Ну, что жъ изъ этого?
Отецъ твой дорогъ былъ тебѣ, Лаэртъ,
Иль ты — какъ скорбь на мертвомъ полотнѣ,
Лицо безъ сердца?
Но къ чему вопросъ?
Не потому, чтобъ я питалъ сомнѣнье
Въ твоей любви къ покойному отцу;
Но знаю я — любовь рождаетъ время,
А время, говорятъ примѣръ и опытъ,
Ея огонь и искры умѣряетъ.
Средь пламени любви горитъ свѣтильня:
Ея нагаръ уничтожаетъ блескъ.
Ничто не остается вѣчно годнымъ:
Избытокъ силъ уничтожаетъ жизнь.
Когда ты что-нибудь готовъ свершить,
Свершай, пока на то согласна воля.
Она измѣнчива, ослабнуть ей легко,
Легко уснуть отъ тысячи совѣтовъ,
Упасть отъ случая иль сильныхъ рукъ.
И что жъ тогда родитъ твоя готовность?
Безплодный вздохъ, вредящій облегченьемъ.
Но къ дѣлу! Гамлетъ будетъ здѣсь; тогда
На что рѣшишься ты, чтобъ не словами,
А дѣломъ доказать любовь къ отцу?
Я въ храмъ пойду за нимъ, чтобъ отомстить!
Конечно, храмъ убійцѣ не защита,
И мщенье не должно имѣть границъ;
Но еслибъ ты убить его рѣшился,
Такъ будь же дома. Гамлетъ, возвратясь,
Услышитъ тотчасъ о твоемъ пріѣздѣ.
Мы станемъ выхвалять твое искусство,
Удвоимъ похвалы нормандца — словомъ,
Мы васъ сведемъ, устроимъ поединокъ.
Прямой, безпечный, чуждый подозрѣнья,
Рапиръ осматривать не станетъ онъ,
И ты легко, съ уловкой небольшою,
Возьмешь рапиру съ острымъ лезвеемъ
И добрымъ наградишь его ударомъ
За смерть отца.
Я награжу его:
Я шпаги остріе намажу ядомъ.
Онъ купленъ мной у продавца лѣкарствъ
И такъ силенъ, что если омоченный
Въ его составъ коснется крови ножикъ,
Къ спасенью средства нѣтъ: во всей подлунной
Такой цѣлебной не растетъ травы,
Которая могла бъ спасти отъ смерти
Того, кто раненъ имъ. Въ такомъ-то ядѣ
Я шпагу омочу; едва коснувшись,
Она убьетъ его.
Обдумаемъ же дальше,
Какія средства приведутъ насъ къ цѣли.
Когда мы плохо разыграемъ роли
И сквозь игру проглянетъ наша мысль,
Такъ лучше бы не начинать. Намъ должно
Затѣмъ имѣть въ запасѣ планъ другой:
Пропалъ одинъ, такъ выручилъ другой.
Сообразимъ: закладъ о вашей силѣ
И ловкости предложимъ мы… Нашелъ!
Когда въ бою томить васъ станетъ жажда —
Ты выпадай нарочно съ большимъ жаромъ —
И Гамлетъ спроситъ пить, я приготовлю
Ему питье; пусть лишь омочитъ губы —
И онъ погибъ хотя бы отъ удара
Клинка смертельнаго и былъ спасенъ.
Но, тише! что за шумъ?
Ну что, Гертруда?
За горемъ горе мчится по пятамъ:
Твоя сестра, Офелья — утонула.
Какъ, утонула? Гдѣ? Творецъ небесный!
Тамъ ива есть: она, склонивши вѣтви,
Глядится въ зеркалѣ кристальныхъ водъ.
Въ ея тѣни плела она гирлянды
Изъ лилій, розъ, фіалокъ и жасмина.
Вѣнки цвѣтущіе на вѣтвяхъ ивы
Желая размѣстить, она взобралась
На дерево; вдругъ вѣтвь подъ ней сломалась —
И въ воды плачущія пали съ нею
Гирлянды и цвѣты. Ея одежда,
Широко разстилаясь по волнамъ,
Несла ее съ минуту, какъ сирену.
Несчастная, бѣды не постигая,
Плыла и пѣла, пѣла и плыла,
Какъ существо, рожденное въ волнахъ.
Но это не могло продлиться долго:
Одежда смокла — и пошла ко дну.
Умолкли жизнь и нѣжные напѣвы!
Ну, что ж из этого?
Отец твой дорог был тебе, Лаэрт,
Иль ты — как скорбь на мертвом полотне,
Лицо без сердца?
Но к чему вопрос?
Не потому, чтоб я питал сомненье
В твоей любви к покойному отцу;
Но знаю я — любовь рождает время,
А время, говорят пример и опыт,
Ее огонь и искры умеряет.
Средь пламени любви горит светильня:
Ее нагар уничтожает блеск.
Ничто не остается вечно годным:
Избыток сил уничтожает жизнь.
Когда ты что-нибудь готов свершить,
Свершай, пока на то согласна воля.
Она изменчива, ослабнуть ей легко,
Легко уснуть от тысячи советов,
Упасть от случая иль сильных рук.
И что ж тогда родит твоя готовность?
Бесплодный вздох, вредящий облегченьем.
Но к делу! Гамлет будет здесь; тогда
На что решишься ты, чтоб не словами,
А делом доказать любовь к отцу?
Я в храм пойду за ним, чтоб отомстить!
Конечно, храм убийце не защита,
И мщенье не должно иметь границ;
Но если б ты убить его решился,
Так будь же дома. Гамлет, возвратясь,
Услышит тотчас о твоем приезде.
Мы станем выхвалять твое искусство,
Удвоим похвалы нормандца, — словом,
Мы вас сведем, устроим поединок.
Прямой, беспечный, чуждый подозренья,
Рапир осматривать не станет он,
И ты легко, с уловкой небольшою,
Возьмешь рапиру с острым лезвием
И добрым наградишь его ударом
За смерть отца.
Я награжу его:
Я шпаги острие намажу ядом.
Он куплен мной у продавца лекарств
И так силен, что если омоченный
В его состав коснется крови ножик,
К спасенью средства нет: во всей подлунной
Такой целебной не растет травы,
Которая могла б спасти от смерти
Того, кто ранен им. В таком-то яде
Я шпагу омочу; едва коснувшись,
Она убьет его.
Обдумаем же дальше,
Какие средства приведут нас к цели.
Когда мы плохо разыграем роли
И сквозь игру проглянет наша мысль,
Так лучше бы не начинать. Нам должно
Затем иметь в запасе план другой:
Пропал один, так выручил другой.
Сообразим: заклад о вашей силе
И ловкости предложим мы… Нашел!
Когда в бою томить вас станет жажда —
Ты выпадай нарочно с большим жаром —
И Гамлет спросит пить, я приготовлю
Ему питье; пусть лишь омочит губы —
И он погиб хотя бы от удара
Клинка смертельного и был спасен.
Но, тише! что за шум?
Ну что, Гертруда?
За горем горе мчится по пятам:
Твоя сестра, Офелья — утонула.
Как, утонула? Где? Творец небесный!
Там ива есть: она, склонивши ветви,
Глядится в зеркале кристальных вод.
В ее тени плела она гирлянды
Из лилий, роз, фиалок и жасмина.
Венки цветущие на ветвях ивы
Желая разместить, она взобралась
На дерево; вдруг ветвь под ней сломалась —
И в воды плачущие пали с нею
Гирлянды и цветы. Ее одежда,
Широко расстилаясь по волнам,
Несла ее с минуту, как сирену.
Несчастная, беды не постигая,
Плыла и пела, пела и плыла,
Как существо, рожденное в волнах.
Но это не могло продлиться долго:
Одежда смокла — и пошла ко дну.
Умолкли жизнь и нежные напевы!
