Кризис 1873 г. по размерам причинённых им бедствий был обширнее и по общим последствиям, которыми он отозвался, пагубнее, чем все предыдущие катастрофы. Вначале это был чисто биржевой кризис, но мало-помалу он захватил в район своего действия все отрасли торговли и промышленности. Разразившись сначала в Вене, он вовлёк в свои пагубные сцепления всю Австрию и Венгрию, Германию и Италию; с удвоенной силой перекинулся он в Америку, а также распространился на английский и французский, на скандинавский и на русский денежный рынок. Удары «страшного краха» отзывались даже в таких местах, как Белград и Бухарест, Одесса, Москва и Нижний Новгород, Александрия и Южная Америка!
Мы видим нередко, что кризисы настают вслед за большими войнами. Главная причина этого совпадения заключается в необузданности спекуляций, хватающих за пределы имеющегося в данный момент налицо капитала, и в вытекающем отсюда непомерном напряжении кредита. Этого рода положение дел возникает преимущественно в такие эпохи, когда какая-нибудь крупная опасность, грозившая обществу или национальной целости благополучно пережита, или же когда сделанные открытия и изобретения вызывают большой переворот в торговле и производительности, поощряя творческую инициативу целых наций и открывая новые пути для спекуляции.
Но во время кризиса 1873 г. к этому присоединились ещё две величайшие финансовые операции в истории; уплата Францией пятимиллиардного вознаграждения Германии, которое со включением процентов и отдельных военных контрибуций составило около 6 миллиардов франков, и приготовления ко введению золотой монетной нормы (Goldwährung) в Германской империи — приготовления, временно отвлёкшие от общего денежного рынка сотни миллионов талеров; в то же время перемещение в Германию вышеупомянутой чудовищной суммы, которая равным образом отвлекалась по частям от всемирного денежного рынка и которая лишь отчасти была взнесена в данную минуту самими плательщиками контрибуции, то есть французами, — перемещение это, говорим мы, не могло не создавать затруднений до тех пор, пока капитал, стянутый таким образом, пристроен производительно, а это для известной части полученных миллиардов не могло случиться ранее довольно продолжительного срока. К этому присоединилось ещё то обстоятельство, что спекуляция эсконтировала на многие годы вперёд и к тому же переоценила то влияние, которое французские миллиарды окажут на немецкий фондовый рынок. Благодаря этому особенно резко выступило другое явление, обыкновенно предшествующее кризисам и играющее известную роль в ряду обусловливающих их причин: мы говорим о появлении множества планов предприятий, носящих на себе явный отпечаток недоходности и тем не менее находящих легковерных людей, которые соблазняются ими, потому что они новы, и потому что таким эпохам промышленного возбуждения свойственно развитие склонности к азартной игре, между тем как в обыкновенное время такие проекты заглохли бы тотчас же при своём возникновении среди всеобщего равнодушия. Наконец, немалую роль играла при этом и завистливая алчность, заставлявшая торговый люд кидаться на первое попавшее предприятие, сулившее наживу, причём они, естественно, не могли рассчитать, не настал ли уже или когда настанет момент, в который производство переходит за границы, определяемые спросом, и применение новых услуг или потребление новых товаров не может идти рука об руку с быстротою появления тех и других. Дело в том, что число производительных голов, изобретающих новое и пролагающих новые пути, очень ограничено — гораздо многочисленнее те механические головы, которые живут подражанием и торопятся вступить в конкуренцию со всяким новым производством. В эпохи настоящего разгара духа предприимчивости, этого рода конкуренция становится эпидемической и страшно усиливает то уклонение от равновесия между спросом и предложением, которое ведёт к кризису.
Чтобы составить себе ясное понятие о сцеплении причин, которые вызвали кризис, мы должны бросить взгляд назад, на весь предшествовавший ход экономического развития.
Экономическое развитие за период от 1850 г. до кризиса 1857 г. было, хотя и значительно, но далеко отстаёт от того, что было сделано в следующие затем пятнадцать лет.
За этот последний период вывоз товаров из Франции удвоился, в Англии он без малого утроился, торговые сношения других стран тоже значительно увеличились. По исследованию, сделанному по случаю всемирной выставки, мировая торговля в 1871 году достигла следующих размеров. Надо заметить, что главными продуктами, составляющими предмет всемирной торговли, являются хлеб, железо, уголь и шерсть. Посмотрим же, какие цифры даёт каждая из этих отраслей производительности.
Хлеб. Производство его выражается в следующих цифрах: Россия — 560 миллионов гектолитров, Германская империя — 260, Австрия — 199, Франция — 107, Великобритания со включением Ирландии — 133, европейская Турция — 47 и так далее. В общей сложности Европа производит 1688 миллионов гектолитров. Торговля хлебными продуктами обстоит следующим образом. Россия. Ввоз — 0, вывоз — на 652 миллиона франков; Австро-Венгрия — 29 и 129; Дунайские княжества: ввоз — 0, вывоз — 117; немецкий таможенный союз — 360 и 480; Великобритания — 854 и 61; Франция — 220 и 78; Бельгия — 121 и 36; Швейцария — 151 и 14; Нидерланды — 109 и 41; Соединённые Штаты — 37 и 378 и так далее. В общей сложности: ввоз — 2046 миллионов франков, вывоз — 2232 миллиона фр. — другими словами, около 5 миллиардов фр. оборота.
Железо. Ежегодное производство, а следовательно и потребление железа можно принять на всём земном шаре в 24 000 мил. фунтов. Если мы при этом предположим население всей земли в 1200 миллионов, то на каждого человека придётся 20 ф. При распределении этого количества между отдельными государствами получаются следующие цифры: Великобритания — 200; Бельгия и Соединённые Штаты — 100; Франция — 70; таможенный союз — 60; Швейцария — 36; Швеция и Норвегия — 25; Австро-Венгрия — 20; Испания — 15; Россия — 13; Индия — 1. Производство невыделанного железа в важнейших странах составляет 11,7 миллионов тонн, или 235 миллионов центнеров. Из этого числа приходится на долю
| Великобритании | 5 532 880 | тонн |
| Соединённых Штатов | 1 912 609 | „ |
| Франции | 1 356 300 | „ |
| Пруссии | 927 654 | „ |
| Бельгии | 430 500 | „ |
| Австрии | 278 570 | „ |
| Венгрии | 104 628 | „ |
Развитие железной промышленности было в последние годы чрезвычайно значительно, в особенности в Англии, Германии и Америке. Для очистки 5,5 миллионов тонн служили 6243 пудлинговых печи и при 16,3 миллионах тонн угля, которых требует система высоких печей, железные заводы могли перерабатывать до 15,8 миллионов тонн. В 1871 г. было вывезено 3,2 миллиона тонн железа и железных фабрикатов стоимостью на 26 миллионов ф. ст. Америка произвела в 1871 г. 2 миллиона тонн, но при этом вывезла 313 миллиона центнеров невыделанного железа, 6,3 миллиона центнеров рельсов и 1,6 миллиона центнеров полосового железа. Производство невыделанного железа в Пруссии поднялось с 43 тысяч тонн в год, на которых оно стояло в 1826 г., до 987 000 тонн в 1867 г.
Уголь. Добыча угля во всех копях земного шара простирается до 213 миллионов тонн, из которых 176 мил. тонн или 3548 мил. центнеров приходится на долю Европы. Из этого количества одна Англия, которая в начале XVIII столетия производила не более 2,5 мил. тонн, производит теперь 109 мил. тонн. В той же пропорции увеличилось производство и остальных стран: Франция в 1858 г. производила 7 мил. тонн, а в 1868 — 13 мил.; Пруссия в 1859 г. — 11 мил. тонн, а в 1869 г. — 30 мил. т.; Австро-Венгрия — в 1859 — 3 мил. т., а в 1869 — 7 мил. т. Стоимость добываемого количества угля выражается в следующих цифрах: Великобритания — 269 мил. гульденов, Пруссия — 75, Франция — 61, Бельгия — 62, Австрия — 21; в общей сложности для всей Европы — около 503 мил., а для добывания каменного угля на всём земном шаре — 600 мил. гульденов. О потреблении каменного угля имеются, что касается Англии, любопытные данные, из которых оказывается, что из 107 мил. тонн на долю промышленности в общей совокупности приходится 73 мил., на долю торговли — 5 мил., на долю вывоза — 10 мил. и на долю домашнего потребления — 18 мил.
Хлопок. Производство хлопка составляет ежегодно от 16 до 18 мил. центнеров. Из этого количества одни Соединённые Штаты производят две трети, около 2 миллионов приходится на Ост-Индию, 1 миллион — на остальные страны Азии и 650 000 — на Мексику и Южную Америку. Наибольшее потребление хлопка мы видим в Англии. В половине прошлого столетия страна эта потребляла 1 миллион фунтов, теперь же она потребляет более 1000 миллионов фунтов хлопка ежегодно. Количество рабочих, занятых на хлопчатобумажных фабриках Европы и Америки, простирался до 1,25 мил., а ежегодный заработок их составляет 162 мил. талеров. Франция в 1865 г. потребляла 444 000 тюков хлопка, Германия — 300 000 тюков. Число веретён на бумагопрядильных составляло в 1870 г. 57 миллионов, — из этого числа 32 мил. приходилось на Англию, 7 мил. — на Францию и 3 мил. — на Германию.
Денежная стоимость всей промышленности Европы оценивается следующими приблизительными цифрами: минеральное царство — 983 мил. талеров, животное царство — 4331, растительное царство — 9627 мил. тал. в общей же сложности — 14 941 мил. тал. Из всей цифры производимых промышленных ценностей в Англии приходится на человека 212 флоринов, во Франции — 87 фл., в Пруссии — 66 фл., в Австрии — 34 фл.
Мировая торговля является посредницей для обращения продуктов мировой производительности. В ней-то именно, в этой мировой торговле, и проявляется в полном своём блеске колоссальная экономическая деятельность нашего времени. В рассматриваемую нами эпоху она выражалась в следующих цифрах.
| Ввоз | Вывоз | Общий итог | ||||
| Европа | 8675 | мил. гул. | 7290 | мил. гул. | 15 965 | мил. гул. |
| Америка | 2016 | „ | 2173 | „ | 4188 | „ |
| Азия | 975 | „ | 1010 | „ | 1985 | „ |
| Австралия | 298 | „ | 297 | „ | 565 | „ |
| Океания | 200 | „ | 238 | „ | 438 | „ |
| Итого | 12 164 | „ | 11 008 | „ | 23 171 | „ |
Итак, обороты мировой торговли в одиннадцать раз превосходят в один только год пятимиллиардную французскую контрибуцию. Всего значительнее торговля следующих государств:
| Ввоз | Вывоз | Общий итог загран. торг. | ||||
| Великобритания и Ирландия | 3301 | мил. т. | 2215 | мил. т. | 5516 | мил. т. |
| Франция (1871 г.) | 1137 | „ | 1346 | „ | 2483 | „ |
| Соединённые Штаты (1870—71) | 1121 | „ | 1664 | „ | 2245 | „ |
| Германская империя (1871) | 870 | „ | 765 | „ | 1635 | „ |
| Бельгия (1870) | 699 | „ | 604 | „ | 1303 | „ |
| Россия (1870) | 511 | „ | 570 | „ | 1081 | „ |
| Австро-Венгрия (1872) | 585 | „ | 561 | „ | 1146 | „ |
По другому расчёту торговля Соединённых Штатов дала в 1872—1873 г. следующие результаты:
В таможенный год, начавшийся 1 июля 1872 г. и окончившийся 30 июня 1873 г., Соединённые Штаты ввезли товаров из-за границы на 663 410 597 долларов, другими словами на 23 миллиона долларов больше, чем в предшествующем году, а вывезли своих продуктов на 649 432 563 дол. или на 100 миллионов более против предшествующего года. Из привозных товаров снова было экспортировано на сумму в 28 148 481 дол. — или на 5,5 миллионов более, чем в предшествующем году. Сухим путём было привезено товаров на 17 000 000, морем же на американских судах было привезено на 179,5 мил. товаров, а на иностранных судах — на 482 мил. дол.; из этих последних цифр оказывается, что американскими судами было вывезено на 3 000 000 более, а иностранными — на 25 500 000 более, чем в предшествующем году. Что касается вывоза, то американские суда вывезли товаров на 2 000 000, а иностранные — на 96 500 000 более, чем в предшествующем году. Таким образом, всё усиление вывоза оказывалось почти исключительно в пользу иностранных и преимущественно английских судов. Из товаров, ввозимых в страну, большая часть, а именно, — всего на сумму в 487 000 000 дол., подлежало оплате пошлиной, остальные же, на сумму в 166 мил. дол., были изъяты от пошлины. Закон 1872 г., объявлявший некоторые предметы изъятыми от пошлины, имел своим последствием уменьшение ввоза товаров, обложенных пошлиною, на 82 мил., и усиление ввоза товаров, не обложенных пошлиной, на 105 мил., сравнительно с предшествующим годом. Вышеупомянутый закон освобождал от пошлины, главным образом, чай, кофе, меха и тому подобное, и, вследствие этого, чаю было ввезено на 24 м. дол., кофе — на 44 мил. дол. и мехов — на 16 мил. дол. Из остальных привозных товаров заслуживают упоминания золото и серебро, которых было привезено на 22 мил. дол., бумажные ткани — на 35 500 000, лён и полотно — на 21 500 000, железа и железные изделия — на 59 мил., кожи и кожаные изделия — на 11 500 000, шёлк — на 36 мил., сахар и патока — на 92 500 000, олово и оловянные изделия — на 15 мил., табак и сигары — на 10 мил., лес и деревянные изделия — на 11 500 000, шерсть и шерстяные изделия — на 71 500 000, вина — на 9 мил., плоды — на 9 500 000, хлебные вещества — на 9 мил. дол. и тому подобное. Главнейшими же предметами ввоза являются: хлопок — на 230 мил. дол., хлеб — на 99 мил. (из этого числа около половины падает на одну пшеницу, а именно — 40 мил. бушелей), питательные вещества — 78 мил., благородные металлы, вычеканенные или не вычеканенные — 74 мил., петролеум и другие масла — на 44 мил., железо и сталь — на 10 500 000, табак — на 25 500 000, дерево — на 14 500 000 и так далее.
Поразительное доказательство[1] той высоты, которой достигло экономическое развитие в Англии, служит тот факт, что излишек государственного бюджета за 1873 г. оценивался в 5 миллионов, а иными даже в 6 миллионов ф. ст.
Но наиболее поразительным образчиком силы экономического развития является вывоз Франции, которая, невзирая на войну, стоившую жизни 100 000 людей и поглотившую более 10 миллиардов франков, тотчас же по заключении мира дала цифры, свидетельствующие об усилении торговли. Ещё в 1869 г. ввоз стоял на 2 824 307 000, а вывоз — на 2 846 495 000: в 1872 г. первый возрос до 3 252 314 000, а второй понизился до 2 435 173 000; но уже в 1873 г. мы имеем ввоз, равняющийся 3 239 859 000, и вывоз, составляющий 3 605 402 000.
Постройка железных дорог за этот период достигла как по ту, так и по эту сторону океана никогда ещё не бывалых размеров. В 1865 г. общая длина всех европейских железнодорожных линий оценивалась в 42 000 английских миль, а североамериканских — в 33 860 миль. В 1873 году длина железных дорог в Соединённых Штатах считалась уже в 60 000 миль. Равным образом, хотя и не в такой пропорции, увеличились линии железных дорог и в Европе. Длина их к концу 1871 г. считалась в 70 000 английских миль или в 14 000 немецких миль; из этого числа на Англию приходилось 3254, на Германию — 2669, на Францию — 2307, на Россию — 1516, на Австро-Венгрию — 1372 мили. Азия обладала в 1869 г. 971 милями железных дорог, Африка — 175 милями, Северная Америка — 12 000, Южная Америка — 160. Австралия — 181. На всём земном шаре имелось в 1871 г. 28 300 миль железнодорожных линий — длина, которою можно бы было пять раз обвести экватор. Стоимость этих железных дорог представляла пятнадцать миллиардов талеров, и ими перевозилось в год до восьми миллиардов центнеров товаров, не считая пассажиров и собственной тяжести поездов. Общая длина пути, совершаемого поездами этих дорог, далеко превышает по расчётам, сделанным Вебером в 1866 г., длину окружности солнечной системы.
После того, как в Соединённых Штатах в невероятно короткое время была сооружена дорога, соединившая Атлантический океан с Тихим на ширине от Нью-Йорка до Сан-Франциско и перевалившая при этом через Скалистые горы, в настоящее время уже приступили к сооружению двух новых соединённых линий между океанами — одной на севере, другой на юге, — перерезающих американский материк как раз в самых широких местах. Уже существует план центральной азиатской железной дороги, долженствующей включить всю Азию в сеть европейских железных дорог, для чего предполагается воспользоваться русской железнодорожной сетью и английской в Ост-Индии. К этому колоссальному проекту примыкает план усиления русских железнодорожных сообщений четырнадцатью миллионами, общая длина которых составит 1000 вёрст. В настоящее время ничто уже не считается невозможным. Это доказывают проекты соединения Англии с континентом через Па-де-Кале и Швеции с Данией через Орезунд[2] — посредством туннелей.
Рядом с обыкновенными железными дорогами развиваются и небольшие узкоколейные линии, а также горные железные дороги, по которым движение производится или посредством каната, или посредством зубчатых колес, или по системе Вотли; в Америке даже возникла мысль усилить скорость движения на железных дорогах и довести её до 20 немецких миль в час посредством устройства двойных колей.
Одновременно с этим и уличное сообщение совершенствуется через применение конных железных дорог и уличных локомотивов. В Пруссии был издан даже в последнее время закон, регулирующий употребление последних на больших дорогах и в общественных местах.
Со всеми этими усовершенствованиями совпадает по времени и окончание Суэцкого канала, предприятия, в успехе которого так долго сомневались и которое на многие месяцы сократило путь в Ост-Индию; остаётся только подождать сооружения достаточного числа пароходов, и Средиземное море снова превратится в ещё более оживлённый центр всемирной торговли, чем каким оно было в самую цветущую для него пору, в средние века.
Рука об руку с усилением средств сухопутного сообщения шло и развитие торгового флота, который с каждым годом мог похваляться новыми приращениями. С 1872 по 1873 г. развитие торгового флота в Европе и Северной Америке выражается в следующих цифрах: число парусных судов уменьшилось на 446 (с 56 727 до 56 281), а общая цифра вместимости этих судов пала на 368 032 тонн (с 14 453 868 до 14 185 836); в то же время число пароходов возрастает на 813 (с 4535 до 5148), а вместимость их увеличивается на 647 523 тонн (с 3 680 670 до 4 328 193 тонн). Парусные суда и пароходы в общей сложности представляют увеличение числа судов на 367 (с 61 062 до 61 429) и усиление вместимости на 279 491 тонн (с 18 254 538 до 18 514 029 тонн). В 1872 г. пароходы представляли по количеству 7% общей цифры парусного флота, а по вместимости 20% соответствующей цифры в парусном флоте. В 1873 г. это процентное отношение пароходов к парусным судам достигает уже по количеству 8%, а по вместимости — 23% проц.
В почтовом деле тоже произошли преобразования, соответствующие по своей обширности развитию железнодорожных и пароходных сообщений. В особенности бросаются в глаза эти преобразования почтовой части в средней Европе, где наконец пример Англии, которая ввела у себя удешевлённый почтовый тариф (penny-post) ещё после кризиса 1857 г. нашёл себе подражателей в Германии, Австрии, Италии и Швейцарии, и в числе прочих важных облегчений было установлено, что за двойной тариф принимаются письма весом до 0,5 ф. Вообще, тарифы всевозможных видов почтового сообщения были значительно понижены на всём пространстве земного шара, а в настоящее время уже созывается по инициативе германского имперского почт-директора всемирный почтовый конгресс для совещания о новых облегчениях. Таким образом, почта и телеграф, международная организация которого на многие годы опередила почтовое дело, подают друг другу руку, являясь перед народами олицетворением благ солидарности, культуры и братского союза и стимулируя их к соревнованию на поприще мирного прогресса. Все перечисленные нами успехи являются сравнительно ничтожными и отступают на задний план перед совершившимися точно волшебным развитием телеграфных сообщений, этого наиболее похожего на сказочные чудеса изо всех средств сообщения. Мы заимствуем из лекции, читанной В. Губертом перед географическим обществом в Париже и напечатанной в Венском Fremdenblatt, следующий исторический очерк постепенного разрастания телеграфной сети по всему земному шару — разрастания, совершившегося в какую-нибудь четверть столетия:
Во Франции телеграф был предоставлен в распоряжение публики не ранее 1 марта 1851 г. До этого он уже некоторое время употреблялся для надобностей правительства и дипломатических сношений, вытеснив собою неуклюжие и ненадёжные оптические телеграфы. В настоящее время телеграфная сеть одной только Франции составляет 44 000 километров (5930 немецких миль), причём длина всех проволок, тянущихся по этому пространству, равняется 123 000 км. (16 577 нем. м.). Длина телеграфных линий Европы составляет 270 000 километров (36 388 нем. м.) при длине проволок 700 000 км. (94 340 нем. м.) — эта последняя цифра представляет, следовательно, протяжение приблизительно вдвое большее, чем расстояние Земли от Луны. Для всего земного шара общая длина телеграфных проволок может быть принята приблизительно в 2 миллиона километров (270 000 нем. м.), — другими словами, этими проволоками можно бы было пятьдесят раз опоясать экватор.
Пересчитывать здесь количество отдельных сухопутных телеграфных линий было бы столь же невозможно, сколько и бесполезно; в густонаселённых местностях самый ничтожный городишко имеет свой телеграф, и при этом ещё нередко идущий в нескольких направлениях. Менее многочисленными, но зато в высшей степени важными по космополитическому своему значению, являются те линии, которые пересекают океан и соединяют облегченными сношениями старые, даже целые части света, далеко отстоящие друг от друга и разлучённые морем, а также те линии, которые, пролегая через пространства земли, чуждые культуре и нередко даже географически не исследованные, создают подобное же сближение между пунктами, которые без этого были бы друг для друга недоступны. Хотя большая часть телеграфных сообщений этого рода возникла лишь за последние шесть лет, в настоящее время насчитывают уже до 213 действующих подводных телеграфных проволок, которые в общей сложности представляют длину в 80 тысяч километров (10 880 нем. м.). Первая попытка устроить телеграфное сообщение под водою — попытка, которая увенчалась успехом, была сделана в 1849 г. в Калькутте, у устья Ганга. Не ранее 1850 г. некто г. Брет[3] получил от Людовика Наполеона, в то время ещё бывшего президентом французской республики, на соединение посредством телеграфа Франции и Англии. Результат этого предприятия известен; первая проволока, которая была положена в 1850 г., была поймана рыбаками, которые порвали её; затем было избрано другое, более безопасное место для опущения проволоки, и с 1851 г. обе страны состоят между собою в телеграфном сообщении посредством линии, пролегающей между Сангатом близ Кале и Соут-Форлендом, близ Дувра[4].
Пример этот быстро нашёл подражателей, и в Европе существовало уже до двенадцати небольших подводных телеграфных линий, когда и в Новом Свете сказалась потребность перекинуть телеграфную проволоку через море. Началось в 1857 г. с попытки соединить канат посредине Атлантического океана посредством двух кораблей, которые одновременно вышли бы на встречу друг другу из Европы и Америки. Попытка не удалась в этом году и два раза не удавалась в следующем году. Равным образом постигла неудача новую попытку, сделанную в 1865 г. с помощью парохода Great Eastern, — величайшего из всех пароходов в мире, вышедшего с этою целью в океан из Англии. Не ранее 1866 г. однородная с предыдущей попытка увенчалась успехом. В этом же году прошлогодний канат был поднят со дна морского, исправлен, и, таким образом, были разом проложены две трансатлантические линии. С той поры телеграфное сообщение Европы с Америкой не прерывалось, но недавно более старый кабель снова порвался в 568 английских милях от Валенсии, на глубине в 3700 метров. Находятся в нерешимости, поднимать ли его со дна моря или нет, так как стоимость этого предприятия рассчитывается в 3 800 000 франков.
В 1869 г. Great Eastern снова переплыл океан с целью опустить на дно его телеграфную проволоку. На этот раз речь шла о соединении с Америкой Франции. Точкою отправления с французской стороны был избран Пёти-Миту[5], близ Бреста. Достигнув высот Сент-Пьер-Микелона[6], на юге Ньюфаундленда, избранных первою станцией как для английского, так и для французского кабеля Great Eastern телеграфировал в Соединённые Штаты о своём прибытии, воспользовавшись для этого тем самым кабелем, который он сам же перед этим только что опустил; посланная им депеша пришла назад в Европу, а оттуда, через англо-американский телеграф — в Америку. Тем же путём он получил ответ, что всё готово для его приема. Депеши эти, таким образом, сделали между Европой и Америкой четыре конца.
К этим уже проложенным через океан линиям надо прибавить ещё многочисленные проекты подобных же линий, часть которых предназначается к осуществлению в ближайшем будущем. Французская компания, после того как задуманное-было слияние её с английской не состоялось, хочет проложить второй трансатлантический кабель между мысом Лэндс-Энд в Корнвалисе и Галифаксом[7]. Другая компания носится с проектом соединить посредством телеграфа мыс Лэндс-Энд с Бермудскими островами, а отсюда провести две разветвляющиеся линии, одну в — Нью-Йорк, а другую — в Сент-Томас на Антильских островах. В 1870 г. был составлен проект провести телеграф с севера Шотландии через Оркадские острова, через Фарерские острова, через Исландию и южную часть Гренландии в Лабрадор и Квебек. Но первая же часть кабеля порвалась между Шотландией и Оркадскими островами, и с той поры проект заглох. Гораздо серьёзнее задуман и ближе к своему осуществлению проект соединить мыс С.-Винсент, представляющий юго-западную оконечность Португалии с Мадейрою, с островами Зелёного Мыса и с мысом Сент-Рок в Бразилии. Необходимый для этого предприятия капитал, простирающийся до 31,25 миллионов франков, был вполне покрыт ещё в 1872 г. состоявшейся в Лондоне подпиской, и к концу 1874 г. должно было произойти открытие этой линии для сообщений. Наконец, образовалась «Китайско-Японская» компания с целью пересечь телеграфной линией американский континент от Квебека на Аляску, а оттуда через Берингов пролив довести ту же линию до Китая; если проект этот состоится, то будет первая попытка установить телеграфные сообщения между Америкой и Азией.
Англия, вынужденная своим островным положением сноситься с соседними государствами исключительно посредством подводных телеграфов, упрочила за собою положение главного центра подводных телеграфных линий. Не менее шести таких линий пересекают Ла-Манш по направлению к северному берегу Франции; пять линий пересекают пролив Св. Георга и Ирландское море, соединяя Ирландию с Америкой; шесть линий идут по Немецкому морю, соединяя Великобританию с Бельгией, Голландией и Ганновером. С Россией Англия имеет сообщение посредством двух кабелей: один из них идёт из Ньюбиггина (в Нортёмберлэнде) на Зёндевиг, через Данию, через острова Мёен и Борнгольм в Либаву, на русском берегу. Другая идёт из Питерхеда (в Абердиншейре) в Эгерзунд в Норвегии, пересекает Скандинавский полуостров поперёк, и из Грислегема на шведском берегу перебрасывается в Нюстад на русском берегу[8]. Оба кабеля были проложены в 1869 году. В недавнее время окончено также погружение кабеля, который ставит Лондон в непосредственное сообщение с северо-испанским городом Бильбао. Наконец, существует ещё короткая подводная линия, соединяющая через Скагеррак-Гиртсгальс в Ютландии и Арендал в Норвегии[9]. Первые попытки погружения телеграфной проволоки в Средиземном море были произведены в 1853 г., но лишь в 1870 г. удалось соединить Марсель с Боной[10] в Алжире. В настоящее время существует ещё несколько более коротких линий: между Испанией и Балеарскими островами, между Италией, Корсикой и Сардинией, между Отранто и Валоною[11] (в Турции), между Корфу и Афинами. Спроектированы также линии между Триестом, Корфу и Александрией и между Марселем и Алжиром.
Линии Средиземного моря, о наиболее значительной из которых мы ещё не упоминали, составляют ближайший переход к телеграфной сети Азии, сети, расходящейся наподобие древесных ветвей от главного ствола — англо-ост-индской телеграфной линии. Кабель этой последней, начинаясь у Фалмута[12] в Англии, огибает западный берег Франции и Пиренейский полуостров, по дороге захватывает Лиссабон и Гибралтар, затем прямою чертою идёт на Мальту и там забирает депеши, идущие из Европы через Италию и из Африки через Бону. Затем линия эта идёт через Суэц в Красное море, огибает мыс Аден и, прямо пересекая Индейский океан, заканчивается в Бомбее.
Из Бомбея до Мадраса телеграф идёт сухим путём, затем он погружается в Бенгальский залив и в Пенанге[13] (северная оконечность Суматры) в Сингапуре (южная оконечность Малакки[14]) в Сайгоне и в Гонконге соприкасается с сушей. Линия эта находится в обладании семи соединившихся компаний, центральная резиденция которых — в Лондоне. Англо-индийская телеграфная линия была окончена в 1870 г.; её дальнейшие продолжения принадлежат позднейшему периоду. В настоящее время существует серьёзный проект устроить прямое телеграфное сообщение между Марселем и Гонконгом, с разветвлениями на Борнео и на Сингапур. Существует ещё другое и притом тройственное телеграфное сообщение между Европой и Азией, соединяющееся с главной линией в Бомбее. Начиная от Абушира[15] (в Персии) эти три линии вместе идут вдоль берега Персидского залива и Аравийского моря. Первая из этих линий начинается у Кромера[16], в Англии, затем идёт через Ганновер, Берлин, Вену, Константинополь и Малую Азию; вторая линия, начинаясь в Ньюбиггине[17], направляется через Данию в Либаву, а оттуда в Варшаву и Одессу, пересекает Чёрное море по направлению к Тифлису, а оттуда идёт на Абушир; наконец, третья линия начинается в Питергеде[18], пересекая Швецию, идёт на Петербург, Москву, Харьков и Тифлис, где и соединяется со второй линией.
Сухопутное телеграфное сообщение русской столицы с Сибирью является уже с 1863 г. совершившимся фактом. Линия эта, доведённая до Кяхты на китайской границе, в 1870 г. была проведена далее; обогнув Небесную империю, она пошла вдоль Шилки и Амура на Александровск, оттуда под водою — на Нагасаки в Японии, на Шанхай и на Гонконг. Всего лишь несколько месяцев тому назад замкнулся колоссальный круг, описываемый электрическим сообщением из Лондона через Атлантический океан, через Средиземное и Красное моря, через Индейский океан, оттуда через Индию, Китай, Сибирь и через Россию обратно на Лондон.
Европейско-австралийское телеграфное сообщение, ещё более новейшего происхождения, чем европейско-азиатское, разветвляется от последнего в Сингапуре; отсюда идёт кабель в Боливию и примыкает к телеграфной линии, пересекающий остров Яву во всю его длину. Другой кабель идёт через остров Тимор к порту Дарвину на северо-австралийском берегу. К этому пункту примыкает сухопутный телеграф, идущий на Аделаиду и при этом пересекающий Австралийский материк, представлявший ещё недавно почти абсолютно неизвестную страну; проведение этой линии является одним из замечательнейших предприятий новейшего времени. Оно было окончено лишь в последних месяцах 1873 г., а между тем уже приступили к осуществлению новых проектов телеграфных линий через западную часть Австралии. Телеграф, таким образом, не только служит посредником сношений между цивилизованными странами, — он ещё сам становится пионером культуры и прокладывает пути для географического исследования.
Уже с 1859 г. Мельбурн соединён телеграфом с Тасманией (Вандименова Земля[19]), а к концу 1875 г. было установлено подобное же сообщение между Сиднеем и Новой Зеландией, которая уже обладает, кроме того, полною сетью сухопутных телеграфных сообщений.
Мы, правда, ещё стоим лицом к лицу с важным, пока ещё не выполненным пробелом, не позволяющим электрической искре опоясать кругом весь земной шар так, чтобы, будучи пущена, например, из Парижа, она могла вернуться в Париж же; недостаёт кабеля через Тихий океан, недостаёт пока и прямого кабельного сообщения между Америкой, Австралией и Азией. В проектах подобного соединения отнюдь недостатка нет, и осуществление, если не всех, то некоторых из этих проектов, составляет лишь вопрос времени и, по всей вероятности, весьма недалёкого от нас времени. Предприимчивый дух американца Сируса Филда[20], который уже перекинул телеграфную проволоку через Атлантический океан, не останавливается и перед Тихим океаном. Господин Филд намеревается в ближайшем будущем провести две линии: 1) из Виктории, в Колумбии (на западном берегу Северной Америки) на сибирско-русскую линию, а там через Алеутские острова в Иокогаму, с разветвлением на Шанхай и 2) из Сан-Франциско на Сандвичевы острова, где линия ветвится с одной стороны на Японию и Сибирь, а с другой стороны — на Новую Каледонию и Южную Австралию.
Существуют также проекты соединения Америки с Китаем, северной линии от Новоархангельска через Камчатку и Петропавловск в Сибирь, и линии от мыса Доброй Надежды на Наталь[21], на Мадагаскар и на Аден.
Для полноты перечня нам остаётся ещё упомянуть о подводных линиях в Антильском архипелаге. С 1868 г. Гавана соединена с Флоридою; каждый год прибавляет новое звено к цепи телеграфных сообщений, идущих через Антильские острова; в 1873 г. эта цепь была доведена до Демерары[22] в английской Гвиане. Спроектировано также устройство сообщения Гаваны с Новым Орлеаном и Вера-Крусом, Ямайки — с Колоном[23] и Панамою; к этой последней линии должна примкнуть береговая линия, которая пойдёт к Колумбии, Перу, Боливии, Чили и закончится в Вальпараисо. С продлением подводных линий на Рио-де-Жанейро, Пернамбуко и Кайену[24], а оттуда обратно в Демераре замкнётся большой круг американских телеграфных сообщений, и недалеко то время, когда проволока, проводящая электричество, дотянется до Магелланова пролива.
Так, с каждым годом всё плотнее и плотнее обхватывает земной шар та сеть, которая передаёт от города к городу, от берега к берегу окрылённое слово и связывает наши мысли с мыслями наших антиподов. Приблизительное понятие о колоссальности достигнутых результатов даёт следующий расчёт, приводимый М. В. Губером[25] в его лекции: в 1871 году 33 000 депеш прошло по индо-европейским линиям; принимая 45 дней за среднее время, необходимое для того чтобы письмо, посланное из Индии, Австралии, или Китая пришло в Европу, — депеше нужно самое большое два дня, чтобы достигнуть места своего назначения, из чего оказывается для каждой депеши сбережение времени в 43 дня, следовательно, для 33 000 депеш — период в сорок столетий. Тот же расчёт, применённый к 240 000 депеш, которые ежегодно пробегают по проволоке Атлантический океан, даёт экономию времени в 65 столетий. По этому же расчёту телеграфы, пересекающие океан, в общей сложности сберегают при настоящем своём составе более 10 000 лет времени. Этот расчёт не праздная потеха; если мы только вспомним поговорку «время есть деньги», то легко сообразить, что это сбережение времени, независимо даже от прочих удобств, которые быстрота сообщений доставляет производству (как, например, возможность для европейских фабрикантов покупать в благоприятный момент хлопок в Индии) равняется усилению производительности в соответствующих размерах.
Со времени кризиса 1857 г. промышленное развитие тоже получило с различных сторон толчки, усилившие его деятельность. С этого времени швейная машина и петролеум были привезены из Европы в Америку, английские сельскохозяйственные машины получили на континенте права гражданства, в Германии возникло машиностроительное дело, умножились газовые и водопроводные предприятия в городах, стальное производство было доведено новыми изобретениями до небывалой ещё высоты, и постройка железных дорог страшно усилилась.
Здесь будет уместно также упомянуть о положении денежного обращения. В Европе и Америке по вычислениям Дельмора находилось в обращении до 3654 миллионов талеров звонкой монетой. Билетное обращение важнейших банков составляло в 1871 г. 4233 миллиона талеров. Обороты лондонского Clearinghouse составляли: в 1870 г. — 3904 миллионов ф. ст.; в 1871 г. — 4787 мил. ф. ст.; в 1872 г. — почти 6000 мил. ф. ст. Эти последние цифры свидетельствуют о высоком развитии кредитных операций в Англии. Наименьшая убыль монет от потребления, какая происходит при таких колоссальных оборотах, высчитывается в 200 с лишком центнеров золота в год.
Нижеследующие данные могут также дать понятие о размерах промышленной деятельности в новейшее время: уже в 1860 году на английских горных заводах работало столько машин, что они вместе представляли 450 000 лошадиных сил; паровые машины мануфактур имели в общей сложности 1 350 000 лошадиных сил, машины пароходов — 850 000 лошадиных сил, машины локомотивов — 1 миллион лошадиных сил; в общей сложности это представляло 3 650 000 лошадиных сил, другими словами такую рабочую силу, для возмещения которой людьми понадобилось бы 77 000 000 мил. работников, то есть такое количество людей в поре полной возмужалости, которое предполагает общую цифру населения в 250 миллионов! А в настоящее время высчитывают, что число этих лошадиных сил ещё удвоилось.
Усиление производительности выражается и в другом примере, близко касающемся немецкой промышленности. Пивоварни Австрии (со включением сюда и Венгрии), производящие в настоящее время лучшее пиво в мире, в десятилетний период времени, между 1862 и 1872 гг., более чем удвоили своё производство. В 1862 г. на 21 главнейших пивоварнях Австрии и Венгрии вываривалось 2 220 863 ведра пива, в 1872 г. производство этих заводов равнялось 5 433 904 вёдрам, другими словами, оно возросло на 145 процентов.
При этом необходимо помнить, что рядом с этим развитием промышленности наука и техника делают беспрестанно новые открытия, что творческая сила образованных работников беспрестанно обогащает производство новыми изобретениями, необходимо вспомнить, что вообще кризисы происходят лишь в странах с высокоразвитою промышленностью, что в государствах, стоящих на промышленном уровне Греции, Испании и Турции их обыкновенно не бывает, — и тогда для нас станет понятно, каким образом освобождение от кошмара французской войны, угроза которой в течение уже многих лет висела как дамоклов меч над промышленным миром, так возбудило дух предприимчивости, что он поднялся высоко воздымающимися, пенящимися волнами и наконец перешёл в острую болезнь кризиса со всеми её пагубными последствиями.
Кризис 1866 г. не пошёл за пределы Англии, невзирая на то что в то время средняя Европа стояла накануне объявления войны. После 1857 г. для материков Европы и Америки пятидесятилетний период мира был прерван войнами, которые, по своим размерам и отчасти по быстроте своих результатов, не имели ничего себе подобного в истории. Сначала загорелась война в Испании, год спустя уже разразилась четырёхлетняя междоусобная война в Америке, которая едва не сокрушила всю хлопчатобумажную промышленность в Европе.
Мы уже упоминали, что опасность эта была пережита легче, чем можно было ожидать. Американская междоусобная война ещё не успела кончиться, как настала датская война. То обстоятельство, что в течение этой последней обе великие германские державы стояли вместе, и поэтому Франция и Англия были вынуждены ограничиться ролью мирных зрительниц, способствовало до известной степени успокоению торгового мира, встревоженного переворотом в Италии и преобладающею ролью Франции. Правда, начавшее было восстанавливаться доверие снова было разрушено объявлением австро-прусской войны, но кратковременность этой войны, а также то соображение, что вопрос о гегемонии между Австрией и Пруссией не может быть иначе разрешён, как путём насилия, и что без разрешения этого вопроса мир Европы никогда не будет установлен на прочном основании, немало способствовали оживлению промышленности заново. Но дух предприимчивости после 1866 г. всё же не мог развернуться вполне ввиду той зависти, с которою Франция следила за усилением Германии; обстоятельство это тяготело недобрым предчувствием над общим настроением и заставляло ожидать новой борьбы из-за политического первенства в Европе. Но после того как эта ожидаемая война разразилась с непредвиденною быстротою и была так решительно доведена до конца, после того, как вслед за этим в Германии, а отчасти и в Австрии, настал период законодательных реформ, имевших непосредственным своим результатом необычайное, беспримерное в истории усиление промышленной деятельности в самых разнообразных её проявлениях, после всего этого, говорим мы, спекуляция неудержимо ринулась на рынок и понеслась, как конь, сорвавшийся с привязи.
Постройка новых железных дорог приняла чудовищные размеры. Спекуляции в железнодорожных предприятиях получили новый толчок, благодаря системе огульных подрядов, первоначально введённой англичанином Пето, который на ней обанкротился, затем в Берлине Струсберг некоторое время наживал с помощью этой системы громадные барыши, делая экономию на закупке материалов и сдавая работы по частям другим подрядчикам, но в конце концов он прогорел, благодаря тому что употреблял плохой материал и вообще всё дело вёл самым рискованным образом. Вместе с развитием железнодорожных спекуляций возрастали и опасности эксплуатации публики и ущерба общественным интересам от авантюристов биржевых игроков и разных позорно знаменитых личностей.
В больших городах постройки новых зданий приняли громадные размеры, а в округах, где процветала горнозаводская промышленность, строились многочисленные новые заводы и разрабатывались новые копи; одновременно с этим вырастали как грибы из земли и другие промышленные предприятия и новые банки.
Банковое дело успело ещё до кризиса 1857 г. разрастись до значительных размеров основанием множества кредитных учреждений, торговых, ремесленных и народных банков, ассигнационных и ипотечных банков. Но после войны 1866 г. начинается в этом направлении движение совсем иного рода. Уже во время американской междоусобной войны ухудшение валюты и высокий лаж на золото, в связи с сильным участием именно немецких капиталов в займах Союза, оказали чрезвычайно благоприятное действие на вывоз американских продуктов в Европу. Многие американцы являлись самолично на европейские рынки и спускали товары за какую угодно цену, лишь бы им заплатили звонкой монетой. Усиление торговых сношений между двумя континентами вызвало также потребность более тесных сношений между денежными и фондовыми рынками по обе стороны Атлантического океана. Вследствие этого между Германией и Америкой возникло множество пароходных сообщений и международных банков, имевших свои конторы в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, Вене, Франкфурте и сделавшихся впоследствии орудиями обширных спекуляций, в особенности спекуляций железнодорожными приоритетными акциями. Италия и Турция тоже были втянуты в эту международную банковую сеть, которая, не ограничиваясь учётом векселей, производила все операции кредитных учреждений.
Чрезвычайным оживлением отличались предпринимательские спекуляции в Австрии, так как страна эта, утратив, по-видимому, по восстановлении единства Германии и Италии, повод к столкновениям с последними, внушала более доверия духу предприимчивости, нежели Франция и Германия, которым в то время приходилось быть наготове к новой войне.
Но главною ареною спекуляций являлась Венгрия, которая по восстановлении национальной своей самостоятельности и по заключении компромисса с другой половиной империи представляла задатки, обещавшие богатое экономическое развитие в будущем. Влиятельными кружками Венгрии овладела настоящая железнодорожная мания, которая тем легче находила себе пищу, что в первые годы по заключении договора с Австрией, когда искусство венгров в управлении государственным хозяйством ещё не было испробовано на деле, европейский денежный рынок с необычайною предупредительностью предоставлял к их услугам свои денежные средства.
Уже в мае 1869 г. общая сумма предприятий, основанных в Вене, оценилась в 982 миллиона гульденов, из которых до этого времени 470 миллионов уже было взнесено на акционерные предприятия.
В Пеште в начале 1868 г. числилось лишь 21 акционерных предприятий, общий капитал которых не превышал 30 миллионов гульденов; но уже двадцать месяцев спустя, к сентябрю 1869 г., там уже действовало 99 обществ, представлявших номинальный капитал в 135 миллионов, из которых, по уверению Корези, 100 миллионов было уже уплачено. При этом в пештском вексельном суде было регистрировано с февраля 1868 г. по сентябрь 1869 г. 84 общества, представлявших общую сумму капитала в 326 779 600 фл.
Уже в это время австрийский национальный банк был вынужден в видах обуздания предпринимательской горячки прибегнуть в конце июля к мере, которую он редко употреблял, именно к повышению дисконта с 4,5% до 5%, но мера эта была принята слишком поздно. Уже осенью этого года наступила на рынке нужда в деньгах, которую до «большого краха» ещё называли кризисом, но которая, однако, так мало образумила торговый мир, что три с половиною года спустя дело дошло до настоящего кризиса. Дух ажиотажа и отчаянно рискованной игры так обуял торговый мир ещё в то время, что начинали уже появляться, как и во все подобные времена, предложения прожектёров, клонившиеся к устранению недостатка в деньгах выпуском новых бумажных денег — и это в такое время, когда господствовал принудительный курс и когда лаж на серебро стоял на 120, — явный знак, что со времени 1868 г. созданием 350 миллионов государственных кредитных билетов действительная потребность в средствах обращения давно была превышена.
После того как оказалось, что первая предостерегающая мера австрийского национального банка ни к чему не повела, банк приступил к ограничению наивысшего размера ссуд по ломбардным операциям. «Но и эта мера, — говорит Йозеф Нейвирт[26], — не помогла, и правление банка 26 августа увидело себя вынужденным для ограждения своего билетного резерва возвысить процент на местные векселя и на римессы на 1%» — то есть довести его до 5 при учёте иногородных векселей и в то же время поднять его до 5,5 при ломбардных операциях. Меры эти не были неожиданностью, и при данном положении дел ни один разумный человек не мог отказать им в одобрении. Спекуляция перед этим, не взирая ни на какие предостережения, продолжала свои оргии; теперь она была обременена принятыми ею на себя обязательствами; при этом она стояла лицом к лицу с недостатком в деньгах, истинная причина которого лежала не в недостатке бумажных знаков, а, напротив, страшном наплыве ценностей, которые не шли с рук; банки, до сих пор изощрявшие[27] эксцессы спекуляции, внезапно отказали ей в своей поддержке; поруганная собственным критическим положением, а также тревожными известиями, приходившими из Парижа, спекуляция несколько задумалась ввиду распоряжения банка над тем, куда она идёт, но именно это-то раздумье и положило начало тому кризису, который в сентябре 1869 г. произвёл такие опустошения и повлёк за собою полное истощение экономических сил. Наступивший кризис и его опустошительное действие были, само собою разумеется, всего чувствительнее там, где спекуляция нагрешила всего более и с наименьшим на то оправданием, а именно — в Венгрии.
В это же время пала мошенническая спекуляция, затеянная под маскою католической набожности одним бельгийским искателем приключений, по имени Лангран Дюмонсо; человек этот, умевший раздобыться в Риме графским титулом, затеял банк для сельского кредита, и многие поселяне Бельгии и Австро-Венгрии, поддавшись на приманку высоких прибылей, доверили ему свои сбережения и были обмануты им. Обманщик заслуженным образом окончил свою карьеру перед судом брюссельской исправительной полиции, который приговорил его к трём годам тюремного заключения с тяжкой работой.
Но ни это, ни другие, подобные этому, происшествия, ни обязательность концессий в Австрии, ни отмена концессий в Германии для всех акционерных обществ, кроме железнодорожных и банковых, ни увеличение числа банкротств[28] — ничто не могло удержать спекуляцию или послужить ей предостережением. Она затевала предприятия за предприятиями, которые как по многочисленности, так и по отчаянной рискованности своей напоминали печально знаменитые предприятия эпохи южно-американских спекуляций и в которых, к сожалению, ещё менее, чем в предшествующие периоды, соблюдалась добросовестность в выборе средств.
По официальным отчётам в период времени от 1869 по 1872 г. новооснованные общества в Австрии и в Северной Германии дают следующие цифры:
В 1869 г. на венский денежный рынок было выпущено и отчасти сбыто железнодорожных акций на 43,7 милл. фл.; железнодорожных приоритетов на 41,4 милл. фл.
Но притязания биржи на капитал отнюдь не ограничивались выпуском железнодорожных бумаг. Ни одной недели не проходило без того, чтобы какой-нибудь новый банк, или какое-нибудь новое промышленное предприятие не выступили с своими бумагами на бирже. Таким образом, в течение 6—8 месяцев, на рынок были выпущены акции 38 новых предприятий, представлявшие капитал в 98 750 000 гульденов, часть которого была уплачена ещё в том же 1869 г. Кроме того, было взнесено:
6 000 000 фл. по коммунальному займу.
2 500 000 фл. серебром по акциям англо-австрийского банка (дальнейшие взносы по старым выпускам).
2 000 000 фл. по акциям того же банка (новый выпуск).
2 250 000 фл. по акциям Тромуэйского общества.
1 000 000 фл. по акциям торгового банка.
1 000 000 фл. по акциям общества омнибусов.
Но и этим ещё не исчерпываются требования, предъявленные на денежный рынок, и было множество мелких акционерных предприятий, которые, вследствие скромных размеров своих капиталов, ускользали от всякого контроля.
В 1870 г. мы имеем опять 37 новых предприятий, всего на сумму в 193 026 000 фл.
В 1871 г. в Австро-Венгрии количество выпущенных бумаг распределяется между различными предприятиями следующим образом.
| 2 государствен. займа | на | 33 | милл. | гульд. |
| 5 городских займов | „ | 14 | „ | „ |
| 30 банковых предприятий | „ | 115,2 | „ | „ |
| 34 железнодорожных общества | „ | 305,2 | „ | „ |
| 36 промышленных предприятий 1872 г. | „ | 77,2 | „ | „ |
| Государственные займы | 1 | на | 40 | милл. | гульд. | |
| Городские займы | 7 | „ | 14,8 | „ | „ | |
| Банки | 87 | „ | 420,95 | „ | „ | |
| Железнодорожные предприятия | 35 | „ | 251,11 | „ | „ | |
| Промышленные предприятия | 131 | „ | 381,14 | „ | „ | |
| Итого | 261 | предприятие | на | 1,108 | милл. | гульд. |
По расчёту Moniteur des inérêts industriels предприятия, задуманные в европейских государствах, в Америке и в Тунисе, и выпустившие в 1872 г. свои бумаги на европейские биржи, дают следующие цифры в миллионах франков.
| Государ. и городск. займа | Кредитн. учреждений. | Жел. дор. и промышленные предпр. | Общий итог | ||
| В | Германии | 26,32 | 432,41 | 913,12 | 1 371,86 |
| „ | Австро-Венгрии | 94,31 | 377,00 | 517,23 | 989,55 |
| „ | Америке | 905,2 | 10,00 | 1 129,70 | 2 024,72 |
| „ | Бельгии | 5,00 | 35,00 | 14,17 | 54,17 |
| „ | Испании | 250,00 | 2,00 | 3,60 | 255,60 |
| „ | Франции | 3 500,05 | 280,50 | 193,10 | 3 973,65 |
| „ | Великобритании | — | 229,50 | 1 209,98 | 1 439,48 |
| „ | Италии | 12,84 | 405,24 | 150,00 | 573,09 |
| „ | Нидерландах | 1,78 | 12,11 | 43,56 | 57,45 |
| „ | Дунайских княжествах | 4,15 | — | 27,20 | 31,35 |
| „ | России | 377,00 | 117,00 | 281,34 | 775,34 |
| „ | Швейцарии | 22,30 | 15,04 | 67,35 | 105,30 |
| „ | Тунисе | — | — | 5,62 | 5,62 |
| „ | Турции | 278,15 | 40,00 | 667,32 | 985,48 |
| Итого | 5 476,94 | 1 955,80 | 5 208,92 | 12 641,67 | |
Итак, сумма всех выпусков за 1872 г. простиралась до 12,6 миллиардов франков. В 1871 г. для подобных же целей потребовалось 15,6 миллиардов, что в общей сложности за все года составит 28,2 миллиарда франков, или 713 миллиардов талеров. При этом, следует заметить, что в расчёт этот включены лишь суммы, фактически покрытые подпиской, да и те не вполне, а по номинальной их стоимости, причём не принимались в расчёт премии от повышения курсов на бирже. Таким образом, в действительности требования, предъявленные на один только европейский денежный рынок, о котором здесь исключительно и ведётся речь, долженствовала быть ещё значительно выше, чем можно заключить из приведённых нами цифр. Но, между тем как в 1871 г. суммы денег, употреблённых на государственные займы, составляют четыре пятых всей суммы, а именно — 11,7 миллиардов, а на долю промышленности и торговли приходится лишь 3,9 миллиарда, в 1872 г. государственные займы отступают на второй план. Невзирая на колоссальный французский заём, они поглощают менее половины общей суммы и лишь немногим более того, что уходит на одни только железнодорожные и промышленные предприятия, как в том можно убедиться из вышеприведённой таблицы.
Что касается развития акционерного дела в Пруссии, то оно характеризуется нижеследующими цифрами: с 1790 по 1867 гг. в Пруссии было основано 225 акционерных обществ; с 1867 по 1870 гг. — 54 акционерные общества. После издания в июне 1870 г. закона об акционерных обществах основалось: в 1870 г. — 34 общества, в 1871 г. — 259 и в 1872 г. — 504 акц. общ. Следовательно, в период от 1790 по 1867 гг. ежегодно основывалось по два общества, с 1867 по 1870 — по 18 обществ, в 1870 г. после 11 июня возникло 34 общества, в 1871 г. — 259, а в 1872 г. — 504. Из этих цифр можно видеть, в какой колоссальной прогрессии возрастает это движение.
В Австрии цифра основанных предприятий и выпущенных бумаг составляла в 1871 г. — 107 предприятий с капиталом в 545 мил. гульденов, а в 1872 г. — 261 предприятие с капиталом в 1 108 миллионов гульденов.
1873 год начался при тех же условиях, при которых закончился предыдущий год. По сведениям цитированной нами выше бельгийской промышленной газеты, сумма предприятий, основанных в течение первого семестра 1873 г., простиралась до 7,650 мил. франков. Из этой суммы на долю Германии приходится 1,026 мил. фр., на Австро-Венгрию — 531 мил. фр., на Америку — 4,367 мил. фр., на Бельгию — 320,3 мил. фр., на Испанию — 11,5 мил. фр., на Францию — 44,28 мил. фр., на Великобританию — 1 000 мил. фр., на Италию — 75,2 мил. фр., на Нидерланды — 70,4 мил. фр., на Дунайские княжества — 13,4 мил. фр. на Россию — 116,18 мил. фр., на Швейцарию — 70,3 мил. фр. и на Турцию — 2,15 миллиона франков. При этом государственные и городские займы поглотили 2,687 миллионов франков, кредитные учреждения — 1,573 м. фр., наконец, железнодорожные и промышленные предприятия — 3,388 м. фр.
По отчётам берлинских газет число вновь основанных предприятий в одной Пруссии в течение первого семестра 1873 г. простиралось до 196 с основным капиталом в 166 мил. талеров.
Об эту пору кризис в Вене уже свирепствовал со страшною силою и вовлёк в венское бедствие и другие биржи Германии, а на севере Германии между тем вплоть до октября учредительство шло своим прежним ходом, подобно судну, которое, раз будучи пущено вперёд, не может сразу остановиться, невзирая на то что двигающая машина перестала действовать, — явный знак, что опасно бы было поддержать движение государственной помощью, после того как она запнулась, истощив свои собственные силы.
За июль месяц берлинские газеты извещают о возникновении ещё двенадцати новых предприятий [29].
За август берлинские биржевые газеты извещают: «Истёкший месяц снова дал весьма почтенные итоги вновь учреждённых предприятий. Кроме того, необходимо упомянуть, что многие из прежде образовавшихся обществ увеличили свои капиталы и выпустили приоритеты. Так Берлинско-Потдсамско-Магдебургское общество увеличило свой капитал на 4 миллиона, Вест-Индское общество выпустило приоритетов на 600 000 талеров, „Флора“ — на 400 000 талеров. К числу вновь возникших за последние месяцы обществ принадлежат: Берлинско-Кёльнское страховое от огня общество с 2 миллионами и строительное общество «Империал» с 19 миллионами талеров. В общей сложности вновь учреждённые общества простираются на сумму 21 950 000 талеров, выпуск же бумаг до 6 миллионов талеров. Поскольку выпуски новых бумаг необходимы для расширения или для завершения деятельности старых обществ, ни один здравомыслящий человек не скажет ни слова. Но иное дело вновь учреждаемые предприятия: едва нужно ещё раз распространяться о том, что они большею частью являются излишними в такой момент, когда преобладающим стремлением является стремление покончить те дела, которые уже имеются налицо. Между тем, количество этих новых предприятий, учреждённых по заключении года, весьма и весьма значительно, и так как большинство этих предприятий, как скоро настроение рынка улучшится, попытаются приискать покупщиков для бумаг своих чающих акционеров обществ, то это значительное число новых предприятий может снова повергнуть денежный рынок в немалую опасность. Надо помнить, что общая сумма капитала этих обществ составляет без малого 50 000 000, — а именно — 48 679 000 талеров!
Даже сентябрь месяц доставил новый прирост в 23 000 000 тал. к немалому уже и без того количеству предприятий с невыпущенными и неудобовыпускаемыми бумагами.
В торговые списки были занесены следующие предприятия: ремсдорфская фабрика минеральных масел и парафина, бывшая Гюбнера, — с капиталом в 400 000 талеров; нидерлаузицкий акционерный стекольный завод с 260 000 тысячами талеров; гамбургская проволочная и слесарная фабрика, бывшая Нитнера, — с 140 000 талеров. Следует надеяться, что все эти общества также мало при своём возникновении рассчитывали в настоящем или в будущем на возможность выпустить свои бумаги на рынок, как и возникшее равным образом в прошлом месяце страховое общество „Die Union“. Здравый смысл (?!) биржи увенчал бы всякую подобную попытку полнейшим фиаско. Общество „Die Union“ обладает капиталом в 1 500 000 талеров. О вероятии успеха, какое представляют подобные страховые предприятия, мы намерены в скором времени поговорить поподробнее.
В нововведениях тоже не было недостатка на бирже за последнее время. Даже при таких обстоятельствах, которые делали неудачу вполне несомненной, вдруг в одно прекрасное утро, не предуведомив ни биржу, ни публику, ни печать, вводили через присяжных маклеров какое-нибудь новое горнозаводское предприятие и в течение нескольких дней отмечали чисто номинальные курсы, единственно с тем, чтобы впоследствии иметь возможность подстроить повышение курсов. Мы решительно не видим, какое может быть разумное основание для того, чтобы в момент кризиса вводить на берлинскую биржу бумаги, пользовавшиеся идиллическим благополучием на кёльнской бирже. Другие бумаги тоже оказалось необходимым ввести на биржу, частью для того, чтобы удовлетворить прежде принятым обязательствам, частью же для того, чтобы доставить им ход на бирже, а через это и доступ в банки для заклада. Таким образом были введены: бумаги гаген-грюнтальского железного завода, по 110 (в настоящее время они стоят приблизительно на 80), бумаги Эгивейлерской рудокопни по 119—125, и бумаги общества Вильгельмине-Виктория по 190 (в настоящее время стоят на 174).
Даже после того как кризис успел с полною силою разразиться в Америке и Берлине, мы читаем в тех же газетах следующий отчёт за октябрь месяц, отчёт, факты которого достойным образом завершают период безумных спекуляций: «После того как в первых числах октября возникло несколько акционерных обществ одно за другим, мы тогда же высказали опасение, что этот месяц превратится в период учредительской горячки, как бы несообразна ни казалась подобная мысль в данную минуту. До такой крайности, правда, дело не дошло, но всё же октябрь месяц подарил нас тринадцатью вновь учреждёнными предприятиями с капиталом в 7,75 миллионов. В такое время, когда только и речи, что о ликвидации существующих предприятий, когда все усилия сосредоточены на облегчении фондового рынка от обременяющих его бумаг, цифра эта далеко превосходит размеры того, что может быть оправдываемо обстоятельствами, и трудно понять, с какою целью задуманы все эти новые предприятия. Положим, что в ближайшем будущем никто и не думает пускать акции этих новых обществ на рынок, но всё же одно существование их является постоянною угрозою для будущего».
Ни один из предшествующих кризисов ещё не сопровождался такими крайностями. Если мы припомним, что как раз в это же время Америка заключила в Европе колоссальный заём, если мы при этом примем в соображение, что большие английские колонии и многие другие государства не включены в вышеприведённые перечни предприятий, и что вообще данные, собранные частным путём, неизбежно должны страдать неполнотою, то мы придём к следующему результату: в период времени, обнимающий 2,5 года, учредительство поглотило капитал, составлявший около сорока миллиардов франков. Хотя мы и не имеем точных статистических данных о количестве сбережений, сделанных за этот же период времени, но всё же не подлежит сомнению, что вышеприведённая колоссальная сумма далеко превосходит излишек, остававшийся от производства, и что выступившая реакция была лишь необходимым экономическим последствием тех фикций, ответственность за которые в равной мере распределяется между всеми капиталистами Европы. Заблуждения духа предприимчивости, который переоценивал значение имевшихся налицо сил, вынудили экономическую деятельность приостановиться; необходимо было, чтобы праздные фантазии были устранены, чтобы действительному капиталу было дано время нарасти и чтобы очистилось свободное место для удовлетворения действительных потребностей.
Наша ближайшая затем задача состоит в том, чтобы исследовать одну из важнейших форм, в которой выразилась учредительская горячка.
С 1871 г. в Берлине и Вене разразилась настоящая банкомания, доходившая до того, что даже строительные компании преобразовывались в банки, а под конец даже маклерство приняло банковую организацию.
Честь этого нового изобретения, если можно так выразиться, принадлежит Берлину. Впрочем, город этот, отличающийся в других отношениях таким демократичным характером, едва ли имеет причины гордиться изобретением маклерских банков: из всех хитроумных проделок, какие когда-либо пускались в ход с целью эксплуатировать в пользу финансовых тузов публику частных людей и непосвящённый мелкий люд, эта проделка оказалась одною из наиболее прибыльных. Из Берлина новомодная затея быстро перекинулась в Бреславль, Вену, Франкфурт, Лейпциг, Познань и в другие биржевые города Германии и Австрии. При биржевых операциях чрезвычайно важно, чтобы раз принятые на себя обязательства в точности исполнялись; так как при этом крупные фирмы бывают нередко вынуждены прибегать к услугам мелких посредников, то они и подвергаются опасности, что принятые ими на себя обязательства не будут исполнены. До сих пор негоциантам приходилось самим нести ответственность за такое неисполнение, теперь же они захотели освободиться от этой ответственности при помощи маклерских банков, которые брали риск на себя, почти не повышая при этом куртажа.
Против этого нововведения, которое, само по себе взятое, было шагом вперёд, собственно говоря, возразить бы было нечего, если бы только акции не сделались предметом игры, и если бы в эту игру не была втянута и частная публика, всегда играющая в этих случаях роль козла очищения. Само собою разумеется, ничто не может быть несправедливее такой комбинации, при которой мелкий люд из среднего сословия несёт на себе риск за крупного банкира. Опасность для массы публики была бы ещё не так велика, если бы в большинстве учреждений этого рода не была отодвинута на задний план первоначально предположенная цель, которую бреславльский банк биржевых маклеров определяет словами: «Маклерский банк не должен заниматься ни спекуляциями, ни арбитражем; он должен главною своею целью считать единственно посредничество в денежных делах»[30].
Но многие из этих банков пустились в рискованные аферы, приняли участие в железнодорожных предприятиях, которые лишь в дальнем будущем могли дать доход, в строительных компаниях, которые страдали от слишком высокой цены, стоявшей на земельные участки, — и, таким образом, как только разразился кризис, банки эти рухнули.
К маклерским банкам, которые возникали то под этим последним наименованием, то под названием меняльных банков, биржевых банков, арбитражных банков и т. п., причём различные наименования давались для отличия однородных учреждений, возникавших в одном и том же месте, — итак, к этим банкам присоединялись и другие спекуляционные банковые предприятия под самыми разнообразными названиями, как то: комиссионные банки, центральные банки, рентные банки, банковые союзы, соединённые земельные банки, соединённые кассы, агентурные и кредитные банки, фондовые банки, ремесленные банки, репортные и кредитные банки, соединённые банки капиталистов и тому подобные.
Все эти учреждения, вместе с репортными, арбитражными и коммиссионными операциями занимались в видах ажиотажа учреждением акционерных предприятий в виде новых банков, железных дорог, строительных компаний и фабрик. В Австро-Венгрии к этому присоединилось ещё основание непомерного количества банков поземельного кредита; впрочем, Австро-Венгрию в этом отношении Германия опередила, затеяв у себя подобные учреждения вскоре после кризиса 1857 г., а примеру Германии последовала в позднейшее время и Пруссия. Невзирая на то, что действительная потребность в поземельном кредите довольно хорошо удовлетворялась ипотечным отделением, существовавшим при австрийском национальном банке, к концу 1872 г. в австро-венгерской монархии числилось, включая сюда и национальный банк, до тридцати семи учреждений, пользовавшихся правом выдавать ссуды под закладные. Из этого числа на одну Австрию приходилось до двадцвти восьми учреждений этого рода с акционерным капиталом (включая сюда и резервный фонд) в 147 385 099 фл., причём цифра обращающихся закладных простиралась до 303 503 529 фл. На долю Венгрии приходилось девять банков поземельного кредита с общею суммою капитала в 19 418 733 и с суммою закладных в 50 279 750. В этом общем итоге австрийский национальный банк участвует на 58 707 780 по закладным и на 90 миллионов акционерного капитала; из этого последнего, само собою разумеется, большую часть следует отнести на долю отделения обыкновенных банковых операций.
Одна из манипуляций, пускавшаяся в ход почти во всех вышеозначенных банках, была особенно удобна, по крайней мере в Австрии, для разжигания духа спекуляции; мы говорим о выпуске кассовых свидетельств (Cassenscheine). Уже выше, при изложении истории нью-йоркских банков, мы упоминали о том, какую опасность влечёт за собою приём вкладов, приносящих проценты. Опасность эта, правда, уменьшается для банков выпуском облигаций на определённые сроки, но тем не менее в течение последних лет кассовые свидетельства служили для привлечения к ним всего свободного в данную минуту капитала, причём капитал этот отвлекался от старых, прочно установившихся предприятий и шёл затем на потребу новых предприятий, которые всегда, даже и при благоприятных обстоятельствах, вследствие дорогой платы за ученичество, неизбежной при каждом вновь возникающем деле, оказывались менее выгодными, чем вторые предприятия, а тут ещё многие из этих новых предприятий не имели в себе ничего серьёзного и затевались единственно в видах ажиотажа.
Таким образом, эти кассовые свидетельства, после того как стянутый ими капитал был завязан в новые предприятия, а кредиторы по облигациям стали предъявлять последние к уплате, должны были немало способствовать увеличению денежных затруднений и довести не одно предприятие до гибели.
Особенно важную роль играли в Вене и Берлине строительные банки — так стали называть себя новые строительные компании, после того как мода санкционировала это наименование. В Берлине возникло такое множество строительных банков, что в местных таблицах биржевых курсов, даже после крушения Квисторпского банка, их фигурировало до сорока. Это последнее учреждение, акционерное спекуляционное предприятие чистейшей пробы, было в некотором роде крысиным королём в сфере индустрии [31]; оно образовалось из нарастания множества других строительных, транспортных и промышленных предприятий, акции которых оно выпускало на берлинскую биржу и денежными делами которых оно заведовало. Общее число этих предприятий, поглощённых Квисторпским банком, было не менее двадцати девяти, с капиталом в 22 160 000.
В обеих немецких столицах строительные спекуляции поддерживались чрезвычайно быстрым возрастанием населения и недостатком в жилищах, но при этом конкуренция не вызывала уменьшения квартирной платы, до того все классы населения втянулись в игру à la hausse. По части рискованности строительных спекуляций Вена далеко ещё опережала Берлин, невзирая на то что в ней постройки обыкновенно отличались бо́льшим вкусом и большею прочностью, чем в Берлине. Хотя кризис в Вене начался с маклерских банков, но положение строительных банков впоследствии немало способствовало ухудшению болезни. Банки эти начали свои спекуляции с земельных участков, покупаемых для предполагавшихся построек. Конкуренция различных обществ между собою сделала то, что участки эти приобретались по непомерно высоким ценам от владельцев их и в то же время скупались банками в несообразно большом количестве. «Die deutsche Zeitung» в октябре 1873 г. высказывается об этом предмете так: «Участки для предполагаемых построек были уже по большей части оплачены слишком дорого, прежде чем они попали в руки строительных банков. В сфере учредительства успела образоваться особая отрасль промышленности, состоявшая в том, чтобы скупать недвижимую собственность в видах спекуляции. Каждая вновь возникающая компания должна была брать земельные участки, которые ей по общеупотребительному выражению „привешивали“ — по той цене, по какой продавцам вздумается их ей уступить, а там, как она справится с этими землями, это было уже её дело. Каждое такое вновь возникающее общество не имело другой цели, как обогащение своих учредителей; это была, в сущности, его единственная задача, а то, что при этом говорилось об устранении недостатка в жилищах, было не более, как пустая болтовня. Недостаток в жилищах, или вернее вздорожание квартир, лишь усиливалось строительными компаниями, которые, с одной стороны, доводили цены на землю, а через это и на квартиры, до искусственной высоты, а с другой, — на место дешёвых жилищ, которые они ломали, строили дворцы за дворцами, как будто большинство венского населения принадлежало к счастливой касте миллионеров».
До 70-го года приблизительно эта строительская горячка ещё соблюдала некоторую меру. Существовало всего только два строительных общества; затем, к ним присоединилось третье и четвёртое, что ещё не представляло большой опасности. Но после того как состоялась изумительная подписка на французский пятимиллиардный заём, новые строительные банки стали целыми дюжинами вырастать один за другим как грибы, как будто вся сумма французской контрибуции долженствовала быть израсходована на постройки в Вене. Необузданность спекуляций земельными участками для построек приняла в Вене и Берлине неслыханные дотоле размеры. Многие общества даже вместо того чтобы застраивать эти участки, спекулировали просто на сами земли; они основывали новые, соперничающие банки, которым и навязывали свою земельную собственность, а эти последние, в свою очередь, зачастую не находили ничего лучшего, как основывать новые строительные банки и переуступать им те же самые земли, конечно с новой надбавкой в цене. Дело таким образом «распутывалось» быстрее и прибыльнее, чем если бы участки застраивались теми, кто их первоначально приобрёл. Так возникли, например, «строительное и торговое общество» и «общество городских построек». В лабиринте наименований, принятых разными строительными банками, даже многие биржевики путались; так, существовали «общество недвижимых имуществ» и «банк недвижимых имуществ», «строительное общество для предместий» и «строительное общество для города и предместий» и так далее.
Последствия этих страшных излишеств прежде всего сказались в невозможности продавать приобретённые участки, цена которых отнюдь не соответствовала существующим в настоящее время ценам на земли; затем и курсы на акции отдельных банков стали падать.
Ещё подробнее характеризуется это положение дел в газете «Die Schlesische Presse» за сентябрь 1873 года: «Деятельность всех этих строительных компаний сосредоточивалась преимущественно, а в большинстве их даже исключительно, на спекуляциях земельными участками. Без малейшего раздумья, с лихорадочной поспешностью, скупалось всё, что мало-мальски казалось подходящим для этого рода спекуляций. Более 11 000 десятин различных поземельных участков было куплено обществами в черте города и за городскою чертою по баснословным ценам. Поверхности, занимаемой этими участками, было бы достаточно, чтобы настроить жилищ для населения, втрое большего, чем действительное население Вены. Между тем, рассчитывать на утроение населения, очевидным образом, невозможно ранее нескольких столетий. Правда, в последние годы население в этом городе возросло очень быстро, но этот прилив должен быть признан за явление ненормальное. Сумасшедшая страсть к учредительству, приготовления к всемирной выставке, работы по регулированию течения Дуная и по водоснабжению города, а также несколько других работ, носивших исключительный, временный характер, — всё это обусловило чрезмерный приток народа и имело своим последствием недостаток в жилищах; таким образом, плата за квартиры, а с нею вместе и цены на земли, значительно поднялись в гору. Эти-то условия, на постоянство которых в будущем невозможно было рассчитывать иначе как в припадке самого безумного ослепления, теперь существенно изменились. Цены за квартиры, правда, ещё удерживаются на той высоте, до которой довела их спекуляция, но долго это не может продолжаться, так как, естественным образом, с исчезновением причин, обусловливавших усиленный наплыв населения, то есть с окончанием работ, требовавших необычайного количества рабочих рук, с закрытием выставки, а также с наступлением последствий «периода крахов», и самый наплыв населения прекратился и даже перешёл в отлив. Нет ни малейшего сомнения в том, что через несколько месяцев население Вены значительно уменьшится против той цифры, на которой оно стояло ещё в начале текущего года. Уменьшение числа жителей, естественно, повлечёт за собой увеличение предложения недвижимой собственности для продажи. А это предложение проявится тем с большею силою и продолжительностью, чем быстрее шло усиление строительной деятельности за последние два года с целью удовлетворить временной потребности. Само собою разумеется, что вследствие этого возведение новых зданий должно будет в ближайшем будущем ограничиться весьма скромными размерами или вовсе приостановиться, пока с течением времени не наверстается вызванный предшествующими обстоятельствами отлив жителей, и нормальный прирост населения не сделается снова ощутителен. Такова перспектива, перед которою стоят строительные компании с своим громадным количеством закупленных земель. В наиболее благоприятном случае, предположив, что они вполне уплатили деньги за приобретённые ими участки, они могли бы спокойно выждать, пока снова не появится потребность в новых постройках: в ожидании этого, само собою разумеется, акционерам пришлось бы отложить всякую надежду на доход. Но даже и в этом случае оказалось бы возможным застраивать ежегодно из земель, принадлежащих обществам, никак не более 0,002; по этому расчёту понадобилось бы около пятисот лет для того, чтобы доходность земель была восстановлена этим нормальным путём. Но о подобной строительной спекуляции, растянутой на целые столетия, нельзя бы было подумать даже и в том случае, если бы предположенное нами условие было налицо. Но в отношении и этого условия, то есть в отношении способа приобретения земель и уплаты за купленные участки, дело велось большинством компаний так, что спокойное выжидание для них немыслимо, и катастрофа сделалась неизбежной.
Большинство строительных обществ закупало больше земель, чем то позволяли наличные их средства. Этим грешили как те общества, которые действительно имели в своём распоряжении акционерный капитал, так и те многочисленные общества, капитал которых фигурировал больше на бумаге, то есть находился в руках банкиров и синдикатов, занимающихся финансовыми спекуляциями, а из этих рук его после бедствий, обрушившихся на биржу, не так-то легко было его высвободить. Из этого затруднения кое-как выпутывались, условливаясь уплачивать стоимость купленных участков по частям; в то время все ещё предавались обманчивой надежде, что со временем можно будет снова с выгодою сбыть эту землю. Но после того как для строительных спекуляций настал внезапный конец, большинство строительных обществ очутились в следующем безотрадном положении: денег у них для уплаты по частичным взносам за купленные земли не было, а достать деньги посредством кредита оказывалось, равным образом, невозможно. Образчиком того положения дел, которое из этого произошло, может служить тот факт, что тринадцать банков, которые сообща приобрели участки земли по течению Дуная, не в состоянии были сколотить совокупными средствами взнос в миллион гульденов, срок которому наступил.
Наиболее простым выходом для обществ, обременённых скупленными участками земли, было бы избавиться от этих участков, удержать которые за собою им всё равно невозможно, — продав их, хотя бы и в убыток себе. Но, как ни удобно представляется это средство с первого взгляда, применение его оказывается не так-то легко, если мы вспомним, по каким безобразно высоким ценам были куплены эти участки обществами. Фактически доказано, что средний размер этих цен вдесятеро превосходит ту сумму, по которой участки предлагались всего только немного лет тому назад, не находя себе покупщиков. При этом заметим мимоходом, что эти громадные цены отнюдь не доходили сполна до рук частных лиц, из которых состояло большинство продавцов. Обыкновенно значительная часть этих цен — большею частью половина или и того более — распределялось в виде магарыча между разными агентами, советами правлений, директорами и другими посредниками, причём, приличия ради, обыкновенно употреблялись подставные лица, изображавшие из себя покупщиков, которые перепродавали обществу скупленные ими земли. Благодаря этому способу приобретения земель, при котором всякое лицо, запустившее руку в дело, — а таких рук было немало, — думало только о своём собственном обогащении, земли были приобретены строительными обществами по таким ценам, которые делали добровольную перепродажу их в другие руки почти невозможной уже потому, что по крайней мере три четверти заплаченной за них цены должны были при этом пропасть. К тому же поземельная собственность эта ещё обременена ипотеками или не уплаченными частичными взносами покупной её цены. К тому же, остаётся всё ещё неразрешённым вопросом — возможно ли будет найти, даже при значительно сбавленных ценах, охотников на эти участки, и притом в таком значительном количестве, чтобы размеры операций по продаже земель доставили сколько-нибудь заметное облегчение компаниям.
Не более утешительным является положение и тех старейших строительных банков, которые ограничивались одними спекуляциями на земельные участки — спекуляциями в высшей степени пагубными, как мы видели, и для самих обществ, — но застраховали приобретённые ими участки домами. Нужда в жилищах, проявившаяся спорадически, но весьма сильно, повлекла за собою за последние два года слишком быстрое развитие строительной деятельности, а эта последняя естественным образом, через обусловленный ею спрос, вызвала быстрое и значительное возрастание заработной платы и цен на материалы. Через это, понятным образом, стоимость построек поднялась гораздо выше обыкновенной нормы. Между тем, дома, выстроенные при таких усиленных расходах естественным образом, в настоящее время, когда заработная плата и цены на материал пали более, чем на тридцать процентов, не представляют и той стоимости, в которую обошлась их постройка; их или нельзя продавать вовсе, или же приходится продавать в убыток себе.
Ещё обширнее по размерам капитала, а также по размерам злоупотреблений, была спекуляция железными дорогами. В германской империи концессионирование государством акционерных обществ, за исключением железнодорожных обществ и ассигнационных банков, было отменено с 1870 г., но именно учреждение новых железных дорог послужило поводом к самому бесцеремонному надуванию публики и к самым вопиющим злоупотреблениям.
В прусской палате депутатов представителем Магдебурга Ласкером было доказано, что один из вожаков феодальной партии и основатель «Новой прусской газеты», тайный советник Вагнер, добыл себе концессию на померанскую центральную железную дорогу, впоследствии обанкротившуюся, и затем перепродал эту концессию за подобающее вознаграждение; далее Ласкер доказывал, что даже представители самого знатного дворянства, например принц Бирон[32], выторговывали себе за концессию, выхлопотанную у министра торговли, отступное в виде акций на 100 000 талеров, и что князь Путбус[33] тоже принимал участие в этом торге железными дорогами. Эти разоблачения были сделаны ещё 7 февраля 1873 г., и по крайней мере частная публика могла бы воспользоваться ими как предостережением, чтобы заблаговременно вынуть свою голову из петли и переместить свои деньги в государственные фонды, но только крупные финансовые фирмы и учреждения воспользовались ими в этом смысле. Зато разоблачения Ласкера повлекли за собою назначение по повелению императора следственной комиссии, которая и представила свой отчёт парламенту 12 ноября 1873 г. В этом отчёте, обнимавшем историю возникновения двадцати шести железнодорожных обществ, показания Ласкера не только подтвердились, но и были приведены обвинения против многих других лиц и разоблачалось множество фактов ещё более вопиющего свойства. Так, было доказано, что требуемые законом удостоверения в том, что подписка состоялась и часть взносов по акциям уплачена представлялись неоднократно в подложном виде. «По единогласному показанию свидетелей, — говорится в отчёте, — значительная часть подписок на акции производилась в обмен на обратные расписки на соответствующие суммы или же за известное вознаграждение». К донесению приложен и экземпляр подобной обратной расписки.
Когда в 1847 г. французский министр Тест[34] был уличён в принятии взятки в 100 000 франков за выдачу концессии на горнозаводское предприятие, он был предан суду пэров и приговорён к трём годам тюремного заключения. Вся европейская пресса была полна негодования. Но тайный советник Вагнер[35] отделался гораздо дешевле. Следственная комиссия не удовольствовалась одним раскрытием зла. Она сделала ещё предложения, клонившиеся к коренной реформе железнодорожного законодательства. Основываясь на этих предложениях, министр торговли представил прусской палате депутатов в январе 1874 г. проект закона, который должен быть признан за значительный шаг вперёд в этом деле; в основании этого проекта лежит периодическое составление плана железных дорог и учреждение железнодорожного совета; в случае разногласия министра торговли с этим советом, дело передаётся на решение совета министров.
В Австро-Венгрии, где железнодорожные спекуляции производились чуть ли ещё не с большею дерзостью, торговля концессиями шла тем же чередом, и многие из фактов, добытых прусской комиссией, применимы и к Австрии. Мало того, оказалось, что даже управления существующих уже железных дорог заражены продажностью. Главный директор галицийской Карл-Лудвигской дороги, Офенгейм[36], а также его подчинённые, Циффер и Лисковец[37], были арестованы за расхищение денег как на этой железной дороге, так и на Лемберг-Черновиц-Ясской дороге; при этом вышло наружу, на какие деньги сооружались миллионные дворцы в Вене.
Об успехах железнодорожного дела в Венгрии за 1868—1869 г. мы уже говорили. По железнодорожной справочной книге Игнаца-Кана[38], 1870 и 1871 гг. представляют эпоху сравнительного застоя в развитии железнодорожного дела в Австро-Венгрии, но с 1872 г. снова начинается довольно оживлённое движение в этой сфере. В западной половине империи было выдано концессий на пятнадцать линий, с общим протяжением в 207,5 миль; в Венгрии — на пять линий, с протяжением в 77,78 миль. Что развитие железнодорожного дела не приняло ещё больших размеров, это объясняется, главным образом, условиями денежного рынка, которые отвлекали дух предприимчивости от постройки железных дорог и сосредоточивали его на биржевой игре. Охлаждению охоты к железнодорожным предприятиям способствовали также известия об убытках, нанесённых отдельными предпринимателями, преимущественно в Венгрии, вследствие ненормальных условий заработной платы, а также экстренные требования, которые предъявлялись концессионерам различными органами государственной власти, преимущественно военным ведомством.
Железнодорожных акций и приоритетов в 1872 г. было выпущено, в общей сложности на номинальную стоимость в 137,8 миллионов гульденов; из этого числа было помещено путём публичной подписки 39,8 мил., а остальное количество акций было разобрано владельцами акций прежних выпусков и банками. Нельзя, однако же, отрицать, что одним из последствий менее быстрого развития железнодорожного дела было то, что большинство новых линий не обременяют государственное казначейство; с другой стороны, не надо забывать, что арльбергская дорога, галицийская железнодорожная сеть, продолжение рудольфской дороги, далматские железные дороги и венгерская сеть не могли бы быть окончены без поддержки правительства, и что потому для Австро-Венгрии было бы желательно, чтобы дух предприимчивости вновь обратился на железнодорожное дело. Из локомотивных железных дорог, на которые в 1872 г. были выданы концессии, девять были совсем новыми предприятиями, а одиннадцать представляли лишь продолжение существующих линий. Государственной помощью, в виде гарантии процентов, пользуется лишь одна из этих вновь концессионированных дорог; две из них суть государственные дороги, девять пользуются временным освобождением от налогов, а восемь обходятся без всякой поддержки со стороны государства.
В силу договоров, заключённых с Пруссией 21 мая касательно линий рейхенберг-гёрлицкой, йогерндорф-леобшюцкой и ольберсдорф-нейсской[39] было решено сооружение новых соединительных линий с заграничными железными дорогами, затем 22 августа состоялась железнодорожная конвенция между Венгрией и Румынией, в силу которой вопрос о румынских соединительных линиях был разрешён по всем пунктам. Наконец в Богемии были выданы концессии на многие железные дороги, доходившие вплоть до границ государства и, кроме того, был поставлен вопрос о нескольких соединительных линиях с прусскими, саксонскими и баварскими железными дорогами.
Из мер, клонившихся к преобразованию железнодорожного дела, следует упомянуть о введении единообразной системы сигналов и о принятии новых правил для эксплуатации железных дорог, правил, почти совершенно совпадающих с существующими для железных дорог германской империи. Далее, закон 29 мая касательно исполнения постановлений об экспроприации в железнодорожном деле, закон 19 апреля касательно предоставления мест отслужившим свой срок унтер-офицерам, закон 6 июня касательно открытия дополнительных кредитов для субсидий железным дорогам за 1871 г., закон 15 мая об устройстве и содержании подвозных шоссейных дорог к железнодорожным станциям в герцогстве зальцбургском, наконец, статьи X и XII венгерского закона о проведении нескольких дополнительных линий и постройке нескольких промышленных железных дорог за счёт государства.
Железнодорожные постройки дали в 1872 г. результат, который превзошёл на небольшую дробь даже результат 1871 г., невзирая на то что этот последний год в австро-венгерском железнодорожном деле дал беспримерные дотоле результаты.
С окончанием 1871 г. в Австрии были открыты для публичного пользования до 977,195 миль, в Венгрии — до 586,812 миль, — следовательно, во всей монархии — до 1 564,007 миль; местных и уличных дорог в Австрии было на 4,964 мили, а в Венгрии — на 7,665 миль, в общей сложности — на 12,629 миль. Горных и промышленных дорог в Австрии было на 40,084 мили, в Венгрии — на 6,903 мили, в той и другой вместе — 46,984 миль. Следовательно, всего имелось на 1 623,62 мили дорог, открытых для эксплуатации.
В течение 1872 г. было открыто: дорог для обыкновенного сообщения — в Австрии на 152,178 миль и в Венгрии — 129,491 миль, в общей же сложности — на 280,669 миль; местных и уличных дорог в Венгрии — на 0,745 миль; горных и промышленных дорог в Австрии — на 4,447 миль, в Венгрии — на 0,199 миль, в той и другой вместе — на 4,646 миль. Всего, следовательно, было открыто в этом году железных дорог на 286,060 миль. Таким образом, этого года вся сеть железных дорог в монархии составляла длину в 1 895,221 миль. К этому надо ещё присовокупить, что строилось, или предполагалось к постройке, железных дорог в Австрии — на 390,658 миль и в Венгрии — на 200,231 милю.
Номинальная стоимость бумаг, выпущенных для целей железнодорожного дела, распределяется по годам следующим образом: в 1871 году — 305,20 миллионов гульденов, в 1872 г. — 251,11 миллионов гульденов, в 1873 г. (за первую четверть) 19,86 миллионов гульденов, в общей же сложности — 576,17 миллионов гульденов.
Но эта сумма не составляла и четвёртой части всех предприятий, созданных в Австро-Венгрии учредительской горячкой; общая сумма этих предприятий достигла по номинальной стоимости бумаг с 1 января 1871 года по 1 апреля 1873 г. 1 963 миллионов гульденов. В те 576,17 миллионов гульденов, которые приходились на долю железнодорожных предприятий, включены расходы на добывание денег, а эти расходы, по расчёту «Neue Freie Presse», поглотили от двадцати пяти до тридцати пяти процентов, так что действительный размер вышеназванной суммы уменьшается до 400—430 миллионов гульденов. Куда уходили остальные 150 миллионов, об этом мы можем судить из статистических сведений об учредительских спекуляциях в железнодорожном деле, сведений, заимствуемых нами из «Deutsche Zeitung». Железнодорожное учредительство, говорит упомянутая газета, с 1866 г. держало отечественный денежный рынок всецело в своих руках. Не было ни одного финансиста, ни одного предпринимателя, которые не имели бы более или менее близкого касательства к этому делу. Некоторые из наших значительнейших банков были обязаны своим возникновением исключительно развитию железнодорожного дела в Австрии (австрийские железные дороги представляли в 1871 г. капитал в 1 425 миллионов гульденов). Учредительство в железнодорожном деле неизменно придерживалось одного и того же шаблона: учредители, владельцы концессий, банки, посвящённые в тайны финансового дела, и строители дорог — всё это составляло одну клику, которая, располагая крупными капиталами, занималась только тем, что создавала на фондовой бирже то положение дел, которое было ей нужно, чтобы потом эксплуатировать это положение в свою пользу. Манёвры, связанные с этим, ежегодный выпуск по низкой цене нескольких сотен миллионов бумажных ценностей, которым с намерением предсказывали значительное повышение в будущем, — всё это способствовало расширению из года в год биржевой спекуляции и неизбежно должно было благоприятствовать биржевой игре.
Быстро наживаемые барыши, которые учредительство давало при выпуске железнодорожных акций, — это обогащение, сваливавшееся счастливцам с неба, оказывало соблазняющее влияние на всех и заражало страстью учредительства и игры целые классы населения. Вначале лишь единичные личности, какие-нибудь прожившиеся в пух и прах представители исторического дворянства, отдавали свои гербы для прикрытия христиански-семитических носов и дли приманки мелких капиталов, но мало-помалу и представители наиболее влиятельных и уважаемых родов из самой высшей аристократии спустились из своих древних замков и замешались в толпе железнодорожных учредителей. Иногда это делалось с благим намерением придать предприятию своим участием в нём надёжную и правильную основу, но личности эти не обладали достаточной властью, чтобы парализовать развращающие влияния грюндерства, к тому же они лишь слишком часто руководились единственно желанием увеличить посредством рельсовых путей стоимость собственных земель.
Как и следовало ожидать, эти знатные господа вносили в «гешефт» весьма неполное понимание дела, вследствие чего они почти всегда служили лишь фирмою, под которою деньги выманивались у публики и выхлопатывались концессии. Железнодорожная горячка так усилилась в этих сферах общества, что почти сплошь всё дворянство целых провинций со всем своим добром втягивалось в учредительство и при этом большею частью подтверждало справедливость изречения Ласкера: «Когда дилетанты берутся за дело, то выходит обыкновенно ещё хуже, чем когда им орудуют аферисты по профессии».
Так как при постройке новейших дорог концессионеры и собственники банков большею частью шли рука об руку, то и знатные господа, примкнувшие к железнодорожному учредительству, были мало-помалу посвящены в тайны биржевой игры, и по пословице: «l’appetit vient en mengeant» — вскоре сделались ревностными учредителями банков и биржевыми игроками. Говоря это, мы разумеем не знаменитый результат голосования в палате господ по вопросу о выдаче ссуд бумажными ценностями, а те миллионы, которые были положены в один крупный банк целым рядом благородных потомков именитейших фамилий.
Сам по себе тот факт, что в среде аристократии, предназначенной для первенствующей политической роли, некоторые носители громких имён до того забывали своё достоинство, что не стыдились принимать участие в негодных предприятиях, — сам по себе этот факт, говорим мы, нисколько нас не огорчил бы, если бы последствия такого порядка вещей в Австрии не были крайне опасны.
В различных советах правлений железных дорог, построенных с 1866 г., в настоящее время заседают из представителей старого дворянства: 13 князей, 1 ландграф, 64 графа, 29 баронов и 41 простой дворянин. Параллельно с этим на креслах членов правления банков, основанных с 1864 г. мы встречаем 1 герцога, 24 графа, 12 баронов и 4 простых дворянина, из которых большинство — те же самые личности, которые были включены и в вышеприведённый перечень; при этом необходимо заметить, что банки, о которых мы здесь говорим, отнюдь не посвящают свою деятельность ипотечному кредиту или какой-либо другой задаче, которая соприкасалась бы с интересами крупного землевладения. В то же время 1 князь, 16 графов, 6 баронов и два простых дворянина поспешили занять места членов совета при различных промышленных предприятиях, основанных в Вене, предприятиях, которые для этих господ не могли представлять никакого естественного интереса и в которые они не могли внести ни достаточного понимания дела, ни достаточных капиталов.
В сравнении с этим поголовным участием австрийского дворянства в учредительстве — участием, охватывающим также и провинции — единичные факты этого рода, встречающиеся в среде прусского старого дворянства, представляются совсем ничтожными.
В настоящее время, как слышно, австрийский министр торговли решился положить конец вопиющим злоупотреблениям, оградить достоинство государства и предоставить правосудию вступить в свои права, поэтому следует надеяться, что все виновные без лицеприятия будут привлечены к ответственности, но радость наша по поводу этого решения министра значительно умеряется при мысли о том длинном ряде в высшей степени влиятельных личностей, которые сильно компрометировали себя, хотя бы только упущениями, которые были сделаны ими в качестве членов, заседавших одновременно в трёх, четырёх советах различных учреждений; личности эти, конечно, не могут не трепетать перед последствиями, которыми им грозит энергичный контроль государства. Раз будет выяснено, в каких сферах коренится значительная часть злоупотреблений железнодорожного дела, то добытые при этом сведения не могут не действовать в высшей степени парализующим образом на тех, кто по долгу службы обязаны были бы содействовать устранению злоупотреблений в торговле.
Участие аристократии в модных учредительских спекуляциях, участие, ведущее своё начало от новых железнодорожных предприятий, не могло не иметь пагубных последствий в Австрии, где аристократия пользуется большим почётом; жажда богатства у народа, столь падкого на соблазн наслаждений и беспечной жизни, как австрийцы, должна была развиваться тем сильнее, чем безопаснее было наживать состояние за счёт других и в придачу за это получать ордена и чины. Это обстоятельство, в связи с слишком низкими курсами железнодорожных ценностей, выпущенных с 1865 на 1871 г., распространило биржевые спекуляции, а следовательно и биржевую игру, во всех слоях населения.
Но так как для получения железнодорожной концессии нужны были не только деньги, но и личный кредит и влиятельность, и дело даже при этих условиях было сопряжено с значительными трудностями, то, само собою разумеется, не все алчущие денег и жаждущие предприятий могли подвизаться на благодарном поприще железнодорожного учредительства; вследствие этого многие набрасывались на другого рода предприятия, а так как тут, к сожалению, не было такого строгого государственного контроля, то спекуляции в этих сферах должны были развиться ещё шире, хотя и при учреждении банков ядром всего дела была нажива от учредительства и от выпуска бумаг.
Из этого произошел знаменитый «крах», который по крайней мере имел то хорошее последствие, что банки, вызванные учредительской горячкой, закончили своё существование, между тем как многие из наших чахоточных железнодорожных предприятий до сих пор сидят у нас на шее.
Было ещё одно важное зло, которое повлекли за собою новейшие железнодорожные предприятия, помимо бегло указанного нами выше нравственного разложения, постигшего высшие классы общества; зло это состояло в том, что учредители и главные подрядчики, после того как постройка была окончена, занимали места и в правлениях уже открытых для эксплуатации железных дорог. Эти господа знали очень хорошо, что созданная ими железная дорога уже с самого начала, благодаря страшному вздорожанию капитала, представляла собою предприятие вполне несостоятельное, но для них при основании предприятия дело было не в доходности дороги, а в том, чтобы сунуть себе в карман прибыль от выпуска акций и крупные магарычи от подряда; теперь же они, лишь из политичных соображений и формы ради, сохраняли связь с делом, в котором они почти или вовсе не были заинтересованы. Самое большее, если они в качестве членов правления проявляли свою деятельность и заботливость тем, что ввиду скудных доходов с дороги старались поурезать расходы эксплуатации всюду, где только могли, и делали это не только в ущерб служащим, но и к серьёзному вреду публики.
От лиц, стоящих во главе эксплуатации дороги, так же как от высших и низших членов служебного персонала, не может укрыться плохое положение предприятия, и последствием этого бывает то, что всякая охота к делу и всякая добросовестность в отношении к нему пропадают. В скором времени и все служащие начинают относиться к своим обязанностям так же, как и чины правления; всё дело переходит в комедию, которая продолжает разыгрываться в рамках, указанных ей инструкцией, но в которой каждый из участников норовит по возможности сократить или употребить во зло свою роль. Об усердии и о добросовестности в исполнении долга тут так же мало может быть речи, как и об уважении к высшему начальству, проделки которого составляют обычную тему разговора между подчинёнными.
Эти высшие руководители, как мы уже намекали выше, нередко пользовались случаем проводить тракт железной дороги в таком направлении, которое захватывало собственные их поместья, иногда нарочно приобретавшиеся незадолго перед тем с благоразумною предусмотрительностью; при этом, само собою разумеется, не принималось в соображение, насколько такое направление удлиняет линию и насколько оно выгодно для самого предприятия или для страны.
Тем, которым ввиду возбуждённого вопроса об усилении государственного контроля подобные обвинения кажутся преувеличенными и которые недостаточно оценивают влияние, приобретённое кликою учредителей через союз с значительною частью дворянства не только в стране, но и в правительственных сферах, мы напомним один только факт: тот тон, в котором около года тому назад клики заговорили с министром торговли. То не была речь единичных зазнавшихся личностей — то был голос многочисленной могущественной партии. Так заканчивает свою характеристику «Deutsche Zeitung».
В довершение всего оказалось из следствия, произведённого над советом правления елизаветинской западной дороги, что правления многих железных дорог, вместо того чтобы помещать надёжным образом кассовые запасы предприятия, употребляют эти запасы для репортных операций на бирже, и при этом барыш, получающийся сверх обычных процентов, прячут себе в карман, а убытки, каковые оказались после того, как многие из их кредиторов во время кризиса обанкротились вследствие падения курсов на купленные ими бумаги, навязывают акционерам, как скоро сами они не в состоянии покрыть эти убытки.
Ещё гораздо большие размеры, чем в Германии и Австрии, приняли железнодорожные спекуляции в Соединённых Штатах. Там ещё бессовестнее эксплуатировали легковерие и наивность публики, и там одной этой причины было достаточно, чтобы вызвать кризис в такое время, когда банки и торговля не провинились никакою спекуляционною опрометчивостью.
Каждого, кто заглядывал в американские железнодорожные отчёты за последние двадцать лет, не мог не приводить в изумление тот факт, что протяжение железнодорожных линий в Соединённых Штатах почти равнялось протяжению линий европейских. Невзирая на то что в Европе деятельность по постройке железных дорог имела самый напряжённый характер, в особенности в Германии, Австрии, России и Швейцарии, — в Америке предприятия этого рода по окончании междоусобной войны приняли такие необычайно грандиозные размеры, что Европа до сих пор всё ещё не в состоянии была опередить Америку в этом отношении. Пропорционально с цифрою населения, которая в северной Америке достигает 40 миллионов, а в Европе — 260 миллионов, Северная Америка имеет по крайней мере впятеро более миль железнодорожных линий, чем Европа. По расчёту Бартера, напечатанному в лондонской статистической газете, общая длина железнодорожных линий в Европе составляла в 1865 г. 42 000 английских миль; для Северной же Америки она в 1864 г. составляла 33 860 миль. По новейшим отчётам, как уже было сказано выше, общая длина линий, оконченных в Соединённых Штатах в настоящее время, полагается в 60 000 английских миль. Но допустим, что в эту цифру вкралось некоторое преувеличение и что она обнимает не только оконченные, но и недостроенные железные дороги. Примем для большей верности, только 50 000 миль, всё же выходит, что железнодорожные предприятия в Америке поглотили, невзирая на господствующую там дешевизну построек, колоссальный капитал. Стоимость проведения железных дорог в Соединённых Штатах бывает, понятным образом, весьма различна, так как на западе, поскольку линии захватывают государственные земли, последние уступаются компаниям даром, и при этом ещё дарятся полосы земли по обе стороны полотна; частная поземельная собственность в этих местах тоже ещё очень дёшева, между тем как на востоке цены на землю равняются европейским. По одному давнишнему, не совсем надёжному расчёту, средняя стоимость постройки железных дорог в Америке полагалась в 35 000 долларов за английскую милю. Бартер полагает наивысший размер этой стоимости в 7 000 ф. ст., следовательно, почти наравне с вышеприведённой цифрой, а наивысший размер — в 15 000 ф. ст. Для того чтобы с точностью вывести среднюю цифру, необходимо было бы знать протяжение и стоимость каждой отдельной линии, а потому мы не имеем возможности сделать в этом отношении совершенно правильный расчёт. Во всяком случае, если мы положим, что американские железные дороги обходились в 50 000 талеров с мили, то цифра эта будет скорее ниже, чем выше действительной. Но даже и при этой низкой оценке мы получаем чудовищный капитал 2 500 000 000 талеров, ушедший на постройку железных дорог. Около 35 этого капитала, другими словами, около 1 500 000 000 талеров было израсходовано в последние пятнадцать лет; из этой цифры 1 000 000 000 талеров приходится на долю железнодорожных облигаций. Что эта колоссальная сумма, к которой ещё надо присоединить 2 500 миллионов долларов государственного долга, сделанного во время междоусобной войны, не могла быть целиком собрана в Америке — это явствует само собою. Уже в 1857 г. немецкий капитал, пристроенный в Америке, оценивался в несколько сот миллионов талеров. Во время междоусобной войны помещение немецких денег в американских бумагах ещё значительно усиливается, так как в Германии держались относительно исхода войны другого мнения, чем в Англии и были твёрдо уверены в том, что север выйдет победителем. В особенности частная публика, делавшая дела через посредство франкфуртской биржи, поместила значительные суммы в облигациях союзного правительства и таким образом в короткий срок были нажиты целые миллионы. Когда по окончании войны начался выкуп облигаций и курс последних значительно поднялся, то публика стала по преимуществу накидываться на более дешевые железнодорожные приоритеты, пока наконец не пришла к открытию, что американская приоритетная акция — не то, что европейская, потому что акционерный капитал там назначается слишком низко.
Мы полагаем, что последний железнодорожный кризис отобьёт наконец охоту у наших капиталистов пристраивать свои деньги в американских приоритетах, и что они отдадут предпочтение более надёжным, хотя и приносящим меньшие проценты германским и австрийским облигациям. Чтобы убедиться в справедливости этого взгляда с точки зрения общих экономических принципов, достаточно вникнуть в то влияние, которое развитие огромной американской сети железных дорог оказало на Европу и в особенности на Германию.
В Соединённых Штатах живёт в настоящее время около восьми миллионов немцев, из которых, быть может, половина сохраняет ещё связь с немецкой культурой и около миллиона имеют ещё родных в Германии. Эти эмигранты, независимо от того, везло им или не везло на новой их родине, действовали в течение длинного ряда годов как самые ревностные эмиграционные агенты теми радужными красками, в которых они описывали порядки Нового Света. Во многих случаях они даже высылали своим близким, оставшимся в Европе, деньги на путевые издержки; по крайней мере этому обстоятельству приписывают размеры, которые приняла эмиграция ирландских выходцев, — размеры, напоминающие переселение народов.
В последнее время к этому присоединились и другие обстоятельства, усилившие ещё более эмиграционное движение: политические условия стали гнать многих немцев за океан. До постройки железных дорог, заселение Америки эмигрантами происходило по тому же закону, по какому в древности совершалась колонизация Европы и береговых стран Африки: колонисты сначала расселялись вдоль морского берега, а затем поднимались вверх по течению рек. Тут само свойство почвы, в особенности в долинах, полагало колонизации известные пределы; её задержало также неустройство путей сообщения, затруднявшее перевозку продуктов. Но с проведением железных дорог и с устройством правильных пароходных сообщений между Европой и Америкой не только облегчилось личное перемещение и доставка американских продуктов на европейские рынки, но и сама колонизация приняла совсем иное направление. Железные дороги, по мере того как они проникли на запад, становились новыми проводниками колонизации. Подобно тому, как кровь движется по артериям, так и людская волна из восточных штатов и из германского севера Европы направляется по рельсовым путям, возделывая земли по обе стороны железнодорожного полотна и сооружая даже города за сотни миль от границ культурного мира.
Земля, лежащая в стороне от этой сети западных железных дорог, остаётся пока ещё без употребления, но каждая усадьба, каждая деревушка, стоящая у железной дороги, служит ядром, от которого во все стороны расходятся новые поселения. Это притягательная сила рельсовых путей, возрастающая в геометрической прогрессии, увеличивается ещё стараниями железнодорожных компаний извлечь выгоду из подаренных им земель и дешёвою ценою, по которой компании до сих пор ещё переуступают эти земли; цена эта всё ещё во многих случаях не превышает нескольких долларов за десятину.
Все эти побуждения к эмиграции, непрерывно возрастающие как количественно, так и качественно, не могут не отзываться всё более и более вредным образом на Германии. При этом надо заметить, что эмиграция отнимает у родины не столько простых чернорабочих, которым обыкновенно не достаёт средств для переселения, сколько таких рабочих, которые обладают большею или меньшею техническою подготовкою и представляют собою более достаточный класс населения. Ежегодно целые тысячи отличных рабочих и несколько миллионов капитала уходят из Германии; обстоятельство это не может не наносить весьма ощутительного вреда промышленности, которую оно лишает как производительных сил, так и потребителей.
Неужели мы сами ещё будем способствовать усилению этого явления и налагать на самих себя руки, рискуя своими капиталами для постройки железных дорог, наносящих нам наверняка такой вред, между тем как выгода от их облигаций остаётся весьма сомнительною [40]?
Взгляд этот, правда, есть вывод из опыта, проделанного нами лишь в последние годы. По счастью, немецкая публика начала делаться осторожнее как раз в то время, когда в Америке стали осуществляться наиболее рискованные проекты, которые привели к кризису, разразившемуся в Нью-Йорке. В течение многих лет уже пред этим по германским, английским и швейцарским биржам рыскали американские агенты, предлагавшие железнодорожные облигации по самым дешёвым ценам. В этом отношении Франкфурт оказал особенную услугу немецким и швейцарским капиталистам не только тою осторожностью, с которою он, верный своей традиции, относился вообще к бумажным ценностям, представляющим промышленные предприятия, но и своим специальным знакомством с условиями американского фондового рынка, — знакомством, которое уже в течение многих годов тщательно поддерживается несколькими наиболее выдающимися фирмами и уже во время американской междоусобной войны дало много полезных результатов.
Таким образом, южно-германский и швейцарский денежные рынки остались почти нетронутыми новейшими проектами, но зато в северной Германии весьма значительные суммы были пристроены в северо-американских железнодорожных облигациях. Но должно полагать, что смысл последнего времени сделает нашу публику умнее на следующее десятилетие. В особенности не мешает ей запомнить, что она отнюдь не должна доверяться никаким агентам, хотя бы они носили немецкие фамилии, а должна обращаться к солидным фирмам, с давних пор занимающимся торговлею американскими фондами.
Спекуляции железнодорожными постройками в Америке достигли таких размеров, которые не могли не навести на раздумье даже наименее осмотрительных капиталистов. Кто не помнит, как долго никто не верил в скорое окончание железной дороги к Тихому Океану. Из неожиданно быстрого и благополучного окончания этого предприятия компания, затеявшая его, сумела с очень тонким расчётом извлечь себе выгоду: так, между прочими манёврами она пригласила двух немецких писателей туристов проехаться на её счёт по новооткрытой дороге, с тем чтобы они впоследствии в статьях и публичных лекциях обратили внимание публики не только на саму дорогу, но и, главным образом, на земли, лежащие по обе её стороны. Дело в том, что главным условием успеха этой дороги была значительная даровая уступка земель, сделанная компании правительством Соединённых Штатов; компания получила, таким образом, в свою собственность полосу земли, шириною, если не ошибаемся, в одну английскую милю, простиравшуюся по обе стороны дороги по всему её протяжению. С тех пор приступили к постройке двух соперничающих линий — южной дороги (South-Pacific), идущей к Тихому Океану через Техас, Новую Мексику и Калифорнию, — и северной дороги (North-Pacific), которая через озёра должна выйти на Орегон. Эта последняя линия предпринята фирмой Джей, Кук и Ко[41].
Как эти два предприятия, так и многие другие железные дороги новейшего происхождения получили в дар от союзного правительства полосы земли, идущие по обе стороны железнодорожного полотна по всему их протяжению. Так как главнейшее железнодорожное условие этих предприятий состоит в том, чтобы быстро найти покупщиков, то есть колонистов для подаренных им земель, то агенты уже в течение многих лет объезжают Германию и Швейцарию с целью заманивать поселенцев. Иные компании придерживаются одного какого-нибудь центрального пункта и отсюда организуют целую сеть агентур, так что даже прусское правительство увидело себя вынужденным запретить сельским учителям брать на себя роль таких агентов. В Швейцарии один железнодорожный агент отважился даже предложить в дар союзному правительству 80 000 десятин земли, лежащих в Флориде при железной дороге, которая соединяет атлантический океан с мексиканским заливом; единственным условием, которое при этом ставилось швейцарскому правительству, было, — чтобы оно направляло эмиграцию в эту сторону. Но правительство не попалось на удочку.
Но, помимо этих махинаций, наносящих вред только тем странам, из которых выманиваются эмигранты, многие из новейших американских предприятий отличались такою финансовою непрочностью, что аферы нашего дельца Струсберга представляются в сравнении с ними просто ученическими шалостями. Так, сообщают, что та фирма, которая своим падением подала сигнал к нью-йоркскому кризису, затеяла постройку северной железной дороги к Тихому Океану — дороги, имеющей по крайней мере пятьсот немецких миль в протяжении, с основным капиталом, не превышавшим 2 миллионов долларов, из которых не более 10% были налицо. Следовательно, вся постройка долженствовала быть присуждена на счёт облигаций, которых уже было выпущено на 25 миллионов долларов по 7%. Горе тем капиталистам, которые, не осведомившись о размерах акционерного капитала, попадали в ловушку. Дорога эта может давать доход не ранее как лет через 50, когда вся земля по её протяжению будет распродана и возделана, — до тех пор капитал, всаженный в неё, может считаться пропавшим.
Из Нью-Йорка один соотечественник уведомляет нас, что дорога из Сент-Джозефа в Денвер-Сити, постройка которой, благодаря стараниям строителей, обошлась более, чем в 12 миллионов долларов, до сих пор ещё не отстроена и не открыта для движения. К постройке этой дороги приступили с 1 400 долларами наличных подписных денег.
Главным обстоятельством, которым пользовалась спекуляция, раздувая его для своих целей, было то, что дорога к Тихому Океану, идущая на Сан-Франциско, была окончена за три года до срока, назначенного законом; при этом называли целый ряд личностей, из которых каждая нажила миллионы этой спекуляцией. Вследствие этого конгресс с 1868 и 1869 гг. осаждался целым полчищем авантюристов, которые надеялись выклянчить для своих железнодорожных проектов даровую уступку государственных земель и заручиться подписями членов конгресса для своих акций.
Раз даровая уступка государственных земель была выхлопотана, прожектёры обращались к общинам и графствам, тоже выпрашивая у них бесплатно земли и предлагая им свои акции в обмен на доставку строительного материала и подвод. Раздобывшись этими заручными картами и кое-какою, нередко чисто фиктивною подпискою, принимались обрабатывать денежный рынок и вели это дело так искусно, что успевали пристроить даже между опытными американцами, нелегко попадающимися в ловушку, достаточное число облигаций, чтобы можно было приступить к осуществлению предприятия. Раз дело было начато, в случае оно останавливалось, потому ли, что расходы по постройке были рассчитаны в смете слишком низко, потому ли, что многие из подписавших не взносили подписных денег, лица, принявшие своими капиталами участие в предприятии, считали своим долгом приплачивать недостающие суммы, хотя им, быть может, выгоднее бы было махнуть рукою на первые свои взносы. Примеры подобного рода бывали в Европе, а именно в Швейцарии, при проведении итальянской линии.
Другие страны мало или вовсе не были причастны к причинам, создавшим кризис, хотя последствия его отозвались и на них. Франция слишком много пострадала от последствий войны, чтобы в ней могли появиться эксцессы спекуляции; в Англии было ещё свежо воспоминание о панике 1866 г., и под влиянием этого воспоминания торговля удерживалась на пути правильного развития. К тому же ни в одной из этих стран частная публика, а и подавно провинции, не принимают такого деятельного участия в биржевых аферах, как в Германии и Австрии. Между тем, буря, которая пронеслась над Европой в 1873 г., опрокидывая сначала капиталистов, а потом и рабочих, была вначале исключительно, а потом — преимущественно биржевым кризисом. В особенности сильное участие частной публики в операциях с биржевыми разностями значительно способствовало в Австрии заострению кризиса и породило те страшно гибельные последствия, которыми он долго ещё отзывался на экономической жизни страны. Все те явления, которые замечались во время предшествующих кризисов, повторились и теперь, отчасти в усиленной степени. Сообразно с духом биржевой игры, как раз самые рискованные предприятия, так называемые игровые бумаги, пользовались наибольшею популярностью, так как они представляли наиболее вероятий к повышению и понижению, следовательно, — и к значительным разностям курсов.
В Вене немало также способствовала возбуждению игорной страсти ежедневно происходившая ликвидация. То было какое-то опьянение, овладевшее публикой, как во время тюльпаномании или безумий улицы Кенкампуа и Ченж-Элли.
В этой общей погоне за биржевой наживой банки, в особенности новые учреждения этого рода, были главными руководителями и подстрекателями. Почти все венские банки, без исключения, занимались биржевою игрою и через это увеличивали свои дивиденды. Правления многих обществ, вместо того чтобы заботиться о безопасном помещении денег, из которых нарастали дивиденды, например, помещать их в векселя, употребляли их для репортных операций на бирже. Но неизменно главную роль при этом играли акции вновь основываемых обществ, так как они были подвержены наибольшим колебаниям и давали, следовательно, наибольшую разность. Само собою разумеется, масса публики не имела понятия о том способе, которым возникали многие общества, и не подозревали, что взносы по акциям иных из этих обществ были чисто фиктивные.
При таком настроении публики, легковерие которой шло рука об руку с её постоянно возрастающею жаждою наживы, было вполне естественно, что и теперь, так же как и в прежние времена, самые фантастичные проекты находили людей, готовых принять участие в их осуществлении. Чтобы составить себе надлежащее понятие о тех западнях, которые грозят публике, не говоря уже о вышеупомянутых преступных проделках, необходимо иметь в виду обстоятельство, на важность которого мы уже не раз указывали. Личности, живущие в местностях, где есть биржа, благодаря быстроте, с которой они могут получать известия и эксплуатировать эти известия в свою пользу, имеют уже этим одним преимущество перед жителями провинций; кроме того, в таких местностях люди, смолоду освоившиеся с биржевою премудростью, посвящённые во все её тайны, а также финансовые тузы, имеют громадное преимущество перед новичками, перед тёмными людьми и перед мелкою сошкой; таким образом, на бирже тузы всегда обирают мелкую сошку, а публика провинций во всех случаях оказывается дойною коровою.
Как мы уже упоминали в другом месте, при необычайном падении курсов провинциальная публика неизбежно становится жертвою спекулянтов, орудующих в биржевых центрах, так как при отдалённости её местожительства, сколько бы телеграф ни способствовал уменьшению расстояний, очень легко довести до панического страха. Такой же страх всегда эксплуатируется крупными спекулянтами, которые имеют возможность первыми обозреть положение дел. Предположим, например, что курсы спекулятивных бумаг к заключению биржи необычайно падают вследствие полученного неблагоприятного известия: тотчас же провинциальные капиталисты шлют своим уполномоченным в биржевом центре инструкцию продать эти бумаги по последнему курсу. Если на следующий день известие подтверждается, то курсы продолжают падать и оказываются ниже цены, назначенной из провинции для продажи бумаг; уполномоченный, таким образом, не может исполнить возложенного на него поручения. Капиталист, который получает о том уведомление по телеграфу или письменно, приходит в смятение и шлёт приказание продать бумаги по какой бы то ни было цене. Вследствие целой массы приказаний этого рода, которые приходят из провинций на следующий день, курсы круто падают и на бирже разражается паника, вследствие которой и мелкие биржевые маклеры и спекулянты теряют голову и начинают сбывать свои ценности как попало. Этою-то минутою биржевые тузы пользуются, чтобы покупать; большею частью уже на следующий день курсы снова поправляются, и мелкая сошка в провинции убеждается, что попала впросак. Большею частью такие паники происходят во время тревожного положения дел в политическом мире или же во время экономических кризисов. Но это не более как один из множества способов эксплуатировать публику. Самым излюбленным и обычным способом остаётся ажиотаж посредством выпуска облигаций или акций государственных займов, или промышленных и торговых предприятий. Какие проделки пускаются в ход при учреждении последних, об этом можно составить приблизительное понятие по тем манёврам, к которым прибегают даже при заключении совершенно солидных государственных займов. В декабре 1873 г. в «Deutsche Zeitung» было помещено описание техники, употребительной при этих подписках; описание это вышло из-под пера одного из посвящённых в таинства биржевой науки, и, хотя оно представляет дело с теневой стороны, тем не менее оно изобличает близкое знакомство со всей процедурой, так что мы не можем отказать себе в удовольствии его привести: «Существуют три аппарата, которые должны дружно действовать при каждой подписке, происходящей по всем правилам искусства: банковый аппарат, биржевой аппарат и публицистический аппарат. Первый состоит из пишущей и считающей армий — учреждений, заведующих выпуском бумаг, — из бухгалтеров, контролёров, кассиров и так далее. Все эти лица необходимы, но особенной важности не имеют, так как функция их в этой специальной операции чисто механическая. Руководителем всего дела является глава банкирского дома. С ним сносится представитель стороны, нуждающейся в деньгах, с ним договариваются о размерах вознаграждения за доставление денег, о сроках выпусков и тому подобном. Но вот, всё это уже улажено и сформировано в контрактном условии. Сострадательные банки выговорили себе комиссионное вознаграждение в два процента, что при займе в 150 миллионов составит три миллиона, а при займе в 75 миллионов — полтора миллиона гульденов. Добавочные два процента, то есть ещё три миллиона в первом случае и полтора миллиона во втором, очищаются в пользу эмитирующих учреждений, от разности между тем курсом, по которому принимаются облигации банками, и тем курсом, по которому они выпускаются ими. Это значит, что на каждые сто гульденов венгерского, например, займа, венгерское правительство получает только 85,5 гульденов, между тем как банки, выпускающие облигации этого займа, требуют и получают с публики, подписывающейся на заём 87,5 гульд. Следовательно, при самом выпуске займа получается банками шесть миллионов за 150-миллионный заём, и три миллиона за заём вдвое меньший. Сумма эта составляет законный барыш фирм, заведующих выпуском облигаций займа, и они получают эти деньги недаром, так как они гарантируют успех займа своим собственным кредитом, обеспечивают займу, в лице своих обычных клиентов, значительное число подписчиков и берут на себя риск в том случае, если бы подписка не удалась. Во всяком случае риск этот не одинаков для всех участников заёмной операции.
Когда такие финансовые звёзды первой величины, как Ротшильд, или Вадианер[42] вступают в связь с каким-нибудь банком, то они обыкновенно выступают всесильными властителями биржи, им достаётся львиная доля от барышей, между тем как банки несут на себе всю тягость предприятия. И в случае подписка на заём не удаётся, то можно быть уверенным, что не разошедшиеся в публике бумаги остаются на шее не у князей биржи, а у императорско-королевских банков; так случилось, чтоб не ходить далеко за примерами, с пятнадцатью миллионами акций тейсской[43] железной дороги, которые четыре года обременяли собою банк, прежде чем последнему удалось сбыть их с рук. Нет непременной надобности в заключении львиных договоров между банковыми учреждениями и финансовыми звёздами, хотя такие договоры и заключаются зачастую, но и без этого банки всегда стоят в невыгодном положении по отношению к финансовым тузам, вступающим с ними в связь. Последние извлекают из операции тройную прибыль: во-первых, в качестве компаньонов предприятия, во-вторых, в качестве акционеров банка, акции которого, вслед за распространением известия, что банк участвует в заключении займа, поднимаются в цене, наконец, в-третьих, в качестве спекулянтов, так как, имея возможность узнать раньше публики о заключении сделки по займу, они очень хорошо умеют извлекать выгоду из своего знания этой тайны, скупая заранее акции банка, с которым вступили в союз. Таким образом, тягости и прибыли предприятия не поровну распределены между участниками предприятия, но тем не менее все они вместе взятые получают недурной магарыч, из-за которого стоит похлопотать.
Но в чём же состоит процедура выпуска займа в публику? Прежде всего следует внимательно присмотреться к настроению денежного рынка и, где обстоятельства того требуют, с своей стороны, повлиять малую толику на это настроение. Осторожно испытует великий авгур повышение и понижение биржевых волн. Это как раз та пора, когда в публику проникают противоречивые известия о предстоящем выпуске. То проносится слух, что выпуск произойдёт в январе будущего года, то указывают на вторую половину декабря. Вдруг лондонская биржа решает понизить процент банкового дисконта. Это означает, что барометр стал на „ясно“; великий авгур решает, что теперь как раз самое время и биржевой аппарат пускается в ход. Прежде всего, нужно произвести повышение акций союзного банкового учреждения; это необходимо, во-первых, потому что такое повышение подзадоривает к подписке, а во-вторых, потому что это выгодно для финансовых тузов; итак, на первом плане стоит гешефт и на втором — тоже гешефт. Само собою разумеется, при этом подстраивается соответствующее повышение и в курсе выпускаемых бумаг, потому что хотя на месте подписки такой манёвр и не оказывает действия, но он полезен тем, что о повышении можно телеграфировать в другие места. Для всего этого служит биржевой аппарат, который приводится в действие или посредством так называемого „синдикатного участия“, или же, что теперь более входит в употребление, просто с помощью известной суммы денег. Наиболее влиятельным из биржевиков выдаётся письменное обещание предоставить им известное число бумаг, подлежащих выпуску, по тому курсу, по которому они будут выпущены. И чтобы не оставить никакого сомнения относительно значения этого документа, в него обыкновенно включается параграф, гарантирующий его владельцу известный размер прибыли на каждую из облигаций, которые он получит. Таким образом создаётся на бирже целая организация, которая гонит вверх курс выпускаемой бумаги или, что в сущности одно и то же, для предположенного эффекта кричит про них и тем предуготовливает им повышение. К числу задач биржевого аппарата относится также вышибание фитиля из рук враждебной партии, ведущей контрмину. Делается это так: когда враждебная партия зашла в продаже бумаг слишком далеко, тогда фирмы, заведующие выпуском этих бумаг, объявляют, что подписка превысила требующуюся сумму. Бумаги затем остаются преспокойно лежать в кассе учреждения, производящего выпуск, а те, которые продавали à blanc видят себя вынужденными для покрытия своих обязательств покупать во что бы то ни стало. Но, само собою разумеется, такая операция может быть произведена лишь по истечении срока, назначенного для подписки.
Прежде чем откроется подписка, необходимо ещё привести в действие публицистический аппарат. Почти все большие банки имеют каждый своего публицистического агента, второстепенные банки обходятся с одним коллективным агентом. Обязанность этого агента крайне трудная и требует столько же усердия, сколько и терпения; он при выпуске бумаг играет ту же роль, какую играют вербовщики голосов при политических выборах. Справедливость требует сказать, что многотрудная задача этого писца состоит не в том, чтобы убеждать журналистов в чрезвычайной прибыльности данной финансовой операции, а в том, чтобы уклоняться от навязчивости господ, требующих непременно доказательств, которые и их тоже могли бы убедить. Благодаря „роскошному расцвету экономической деятельности“ за последнее время или, вернее, благодаря последствиям этого „роскошного расцвета“, политико-экономическая реклама может в наши дни лишь с большею скромностью приёмов обделывать свои делишки. Но она их всё-таки ещё обделывает, и мы можем в некоторых газетах прочесть утешительное известие о том, что облигации венгерского займа покупаются в Лондоне с премией в 1,5 процента. Но этим отнюдь не исчерпывается деятельность публицистического аппарата; он даже и в наши дни может ещё похваляться более блистательными подвигами. Он отнюдь не ограничивается местною только деятельностью и работает с телеграфическою быстротою и во внешнем направлении».
Так, например, успеху венгерского займа заключённого к концу 1873 г. на берлинской и лондонской биржах, немало способствовало распространённое по телеграфу известие, будто германский имперский инвалидный фонд намерен принять участие на восемь миллионов талеров в подписке на этот заём. Когда позднее известие это оказалось ложным, заём уже состоялся.
Даже после того как разразился кризис, не было недостатка в личностях, которые отстаивали полезность легкомысленных предприятий. Что касается действительно полезных начинаний, встречающихся между новейшими предприятиями, то мы и сами не намерены на них нападать. Но не в них дело. Осенью 1873 г. в «Венгерском Ллойде» один корреспондент из Северной Германии пытался доказать, что учредители по профессии были не совсем бесполезны для народного благосостояния, так как они оберегали людей, любящих помещать свои деньги за высокие проценты в ненадёжные предприятия, от грабительских заграничных посягательств на их кошелёк. Автор этой статьи рассуждает следующим образом: «Сорок лет тому назад испанцы представляли всем желающим случай пристроить свой капитал за высокие проценты. После того как этим способом было ухлопано много немецких миллионов, настала очередь американских займов отдельных штатов; печальный конец этих займов известен. Затем настал период железнодорожных спекуляций 1873 г.; за этим периодом последовал другой, в течение которого всевозможные заграничные бумаги пользовались большою популярностью; сегодня турки, завтра бразильцы, послезавтра египтяне или туземцы, а то подчас даже японцы и мексиканцы находили в Германии немало охотников брать их бумаги; наконец дошла очередь до румынских займов и до американских приоритетов, которые сулили доход в 10 процентов. Из этого можно убедиться, что во все времена не было недостатка в людях, готовых выбрасывать свои деньги в окно из желания получать за них высокие проценты. После 1870—1871 г. внезапно наступившая безопасность мира привлекла на рынок все накопившиеся капиталы; при этом уплаты, произведённые по нескольким займам, освободили значительные суммы денег; наконец, капитал, ищущий помещений был ещё увеличен притоком французских пяти миллиардов; при этих обстоятельствах только учредительству обязаны мы, что деньги остались в стране. Если бы вновь основываемые предприятия не удерживали деньги дома приманкою высоких барышей, мы, наверное, навязали бы себе на шею на несколько миллионов долларов негодных американских приоритетов, и люди, которые теперь потеряли часть своих денег в таких предприятиях, потеряли бы их сполна на американских приоритетах и тому подобном бумажном хламе; не сберегли бы они их ни в каком случае. Между тем, всякий сознается, что если для отдельного лица и безразлично, теряет ли он свои деньги на тех или на других бумагах, для общего благосостояния нации весьма важно, что эти миллионы не ушли за границу, а остались в стране. Из этого явствует, что учредительство не совсем такое беспримерное зло, каким его считают». На эту аргументацию следует возразить, что именно благодаря этой учредительской горячке, развившейся внутри страны, число людей, готовых бросать свои деньги в окно в надежде на высокие проценты удесятерилось, и что вследствие этого вместо сотен миллионов на этот раз были потеряны тысячи миллионов, и при этом произошло крутое перемещение капиталов, последствия которого были столь же пагубны, как если бы потерянные деньги ушли за границу.
Уже в сентябре 1872 г. лук был так сильно натянут, что каждую минуту грозил лопнуть, и наступление кризиса в Вене, которой позднее суждено было раньше других городов испытать на себе его опустошительное действие, задерживалось только ожиданием всемирной выставки; на финансовый успех этого международного зрелища почти все классы населения берегов Дуная, под влиянием своего пылкого воображения, возлагали самые преувеличенные надежды, и многие кредиторы молчаливым соглашением допускали ряд всеобщей отсрочки платежей до этого срока. Но уже все признаки, обыкновенно предшествующие наступлению кризиса, были налицо, а именно:
1) Страсть к новым предприятиям и отчаянная смелость в спекуляциях доходила до размеров, о которых можно судить по приведённому нами выше описанию учредительской горячки.
2) Заразительная жажда быстрого обогащения выражалась в небывалом дотоле участии некоммерческой публики в биржевой игре; явление это охватило Германию, Австрию и Швейцарию. Уже в течение нескольких лет страсть к биржевой игре сбивала с пути долга многих из служебного персонала банков. Мы удовольствуемся указанием лишь на немногие случаи: некто Шерр[44], служивший в одной филиальной отрасли цюрихского федерального банка, украл из этого учреждения 13 внесённого в него акционерного капитала — сумму в 9 000 000 франков; деньги эти он проиграл на парижской бирже и затем поплатился за своё преступление десятилетним тюремным заключением. Казначей федерального правительства в Швейцарии равным образом провинился похищением вверенных ему денег, за что был приговорён к трём годам тюремного заключения. Бывший член федерального совета и президент швейцарского союза, Фарнерах[45], желая обеспечить своё будущее и считая надежду на новое избрание в должность делом слишком шатким, чтобы на неё можно было положиться в этом отношении, променял свой высокий пост на председательское кресло швейцарского «Credit Mobilier» в Женеве (учреждение это имело свою главную контору в Париже). Обманутый учредителями насчёт прочности этого предприятия, — так как людям этим было только нужно громкое имя для осуществления их мёртворождённого проекта, — он согласился прикрывать своим именем самые противозаконные проделки, на которые и ушёл, под видом расходов на управление, небольшой капитал, данный подпискою. Наконец суды вмешались в это дело и миру представилось невиданное зрелище: бывший глава правительства свободного народа был осуждён на три года тюремного заключения! Но и большие монархии не оставались изъяты от скандалов, порождаемых страстью к быстрому обогащению посредством безнравственных или противозаконных средств; в подтверждение этого достаточно указать на плутни и кражи, происходившие на прусских и австрийских железных дорогах, на скандальные истории Вагнера и Офенгейма.
3) Легковерие публики никогда ещё не доходило до таких размеров. Это явствует не только из учреждения множества акционерных предприятий с целями, бросавшимися в глаза своей коммерческою несостоятельностью, что не мешало таким предприятиям без труда находить подписчиков, — это явствует ещё более из двух процессов, разбиравшихся один в Мюнхене, а другой — в Вене. Первый из этих процессов — датских банков — является прологом к кризису, а второй — процесс Плахта — служит ему эпилогом. В Мюнхене одной авантюристке, бывшей актрисе Шпицедер, удалось под маскою благочестия и при содействии патеров и ханжей собрать невероятно большой капитал с сельских округов. Привлекала она этот капитал обещанием чрезвычайно высоких процентов — до 20%; таким образом, её ссудному банку было вверено до трёх миллионов одураченными крестьянами, которые толпами валили в это учреждение. Бо́льшую часть полученных вкладов Шпицедер прокутила вместе с своими сообщниками. К концу 1872 г. как она, так и наиболее виновные из её сообщников были привлечены к суду и в настоящее время расплачиваются за свои мошенничества многолетним тюремным заключением.
Плахт, отставной офицер, тоже сумел выманить обещанием «наивысшей фруктификации» сбережения 1 600 бедняков, в числе которых было много сирот и вдов. Он сулил до сорока процентов и выманенные таким образом деньги употреблял на биржевую игру. После того как разразился кризис, это финансовое предприятие лопнуло и творец его отсиживает за него в настоящее время свой шестилетний срок тюремного заключения. Мы знаем два европейских банкирских дома, которые обязаны своим успехом подобному же употреблению вверенных им денег на биржевую игру: только в этой игре им лучше повезло, чем Плахту[46].
Тысячам людей приходилось нести тяжкие последствия своего легковерия, поистине превосходившего всякую меру, так как каждый человек в здравом уме мог бы сообразить, что 40 процентов на капитал никто без задней мысли не предложит.
4) Рискованность ажиотажа не знала пределов. Основывались настоящие учредительские банки с единственной целью наживаться премиями с акций новооснованных обществ. Аферы эти затмевали собою вредные Credit Mobilier дессауского и дармштадтского банка.
5) Роскошь возрастала до беспримерных размеров. В Вене за один билет на представление Патти[47] платилось иногда 200, 300, даже 500 гульденов. Можно было подумать, что масштаб цен совсем утрачен.
6) Страсть к игре заразила целые округи, бо́льшая часть классов населения в Австрии и Северной Германии была ею заражена.
7) Цены на предметы роскоши вследствие усиленного на них спроса, понятным образом, возрастали. Усилившееся производство подняло цены на сырые материалы; цена мяса дошла до небывалой дотоле высоты, хотя, казалось бы, ввоз мясных консервов из южной Америки и Австралии должен бы был её умерить.
8) Цены на городскую землю под постройки, на дома, а также на квартиры поднялись так безобразно, что в течение нескольких лет, в особенности последние, составляли предмет громких жалоб. В Берлине плохие участки песчаной земли в самых дальних частях города продавались дороже виноградников на Рейне. В Вене, по соседству с собором св. Стефана, квадратные сажени земли продавались по 700 флоринов; один садовник продал свой сад, купленный всего несколько лет тому назад за 10 000 гульденов, — за 145 000. Невзирая на непомерное количество строительных обществ, ни в Вене, ни в Берлине не было сделано ничего для удовлетворения потребности бедного люда в жилищах, так что в последнем из названных городов образовалось целое предместье из бараков, в которых жили бедняки; предместье это было уничтожено лишь вмешательством полиции. Дело в том, что большинство новых возводившихся построек были роскошные помещения, не имевшие никакого отношения к разрешению вопроса о жилищах для рабочих, хотя на парижской всемирной выставке и была уже сделана попытка в этом направлении. Правда, для больших немецких городов вопрос этот неразрешим тем путём, которого придерживаются в Англии: система небольших отдельных жилищ неприменима к немецким городам, где поземельная собственность не сосредоточивается, как в Англии, в руках немногих аристократических семейств; да и вообще нет такого шаблона, который оказывался бы пригодным для всякой местности безразлично. Нам кажется, что вопрос о жилищах для рабочих разрешён всего удачнее в «рабочих дворцах» в Амстердаме. Вследствие необходимости свайного фундамента устройство небольших отдельных жилищ оказалось там невозможным; между тем, принятый способ построек чрезвычайно удачно, на наш взгляд, разрешает вопрос, так как при отдельных жилищах невозможно бы было по такой дешёвой цене провести воду и газ и не так легко было бы устроить при помещении ванны, прачечную, гимнастический зал, детский сад и школу.
9) При массе работ, которые производились на фабриках, все машиностроительные заводы тоже были завалены заказами и какие бы цены они ни запросили, с ними не торговались.
10) Дисконт в банках, вследствие усиленного спроса на кредит, предъявляемого спекуляцией, периодически повышался.
11) Падение курсов спекулятивных бумаг началось недели за три до кризиса.
Итак, все симптомы приближающегося кризиса совпали, и наступление последнего можно было с достоверностью предсказать. Правда, в то время, когда эти симптомы успели уже явственно сказаться, было слишком поздно, чтобы предупредить беду, если бы даже и была возможность убедить публику в её приближении. Но всё же достоин замечания тот факт, что на этот раз гораздо большее число людей предусмотрело близость кризиса и обезопасило себя вовремя, чем то было при прежних торговых кризисах. Правда и то, что такие события, как крушение дахауского банка в Мюнхене и разоблачение Ласкером железнодорожных плутен в Пруссии, должны были навести на раздумье всех тех, у кого есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать. Что многие перед кризисом, не полагаясь на кажущуюся ясность горизонта, спешили вовремя отретироваться с своим капиталом в безопасное местечко — это видно из курса солидных государственных бумаг. Между тем как во время прежних кризисов курс этот, после того как спекуляция одерживала верх, обыкновенно падал, так как много капитала, помещённого в государственных бумагах, извлекалось для помещения в новых предприятиях, теперь государственные бумаги не только продолжали держаться твёрдо, но даже ещё поднялись по сравнению с теми курсами, на которых они стояли до немецко-французской войны. Курсы же международных спекуляционных бумаг и промышленных фондов, которые, по обыкновению, были быстро доведены до сумасшедшей высоты и достигали премий от 200% до 500%, пали на столько же, на сколько они поднялись, и даже ещё более. Из вышеупомянутого движения в гору всех государственных бумаг, одна французская рента составляла исключение, что было естественным последствием колоссального увеличения государственного долга через уплату контрибуции.
По своему происхождению кризис был чисто биржевою болезнью. Торговля, промышленность и сельское хозяйство оставались сами по себе вначале нетронутыми и лишь постольку страдали от кризиса, поскольку лица, заинтересованные в них, были втянуты в биржевую игру. Позднее, само собою разумеется, все сферы производительности должны были пострадать от ограничения потребления, которое могло усилиться лишь позднее, после того как цены снова постепенно понизятся до своего нормального уровня, и все успеют оправиться от последствий кризиса. Об этом сравнительно меньшем ущербе, нанесённом кризисом 1873 г. различным отраслям производительности, можно судить по крайней мере по тому факту, что большие банки на этот раз не подверглись такому сильному натиску публики, как во время прежних кризисов, и вследствие этого дисконт не поднялся до такой высоты, на какой он стоял в 1866 и 1857 годах; валюта тоже собственно в Австрии не испытывала больших колебаний; в Соединённых Штатах, конечно, было дело совсем другое. Дело в том, что в Австро-Венгрии национальный банк отличался вполне правильным и осмотрительным ведением своих дел. Уже в 1869 г. он заблаговременно предостерёг спекуляцию и, по всей вероятности, лишь настроение публики помешало ему поднять свой дисконт ещё выше в 1872 г. Во всяком случае, дисконт, установившийся с 21 марта 1872 г. на 5 процентов для векселей и на 6% для ломбардных операций, был слишком низок.
Впрочем, чтобы иметь возможность судить с точностью о положении валюты, мы должны бросить взгляд назад на положение национального банка и средств обращения в Австро-Венгрии.
Прежде всего, нам необходимо упомянуть, что параграфом 14 банкового закона 1862 г. обращение билетов, не покрытых запасом металлических денег, было ограничено 200 000 000 фл.
Вследствие изменений, произведённых в 1862 г. в банковом законе и в силу соглашения, заключённого 27 декабря 1862 г. между банком и государством, долг государства банку был определён в 217 389 244 фл. Из этого долга 80 миллионов должны были остаться бессрочным долгом, а 137 289 244 фл. подлежали уплате частичными взносами в промежуток времени от 1863 по 1866 г.; размер этих взносов был определён заранее. До 1865 г. государством было уплачено 127 239 000 фл. и существовало основание надеяться, что в следующем году весь долг государства банку уплатится и валюта восстановится. Министр финансов, граф Ларим, произнёс тогда знаменитое изречение: «Восстановление австрийской валюты сделается, по всей вероятности, ещё до наступления 1867 г. совершившимся фактом. Уже в настоящую минуту лаж на серебро понизился до 105, и достаточно просмотреть отчёты банка, чтобы прийти к убеждению, что австрийский национальный банк принадлежит к числу наиболее благонадёжных и хорошо поставленных кредитных учреждений Европы. Употребление станка, печатающего банковые билеты, как средства для покрытия государственных долгов, сделалось, благодаря ограничениям, установленным законом, и строгому контролю, делом невозможным».
Наступившая затем в следующем году война, само собою разумеется, горько насмеялась над всеми этими ожиданиями, и ограничения, о которых говорил министр, оказались вовсе не такою преградою, через которую нельзя бы было перешагнуть. Чтобы обеспечить себе в финансовом отношении возможность вести войну, правительство декретировало 5 мая 1866 г. выпуск государственных кредитных билетов; наивысший размер этого выпуска был определён в 150 миллионов гульденов, и на национальный банк было возложено обязательство доставить государству эквивалент за количество билетов, принятых на себя государством, в билетах высшего достоинства.
Законом 7 июля 1866 г. министру финансов был открыт кредит в 200 миллионов гульденов, и национальный банк в ожидании того времени, когда откроется возможность заключить заём или выпустить настоящие государственные бумажные деньги, вынужден был ссудить министру финансов на 60 миллионов банковых билетов, причём государство брало на себя расходы по фабрикации этих билетов. Таким образом, действие банкового закона было приостановлено. 25 августа издан был закон, в силу которого остальные 140 миллионов вышеупомянутого кредита покрывались частью выпуском пятипроцентных государственных долговых обязательств по возможно выгодному курсу (этих обязательств полагалось выпустить на 50 миллионов), частью же выпуском на 90 миллионов настоящих государственных билетов достоинством в 1 и в 5 гульденов.
Осуществление мер, предписанных этими законодательными распоряжениями, вызвало в положении дел банка самую печальную перемену. В апреле 1866 г. общая сумма билетного обращения банка составляла не более 337 923 886 флор. и лаж на серебро простирался лишь до 106,75. В июне в обращении находилось уже на 361 770 471 банковых билетов и, кроме того, на 140 935 321 государственных кредитных билетов; следовательно, в общей сложности на 502 705 792 бумажных денег; лаж на серебро успел подняться до 128,5%.
В 1867 г. банк был вынужден занять у государства один миллион для того, чтобы быть в состоянии выплатить своим акционерам следующий им дивиденд, и при этом ещё акционеры получили вместо условленных 7 процентов только 6,33 процента. Так как венгерское правительство не подняло возражений против выдачи этого миллиона и, с своей стороны, содействовало этой финансовой операции, тем самым косвенно признало свою долю участия в 80-миллионном бессрочном долге государства банку, хотя прямого признания этого факта со стороны венгерского правительства и до сих пор ещё не воспоследовало.
Поэтому большое изумление вызвала статья, появившаяся 28 октября 1868 г. в официальной газете венгерского правительства и объявлявшая, что министерство финансов Венгрии отказывается принять свою долю участия в государственном долге банку в 86 миллионов и в ссуде одного миллиона, выданной банку.
Правда, при заключении соглашения с Венгрией распределение между двумя частями империи их доли участия в 80-миллионном бессрочном долге банка было позабыто, но в параграфе 5 закона 24 декабря 1867 г. об участии земель венгерской короны в несении тяжести общего государственного долга сказано: «Текущий долг, состоящий из государственных кредитных билетов и долговых обязательств, всего в размере 312 миллионов гульденов, ставится под солидарную гарантию обеих половин империи».
При обсуждении колебаний валюты необходимо иметь постоянно в виду естественный процесс обращения, другими словами, то обстоятельство, что средства обращения сообразуются с количеством и свойством оборотов, что меньшее количество орудий обращения нужно там, где число оборотов уменьшается или где существуют такие суррогаты, как лондонский Clearing-House и другие учреждения, для сведения счетов по взаимно погашающим друг друга долговым обязательствам; что обороты легко подвержены колебаниям, не только по стремлению к изменяющейся пропорции между производством и потреблением, но и по отношению к изменяющейся пропорции между неподвижным и обращающимся капиталом, между недвижимою собственностью и долговыми обязательствами и бумажными ценностями, но что в ряду этих колебаний такие, которые опускаются ниже принудительного курса, бывают чаще и сильнее, чем другие, так как сюда входит страховая премия, о которой мы уже говорили.
Так, мы видим, что лаж на серебро 1 марта 1873 г., когда начался ввоз хлеба из-за границы, повысился, потому что к этому времени понадобилось достать большее число металлических денег для расплаты с заграничными торговцами; после того как разразился кризис, он поднимается ещё выше, потому что обороты на бирже уменьшились и вследствие этого требовалось меньше средств обращения в виде государственных и банковых билетов. Когда распространился слух о предстоящем новом выпуске бумажных денег, лаж на серебро опять поднимается, потому что при таком выпуске находящиеся в обращении бумажные деньги потеряли бы в цене.
Всё это служит новым доказательством того, что кризис 1873 г. был вначале чисто биржевым кризисом. О тех внутренних процессах, которые на венской бирже предшествовали кризису, мы имеем следующее описание, принадлежащее компетентному перу и напечатанное во франкфуртской газете «Акционер».
«После того как австрийские финансы были несколько приведены в порядок, началось разрастание банкового акционерного дела. Крупная ошибка (?), сделанная понижением дисконта, заставила капитал и кредит устремиться от государственных фондов к промышленным и спекуляционным бумагам. За повышением курса вскоре последовал ажиотаж, ажиотажу удалось создать учредительство и внезапно расплодились разные фантастические здания, висевшие в воздухе. Национальный банк закрыл свои кассы, в которых выдавались ссуды под залог бумажных ценностей, но эту меру сумели обойти посредством дутых векселей, так что, невзирая на изменившееся положение дел на товарном рынке, вексельный портфель утолщался. Частный же капитал, напротив, пускался в прибыльные обороты посредством репортных операций на бирже. Переход из рук в руки бумажных ценностей должен был дать двойное и тройное вознаграждение за застой в сбыте продуктов и товаров. Как собственные фонды, так и капитал, добытый посредством кредита, — всё это тащилось на биржу и там пускалось в рост с помощью репортов. Вскоре возникли банки со специальною целью производить эти операции; появилось до полуторы-дюжины маклерских банков, тоже не имевших другой цели, как эксплуатировать это дело. Репортное ростовщичество достигло роскошного расцвета. С помощью искусственных средств добивались того, что деньги становились редки, кредит по произволу давался или не давался, процент то навинчивался искусственно до 40—50%, то понижался для известных, привилегированных предприятий до возможного минимума. Все новые предприятия заботились прежде всего о том, чтобы обеспечить себе на более продолжительный срок возможность легко и дёшево пристраивать свои акции; этим синдикаты участников ограждали себя и могли спокойно выжидать того времени, когда вогнанный в гору курс акций позволит им продать свой товар с прибылью. Сегодня, например, учреждали общества, а завтра закладывали ещё не напечатанные акции в каком-нибудь банке, чтобы не допустить их на рынок. Соблазн к подписке на акции или к покупке их становился через это неодолим, так как при этом вам не нужно было ни тратить денег, ни приискивать капитал, ни брать на себя акции в действительности, — всё дело улаживали агенты, действовавшие по поручению учредителей и лиц, выпускавших бумаги, при помощи капитала, предназначенного для репортных операций. Вам оставалось только класть разность в карман. Эти репорты с бумагами производились систематически, вроде того, как производится учёт векселей. Торговые дома и банки предоставляли маклерам целые миллионы для такого употребления, какое тем заблагоразсудится, так как при этом, кроме обеспечения бумаг, оценённых на несколько процентов ниже того курса, на котором они стояли, имелась ещё гарантия посредника. На заложенную бумагу, кроме процентов за ссуду, насчитывалось ещё громадное провизионное вознаграждение, лёгкая нажива всё покрывала. Клика учредителей спекулировала на это облегчение маклерских операций, и маклерские банки беспечно набирали миллионы бумаг сомнительного происхождения и сомнительной ценности с целью наживать громадные деньги посредством репортных операций. Если иные, наиболее предусмотрительные, и имели в виду возможность понижения курсов, то при этом предполагалось, что они никак не могут пасть более, чем на 10—20 процентов, а такое понижение курсов готовы были встретить. Даже солидные и осмотрительные фирмы отказывались принимать только акции новых предприятий и охотно брали более старые и упроченные бумаги, хотя и держалось в стороне от учредительства и ограничивали спекуляцию на бумаги известными пределами. Большинство капиталов, в ожидании „краха“, находилось в репортных операциях, и это-то и придало происхождению и дальнейшему течению кризиса такой роковой характер. Как только курсы пали, репортирующие банки, банкиры и капиталисты потребовали немедленного покрытия; при первом же натиске бури, бумажные ценности стали являться в изобилии. Но дальнейшее падение курсов сопровождалось невозможностью реализовать многие бумаги, которые почти совсем утратили всякую ценность; таким образом, кредит, сокращённый вышеупомянутыми учреждениями, не мог быть ничем заменён. Репортный кризис превратился в настоящую эпидемию, и не было никаких средств против этой эпидемии. Репортеры были поражены общею болезнью, они не могли оказать никакой поддержки своим клиентам — они сами нуждались в помощи. В особенности маклерские банки, которые были обременены количеством заложенных у них бумаг, вдесятеро превышавшим размеры их акционерного капитала, хотели несколько облегчить своё положение посредством аукционной продажи обременявших их бумаг, но предлагаемый товар не находил себе покупщиков даже по самым низким ценам. Ростовщичество запуталось в собственных сетях; репортёры увидели себя обладателями бумаг, которых они никогда не желали приобретать в свою собственность, и притом бумаги эти очутились в их руках по таким курсам, которые, по крайней мере на время, поглощали не только проценты, но и часть выданного в ссуду капитала. Самые состоятельные и честные (?) агенты и маклеры не были в состоянии взять на свои плечи обязательства своих клиентов, так как нельзя было обозреть даже приблизительно размеров требований, имеющих поступить по этим обязательствам. Объявленные банкротства были ещё не так важны, как те, которые скрывались или которые надо было скрыть, так как без этого всякое соглашение сделалось бы невозможным. Надо было во что бы то ни стало поддержать состоятельность домов и фирм, чтобы выиграть время и добыть помощь, необходимую для отражения грозивших ударов. Корпорация репортеров увидела себя вынужденной поддержать своих же собственных должников: заложенные бумаги были оставлены в кассах репортных фирм или на тех условиях, на которых они были первоначально приняты, или же в качестве собственности фирм, приобретённой посредством покупки на срок; в последнем случае в цене бумаг производилась скидка».
В самом разгаре игры на повышение, в марте 1872 г., австрийское правительство сделало попытку обуздать учредительство и выпуск новых бумаг, но уже в начале апреля мы читаем по этому поводу в «Акционере»: «Почти каждый номер „Венской газеты“ приносит весть об одной или двух концессиях на учреждение нового банка. Министр внутренних дел не хотел было вначале разрешать более одной такой публикации в день, но грюндеры осаждали его до тех пор, пока он наконец согласился на две публикации в день». Не далее как в половине того же апреля месяца произошла реакция, заставившая кредитные акции опуститься с 352 на 335, а акции англобанка с 372 на 299, и тот же корреспондент, которого мы цитировали выше, выражает опасение, как бы грюндеры и финансовые тузы не начали с этого момента заботиться об удалении своих капиталов в безопасное местечко. Но уже к концу апреля горизонт опять прояснился, а в июне миллиарды французского займа дали новую пищу спекуляции. Поэтому в августе мы читаем в той же «многосторонней» газете статью, вышедшую уже из-под другого пера и гласящую: «Лишь самый отчаянный пессимист, привыкший во всякое время прилагать к явлениям анатомический нож самой беспощадной критики, может отказать в слове одобрения тому бодрому и деятельному настроению, которое в настоящую минуту овладело всеми биржами». Правительство снова пытается наложить узду на спекуляцию и министр финансов хочет запретить выпуск «молодых» акций, но спекуляция прибегает к старым банковым концессиям и к системе картельных банков. Лишь в сентябре 1872 г. впервые появляются явственные признаки, свидетельствующие, что число людей, не увлекающихся и относящихся к развитию спекуляций с недоверием, растёт. Контрмина начинает приобретать значение, и с октября австрийская государственная рента повышается в цене — ясный знак, что капитал начал ретироваться. Между тем как общее спекулятивное опьянение публики лишь в декабре доходит до своего апогея, финансовые тузы начинают заблаговременно своё отступление. Кредитное учреждение и другие крупные банки начинают отказывать в приёме всяких сомнительных залогов и преимущественно бумаг, предназначенных для биржевых спекуляций; кредит должников этих учреждений по текущим счетам был ограничен. До апреля банкам надо было сбыть с рук около 20 миллионов бумажных ценностей; так как эти бумаги при этом приходилось пристраивать как-нибудь иначе, то с первых чисел апреля начинается падение курсов биржевых бумаг, и 9 мая, одновременно с падением Тьера, курсы, рухнув разом, подают сигнал к наступлению кризиса.
До конца апреля ещё была возможность кое-как искусственно поддерживать здание, потрясённое в своём основании и потому уже начинавшее шататься; ожидавшееся открытие всемирной выставки представлялось спекулянтам каким-то deus ex machina, долженствующим каким-то неведомым доселе способом положить конец всем начавшимся затруднениям, и за эту надежду они хватались, как утопающий за соломинку. 1 мая была открыта всемирная выставка, но при этом вместо ожидаемой спасительной руки на бирже появилась паника. Партия, игравшая на повышение, потерпев несколько ощутительных ударов, начала отступать; уже начались банкротства и описи. Но никто ещё не предчувствовал размеров грозящей катастрофы. Но мало-помалу, подобно тучам перед грозою, беда нависла над венскою биржей. 5-го и 6 мая падение курсов спекуляционных бумаг пошло быстрее. 7 мая пятнадцать банков сошлись на совещание с целью обсудить меры, которые могли бы удержать дальнейшие успехи процесса разложения. 8 мая уже показались предвестники бури: около ста заявлений несостоятельности было сделано на бирже. Произошло новое совещание представителей банков. Потери на курсах простирались уже до 300 миллионов гульденов.
Теперь уже быстрота катастрофы не знала удержу; 9 мая началось крушение всего спекуляционного здания — крушение, которое своими размерами и гибельностью своих последствий превзошло всё, чему мы были свидетелями во время прежних кризисов. «В дни 8-го и 9 мая, — говорит Нейварт[48] в своём сочинении об австрийском национальном банке, — венская биржа буквально обезумела от страха. Бурные сцены, которые там разыгрывались, имели почти революционный характер; никакое описание не может дать понятия о взрыве бешенства, которому предавались пострадавшие. Громадное большинство всех бумаг, котированных на венской бирже, в эти два дня быстро, неудержимо утрачивало всякую ценность». Всякие биржевые сделки абсолютно прекратились. Царил полнейший хаос. Отчаяние овладело спекулянтами. В день великого краха многие представители биржевой кулиссы хватали тузов финансового мира за горло и с воплем смертельного ужаса требовали назад своё добро, которого они лишились по милости учредителей. Другим мысль о постигшем их конечном разорении до того отуманивала голову, что они налагали на себя руки[49].
Ни в один из прежних кризисов не обнаружилось столько похищений, обманов и краж, что весьма понятно, так как размеры преступлений идут рука об руку с силою возбуждения страстей.
Вечером 9 мая в помещении биржи снова происходило совещание — уже не о том, как удержать кризис, а о том, как предупредить конечное распадение всех условий, необходимых для торговой деятельности и для самого существования. Паника до того подавляла общее настроение духа, до того парализовала всякое доверие и всякий кредит, что не только спекулятивные бумаги дошли в своём падении до невозможности продать их по какой бы то ни было цене, но и многим уже предвиделся в недалёком будущем момент, когда человек со шкафом, битком набитым ценными бумагами, будет нуждаться в деньгах, необходимых для собственного его пропитания.
Результатом этого первого биржевого совещания были меры, представлявшие подражание мерам, принимавшимся во время прежних кризисов. Образовался «Комитет вспомоществования», выдавший ссуды под залог таких спекулятивных бумаг, которые не принимались национальным банком и другими солидными кредитными учреждениями; крупные фирмы тотчас же подписались на 20 000 000 гульденов для доставления этому комитету необходимого гарантирующего фонда. Была объявлена всеобщая отсрочка платежей по разностям до 15 мая; наконец был установлен компенсационный курс для всех биржевых бумаг.
Всё это были меры, вынуждаемые крайностью; собственно, как средство излечить зло их нельзя было рассматривать. Не далее как на следующий день оказалась их недостаточность. 11 мая банки послали от себя депутацию к австрийскому министру-президенту, князю Ауерспергу, ходатайствовать о поддержке со стороны правительства. 12 мая собрались представители строительных обществ совещаться о средствах, которыми можно бы было предупредить остановку в работах по начатым постройкам. Министр финансов вначале не без основания колебался приступить к искуплению грехов спекуляции с помощью государственных средств. Но опасность росла и схватывала даже самые высшие слои общества, и министр уступил; он исходатайствовал у императора и у совета министров согласие на приостановку действия банкового закона; согласие венгерского министерства на эту меру было получено по телеграфу 12 мая. Распоряжение по этому предмету было опубликовано в официальной газете 13 мая и гласило следующее:
Настоящим приказом, на основании 14 органического закона об имперском представительстве, отменяется 14 параграф устава австрийского национального банка.
Национальный банк уполномочивается производить, согласно с своим уставом, учёт векселей и выдачу ссуд под ценные бумаги, не стесняясь при этом относительно размера выпускаемых им с указанною целью билетов — нормою, установленною отделом 2, параграфа 14 своего устава».
Распоряжение это было препровождено директором национального банка, который сам о нём и не думал ходатайствовать, и вследствие этого, а также вследствие всё ещё не отменённого принудительного курса, очутился совсем в ином положении, чем, например, английский банк при аналогичных обстоятельствах. К официальной бумаге была приложена записка министра финансов Депретиса[50], следующего содержания:
«Вашему превосходительству, конечно, известно, что правительство не оставило без внимания теперешнее ненормальное положение денежного рынка и решило, в случае обстоятельства действительно того потребуют, употребить необходимые чрезвычайные меры для того, чтобы воспрепятствовать настоящему кризису, который до сих пор ограничивался исключительно биржевым кругом, распространить своё действие далее, ко вреду промышленности и торговли. Для предотвращения этой-то грозящей нам теперь опасности его величество, по предложению совета министров, сделанному с согласия королевско-венгерского правительства, изволил издать настоящий приказ, в силу которого банк уполномочивается учитывать векселя и принимать под залог бумаги сообразно с постановлениями своего устава, не стесняясь относительно размера выпускаемых с этою целью билетов — нормою, установленною параграфом 14 закона 18 марта 1872 г. Доводя о том до сведения вашего превосходительства, я должен напереть на то, что правительство этою чрезвычайною мерою, имеющею, само собою разумеется, оставаться в силе лишь до тех пор, пока в ней настоит крайняя надобность, — что правительство, говорю я, этою мерою имеет в виду исключительно воспрепятствовать поколебанию доверия в кругах состоятельных и надёжных в деле кредита, и предотвратить большие бедствия. Я вполне надеюсь, что национальный банк лишь на столько воспользуется предоставленным ему правом, на сколько это необходимо для предотвращения серьёзных замешательств».
Предостережение, высказанное в конце этого письма, было излишне, ибо, как мы уже заметили выше, национальный банк о приостановке банкового закона не ходатайствовал. Предостережение министра было подражанием тех речей, с которыми английское правительство обращалось к английскому банку в 1847, 1857 и 1866 годах, но английский банк был совсем в другом положении, и приостановка закона последовала по инициативе его правления.
По 14 параграфу банкового закона 8 июля 1862 г., «правление австрийского национального банка обязано заботиться о том, чтобы отношение металлического его запаса к количеству выпускаемых им билетов обеспечивало вполне обмен этих последних на звонкую монету, за исключением тех случаев, когда воспоследует в установленном законном порядке распоряжение о временной приостановке выкупа билетов. Во всяком случае, тот излишек, на который сумма обращающихся билетов превосходит 200 миллионов, должен быть обеспечен бумажными ценностями, принятыми под залог ссуд сообразно с уставом, или же выкупленными просроченными купонами облигаций; для той же цели могут служить и закладные банка, оплаченные сообразно с уставом и годные для новой реализации; впрочем, это последнее обеспечение не должно превосходить 20 000 000 гульденов и может служить как обеспечение лишь по расчёту двух третей своей номинальной цены. Вместо серебра, четвёртая часть металлического запаса может состоять из золота, в монетах или в слитках».
Законом 18 марта 1872 г. этот 14 параграф устава был изменён в том смысле, что последнее его постановление было отменено и правлению банка было предоставлено держать металлический запас по своему усмотрению в золоте или в серебре. Приостановка этого закона позволила банку удовлетворить всем серьёзным потребностям торговли. Тем не менее банк имел лишь в весьма ограниченных размерах возможность воспользоваться предоставленными ему правилами, это видно из того, что излишек билетного обращения, сравнительно с металлическим запасом 11 июня 1872 г., составлял не более 192 503 627 гуль., 12 ноября 1873 г. — не более 222 668 071 гульд., 31 декабря 1873 г. — не более 208 245 939 гульд., и 12 марта 1874 г. — не более 176 563 627 гульд.
Вслед за этою мерою правительства биржа, по-видимому, несколько ободрилась. Нижнеавстрийская торговая палата собралась с целью обсудить положение дел. На 15 мая кончилась отсрочка платежей, и тогда разразились новые многочисленные банкротства, вследствие которых мелкий биржевой люд был совершенно уничтожен и оба спекуляционные банка, «Placht» и «Fels», которым по преимуществу бедные люди вверяли свои сбережения, подпали под конкурс. 28 мая большие банки решили снова возобновить приём бумаг для репортных операций, но эта попытка не имела никакого успеха.
Июнь месяц начался бегством кассира кредитного учреждения, Покорни, который обокрал банк на 437 000 гульденов. Благодаря этому событию недоверие распространилось на некоторое время повсюду, так что и акции этого общества, дирекция которого, однако, заблаговременно разглядела опасность, совершенно пали в цене; одновременно с этим рухнул и большой банкирский дом Веркерсгейм и Ко, банкротство которого, вследствие связи этого дома с венгерскими железными дорогами, повлекло за собою осложнения в отношениях с венгерским правительством.
5 мая национальный банк включил выдачу беспроцентных ссуд под залог золота и серебра, но этою формою ссуд публика пользовалась менее охотно, чем ссудами под залог бумаг и дисконтом векселей; относительно последних банк не нашёл нужным прибегнуть к повышению дисконта, чего можно было от него ожидать, так как в остальных отношениях его образ действий был подражанием образу действий английского банка. Между тем, нужда в деньгах успела и в Венгрии возрасти до крайней степени, так что министр финансов счёл нужным войти с предложениями, клонившимися к облегчению этой нужды; позднее к этим предложениям присоединилось ещё одно, а именно: о снабжении пештской отрасли национального банка более значительными суммами в придачу к тем, которыми он располагал до сих пор.
Наивысшей степени смятения достигло положение дел 9 июня, следовательно, месяц спустя после наступления кризиса, когда произошло банкротство вексельного банка, до того зарывшегося в железнодорожных и других акционерных предприятиях, что почти весь его капитал погиб, и над банком был назначен конкурс, втянувший в катастрофу много других учреждений и отозвавшийся громадными потерями даже в Бреславле и в Берлине.
Наконец 10 июня появляется первый признак начинающегося более здравого понимания средств устранить действительную причину кризиса — причину, состоявшую в несоответствии между существующим запасом капитала и размерами затеянных предприятий. Семь банков составили проект слияния в одно учреждение, причём предполагалось ограничить против прежнего размеры капитала.
13-го числа образовался в Вене новый комитет вспомоществования с неограниченным капиталом; в подписке на это учреждение, вызвавшее вскоре многочисленные подражания в провинции и в Венгрии, принял участие национальный банк, а также первоклассные торговые фирмы и таким образом составился в одной Вене капитал в 8 миллионов гульденов. Эти капиталы вспомоществования, образовавшиеся в Вене, в Пеште, в Темешваре, в Брюне[51], в Праге, в Граце и других местах, оказали весьма благотворное действие; они удовлетворили наиболее настоятельной нужде в деньгах в такую пору, когда всеобщее недоверие заставляло капитал прятаться по разным норкам; они также немало способствовали к расчистке почвы от громадной груды заваливавших её эфемерных предприятий, опиравшихся большею частью на кредит. Надо признать, что министр финансов де-Претис с надлежащею энергиею принялся, с своей стороны, содействовать организации этого дела. Уже 24 июня он разослал проект организации комитетов вспомоществования всем лицам, стоявшим во главе административных местных учреждений, за исключением Нижней Австрии, Тироля, Далмации и Фаральберга[52]. К проекту был приложен следующий циркуляр:
«Вашему… без сомнения известно, что чрезмерные спекуляции биржи повлекли за собою уже несколько недель тому назад неизбежную в этих случаях реакцию, действие которой главным образом сказалось повсеместным потрясением денежного рынка. Хотя этот экономический процесс и отзывается ощутительным образом на различных общественных слоях, тем не менее императорско-королевское правительство сочло своим долгом не принимать против него с своей стороны никаких активных мер, так как прежним опытом доказано, что искусственные средства не останавливают экономических кризисов, а, напротив, затягивают их и ухудшают.
Тем не менее, чтобы не дать по возможности производительной деятельности пострадать из-за затруднительного положения кредита и чтобы воспрепятствовать кризису распространиться на торговлю и промышленность, национальный банк был уполномочен императорско-королевским указом 13 мая производить на основаниях, указанных его уставом, учёт векселей и выдачу ссуд под залог бумаг, не стесняясь, при выпуске билетов, предназначенных для этой цели, размерами, определёнными в уставе. Этою чрезвычайною мерою, долженствовавшею, само собою разумеется, оставаться в силе лишь пока в ней будет настоять крайняя необходимость, правительство имело исключительно в виду предотвратить наиболее гибельные последствия, которые могло навлечь за собою поколебавшееся доверие в коммерческих сферах, сделавшихся неспособными к немедленной уплате по своим обязательствам. По счастью, торговля и промышленность остались до сих пор в стороне от непосредственного влияния кризиса, и, если только нас не обманывают все имеющиеся налицо признаки, нет никакого основания опасаться и на будущее время серьёзных последствий, под тем условием, однако, чтобы финансовые, коммерческие и промышленные кружки, наиболее близко заинтересованные в деле, сами проявили надлежащую заботливость и энергию.
Существует одно только средство противодействовать недоверию, которое, будучи вызвано отчасти действительным падением ценностей, поддерживается между тем с различных сторон искусственными мерами и грозит, если ему в ближайшем будущем не будет положен конец, пошатнуть кредит, необходимый для торговли и промышленности. Средство это — соединение всех здоровых элементов промышленного мира с целью взаимной поддержки и восстановления необходимого кредита, для которого, как показывает внимательное рассмотрение положения дел, имеется налицо достаточно источников.
С этою целью в Вене, как вашему…, конечно, известно из газет, образовался, при содействии национального банка, комитет из представителей наиболее крупных банков и частных фирм; комитет этот, создав посредством подписки фонд, обеспечивающий покрытие возможных убытков, поставил своею задачею оказывать помощь, преимущественно посредством ссуд под надёжные бумаги и учёта векселей в тех случаях, когда представляется надобность устранить временную нужду в деньгах и этим воспрепятствовать остановке здоровой экономической деятельности.
Комитет этот готов распространить свою деятельность и на другие части государства — всюду, где образуются подобные союзы для отдельных местностей или же для целых округов, и, собрав необходимый обеспечивающий капитал, представят через взаимное ручательство своих членов гарантию в том, что средства, которыми здешний комитет во всяком случае должен будет снабдить их при помощи национального банка или провинциальных отраслей последнего, будут употребляться на поддержание лишь реальных и действительно нуждающихся в поддержке торговых и промышленных интересов.
Участие правительства и в этом деле может проявляться лишь в нравственном содействии. Я уполномочиваю Ваше…, в случае к тому представится повод в сношениях с представителями заинтересованных в деле сфер, советовать им возможно скорейший почин в указанном направлении, а также ознакомить их с содержанием прилагаемого при сём проекта, в котором указаны в главных чертах способ образования комитетов и сфера их деятельности».
«Учреждения и частные фирмы данного места или округа, образующего географически одно целое, составляют для района своей деятельности обеспечивающий фонд. При этом должны быть обозначены как размеры фонда, так и фирмы, участвующие в его образовании. Сумма, требующаяся для удовлетворения потребности данной местности или округа и испрашиваемая под гарантией вышеназванного фонда, размерам которого она должна соответствовать, тоже должна быть заранее обозначена. Пользование теми средствами, которые будут предоставлены в распоряжение комитета, должно происходить следующим образом: учреждения и крупные частные фирмы, образовавшие ассоциацию для данного места или округа, подвергают векселя, представляемые для учёта, рассмотрению контролирующей комиссии, специально назначаемой с этою целью соединившимися учреждениями и фирмами; затем ассоциация снабжает вексель, надёжность которого признана комиссией, своей бланковой подписью, так что все члены ассоциации сообща и в равной мере берут на себя ручательство по этому векселю. Там, где по местным условиям такая форма поручительства окажется невозможной, учреждается особое бюро для выдачи подобных солидарных ручательств, и заведование этим бюро от имени всей ассоциации поручается одной какой-нибудь фирме. Для покрытия этих солидарных поручательств и убытков, могущих при этом произойти, служит фонд гарантий. В тех местностях, где существуют отрасли национального банка, переучёт векселей производится непосредственно этими последними. Там же, где указанных отраслей не существует, имеющие образоваться ассоциации обращаются к национальному банку через посредство венского комитета вспомоществования».
Большинство биржевых спекулянтов было далеко не удовлетворено этой мерой; они продолжали призывать на помощь государство, подобно детям, которые, нарушив материнское запрещение, попали в беду и, видя, что им приходится плохо, начинают кликать мать на помощь. С другой стороны, была партия, требовавшая, чтобы болезнь, которую накликали себе пациенты, не внимавшие никаким предостерегающим советам, была предоставлена своему естественному течению; партия эта доказывала, что радикального средства излечить зло не существует и что единственное спасение — в ликвидации, которая только отсрочивается государственною помощью. Что до нас лично касается, то мы в то время придерживались среднего пути между этими двумя крайностями, имея в виду главным образом облегчение страданий ремесленного и рабочего класса, который, хотя и не принимал непосредственного участия в кризисе, но тем не менее рано или поздно должен был понесть на себе его последствия. Строгое проведение принципов, хотя бы они, сами по себе взятые, и были совершенно верны, обыкновенно встречает противодействие в обстоятельствах, подобно тому как в машинах абсолютное действие закона тяжести видоизменяется трением или свойством материала. Вообще говоря, этот средний путь и был избран на практике в Вене. Помощь государства ограничилась расширением полномочий национального банка, и главная мера — образование комитета вспомоществования — была основана на принципе самопомощи.
При этом комитеты вспомоществования умели обойти один крайне опасный подводный камень, на существование которого и мы, с своей стороны, указывали. Подводный камень этот — закупки бумаг.
«Как бы щедро ни выдавались ссуды под залог различных бумаг, — писали мы в то время, — как бы широко ни производился дисконт векселей, опасность этих операций, — даже выдачи ссуд под залог товаров — ничто в сравнении с опасностью скупать бумаги. Мы не приверженцы гомеопатии, и всего менее, в применении к биржевым делам, поэтому мы никак не можем рекомендовать как лекарство то самое средство, чрезмерным употреблением которого была вызвана самая болезнь. Скупание бумаг снимает ответственность со спекулянтов и снабжает их новыми средствами для продолжения игры. Этим причины кризиса не устраняются и ликвидация только отсрочивается, для того чтобы позднее настала она в ещё более грозном виде. Немного погодя окажется, что это средство ровно ни к чему не ведёт. Между тем, выдача ссуд под залог бумаг хороша уже тем, что даёт возможно ослабить, — что всего важнее в данную минуту, — лихорадочное недоверие, неразрывно связанное с кризисами, и через это уменьшает стремление наличных денег прятаться из обращения: иначе стремление это доходит до того, что не хватает денег для удовлетворения необходимейших текущих жизненных потребностей, так как каждый в ожидании несостоятельности своих кредиторов спешит запастись, в большей мере чем нужно, средствами для покрытия собственных своих обязательств. Пока помощь ограничивается выдачею ссуд под бумаги и учётом векселей, хотя указанные формы помощи и применялись очень широко, это вынуждает спекулянтов иметь в виду необходимость свести, в конце концов, счёты по своим обязательствам; кризис по крайней мере не обостряется новыми рискованными затеями. Руководящие органы венской печати, в особенности «die Neue freie Presse»[53], вполне примкнули к этому взгляду, так же как и к другому исследованию, напечатанному нами в газете «Schlesische Presse» (24 июня). В этой последней статье мы обращали внимание на то, что при изыскании желательного среднего пути и средств облегчить бедствия, вызванные кризисом, необходимо делать различие между медленным процессом возникновения болезни и тою острою формою, в которой она внезапно прорывается наружу. Что касается самой болезни, то её нельзя излечить искусственными средствами, по крайней мере до тех пор, пока мы не умудрились добывать сокровища с луны, но кризис можно смягчить настолько, чтобы он не развился до безумной паники, вроде той, например, какую мы видели в Лондоне. Мы поясним нашу мысль несколько подробнее.
Примечания
править- ↑ Вероятно, ошибка. Должно быть «Поразительным доказательством». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ См. Эресунн в Википедии. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Brett. Шаблон:ПррмВТ
- ↑ Sangate, Calais, South-Foreland, Dover. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Petit-Miteu. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ St. Pierre Miquelon. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Cap Landsend, Cornwall, Halifax. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Newbiggin, Northumberland, Söndewig, Möen, Bornholm, Libau, Peterhead, Aberdeenshire, Egersund, Griesleham, Nustad. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Skager Rack, Hirtshals, Jütland, Arendal. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Bona. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Otranto, Valena. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Falmouth. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Penang. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Malakka. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Abuschir. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Cromer. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Newbiggin. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Peterhead. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Van Diemens Land. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Cyrus Field. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Natal. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Demerara. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Colon. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Pernambuco, Cayenne. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ M. W. Huber. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Bankacte und Bankstreit in Oestreich-Ungarn 1862—1873. Leipzig, bei Duncker und Humblot 1873
- ↑ Вероятно должно быть «поощрявшие». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Статистика банкротств показывает для одной Австрии за 1872 г. не менее 1 250 банкротств, из которых 990 падают на торговое и промышленное сословие, и остальная цифра распределяется между частными лицами, чиновниками и мелкими ремесленниками. Из общей цифры банкротств 491 приходится на долю Венгрии. При этом мы считаем уместным заметить, что вообще на статистику банкротств следовало бы обратить больше внимания.
- ↑ В «National Zeitung» мы около этого времени читаем: «Приближающийся срок получения по июльским купонам породил тем приливом денег, который он повлечёт за собою, ещё несколько последышей предприятий. В то же время, большинство промышленных заведений выступает с выпуском новых бумаг; в случае же эта мера окажется слишком медленно действующей и затруднительной, то будет пущен в ход кредит по акцептам, который уже в декабрьских сделках играет довольно видную роль. В торговый реестр королевского городского суда занесено под фирмою „Строительного банка“ (Märkische Bau-Bank) новое акционерное общество, цель которого определяется следующим образом: приобретение, разделение на участки, застройка и продажа земельных участков, а также и всякие иные способы извлечения доходов из сказанных участков; возведение построек за свой собственный счёт или за счёт посторонних лиц; приобретение и доставка всевозможных строительных материалов и перепродажа их посторонним лицам; ипотечные ссуды владельцам земельных участков под условием возврата этих ссуд огулом, по частям, или же путём постепенного погашения; наконец, всякие другие виды банковых и коммерческих операций. Основной капитал общества 200 мил. тал., распределяется на 2 000 акций, по 100 тал. каждая. Далее, зарегистрировано другое акционерное предприятие под фирмою: фабрика резиновых изделий и всех, связанных с этим производством, предметов, в особенности же — приобретение, эксплуатация и расширение фабрики резиновых изделий, принадлежащей фирме Фойгт и Винде и находящейся в Берлине, Cottbuser-Strasse, № 5. Основной капитал общества определён в 400 000 тал. и распадается на 4 000 акций, по 100 тал. каждая. Далее, машиностроительное акционерное общество под фирмою Гумбольд, бывш. Синерс и Ко, предлагает для подписки новый выпуск акций на 500 000 тал., причём владельцы старых акций взносят сорок процентов подписной суммы. Затем акционеры Бохумского горного общества решили выпустить в обращение лежавшие у них в портфеле акции под литерою A на сумму 64 000 тал., с тем чтобы довести акционерный капитал до 1 мил. тал. Наблюдательный совет общества привёл это решение в исполнение и предлагает акционерам получить по одной вновь выпускаемой акции на каждые 14 акций под литерами A или B, находящиеся в их владении. Желающие воспользоваться правом получения этих акций должны заявить об этом в срок между 1 и 15 августа в самом правлении общества, или же правлению дисконтного общества. Нововыпускаемые акции с будущего января месяца будут иметь участие в прибылях предприятия. При этом наблюдательный совет заявил, что он намеревается в скором времени созвать общее собрание, которому будет предложено отменить преимущественное право на дивиденд, предоставленное акциям под литерою A, и что, так как тут речь идёт всего только о сумме в тал., которая имеет быть представлена в пользу акционеров литеры B — (преимущество акций под литерою A состоит в 2% дивиденда, количество же акций под литерою B не более 250) — то совет надеется, что предложение его будет принято. Аннабергское акционерное общество для льнопрядильного производства созывает на 4 августа чрезвычайное общее собрание. Главный вопрос, который предстоит обсудить этому общему собранию, состоит в том, не следует ли обществу, по примеру хемницкой акционерной льнопрядильни, уменьшить свой капитал на 3313 процента посредством соединения трёх акций в одну основную акцию и в одну приоритетную акцию. Кроме того, совет испрашивает разрешение на заём посредством выпуска основных приоритетных акций на сумму в 30 000 тал. Один из акционеров общества выступает от своего лица с следующими предложениями: 1) Уменьшение акционерного капитала на 3313 процента посредством соединения тр30 000х акций в две; 2) доплата 10 процентов к теперешней номинальной цене акций; 3) заём посредством выпуска основных приоритетных акций для увеличения средств эксплуатации предприятия; 4) разрешение расходов, необходимых на постройку жилищ для рабочих на землях общества; разрешение расходов на укомплектование подготовительных машин, поскольку последние будут сочтены полезными для дела.
- ↑ Новизна этого рода учреждений делает небезынтересным следующее юмористическое описание возникновения бреславльского маклерского банка, — описание, которое было доставлено автору благодаря обязательности одного из местных негоциантов: «В один пасмурный, холодный ноябрьский день 1871 года в Бреславле собралось с дюжину крупных банкиров посоветоваться между собою о том, как бы им при своих биржевых спекуляциях оградить себя от убытков, проистекающих от банкротства контрагентов. Опасность этого рода становилась в то время тем серьёзнее, что ввиду ожидаемого притока французских пяти миллиардов весь свет принимал участие в биржевых спекуляциях, то и дело возникали новые банки, курсы на всём протяжении таблицы биржевых курсов шли в гору, и всякий покупщик какие бы бумаги он ни приобретал, мог быть уверен, что через несколько дней наживёт на них барыши. Масса публики как смыслящей, так и не смыслящей в делах осаждала своими поучениями агентов и банкиров, благодаря чему комиссионное дело достигло небывалой ещё степени процветания. Банкиры с довольным видом заносили в графу своих доходов комиссионные восьмые доли процента и прочие крохи, какие перепадали им от курсов. Но медаль эта имела и свою оборотную сторону: редко удавалось этим большим господам иметь дело непосредственно друг с другом; гораздо чаще им приходилось прибегать к услугам маклера или какого-нибудь закулисного члена биржи, — а дней до наступления ultimo проходит немало, и за это время мало ли что может случиться. Поэтому их обуял великий страх; тяжёлым бременем лежала у них на душе забота о том, — а что как иные из контрагентов не в состоянии будут исполнить к наступлению ultimo принятые на себя обязательства? Когда кому-нибудь из этих господ такая забота не давала спать ночью, он поутру брал книгу, в которой записывались все принятые им на себя обязательства и пробегал содержание этой книги, отделяя козлищ от овец, ставя против иных имён кресты, наподобие надгробных памятников, отмечая другие имена чертою, обозначавшею предел: доселе и не дальше, — и, таким образом, дни вплоть до наступления ultimo проходили в лихорадочном возбуждении, неизвестности и тревоге. И вот в том, чтобы выйти из этого безотрадного положения, не отказываясь от приятных восьмых долей процента, и состояла вся задача. И задача эта была разрешена самым блистательным образом. Одна изобретательная голова напала на средство, позволявшее не только ограждать себя от убытков, но ещё и наживать кое-какие добавочные барыши.
«Итак, вышеупомянутые двенадцать фирм сошлись на совещание, в результате которого оказался — не обеспечивающий фонд, посредством которого возможные потери неслись бы сообща, а бреславльский маклерский банк; другими словами, они искали акционерное общество с миллионом талеров капитала, из которого взносилось только 40%; выбрали из имевшихся налицо крупных маклеров несколько более надежных дельцов и назначили их директорами, с определённым жалованием и хорошим процентным вознаграждением. Уже в ноябре банк начал свою деятельность и так как он пользовался особенной протекцией со стороны упомянутых двенадцати фирм, имевших немалое влияние, то куртаж, выпадавший на его долю, был весьма почтенных размеров. Это показалось публике до того заманчивым, что она так и рвалась за акциями нового банка и давала за них весьма основательные премии. Акции эти, введённые на рынок по 110% в тот же день дошли до 116; к концу года, то есть шесть недель спустя после своего появления, они стояли уже на 124, в течение следующего года поднялись до 180, но к половине 1873 г. пали до al pari. Предприятие удалось; выгода от него получилась двойная, или вернее, тройная; во-первых, риск был устранён, так как большая часть сделок, заключавшихся при посредстве банка, представляли взаимную компенсацию к наступлению ultimo, а для разности, какая могла оказаться, фонд банка представлял вполне достаточное обеспечение; во-вторых, исполнение заказов по покупке и продаже акций давало прекрасный барыш; наконец, в-третьих, была создана новая бумага, очень удобная для игры на собственной бирже. Чтобы оградить банк от конкуренции, все двенадцать фирм обязались на известный срок не основывать нового маклерского банка и не допускать основания такового другими; при этом они исходили из того предположения, что без них и против их желания, возникновение второго банка невозможно, так как они делали наиболее крупные дела на бирже, принадлежали к первоклассным фирмам и успели заручиться наилучшими силами для управления основанным ими учреждением. За это взаимное обязательство господа эти получили от биржевой черни прозвище «двенадцати апостолов».Но дела маклерского банка шли слишком хорошо, чтобы не соблазнять к основанию второго такого же банка перспективою наживы путём быстрого и верного повышения курсов. В начале 1872 г. акции старого банка стояли на 126 и пользовались большой популярностью на бирже.
Ввиду-то этого образовалась новая компания, состоявшая частью из вновь возникших банкирских домов, частью же из крупных промышленных фирм; компания эта, против желания «двенадцати апостолов» и невзирая на их противодействие, основала новый маклерский банк, который выступил под называнием «Союзного бреславльского маклерского банка». В этом новом учреждении началось биржевое комиссионное дело, и те личности, которые до сих пор были собственниками учреждения, получив приличное вознаграждение за передачу дел, были избраны директорами. Новый банк был открыт в январе 1872 г. и, невзирая на то что «двенадцать апостолов», считая свою привилегию нарушенной, не хотели иметь с ним никаких сношений, дела его процветали. Именно закулисная биржевая публика преимущественно спекулировала с акциями союзного маклерского банка; введённые 24 января по курсу 114, они в тот же день поднялись до 124 и вскоре стали одной из любимейших спекуляционных бумаг. Курсовое движение их шло следующим образом: введённые, как уже было сказано, по 114, они в тот же день поднялись до 124, затем продолжали почти беспрерывно повышаться, пока не дошли к началу марта до 126; после этого они пали до 116, а к ноябрю достигли наивысшего своего курса — 149. Тут разнёсся слух о больших потерях, понесённых банком, акции которого почти совершенно потеряли своё обаяние. Публика толпами повалила продавать их, и только благодаря тому обстоятельству, что учредители приняли большую часть этих бумаг на себя, акции были удержаны от более глубокого падения и остановились на 108.
Между тем, акции старого банка тоже прошли через свой фазис повышения. Некоторое время они считались самою солидною и выгодною бумагою, в какую только можно пристроить свой капитал. В начале 1872 г. их курс стоял 126, следовательно, лишь немногим выше, чем курс акций юнейшего, родственного им учреждения, но в течение года они значительно обогнали последние, достигли maximum’а в 180, но к концу года тоже были вынуждены посбавить претензий и помириться на курсе в 148.
А затем, после этого небольшого отступления возвращаемся к главному нашему предмету — к истории бреславльского маклерского банка.
Выдержать на более продолжительное время остракизм, наложенный на союзный маклерский банк, было невозможно, и мало-помалу „двенадцать апостолов“ решились иметь дела и с этим юнейшим учреждением, сожалея в душе, что не могли участвовать в завидных прибылях, им зарабатываемых. В ноябре 1872 г. дела на бирже процветали, все бумаги достигли высоких курсов, особенно выдавались в этом отношении акции обоих маклерских банков: старые стояли на 180, а новые — на 149. Но тут пронеслись слухи об основании третьего маклерского банка, учредителями которого называли тех самых личностей, которыми был основан второй банк. Это показалось двенадцати пионерам уже слишком; снова им предстояло видеть, как у них из под носа ускользнёт благодать наживы на повышение курсов, — и это только благодаря тому, что они слишком поторопились связать себя обязательством не основывать в Бреславле соперничающего банка. Обязательство это было основано на предположении, что без поддержки этой банкирской дюжины никакой банк не может основаться в Бреславле, — предположении, которое было опровергнуто фактами, — тем не менее обязательство существовало и большинство из двенадцати остались ему верны. Но некоторые из этих господ не утерпели: голос сирены, напевавшей им о прелестях наживы на премиях, звучал слишком заманчиво; они вытащили стеснительный контракт, перечитали его с начала до конца и с конца до начала, отыскивая какую-нибудь лазейку; а такие лазейки, как известно, всегда можно найти в любом контракте. Одна догадливая голова отыскала таковую и в этом контракте. Обязательство говорило о том, чтобы не основывать соперничающего банка в Бреславле, следовательно, ничто не мешало основать его в Лейпциге или в другом каком-нибудь месте, и если затем в Бреславле будет открыто отделение такого банка, то это уже дело лейпцигского учреждения, которое, с своей стороны, не связано никакими обязательствами. Так и было сделано. В Лейпциге был основан провинциальный маклерский банк, и в то же время в Бреславле были назначены два директора, и дело началось. Почти одновременно с этим было открыто четвёртое учреждение этого рода, биржевого маклерского банка. Акции обоих этих учреждений попали на биржу в ноябре; пустить их с ожидаемой прибылью в публике никак не удалось, потому что знаменитая бамбергерская ночь начинала уже набрасывать свою тень.
С тех пор в Бреславле существуют четыре маклерские банка; все они, когда дела идут бойко, не безвыгодно производят свои операции, когда же наступает более вялое настроение, ограничиваются весьма незначительными размерами деятельности.
Мы уже упоминали вначале, что маклерские банки возникли из потребности создать гарантии для исполнения заключённых сделок, следовательно, они могут быть включены в одну категорию с страховыми обществами. Между последними существуют как акционерные, так и основанные на принципе взаимного страхования. Стоило бы рассмотреть поближе вопрос о том, не лучше ли основывать маклерские банки на принципе взаимности, так чтобы мысль о наживе путём ажиотажа была устранена. Существование маклерских банков имеет некоторое оправдание; при настоящем положении дел, в них ощущается даже положительная потребность и они могут процветать под условием, чтобы они ограничились своей специальною сферою деятельности и воздерживались от спекуляций за свой собственный счёт. В этом отношении некоторые из них явили себя небезупречными; следует, однако, надеяться, что они воспользуются полученным уроком и на будущее время не бросятся очертя голову в опасность. Остаётся только доподлинно удостовериться как велико понесённое повреждение. Если повреждение это не из тяжких, то доверие финансистов к маклерским банкам снова восстановится и будет пользоваться ими как надёжными учреждениями. Что же касается частной публики, то она должна держаться от них в стороне. В спекуляционную бумагу для закулисных биржевых деятелей они тоже, в интересах дела, отнюдь не должны обращаться.
- ↑ Крысиным королём — Rattenkönig — называют группу крыс, срастающихся между собою так, что они образуют как бы одно неделимое. Примеч. перев.
- ↑ Biron. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Puttbus. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Teste. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Wagner. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Ofenheim. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Ziffer, Liskowetz. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Ignaz Kohn. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Reichenberg-Görlitz, Jägerndorf-Leobschütz, Olbersdorf-Neisse. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Оригинальный «штандпункт», с которого автор негодует на участие немецких спекуляторов в американских железнодорожных спекуляциях, есть лишь отголосок того страха, с которым и в Англии и в Германии стали в последние годы взирать на усиливающееся эмиграционное движение. Дело в том, что эмиграция, в которой ещё недавно видели панацею от всех социальных неурядиц и которую сами экономисты любезно предлагали всем обделённым на жизненном пиру как наилучшее средство разрешить социальный вопрос по всем правилам экономической науки, слишком хорошо сдержала, по теперешнему мнению примерных экономистов и их клиентов, те обещания, которые они не скупились давать от её имени, когда речь шла лишь о том, чтобы отстоять непреложность и неизменность великих, самодействующих и благотворных политико-экономических законов. Экономисты и их клиенты побиты собственным же их оружием; в эквилибристике спроса и предложения, эмиграция производит такое перемещение центра тяжести, при котором спрос на рабочие руки в Старом Свете не может уже быть удовлетворяем по прежним дешёвым ценам. Всюду начинают задумываться о том, как бы задержать это движение, грозящее лишить производительность необходимых для неё рабочих сил, или по крайней мере значительно поднять заработную плату. Эмиграцию винят в том, что она отнимает рабочие руки не только у промышленности, но и у земледелия (несколько лет тому назад в Германии была назначена правительственная комиссия с целью исследовать вопрос об эмиграции именно с этой последней точки зрения). Но, вместо того чтобы злобствовать на американские железные дороги за то, что они облегчают европейским искателям «где лучше» достижение цели их поисков и, вместо того чтобы патетически предостерегать немецких спекулянтов на американские железнодорожные облигации от совершаемого ими подвига самоубийства, автор лучше бы сделал, если бы поискал, не способствуют ли его клиенты ещё иным каким способом у себя дома усиленно столь пагубному для них эмиграционному движению? От добра добра не ищут, и сколько бы ни настроили железных дорог американские спекулянты на деньги немецких спекулянтов, одно это не заставило бы рабочую силу отхлынуть из Старого Света в Новый, если бы не было других условий, которые гонят с родины и манят на чужбину. Но в этом отношении наш автор отделывается только беглым намёком на какие-то «политические причины», способствовавшие «в последние годы» усилению эмиграции. В выноске не место восполнять такой крупный пробел, допущенный или намеренно оставленный автором. А потому мы ограничимся лишь тем, что вкратце поясним затемнённый намёк автора: причины эти, которые он не совсем верно называет политическими, заключаются в неудовлетворительности экономических условий быта, общих всем рабочим классам Европы; к этому собственно в Германии примешивается тягость военной повинности, заставляющая многих переселяться за океан.
Прим. перев.
- ↑ См. Jay Cook & Company в англоязычной Википедии. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Wodianer. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Theiß. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Schärr. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В издании 1890 года — «Fornerod» (Форнерод). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ По отзывам венских газет последствия банкротства Плахта были особенно печальны, так как число лиц, лишившихся значительной части или всего своего имущества, было очень велико. Потрясающее зрелище представляла вся эта толпа разорённых людей, когда, вслед за официальным констатированием банкротства, она сошлась в конторе управляющего конкурсом и дала волю своему отчаянию. Одни заливались слезами, другие были близки к обмороку. Между пострадавшими всех сословий особенно многочисленно было женщинами. Рядом с кухарками пришли и графини, чтобы предъявить свои права на удовлетворение. Общая сумма обязательств простиралась до 3 миллионов гульденов, между тем для покрытия этих обязательств не имелось ни одной стоящей ценности; всё было поглощено игрою, широкою жизнью, газетными публикациями и биржевою игрою! Фельдмаршал-лейтенант Б. потерял в этом банкротстве 36 000 гульденов; один офицер, искалеченный в войне 1866 г. и тщетно искавший в течение нескольких месяцев места в какой-нибудь канцелярии, потерял все свои сбережения, составлявшие 1 300 гульденов; один семидесятилетний почтальон потерял 600 гульденов; один крестьянин из окрестностей Вены продал перед этим свой участок земли и вырученные деньги — 10 000 гульденов вверил Плахту. Теперь он всего лишился, даже пятисот флоринов, составлявших достояние его сирот-внуков. Вдовы лишились своих последних грошей, невесты — своего приданого. Подобные же сцены происходили при открытии конкурса над ремесленным банком под фирмою «Скала».
- ↑ «Adeline Patti». — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В издании 1890 года — «Neuwirth» (Нойвирт). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ Ни в один из прежних кризисов не произошло такого громадного числа самоубийств; никогда ещё проявления отчаяния не представляли такого эпидемического характера; самоубийства не ограничились одними биржевиками: эпидемия распространилась и на ремесленников, и на рабочих, и жертвою её пал даже один знаменитый полководец (фон Габленц, в Франкфурте на Майне). Впрочем, не все относились к постигшей их участи так трагически. Некоторые биржевые плуты разыгрывали комедию самоубийства, оставляя свои старые платья на перилах какого-нибудь моста, и удирали, переодевшись в новое платье, заграницу. Один старый рассыльный, наживший себе состояние на бирже и разъезжавший в собственном экипаже, после того как кризис лишил его всего, преспокойно вернулся на прежнее своё место на углу улицы. В один морозный день следующей затем зимы я встретил на улице одного недавнего миллионера в тоненьком летнем сюртуке; чтобы предохранить руки от холода, он кутал их в пёстрый бумажный носовой платок.
- ↑ В издании 1890 года — «von Pretis» (фон Претис). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ немецкое и старое русское название города Брно, Чехия. — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В издании «Die Geschichte der Handelkrise» 1890 года — «Forarlberg» (Форарльберг). — Примечание редактора Викитеки.
- ↑ В немецком издании 1890 года — «Neue freie Presse». — Примечание редактора Викитеки.