Спаси меня, закрой меня крылами,
Сонмъ небожителей святыхъ!
Чего ты хочешь, образъ благородный?
О, горе мнѣ! Что съ нимъ? Онъ обезумѣлъ!
Ты не съ укоромъ ли явился къ сыну,
За то, что онъ не внялъ минутѣ страсти
И грознаго велѣнья не свершилъ?
Скажи!
Угасшій замыселъ должно воспламенить.
Взгляни: надъ матерью витаетъ ужасъ.
Стань между ней и тяжкою борьбою
Ея души: воображенье въ слабыхъ
Всего сильнѣй. Заговори съ ней, Гамлетъ!
Что съ вами, матушка!
Что ты глаза вонзилъ въ пустое мѣсто
И говоришь съ пространствомъ безтѣлеснымъ?
Въ твоихъ очахъ душа сверкаетъ дико;
Какъ спящій станъ на звукъ тревоги бранной.
Встаютъ власы на головѣ твоей!
О, милый сынъ, залей огонь недуга
Росой терпѣнія! Куда глядишь ты?
Смотри, какъ тускло взоръ его горитъ!
И камни поняли бы горькій смыслъ
Его лица, его обиды тяжкой.
О, не гляди! Твой жалкій, грустный образъ
Смягчитъ мое суровое рѣшенье
И я его не совершу. Быть можетъ,
Слеза, не кровь, моею местью будетъ.
Скажи, кому ты это говоришь?
Ты ничего не видишь тамъ, скажи?
Нѣтъ, ничего; но все, что тамъ, я вижу.
И ничего не слышала?
Взгляни, смотри, какъ тихо онъ уходитъ!
Отецъ мой, точно какъ живой. Смотри:
Вонъ, вонъ идетъ онъ; вотъ выходитъ въ дверь.
То лишь мечта фантазіи твоей.
Душа сильна въ созданьяхъ безтѣлесныхъ,
Когда разсудокъ горемъ омраченъ.
Ты говоришь: „разсудокъ омраченъ“.
Мой пульсъ, какъ твой, играетъ въ стройномъ тактѣ;
Его мелодія здорова, какъ въ твоемъ;
Мои слова не бредъ души безумной.
Угодно ли — я повторю ихъ снова;
Безуміе жъ отпрянуло бы прочь.
Спасеніемъ души я заклинаю:
Не умягчай душевныхъ ранъ, о матерь,
Бальзамомъ лести — будто говоритъ
Спаси меня, закрой меня крылами,
Сонм небожителей святых!
Чего ты хочешь, образ благородный?
О, горе мне! Что с ним? Он обезумел!
Ты не с укором ли явился к сыну,
За то, что он не внял минуте страсти
И грозного веленья не свершил?
Скажи!
е явленье
Угасший замысел должно воспламенить.
Взгляни: над матерью витает ужас.
Стань между ней и тяжкою борьбою
Ее души: воображенье в слабых
Всего сильней. Заговори с ней, Гамлет!
Что с вами, матушка!
Что ты глаза вонзил в пустое место
И говоришь с пространством бестелесным?
В твоих очах душа сверкает дико;
Как спящий стан на звук тревоги бранной.
Встают власы на голове твоей!
О, милый сын, залей огонь недуга
Росой терпения! Куда глядишь ты?
Смотри, как тускло взор его горит!
И камни поняли бы горький смысл
Его лица, его обиды тяжкой.
О, не гляди! Твой жалкий, грустный образ
Смягчит мое суровое решенье
И я его не совершу. Быть может,
Слеза, не кровь, моею местью будет.
Скажи, кому ты это говоришь?
Ты ничего не видишь там, скажи?
Нет, ничего; но все, что там, я вижу.
И ничего не слышала?
Взгляни, смотри, как тихо он уходит!
Отец мой, точно как живой. Смотри:
Вон, вон идет он; вот выходит в дверь.
То лишь мечта фантазии твоей.
Душа сильна в созданьях бестелесных,
Когда рассудок горем омрачен.
Ты говоришь: «Рассудок омрачен».
Мой пульс, как твой, играет в стройном такте;
Его мелодия здорова, как в твоем;
Мои слова не бред души безумной.
Угодно ли — я повторю их снова;
Безумие ж отпрянуло бы прочь.
Спасением души я заклинаю:
Не умягчай душевных ран, о матерь,
Бальзамом лести — будто говорит