Гамлет (Шекспир; Кронеберг)/ПСС 1902 (ДО)/Действие IV
| ← Дѣйствіе III | Гамлетъ | Дѣйствіе V → |
Оригинал: англ. The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark. — Источникъ:  Полное собраніе сочиненій Шекспира / подъ ред. С. А. Венгерова — С.-Петербургъ: Брокгаузъ-Ефронъ, 1902. — Т. 3. — С. 79—144. — (Библіотека великихъ писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
Въ твоихъ глубокихъ вздохахъ
Сокрытъ какой-то смыслъ; намъ не мѣшаетъ
Узнать его — такъ объяснись. Гдѣ сынъ твой?
Оставьте насъ.
Что видѣла я ночью!
Какъ? что, жена? Что дѣлаетъ Гамлетъ?
Свирѣпствуетъ, какъ ураганъ на морѣ:
Въ безумной ярости онъ вдругъ услышалъ
Какой-то шорохъ за ковромъ — мгновенно
Онъ шпагу выхватилъ и, съ крикомъ: „мышь“,
Не видя, старика убилъ.
Ужасно!
То было бъ и со мною — будь я тамъ.
Его свобода угрожаетъ всѣмъ:
Тебѣ и мнѣ, и всякому другому.
Кто дастъ отвѣтъ въ такомъ кровавомъ дѣлѣ?
На насъ падетъ упрекъ, что мы безумца
Отъ общества людей не удалили.
Но насъ любовь къ Гамлету ослѣпила:
Я не хотѣлъ понять, что намъ полезно;
Я скрылъ его, какъ гнусную болѣзнь,
Отъ взоровъ всѣхъ — и ядъ впитался въ тѣло
И отравилъ всю кровь. Куда пошелъ онъ?
Понесъ убитаго. На этотъ разъ
Его безумство оказалось чистымъ,
Какъ искра золота въ простой рудѣ.
Онъ слезы льетъ о томъ, что совершилъ.
Пойдемъ, Гертруда.
Какъ скоро солнце горы озаритъ,
Онъ сядетъ на корабль. Мы всѣмъ искусствомъ
И всѣмъ могуществомъ должны покрыть
И извинить его поступокъ гнусный.
Эй, Гильденштернъ!
Друзья, возьмите въ помощь
Себѣ кого-нибудь и поспѣшите…
Въ припадкѣ бѣшенства, Гамлетъ убилъ
Полонія и утащилъ съ собою
Изъ комнатъ матери. Сыщите принца,
Поговорите съ нимъ словами ласки,
А трупъ велите отнести въ часовню.
Прошу скорѣй!
Пойдемъ, пойдемъ, Гертруда.
Мы созовемъ умнѣйшихъ изъ друзей:
Откроемъ имъ, что сдѣлать мы готовы,
И что, къ несчастію, совершено.
Такъ, можетъ быть, шипѣніе злословья,
Какъ выстрѣлъ пушечный, до вѣрной цѣли
Несущее изъ края въ край земли
Свой острый ядъ, промчится мимо насъ
И ранитъ лишь нераздѣлимый воздухъ.
Пойдемъ, пойдемъ! Моя душа
Борьбы и ужаса полна.
Гамлетъ. Надежно запрятанъ.
Розенкранцъ и Гильденштернъ (за сценой). Гамлетъ! принцъ Гамлетъ!
Гамлетъ. Тс! Что за шумъ? Кто зоветъ Гамлета? А, вотъ они!
Розенкранцъ. Что вы сдѣлали съ трупомъ, принцъ?
Гамлетъ. Пріобщилъ его къ праху, которому онъ сродни.
Скажите, гдѣ, чтобъ мы могли въ часовню
Его отнесть.
О, нѣтъ, не вѣрьте!
Розенкранцъ. Чему не вѣрить?
Гамлетъ. Чтобы я умѣлъ беречь вашу тайну, а свою нѣтъ. И кромѣ того — отвѣчать на вопросы губки. Что отвѣчать на это сыну короля?
Розенкранцъ. Вы меня принимаете за губку, принцъ?
Гамлетъ. Да, за губку, которая всасываетъ выраженіе лица, повелѣнія и милости короля. И такіе-то люди оказываютъ подъ-конецъ королю самую лучшую услугу: онъ держитъ ихъ, какъ обезьяна лакомый кусочекъ, за щекою; прежде всѣхъ возьметъ ихъ въ ротъ и послѣ всѣхъ съѣстъ. Когда ему понадобится то, что ты всосалъ, ему стоитъ только подавить тебя — и ты опять сухая губка.
Розенкранцъ. Я не понимаю васъ.
Гамлетъ. Очень радъ: острое слово спитъ въ ушахъ глупца.
Розенкранцъ. Принцъ, вы должны сказать намъ, гдѣ трупъ, и итти съ нами къ его величеству.
Гамлетъ. Трупъ у короля, однако же короля нѣтъ при трупѣ. Король есть нѣчто…
Гильденштернъ. Нѣчто?
Гамлетъ. Или ничто. Пойдемъ къ нему. (Уходятъ.)
Я трупъ и принца отыскать велѣлъ.
О, какъ опасно, что его свобода
Не ограничена! Но я не смѣю
Съ нимъ поступить по строгости законовъ:
Онъ такъ любимъ безсмысленной толпой,
Любящей взорами, а не разсудкомъ.
А если любятъ такъ — передъ глазами
Одно страданіе, а не вина.
Чтобъ сгладить все, внезапная поѣздка
Должна плодомъ разсчета показаться.
Одно отчаянное средство можетъ
Болѣзнь отчаянную излѣчить.
Ну, что?
Куда онъ мертваго запряталъ,
Никакъ не удалось намъ допытаться.
А гдѣ онъ самъ?
Недалеко отсюда,
Со стражею, ждетъ вашихъ приказаній.
Король. Приведите его сюда.
Розенкранцъ. Гильденштернъ, введите принца.
Король. Ну, Гамлетъ, гдѣ Полоній?
Гамлетъ. За ужиномъ.
Король. За ужиномъ?
Гамлетъ. Только не онъ кушаетъ, а его кушаютъ! Конгрессъ политическихъ червей только-что за него принялся. А что касается съѣстного, такъ этакой червячишка единственный монархъ. Мы откармливаемъ животныхъ, чтобы откормить себя, а себя — для червей. Жирный король и тощій бѣднякъ — только различныя кушанья, два блюда для одного стола. Этимъ все кончается.
Король. Увы!
Гамлетъ. Дѣло возможное — удить червякомъ, который ѣлъ короля, и скушать потомъ рыбу, проглотившую червяка.
Король. Что ты хочешь этимъ сказать?
Гамлетъ. Я хочу только показать вамъ, какъ король можетъ прогуляться по пищеварительнымъ органамъ нищаго.
Король. Гдѣ Полоній?
Гамлетъ. На небесахъ. Пошлите справиться; если же вашъ посланный не найдетъ его тамъ, ищите сами въ другомъ мѣстѣ. Однако же увѣряю васъ, если вы не отыщете его въ продолженіе мѣсяца, такъ онъ самъ скажется вашему носу на лѣстницѣ, что ведетъ въ галлерею.
Король (свитѣ). Ступайте, ищите его тамъ!
Гамлетъ. Онъ васъ подождетъ.
О безопасности твоей, мой Гамлетъ,
Я столько жъ безпокоюсь, какъ жалѣю
О томъ, что сдѣлалъ ты: ты долженъ быстро,
Какъ молнія, отсюда удалиться.
Готовься въ путь! корабль уже готовъ,
Матросы ждутъ, попутный вѣтеръ вѣетъ:
Все въ Англію бѣжать тебѣ велитъ.
Что — въ Англію?
Да, Гамлетъ.
Хорошо.
Да, точно такъ, когда бы могъ ты видѣть
Мои намѣренья.
Я вижу херувима,
Который видитъ ихъ.
Однако, идемъ! Въ Англію! Счастливо оставаться, любезнѣйшая матушка.
Король. Твой любящій отецъ, Гамлетъ.
Гамлетъ. Моя мать. Отецъ и мать — мужъи жена; мужъ и жена — одно тѣло, слѣдовательно — счастливо оставаться, матушка. Идемъ въ Англію! (Уходитъ).
Ступайте по пятамъ за нимъ; скорѣе
Старайтесь заманить его на бортъ.
Не медлите: онъ ночью долженъ въ путь
Отправиться. Что нужно для дороги,
Все сдѣлано. Прошу васъ, поспѣшите!
О, Англія, когда ты дорожишь
Моей любовью (власть моя научитъ
Тебя цѣнить ее: еще свѣжа
Мечомъ датчанъ нанесенная рана,
И ты покорствуешь безпрекословно),
Ты не посмѣешь пренебречь указомъ
Властителя: ты умертвишь Гамлета
Немедленно. О, умертви его!
Онъ, словно ядъ, свирѣпствуетъ во мнѣ.
Ты исцѣлишь меня! Пока онъ живъ,
И въ самомъ счастіи лишенъ я наслажденья.
Полковникъ, передайте мой поклонъ
Монарху Даніи и доложите,
Что Фортинбрасъ желаетъ получить
Проводниковъ для перехода войска
Черезъ владѣнія датчанъ.
Вы знаете, гдѣ насъ найти. Когда угодно
Его величеству со мной поговорить,
Я лично выполню мой долгъ. Скажите такъ.
Исполню, принцъ.
Впередъ! Не торопиться!
Мой другъ, что это за войска?
Норвежцы.
Куда назначены?
На поляковъ.
А кто ведетъ ихъ?
Фортинбрасъ, племянникъ
Маститаго норвежскаго монарха.
Вся Польша вашего похода цѣль,
Или одно изъ пограничныхъ мѣстъ?
Сказать вамъ истину безъ прибавленья,
Такъ мы идемъ завоевать мѣстечко,
Которое не дастъ намъ ничего,
За исключеньемъ своего названья.
Я за него не далъ бы трехъ червонцевъ,
Да больше и не дастъ оно дохода
Ни намъ, ни Польшѣ, если бъ и продали.
Такъ поляки и защищать его не будутъ.
О, нѣтъ, они его ужъ укрѣпили.
Двѣ тысячи солдатъ и двадцать тысячъ
Червонцевъ не рѣшатъ ничтожный споръ!
Вотъ язва благоденствія и мира:
Она горитъ внутри, когда снаружи
Причины къ смерти нѣтъ. Благодарю васъ.
Богъ да хранитъ васъ. (Уходитъ).
Принцъ, угодно вамъ
Итти?
Я тотчасъ буду къ вамъ, идите.
Какъ все винитъ меня! Малѣйшій случай
Мнѣ говоритъ: проснись, лѣнивый мститель:
Что человѣкъ, когда свое все благо
Онъ полагаетъ въ снѣ? Онъ звѣрь — и только.
Кто создалъ насъ съ такою силой мысли,
Что въ прошлое и въ будущность глядимъ,
Тотъ вѣрно въ насъ богоподобный разумъ
Вселилъ не съ тѣмъ, чтобъ онъ безъ всякой пользы
Истлѣлъ въ душѣ. Слѣпое ль то забвенье,
Или желаніе узнать конецъ
Со всей подробностью? О, въ этой мысли,
Какъ разложить ее, на часть ума
Три части трусости. Не понимаю,
Зачѣмъ живу, чтобъ только говорить:
„Свершай, свершай“, когда во мнѣ для дѣла
И сила есть, и средства, и желанье!
Меня зовутъ великіе примѣры,
Великіе, какъ міръ. Вотъ это войско
И юный вождь, принцъ нѣжный и цвѣтущій:
Его душа горитъ желаньемъ славы,
Лицомъ къ лицу онъ встрѣтился съ безвѣстнымъ
Исходомъ битвъ, и оболочку духа
Онъ предалъ смерти, счастью и мечамъ
Изъ-за яичной скорлупы. Великъ
Тотъ истинно, кто безъ великой цѣли
Не возстаетъ, но бьется за песчинку,
Когда задѣта честь. Каковъ же я,
Когда меня ни матери безчестье,
Ни смерь отца, ни доводы разсудка,
Ни кровь родства не могутъ пробудить?
Гляжу съ стыдомъ, какъ двадцать тысячъ войска
Идутъ на смерть и за видѣнье славы
Въ гробахъ, какъ въ лагерѣ, уснутъ. За что?
За клокъ земли, гдѣ даже нѣтъ и мѣста
Сражаться всѣмъ, гдѣ для однихъ убитыхъ
Нельзя довольно накопать могилъ.
Отнынѣ мысль проникнута будь кровью,
Иль будь ничто! (Уходитъ).
Я не хочу съ ней говорить.
Она
Васъ проситъ такъ тепло и неотступно,
Что вамъ нельзя о ней не пожалѣть.
Чего же надо ей?
Она мечтаетъ
Все про отца, все говоритъ, что слышно,
Какъ дуренъ свѣтъ, бьетъ въ грудь себя и стонетъ;
Малѣйшій вздоръ готовъ ее встревожить;
Въ ея словахъ нѣтъ половины смысла;
Все дико въ нихъ — они пустые звуки,
Но ихъ безобразность на заключенья
Наводитъ умъ того, кто имъ внимаетъ.
Изъ этихъ словъ съ догадкою слагаешь
Какой-то смыслъ, сокрытый въ этихъ минахъ,
Въ движеньи рукъ, въ качаньи головы;
Невольно думаешь, что много злого
Тутъ кроется, хотя ничто не ясно.
Вамъ не мѣшало бъ съ ней поговорить;
Она легко къ опаснымъ заключеньямъ
Умы строптивыхъ приведетъ.
Впусти ее.
Больной душѣ моей малѣйшій случай
Является предвѣстникомъ несчастья.
Грѣхъ боязливъ: страшась вездѣ измѣны,
Онъ самъ себѣ невольно измѣняетъ.
Офелія. Гдѣ прекрасная королева Даніи?
Королева. Что съ тобою, Офелія?
Гдѣ же милый твой, дѣвица?
Онъ пошелъ къ святымъ мѣстамъ
Босикомъ и въ власяницѣ —
Скоро ль будетъ снова къ намъ?
Королева. Къ чему эта пѣсня, милая Офелія?
Офелія. Что вы говорите? Нѣтъ, пожалуйста, послушайте.
Будь покойна: схоронили —
Не воротится домой!
Вѣчный домикъ осѣнили
Крестъ и камень гробовой.
Королева. Однако же, Офелія…
Офелія. Пожалуйста, слушайте. (Поетъ).
Какъ прекрасенъ былъ твой милый…
Королева. Ахъ, смотри, другъ мой!
Въ бѣломъ саванѣ, въ цвѣтахъ!
Какъ вокругъ его могилы
Всѣ стояли мы въ слезахъ!
Король. Что съ тобою, милая Офелія?
Офелія. Благодарю васъ, ничего. Говорятъ, сова была дочь хлѣбника. Боже мой! мы знаемъ, что мы, да не знаемъ, что съ нами будетъ. Хлѣбъ-соль вамъ!
Король. Намекъ на отца.
Офелія. Полно объ этомъ говорить; но если васъ спросятъ, что это значитъ, такъ отвѣчайте. (Поетъ).
Занялась уже денница,
Валентиновъ день насталъ,
Подъ окномъ стоитъ дѣвица:
„Спишь ли, милый, или всталъ?“
Онъ услышалъ, встрепенулся,
Быстро двери отворилъ,
Съ нею въ комнату вернулся,
Но не дѣву отпустилъ.
Король. Милая Офелія…
Офелія. Право, обижаться нечего, а я сейчасъ кончу. (Поетъ).
Пресвятая! какъ безбожно
Клятву вѣрности забыть!
Ахъ, мужчинѣ только можно
Полюбить и разлюбить!
„Ты хотѣлъ на мнѣ жениться“,
Говоритъ ему она.
Онъ отвѣчаетъ:
„Позабылъ! Хоть побожиться,
Въ этомъ не моя вина“.
Король. Какъ давно она въ этомъ положеніи?
Офелія. Надѣюсь, все пойдетъ хорошо. Надо быть терпѣливымъ, а невольно плачется, какъ подумаешь, что они положили его въ холодную землю. Братъ мой долженъ все узнать. Спасибо вамъ за совѣтъ. Подать мою карету! Покойной ночи, прекрасныя дамы, покойной ночи! (Уходитъ).
Ступай вослѣдъ, Гораціо, за нею
И охраняй, пожалуйста, ее.
О, это ядъ глубокой скорби сердца!
Всему причиной смерть отца. Гертруда,
Невзгоды, собираясь на ловитву,
Не крадутся отдѣльно, какъ шпіоны,
Но въ тѣсно сомкнутыхъ идутъ рядахъ.
Отецъ ея убитъ, твой сынъ уѣхалъ,
Виновникъ справедливаго изгнанья;
Народъ погрязъ въ догадкахъ, въ мрачныхъ думахъ
О быстрой смерти честнаго министра…
Какъ опрометчиво мы поступили,
Похоронивъ его такъ втихомолку!
Офелія, бѣдняжечка, въ раздорѣ
Сама съ собой и съ разумомъ прекраснымъ,
А безъ него мы звѣри иль картины
Но, наконецъ, что хуже всѣхъ событій,
Лаэртъ, изъ Франціи вернувшись втайнѣ,
Питаетъ духъ угрюмый изумленьемъ
И скрылся въ облакахъ; нѣтъ недостатка
Въ наушникахъ, чтобъ заразить его
Разсказомъ ядовитымъ объ убійствѣ,
При чемъ они, за недостаткомъ знанья,
Конечно, насъ безъ страха обвинятъ.
Вотъ что меня, о милая Гертруда,
Какъ градомъ пуль изранило на смерть.
О, Боже, что за шумъ?
Сюда!
Гдѣ гвардія? Пусть защищаютъ дверь.
Что сдѣлалось?
Спасайтесь, государь!
Самъ океанъ, сломивъ бреговъ ограду,
На гладь луговъ не ринулся бъ сильнѣй,
Чѣмъ молодой Лаэртъ съ толпою черни
На вашихъ слугъ. Народъ провозглашаетъ
Лаэрта королемъ, какъ будто міръ
Едва лишь созданъ и забыта древность,
И нѣтъ обычаевъ — опоры словъ.
Они кричатъ: „мы изберемъ Лаэрта!
Лаэртъ, будь королемъ!“ Уста и шапки
До облаковъ возносятъ дикій вопль;
„Лаэртъ, будь королемъ! Лаэртъ король!“
Какъ весело залаяли, напавъ
На ложный слѣдъ! Ошиблись, псы-датчане!
Дверь сломана.
Гдѣ онъ — гдѣ, гдѣ король?
Вы, господа, останьтесь за порогомъ.
Впустите насъ съ собой!
Нѣтъ, нѣтъ, прошу васъ.
Пожалуй, мы уйдемъ. (Они уходятъ).
Благодарю.
Загородите дверь. Король презрѣнный,
Отдай мнѣ моего отца!
О, успокойся,
Лаэртъ мой добрый!
Гранъ спокойной крови
Изобличитъ во мнѣ дитя порока,
Навѣкъ стыдомъ покроетъ честь отца,
Клеймомъ разврата запятнаетъ мать!
Къ чему твое гигантское возстанье?
Оставь его; не бойся за меня.
Вкругъ короля такая дышетъ святость,
Что, встрѣтясь съ нимъ, измѣна забываетъ
Свой черный замыселъ. Скажи, Лаэртъ,
Чѣмъ распаленъ ты такъ? Оставь, Гертруда!
Ну, говори. Лаэртъ.
Гдѣ мой отецъ?
Убитъ, Лаэртъ!
Но не его рукою.
Пусть надаетъ мнѣ досыта вопросовъ.
Какъ онъ погибъ? О, я не допущу
Себя дурачить! Въ адъ — вассала вѣрность!
Пусть сатана возьметъ мои всѣ клятвы!
Смиренье, совѣсть — въ глубочайшій тартаръ!
Я вѣчному проклятію смѣюсь,
Такъ далеко зашелъ я; оба міра
Зову на бой, и будь со мной что будетъ!
Я одного хочу — кровавой мести
За смерть отца.
И кто же помѣшаетъ?
Одна моя, а не вселенной воля!
Я съ средствами ничтожными съумѣю
Свершить великое.
Лаэртъ, послушай;
Ты хочешь знать, какъ умеръ твой отецъ?
Скажи же мнѣ: неужели на мщенье
Обрекъ ты всѣхъ, враговъ, какъ и друзей?
Однихъ враговъ.
И хочешь ты узнать ихъ?
О, я друзей приму въ мои объятья;
Какъ пеликанъ, я ихъ своею кровью
Готовъ питать.
Теперь ты говоришь,
Какъ добрый сынъ, какъ дворянинъ прямой.
Что я не виноватъ въ его убійствѣ
И истинно, глубоко огорченъ —
Ты это все увидишь такъ же ясно,
Какъ око свѣтъ дневной.
(Charles Lehmann). |
Впустить ее!
Что это? что за шумъ?
О, пламень, изсуши мой мозгъ; сожги,
Слеза горючая, моихъ очей кристаллы!
Клянусь Творцомъ, мнѣ за твое безумство
Заплатятъ на вѣсахъ такъ, что на землю
Падетъ моя наполненная чаша.
О, роза майская! Офелія! сестра!
Дитя невинное! О, Боже мой!
Неужли умъ дѣвицы молодой
Не крѣпче жизни старика сѣдого?
О, какъ въ любви природа утонченна!
Свой лучшій даръ, разсудокъ драгоцѣнный,
Она ее заставила отдать
Тому, кого однажды полюбила.
Съ лицомъ непокрытымъ лежалъ онъ въ гробу:
Его опустили въ могилу;
По немъ не одну проронили слезу…
Прощай, мой голубокъ!
Имѣй ты умъ и проповѣдуй мщенье,
Такъ глубоко не тронула бъ ты насъ!
Офелія. Вамъ надо пѣть: „въ могилу, въ могилу, зовите въ могилу его!“ А какъ идетъ этотъ напѣвъ къ шуму колеса на самопрялкѣ! Вѣдь, это управитель соблазнилъ дочь своего господина.
Лаэртъ. Этотъ вздоръ значительнѣе смысла.
Офелія. Вотъ незабудки, это на память: не забывай меня, милый другъ! А вотъ павилика — она означаетъ вѣрность.
Лаэртъ. Поученіе среди безумства; помянуты любовь и вѣрность.
Офелія (королю). Вотъ вамъ — хмель и васильки. (Королевѣ). Вамъ полынь; она горька, какъ горько бываетъ раскаяніе. Вотъ — не-тронь-меня. Я хотѣла дать и фіалокъ, да всѣ онѣ завяли, когда умеръ отецъ мой. Говорятъ, онъ тихо скончался. (Поетъ).
Добрый молодецъ Робертъ,
Радость свѣтлая моя…
Тоску и грусть, страданья, самый адъ —
Все въ красоту она преобразила.
Такъ не придетъ онъ къ намъ опять?
Его намъ больше не видать?
Его ужъ нѣтъ, его ужъ нѣтъ!
Какъ опустѣлъ вдругъ бѣлый свѣтъ:
Онъ не придетъ ужъ къ намъ опять!
Его волосъ пушистыхъ ленъ
Весеннимъ снѣгомъ убѣленъ.
Но что печаль? Моей слезѣ
Не возвратить его землѣ!
Будь въ небесахъ превознесенъ!
Такъ же, какъ и всѣ христіане! Вотъ моя молитва. Счастливо оставаться. (Уходитъ).
Вы это видите ль? О, Боже!
Да, Лаэртъ,
Съ твоей тоской я долженъ объясниться;
Не отрицай мои права. Иди,
Сбери умнѣйшихъ изъ твоихъ друзей —
И пусть они разсудятъ между нами.
Когда найдутъ, что стороной иль прямо
Я виноватъ, я отдаю корону,
Престолъ и жизнь — все, что моимъ зовется,
Въ вознагражденіе тебѣ; но если нѣтъ —
Довольствуйся насъ подарить терпѣніемъ:
Съ твоей душой соединясь на мщенье,
Мы возвратимъ ей миръ.
Да будетъ такъ!
Родъ самой смерти, тайна похоронъ,
Отсутствіе меча съ гербомъ на гробѣ
И торжества въ свершеніи обряда —
Все это громко, какъ небесный громъ
Гремя, велитъ мнѣ требовать отчета.
Тебѣ дадутъ его — и мечъ возмездья
Пусть на убійцу упадетъ. Пойдемъ со мною!
Кто хочетъ говорить со мной?
Матросы:
У нихъ есть письма къ вамъ.
Впусти ихъ.
Не знаю, кто бъ во всей вселенной
Могъ мнѣ поклонъ прислать, когда не Гамлетъ.
1-ый матросъ. Богъ въ помощь.
Гораціо. Спасибо.1-ый матрос. Вотъ къ вамъ письмо отъ посланника, ѣхавшаго въ Англію, если вы Гораціо, какъ мнѣ сказали.
Гораціо (читаетъ). „Гораціо! когда ты просмотришь этотъ листокъ, доставь матросамъ доступъ къ королю: у нихъ есть къ нему письма. Мы и двухъ дней еще не были на морѣ, какъ сильный корсаръ вздумалъ за нами поохотиться. Нашъ корабль шелъ не довольно быстро, и намъ пришлось поневолѣ быть храбрыми. Во время схватки я взошелъ на корсарскій фрегатъ, но въ то же мгновеніе они отчалили отъ нашего корабля, и я одинъ попался въ плѣнъ. Они обошлись со мною какъ благородные мошенники. Впрочемъ, они хорошо знали, что дѣлаютъ; должно отплатить имъ тѣмъ же. Постарайся доставить королю посланныя письма и поспѣши ко мнѣ, какъ бы бѣжалъ отъ смерти. Я скажу тебѣ на-ушко слова, которыя тебя оглушатъ, а они все еще слишкомъ легки въ сравненіи съ ихъ содержаніемъ. Матросы приведутъ тебя ко мнѣ. Розенкранцъ и Гильденштернъ продолжаютъ свое путешествіе въ Англію. О нихъ есть много чего поразсказать. Прощай. Вѣчно твой Гамлетъ“.
Пойдемъ: вы отдадите ваши письма
И тѣмъ скорѣй, что надо вамъ со мною
Итти къ тому, кто вамъ вручилъ ихъ.
Теперь, Лаэртъ, ты принужденъ сознаться,
Что я не виноватъ; меня, какъ друга,
Ты долженъ въ сердцѣ заключить: ты слышалъ,
Что тотъ, кто твоего отца убилъ,
И на мою отваживался жизнь.
Да, это ясно. Но скажите мнѣ,
Зачѣмъ же вы не прекратили силой
Такихъ злодѣйствъ? Величіе престола,
Разсудокъ, вашъ покой — все, наконецъ,
Хотѣло этого.
По двумъ причинамъ.
Тебѣ онѣ покажутся пустыми,
Но для меня онѣ довольно сильны.
Гертруда, мать его, живетъ и дышетъ
Почти лишь имъ однимъ. Что до меня,
Я съ ней сроднился тѣломъ и душой
И, какъ звѣзда въ своей горитъ лишь сферѣ,
Такъ я угасъ бы безъ нея. Другая
Причина, что я скрылъ его проступокъ —
Народа сильная къ нему любовь.
Она съ него смываетъ всѣ пороки
И изъ цѣпей творитъ благодѣянья.
Моя стрѣла легка въ такую бурю:
Ее вонзилъ бы ураганъ въ меня,
А не въ него.
А я отца утратилъ;
Сестра жъ во тьмѣ безумства безнадежной,
Она, чья красота и добродѣтель —
Когда погибшее позволено хвалить —
Не знала равнаго. Но, погоди:
Часъ мщенія придетъ!
Однако жъ это
Тебя покоя не должно лишать.
Не почитай меня довольно слабымъ,
Чтобъ я опасность допустилъ схватить
Меня за бороду и счелъ бы это шуткой.
Ты въ скорости, Лаэртъ, услышишь больше.
Я твоего отца любилъ, но также
Мы любимъ и самихъ себя. Надѣюся,
Изъ этого ты можешь заключить…
Что новаго?
Отъ Гамлета письмо:
Вотъ къ вамъ одно, другое — къ королевѣ.
Отъ Гамлета? Но кто же ихъ принесъ?
Матросы, государь, какъ мнѣ сказали.
Я не видалъ ихъ: эти письма отдалъ
Мнѣ Клавдіо; онъ взялъ ихъ у матросовъ.
Лаэртъ, послушай, что въ письмѣ.
(Вѣстнику). Оставь насъ.
„Великомощный, знайте, что я нагой высаженъ на берега вашихъ владѣній. Завтра я попрошу позволенія явиться предъ ваши королевскія очи, чтобъ разсказать вамъ, испросивъ напередъ прощеніе, причину моего внезапнаго и чудеснаго возвращенія“.
Какъ? Это что? Ужели всѣ вернулись?
Иль это все не больше, какъ обманъ?
Рука знакома вамъ?
Да, почеркъ принца.
„Нагой“, а здѣсь прибавлено: „одинъ“.
Не можешь ли, Лаэртъ, помочь совѣтомъ?
Мнѣ все загадочно. Но пусть придетъ:
Онъ вылѣчитъ болѣзнь моей души;
Его въ глаза я назову убійцей.
О, если такъ, Лаэртъ, но полно такъ ли?
Да, иначе не можетъ быть. Ты хочешь
Принять совѣтъ мой?
Государь, хочу,
Когда на миръ меня онъ не преклонитъ.
Онъ миръ душевный возвратитъ тебѣ.
Вѣдь, онъ, пріѣхавши, забудетъ думать,
Что должно вновь отправиться въ дорогу.
Тогда его склоню я на поступокъ,
Давно обдуманный въ моемъ умѣ —
И онъ погибъ. Вокругъ его могилы
И вѣтеръ подозрѣнья не дохнетъ;
Да мать сама все случаю припишетъ.
Я вамъ послѣдую — и тѣмъ скорѣе,
Когда меня орудьемъ вы избрали.
Ты угадалъ. Съ тѣхъ поръ, какъ ты уѣхалъ,
Тебя не разъ хвалили за искусство,
Въ которомъ ты, какъ говорятъ, великъ;
При томъ бывалъ и онъ — и ни одинъ
Изъ всѣхъ даровъ твоихъ не возбуждалъ
Въ немъ столько зависти, какъ этотъ даръ,
По-моему послѣдній.
Что за даръ?
На шляпѣ юности пустой цвѣтокъ,
Но также нужный; легкая одежда
Прилична юношѣ, какъ шуба старику;
Тѣмъ — красота, другимъ здоровье нужно.
Здѣсь былъ, два мѣсяца тому назадъ,
Одинъ нормандецъ. Я французовъ знаю:
Самъ былъ въ походѣ противъ нихъ и видѣлъ,
Что на конѣ французы молодцы.
Но этотъ былъ какъ будто чародѣй.
Къ сѣдлу, казалось, онъ приросъ, и лошадь
Къ такимъ чудеснымъ принуждалъ движеньямъ,
Что онъ и конь его какъ будто были
Одно твореніе. Его искусство
Такъ превзошло мое воображенье,
Что я его скачковъ и оборотовъ
Постичь не въ силахъ.
Онъ нормандецъ?
Да.
Ламоръ, клянусь въ томъ жизнью!
Точно, онъ.
Онъ мнѣ знакомъ: безцѣнный перлъ народа!
Разсказывая часто о тебѣ,
Онъ горячо хвалилъ твое искусство
Владѣть мечомъ, въ особенности шпагой.
И восклицалъ: „вы бъ увидали чудо,
Когда бъ ему нашелся въ битвѣ равный“.
Онъ клялся, что бойцы его отчизны
Теряли глазъ и силу, и проворство,
Сходясь съ тобою. Эти похвалы
Ядъ зависти у Гамлета развили,
И онъ желалъ, чтобъ только ты скорѣе
Пріѣхалъ къ намъ, чтобы съ тобой сразиться.
Изъ этого…
Ну, что жъ изъ этого?
Отецъ твой дорогъ былъ тебѣ, Лаэртъ,
Иль ты — какъ скорбь на мертвомъ полотнѣ,
Лицо безъ сердца?
Но къ чему вопросъ?
Не потому, чтобъ я питалъ сомнѣнье
Въ твоей любви къ покойному отцу;
Но знаю я — любовь рождаетъ время,
А время, говорятъ примѣръ и опытъ,
Ея огонь и искры умѣряетъ.
Средь пламени любви горитъ свѣтильня:
Ея нагаръ уничтожаетъ блескъ.
Ничто не остается вѣчно годнымъ:
Избытокъ силъ уничтожаетъ жизнь.
Когда ты что-нибудь готовъ свершить,
Свершай, пока на то согласна воля.
Она измѣнчива, ослабнуть ей легко,
Легко уснуть отъ тысячи совѣтовъ,
Упасть отъ случая иль сильныхъ рукъ.
И что жъ тогда родитъ твоя готовность?
Безплодный вздохъ, вредящій облегченьемъ.
Но къ дѣлу! Гамлетъ будетъ здѣсь; тогда
На что рѣшишься ты, чтобъ не словами,
А дѣломъ доказать любовь къ отцу?
Я въ храмъ пойду за нимъ, чтобъ отомстить!
Конечно, храмъ убійцѣ не защита,
И мщенье не должно имѣть границъ;
Но еслибъ ты убить его рѣшился,
Такъ будь же дома. Гамлетъ, возвратясь,
Услышитъ тотчасъ о твоемъ пріѣздѣ.
Мы станемъ выхвалять твое искусство,
Удвоимъ похвалы нормандца — словомъ,
Мы васъ сведемъ, устроимъ поединокъ.
Прямой, безпечный, чуждый подозрѣнья,
Рапиръ осматривать не станетъ онъ,
И ты легко, съ уловкой небольшою,
Возьмешь рапиру съ острымъ лезвеемъ
И добрымъ наградишь его ударомъ
За смерть отца.
Я награжу его:
Я шпаги остріе намажу ядомъ.
Онъ купленъ мной у продавца лѣкарствъ
И такъ силенъ, что если омоченный
Въ его составъ коснется крови ножикъ,
Къ спасенью средства нѣтъ: во всей подлунной
Такой цѣлебной не растетъ травы,
Которая могла бъ спасти отъ смерти
Того, кто раненъ имъ. Въ такомъ-то ядѣ
Я шпагу омочу; едва коснувшись,
Она убьетъ его.
Обдумаемъ же дальше,
Какія средства приведутъ насъ къ цѣли.
Когда мы плохо разыграемъ роли
И сквозь игру проглянетъ наша мысль,
Такъ лучше бы не начинать. Намъ должно
Затѣмъ имѣть въ запасѣ планъ другой:
Пропалъ одинъ, такъ выручилъ другой.
Сообразимъ: закладъ о вашей силѣ
И ловкости предложимъ мы… Нашелъ!
Когда въ бою томить васъ станетъ жажда —
Ты выпадай нарочно съ большимъ жаромъ —
И Гамлетъ спроситъ пить, я приготовлю
Ему питье; пусть лишь омочитъ губы —
И онъ погибъ хотя бы отъ удара
Клинка смертельнаго и былъ спасенъ.
Но, тише! что за шумъ?
Ну что, Гертруда?
За горемъ горе мчится по пятамъ:
Твоя сестра, Офелья — утонула.
Какъ, утонула? Гдѣ? Творецъ небесный!
Тамъ ива есть: она, склонивши вѣтви,
Глядится въ зеркалѣ кристальныхъ водъ.
Въ ея тѣни плела она гирлянды
Изъ лилій, розъ, фіалокъ и жасмина.
Вѣнки цвѣтущіе на вѣтвяхъ ивы
Желая размѣстить, она взобралась
На дерево; вдругъ вѣтвь подъ ней сломалась —
И въ воды плачущія пали съ нею
Гирлянды и цвѣты. Ея одежда,
Широко разстилаясь по волнамъ,
Несла ее съ минуту, какъ сирену.
Несчастная, бѣды не постигая,
Плыла и пѣла, пѣла и плыла,
Какъ существо, рожденное въ волнахъ.
Но это не могло продлиться долго:
Одежда смокла — и пошла ко дну.
Умолкли жизнь и нѣжные напѣвы!
Такъ умерла она?
Да, умерла!
Тебя, сестра, вода лишила жизни —
Къ чему жъ моимъ слезамъ еще катиться?
А все бѣгутъ, все на глазахъ: природа
Беретъ свое, что стыдъ ни говори.
Но пусть бѣгутъ — потомъ я снова мужъ.
Прощайте, государь. Во мнѣ есть много
Словъ пламенныхъ — и вспыхнули бъ они,
Когда бы глупость та ихъ не гасила.
Пойдемъ за нимъ. Съ какимъ трудомъ, Гертруда,
Я гнѣвъ въ немъ усмирилъ! И что же? Снова
Готовъ онъ вспыхнуть. О, пойдемъ, пойдемъ!