„Почти каждый номеръ „Вѣнской газеты“ приноситъ вѣсть объ одной или двухъ концессіяхъ на учрежденіе новаго банка. Министръ внутреннихъ дѣлъ не хотѣлъ было вначалѣ разрѣшать болѣе одной такой публикаціи въ день; но грюндеры осаждали его до тѣхъ поръ, пока онъ, наконецъ, согласился на двѣ публикаціи въ день“. Не далѣе, какъ въ половинѣ того же апрѣля мѣсяца, произошла реакція, заставившая кредитныя акціи опуститься съ 352 на 335, а акціи англобанка съ 372 на 299, и тотъ же корреспондентъ, котораго мы цитировали выше, выражаетъ опасеніе, какъ бы грюндеры и финансовые тузы не начали съ этого момента заботиться объ удаленіи своихъ капиталовъ въ безопасное мѣстечко. Но уже къ концу апрѣля горизонтъ опять прояснился, а въ іюнѣ милліарды французскаго займа дали новую пищу спекуляціи. Поэтому, въ августѣ мы читаемъ въ той же „многосторонней“ газетѣ статью, вышедшую уже изъ-подъ другаго пера и гласящую: „Лишь самый отчаянный пессимистъ, привыкшій во всякое время прилагать къ явленіямъ анатомическій ножъ самой безпощадной критики, можетъ отказать въ словѣ одобренія тому бодрому и дѣятельному настроенію, которое въ настоящую минуту овладѣло всѣми биржами“. Правительство снова пытается наложить узду на спекуляцію и министръ финансовъ хочетъ запретить выпускъ „молодыхъ“ акцій; но спекуляція прибѣгаетъ къ старымъ банковымъ концессіямъ и къ системѣ картельныхъ банковъ. Лишь въ сентябрѣ 1872 г. впервые появляются явственные признаки, свидѣтельствующіе, что число людей, не увлекающихся и относящихся къ развитію спекуляцій съ недовѣріемъ, растетъ. Контръ-мина начинаетъ пріобрѣтать значеніе, и съ октября австрійская государственная рента повышается въ цѣнѣ, — ясный знакъ, что капиталъ началъ ретироваться. Между тѣмъ, какъ общее спекулятивное опьяненіе публики лишь въ декабрѣ доходитъ до своего апогея, финансовые тузы начинаютъ заблаговременно свое отступленіе. Кредитное учрежденіе и другіе крупные банки начинаютъ отказывать въ пріемѣ всякихъ сомнительныхъ залоговъ и преимущественно бумагъ, предназначенныхъ для биржевыхъ спекуляцій; кредитъ должниковъ этихъ учрежденій по текущимъ счетамъ былъ ограниченъ. До апрѣля банкамъ надо было сбыть съ рукъ около 20 милліоновъ бумажныхъ цѣнностей; такъ какъ эти бумаги при этомъ приходилось пристраивать какъ нибудь иначе, то съ первыхъ чиселъ апрѣля начинается паденіе курсовъ биржевыхъ бумагъ, и 9-го мая, одновременно съ паденіемъ Тьера, курсы, рухнувъ разомъ, подаютъ сигналъ къ наступленію кризиса.
До конца апрѣля еще была возможность кое какъ искусственно поддерживать зданіе, потрясенное въ своемъ основаніи и потому уже начинавшее шататься; ожидавшееся открытіе всемірной выставки представлялось спекулянтамъ какимъ то deus ex machina, должеyствующимъ какимъ то невѣдомымъ доселѣ способомъ положить конецъ всѣмъ начавшимся затрудненіямъ, и за эту надежду они хватались, какъ утопающій за соломенку. 1 мая была открыта
«Почти каждый номер „Венской газеты“ приносит весть об одной или двух концессиях на учреждение нового банка. Министр внутренних дел не хотел было вначале разрешать более одной такой публикации в день, но грюндеры осаждали его до тех пор, пока он наконец согласился на две публикации в день». Не далее как в половине того же апреля месяца произошла реакция, заставившая кредитные акции опуститься с 352 на 335, а акции англобанка с 372 на 299, и тот же корреспондент, которого мы цитировали выше, выражает опасение, как бы грюндеры и финансовые тузы не начали с этого момента заботиться об удалении своих капиталов в безопасное местечко. Но уже к концу апреля горизонт опять прояснился, а в июне миллиарды французского займа дали новую пищу спекуляции. Поэтому в августе мы читаем в той же «многосторонней» газете статью, вышедшую уже из-под другого пера и гласящую: «Лишь самый отчаянный пессимист, привыкший во всякое время прилагать к явлениям анатомический нож самой беспощадной критики, может отказать в слове одобрения тому бодрому и деятельному настроению, которое в настоящую минуту овладело всеми биржами». Правительство снова пытается наложить узду на спекуляцию и министр финансов хочет запретить выпуск «молодых» акций, но спекуляция прибегает к старым банковым концессиям и к системе картельных банков. Лишь в сентябре 1872 г. впервые появляются явственные признаки, свидетельствующие, что число людей, не увлекающихся и относящихся к развитию спекуляций с недоверием, растет. Контрмина начинает приобретать значение, и с октября австрийская государственная рента повышается в цене — ясный знак, что капитал начал ретироваться. Между тем как общее спекулятивное опьянение публики лишь в декабре доходит до своего апогея, финансовые тузы начинают заблаговременно свое отступление. Кредитное учреждение и другие крупные банки начинают отказывать в приеме всяких сомнительных залогов и преимущественно бумаг, предназначенных для биржевых спекуляций; кредит должников этих учреждений по текущим счетам был ограничен. До апреля банкам надо было сбыть с рук около 20 миллионов бумажных ценностей; так как эти бумаги при этом приходилось пристраивать как-нибудь иначе, то с первых чисел апреля начинается падение курсов биржевых бумаг, и 9 мая, одновременно с падением Тьера, курсы, рухнув разом, подают сигнал к наступлению кризиса.
До конца апреля еще была возможность кое-как искусственно поддерживать здание, потрясенное в своем основании и потому уже начинавшее шататься; ожидавшееся открытие всемирной выставки представлялось спекулянтам каким-то deus ex machina, долженствующим каким-то неведомым доселе способом положить конец всем начавшимся затруднениям, и за эту надежду они хватались, как утопающий за соломинку. 1 мая была открыта
