратнаго привоза въ Россію тѣхъ изъ нихъ, которые не будутъ проданы въ чужихъ краяхъ. Русское правительство, съ своей стороны, принимало на свой счетъ и страхъ доставку товаровъ отъ Астрахани во всѣ поименованные здѣсь города, и обратно, получая за это по рублю съ пуда. Англичанинъ Брейнъ, «честный и повѣренный въ правдѣ, изъ давнихъ лѣтъ Московский житель», былъ избранъ въ агенты компаніи, для всей Россіи (251).
Принимая на себя провозъ Персидскихъ товаровъ отъ Астрахани, съ ручательствомъ и отвѣтственностію за ихъ цѣлость, Царь Алексѣй Михайловичъ былъ поставленъ въ необходимость, принять и всѣ возможныя мѣры, къ обезпеченію этого провоза. Наибольшая опасность предстояла отъ разбоевъ, постоянно происходившихъ на Каспійскомъ морѣ и на Волгѣ, и потому первою, главною мѣрою было заведеніе вооруженныхъ, военныхъ судовъ, которыя могли бы защищать торговлю, обѣщавшую царской казнѣ большія выгоды. Эти же суда долженствовали служить для возки товаровъ изъ Россіи въ Персидскія владѣнія (252).
По утвержденіи въ Россіи единодержавія, Англичане были первые изъ Европейцевъ, водворившіеся у насъ по видамъ торговымъ. Іоаннъ Грозный покровительствовалъ имъ во все свое царствованіе; Ѳеодоръ Іоанновичъ и Годуновъ поддерживали съ ними прежнія сношенія, но отстраняли тѣ ихъ домогательства, которыя находили несообразными съ выгодами своихъ подданныхъ; при Михаилѣ Ѳеодоровичѣ Русское купечество уже начало приносить правительству частыя жалобы на притѣсненія и подлоги иностранныхъ торговыхъ людей, особенно Англійскихъ; наконецъ, въ 1640 году, Царь Алексѣй Михайловичъ, разгнѣванный на Британцевъ за злоупотребленія по торговлѣ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, за осужденіе на смертную казнь Короля Карла I, выслалъ ихъ изъ Россіи, дозволивъ имъ только пріѣзжать съ товарами къ Архангельску, но ни подъ какимъ видомъ не оставаться тамъ для жительства (253). Такъ, по прошествіи восьмидесяти четырехъ лѣтъ, рушилось зданіе, основанное Ченслеромъ, и принесшее его единоземцамъ огромныя прибыли.
По изгнаніи Англичанъ, первое мѣсто между иностраннымъ купечествомъ заняли у насъ Голландцы, съумѣвшіе снискать и поддерживать уваженіе и довѣріе, сколько въ народѣ, столько и у правительства Россіи. Ведя обширную торговлю во всѣхъ частяхъ свѣта, они слыли и за отличныхъ мореходовъ и за опытныхъ судостроителей. Военные флоты ихъ также стояли высоко въ мнѣніи всей Европы. Это объясняетъ почему, какъ ниже увидимъ, и Царь Алексѣй Михайловичъ и Петръ Великій, приступая у себя къ строенію военныхъ судовъ, обращались къ содѣйствію и руководству Голландцевъ.
Грамота Армянской компаніи была пожалована 31-го мая 1667 года. Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, 19-го іюня, въ Приказѣ Новгородской Чети или четверти, имѣвшемъ въ своемъ вѣденіи: Великій Новгородъ, Псковъ, Нижній Новгородъ, Архангельскъ, Вологду и другіе города, какъ прилегающіе къ Бѣлому и Ледовитому морямъ, такъ и смѣжные съ Шведскою границею (254), — была записана слѣдующая статья: «великій государь царь и великій князь Алексѣй Михайловичъ, всея Великія и Малыя и Бѣлыя Россіи самодержецъ, указалъ, для посылокъ изъ Астрахани на Хвалынское море дѣлать корабли въ Коломенскомъ уѣздѣ съ селѣ Дѣдиновѣ, и то корабельное дѣло вѣдать въ Приказѣ Новгородцкіе Чети, боярину Оѳонасью Лаврентьевичю Ордину Нащокину, да думнымъ діякомъ Гарасиму Дохтурову да Лукьяну Голосову, да дьяку Ефиму Юрьеву (255).»
Поименовавъ города, которыми завѣдывалъ Приказъ Новгородской четверти, видимъ, что въ число ихъ не входилъ Коломенскій уѣздъ (нынѣшней Московской губерніи), гдѣ предназначалось строить суда для Каспійскаго моря, и это самое обстоятельство показываетъ, что Царь имѣлъ особенныя причины подчинить этому Приказу «корабельное дѣло». Причины заключаются въ томъ, что имъ управлялъ тогда Ординъ-Нащокинъ, бояринъ высокихъ достоинствъ, неутомимый исполнитель царской воли во всемъ, что касалось пользы отечественной, и по уму, и по благонамѣренности едвали не первый между сановниками государствованія Алексея Михайловича. Долгое время ближайшій совѣтникъ сего государя, онъ былъ самымъ главнымъ, самымъ дѣятельнымъ лицомъ въ заключеніи торговаго договора съ Персіею, слѣдовательно никому иному не могъ Царь поручить главнаго завѣдыванія надъ Дѣдиновскимъ судостроеніемъ (256). Нащокинъ этотъ великій человѣкъ своего времени, сильно заботился объ упроченіи за Россіею обладанія Амуромъ и, имѣя въ виду заведеніе торговли съ Индіею, уже снарядилъ туда посольство, когда людская зависть принудила его удалиться отъ мірскихъ дѣлъ и постричься въ иноки (257).
Дѣдиново или Дѣдилово, называемое также Дѣдновымъ, и пріобрѣтшее съ 1667 года знаменитость въ Русской исторіи, принадлежало въ то время къ числу дворцовыхъ селъ. Оно находится въ двадцати пяти верстахъ отъ города Коломны, на лѣвомъ берегу Оки, близъ впаденія въ нее рѣки Москвы, и по всей вѣроятности было избрано для постройки судовъ, сколько по положенію своему, столько и по близости къ столицѣ (258).
Еще до указа о заведеніи въ Дѣдиновѣ «корабельнаго дѣла», издавна проживавшій въ Москвѣ Голландскій гость фанъ-Сведенъ (van Sveeden), учредитель первыхъ почтъ въ Россіи (259), ѣздилъ, по порученію нашего Правительства въ Голландію, для найма въ Русскую службу «корабельщиковъ». Приговоривъ тамъ пятерыхъ изъ своихъ единоземцевъ, онъ возвратился въ Москву съ четырьмя нанятыми имъ мореходами (260) и съ запасомъ инструментовъ и машинъ для кораблестроенія (261). Пятый, именемъ Ботлеръ (Butler), племянникъ Сведена, оставленъ былъ въ Амстердамѣ, для найма въ Царскую службу остальнаго экипажа и для отысканія тѣхъ изъ нанявшихся людей, которые, взявъ впередъ условленные задатки, скрылись съ ними (262).
Прибывшія съ Сведеномъ въ Москву четыре лица были: «корабельщикъ Гельтъ (Helt), кормщикъ и плотникъ Вилимъ фанъ-денъ-Стрекъ (van den Sreek), кормщикъ Тимофѳй фанъ-ден-Стрекъ и работный корабелный человѣкъ Минстеръ.» Всѣ они, равно какъ и Ботлеръ, имѣли за себя поручителей и были приговорены на четыре года, съ жалованьемъ: Ботлеръ — по 100, Гельтъ — по 80, Вилимъ фанъ-ден-Стрекъ — по 65, Тимофей фанъ-ден-Стрекъ — по 36, а Минстеръ по 30 Голландскихъ гульденовъ или Русскихъ рублей, въ мѣсяцъ (263).
По количеству платы видно, что Ботлеръ занималъ предъ прочими первое мѣсто, и дѣйствительно онъ былъ опредѣленъ съ званіемъ «капитана и кормщика-генерала», какъ человѣкъ, бывавшій во многихъ краѣхъ свѣта и умѣющій говорить различными языками (264)». По свидѣтельству фанъ-Сведена, онъ бывалъ «первой каргой (premier charge) въ Индѣи, и разумѣлъ многія Индѣйскія языки, и торги и извычаи Индѣйскія, и небѣсное теченіе, и какъ моремъ водитца караблямъ ходить (265)». Въ договорѣ своемъ съ фанъ Сведеномъ, Ботлеръ обязывался: «въ чину своемъ царскому величеству служить вѣрно, и стояти ему противъ всякихъ его царскаго величества непріятелей, какъ водянымъ, такъ и сухимъ путемъ (266)».
Для завѣдыванія кораблестроеніемъ въ Дѣдиновѣ, фанъ-Сведенъ предложилъ, находившагося тогда въ Москвѣ Полковника фанъ-Буковена (Boukhoven), какъ человѣка, который «на море многія пути хаживалъ на карабли, и морской карабелной бой ему въ обычай, и карабелное дѣло и Руской извычай знаетъ (267)». Буковенъ былъ родомъ также изъ Голландіи, откуда пріѣхалъ въ Россію еще въ капитанскомъ чинѣ, въ 1647 году, съ бояриномъ Милославскимъ (268).
Вмѣстѣ съ отзывами о Ботлерѣ и Буковенѣ, Фанъ-Сведенъ подалъ въ Приказъ Новгородской Четверти роспись, которою требовалъ въ Дѣдиново, для корабельнаго строенія: 30 плотниковъ, «которые напередъ сего бусы и струги дѣлывали», 4 кузнецовъ для кованія якорей и другихъ принадлежностей къ судамъ, 4 пушкарей, необходимое количество канатовъ, веревокъ, смолы, дегтя. 30 аршинъ киндяка «на знамя, на переднее лежачее дерево, что на носу», 42 аршина киндяка «на долгое узкое знамя», 155 аршинъ тафтъ «на знаменажъ для украшенія корабля», 8 шестифунтовыхъ пушекъ, 4 четырех-фунтовыя пушки, 40 мушкетовъ, 40 паръ пистолетовъ, 40 бердышей, 14 мѣшковъ для носки пороха и пуль, 16 деревянныхъ или жестяныхъ ящиковъ, для носки пушечныхъ зарядовъ, 4 стопы толстой бумаги на пушечные заряды, пороху, свинцу, фитиля и ядеръ, — въ томъ количествѣ какъ понадобится, — желѣза, угля и пр. «А карабль бываетъ», присовокупилъ Сведенъ, въ своей росписи, «длиною одиннадцать сажень съ полусаженью, а поперегъ три сажени Государевыхъ печатныхъ». Разумѣя подъ знаменами изъ киндяка флагъ и вымпелъ, онъ писалъ: «цвѣтами тѣ всѣ киндяки какъ великій государь укажетъ: только на карабляхъ бываетъ которого государства корабль, того государства бываетъ и знамя». Въ статьѣ о тафтяныхъ знаменахъ, для украшенія корабля, въ росписи сказано: «подъ которое государство бываетъ караблю пристань, въ то время тѣ знамены роспускають; а на тѣхъ знаменахъ писать, что великій государь укажетъ (269)».
Царь Алексѣй Михайловичь входилъ самъ во всѣ распоряженія по постройкѣ судовъ. Утвердивъ выборъ Буковена, онъ велѣлъ ему, вмѣстѣ съ Гельтомъ, обоими братьями фанъ-ден-Стрекъ и Минстеромъ, въ сопровожденіи Подъячаго Новгородской Четверти Яковлева, ѣхать изъ Москвы, въ Вяземскій уѣздъ, на рѣку Угру, а оттуда въ уѣздъ Коломенскій, до села Дѣдинова, «въ лѣсныя мѣста», для осмотра и пріисканія лѣса. «И гдѣ иноземцы на судовое дѣло лѣса обыщутъ», сказано въ наказной памяти Яковлеву, «ему тѣ лѣса переписать и тутошнихъ волостныхъ жителей распросить: въ государевыхъ дворцовыхъ, или во властелинскихъ патріаршихъ или митрополичьихъ, или въ монастырскихъ, или въ помѣстныхъ и вотчинныхъ земляхъ, и въ чьихъ имянемъ тѣ лѣса стоятъ? и въ какихъ угодьяхъ и въ сколкихъ верстахъ въ которомъ мѣстѣ тотъ лѣсъ отъ Угры и отъ Оки рѣки? и сколко верстъ будетъ Угрою и Окою рѣками до Волги рѣки? и въ стругахъ ли, или плотами гнать, и не будетъ ли гдѣ тому лѣсу водою на меляхъ до Волги какого задержанья и государеву судовому дѣлу мотчонья (замедленія)?» По исполненіи этого, Буковену и его спутникамъ предписывалось возвратиться въ Москву и обо всемъ найденномъ донести Ордину-Нащокину. Вслѣдъ за распоряженіемъ, въ помощь Буковену, при осмотрѣ лѣсовъ и при самомъ судостроеніи, былъ назначенъ иноземецъ Полуполковникъ Старкъ (Stark) (270).
По осмотрѣ назначенныхъ мѣстъ, оказались годными для корабельнаго строенія: Вяземскаго уѣзда, въ Кикинской волости помѣщика Воейкова — 600 трехсаженныхъ тѣсницъ; того же уѣзда въ Дмитровской дворцовой волости — 10 дубовыхъ трехсаженныхъ досокъ; въ Калугѣ, у посадскихъ людей — 120 девяти и десяти саженныхъ сосновыхъ брусьевъ, и въ Коломнѣ, также у посадскихъ людей — 25 семисаженныхъ бревенъ, 20 трехсаженныхъ, 2 двѣнадцатисаженныя и 152 восьми и девяти-саженныя, сосновыя доски. Часть этого количества, именно пріисканную въ Калугѣ, хозяева брались доставить до мѣста сами; требовалось только разрѣшенія: кѣмъ везти до Коломны лѣсъ, найденный въ Кикинской волости? Вмѣстѣ съ этимъ Буковенъ, представивъ вѣдомость о необходимомъ количествѣ пеньки (для дѣланія канатовъ и веревокъ), также смолы, дегтя, сѣры, котловъ и проч., испрашивалъ разрѣшенія брать Свицкое или Шведское, т. е. лучшее желѣзо съ заводовъ Марселиса, а уголь въ Дѣдиновѣ, гдѣ предполагалъ также нанять кузнецовъ и плотниковъ (271).
Упомянувъ здѣсь въ первый разъ о Марселисѣ, какъ о лицѣ, избранномъ для поставки желѣза на Дѣдиновскія постройки, считаемъ необходимымъ сказать нѣсколько словъ о его заводахъ.
Въ концѣ XVI и въ началѣ XVII столѣтій все требовавшееся для Россіи количество Свицкаго желѣза, ружейные стволы, чугунныя пушки, ядра и прочіе артиллерійскіе припасы, привозились почти исключительно изъ за границы Голландцами и чрезъ Архангельскъ доставлялись въ Москву. Высокія цѣны на эти предметы, неизбѣжныя при дальнемъ провозѣ, побудили Голландскаго купца Виніуса, съ товарищами, просить дозволенія на постройку близь Тулы вододѣйствующаго завода, для отливанія разныхъ чугунныхъ вещей и для дѣланія изъ чугуна, по иностранному способу, желѣза. Дозволеніе было дано въ 1632 году. Виніусу и компаніи разрѣшено было, между Серпуховымъ и Тулою, на рѣчкахъ Воронѣ, Вашанѣ и Скнигѣ, гдѣ признаютъ удобнымъ, построить «мельнишные заводы», для дѣланія изъ желѣзной руды чугуна и желѣза, для литья изъ перваго пушекъ, ядеръ и котловъ, и для ковки изъ послѣдняго разныхъ досокъ и прутьевъ, «дабы впредь то желѣзное дѣло было государю прочно и государевой казнѣ прибыльно, а людей государевыхъ имъ всякому желѣзному дѣлу научать и никакого ремесла отъ нихъ не скрывать». Эти послѣднія слова напоминаютъ подобное же условіе, требованное нашимъ Правительствомъ отъ Голштинцевъ, когда они просили дозволенія строить корабли въ Нижнемъ Новѣгородѣ. Даруя Виніусу привиллегію на десять лѣтъ, къ теченіи которыхъ никто въ Россіи не могъ строить подобныхъ заводовъ, Царь Михаилъ Ѳеодоровичъ велѣлъ отпускать ему изъ казны ежегодно денежную сумму, которую заводчикъ обязывался возвращать чугунными и желѣзными издѣліями. Такъ положено было первое основаніе нашимъ Тульскимъ оружейнымъ заводамъ.
Черезъ двѣнадцать лѣтъ послѣ грамоты Виніусу, Коммисаръ Датскаго Короля Гамбургскій урожденецъ Петръ Марселисъ (Marselis) и Голландскій гость Акема (Akema) испросили себѣ дозволеніе, съ двадцатилѣтнею привиллегіею, построить новые желѣзные заводы въ отдаленныхъ отъ Тулы мѣстахъ, какъ то: на рѣкахъ Вагѣ, Костромѣ, Шекснѣ и въ другихъ удобныхъ мѣстахъ. Это повело къ большимъ несогласіямъ между Виніусомъ, съ одной, и Марселисомъ и Акемою съ другой стороны. Возникшее споры и жалобы кончились тѣмъ, что у всѣхъ троихъ заводы были отняты и взяты въ казенное управленіе. Въ замѣнъ этого они и построили, всѣ трое вмѣстѣ, новый заводъ, собственно для отливанія чугунныхъ ядеръ, на Вагѣ, въ нынѣшней Вологодской губерніи, но въ 1648 году Марселисъ и Акема получили свои заводы обратно, въ двадцатилѣтнее безоброчное и безпошлинное владѣніе. Ободренные этимъ и сдѣланными имъ другими льготами, они учредили, въ 1652 году, еще новые заводы на рѣкѣ Скнигѣ, въ тогдашнемъ Каширскомъ, а нынѣ Алексинскомъ, уѣздѣ Тульской губерніи. Наконецъ, въ 1656 году, ими были выстроены еще два завода, въ Малоярославецкомъ уѣздѣ, на рѣкѣ Протвѣ и на впадающей въ нее рѣчкѣ Угодкѣ. Въ 1662 году одна половина всѣхъ заводовъ, принадлежавшихъ Марселису и Акемѣ, была отписана на Государя; въ 1664-мъ заводы на Протвѣ и Угодкѣ отданы Акемѣ, а находившіеся въ Тульскомъ (бывшіе Виніусовы) и Каширскомъ уѣздахъ взяты совсѣмъ въ казну, но въ 1667-мъ пожалованы Марселису «за многія его службы», именно за дѣятельное участіе въ заключеніи мира съ Польшею. При этомъ случаѣ они поступили въ вѣденіе Пушкарскаго приказа. Въ послѣдствіи времени они переходили, какъ наследственное достояніе, къ сыну и внуку Марселиса, а потомъ, какъ выморочное имѣніе, были подарены Петромъ Великимъ, въ вѣчное и потомственное владѣніе, его дядѣ, боярину Льву Кирилловичу Нарышкину (272).
Обратился опять къ работамъ, предпринимавшимся въ Дѣдиновѣ.
Получивъ донесеніе Буковена и Яковлева, Царь Алексѣй Михайловичъ велѣлъ Коломенскому воеводѣ Кутузову отпустить на покупку лѣса и другіе первоначальные расходы, изъ Коломенскихъ таможенныхъ и кабацкихъ доходовъ, тысячу рублей, а чтобы облегчить Буковена въ сношеніяхъ съ разными мѣстами и лицами, опредѣлилъ «къ корабельному строенію» дворянина Полуехтова и Мытной избы подъячаго Петрова (273).
Двухъ-вѣковое Татарское владычество, вытѣснивъ своимъ вліяніемъ многія наслѣдственныя Славянскія добродѣтели Русскаго народа, породило въ замѣнъ ихъ некоторые вредные пороки, особенно страсть къ корыстолюбію и взяточничеству, наиболѣе вкравшуюся въ приказное сословіе. Это страшное зло безпощадно раззоряло казну и подрывало, даже вовсе уничтожало, самыя благія намѣренія Правительства. Оно, конечно, было причиною, что Царь Алексѣй Михайловичъ, назначая въ Дѣдиново Полуехтова и Петрова, включилъ въ указъ свой о томъ слѣдующія слова: «И будучи ему Якову (Полуехтову) и подъячему у того дѣла быть безотступно, и великаго государя дѣломъ радѣть неоплошно, и посуловъ и поминковъ ни у кого ничего не имати: а будетъ они Яковъ и подъячій Степанъ (Петровъ) радѣть не учнутъ, а учнутъ отъ того дѣла корыстовица, а послѣ про то сыщетца, и имъ отъ великаго государя быти въ опалѣ» (274).
Отправляя, 9-го сентября, изъ Москвы въ Дѣдиново, Полуехтова, Петрова, Буковена, Старки, Гельта, трехъ его товарещей, вмѣстѣ съ нимъ прибывшихъ изъ Амстердама, и еще вновь нанятыхъ въ Москвѣ: Капитана фонъ-Гельманта, лекаря и поручика Шака, корабельнаго дозорщика и поручика Вемина и толмачей или переводчиковъ Шкремса и Кастера, Государь велѣлъ изготовить для нихъ подводы и судно съ гребцами (275). Въ этотъ самый день состоялись Царскіе указы: Марселису — о присылкѣ въ Дѣдиново мѣдныхъ векшъ (сложныхъ блоковъ), съ канатами, желѣзныхъ подъемныхъ машинъ, «самаго добраго желѣза» на разныя потребности, и котловъ и горшковъ для варки смолы (276); Ордину-Нащокину — о пріисканіи необходимаго числа плотниковъ и кузнецовъ между Дѣдиновскими «рыбными ловцами» и объ отводѣ въ Дѣдиновѣ дворовъ подъ постой лицамъ, назначеннымъ къ корабельному дѣлу. «Буде кто охотниковъ въ плотники и въ кузнецы и лѣсу готовить будутъ», писано было Нащокину, «и имъ не запрещать, а въ неволю никого не нудить, для того, что по великаго государя указу, села Дѣдинова и иныхъ ловецкихъ селъ рыбнымъ ловцомъ велѣно сдѣлать по дворцовому наряду, прежде памяти, что прислано изъ Посольскаго Приказу, шестьдесятъ паузковъ[3] и чтобъ нынѣшнимъ указомъ того дѣла не остановлять (277).»
По пріѣздѣ въ Дѣдиново, Буковенъ встрѣтилъ необходимость, независимо отъ прежде пріисканнаго лѣса, еще въ 120 сосновыхъ сухихъ брусахъ или бревнахъ, длиною въ 9 и 10 саженъ, а толщиною въ 9 и 10 вершковъ. Посыланные за этимъ люди ѣздили въ Коломенскій и Рязанскій уѣзды, вверхъ по рѣкѣ Цнѣ, до Мещеры, внизъ по Окѣ до Солочи, а также въ другія лѣсистыя мѣста, но нигдѣ не нашли лѣса указанного качества и мѣры. По донесеніи объ этомъ правительству и по полученіи свѣденія, что желаемый лѣсъ ростетъ въ Коломенскомъ уѣздѣ, въ вотчинѣ Рязанскаго и Муромскаго Архіепископа Илларіона, послана была къ нему Царская грамота о безостановочномъ отпускѣ потребнаго количества лѣса (278).
Казалось бы, что послѣ всѣхъ этихъ распоряжений, освященныхъ непосредственною волею и личнымъ участіемъ Царя, нельзя было бы ожидать затрудненій, но онѣ встрѣтились при первомъ шагѣ къ исполненію. Коломенской кабацкой голова Щуровъ, долженствовавшей внести изъ завѣдываемыхъ имъ сборовъ, пятьсотъ рублей, въ число тысячи, опредѣленныхъ на первоначальные расходы, объявилъ, что у него «денегъ нѣтъ и къ карабелному дѣлу дать нечего» (279). По отзыву Марселиса, что у него ни векшъ, ни подъемовъ, ни другихъ требуемыхъ вещей, ни мастеровъ для дѣланія ихъ, нѣтъ (280), обратились въ Пушкарской Приказъ, но и тотъ отозвался неимѣніемъ ничего въ готовности: «которые конаты и векши есть, и тѣ надобны къ подъему нового болшого Усмѣнского колокола; а подъемовъ нѣтъ, и послать къ корабельному дѣлу нечего (281). По всей этой статьѣ одинъ Марселисъ прислалъ желѣза, да и то только 30 пудовъ (282). Старосты Дѣдинова и другихъ, сосѣднихъ дворцовыхъ ловецкихъ селъ объявили «по Христовѣ евангельской заповѣди, еже ей ей, въ правду, что къ государеву карабелному дѣлу охочихъ плотниковъ нѣтъ (283).» Наконецъ, въ вотчинѣ Архіепископа Иларіона было сдѣлано затрудненіе въ отпускѣ лѣса (284). Вскорѣ за этимъ, 27-го октября, пришло новое донесеніе Полуехтова, что плотники охотою не нанимаются, подрядчиковъ нѣтъ, и корабельное дѣло остановилось (285). Въ добавокъ къ этому онъ извѣщалъ, что приданный ему, для письменныхъ дѣлъ, подъячій Петровъ «старъ, и мало видитъ, и писать не можетъ (286).»
Въ слѣдствіе всѣхъ этихъ отписокъ и жалобъ, состоялись новыя повелѣнія: не имѣвшіеся въ Коломенскихъ кабацкихъ сборахъ 500 рублей отпустить изъ тамошнихъ же таможенныхъ доходовъ, безостановочно (287); векши, подъемы и прочія вещи, неоказавшіяся ни у Марселиса, ни въ Пушкарскомъ Приказѣ, изготовить Марселису (288); плотниковъ, числомъ тридцать, съ платою каждому по четыре алтына въ день, нарядить Дѣдиновскому Приказному человѣку Головкову (289); неотпускаемый въ Архіерейской вотчинѣ лѣсъ рубить и вывозить безъ задержанія (290); подъячаго Петрова отправить въ Москву (291).
Извѣщая Государя, что 14-го ноября заложенъ корабль, Полуехтовъ доносилъ, что онъ продолжаетъ давать плотникамъ и кузнецамъ, поденнаго жалованья, по четыре алтына, а между тѣмъ и «дни настали малые и холодные, и корабельное дѣло не споро», платы же безъ Царскаго указа уменьшить онъ не смѣетъ; разрѣшено было давать по два алтына, но смотрѣть, чтобы рабочіе не гуляли (292). Еще встрѣтилась остановка отъ неимѣнія въ Московской таможнѣ лучшей Дорогобужской и Смоленской пеньки, которой требовалъ Буковенъ: положено было замѣнить ее высшей доброты пенькою Трубчевскою (293).
Одни затрудненія были отстранены, немедленно явились другія.
Послѣ пятимѣсячнаго пребыванія въ Дѣдиновѣ и почти трехмѣсячнаго производства работъ, 17-го февраля 1668 года, Полуехтовъ доносилъ Царю: «мнѣ холопу твоему велѣно, государь, карабли дѣлать на спѣхъ, чтобъ къ веснѣ были готовы. И у меня холопа твоего карабль и яхту дѣлаютъ, а у карабля, государь, дно и стороны основаны, и кривые деревья всѣ прибиты, и на верхъ на карабль брусья ростираютъ; а лѣсу у меня холопа твоего куплено и что отписано на тебя великаго государя, съ карабль и съ яхту будетъ, и смолы и дегтю и конопати, и сала у меня холопа твоего купленожъ. Только, государь, полковникъ Карниліюсъ фанъ-Буковинъ мнѣ холопу твоему сказалъ, что для поспѣшенія корабленого дѣла надобно въ прибавку къ тридцатма человѣкомъ плотникомъ еще двадцать человѣкъ плотниковъ; и я холопъ твой села Дѣдинова къ приказному человѣку къ Григорью Головкову послалъ, чтобъ онъ къ корабленому дѣлу далъ въ прибавку двадцать человѣкъ плотниковъ; и онъ Григорій Головковъ мнѣ холопу твоему въ тѣхъ плотникахъ въ двадцати человѣкахъ отказалъ. Да у меняжъ, холопа твоего, лѣсъ и тесъ и бойдачные доски отписаны на тебя великаго государя верстахъ въ пяти и въ десяти и болши, а возить мнѣ холопу твоему того лѣсу къ корабленому дѣлу въ село Дѣдиново не на чѣмъ: приказной человѣкъ села Дѣдинова Григорій Головковъ въ подводахъ мнѣ холопу твоему отказалъ; а у карабля, государь, и у яхты конаты и желѣзные снасти день и ночь безъ отъему, а стеречь у меня холопа твоего у того карабленаго дѣла нѣкому (294).»
Непосредственно за этими жалобами слѣдовали другія. Полуехтовъ доносилъ: «канатныхъ и бичевныхъ мастеровъ Коломенскаго епископа села Городища крестьянъ безъ указу великаго государя взять не смѣютъ, а изъ воли тѣ мастера не подряжаютца, и опричь тѣхъ мастеровъ на Коломнѣ нѣтъ; парусного мастера нѣтъ; надобно на караблѣ вырѣзать каруна (корону), и что де на той карунѣ вырѣзать и кому рѣзать? А Нѣмцы которые карабль дѣлаютъ, рѣзать той каруны не умѣютъ; да надобно на карабль и на яхту съ семьсотъ векшей деревянныхъ, а мастеръ де тѣхъ векшей живетъ на Протвѣ; Марселисъ прислалъ желѣза только тридцать девять пудъ, а подъ то желѣзо подводъ недалъ; а въ котлахъ, и въ горшкахъ, и въ векшахъ, и въ подъемахъ, и въ якоряхъ отказалъ, посылать подъ то желѣзо не на чѣмъ и якорей ковать (въ Дѣдиновѣ) негдѣ: кузницы и горны малые; подъемы надобно скоро, а купить негдѣ; села Дѣдинова староста, со многими людми приходя, полковника и полуполковника со двора ссылали, а велятъ стоять на дворахъ по очередно, а дворы отводятъ отъ карабленого дѣла далеко (295)». Въ довершеніе всего и Трубчевской пеньки, долженствовавшей замѣнить Дорогобужскую и Смоленскую, въ Москвѣ не оказалось (296).
По мѣрѣ полученія отъ Полуехтова отписокъ, изъ Приказа Новгородской Четверти немедленно были отправляемы памяти и грамоты: въ Приказъ Большаго Дворца — о присылкѣ къ Буковену недоставшихъ двадцати плотниковъ, о назначеніи къ корабельному дѣлу сторожей изъ Дѣдиновскихъ крестьянъ и о запрещеніи тамошнему старостѣ отводить подъ постой дома, удаленные отъ мѣста судостроения (297); къ Каширскому воеводѣ и въ Ямской Приказъ — о безотлагательномъ даваніи Полуехтову подводъ (298); къ Коломенскому Епископу — объ отпускѣ требуемаго числа канатныхъ и бичевныхъ мастеровъ; къ Коломенскому воеводѣ — о безостановочномъ содѣйствіи судостроенію присылкою кузнецовъ, якорныхъ мастеровъ, парусныхъ швецовъ, и вообще всего, въ чемъ впредь можетъ встрѣтиться надобность; къ Переяславль-Рязанскому воеводѣ и въ Пушкарской Приказъ — о доставкѣ кузнецовъ; въ Оружейную Палату — о присылкѣ рѣзнаго мастера, живописца и токаря; къ заводчику Акемѣ — о присылкѣ векошнаго мастера; къ Марселису — о незадерживаніи желѣзомъ; въ Москву, къ иноземцамъ Бахру и Быхлину — о ссудѣ Полуехтова имѣвшимися у нихъ подъемами; въ Большой Приходъ — о покупкѣ въ Москвѣ и отсылкѣ въ Дѣдиново тысячи пудовъ отборной пеньки. Чтобы нисколько не задерживать работъ, находившимся при нихъ плотникамъ велѣно было производить и въ зимніе дни, вмѣсто двухъ, по четыре алтына (299).
Не смотря на всѣ требованія и подтвержденія и на непремѣнную волю Государя, «чтобы корабельное дѣло не стояло,» остановкамъ не было конца. Между прочимъ, Приказъ Большаго Дворца донесъ о невозможности дать плотниковъ и предлагалъ нанять «изъ охочихъ людей» (300); Пушкарскій Приказъ писалъ, что единственный, имѣющійся у него, кузнецъ «на пушечномъ дворѣ дѣлаетъ къ большому Успѣнскому колоколу языкъ, а опричь его языка дѣлать нѣкому (301)». Оружейная Палата отказала и въ рѣзцѣ и въ живописцѣ и въ токарѣ (302). Коломенской Епископъ изъ находившихся у него 32 мастеровъ канатнаго и бичевнаго дѣла, удѣлилъ только 8, но вскорѣ за тѣмъ жаловался, что Полуехтовъ «тѣхъ мастеровъ бьетъ и мучитъ и въ подклѣть сажаетъ и пеньки и кормовыхъ денегъ противъ указу имъ недаетъ и моритъ ихъ голодною смертью (303)».
Борясь съ безпрерывными затрудненіями, и долгое время даже не имѣя при себѣ никого для письменныхъ дѣлъ, — Полуехтовъ донесъ, 26-го мая, что карабль спущенъ и додѣлывается на водѣ, а яхта и шлюпка поспѣютъ въ скоромъ времени (304). Черезъ мѣсяцъ получено новое донесеніе: «корабли въ отдѣлкѣ, а живописца и рѣзца нѣтъ; стѣнъ разцвѣтить и коруны вырѣзать нѣкому, а щеглы (мачты) не поставлены потому, что поднять некѣмъ.» Только въ исходѣ іюля прибыли рѣзецъ, иконописецъ и токарь. Имъ велѣно было вырѣзать и вызолотить украшенія на кормѣ, а на носу, вмѣсто предполагавшихся орла и короны, сдѣлать изображеніе льва (305). Въ концѣ августа Полуехтовъ писалъ: «карабль къ отпуску готовъ и щеглы всѣ поставлены, а къ окнамъ и къ дверемъ пробоины куютъ на спѣхъ, а на яхтѣ щеглы не поставлены, канатовъ нѣтъ, поставить нечѣмъ; да два шлюпа и ботъ сдѣланыжъ; а караблю и яхтѣ зимовать въ селѣ Дѣдиновѣ немочно никоторыми дѣлы; гдѣ стоять такихъ мѣстъ нѣтъ и стеречь нѣкому». Получивь донесеніе, Царь Алексѣй Михайловичъ приказывалъ торопиться окончательною отдѣлкою, оставивъ при судахъ только пятерыхъ «знающихъ людей» изъ иноземцевъ, а остальнымъ, въ томъ числѣ Буковену и Старку, ѣхать въ Москву. «А что какихъ всякихъ припасовъ отъ карабельнаго дѣла останетца, переписать и положить въ амбаръ и запечатать, и обо всемъ великому государю отписать и прислать роспись». Во второй половинѣ сентября получена новая отписка отъ Полуехтова: «карабль, и яхта, да два шлюпа и ботъ сдѣланы совсѣмъ наготово, и щеглы на караблѣ и на яхтѣ конатами и векшами укрѣплены; а болшихъ конатовь, на чемъ караблю и яхтѣ стоять, не сдѣланы; карабельныхъ мастеровъ только восемь человѣкъ, а въ прибавку конатныхъ мастеровъ Коломенскій епископъ не присылывалъ; да сдѣлано болшихъ и малыхъ одиннадцать якорей.» Въ отвѣтъ на это Полуэхтову велѣно отпустить корабли изъ Дѣдинова въ октябрѣ мѣсяцѣ, съ Буковеномъ и съ корабельщиками, взявъ изъ Коломны и изъ Коломенскаго Яма потребное число кормщиковъ и гребцовъ, которые бы знали водяной ходъ на рѣкѣ Окѣ. Буковену, получившему десять Московскихъ стрѣльцовъ «для береженья караблей», приказано было, не теряя времени, вести всѣ суда въ Нижній Новгородъ, съ тѣмъ, чтобы въ случаѣ нужды, уже тамъ додѣлать ихъ окончательно, а въ Нижній посланъ указъ: принять суда и «поставить для осенняго и вѣшняго льду въ заводяхъ, гдѣ пригоже, и беречь на крѣпко (306).»
Затрудненія и ослушанія продолжались. Полуехтовъ, поссорясь съ Буковеномъ, сказался больнымъ и объявилъ, что изъ Дѣдинова ѣхать не можетъ; Коломенскій воевода прислалъ только 15 работниковъ и то «худыхъ людей», кормщиковъ же не прислалъ вовсе, а Коломенскіе ямщики отказались дать и кормщиковъ и гребцовъ. Пока посланы были по обѣимъ этимъ статьямъ подтвержденія, Полуехтовъ увѣдомилъ, 15 октября, что корабль и яхта не могутъ идти Окою, по причинѣ мелководія, Буковенъ же и прибывшій изъ Нижняго Новагорода подъячій Кишмутинъ, доносили: «въ Окѣ рѣкѣ воды прибыло мѣрою на поларшина, и съ прежнимъ на мелкихъ мѣстѣхъ только полтора аршина, а караблю грузъ два аршина съ четвертью, а въ мелкихъ мѣстахъ караблю пройти не мочно, а Яковъ Полуехтовъ государева указу ослушаетца во всемъ, и караблей проводить не хочетъ, и боленъ николи не бывалъ.» Полуехтовъ оправдывался, что онъ полковнику и подъячему говорилъ: «въ Окѣ рѣкѣ вода велика и карабли гнать мочно, и полковникъ и подъячій ему отказали.» Въ отвѣтъ на новое повелѣніе: итти изъ Дѣдинова въ Нижній, немедля и ничѣмъ не отговариваясь, — Буковенъ и Кишмутинъ писали: «въ Окѣ рѣкѣ вода мала, итти караблю не мочно, а кормщиковъ и гребцовъ прислано съ Коломны съ посаду и Коломенскихъ ямщиковъ сорокъ пять человѣкь, а въ Окѣ ходу и мелей и каршъ не знаютъ и кормщиковъ нѣтъ, и за кормщиками чинится мотчанье (остановка).» Полуехтовъ объявилъ, что «въ Окѣ рѣкѣ вода велика и караблямъ итти мочно, а подъячій съ полковникомъ пьетъ и бражничаетъ, а о государевѣ дѣлѣ не радѣетъ, и чтобъ караблямъ въ селѣ Дѣдиновѣ зимовать.» На строжайшій указъ: вести суда безъ замедленія, подъ опасеніемъ Царской опалы и вычета всего жалованія, полученнаго со дня заложенія корабля, — Буковенъ и Кишмутинъ прислали донесеніе: «Ноября съ 1-го числа по 4 число въ Окѣ рѣкѣ воды прибыло и съ прежнимъ только восемь пядей, а караблю грузъ девять пядей слишкомъ; и Яковъ Полуехтовъ на карабль не пошелъ, а сѣлъ въ легкую лодку и покиня карабли поѣхалъ напередъ, невѣдомо куды, а въ прежнихъ своихъ отпискахъ писалъ на нихъ къ великому государю о всемъ ложно.» Вслѣдъ за этимъ получена новая записка: «Ноября 4 числа морозы учинились быть большіе и по Окѣ рѣкѣ ледъ учелъ плыть болшой; и карабли отъ того осенняго ходу завели, чтобъ отъ осенняго льду порухи (поврежденія) какіебъ не учинилось, и карабли въ тое заводи замерзли.» Въ опроверженіе Буковена и Кишмутина Полуехтовъ донесъ, съ засвидѣтельствованіемъ мѣстныхъ старостъ, что «Ноября 2 числа по Окѣ рѣкѣ изъ села Дѣдинова карабельной ходъ былъ и итти было мочно.» Наконецъ послѣднее донесеніе полковника и подъячаго: «Ноября въ 8 день Яковъ Полуехтовъ покиня карабли, и якори, и всякіе карабленые припасы, и государевы всякіе остаточные казны, и не дождався государева указу изъ села Дѣдинова съѣхалъ невѣдомо куды, а цѣловальниковъ у караблей и у казны никого не оставилъ.»
По всѣмъ этимъ противорѣчивымъ показаніямъ Коломенскому воеводѣ велѣно было изслѣдовать на мѣстѣ истину, а между тѣмъ, 17 ноября, все корабельное строеніе перешло въ вѣденіе Посольскаго Приказа, состоявшаго также подъ управленіемъ Ордина-Нащокина. Поводомъ къ этому перечисленію вѣроятно было то, что корабль, яхта и прочія суда, по окончательной ихъ отстройкѣ въ Дѣдиновѣ, уже долженствовали начать предназначенный имъ кругъ дѣйствій по торговлѣ съ Персіею, ближе принадлежавшей къ вѣденію Посольскаго Приказа, нежели Приказа Новгородской Четверти.
Можно предполагать, что Дѣдиновское судостроеніе шло бы несравненно успѣшнѣе и съ меньшими задержками, если бы во все это время, съ самаго начала работъ Ординъ-Нащокинъ не былъ отвлеченъ важными занятіями по дѣламъ Польши, послѣ отрѣченія Яна Казимира остававшейся безъ короля, а потомъ отъ весны 1668 года, не находился за границею, для заключенія торговыхъ договоровъ съ Швеціею и Пруссіею, и для присутствованія, въ Варшавѣ, на избирательномъ сеймѣ. Онъ возвратился уже въ 1670 году, и вскорѣ за тѣмъ принялъ иноческій чинъ въ монастырѣ Іоанна Богослова, называемомъ Крыпецкимъ, въ двадцати верстахъ отъ Пскова. Любопытно письмо его къ Царю Алексѣю Михайловичу, хотя и не относящееся прямо къ исторіи Русскаго флота, но отчасти поясняющее медленность, нерадивость и неповиновеніе, происходившія по сооруженію судовъ въ Дѣдиновѣ. «На Москвѣ, Государь,» писалъ доблій бояринъ, «не радятъ о государственныхъ дѣлахъ — ей дурно! Посольскій приказъ есть око великой Россіи. Чтобы умножить, расширить, возвести государство, надобенъ вѣрный, зоркій глазъ избранныхъ и безпристрастныхъ людей, а это дѣло, Государь, Посольскаго приказа. Честь для тѣхъ, кто свято хранитъ пользу отечества; униженіе тѣмъ, кто не рачитъ о важности и величіи его. Царь! Думные дьяки занимаются хитростьми и кружечными дѣлами[4] (307).» Удивительно ли, послѣ этого, что и Дѣдиновское дѣло производилось такъ вяло, съ такими непростительными ослушаніями и ссорами? Видимъ рѣдкую снисходительность кроткаго Царя Алексѣя Михайловича, и постигаемъ вполнѣ, что только съ твердою, желѣзною волею, Петра, съ Его кипучею дѣятельностію, возможно было осуществить исполинскія предпріятія, имъ совершенныя.
Построенныя въ Дѣдиновѣ суда едва поступили въ завѣдываніе Посольскаго Приказа, какъ явился туда, 20 ноября, Ботлеръ. Онъ только что пріѣхалъ изъ Амстердама, съ 13-ю иностранцами, нанятыми имъ, по порученію фанъ-Сведена, около этого времени умершаго (308), и такимъ образомъ не дожившаго до конца дѣла, начатаго при усердномъ содѣйствіи и по его указаніямъ. Имя этого, во многихъ отношеніяхъ полезнаго для Россіи человѣка, нераздѣльно, какъ мы видѣли, съ исторіею кораблестроенія въ нашемъ отечествѣ при Царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ.
Ботлеръ и его товарищи всѣ объявили себя въ Польскомъ Приказѣ уроженцами Голландіи и были записаны подъ слѣдующими именами и званіями: Давыдъ Бутлеръ — корабельный капитанъ, который на кораблѣ надъ корабельщикомъ и надо всѣми сарами вѣдаетъ; Янъ Албертсъ — корабельный кормщикъ и подъячій; Петръ Бартельсонъ — надъ корабельными сарами начальный человѣкъ и съ кормы до половины корабля надъ снастьми дозорщикъ; Мейндертъ Мейндертенъ — начальному человѣку, что надъ сарами, и дозорщику надъ снастьми товарищь; Вигертъ Потерсъ — спереди отъ половины корабля надъ снастьми дозорщикъ; Элисъ Петерсонъ — товарищь парусному мастеру; Корниліусъ Корнильсенъ — корабельный пушкарь; Карстенъ Брантъ — корабельнаго пушкаря товарищь, который вѣдаетъ порохъ и пушечныя ядра; Янъ Янсенъ Струйсъ (Struys) — корабельнаго паруснаго дѣла мастеръ; Вилимъ Вилимсонъ — корабельнаго деревья и щегольный и векшныхъ снастей мастеръ; Корниліусъ Бракъ, Якобъ Трапенъ, Даніель Корнильсенъ, Петеръ Арентсенъ — сары, корабельные работники. Они ѣхали чрезъ Ригу, на Псковъ, откуда о путешествіи ихъ было повѣщено въ Москву, что ѣдутъ «изъ-за моря карабелнаго строенія мастеры и которые знаютъ небесное теченіе и морской путь (309)».
Пока всѣ эти лица, въ ожиданіи дальнѣйшихъ о нихъ распоряженій, жили въ столицѣ, въ Бѣломъ городѣ, Полуехтовъ и Буковенъ были вытребованы въ Москву, для отданія отчета въ израсходованныхъ ими деньгахъ, и для полученія новыхъ приказаній. Происходившіе между ними, во вредъ порученному имъ дѣлу, споры и ссоры, повидимому остались безъ послѣдствій (310). Между тѣмъ Ботлеръ, подалъ, 5-го декабря, въ Посольскій Приказъ проектъ свой о постройкѣ 36-ти весельнаго судна, на образецъ Венеціанскихъ каторгъ или галеръ, и 20-ти весельнаго баркантина, или струга, о шести или семи однофунтовыхъ пушкахъ, для дѣйствій въ Каспійскомъ морѣ противъ разбойниковъ, полагая употребить въ гребцы закованныхъ въ кандалы плѣнныхъ. Мысль эту поддерживалъ переводчикъ Посольскаго Приказа Виніусъ, сынъ перваго основателя Тульскихъ желѣзныхъ заводовъ, но онъ не ограничивался одного каторгою и однимъ баркантиномъ, а предлагалъ построить нѣсколько каторгъ, считая ихъ гораздо удобнѣйшими для Каспійскаго моря, нежели корабли, т. е. парусныя суда. «То море глубокостію не какъ океянъ, и того ради во время бури валы ходятъ не таковы велики какъ въ Океянѣ, но часты, и тѣмъ кораблю чинится великая шкода (поврежденіе), а тою каторгою мочно угрести. Тѣ каторги гораздо лутче бусъ крѣпостію, обороною и поспѣшеніемъ въ ходу, и великими бури тѣхъ не будетъ розбивати, какъ бусъ разбиваетъ часто. А будетъ сыщется рѣками великими путь въ Индѣю и промыслъ торговый учинится, то самая великая прибыль великого государя казнѣ и Московскому государству имать быти». Такъ разсуждалъ Виніусъ въ своемъ предложеніи. Оба проекта или не были приняты, или исполненіе ихъ было отложено на неопредѣленное время (311). Вскорѣ потомъ Ботлеръ представилъ въ Посольскій Приказъ карту Каспійскаго моря и статьи объ обязанностяхъ на кораблѣ капитана и подвѣдомственныхъ ему чиновъ (312).
Въ началѣ марта 1669 года, Ботлеръ ѣздилъ въ Дѣдиново, для осмотра построенныхъ тамъ судовъ, и по возвращеніи донесъ, что «корабли и яхта на Хвалимскомъ морѣ въ ходу сдѣланы годны». Посыланный съ нимъ Астраханскій житель и опытный мореходъ Савельевъ, далъ отзывъ, «что и бусы де на Хвалимскомъ морѣ ходятъ, дѣлаютъ ихъ на тотъ же образецъ (313).»
Въ отсутствіе Полуехтова и Буковена изъ Дѣдинова, вокругъ судовъ постоянно окалывали ледъ, а съ наступленіемъ теплаго времени, въ исходѣ марта или въ началѣ апрѣля, приступили къ окончательной ихъ отдѣлкѣ, что было поручено надзору Полуехтова (314). Ботлеру же и всѣмъ прибывшимъ съ нимъ изъ Голландіи, велѣно было готовиться къ отъѣзду въ Дѣдиново, водою, на стругѣ. Въ самое это время произошелъ случай, весьма непріятный для Ботлера. Одинъ изъ его соотечественниковъ, уже прежде проживавшій въ Москвѣ, подалъ на него доносъ въ разныхъ неправильныхъ дѣйствіяхъ по найму людей, и утверждалъ, что онъ, Ботлеръ, «писалъ себя карабелнымъ капитаномъ, не имѣючи на тотъ чинъ у себя паса, и на карабляхъ нигдѣ не бывалъ и карабелное дѣло ему не за обычай.» Допрошенный въ Посольскомъ Приказѣ, Ботлеръ сознался въ обвиненіяхъ его по первой статьѣ, и объявилъ, что хотя не имѣетъ патента на капитанскій чинъ, но въ знаніи своемъ морскаго дѣла, и въ томъ, что ходилъ на корабляхъ «начальнымъ человѣкомъ», во Францію, Англію, Испанію и Восточную Индію, ссылался на многихъ изъ своихъ единоземцевъ. Ему замѣтили, что «такъ дѣлать не годилось, также и капитаномъ не имѣючи у себя пасу писатца было не довелось же», и переименовали изъ корабельныхъ капитановъ въ «корабельные дозорщики».
По окончаніи всѣхъ необходимыхъ распоряженій въ Москвѣ, 14-го апрѣля, на святой недѣлѣ, Ботлеръ являлся во дворецъ, былъ допущенъ къ Царской рукѣ и при этомъ случаѣ представилъ Государю челобитную, о которой въ дѣлахъ Посольскаго Приказа записано слѣдующее: «Служилъ де онъ въ Голанской землѣ на караблѣхъ, и былъ во Францужской и въ Шпанской землѣхъ и въ иныхъ во многихъ опричныхъ государствахъ карабельнымъ дозорщикомъ; и въ прошломъ во 176 (1667) году, по указу его великаго государя, по письму Ивана фан-Сведена, служа ему великому государю, нанялъ за моремъ карабелныхъ людей и всякіе снасти, что къ тому караблю принастоитъ, искупилъ, и покиня де онъ въ Амстрадамѣ жену свою и дѣтей выѣхалъ къ нему великому государю къ Москвѣ, а быть мнѣ на Хвалимскомъ морѣ въ службѣ на караблѣ, и написали меня дозорщикомъ, а не капитаномъ, и чтобъ великій государь пожаловалъ его Давыда, велѣлъ бы ему служить на караблѣ капитанскую службу, а онъ ему великому государю долженъ служить какъ Богу». Снисходя на прошеніе Ботлера, «государь пожаловалъ, велѣлъ его написать капитаномъ».
Получивъ по поданнымъ росписямъ, большую часть вещей, недостававшихъ до полнаго вооруженія и снаряженія въ путь корабля и яхты, и часть пушекъ, Ботлеръ представлялся, 23-го апрѣля, Государю вторично, на этотъ разъ со всѣми своими подчиненными, и вторично былъ допущенъ къ цѣлованію Царской руки (315).
Желая передъ отѣздомъ своимъ въ Дѣдиново произвесть пробу присланнымъ для корабля и яхты орудіямъ, Ботлеръ требовалъ на каждый выстрѣлъ пороха противъ вѣса ядра, и ссылался въ этомъ на правила, существовавшія въ Голландіи. Ему прислали, по заведенному въ Россіи обыкновенію, только половинное количество. Государь велѣлъ исполнить по требованію Ботлера; въ присутствіи его и всѣхъ прочихъ Голландцевъ, проба была сдѣлана: «пушки оказались всѣ цѣлые и на корабль и на яхту годны». Опытъ происходилъ 24-го апрѣля, и въ тотъ же день послѣдовалъ Царскій указъ: «Караблю, которой въ селѣ Дѣдиновѣ сдѣланъ вновь празванье дать Орломъ и поставить на носу и на кормѣ по орлу, и на знаменахъ и на яловчикахъ нашивать орлы же (316)».
Затрудненія, столько замедлявшія строеніе судовъ въ Дѣдиновѣ, въ 1667 и 68 годахъ, не замедлили повториться въ 1669 году. Такъ напримѣръ, Полуехтову отказывали въ присылкѣ плотниковъ и кузнецовъ, безъ которыхъ нельзя было окончить порученныхъ его наблюденію работъ; виновный въ этомъ Коломенскій воевода вмѣсто грамотнаго подъячаго, прислалъ «посадскаго малаго, который писать и честь не умѣетъ (317)»; Тульскій воевода, обязанный получить отъ Марселиса и препроводить на суда недосланныя пушки и ядра, обнаружилъ въ этомъ дѣлѣ совершенное нерадѣніе (318), присланный подъ разныя тяжести стругъ, оказался вѣтхимъ и негоднымъ (319), словомъ во всемъ происходили задержки.
Въ послѣднихъ числахъ апрѣля Ботлеръ отправился, съ своими спутниками, на стругѣ, въ Дѣдиново, получивъ передъ отъѣздомъ наказную память: «какъ ему быть на караблѣ и ѣхать въ Астарахань, со всѣми карабелными людьми, а изъ Астарахани на Хвалимское море», и съ тѣмъ вмѣстѣ ему даны были, для исполненія, «артикулныя статьи», имъ же самимъ, вскорѣ по пріѣздѣ въ Москву, представленные въ Посольскій Приказъ (320).
Пока Ботлеръ былъ въ пути изъ Москвы въ Дѣдиново, Полуехтовъ доносилъ, отъ 2-го мая: «воды въ Окѣ рѣкѣ убываетъ, чтобъ караблю не застоятца». Въ отвѣтъ на это ему приказали, въ тотъ же день: «съ караблемъ и съ яхтою изъ села Дѣдинова въ Нижній итти не мѣшкавъ, не упуская нынѣшніе вешніе воды». Вскорѣ послѣ этого пришло въ Москву донесеніе Полуехтова, что онъ «собрался съ кормщиками и съ работными людми, съ караблемъ и съ яхтою и со всѣми карабелными людми пошелъ изъ села Дѣдинова къ Нижнему 7 мая», не дождавшись отъ Тульскаго воеводы пушекъ и ядеръ (321).
Съ Ботлеромъ отправились изъ Дѣдинова, сверхъ пріѣхавшихъ съ нимъ изъ Голландіи, еще слѣдующія лица: поручикъ Шакъ, корабельщикъ Гельтъ, кормщикъ Вилимъ фан-ден-Стрекъ, работный человѣкъ Минстеръ, толмачъ Шкрамъ, — всѣ принятые въ 1667 году, и нанятый въ самой Россіи работный человѣкъ Дитрихъ Петерсонъ. Всего подъ начальствомъ Ботлера состояло девятнадцать человѣкъ, къ которымъ въ послѣдствіи, едва ли уже не въ Астрахани, присоединился еще одинъ, также Голландецъ, лекарь Термундъ. Самый большой окладъ жалованья, Ботлеру, составлялъ, по переводу на Русскія деньги, 20 рублей, Гельтъ получалъ 16, фанъ-ден-Стрекъ 13, Альбертсонъ и Вилимсенъ по 11 рублей 13 алтынъ и 2 деньги, Шакъ 8, работный человѣкъ Петерсонъ 7, Минстеръ 6, Шкрамъ 3, прочіе по 10 рублей въ мѣсяцъ (322). Остальные иноземцы, находившіеся у корабельнаго строенія, въ томъ числѣ Буковенъ и Стракъ, частно еще изъ Дѣдинова, а частію по прибытіи судовъ въ Нижній-Новгородъ, возвратились въ Москву.
Единственное свѣденіе о плаваніи этого небольшаго флота, отъ Дѣдинова до самой Астрахани, сохранилось въ описаніи путешествій паруснаго мастера корабля «Орелъ», Стрейса. По его разсказу, суда пришли въ Нижній Новгородъ безъ приключеній и остановокъ, вѣроятно потому, что имѣли хорошихъ «провожатыхъ» или лоцмановъ. Они оставили Нижній Новгородъ, еще не бывъ всѣмъ снабжены, 13-го іюня, и приняли, для охраненія въ плаваніи къ Казани, тридцать пять Нижегородскихъ стрѣльцовъ. Здѣсь разстался съ ними Полуехтовъ, и флотъ поступилъ въ непостредственное управление Ботлера. Вмѣстѣ съ кораблемъ, яхтою, ботомъ и обѣими шлюпками, или шняками, какъ ихъ также называли, — пошелъ еще стругъ, съ пушками, снарядами и другими вещами, которыхъ, по мелководію во многихъ мѣстахъ, не помѣстили на кораблѣ и яхтѣ. Часть тяжестей должно было оставить въ Нижнемъ по причинѣ совершенной вѣтхости другаго струга, отпущеннаго Ботлеру, и въ этомъ же городѣ были заказаны всѣ требовшіяся для судовъ снасти (323).
Плаваніе отъ Нижняго-Новгорода было не такъ благополучно, какъ предшествовавшее. На пути отъ Васильгорода къ Козьмодемьянску, корабль, по причинѣ убыли воды, нѣсколько разъ садился на мель, и потерялъ три якоря. Миновавъ Чебоксары, гдѣ Нижегородскіе лоцмана были смѣнены другими, также хорошо знавшими свое дѣло и искусно проведшими суда среди отмелей, Голландцы прошли съ попутнымъ вѣтромъ до Казани и бросили якорь въ рѣкѣ Казанкѣ. Появленіе на этихъ водахъ военныхъ судовъ иностранной постройки было ново для большей части жителей, потому что немногіе помнили корабль Голштинцевъ, и явленіе это было тѣмъ любопытнѣе, что тутъ впервые являлся корабль съ Русскимъ двуглавымъ орломъ на кормѣ, на носу, на флагѣ и на вымпелѣ. Воевода Князь Трубецкой, Митрополитъ Казанскій и Свіяжскій Лаврентій, и многіе изъ жителей пріѣхали на суда; толпы народа стояли по берегамъ. Послѣ тринадцатидневнаго пребыванія въ Казани, запасшись большимъ количествомъ сухарей, суда продолжали плаваніе внизъ по Волгѣ. Не разъ борясь съ вѣтрами, даже съ бурями; не разъ садясь на мель, стоявъ, за непогодою, по нѣсколько дней на одномъ мѣстѣ, и потерявъ еще одинъ якорь, уже четвертый со времени отплытія отъ Нижняго Новагорода, корабль, въ сопровожденіи прочихъ судовъ, пришелъ, 31-го августа, на видъ Астрахани. Обрадованные окончаніемъ долгаго, скучнаго и опаснаго путешествія, Голландцы бросили якорь при залпѣ изъ всѣхъ бывшихъ у нихъ пушекъ. Плаваніе ихъ, со времени отбытія изъ Дѣдинова, продолжалось слишкомъ три съ половиною мѣсяца. Черезъ недѣлю оно подошли подъ самый городъ (324).
Одиннадцать съ половиною Русскихъ саженъ длины и три сажени ширины — по размѣру, назначенному Сведеномъ; съ небольшимъ девять пядей или четвертей аршина въ грузу — по донесенію Буковена; три мачты и бугшпритъ — по неясному рисунку, переданному Стрейсомъ на общемъ видѣ Астрахани, и 22 желѣзныя пушки, отъ 2 до 6 фунтоваго калибра, по вѣдомости Пушкарскаго Приказа (325): вотъ всѣ данныя, какія дошли до насъ о кораблѣ «Орелъ», построенномъ по повелѣнію Царя Алексѣя Михайловича. О яхтѣ нѣтъ даже и этихъ скудныхъ свѣденій. Знаемъ только, что она была о 6-ти однофунтовыхъ желѣзныхъ пушкахъ (326). Все это слишкомъ недостаточно, чтобы составить ясное понятіе о сихъ двухъ судахъ (327).
По первоначальному назначенію, на корабль было повелѣно отпустить: 18 пушекъ шестифунтовыхъ и 4 трех-фунтовыя (328), но дѣйствительно были присланы: 5 шестифунтовыхъ, 1 пятифунтовая, 2 четырех-фунтовыя, 11 трех-фунтовыхъ и 3 двухфунтовыя (329). Къ каждому орудію, на кораблѣ и на яхтѣ, полагалось по 200 ядеръ (330). Сверхъ этого Ботлеру было отпущено 5 пудовъ фитиля, 32½ пуда свинцу и 90 пудовъ пушечнаго пороха (331), и предполагалось снабдить экипажъ 200 ручными гранатами; но были ли послѣднія доставлены, неизвѣстно, потому что суда уже находились на пути отъ Дѣдинова къ Нижнему Новугороду, когда Пушкарскій Приказъ отозвался неимѣніемъ такихъ гранатъ, также однофунтовыхъ пушекъ для яхты и мѣдныхъ ложекъ или шуфлъ для насыпанія въ картузы пороха (332). Здѣсь кстати замѣтить, что въ описываемую нами эпоху порохъ изготовлялся у насъ большею частію ручными мельницами, были и мельницы приводимыя въ движеніе водою, но въ весьма маломъ числѣ (333).
Корабль, яхта, ботъ и обѣ шлюпки, со всею ихъ принадлежностію и съ жалованьемъ, израсходованнымъ во время ихъ постройки, обошлись въ 9021 рубль съ копѣйками (334).
Всѣ эти суда оставались въ Астрахани, въ бездѣйствіи, цѣлые десять мѣсяцевъ, сначала по неполученію всѣхъ недостававшихъ вещей и припасовъ, а потомъ по остановкѣ въ торговлѣ съ Персіею, произведенной страшными разбоями казаковъ, предводимыхъ Стенькою Разинымъ. Два года сряду неистовствуя на Волгѣ и на Каспійскомъ морѣ, грабя купеческія суда съ товарами и не одинъ разъ разбивая посыланныя противъ него войска, онъ получилъ въ сентябрѣ 1669 года прощеніе и явился съ своими сообщниками въ устьяхъ Волги. Это произошло черезъ нѣсколько дней по прибытіи въ Астрахань Царскихъ судовъ. Ботлеръ и нѣкоторые изъ его подчиненныхъ, побуждаясь любопытствомъ, посѣщали Разина, видѣли его буйныя пиршества, и не ожидали ничего чрезвычайнаго, какъ вдругъ гроза разразилась надъ ними и надъ Астраханью.
Помилованный Царемъ, Разинъ счелъ эту милость за слабость правительства, отправился на Донъ и, набравъ новыя ватаги, вышелъ съ ними на Кубань и Куму, раззорилъ множество Татарскихъ и Калмыцкихъ улусовъ, взялъ приступомъ Царицынъ и Черный Яръ и въ первыхъ числахъ іюня 1670 года остановился при Жареномъ бугрѣ, въ восьми верстахъ отъ Астрахани. Городъ, окруженный каменною стѣною, имѣлъ для защиты своей до 12 т. войска, большею частію стрѣльцовъ, и состоялъ подъ управленіемъ опытнаго воеводы Князя Прозоровскаго. При такихъ обстоятельствахъ толпы Разина не были бы опасны для Астрахани; но явились малодушные и предатели. Тайно подговоренныя Разинымъ Царскія войска не только не отразили сдѣланнаго имъ, въ ночи на 22-е іюня, приступа, но еще способствовали ему. Нѣсколько часовъ Прозоровскій, съ небольшимъ числомъ пребывшихъ вѣрными долгу, оборонялся противъ несоразмѣрныхъ силъ нападающихъ, но наконецъ долженъ былъ уступить. Разбойники сбросили его, пробитаго насквозь копьемъ, съ вершины башни.
Всѣ эти происшествія не могли не отразиться на Ботлерѣ, на его подчиненныхъ и на самыхъ судахъ, ему ввѣренныхъ. Приведя корабль Орелъ въ совершенную готовность къ выходу въ море, Ботлеръ построилъ, по порученію Прозоровскаго, и въ апрѣлѣ 1670 года спустилъ на воду, «военное судно», предназначавшееся, въ случаѣ надобности, для дѣйствій противъ казаковъ, о замыслахъ коихъ уже носились въ народѣ тревожные слухи (336). Вѣроятно они во время дошли до правительства, потому что еще въ мартѣ мѣсяцѣ въ Астрахань пришло повелѣніе: Ботлеру и всѣмъ прочимъ Голландцамъ, ѣхать въ Москву. Постройка судна задержала ихъ, до самаго того времени, когда явно-угрожавшая опасность заставила Прозоровскаго, для успѣшнѣйшей обороны Астрахани, удержать всѣхъ иностранцевъ, бывшихъ въ этомъ городѣ. Въ началѣ іюня, когда духъ неудовольствія и мятежа началъ проявляться въ самой Астрахани, Князь Прозоровскій велѣлъ Ботлеру быть съ ввѣренными ему судами въ ежеминутной готовности къ бою. Приказаніе было исполнено, но когда, вслѣдъ за тѣмъ, при увеличивавшихся волненіяхъ между жителями, Ботлеръ сталъ совѣтоваться съ своими соотечественниками, они всѣ подали одинъ голосъ: при очевидной безнадежности къ отраженно Разина оставить суда на произволъ судьбы, а самимъ, сѣвъ въ шлюпку, съ самыми необходимыми вещами, бѣжать въ Персію. Въ слѣдствіе этого Ботлеръ, съ лекаремъ Термундомъ, товарищемъ корабельнаго пушкаря Брантомъ и двумя матросами, отправился для разныхъ закупокъ въ городъ, а остальные Голландцы, между которыми были и двѣ матросскія жены, — пересѣли въ одну изъ шлюпокъ. Напрасно прождавъ Ботлера и его спутниковъ до полуночи, и полагая, что они: или избрали иной путь къ побѣгу, или задержаны въ городѣ, подчиненные его опасались оставаться долѣе подъ Астраханью и пустились на произволъ судьбы въ море (337).
Промедливъ слишкомъ долго въ городѣ, Ботлеръ, Брантъ, Термундъ и оба матроса нашли ворота уже запертыми, и потому должны были переночевать на берегу. Отправившись по утру на корабль, они увидѣли его покинутымъ всѣмъ экипажемъ и невольно возвратясь въ Астрахань были свидетелями ужасовъ, произведенныхъ въ ней Разинымъ и его шайками. Ботлеръ, успѣвшій заслужить довѣріе Прозоровскаго, былъ имъ опредѣленъ, за полуполковника, въ одинъ изъ полковъ, находившихся въ Астрахани, а Брантъ поступилъ въ войска, защищавшія Вознесенскіе ворота. Ботлеръ и безотлучно находившійся съ нимъ Термундъ, были захвачены мятежниками при взятіи города, но успѣли бѣжать, и, подвергаясь разнымъ лишеніямъ, съ трудомъ пробрались въ Испагань столицу Персидскаго шаха. Прочіе Голландцы, отправившіеся изъ Астрахани на шлюпкѣ, послѣ бѣдственнаго плаванія вышли на берегъ недалеко отъ Дербента, гдѣ жители захватили ихъ въ неволю. По нѣскольку разъ перепродаваемые изъ рукъ въ руки, и испытавъ много несчастій, бывшіе спутники Ботлера достигли наконецъ, разными путями, своего отечества. Нѣкоторые, не перенеся страданій, умерли; двое, Термундъ и Брантъ, возвратились въ Россію.
Корабль Орелъ былъ сожженъ Разинымъ (339). Остальныя суда, исключая шлюпки, на которой бѣжали Голландцы, вѣроятно подверглись той же участи, если не сдѣлались добычею казаковъ, которые могли употребить ихъ въ свою пользу.
Таковъ былъ исходъ «корабельнаго дѣла», предпринятаго Царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ, по мысли Ордина-Нащокина.
Около того времени, когда происходили безпорядки на Волгѣ и по прибрежьямъ Каспійскаго моря, нѣкто иноземецъ Вегронъ вошелъ въ Посольскій Приказъ съ предложеніемъ строить въ Россіи корабли и другія морскія суда, не только для собственнаго употребленія, но и для продаж и въ другія государства. «Есть подлинно», писалъ онъ, «что ни одинъ во всей вселенной есть, чтобъ такими малыми проторми, такое множество кораблей мочно велѣть дѣлать и содержати, какъ Его Величеству мочно, потому, что его земля обильна и слишкомъ имѣетъ лѣсу, пеньку, желѣзо, смолу черную твердую и смолу жидкую судовую, и иные такіе товары, которые къ морскому дѣлу годны (340)». Послѣдствія этого предложенія неизвѣстны.
Въ 1671 году Разинъ былъ разбитъ, схаченъ, привезенъ въ Москву и всенародно казненъ. Нарушенное имъ спокойствіе мало по малу было возстановлено, но строеніе военныхъ судовъ для Каспійскаго моря уже не возобновлялось. Такъ выгодно для Россіи заводившаяся торговля съ Персіею, пришла въ упадокъ; объ Индіи не было и помышленій; обширные государственные виды Ордина-Нащокина, по удаленіи его, не нашли уже ревностнаго за себя предстателя; бояре, враждуя другъ съ другомъ, слабо радѣли о пользѣ общественной; дьяки, вершавшіе въ Приказахъ всѣ дѣла, занимались «кружечными дѣлами»; было не до флота и не до торговли, которой онъ долженствовалъ покровительствовать, а между тѣмъ, въ 1676 году, не стало и Царя Алексѣя Михайловича.
Почти двадцати годамъ суждено было пройти до того времени, когда нечаянный случай привелъ державнаго юношу къ возобновленію въ Россіи «корабельнаго дѣла».