Гамлет (Шекспир; Кронеберг)/ПСС 1902 (ДО)/Действие III
| ← Дѣйствіе II | Гамлетъ | Дѣйствіе IV → |
Оригинал: англ. The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark. — Источникъ:  Полное собраніе сочиненій Шекспира / подъ ред. С. А. Венгерова — С.-Петербургъ: Брокгаузъ-Ефронъ, 1902. — Т. 3. — С. 79—144. — (Библіотека великихъ писателей). • См. также переводы других авторов |
- Википроекты
И вамъ никакъ не удалось дознаться,
Зачѣмъ онъ роль безумнаго играетъ?
Зачѣмъ покой его такъ дико нарушаетъ
Безумія опасный ураганъ?
Онъ говоритъ, что умъ его разстроенъ,
Но чѣмъ — про то, увы, не говоритъ.
Онъ испытать себя не допустилъ:
Онъ насъ хитро безумствомъ отдалялъ,
Когда мы у него старались вырвать
Признанье въ истинѣ.
А какъ
Онъ принялъ васъ?
Какъ свѣтскій человѣкъ.
Но въ обращеньи былъ онъ очень связанъ.
Скупъ на вопросы, на отвѣты щедръ.
Къ забавамъ вы его не приглашали?
Нечаянно мы встрѣтили актеровъ,
Идя къ нему. Сказали это принцу —
И онъ какъ-будто съ радостью насъ слушалъ.
Они здѣсь при дворѣ, и въ этотъ вечеръ
Онъ приказалъ имъ, кажется, играть.
Да, правда; мнѣ онъ поручилъ просить васъ
Послушать и взглянуть на представленье.
Отъ всей души. Я очень радъ, что Гамлетъ
Склонился къ этому — и я прошу васъ
Еще сильнѣй возвысить и возжечь въ немъ
Желаніе такихъ увеселеній.
Мы постараемся.
Оставь и ты насъ, милая Гертруда:
Мы тайно Гамлета сюда призвали,
Чтобъ здѣсь онъ встрѣтился, какъ бы случайно,
Съ Офеліей. Ея отецъ и я,
Мы станемъ здѣсь — законные шпіоны,
Невидимо увидимъ ихъ свиданье
И изъ его поступковъ заключимъ,
Тоской любви онъ боленъ, или нѣтъ.
Я удалюсь. Что до меня, такъ я желаю,
Офелія, чтобъ ваша красота
Была одна счастливою причиной
Безумства Гамлета: тогда могу я
Надѣяться, что ваша добродѣтель
Его на путь обычный возвратитъ.
Я то же, государыня, желаю.
Офелія, будь здѣсь. Мы, государь,
Займемъ мѣста свои.
(Офеліи). Вотъ книга, дочь!
Читай для вида: этимъ ты прикроешь
Уединеніе. Насъ должно порицать
За то, что мы — случается частенько —
Святымъ лицомъ и маскою смиренной
И чорта проведемъ.
О, слишкомъ правда!
Какъ тяжело упали мнѣ на совѣсть
Его слова! Лицо красы продажной
Не отвратительнѣй въ сравненьи съ краской,
Его покрывшею поддѣльной красотой,
Чѣмъ грѣхъ мой тяжкій съ лживыми словами!
О, бремя тяжкое!
Я слышу — онъ идетъ.
Укроемся. (Полоній и король уходятъ).
Быть, или не быть? вотъ въ чемъ вопросъ!
Что благороднѣе: сносить ли громъ и стрѣлы
Враждующей судьбы, или возстать
На море бѣдъ и кончить ихъ борьбою?
Окончить жизнь — уснуть,
Не болѣе! И знать, что этотъ сонъ
Окончитъ грусть и тысячи ударовъ —
Удѣлъ живыхъ. Такой конецъ достоинъ
Желаній жаркихъ. Умереть? уснуть?
Но если сонъ видѣнья посѣтятъ?
Что за мечты на смертный сонъ слетятъ,
Когда стряхнемъ мы суету земную?
Вотъ что дальнѣйшій заграждаетъ путь!
Вотъ отчего бѣда такъ долговѣчна!
Кто снесъ бы бичъ и посмѣянье вѣка,
Безсилье правъ, тирановъ притѣсненье,
Обиды гордаго, забытую любовь,
Презрѣнныхъ душъ презрѣніе къ заслугамъ,
Когда бы могъ насъ подарить покоемъ
Одинъ ударъ? Кто несъ бы бремя жизни,
Кто гнулся бы подъ тяжестью трудовъ?
Да, только страхъ чего-то послѣ смерти —
Страна безвѣстная, откуда путникъ
Не возвращался къ намъ, смущаетъ волю.
Фальгіера (Jean-Alexandre-Joseph Falguiere, 1831-1900). |
И мы скорѣй снесемъ земное горе,
Чѣмъ убѣжимъ къ безвѣстности за гробомъ.
Такъ всѣхъ насъ совѣсть обращаетъ въ трусовъ,
Такъ блекнетъ въ насъ румянецъ сильной воли,
Когда начнемъ мы размышлять: слабѣетъ
Живой полетъ отважныхъ предпріятій
И робкій путь склоняетъ прочь отъ цѣли…
Офелія! о, нимфа! помяни
Мои грѣхи въ твоей святой молитвѣ!
Какъ провели вы эти дни, мой принцъ?
Здоровы ль вы?
Благодарю покорно.
Уже давно желала я отдать вамъ
Кой-что, мой принцъ, что вы мнѣ въ память дали.
Возьмите же теперь.
Я не возьму:
Я никогда и ничего вамъ не дарилъ.
Любезный принцъ, вамъ слишкомъ хорошо
Извѣстно, что дарили вы съ словами,
Которыхъ смыслъ цѣну вещей удвоилъ.
Букетъ исчезъ — возьмите жъ ихъ назадъ.
Для сердца благороднаго не дорогъ
Подарокъ отъ того, кто насъ не любитъ.
Возьмите, принцъ!
Гамлетъ. А-а! Ты честная дѣвушка?
Офелія. Принцъ!
Гамлетъ. И хороша собой?
Офелія. Что вы хотите сказать, принцъ?
Гамлетъ. То, что если ты добродѣтельна и хороша, такъ добродѣтель твоя не должна имѣть дѣла съ красотою.
Офелія. Можно ли красотѣ сыскать собесѣдницу лучше добродѣтели?
Гамлетъ. Да, конечно, красота скорѣе превратитъ добродѣтель въ распутство, чѣмъ добродѣтель сдѣлаетъ красоту себѣ подобною. Прежде это былъ парадоксъ; теперь это аксіома. Я любилъ когда-то.
Офелія. Да, принцъ — и вы заставили меня этому вѣрить.
Гамлетъ. А не должно было вѣрить. Добродѣтель не привьешь къ намъ такъ, чтобы въ насъ не осталось и слѣда старыхъ грѣховъ. Я не любилъ тебя.
Офелія. Тѣмъ болѣе я была обманута.
Гамлетъ. Ступай въ монастырь. Зачѣмъ рождать на свѣтъ грѣшниковъ? Я самъ, пополамъ съ грѣхомъ, человѣкъ добродѣтельный, однако могу обвинять себя въ такихъ вещахъ, что лучше бы мнѣ на свѣтъ не родиться. Я гордъ, я мстителенъ, честолюбивъ. Къ моимъ услугамъ столько грѣховъ, что я не могу и умѣстить ихъ въ умѣ, не могу дать имъ образа въ воображеніи, не имѣю времени ихъ исполнить. Къ чему такимъ тварямъ, какъ я, ползать между небомъ и землею? Мы обманщики всѣ до одного. Не вѣрь никому изъ насъ. Иди лучше въ монастырь. Гдѣ твой отецъ?
Офелія. Дома, принцъ.
Гамлетъ. Замкни же за нимъ дверь, чтобъ онъ игралъ роль шута только у себя дома. Прощай.
Офелія. Милосердый Боже, помоги ему!
Гамлетъ. Когда ты выйдешь замужъ, вотъ тебѣ въ приданое мое проклятіе; будь чиста, какъ ледъ, бѣла, какъ снѣгъ — ты все-таки не уйдешь отъ клеветы. Ступай въ монастырь. Прощай! Или, если ты хочешь непремѣнно выйти замужъ, выбери дурака: умные люди знаютъ слишкомъ хорошо, какихъ чудовищъ вы изъ нихъ дѣлаете. Въ монастырь — и скорѣе! Прощай.
Офелія. Исцѣлите его, силы небесныя!
Гамлетъ. Слышалъ я и о вашей живописи, слышалъ довольно. Богъ даетъ вамъ лицо, вы дѣлаете другое. Вы таскаетесь, пляшете и поете; созданіямъ Божіимъ даете имена въ насмѣшку; притворяетесь, будто все это отъ незнанія, а оно, просто, легкомысленность. Подите! Ни слова! Это свело меня съ ума. Я говорю — у насъ не будетъ больше браковъ. Которые уже женились — пусть живутъ всѣ, кромѣ одного; остальные останутся тѣмъ, что они теперь. Въ монастырь! (Уходитъ).
Какой высокій омрачился духъ!
Языкъ ученаго, глазъ царедворца,
Героя мечъ, цвѣтъ и надежда царства,
Ума и нравовъ образецъ — все, все погибло!
А мнѣ, ничтожнѣйшей, мнѣ суждено,
Весь нектаръ клятвъ его вкусивши, видѣть,
Какъ пала мощь высокаго ума,
Какъ свѣжей юности краса погибла,
Цвѣтокъ весны подъ бурею увядшій.
О, горе мнѣ! Что видѣла я прежде,
И что теперь я вижу предъ собою!
Любовь? О, нѣтъ: онъ не любовью боленъ!
Его слова хотя немного дики,
Но не безумны. У него на сердце
Запало сѣмя; грусть его взраститъ,
Оно взойдетъ — и плодъ опасенъ будетъ.
Затѣмъ я вотъ что наскоро рѣшилъ:
Онъ въ Англію немедленно поѣдетъ
Потребовать уплату должной дани.
Быть можетъ, море, новая страна
Отгонятъ отъ души его тотъ призракъ,
Вокругъ котораго такъ постоянно
Летаетъ мысль его, что онъ лишился
Почти сознанья самого себя.
Да, это будетъ для него полезно;
| ЗНАМЕНИТЫЙ НѢМЕЦКІЙ АКТЕРЪ БАРНАЙ (BARNAY, р. 1842) ВЪ РОЛИ ГАМЛЕТА. |
Но я еще увѣренъ, что источникъ
Его тоски — несчастная любовь.
Ну, что, Офелія? тебѣ не нужно
Разсказывать, что Гамлетъ говорилъ:
Мы все подслушали. Распорядитесь,
Какъ вашему величеству угодно;
Но если вы сочтете сообразнымъ,
Пусть государыня, по окончаньи пьесы,
Попроситъ Гамлета наединѣ
Открыть ей грусть свою. Пусть откровенно
Съ нимъ говоритъ; а я, когда угодно,
Здѣсь стану такъ, чтобъ слышать разговоръ.
Когда и ей онъ сердца не откроетъ,
Пусть ѣдетъ въ Англію, иль пусть простится
Съ своей свободою, когда тюрьму
За лучшее сочтете вы лѣкарство.
Быть такъ: безумству знатнаго не должно
Блуждать безъ стражи. (Уходятъ).
Гамлетъ. Пожалуйста, произнеси эту рѣчь, какъ я показалъ тебѣ легко — и развязно. Если ты будешь кричать, какъ многіе изъ нашихъ актеровъ, такъ это будетъ мнѣ такъ же пріятно, какъ если бы стихи мои распѣвалъ разносчикъ. Не пили слишкомъ усердно воздуха, руками — такъ, будь умѣреннѣе. Среди потопа, бури и, такъ сказать, водоворота твоей страсти долженъ ты сохранить умѣренность, которая смягчитъ ихъ рѣзкость. О, мнѣ всегда ужасно досадно, если какой-нибудь дюжій, длинноволосый молодецъ разрываетъ страсть въ клочки, чтобы гремѣть въ ушахъ райка, который не смыслитъ ничего, кромѣ неизъяснимой нѣмой пантомимы и крика. Такого актера я въ состояніи бы высѣчь за его крикъ и натяжку. Пожалуйста, избѣгай этого.
1-ый актеръ. Ваше высочество, можете на насъ положиться.
Гамлетъ. Не будь, однако же, и слишкомъ вялъ. Твоимъ учителемъ пусть будетъ собственное сужденіе. Мимика и слова должны соотвѣтствовать другъ другу; особенно обращай вниманіе на то, чтобы не переступать за границу естественнаго. Все, что изысканно, противорѣчитъ намѣренію театра, цѣль котораго была, есть и будетъ — отражать въ себѣ природу: добро, зло, время и люди должны видѣть себя въ немъ, какъ въ зеркалѣ. Если представить ихъ слишкомъ сильно или слишкомъ слабо, конечно, профана заставишь иногда смѣяться, но знатоку будетъ досадно; а для васъ сужденіе знатока должно перевѣшивать мнѣніе всѣхъ остальныхъ. Я видѣлъ актеровъ, которыхъ превозносили до небесъ — и что же? Въ словахъ и походкѣ они не походили ни на христіанъ, ни на жидовъ, ни вообще на людей; выступали и орали такъ, что я подумалъ: должно быть какой-нибудь поденщикъ природы надѣлалъ людей, да неудачно — такъ ужасно подражали они человѣчеству.
1-ый актеръ. У насъ это рѣдко встрѣтится, надѣюсь.
Гамлетъ. Уничтожьте вовсе. Да и шуты пусть не говорятъ, чего не написано въ роли: чтобы заставить смѣяться толпу глупцовъ, они хохочутъ иногда сами въ то время, когда зрителямъ должно обдумать важный моментъ пьесы; это стыдно и доказываетъ жалкое честолюбіе шута. Идите, приготовьтесь!
Гамлетъ. Ну, что? Угодно ли королю послушать эту пьесу?
Полоній. Да — и королевѣ тоже, и притомъ сейчасъ же.
Гамлетъ. Велите актерамъ поспѣшить. (Полоній уходитъ.) Не угодно ли вамъ обоимъ помочь имъ?
Розенкранцъ и Гильденштернъ. Охотно, принцъ. (Уходятъ).
Гамлетъ. Эй, Гораціо!
Я здѣсь, любезный принцъ, къ услугамъ вашимъ.
Гораціо, ты — лучшій изъ людей,
Съ которыми случалось мнѣ сдружиться.
Принцъ…
Нѣтъ, повѣрь мнѣ, я тебѣ не льщу.
Чего мнѣ ждать отъ бѣдняка, какъ ты?
Твой свѣтлый умъ — вотъ все твое богатство:
Ты имъ питаешься и имъ одѣтъ.
Зачѣмъ же льстить тебѣ? Языкъ медовый
Пусть лижетъ прахъ съ презрѣннаго богатства,
И пусть колѣнъ покорные суставы
Сгибаются, гдѣ ихъ награда ждетъ.
Послушай: съ той поры, какъ это сердце
Властителемъ своихъ избраній стало
И научилось различать людей,
Оно тебя избрало передъ всѣми.
Страдая, ты, казалось, не страдалъ;
Ты бралъ удары и дары судьбы,
Благодаря за то и за другое.
И ты благословенъ: разсудокъ съ кровью
Въ тебѣ такъ смѣшаны, что ты не служишь
Для счастья дудкою, не издаешь,
По прихоти его, различныхъ звуковъ.
Дай мужа мнѣ, котораго бы страсть
Не сдѣлала рабомъ — и я укрою
Его въ души моей святѣйшихъ нѣдрахъ,
Какъ я укрылъ тебя. Довольно — къ дѣлу!
Предъ королемъ сыграютъ нынче пьесу:
Одна изъ сценъ похожа на кончину
Отца, какъ я разсказывалъ тебѣ.
Прошу, когда дойдетъ до этой сцены,
Всей силою души смотри на дядю,
И если скрытый грѣхъ при этой сценѣ
Не скажется, то духъ, что намъ являлся,
Былъ не отецъ, а навожденье ада,
И подозрѣнія мои чернѣе
Брони вулкановой. Смотри жъ на дядю,
Слѣди за нимъ, а я вопьюсь глазами
Ему въ лицо; потомъ свои сужденья
Сравнимъ — и выводъ будетъ вѣренъ.
Извольте, принцъ: когда во время пьесы,
Укравши что-нибудь, онъ ускользнетъ,
Такъ я плачу за воровство.
Идутъ.
Я долженъ празднымъ быть. Ступай на мѣсто.
Король. Какъ поживаешь, другъ нашъ Гамлетъ?
Гамлетъ. О, превосходно! Живу пищею хамелеона: ѣмъ воздухъ, нашпигованный обѣщаніями. Каплуна вы этимъ не откормите.
Король. Я не понимаю твоего отвѣта, Гамлетъ. Это не мои слова.
Гамлетъ. И не мои уже. (Полонію). Вы играли когда-то въ университетѣ, говорили вы?
Полоній. Игралъ, ваше высочество, и слылъ за хорошаго актера.
Гамлетъ. Кого же вы играли?
Полоній. Юлія Цезаря. Меня убили въ Капитоліѣ и убійцей былъ — Брутъ.
Гамлетъ. Онъ поступилъ, какъ шутъ, убивши капитолійскаго гуся. Что, актеры готовы?
Розенкранцъ. Готовы, принцъ. Ждутъ вашего приказа.
Королева. Поди сюда, любезный Гамлетъ; сядь подлѣ меня.
Гамлетъ. Нѣтъ, матушка, здѣсь есть магнитъ посильнѣе.
Полоній (королю.) Ого! слышите?
Гамлетъ. Позволено мнѣ прилечь къ вамъ? (Садится у ногъ Офеліи.)
Офелія. Нѣтъ, принцъ.
Гамлетъ. Я хотѣлъ сказать: приклонить голову къ вашимъ колѣнамъ.
Офелія. Да, принцъ.
Гамлетъ. А вы вообразили, что я, Богъ знаетъ, что задумалъ?
Офелія. Я ничего не думала.
Гамлетъ. Прекрасная мысль лежать у ногъ дѣвушки.
Офелія. Что такое, принцъ?
Гамлетъ. Ничего.
Офелія. Вы веселы.
Гамлетъ. Кто? я?
Офелія. Да, принцъ.
Гамлетъ. Я готовъ всегда быть вашимъ шутомъ. Что намъ и дѣлать, если не веселиться? Посмотрите, какъ весело смотритъ матушка, а вѣдь и двухъ часовъ нѣтъ, какъ скончался отецъ мой.
Офелія. Нѣтъ, принцъ, уже четыре мѣсяца.
Гамлетъ. Такъ давно уже? Такъ пусть же самъ Сатана ходитъ въ траурѣ; я же надѣну соболью мантію. Боже, уже два мѣсяца, какъ умеръ и еще не забытъ! Такъ можно надѣяться, что память великаго человѣка переживетъ его цѣлымъ полугодомъ. Но, клянусь, онъ долженъ строить церкви, если не хочетъ, чтобы его забыли, какъ прошлогодній снѣгъ.
(Звуки трубъ. Начинается пантомима. Входятъ король и королева. Они обнимаются, изъявляя знаки любви. Она становится на колѣни, дѣлаетъ знаки увѣренія; онъ подымаетъ ее, склонивъ голову на ея грудь, потомъ ложится на скамью изъ цвѣтовъ и засыпаетъ. Королева его оставляетъ. Тотчасъ послѣ того входитъ человѣкъ, снимаетъ съ него корону, цѣлуетъ ее, вливаетъ ядъ въ ухо короля и уходитъ. Королева возвращается, видитъ короля мертвымъ и дѣлаетъ патетическіе жесты. Отравитель возвращается съ двумя или тремя нѣмыми и какъ-будто огорченъ вмѣстѣ съ нею. Трупъ уносятъ. Отравитель предлагаетъ королевѣ свою руку и подарки. Сначала она кажется недовольною и несогласною, но, наконецъ, принимаетъ ихъ. Они уходятъ).
Офелія. Что это значитъ, принцъ? Гамлетъ. Здѣсь скрывается преступленіе?
Офелія. Вѣроятно, эта пантомима показываетъ содержаніе пьесы?
Гамлетъ. А вотъ мы узнаемъ отъ этого молодца. Актеры ничего не могутъ сохранить втайнѣ — все выболтаютъ.
Офелія. Скажетъ онъ намъ, что значитъ это представленіе?
Гамлетъ. Да, какъ и всякое представленіе, которое вы ему представите. Не постыдитесь только представить, а онъ не постыдится сказать вамъ, что это значитъ.
Офелія. Нехорошо, принцъ, нехорошо. Я лучше буду слушать пьесу.
Для насъ и представленья,
Въ покорномъ униженьи,
Мы просимъ снисхожденья. (Уходитъ).
Гамлетъ. И только? Что жъ это: прологъ или надпись кольца?
Офелія. Оно кратко.
Гамлетъ. Какъ любовь женщины.
Ужъ тридцать разъ промчались кони Феба
Вкругъ моря и земли по тверди неба,
И тридцать лѣтъ заемный блескъ луны
То меркнулъ, то свѣтилъ съ небесной вышины,
Съ тѣхъ поръ, какъ сердце въ насъ Амуръ воспламенилъ
И руки гименей на бракъ соединилъ.
Пусть солнце и луна свершаютъ снова
Свой горній путь; еще свѣжо и ново
Пылаетъ въ насъ любовь. Но ты забылъ
Веселье прошлое; ты такъ унылъ,
Что страшно мнѣ. Спокойся, милый другъ,
Не раздѣляй души моей недугъ.
Любовь и страхъ жены неизмѣримы:
Они ничто, иль нѣтъ предѣловъ имъ.
Ты знаешь, другъ, какъ мною ты любимъ!
Любовь и страхъ во мнѣ неукротимы:
Любовь великую страшитъ все глубоко;
Ея величіе и въ маломъ велико.
Насъ скоро, милая, разлучитъ время:
Я старъ, мнѣ не по силамъ жизни бремя.
Ты будешь жить, мой незабвенный другъ,
Средь міра свѣтлаго; другой супругъ,
Быть можетъ…
О, молчи! Измѣна злая —
А не любовь — была бъ любовь такая.
Супругой вновь быть можетъ только та,
Кто кровью перваго обагрена.
Гамлетъ (въ сторону). Пилюля хороша.
Что новый бракъ? и что къ нему ведетъ?
Не пылъ любви, а выгоды разсчетъ.
И вновь упасть въ объятія другого
Не все ль равно, что свесть въ могилу снова
Того, кто умеръ уже разъ?
Ты мнѣ отъ сердца говоришь — я вѣрю.
Но какъ легко намѣренье забыть!
Оно всегда есть рабъ воспоминанья,
Родится сильнымъ и слабѣетъ вдругъ:
Такъ крѣпко держится зеленый плодъ,
Когда жъ созрѣетъ — съ дерева падетъ.
Естественно, что всякій забываетъ
О томъ, что долженъ самому себѣ.
На что рѣшились мы въ минуту страсти,
Со страстью и умретъ. Порывъ восторга
Или тоски умчитъ съ собою замыслъ.
Гдѣ громко изливается восторгъ,
Тамъ и тоска льетъ слезы не въ тиши,
Груститъ восторгъ, и радуется горе.
Измѣнчивъ свѣтъ; не мудрено, что въ немъ
За счастіемъ летаетъ и любовь.
Не разрѣшенъ вопросъ: любовь ли счастье,
Иль счастіе ведетъ съ собой любовь?
Падетъ великій человѣкъ — любимцы
Его бѣгутъ, разбогатѣетъ бѣдный —
Его враги вдругъ сдѣлались друзьями.
Такъ, кажется, любовь бѣжитъ за счастьемъ.
Когда друзья не нужны — много ихъ;
А обратись къ кому-нибудь въ нуждѣ —
Онъ вдругъ въ врага преобразится.
Окончу тѣмъ, съ чего началъ: судьба
И воля въ насъ всегда съ собою въ ссорѣ,
Всѣ замыслы уничтожаетъ жребій;
Мы думаемъ, а исполняетъ онъ.
Ты не желаешь быть женой другого,
Но эта мысль умретъ со мною вмѣстѣ.
О, не питай меня земля, и свѣтъ небесный
Мнѣ не свѣти; ночь, не давай покоя,
И день — утѣхъ; пусть всѣ мои надежды
Умчитъ порывъ отчаянья, а цѣпи
И постъ пусть будутъ жребіемъ моимъ!
Пусть все, что потемняетъ въ сердцѣ радость,
Изсушитъ цвѣтъ любимѣйшихъ желаній!
И здѣсь, и тамъ со мною будь страданье,
Когда, вдова, я стану вновь невѣстой!
Гамлетъ (Офеліи). Что жъ, если она нарушитъ клятву?
Довольно клятвъ! Оставь меня теперь!
Я утомленъ и отдохнуть желаю:
Пусть сонъ отгонитъ отъ меня заботы.
Спи, милый другъ! Благословенье мира
Да ниспошлетъ на насъ Господь. (Уходитъ).
Гамлетъ. Какъ вамъ нравится пьеса, матушка?
Королева. Мнѣ кажется, королева наобѣщала слишкомъ много.
Гамлетъ. О, да, вѣдь, она сдержитъ слово!
Король. Ты знаешь содержаніе? Нѣтъ ли чего-нибудь непозволительнаго?
Гамлетъ. Нѣтъ, нѣтъ, они только шутятъ: отравляютъ шутя. Ничего непозволительнаго.
Король. А какъ называется пьеса?
Гамлетъ. Мышеловка. Какъ это? Метафорически. Это представленіе убійства, совершеннаго въ Вѣнѣ. Гонзаго имя герцога, жена его Баптиста. Вы сейчасъ увидите: это злодѣйское дѣло. Но что до того? До вашего величества и до насъ оно не касается. Совѣсть у насъ чиста, а шапка горитъ только на ворѣ.
Гамлетъ. Это Луціанъ, племянникъ короля.
Офелія. Вы берете на себя обязанность хора, принцъ.
Гамлетъ. И могъ бы быть посредникомъ между вами и вашимъ любовникомъ, если бы вамъ вздумалось сыграть такую комедію.
Офелія. Вы остры, принцъ, вы остры.
Гамлетъ. Да, вамъ пришлось бы постонать, пока притупится моя острота.
Офелія. Часъ отъ часу хуже.
Гамлетъ. Такъ же, какъ вы выбираете себѣ мужей. Начинай убійца. Оставь свою негодную мимику и начинай!
И воронъ, каркая, ко мщенію зоветъ!
Мой ядъ готовъ, рука вѣрна — и мысли черны!
Безлюдно здѣсь — и часъ благопріятенъ.
Ты, острый сокъ полуночной травы,
Проклятіемъ Гекаты утонченный,
Пусть силою твоихъ волшебныхъ чаръ
Мгновенно въ немъ исчезнетъ жизни даръ.
Гамлетъ. Онъ отравляетъ его въ саду, чтобы завладѣть его царствомъ. Имя его Гонзаго. Исторія на-лицо: она превосходно описана по-итальянски. Вы сейчасъ увидите, какъ убійца вкрадется въ любовь супруги Гонзаго.
Офелія. Король встаетъ.
Гамлетъ. Какъ? испуганъ ложною тревогой?
Королева. Что съ тобою, другъ мой?
Полоній. Прекратите представленіе.
Король. Посвѣтите мнѣ! Идемъ!
Полоній. Огня! огня! огня!
А, раненый олень лежитъ,
А лань здоровая смѣется.
Одинъ заснулъ, другой не спитъ —
И такъ на свѣтѣ все ведется!
Что? развѣ эта штука, съ лѣсомъ перьевъ на головѣ и парой бантовъ на башмакахъ, не доставили бы мнѣ мѣста въ трупѣ актеровъ, если бы остальное счастье мое меня и покинуло?
Гораціо. Да, на половинномъ жалованьи.
Гамлетъ. Нѣтъ, на полномъ.
Ты знаешь, милый мой Дамонъ:
Юпитеръ украшалъ престолъ —
И кто жъ теперь возсѣлъ на тронъ?
Всесовершеннѣйшій… попугай.
Гораціо. Вы могли бы поставить риѳму.
Гамлетъ. О, любезный Гораціо, я тысячи прозакладую за слова духа. Замѣтилъ ты?
Гораціо. И очень хорошо.
Гамлетъ. Когда говорили объ отравленіи?
Гораціо. Я пристально наблюдалъ за нимъ.
Гамлетъ. Ха-ха-ха! Музыку! Ей, флейтщики!
О, если нашъ театръ не нравится ему,
Такъ, значитъ, онъ — не нравится ему.
Музыку!
Гильденштернъ. Принцъ, позвольте сказать вамъ пару словъ.
Гамлетъ. Цѣлую исторію.
Гильденштернъ. Его величество…
Гамлетъ. Ну, что съ нимъ?
Гильденштернъ. Онъ удалился въ свою комнату и очень нездоровъ.
Гамлетъ. Отъ вина?
Гильденштернъ. Нѣтъ, отъ желчи.
Гамлетъ. Вамъ слѣдовало бы показать больше здраваго смысла и извѣстить объ этомъ доктора, потому что если я пропишу ему лѣкарство, такъ желчь его разольется, можетъ быть, еще больше.
Гильденштернъ. Принцъ, приведите въ порядокъ ваши рѣчи и не отдаляйтесь такъ отъ предмета моего порученія.
Гамлетъ. Я сталъ ручнымъ — говорите.
Гильденштернъ. Королева, матушка ваша, въ глубочайшей скорби сердца, послала меня къ вамъ.Гамлетъ. Добро пожаловать.
Гильденштернъ. Нѣтъ, принцъ, эта вѣжливость не у мѣста. Если вамъ угодно дать мнѣ здравый отвѣтъ, я исполню приказаніе вашей матушки, если же нѣтъ, такъ извините: я удаляюсь — и дѣло мое кончено.
Гамлетъ. Я не могу.
Гильденштернъ. Что, принцъ?
Гамлетъ. Дать вамъ здравый отвѣтъ: мой умъ боленъ. Отвѣтъ, какой въ моей власти — къ вашимъ услугамъ или, лучше сказать, къ услугамъ матушки. Итакъ, безъ околичностей, къ дѣлу. Матушка, говорите вы…
Розенкранцъ. Говоритъ вотъ что: ваше поведеніе удивило, изумило ее.
Гамлетъ. О, дивный сынъ, который можетъ изумлять такъ мать свою! Но развѣ за этимъ родительскимъ изумленіемъ ничего не слѣдуетъ? Говорите.
Розенкранцъ. Она желаетъ поговорить съ вами въ своей комнатѣ, прежде чѣмъ вы ляжете спать.
Гамлетъ. Я повинуюсь, хоть будь она десять разъ моею матерью. Есть у васъ до меня еще какое-нибудь дѣло?
Розенкранцъ. Когда-то вы меня любили, принцъ.
Гамлетъ. И теперь еще, клянусь этой парой воровскихъ крючковъ!
Розенкранцъ. Принцъ, что причиною вашего разстройства? Поистинѣ, вы налагаете цѣпи на вашу свободу, скрывая грусть свою отъ друга.
Гамлетъ. Мнѣ нельзя возвыситься.
Розенкранцъ. Какъ можетъ это быть, когда самъ король назначилъ васъ наслѣдникомъ датскаго престола?
Гамлетъ. Да; однако же „покуда травка подростетъ…“ Впрочемъ, пословица эта устарѣла.
Гамлетъ. А, флейты! Подайте мнѣ одну изъ нихъ. (Беретъ флейту. Гильденштерну). На пару словъ! (Отводитъ Гильденштерна въ сторону). Зачѣмъ ухаживаете вы за мною, какъ-будто хотите заманить меня въ сѣти?
Гильденштернъ. О, принцъ, если преданность моя слишкомъ смѣла, это значитъ, что я люблю васъ слишкомъ глубоко.
Гамлетъ. Я плохо васъ понимаю. Не угодно ли сыграть что-нибудь на флейтѣ?
Гильденштернъ. Я не умѣю, принцъ.
Гамлетъ. Прошу васъ.
Гильденштернъ. Повѣрьте, я не умѣю.
Гамлетъ. Сдѣлайте одолженіе.
Гильденштернъ. Но я не знаю, какъ взяться за нее, принцъ.
Гамлетъ. Это такъ же легко, какъ лгать. Пусть пальцы и клапаны управляютъ отверстіями; дайте инструменту дыханіе изъ вашихъ устъ — и онъ заговоритъ краснорѣчивѣйшею музыкою. Смотрите, вотъ какъ надо это дѣлать.
Гильденштернъ. Я не владѣю искусствомъ извлекать гармонію.
Гамлетъ. Видишь ли, какую ничтожную вещь ты изъ меня дѣлаешь? Ты хочешь играть на мнѣ, ты хочешь проникнуть въ тайны моего сердца, ты хочешь испытать меня отъ низшей до высочайшей ноты. Вотъ въ этомъ маленькомъ инструментѣ много гармоніи, прекрасный голосъ — и ты не можешь заставить говорить его. Чортъ возьми, думаешь ты, что на мнѣ легче играть, чѣмъ на флейтѣ? Назови меня, какимъ угодно, инструментомъ — ты можешь меня разстроить, но не играть на мнѣ.
Гамлетъ. Здравствуйте.
Полоній. Королева желаетъ говорить съ вами, принцъ, и притомъ — сейчасъ.
Гамлетъ. Видите это облако? точно верблюдъ.
Полоній. Клянусь святой обѣдней, совершенный верблюдъ.
Гамлетъ. Мнѣ кажется, оно похоже на хорька.
Полоній. Спина точь-въ-точь какъ у хорька.
Гамлетъ. Или какъ у кита?
Полоній. Совершенный китъ.
Гамлетъ. Такъ я иду къ матушкѣ сію минуту. (Тихо). Они дурачатъ меня такъ, что мое терпѣніе лопается. (Полонію). Иду сію минуту.
Полоній. Я сейчасъ доложу. (Уходитъ).
Гамлетъ. Легко сказать: сію минуту! Оставьте меня, друзья.
Вотъ часъ духовъ! Гробы стоятъ отверсты,
И самый адъ на міръ заразой дышетъ.
Теперь отвѣдать бы горячей крови,
Теперь ударъ бы нанести, чтобъ дрогнулъ
Веселый день… Но къ матери пора!
О, сердце, не забудь твою природу!
Пусть въ эту грудь не вступитъ духъ Нерона!
Будь человѣчески жестокъ, о Гамлетъ!
Кинжалы на словахъ, но не на дѣлѣ!
Полицемѣрьте же, языкъ и сердце!
Какъ ни язвили бы мои слова,
Исполнить ихъ, душа, не соглашайся.
Я дольше не могу его терпѣть;
Его безуміе грозитъ бѣдою.
Готовьтесь въ путь: вамъ выдадутъ сей часъ же
Приказъ въ Британію уѣхать съ принцемъ
Я, какъ монархъ, не долженъ допускать
Бѣду такъ близко, а она грозитъ
Въ его безуміи ежеминутно.
Мы изготовимся. То страхъ священный,
Благоразумный — сохранить для жизни
Такъ много, много душъ, живущихъ вами.
Простой и честный человѣкъ обязанъ
Стоять за жизнь всей силою души;
Тѣмъ больше тотъ, отъ сохраненья силъ
Котораго зависитъ счастье многихъ.
Монархъ не можетъ умереть одинъ:
Въ свое паденье увлекаетъ онъ
Все близкое, какъ горный водопадъ.
Онъ — колесо гигантскаго размѣра,
Стоящее на высотѣ горы,
И тысячи вещей прикрѣплены
Къ его огромнымъ и могучимъ спицамъ;
Падетъ оно — ужасное паденье
Раздѣлятъ съ нимъ всѣ вещи мелочныя.
Еще монархъ ни разу не вздыхалъ,
Чтобы народъ съ нимъ вмѣстѣ не страдалъ.
Прошу, готовьтесь въ путь. На этотъ страхъ
Должны мы наложить оковы.
Его свобода слишкомъ велика.
Мы поспѣшимъ. (Уходятъ).
Онъ къ матери идетъ, мой государь.
Я стану за ковромъ, чтобы услышать
Ихъ разговоръ. Повѣрьте, королева
Его порядкомъ побранитъ; но должно,
Какъ вы сказали — а сказали вы умно —
Чтобъ кто-нибудь, свидѣтель посторонній,
Ихъ разговоръ подслушалъ тихомолкомъ
Затѣмъ, что мать пристрастна отъ природы.
Прощайте, государь. Я къ вамъ зайду
И разскажу, что удалось узнать.
Благодарю, мой дорогой Полоній.
Смрадъ моего грѣха доходитъ къ небу;
На мнѣ лежитъ древнѣйшее проклятье —
Убійство брата. Не могу молиться,
Хотя влечетъ меня къ молитвѣ воля.
Сильнѣйшій грѣхъ сражаетъ силу слова,
И я, какъ человѣкъ съ двоякимъ долгомъ,
Стою въ сомнѣніи — съ чего начать?
А дѣло позабылъ. Будь кровью брата
Насквозь проникнута моя рука,
Что жъ? развѣ нѣтъ дождя на небесахъ,
Чтобъ убѣлить ее, какъ снѣгъ весенній?
Зачѣмъ же есть святое милосердье,
Какъ не затѣмъ, чтобы прощать грѣхи?
И развѣ нѣтъ двойной въ молитвѣ силы —
Паденье грѣшника остановить
И падшимъ милость испросить? Взгляну горѣ:
Мой грѣхъ свершенъ. Но какъ молиться мнѣ?
„Прости мнѣ гнусное убійство?“ Нѣтъ,
Тому не быть! Я все еще владѣю
Всѣмъ, что меня къ убійству повлекло:
Короной, честолюбіемъ, женой.
Простятъ ли тамъ, гдѣ грѣхъ еще живетъ?
Въ испорченномъ житьѣ на этомъ свѣтѣ
Горсть золота въ преступника рукѣ
Искупитъ казнь; постыдною цѣною
Закона власть нерѣдко подкупали.
Но тамъ не такъ! Обманъ тамъ не поможетъ;
Дѣянья тамъ въ ихъ настоящемъ видѣ,
И сами мы должны разоблачать
Своихъ грѣховъ преступную природу.
Итакъ, что остается мнѣ? Подумать,
Раскаянье, что можетъ совершить?
Что невозможно для него? Но если
Нѣтъ силъ къ раскаянью — оно безсильно.
О, горе мнѣ! О, грудь, чернѣе смерти!
Душа, въ борьбѣ за свѣтлую свободу,
Еще тѣснѣй закована въ цѣпяхъ.
Спасите, ангелы! Колѣни, гнитесь!
Стальная грудь, смягчись, какъ грудь ребенка!
Быть можетъ, вновь все будетъ хорошо.
Теперь легко я могъ бы совершить:
Онъ молится. Теперь я совершу —
И духъ его пойдетъ на небеса,
И я отмщенъ? Что жъ это будетъ значить:
Злодѣй убилъ родителя, а я,
Я, сынъ его, единственный на свѣтѣ,
На небеса злодѣя отправляю!
Нѣтъ, то была бъ награда, а не месть.
Въ безпечномъ снѣ отца онъ умертвилъ,
Въ веснѣ грѣховъ цвѣтущаго, какъ май.
Что сталось съ нимъ, то вѣдаетъ Создатель;
Но думаю, судьба его тяжка.
Отмщу ли я, убивъ его въ молитвѣ,
Готоваго въ далекую дорогу?
Нѣтъ, мечъ въ ножны! ты будешь обнаженъ
Ужаснѣе: когда онъ будетъ пьянъ,
Во снѣ, въ игрѣ, въ забавахъ сладострастныхъ,
Съ ругательствомъ въ устахъ, среди занятій,
Въ которыхъ нѣтъ святыни и слѣда —
Тогда рази, чтобы пятами къ небу
Онъ въ тартаръ полетѣлъ съ душою черной
И проклятой, какъ адъ. Мать ждетъ меня.
Живи еще, но ты уже мертвецъ. (Уходитъ).
Слова летятъ, но мысль моя лежитъ;
Безъ мысли слово къ небу не взлетитъ.
Сейчасъ придетъ. Вы будьте съ нимъ построже;
Скажите, что его поступковъ дерзость
Нельзя терпѣть, что вашимъ заступленьемъ
Утишенъ гнѣвъ обиженнаго дяди.
Я спрячусь здѣсь. Прошу васъ, не щадите.
Ручаюсь вамъ; о мнѣ не безпокойтесь.
Я слышу онъ идетъ — уйдите.
Ну, матушка, скажите, что угодно?
Отецъ твой, Гамлетъ, оскорбленъ тобою.
Увы, отецъ мой вами оскорбленъ.
Ну, полно, сынъ, ты отвѣчаешь дерзко.
И, полно, матушка: вы говорите зло.
Что это значитъ, Гамлетъ?
Что такое?
Иль ты забылъ меня?
О, нѣтъ, клянусь вамъ Богомъ!
Царица вы, вы — деверя супруга,
И — если бы не такъ — моя вы мать.
Такъ пусть съ тобой другіе говорятъ.
Постой, садись: ты съ мѣста не сойдешь,
Пока я зеркала тебѣ не покажу,
Въ которомъ ты свою увидишь душу.
Что хочешь дѣлать ты? Убить меня?
Эй, помогите!
Помогите! эй!
Какъ! мышь? (Обнажаетъ шпагу).
Мертва, мертва, держу червонецъ!
О, я убитъ! (Падаетъ и умираетъ).
О, горе! Что ты сдѣлалъ?
Не знаю. Что? король?
Какой кровавый, необдуманный поступокъ!
Кровавый? Да, почти такой же гнусный,
Какъ короля-супруга умертвить
И вслѣдъ за тѣмъ съ его вѣнчаться братомъ.
Какъ короля убить?
Да, такъ сказалъ я.
Ты, жалкій, суетливый шутъ, прощай.
Тебя я высшимъ счелъ: возьми свой жребій!
Ты видишь, поспѣвать вездѣ — опасно.
Да не ломай такъ рукъ, потише! Сядь!
Пусть лучше я твое сломаю сердце.
А я сломлю его, когда оно не вовсе
Преступнымъ навыкомъ закалено,
Когда для чувствъ оно еще доступно.
Въ чемъ преступилась я, что ты дерзаешь
Такъ грозно порицать?
Ты запятнала
Стыдливый цвѣтъ душевной чистоты:
Ты назвала измѣной добродѣтель;
Съ чела любви ты розы сорвала,
И вмѣсто ихъ невинной красоты,
Цвѣтетъ болѣзнь; въ твоихъ устахъ, о матерь,
Обѣтъ при брачномъ алтарѣ сталъ ложенъ,
Какъ клятва игрока! О, твой поступокъ
Исторгъ весь духъ изъ брачнаго обряда,
Въ пустыхъ словахъ излилъ всю сладость вѣры!
Горитъ чело небесъ, земли твердыня
При мрачной думѣ о твоихъ дѣлахъ
Грустна, какъ въ день передъ судомъ послѣднимъ.
О, горе мнѣ! Какой поступокъ, Гамлетъ,
Такъ громко говоритъ, гремитъ такъ грозно?
Взгляни сюда: вотъ два изображенья,
Портреты двухъ родныхъ по тѣлу братьевъ.
Взгляни на этотъ — что за красота!
Чело Юпитера и кудри Аполлона,
И Марса взоръ, на страхъ врагамъ горящій:
Въ немъ гордый видъ посланника боговъ,
Когда на горъ заоблачныя выси
Слетаетъ онъ съ небесъ; въ его чертахъ
Видна печаль всѣхъ жителей Олимпа,
Чтобъ міръ призналъ, что онъ былъ человѣкъ:
То былъ твой мужъ. Теперь взгляни сюда!
Вотъ твой супругъ: онъ, какъ сожженный колосъ,
Похитилъ жизнь у брата своего.
Есть очи у тебя? Могла ты бросить
Прекрасный лугъ нагорной вышины,
Чтобы гнилымъ питать себя болотомъ?
Есть очи у тебя? Нѣтъ, ты не можешь
Назвать любовь: въ твои лѣта не пышетъ
Огонь въ крови, она уже покорно
Ждетъ выводовъ ума. Но чей разсудокъ
Могъ привести отъ этого къ тому?
Ты чувствъ не лишена; иначе, какъ
Могла бы страсть въ твое закрасться тѣло?
Но это чувственность — она больна!
Тутъ не ошибся бы и сумасшедшій.
Безумство чувственности не подавитъ
Такъ глубоко, чтобъ въ ней не оставалась
Хоть капля выбора: довольно капли,
Чтобъ здѣсь избрать. Какой же черный демонъ
Толкнулъ тебя, играя въ эти жмурки?
Глаза безъ рукъ, рука безъ глазъ и слуха,
Здоровыхъ устъ малѣйшая частица
Не промахнулася бы такъ жестоко!
Гдѣ жъ твой румянецъ, стыдъ? Когда ты можешь,
Лукавый адъ, горѣть въ костяхъ матроны,
Такъ пусть, какъ воскъ, растопится стыдливость
Горячей юности въ твоемъ огнѣ!
Не восклицай: „о, стыдъ!“ когда взыграетъ
Младая кровь: и самый снѣгъ холодный
Горитъ, а разумъ волю соблазняетъ.
Умолкни, Гамлетъ! Въ глубь моей души
Ты обратилъ мой взоръ: я вижу пятна,
Ихъ черный цвѣтъ впитался такъ глубоко,
Что ихъ не смыть водами океана.
Ужель возможно жить на гнусномъ ложѣ,
Дыша грѣхомъ, сгнивать въ его объятьяхъ,
Любить и льстить въ гнѣздѣ кровосмѣшенья?
О, замолчи! Слова твои, какъ ножъ,
Мнѣ рѣжутъ слухъ. Умолкни, милый Гамлетъ!
Убійца и злодѣй! рабъ, недостойный
И сотой части прежняго супруга!
Король-паяцъ, укравшій діадему
И тайно спрятавшій ее въ карманъ!
Остановись!
Король изъ тряпокъ и лоскутьевъ…
Спаси меня, закрой меня крылами,
Сонмъ небожителей святыхъ!
Чего ты хочешь, образъ благородный?
О, горе мнѣ! Что съ нимъ? Онъ обезумѣлъ!
Ты не съ укоромъ ли явился къ сыну,
За то, что онъ не внялъ минутѣ страсти
И грознаго велѣнья не свершилъ?
Скажи!
Не позабудь! Мое явленье
Угасшій замыселъ должно воспламенить.
Взгляни: надъ матерью витаетъ ужасъ.
Стань между ней и тяжкою борьбою
Ея души: воображенье въ слабыхъ
Всего сильнѣй. Заговори съ ней, Гамлетъ!
Что съ вами, матушка!
О, что съ тобою.
Что ты глаза вонзилъ въ пустое мѣсто
И говоришь съ пространствомъ безтѣлеснымъ?
Въ твоихъ очахъ душа сверкаетъ дико;
Какъ спящій станъ на звукъ тревоги бранной.
Встаютъ власы на головѣ твоей!
О, милый сынъ, залей огонь недуга
Росой терпѣнія! Куда глядишь ты?
На него.
Смотри, какъ тускло взоръ его горитъ!
И камни поняли бы горькій смыслъ
Его лица, его обиды тяжкой.
О, не гляди! Твой жалкій, грустный образъ
Смягчитъ мое суровое рѣшенье
И я его не совершу. Быть можетъ,
Слеза, не кровь, моею местью будетъ.
Скажи, кому ты это говоришь?
Ты ничего не видишь тамъ, скажи?
Нѣтъ, ничего; но все, что тамъ, я вижу.
И ничего не слышала?
Ни слова!
Взгляни, смотри, какъ тихо онъ уходитъ!
Отецъ мой, точно какъ живой. Смотри:
Вонъ, вонъ идетъ онъ; вотъ выходитъ въ дверь.
То лишь мечта фантазіи твоей.
Душа сильна въ созданьяхъ безтѣлесныхъ,
Когда разсудокъ горемъ омраченъ.
Ты говоришь: „разсудокъ омраченъ“.
Мой пульсъ, какъ твой, играетъ въ стройномъ тактѣ;
Его мелодія здорова, какъ въ твоемъ;
Мои слова не бредъ души безумной.
Угодно ли — я повторю ихъ снова;
Безуміе жъ отпрянуло бы прочь.
Спасеніемъ души я заклинаю:
Не умягчай душевныхъ ранъ, о матерь,
Бальзамомъ лести — будто говоритъ
Мое безумство, а не твой проступокъ.
Ты лишь слегка покроешь злую язву,
А ядъ невидимо вопьется внутрь.
Повѣдай Господу твои грѣхи;
Покайся въ томъ, что совершила ты,
И отврати грядущее молитвой:
Не удобряй негодную траву,
Чтобъ не расла она въ избыткѣ силы;
А мнѣ — прости мою ты добродѣтель!
Въ нашъ злой, развратный вѣкъ и добродѣтель
Должна просить прощенья у порока —
Да, ползать и молить, чтобъ онъ позволилъ ей
Творить ему добро.
О, Гамлетъ, Гамлетъ,
Ты надвое мнѣ сердце растерзалъ!
Отбрось его худую половину,
Живи чиста съ его чистѣйшей частью.
Прощай — усни, но не на ложѣ дяди!
Пусть нѣтъ въ тебѣ добра, — по крайней мѣрѣ,
Набрось личину добрыхъ дѣлъ. Привычка —
Чудовище: она, какъ черный дьяволъ,
Познанье зла въ душѣ уничтожаетъ;
Но здѣсь она есть ангелъ благодатный:
Свершенью добрыхъ благородныхъ дѣлъ
Она даетъ удобную одежду,
Которую носить совсѣмъ легко.
Будь въ эту ночь воздерженной; потомъ
Воздержность будетъ для тебя все легче.
Привычка можетъ измѣнить природу
И чудной силой навсегда смирить
Иль истребить врага. Прощай еще разъ.
И если ты благословенья жаждешь,
Благослови меня!
(Полонію.) Тебя, старикъ,
Тебя мнѣ жаль! Судьбѣ угодно было,
Чтобъ я тобой, а ты былъ мной наказанъ:
Она меня бичомъ твоимъ избрала.
За эту смерть отвѣтъ я дать съумѣю.
Я приберу его. Покойной ночи.
Я былъ жестокъ, но это отъ любви.
Зло сдѣлано — но худшее насъ ждетъ.
Еще два слова.
Что должна я дѣлать?
Отнюдь не то, что я тебѣ сказалъ.
Пусть этотъ царь тебя на ложе нѣги
Заманитъ вновь, зоветъ своею милой
И треплетъ по щекѣ. За поцѣлуй нечистый,
За ласку проклятой руки — ты скажешь,
Что я притворствую, что я не сумасшедшій.
Да, разскажи: оно не помѣшаетъ.
Тебѣ ль, прекрасной, непорочной, умной,
Такія вещи скрыть отъ крокодила,
Отъ жабы, отъ змѣи? И кто ихъ скрылъ бы?
Нѣтъ, нѣтъ! Уму и тайнѣ вопреки,
Открой силокъ — пусть птицы разлетятся,
А тамъ сама, какъ обезьяна въ баснѣ,
Попробуй испытать его устройство —
Онъ голову тебѣ свернетъ.
Повѣрь, когда слова — дыханье жизни,
То я мертва и нѣтъ во мнѣ дыханья,
Чтобъ тайну разсказать твою.
Я долженъ
Уѣхать въ Англію: извѣстно вамъ?
Я позабыла. Да — такъ рѣшено.
Приказъ готовъ, подписанъ, запечатанъ
И школьнымъ порученъ моимъ друзьямъ.
Я довѣряю имъ, какъ двумъ ехиднамъ.
Они должны дорогу мнѣ очистить,
Герольдами вести меня къ измѣнѣ —
Такъ пусть ведутъ. Забавно будетъ видѣть,
Какъ инженеръ взлетитъ съ своимъ снарядомъ.
Подъ ихъ подкопъ, когда я не обчелся,
Я подведу другой, аршиномъ глубже,
И онъ взорветъ ихъ до луны. О, какъ отрадно
Столкнуть двѣ силы на одномъ пути!
Теперь пора съ собой взять эту ношу:
Я въ ближній отнесу его покой.
Прощайте, матушка, покойной ночи.
Какъ сталъ онъ важенъ, молчаливъ и тихъ,
Глупецъ, всю жизнь болтавшій безъ умолку!
Пойдемъ, вѣдь, надобно жъ съ тобой покончить.
Покойной ночи, матушка — прощайте!