Ихъ разговоръ. Повѣрьте, королева
Его порядкомъ побранитъ; но должно,
Какъ вы сказали — а сказали вы умно —
Чтобъ кто-нибудь, свидѣтель посторонній,
Ихъ разговоръ подслушалъ тихомолкомъ
Затѣмъ, что мать пристрастна отъ природы.
Прощайте, государь. Я къ вамъ зайду
И разскажу, что удалось узнать.
Благодарю, мой дорогой Полоній.
Смрадъ моего грѣха доходитъ къ небу;
На мнѣ лежитъ древнѣйшее проклятье —
Убійство брата. Не могу молиться,
Хотя влечетъ меня къ молитвѣ воля.
Сильнѣйшій грѣхъ сражаетъ силу слова,
И я, какъ человѣкъ съ двоякимъ долгомъ,
Стою въ сомнѣніи — съ чего начать?
А дѣло позабылъ. Будь кровью брата
Насквозь проникнута моя рука,
Что жъ? развѣ нѣтъ дождя на небесахъ,
Чтобъ убѣлить ее, какъ снѣгъ весенній?
Зачѣмъ же есть святое милосердье,
Какъ не затѣмъ, чтобы прощать грѣхи?
И развѣ нѣтъ двойной въ молитвѣ силы —
Паденье грѣшника остановить
И падшимъ милость испросить? Взгляну горѣ:
Мой грѣхъ свершенъ. Но какъ молиться мнѣ?
„Прости мнѣ гнусное убійство?“ Нѣтъ,
Тому не быть! Я все еще владѣю
Всѣмъ, что меня къ убійству повлекло:
Короной, честолюбіемъ, женой.
Простятъ ли тамъ, гдѣ грѣхъ еще живетъ?
Въ испорченномъ житьѣ на этомъ свѣтѣ
Горсть золота въ преступника рукѣ
Искупитъ казнь; постыдною цѣною
Закона власть нерѣдко подкупали.
Но тамъ не такъ! Обманъ тамъ не поможетъ;
Дѣянья тамъ въ ихъ настоящемъ видѣ,
И сами мы должны разоблачать
Своихъ грѣховъ преступную природу.
Итакъ, что остается мнѣ? Подумать,
Раскаянье, что можетъ совершить?
Что невозможно для него? Но если
Нѣтъ силъ къ раскаянью — оно безсильно.
О, горе мнѣ! О, грудь, чернѣе смерти!
Душа, въ борьбѣ за свѣтлую свободу,
Еще тѣснѣй закована въ цѣпяхъ.
Спасите, ангелы! Колѣни, гнитесь!
Стальная грудь, смягчись, какъ грудь ребенка!
Быть можетъ, вновь все будетъ хорошо.
Теперь легко я могъ бы совершить:
Онъ молится. Теперь я совершу —
И духъ его пойдетъ на небеса,
И я отмщенъ? Что жъ это будетъ значить:
Злодѣй убилъ родителя, а я,
Я, сынъ его, единственный на свѣтѣ,
На небеса злодѣя отправляю!
Нѣтъ, то была бъ награда, а не месть.
Въ безпечномъ снѣ отца онъ умертвилъ,
Въ веснѣ грѣховъ цвѣтущаго, какъ май.
Что сталось съ нимъ, то вѣдаетъ Создатель;
Но думаю, судьба его тяжка.
Отмщу ли я, убивъ его въ молитвѣ,
Готоваго въ далекую дорогу?
Нѣтъ, мечъ въ ножны! ты будешь обнаженъ
Ужаснѣе: когда онъ будетъ пьянъ,
Во снѣ, въ игрѣ, въ забавахъ сладострастныхъ,
Съ ругательствомъ въ устахъ, среди занятій,
Въ которыхъ нѣтъ святыни и слѣда —
Тогда рази, чтобы пятами къ небу
Онъ въ тартаръ полетѣлъ съ душою черной
И проклятой, какъ адъ. Мать ждетъ меня.
Живи еще, но ты уже мертвецъ. (Уходитъ).
Слова летятъ, но мысль моя лежитъ;
Безъ мысли слово къ небу не взлетитъ.
Их разговор. Поверьте, королева
Его порядком побранит; но должно,
Как вы сказали, — а сказали вы умно, —
Чтоб кто-нибудь, свидетель посторонний,
Их разговор подслушал тихомолком
Затем, что мать пристрастна от природы.
Прощайте, государь. Я к вам зайду
И расскажу, что удалось узнать.
Благодарю, мой дорогой Полоний.
Смрад моего греха доходит к небу;
На мне лежит древнейшее проклятье —
Убийство брата. Не могу молиться,
Хотя влечет меня к молитве воля.
Сильнейший грех сражает силу слова,
И я, как человек с двояким долгом,
Стою в сомнении — с чего начать?
А дело позабыл. Будь кровью брата
Насквозь проникнута моя рука,
Что ж? разве нет дождя на небесах,
Чтоб убелить ее, как снег весенний?
Зачем же есть святое милосердье,
Как не затем, чтобы прощать грехи?
И разве нет двойной в молитве силы —
Паденье грешника остановить
И падшим милость испросить? Взгляну горе:
Мой грех свершен. Но как молиться мне?
«Прости мне гнусное убийство?» Нет,
Тому не быть! Я все еще владею
Всем, что меня к убийству повлекло:
Короной, честолюбием, женой.
Простят ли там, где грех еще живет?
В испорченном житье на этом свете
Горсть золота в преступника руке
Искупит казнь; постыдною ценою
Закона власть нередко подкупали.
Но там не так! Обман там не поможет;
Деянья там в их настоящем виде,
И сами мы должны разоблачать
Своих грехов преступную природу.
Итак, что остается мне? Подумать,
Раскаянье, что может совершить?
Что невозможно для него? Но если
Нет сил к раскаянью — оно бессильно.
О, горе мне! О, грудь, чернее смерти!
Душа в борьбе за светлую свободу
Еще тесней закована в цепях.
Спасите, ангелы! Колени, гнитесь!
Стальная грудь, смягчись, как грудь ребенка!
Быть может, вновь все будет хорошо.
Теперь легко я мог бы совершить:
Он молится. Теперь я совершу —
И дух его пойдет на небеса,
И я отмщен? Что ж это будет значить:
Злодей убил родителя, а я,
Я, сын его, единственный на свете,
На небеса злодея отправляю!
Нет, то была б награда, а не месть.
В беспечном сне отца он умертвил,
В весне грехов цветущего, как май.
Что сталось с ним, то ведает создатель;
Но думаю, судьба его тяжка.
Отмщу ли я, убив его в молитве,
Готового в далекую дорогу?
Нет, меч в ножны! ты будешь обнажен
Ужаснее: когда он будет пьян,
Во сне, в игре, в забавах сладострастных,
С ругательством в устах, среди занятий,
В которых нет святыни и следа —
Тогда рази, чтобы пятами к небу
Он в тартар полетел с душою черной
И проклятой, как ад. Мать ждет меня.
Живи еще, но ты уже мертвец. (Уходит).
Слова летят, но мысль моя лежит;
Без мысли слово к небу не взлетит.
