Гамлет (Шекспир; Кронеберг)/ПСС 1902 (ВТ:Ё)/Действие IV
← Действие III | Гамлет | Действие V → |
Оригинал: англ. The Tragedy of Hamlet, Prince of Denmark. — Источник: Полное собрание сочинений Шекспира / под ред. С. А. Венгерова. — СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1902. — Т. 3. — С. 79—144. — (Библиотека великих писателей). • См. также переводы других авторов |
В твоих глубоких вздохах
Сокрыт какой-то смысл; нам не мешает
Узнать его — так объяснись. Где сын твой?
Оставьте нас.
Как? что, жена? Что делает Гамлет?
Свирепствует, как ураган на море:
В безумной ярости он вдруг услышал
Какой-то шорох за ковром — мгновенно
Он шпагу выхватил и, с криком: «Мышь», —
Не видя, старика убил.
То было б и со мною — будь я там.
Его свобода угрожает всем:
Тебе и мне, и всякому другому.
Кто даст ответ в таком кровавом деле?
На нас падёт упрек, что мы безумца
От общества людей не удалили.
Но нас любовь к Гамлету ослепила:
Я не хотел понять, что нам полезно;
Я скрыл его, как гнусную болезнь,
От взоров всех — и яд впитался в тело
И отравил всю кровь. Куда пошёл он?
Понёс убитого. На этот раз
Его безумство оказалось чистым,
Как искра золота в простой руде.
Он слёзы льёт о том, что совершил.
Пойдём, Гертруда.
Как скоро солнце горы озарит,
Он сядет на корабль. Мы всем искусством
И всем могуществом должны покрыть
И извинить его поступок гнусный.
Эй, Гильденштерн!
Себе кого-нибудь и поспешите…
В припадке бешенства Гамлет убил
Полония и утащил с собою
Из комнат матери. Сыщите принца,
Поговорите с ним словами ласки,
А труп велите отнести в часовню.
Прошу скорей!
Мы созовём умнейших из друзей:
Откроем им, что сделать мы готовы,
И что, к несчастию, совершено.
Так, может быть, шипение злословья,
Как выстрел пушечный, до верной цели
Несущее из края в край земли
Свой острый яд, промчится мимо нас
И ранит лишь неразделимый воздух.
Пойдём, пойдём! Моя душа
Борьбы и ужаса полна.
Гамлет. Надёжно запрятан.
Розенкранц и Гильденштерн (за сценой). Гамлет! принц Гамлет!
Гамлет. Тс! Что за шум? Кто зовёт Гамлета? А, вот они!
Розенкранц. Что вы сделали с трупом, принц?
Гамлет. Приобщил его к праху, которому он сродни.
Скажите, где, чтоб мы могли в часовню
Его отнесть.
О, нет, не верьте!
Розенкранц. Чему не верить?
Гамлет. Чтобы я умел беречь вашу тайну, а свою нет. И кроме того — отвечать на вопросы губки. Что отвечать на это сыну короля?
Розенкранц. Вы меня принимаете за губку, принц?
Гамлет. Да, за губку, которая всасывает выражение лица, повеления и милости короля. И такие-то люди оказывают под конец королю самую лучшую услугу: он держит их, как обезьяна лакомый кусочек, за щекою; прежде всех возьмёт их в рот и после всех съест. Когда ему понадобится то, что ты всосал, ему стоит только подавить тебя — и ты опять сухая губка.
Розенкранц. Я не понимаю вас.
Гамлет. Очень рад: острое слово спит в ушах глупца.
Розенкранц. Принц, вы должны сказать нам, где труп, и идти с нами к его величеству.
Гамлет. Труп у короля, однако же короля нет при трупе. Король есть нечто…
Гильденштерн. Нечто?
Гамлет. Или ничто. Пойдём к нему. (Уходят)
Я труп и принца отыскать велел.
О, как опасно, что его свобода
Не ограничена! Но я не смею
С ним поступить по строгости законов:
Он так любим бессмысленной толпой,
Любящей взорами, а не рассудком.
А если любят так — перед глазами
Одно страдание, а не вина.
Чтоб сгладить всё, внезапная поездка
Должна плодом расчёта показаться.
Одно отчаянное средство может
Болезнь отчаянную излечить.
Ну, что?
Никак не удалось нам допытаться.
А где он сам?
Со стражею, ждёт ваших приказаний.
Король. Приведите его сюда.
Розенкранц. Гильденштерн, введите принца.
Король. Ну, Гамлет, где Полоний?
Гамлет. За ужином.
Король. За ужином?
Гамлет. Только не он кушает, а его кушают! Конгресс политических червей только что за него принялся. А что касается съестного, так этакой червячишка единственный монарх. Мы откармливаем животных, чтобы откормить себя, а себя — для червей. Жирный король и тощий бедняк — только различные кушанья, два блюда для одного стола. Этим всё кончается.
Король. Увы!
Гамлет. Дело возможное — удить червяком, который ел короля, и скушать потом рыбу, проглотившую червяка.
Король. Что ты хочешь этим сказать?
Гамлет. Я хочу только показать вам, как король может прогуляться по пищеварительным органам нищего.
Король. Где Полоний?
Гамлет. На небесах. Пошлите справиться; если же ваш посланный не найдёт его там, ищите сами в другом месте. Однако же уверяю вас, если вы не отыщете его в продолжение месяца, так он сам скажется вашему носу на лестнице, что ведёт в галерею.
Король (свите). Ступайте, ищите его там!
Гамлет. Он вас подождёт.
О безопасности твоей, мой Гамлет,
Я столько ж беспокоюсь, как жалею
О том, что сделал ты: ты должен быстро,
Как молния, отсюда удалиться.
Готовься в путь! корабль уже готов,
Матросы ждут, попутный ветер веет:
Всё в Англию бежать тебе велит.
Что — в Англию?
Да, точно так, когда бы мог ты видеть
Мои намеренья.
Который видит их.
Однако, идём! В Англию! Счастливо оставаться, любезнейшая матушка.
Король. Твой любящий отец, Гамлет.
Гамлет. Моя мать. Отец и мать — мужи жена; муж и жена — одно тело, следовательно, — счастливо оставаться, матушка. Идём в Англию! (Уходит)
Ступайте по пятам за ним; скорее
Старайтесь заманить его на борт.
Не медлите: он ночью должен в путь
Отправиться. Что нужно для дороги,
Всё сделано. Прошу вас, поспешите!
О, Англия, когда ты дорожишь
Моей любовью (власть моя научит
Тебя ценить её: ещё свежа
Мечом датчан нанесенная рана,
И ты покорствуешь беспрекословно),
Ты не посмеешь пренебречь указом
Властителя: ты умертвишь Гамлета
Немедленно. О, умертви его!
Он, словно яд, свирепствует во мне.
Ты исцелишь меня! Пока он жив,
И в самом счастии лишён я наслажденья.
Полковник, передайте мой поклон
Монарху Дании и доложите,
Что Фортинбрас желает получить
Проводников для перехода войска
Через владения датчан.
Вы знаете, где нас найти. Когда угодно
Его величеству со мной поговорить,
Я лично выполню мой долг. Скажите так.
Исполню, принц.
Мой друг, что это за войска?
Куда назначены?
А кто ведёт их?
Маститого норвежского монарха.
Вся Польша вашего похода цель
Или одно из пограничных мест?
Сказать вам истину без прибавленья,
Так мы идём завоевать местечко,
Которое не даст нам ничего,
За исключеньем своего названья.
Я за него не дал бы трёх червонцев,
Да больше и не даст оно дохода
Ни нам, ни Польше, если б и продали.
Так поляки и защищать его не будут.
О, нет, они его уж укрепили.
Две тысячи солдат и двадцать тысяч
Червонцев не решат ничтожный спор!
Вот язва благоденствия и мира:
Она горит внутри, когда снаружи
Причины к смерти нет. Благодарю вас.
Бог да хранит вас. (Уходит)
Идти?
Как всё винит меня! Малейший случай
Мне говорит: проснись, ленивый мститель:
Что человек, когда своё всё благо
Он полагает в сне? Он зверь — и только.
Кто создал нас с такою силой мысли,
Что в прошлое и в будущность глядим,
Тот верно в нас богоподобный разум
Вселил не с тем, чтоб он без всякой пользы
Истлел в душе. Слепое ль то забвенье,
Или желание узнать конец
Со всей подробностью? О, в этой мысли,
Как разложить её, на часть ума
Три части трусости. Не понимаю,
Зачем живу, чтоб только говорить:
«Свершай, свершай», — когда во мне для дела
И сила есть, и средства, и желанье!
Меня зовут великие примеры,
Великие, как мир. Вот это войско
И юный вождь, принц нежный и цветущий:
Его душа горит желаньем славы,
Лицом к лицу он встретился с безвестным
Исходом битв, и оболочку духа
Он предал смерти, счастью и мечам
Из-за яичной скорлупы. Велик
Тот истинно, кто без великой цели
Не восстаёт, но бьётся за песчинку,
Когда задета честь. Каков же я,
Когда меня ни матери бесчестье,
Ни смерь отца, ни доводы рассудка,
Ни кровь родства не могут пробудить?
Гляжу с стыдом, как двадцать тысяч войска
Идут на смерть и за виденье славы
В гробах, как в лагере, уснут. За что?
За клок земли, где даже нет и места
Сражаться всем, где для одних убитых
Нельзя довольно накопать могил.
Отныне мысль проникнута будь кровью,
Иль будь ничто! (Уходит)
Я не хочу с ней говорить.
Вас просит так тепло и неотступно,
Что вам нельзя о ней не пожалеть.
Чего же надо ей?
Она мечтает
Всё про отца, всё говорит, что слышно,
Как дурен свет, бьёт в грудь себя и стонет;
Малейший вздор готов её встревожить;
В её словах нет половины смысла;
Всё дико в них — они пустые звуки,
Но их безобразность на заключенья
Наводит ум того, кто им внимает.
Из этих слов с догадкою слагаешь
Какой-то смысл, сокрытый в этих минах,
В движеньи рук, в качаньи головы;
Невольно думаешь, что много злого
Тут кроется, хотя ничто не ясно.
Вам не мешало б с ней поговорить;
Она легко к опасным заключеньям
Умы строптивых приведёт.
Больной душе моей малейший случай
Является предвестником несчастья.
Грех боязлив: страшась везде измены,
Он сам себе невольно изменяет.
Офелия. Где прекрасная королева Дании?
Королева. Что с тобою, Офелия?
Где же милый твой, девица?
Он пошёл к святым местам
Босиком и в власянице —
Скоро ль будет снова к нам?
Королева. К чему эта песня, милая Офелия?
Офелия. Что вы говорите? Нет, пожалуйста, послушайте.
Будь покойна: схоронили —
Не воротится домой!
Вечный домик осенили
Крест и камень гробовой.
Королева. Однако же, Офелия…
Офелия. Пожалуйста, слушайте. (Поёт).
Как прекрасен был твой милый…
Королева. Ах, смотри, друг мой!
В белом саване, в цветах!
Как вокруг его могилы
Все стояли мы в слезах!
Король. Что с тобою, милая Офелия?
Офелия. Благодарю вас, ничего. Говорят, сова была дочь хлебника. Боже мой! мы знаем, что мы, да не знаем, что с нами будет. Хлеб-соль вам!
Король. Намёк на отца.
Офелия. Полно об этом говорить; но если вас спросят, что это значит, так отвечайте. (Поёт).
Занялась уже денница,
Валентинов день настал,
Под окном стоит девица:
«Спишь ли, милый, или встал?»
Он услышал, встрепенулся,
Быстро двери отворил,
С нею в комнату вернулся,
Но не деву отпустил.
Король. Милая Офелия…
Офелия. Право, обижаться нечего, а я сейчас кончу. (Поёт).
Пресвятая! как безбожно
Клятву верности забыть!
Ах, мужчине только можно
Полюбить и разлюбить!
«Ты хотел на мне жениться», —
Говорит ему она.
Он отвечает:
«Позабыл! Хоть побожиться,
В этом не моя вина».
Король. Как давно она в этом положении?
Офелия. Надеюсь, всё пойдёт хорошо. Надо быть терпеливым, а невольно плачется, как подумаешь, что они положили его в холодную землю. Брат мой должен всё узнать. Спасибо вам за совет. Подать мою карету! Покойной ночи, прекрасные дамы, покойной ночи! (Уходит).
Ступай вослед, Горацио, за нею
И охраняй, пожалуйста, её.
О, это яд глубокой скорби сердца!
Всему причиной смерть отца. Гертруда,
Невзгоды, собираясь на ловитву,
Не крадутся отдельно, как шпионы,
Но в тесно сомкнутых идут рядах.
Отец её убит, твой сын уехал,
Виновник справедливого изгнанья;
Народ погряз в догадках, в мрачных думах
О быстрой смерти честного министра…
Как опрометчиво мы поступили,
Похоронив его так втихомолку!
Офелия, бедняжечка, в раздоре
Сама с собой и с разумом прекрасным,
А без него мы звери иль картины
Но, наконец, что хуже всех событий,
Лаэрт, из Франции вернувшись втайне,
Питает дух угрюмый изумленьем
И скрылся в облаках; нет недостатка
В наушниках, чтоб заразить его
Рассказом ядовитым об убийстве,
Причём они, за недостатком знанья,
Конечно, нас без страха обвинят.
Вот что меня, о милая Гертруда,
Как градом пуль изранило на смерть.
О, боже, что за шум?
Где гвардия? Пусть защищают дверь.
Что сделалось?
Сам океан, сломив брегов ограду,
На гладь лугов не ринулся б сильней,
Чем молодой Лаэрт с толпою черни
На ваших слуг. Народ провозглашает
Лаэрта королём, как будто мир
Едва лишь создан и забыта древность,
И нет обычаев — опоры слов.
Они кричат: «Мы изберём Лаэрта!
Лаэрт, будь королём!» Уста и шапки
До облаков возносят дикий вопль;
«Лаэрт, будь королём! Лаэрт король!»
Как весело залаяли, напав
На ложный след! Ошиблись, псы-датчане!
Дверь сломана.
Вы, господа, останьтесь за порогом.
Впустите нас с собой!
Пожалуй, мы уйдём. (Они уходят)
Загородите дверь. Король презренный,
Отдай мне моего отца!
Лаэрт мой добрый!
Изобличит во мне дитя порока,
Навек стыдом покроет честь отца,
Клеймом разврата запятнает мать!
К чему твоё гигантское восстанье?
Оставь его; не бойся за меня.
Вкруг короля такая дышит святость,
Что, встретясь с ним, измена забывает
Свой чёрный замысел. Скажи, Лаэрт,
Чем распалён ты так? Оставь, Гертруда!
Ну, говори. Лаэрт.
Убит, Лаэрт!
Пусть надаёт мне досыта вопросов.
Как он погиб? О, я не допущу
Себя дурачить! В ад — вассала верность!
Пусть сатана возьмёт мои все клятвы!
Смиренье, совесть — в глубочайший тартар!
Я вечному проклятию смеюсь,
Так далеко зашёл я; оба мира
Зову на бой, и будь со мной что будет!
Я одного хочу — кровавой мести
За смерть отца.
Одна моя, а не вселенной воля!
Я с средствами ничтожными сумею
Свершить великое.
Лаэрт, послушай;
Ты хочешь знать, как умер твой отец?
Скажи же мне: неужели на мщенье
Обрёк ты всех, врагов, как и друзей?
Одних врагов.
О, я друзей приму в мои объятья;
Как пеликан, я их своею кровью
Готов питать.
Как добрый сын, как дворянин прямой.
Что я не виноват в его убийстве
И истинно, глубоко огорчён —
Ты это всё увидишь так же ясно,
Как око свет дневной.
(Charles Lehmann). |
Что это? что за шум?
О, пламень, иссуши мой мозг; сожги,
Слеза горючая, моих очей кристаллы!
Клянусь творцом, мне за твоё безумство
Заплатят на весах так, что на землю
Падёт моя наполненная чаша.
О, роза майская! Офелия! сестра!
Дитя невинное! О, боже мой!
Неужли ум девицы молодой
Не крепче жизни старика седого?
О, как в любви природа утонченна!
Свой лучший дар, рассудок драгоценный,
Она её заставила отдать
Тому, кого однажды полюбила.
С лицом непокрытым лежал он в гробу:
Его опустили в могилу;
По нём не одну проронили слезу…
Прощай, мой голубок!
Имей ты ум и проповедуй мщенье,
Так глубоко не тронула б ты нас!
Офелия. Вам надо петь: «В могилу, в могилу, зовите в могилу его!» А как идёт этот напев к шуму колеса на самопрялке! Ведь это управитель соблазнил дочь своего господина.
Лаэрт. Этот вздор значительнее смысла.
Офелия. Вот незабудки, это на память: не забывай меня, милый друг! А вот павилика — она означает верность.
Лаэрт. Поучение среди безумства; помянуты любовь и верность.
Офелия (королю). Вот вам — хмель и васильки. (Королеве). Вам полынь; она горька, как горько бывает раскаяние. Вот — не-тронь-меня. Я хотела дать и фиалок, да все они завяли, когда умер отец мой. Говорят, он тихо скончался. (Поёт).
Добрый молодец Роберт,
Радость светлая моя…
Тоску и грусть, страданья, самый ад —
Всё в красоту она преобразила.
Так не придёт он к нам опять?
Его нам больше не видать?
Его уж нет, его уж нет!
Как опустел вдруг белый свет:
Он не придёт уж к нам опять!
Его волос пушистых лён
Весенним снегом убелён.
Но что печаль? Моей слезе
Не возвратить его земле!
Будь в небесах превознесён!
Так же, как и все христиане! Вот моя молитва. Счастливо оставаться. (Уходит)
Вы это видите ль? О, боже!
С твоей тоской я должен объясниться;
Не отрицай мои права. Иди,
Сбери умнейших из твоих друзей —
И пусть они рассудят между нами.
Когда найдут, что стороной иль прямо
Я виноват, я отдаю корону,
Престол и жизнь — всё, что моим зовётся,
В вознаграждение тебе; но если нет —
Довольствуйся нас подарить терпением:
С твоей душой соединясь на мщенье,
Мы возвратим ей мир.
Род самой смерти, тайна похорон,
Отсутствие меча с гербом на гробе
И торжества в свершении обряда —
Всё это громко, как небесный гром
Гремя, велит мне требовать отчёта.
Тебе дадут его — и меч возмездья
Пусть на убийцу упадёт. Пойдём со мною!
Кто хочет говорить со мной?
У них есть письма к вам.
Не знаю, кто б во всей вселенной
Мог мне поклон прислать, когда не Гамлет.
1-ый матрос. Бог в помощь.
Горацио. Спасибо.1-ый матрос. Вот к вам письмо от посланника, ехавшего в Англию, если вы Горацио, как мне сказали.
Горацио (читает). «Горацио! когда ты просмотришь этот листок, доставь матросам доступ к королю: у них есть к нему письма. Мы и двух дней ещё не были на море, как сильный корсар вздумал за нами поохотиться. Наш корабль шёл не довольно быстро, и нам пришлось поневоле быть храбрыми. Во время схватки я взошёл на корсарский фрегат, но в то же мгновение они отчалили от нашего корабля, и я один попался в плен. Они обошлись со мною как благородные мошенники. Впрочем, они хорошо знали, что делают; должно отплатить им тем же. Постарайся доставить королю посланные письма и поспеши ко мне, как бы бежал от смерти. Я скажу тебе на ушко слова, которые тебя оглушат, а они всё ещё слишком легки в сравнении с их содержанием. Матросы приведут тебя ко мне. Розенкранц и Гильденштерн продолжают своё путешествие в Англию. О них есть много чего порассказать. Прощай. Вечно твой Гамлет».
Пойдём: вы отдадите ваши письма
И тем скорей, что надо вам со мною
Идти к тому, кто вам вручил их.
Теперь, Лаэрт, ты принуждён сознаться,
Что я не виноват; меня, как друга,
Ты должен в сердце заключить: ты слышал,
Что тот, кто твоего отца убил,
И на мою отваживался жизнь.
Да, это ясно. Но скажите мне,
Зачем же вы не прекратили силой
Таких злодейств? Величие престола,
Рассудок, ваш покой — всё, наконец,
Хотело этого.
Тебе они покажутся пустыми,
Но для меня они довольно сильны.
Гертруда, мать его, живёт и дышит
Почти лишь им одним. Что до меня,
Я с ней сроднился телом и душой
И, как звезда в своей горит лишь сфере,
Так я угас бы без неё. Другая
Причина, что я скрыл его проступок —
Народа сильная к нему любовь.
Она с него смывает все пороки
И из цепей творит благодеянья.
Моя стрела легка в такую бурю:
Её вонзил бы ураган в меня,
А не в него.
Сестра ж во тьме безумства безнадежной,
Она, чья красота и добродетель —
Когда погибшее позволено хвалить —
Не знала равного. Но, погоди:
Час мщения придёт!
Тебя покоя не должно лишать.
Не почитай меня довольно слабым,
Чтоб я опасность допустил схватить
Меня за бороду и счёл бы это шуткой.
Ты вскорости, Лаэрт, услышишь больше.
Я твоего отца любил, но также
Мы любим и самих себя. Надеюся,
Из этого ты можешь заключить…
Что нового?
Вот к вам одно, другое — к королеве.
От Гамлета? Но кто же их принёс?
Матросы, государь, как мне сказали.
Я не видал их: эти письма отдал
Мне Клавдио; он взял их у матросов.
Лаэрт, послушай, что в письме.
(Вестнику) Оставь нас.
«Великомощный, знайте, что я нагой высажен на берега ваших владений. Завтра я попрошу позволения явиться пред ваши королевские очи, чтоб рассказать вам, испросив наперёд прощение, причину моего внезапного и чудесного возвращения».
Как? Это что? Ужели все вернулись?
Иль это всё не больше, как обман?
Рука знакома вам?
«Нагой», а здесь прибавлено: «один».
Не можешь ли, Лаэрт, помочь советом?
Мне всё загадочно. Но пусть придёт:
Он вылечит болезнь моей души;
Его в глаза я назову убийцей.
О, если так, Лаэрт, но полно так ли?
Да, иначе не может быть. Ты хочешь
Принять совет мой?
Когда на мир меня он не преклонит.
Он мир душевный возвратит тебе.
Ведь, он, приехавши, забудет думать,
Что должно вновь отправиться в дорогу.
Тогда его склоню я на поступок,
Давно обдуманный в моём уме —
И он погиб. Вокруг его могилы
И ветер подозренья не дохнёт;
Да мать сама всё случаю припишет.
Я вам последую — и тем скорее,
Когда меня орудьем вы избрали.
Ты угадал. С тех пор, как ты уехал,
Тебя не раз хвалили за искусство,
В котором ты, как говорят, велик;
При том бывал и он — и ни один
Из всех даров твоих не возбуждал
В нём столько зависти, как этот дар,
По-моему, последний.
На шляпе юности пустой цветок,
Но также нужный; лёгкая одежда
Прилична юноше, как шуба старику;
Тем — красота, другим здоровье нужно.
Здесь был два месяца тому назад
Один нормандец. Я французов знаю:
Сам был в походе против них и видел,
Что на коне французы молодцы.
Но этот был, как будто чародей.
К седлу, казалось, он прирос, и лошадь
К таким чудесным принуждал движеньям,
Что он и конь его как будто были
Одно творение. Его искусство
Так превзошло моё воображенье,
Что я его скачков и оборотов
Постичь не в силах.
Ламор, клянусь в том жизнью!
Он мне знаком: бесценный перл народа!
Рассказывая часто о тебе,
Он горячо хвалил твоё искусство
Владеть мечом, в особенности шпагой.
И восклицал: «Вы б увидали чудо,
Когда б ему нашёлся в битве равный».
Он клялся, что бойцы его отчизны
Теряли глаз и силу, и проворство,
Сходясь с тобою. Эти похвалы
Яд зависти у Гамлета развили,
И он желал, чтоб только ты скорее
Приехал к нам, чтобы с тобой сразиться.
Из этого…
Отец твой дорог был тебе, Лаэрт,
Иль ты — как скорбь на мёртвом полотне,
Лицо без сердца?
Не потому, чтоб я питал сомненье
В твоей любви к покойному отцу;
Но знаю я — любовь рождает время,
А время, говорят пример и опыт,
Её огонь и искры умеряет.
Средь пламени любви горит светильня:
Её нагар уничтожает блеск.
Ничто не остается вечно годным:
Избыток сил уничтожает жизнь.
Когда ты что-нибудь готов свершить,
Свершай, пока на то согласна воля.
Она изменчива, ослабнуть ей легко,
Легко уснуть от тысячи советов,
Упасть от случая иль сильных рук.
И что ж тогда родит твоя готовность?
Бесплодный вздох, вредящий облегченьем.
Но к делу! Гамлет будет здесь; тогда
На что решишься ты, чтоб не словами,
А делом доказать любовь к отцу?
Я в храм пойду за ним, чтоб отомстить!
Конечно, храм убийце не защита,
И мщенье не должно иметь границ;
Но если б ты убить его решился,
Так будь же дома. Гамлет, возвратясь,
Услышит тотчас о твоём приезде.
Мы станем выхвалять твоё искусство,
Удвоим похвалы нормандца, — словом,
Мы вас сведём, устроим поединок.
Прямой, беспечный, чуждый подозренья,
Рапир осматривать не станет он,
И ты легко, с уловкой небольшою,
Возьмёшь рапиру с острым лезвием
И добрым наградишь его ударом
За смерть отца.
Я шпаги остриё намажу ядом.
Он куплен мной у продавца лекарств
И так силён, что если омочённый
В его состав коснётся крови ножик,
К спасенью средства нет: во всей подлунной
Такой целебной не растёт травы,
Которая могла б спасти от смерти
Того, кто ранен им. В таком-то яде
Я шпагу омочу; едва коснувшись,
Она убьёт его.
Какие средства приведут нас к цели.
Когда мы плохо разыграем роли
И сквозь игру проглянет наша мысль,
Так лучше бы не начинать. Нам должно
Затем иметь в запасе план другой:
Пропал один, так выручил другой.
Сообразим: заклад о вашей силе
И ловкости предложим мы… Нашёл!
Когда в бою томить вас станет жажда —
Ты выпадай нарочно с большим жаром —
И Гамлет спросит пить, я приготовлю
Ему питьё; пусть лишь омочит губы —
И он погиб хотя бы от удара
Клинка смертельного и был спасён.
Но, тише! что за шум?
За горем горе мчится по пятам:
Твоя сестра, Офелья — утонула.
Как, утонула? Где? Творец небесный!
Там ива есть: она, склонивши ветви,
Глядится в зеркале кристальных вод.
В её тени плела она гирлянды
Из лилий, роз, фиалок и жасмина.
Венки цветущие на ветвях ивы
Желая разместить, она взобралась
На дерево; вдруг ветвь под ней сломалась —
И в воды плачущие пали с нею
Гирлянды и цветы. Её одежда,
Широко расстилаясь по волнам,
Несла её с минуту, как сирену.
Несчастная, беды не постигая,
Плыла и пела, пела и плыла,
Как существо, рождённое в волнах.
Но это не могло продлиться долго:
Одежда смокла — и пошла ко дну.
Умолкли жизнь и нежные напевы!
Так умерла она?
Тебя, сестра, вода лишила жизни —
К чему ж моим слезам ещё катиться?
А всё бегут, всё на глазах: природа
Берёт своё, что стыд ни говори.
Но пусть бегут — потом я снова муж.
Прощайте, государь. Во мне есть много
Слов пламенных — и вспыхнули б они,
Когда бы глупость та их не гасила.
Пойдём за ним. С каким трудом, Гертруда,
Я гнев в нём усмирил! И что же? Снова
Готов он вспыхнуть. О, пойдём, пойдём!