Классификація, подчиненіе группъ одна другой — Естественная система — Правила и трудности классификаціи, объясненныя по теоріи потомственнаго видоизмѣненія — Классификація разновидностей — Потомственность постоянно вліяетъ на классификацію — Аналогическіе или приспособительные признаки — Сродство общее, сложное и разностороннее — Вымираніе раздѣляетъ и очерчиваетъ группы — Морфологія; соотношенія между членами одной группы и между частями одной особи — Эмбріологія; ея законы, объясненные тѣмъ, что видоизмѣненія обнаруживаются не въ ранній возрастъ и наслѣдуются въ возрастъ соотвѣтствующій — Зачаточные органы; объясненіе ихъ происхожденія — Заключеніе.
Отъ самой зари жизни мы видимъ, что органическія существа сходствуютъ между собою въ нисходящихъ ступеняхъ, такъ что намъ приходится располагать ихъ группами, подчиненными другимъ группамъ. Эта классификація, очевидно, не произвольна, какъ сочетаніе звѣздъ въ созвѣздіи. Существованіе группъ имѣло-бы простое значеніе, еслибы одна группа была исключительно приспособлена къ жизни на сушѣ, а другая къ жизни въ водѣ, одна къ тому, чтобы питаться мясомъ, другая къ тому, чтобы питаться растительными веществами, и такъ далѣе; но совсѣмъ иное зрѣлище представляетъ намъ природа, ибо всѣмъ извѣстно, какъ часто даже члены одной подъ-группы имѣютъ образъ жизни различный. Во второй и четвертой главѣ, объ измѣнчивости и объ естественномъ подборѣ, я постарался показать, что всего измѣнчивѣе формы широко разбросанныя, сильно распространенныя и обыкновенныя, то есть преобладающіе виды, принадлежащіе къ обширнымъ родамъ. Разновидности, или зачинающіеся виды, возникающіе такимъ образомъ, наконецъ, какъ я полагаю, превращаются въ новые и отдѣльные виды; они-же, по началу наслѣдственности, стремятся производить другіе, новые и преобладающіе виды. Слѣдовательно, группы, нынѣ обширныя и по большей части заключающія много преобладающихъ видовъ, стремятся къ неограниченному расширенію. Я далѣе постарался показать, что такъ какъ уклоняющіеся потомки каждаго вида силятся занять какъ можно болѣе разнообразныхъ мѣстъ въ природномъ строѣ, то въ ихъ признакахъ есть постоянная склонность къ расхожденію. Это заключеніе было подтверждено взглядомъ на разительное разнообразіе жизненныхъ формъ, приходящихъ въ состязаніе въ каждой мелкой области, и взглядомъ на нѣкоторые случаи натурализаціи.
Я постарался также показать, что формы, увеличивающія свою численность и расходящіяся въ признакахъ, постоянно стремятся вытѣснять и истреблять формы менѣе расходящіяся, менѣе усовершенствованныя, формы болѣе древнія. Прошу читателя обратиться къ чертежу, поясняющему, какъ изложено выше, дѣйствіе всѣхъ этихъ началъ, и онъ увидитъ, что изъ нихъ необходимо слѣдуетъ распаденіе видоизмѣненнаго потомства, происшедшаго отъ общаго родича, на группы, подчиненныя одна другой. Въ нашемъ чертежѣ каждая буква на верхней линіи можетъ представлять родъ, заключающій нѣсколько видовъ, и всѣ роды, расположенные на этой линіи, вмѣстѣ составляютъ одинъ классъ, ибо всѣ произошли отъ общаго, намъ неизвѣстнаго родича, слѣдовательно унаслѣдовали отъ него что-либо общее. Но три рода налѣво, по тому же началу, имѣютъ очень много общаго и составляютъ подъ-семейство, отдѣльное отъ заключающаго два рода направо, отшедшіе отъ общаго родича въ пятомъ потомственномъ стадіи. Эти пять родовъ также имѣютъ много, хотя и нѣсколько менѣе общаго, и они составляютъ семейство отдѣльное отъ того, которое заключаетъ три рода, помѣщенные еще далѣе направо и отдѣлившіеся въ болѣе ранній періодъ. И всѣ эти роды, происшедшіе отъ (A), составляютъ порядокъ, отдѣльный отъ родовъ, происшедшихъ отъ (I). Такъ что мы тутъ имѣемъ много видовъ, происшедшихъ отъ общаго родича и распредѣленныхъ на роды; роды же подчинены подъ-семействамъ и порядкамъ, соединеннымъ въ одинъ классъ. Такъ великій естественно-историческій фактъ подчиненія группъ другимъ группамъ, по своей обиходности не всегда достаточно поражающій насъ, по крайнему моему разумѣнію, вполнѣ объясняется.
Натуралисты стараются располагать виды, роды и семейства каждаго класса по такъ называемой естественной системѣ. Но что разумѣютъ они подъ этою системою? Нѣкоторые писатели смотрятъ на нее лишь какъ на рамку для сгруппированія тѣхъ живыхъ существъ, которыя всего болѣе сходны, и для раздѣленія тѣхъ, которыя всего болѣе несходны, или какъ на искусственный пріемъ для изложенія, по возможности кратко, общихъ положеній — т. е. для того, чтобы соединить, напримѣръ, въ одномъ опредѣленіи признаки, общіе всѣмъ млекопитающимъ, въ другомъ — признаки, общіе всѣмъ хищникамъ, въ третьемъ — признаки рода Canis, и чтобы, присовокупивъ еще одно опредѣленіе, дать полное описаніе каждаго вида собаки. Остроуміе и удобство такой системы неоспоримы. Но многіе натуралисты думаютъ, что естественная система имѣетъ значеніе высшее; они вѣрятъ, что въ ней обнаруживается передъ нами планъ Творца; но пока мы не опредѣлимъ, разумѣемъ ли мы подъ планомъ Творца порядокъ во времени и въ пространствѣ, или что-либо другое, мнѣ кажется, что это воззрѣніе не прибавляетъ ничего къ нашимъ знаніямъ. Такія выраженія, какъ знаменитое изрѣченіе Линнея, часто встрѣчающееся въ формѣ болѣе или менѣе скрытой — что «не признаки опредѣляютъ родъ, но родъ опредѣляетъ признаки», повидимому, даютъ чувствовать, что наша классификація выражаетъ болѣе чѣмъ одно сходство. Я полагаю, что она дѣйствительно выражаетъ болѣе, и что потомственное родство — единственная извѣстная намъ причина сходства между организмами — есть связь, скрытая разными степенями видоизмѣненія, которую отчасти обнаруживаютъ передъ нами наши классификаціи.
Обратимъ теперь вниманіе на правила, которыми руководствуется классификація, и на затрудненія, въ которыя впадаемъ мы при воззрѣніи, что классификація обнаруживаетъ передъ нами какой-то невѣдомый планъ творенія, или что она просто есть пріемъ для изложенія общихъ положеній и сближенія формъ, наиболѣе схожихъ между собою. Можно было-бы подумать (и такъ дѣйствительно думали прежде), что тѣ черты строенія, которыя опредѣляютъ образъ жизни и вообще мѣсто каждаго организма въ природномъ строѣ, окажутся весьма важными для классификаціи. Но ничто не можетъ быть ошибочнѣе такого предположенія. Никто не придаетъ важности внѣшнему сходству мыши съ землеройкою, дугонга съ китомъ, кита съ рыбою. Эти сходства, несмотря на ихъ тѣсную связь со всею жизнію организма, причисляютъ къ «признакамъ приспособительнымъ или аналогическимъ»; но намъ еще прійдется вернуться къ этимъ сходствамъ. Можно даже постановить, какъ общее правило, что чѣмъ менѣе какая-либо черта строенія имѣетъ связи съ особенностями образа жизни, тѣмъ важнѣе становится она для классификаціи. Напримѣръ, Оуенъ говоритъ по поводу дугонга: «Такъ какъ воспроизводительные органы всего менѣе связаны съ нравами и пищею животнаго, я всегда считалъ ихъ особенно важными для опредѣленія его истиннаго сродства. Мы въ видоизмѣненіяхъ этихъ органовъ не такъ легко можемъ принять признакъ лишь приспособительный за признакъ существенный». Точно такъ-же и относительно растеній, какъ замѣчательно, что органы вегетативные, отъ которыхъ зависитъ вся ихъ жизнь, не имѣютъ важности, за исключеніемъ первыхъ главныхъ раздѣленій, между тѣмъ какъ органы воспроизведенія съ ихъ продуктомъ, сѣмянемъ, имѣютъ важность первостепенную!
Поэтому мы, при классификаціи, не должны полагаться на сходство въ чертахъ строенія, какъ-бы онѣ ни были важны для блага организма въ его отношеніяхъ къ внѣшнему міру. Быть можетъ, по этому и случилось, что почти всѣ натуралисты придаютъ особый вѣсъ сходству между органами высокой жизненной или физіологической важности. Безъ сомнѣнія, этотъ взглядъ на значеніе для классификаціи органовъ важныхъ, вообще, хотя и не постоянно, справедливъ. Но ихъ значеніе для классификаціи зависитъ, полагаю я, отъ бо̀льшаго ихъ постоянства въ предѣлахъ обширныхъ группъ видовъ, и это постоянство зависитъ отъ того, что такіе органы вообще менѣе подвергались измѣненіямъ при приспособленіи видовъ къ ихъ жизненнымъ условіямъ. Что одна физіологическая важность органа не опредѣляетъ его значенія для классификаціи, уже явствуетъ изъ того факта, что въ сродныхъ группахъ, въ которыхъ, какъ имѣемъ мы полный поводъ полагать, одинъ и тотъ-же органъ имѣетъ одинаковую физіологическую важность, его значеніе для классификаціи весьма различно. Ни одинъ натуралистъ, работавшій надъ какою-либо группою, не могъ не быть пораженъ этимъ фактомъ, и онъ вполнѣ былъ признанъ почти всѣми писателями. Достаточно привести одинъ полновѣсный авторитетъ Роберта Броуна, который, говоря о нѣкоторыхъ органахъ въ семействѣ Proteaceae, сказалъ, что ихъ родовое значеніе, «какъ и значеніе всѣхъ ихъ частей, въ этомъ, да, подозрѣваю я, во всякомъ естественномъ семействѣ, очень неравно и въ нѣкоторыхъ случаяхъ какъ-бы совершенно утрачивается». Въ другомъ сочиненіи онъ говоритъ, что роды изъ семейства Connaraceae «разнятся между собою въ числѣ своихъ завязей, въ присутствіи или отсутствіи бѣлка, въ способѣ цвѣтосложенія. Всякій изъ этихъ признаковъ часто имѣетъ значеніе болѣе чѣмъ родовое, хотя тутъ даже всѣ они, взятые вмѣстѣ, оказываются недостаточными для того, чтобы отдѣлить родъ Cnestis отъ рода Cormarus». А вотъ примѣръ изъ насѣкомыхъ: въ одномъ изъ большихъ отдѣловъ перепончатокрылыхъ, усики, какъ замѣтилъ Вествудъ, имѣютъ строеніе очень постоянное; въ другомъ отдѣлѣ они значительно разнятся, и различія эти имѣютъ въ классификаціи значеніе очень подчиненное; но никто, конечно, не скажетъ, чтобы усики въ этихъ двухъ отдѣлахъ одного класса имѣли неравное физіологическое значеніе. Можно было-бы привести безконечный рядъ примѣровъ измѣнчивой важности для классификаціи одного и того-же физіологически-важнаго органа въ предѣлахъ одной и той-же группы.
Далѣе, никто не скажетъ, чтобы органы зачаточные или недоросшіе имѣли великую физіологическую или жизненную важность; однако нѣтъ сомнѣнія, что такіе органы часто имѣютъ большое значеніе для классификаціи. Никто не станетъ оспаривать, что зачаточные зубы въ верхней челюсти молодыхъ жвачныхъ и извѣстныя недоросшія кости въ ихъ ногахъ очень полезны для опредѣленія близкаго сродства между жвачными и толстокожими. Робертъ Броунъ сильно настаивалъ на томъ, что зачатотные цвѣточки весьма важны для классификаціи злаковъ.
Можно было-бы привести многочисленные примѣры тому, что признаки, взятые съ частей физіологически весьма маловажныхъ, по общему признанію, весьма пригодны для разграниченія цѣлыхъ группъ. Напримѣръ, отсутствіе или присутствіе открытаго сообщенія между ноздрями и ртомъ, единственный признакъ, по Оуену, безусловно отдѣляющій рыбъ отъ пресмыкающихся; уголъ челюсти у двуутробокъ; способъ, которымъ складываются крылья у насѣкомыхъ; окраска извѣстныхъ водорослей; пушокъ на извѣстныхъ частяхъ цвѣтка у злаковъ; свойство накожныхъ придатковъ, каковы волосъ и перо у позвоночныхъ. Еслибъ орниторинхъ вмѣсто волосъ былъ покрытъ перьями, этотъ наружный, маловажный признакъ былъ-бы, полагаю я, сочтенъ натуралистами за столь-же важную подмогу для опредѣленія степени сродства этого страннаго существа съ пресмыкающимися и птицами, какъ аналогія въ строеніи любаго внутренняго, важнаго органа.
Значеніе для классификаціи признаковъ маловажныхъ главнымъ образомъ зависитъ отъ ихъ сопряженія съ разными другими, болѣе или менѣе важными признаками. Дѣйствительно, естественно-историческая важность цѣлой группы признаковъ очевидна. Поэтому, какъ часто было замѣчено, видъ можетъ отличаться отъ своихъ сродичей во многихъ признакахъ, и очень важныхъ физіологически, и очень распространенныхъ, и однако оставлять насъ въ сомнѣніи на счетъ своего истиннаго мѣста. Поэтому также оказалось, что классификація, основанная на одномъ какомъ-либо признакѣ, какъ-бы ни былъ онъ важенъ, всегда бываетъ неудачна, ибо ни одна черта организаціи не постоянна во всѣхъ естественныхъ группахъ. Важность цѣлой группы признаковъ, даже когда ни одинъ изъ нихъ въ отдѣльности не важенъ, одна, полагаю я, оправдываетъ изрѣченіе Линнея, что не признаки опредѣляютъ родъ, а родъ признаки; ибо это изрѣченіе, повидимому, основано на оцѣнкѣ множества незначительныхъ сходствъ, слишкомъ тонкихъ, чтобы ихъ можно было опредѣлить въ отдѣльности. Нѣкоторыя растенія, принадлежащія къ семейству мальпигіевыхъ, производятъ цвѣтки полные и недоразвитые; въ послѣднихъ, по замѣчанію Жюссьё, «бо̀льшая часть признаковъ, свойственныхъ виду, роду, семейству даже классу, исчезаютъ, издѣваясь надъ нашею классификаціею». Но когда Aspicarpa впродолженіе многихъ лѣтъ производила во Франціи лишь недоразвитые цвѣтки, отступающіе въ столь многихъ важнѣйшихъ чертахъ строенія отъ собственнаго типа порядка, Ришаръ, какъ замѣчаетъ Жюссьё, однакоже догадался, что этотъ родъ все-таки долженъ быть оставленъ въ семействѣ мальпигіевыхъ. Этотъ случай, какъ мнѣ кажется, прекрасно указываетъ на тотъ духъ, въ которомъ по необходимости должны иногда слагаться наши классификаціи.
На практикѣ натуралисты не утруждаютъ себя опредѣленіемъ физіологической важности тѣхъ признаковъ, которыми они пользуются для разграниченія группъ, для размѣщенія видовъ. Если они находятъ, что какой-либо признакъ приблизительно однообразенъ и общъ значительному числу формъ, но не встрѣчается въ другихъ, они придаютъ ему большую важность; если онъ общъ меньшему числу формъ, они придаютъ ему важность второстепенную. Это начало было громко признано нѣкоторыми натуралистами за истинное, и никѣмъ столь ясно, какъ превосходнымъ ботаникомъ Авг. Сентъ-Илеромъ. Если извѣстные признаки постоянно сопряжены съ другими, хотя-бы мы и не могли отыскать между ними никакой связи, имъ придаютъ особый вѣсъ. Такъ какъ во многихъ группахъ животныхъ важные органы, каковы органы приводящіе въ движеніе кровь, приводящіе ее въ соприкосновеніе съ воздухомъ и органы воспроизведенія, оказались приблизительно однообразными, ихъ считаютъ очень полезными для классификаціи; но въ нѣкоторыхъ группахъ животныхъ всѣ эти органы, наиважнѣйшіе для жизни, представляютъ намъ признаки самаго второстепеннаго порядка.
Намъ понятно, почему признаки, взятые съ зародыша, должны имѣть одинаковую важность съ признаками, взятыми съ взрослаго организма, ибо наша классификація, разумѣется, обнимаетъ всѣ возрасты каждаго вида. Но, при обиходныхъ воззрѣніяхъ, далеко не столь-же ясно, почему строеніе зародыша было-бы важнѣе для классификаціи, чѣмъ строеніе взрослаго организма, который одинъ можетъ играть полную роль въ природномъ строѣ. А между тѣмъ великіе натуралисты, каковы Агассицъ и Мильнъ-Эдвардсъ, настаиваютъ на томъ, что признаки зародыша всего важнѣе для классификаціи животныхъ, и основательность этого ученія признана почти всѣми. То-же можно сказать и о цвѣтовыхъ растеніяхъ, которыхъ главные два отдѣла основаны на признакахъ зародыша, на количествѣ и расположеніи зародышныхъ листьевъ или сѣмянодолей, и на способѣ развитія корешка и молодой оси. Когда мы обратимся къ эмбріологіи, мы увидимъ, почему такіе признаки столь важны, если допустимъ, что классификація заключаетъ въ себѣ понятіе о потомственности.
На наши классификаціи часто очевидно вліяетъ сцѣпленіе сходствъ. Ничто не можетъ быть легче, какъ опредѣлить рядъ признаковъ, общихъ всѣмъ птицамъ; но относительно раковъ такое опредѣленіе до сихъ поръ оказывалось невозможнымъ. Есть раки, занимающіе концы длиннаго ряда, едвали имѣющіе хоть одинъ общій признакъ, однако виды у обоихъ концовъ, будучи очевидно сродны другимъ видамъ, эти другіе третьимъ и т. д., могутъ быть несомнѣнно признаны за члены этого, а не инаго класса членистыхъ животныхъ.
Часто пользовались, хотя быть можетъ и не совершенно логично, географическимъ распредѣленіемъ для классификаціи, въ особенности въ очень обширныхъ группахъ сродныхъ формъ. Темминкъ настаиваетъ на пользѣ и даже необходимости этого пріема относительно извѣстныхъ группъ птицъ, и имъ пользовались многіе энтомологи и ботаники.
Наконецъ, что̀ касается до сравнительнаго значенія разныхъ группъ видовъ, каковы порядки, подъ-порядки, семейства, подъ-семейства и роды, то онѣ, повидимому, до сихъ поръ по крайней мѣрѣ, совершенно произвольны. Многіе изъ лучшихъ ботаниковъ, каковы Бентамъ и другіе, сильно настаивали на ихъ произвольномъ характерѣ. Можно было-бы привести изъ ботаники и энтомологіи примѣры тому, что группа формъ, сперва признанная опытными натуралистами за отдѣльный родъ, была затѣмъ возведена на степень подъ-семейства или семейства; и это дѣлалось не потому, чтобы дальнѣйшее изслѣдованіе обнаружило значительныя различія въ строеніи, сперва незамѣченныя, но потому, что были открыты въ послѣдствіи многочисленные сродные виды, представляющіе различія не совсѣмъ ровныхъ степеней.
Всѣ упомянутыя правила, пособія и трудности классификаціи, если я сильно не ошибаюсь, объясняются предположеніемъ, что естественная система основана на потомственности, сопряженной съ видоизмѣненіемъ; что признаки, по мнѣнію натуралистовъ, обнаруживающіе истинное сродство между двумя или болѣе видами, унаслѣдованы ими отъ общаго родича, и что слѣдовательно всякая истинная классификація имѣетъ характеръ родословной; что общее происхожденіе есть скрытая связь, которой тщетно ищутъ натуралисты — а не какой-то таинственный планъ творенія, не пріемъ для изложенія общихъ положеній, или для сближенія и раздѣленія предметовъ болѣе или менѣе схожихъ.
Но я долженъ объяснить мое мнѣніе болѣе подробно. Я полагаю, что распредѣленіе группъ въ каждомъ классѣ, для того, чтобы быть естественнымъ, должно быть строго родословно, но что степень различія между отдѣльными вѣтвями и группами, хотя и въ ровной степени сродными по крови съ общимъ родичемъ, можетъ быть значительно неровна, въ силу неравныхъ степеней видоизмѣненія, которымъ онѣ подвергались; а это выражается зачисленіемъ формъ въ разные роды, семейства, отдѣлы или порядки. Читатель всего лучше пойметъ мою мысль, если онъ потрудится обратиться къ чертежу, приложенному къ четвертой главѣ. Предположимъ, что буквы A—L обозначаютъ сродные роды, жившіе во время силурской эпохи и происшедшіе отъ вида, существовавшаго въ неизвѣстный предшествовавшій періодъ. Виды трехъ изъ этихъ родовъ (A, F и I) оставили до настоящаго дня видоизмѣненныхъ потомковъ, въ видѣ пятнадцати родовъ (a14—z14), обозначенныхъ на верхней горизонтальной линіи. Всѣ эти видоизмѣненные потомки одного вида представлены сродными между собою по крови въ одинаковой степени; всѣхъ ихъ метафорически можно назвать братьями одинаковаго милліоннаго колѣна; но они разнятся между собою значительно и въ разныхъ степеняхъ. Формы, происшедшія отъ A, нынѣ распавшіяся на два или на три семейства, составляютъ порядокъ отдѣльный отъ формъ, происшедшихъ отъ I и также распавшихся на два семейства. И нынѣ существующіе виды, происшедшіе отъ A, не могутъ быть зачислены въ одинъ родъ съ родичемъ A, и потомки отъ I въ одинъ родъ съ I. Но можно предположить, что нынѣ существующій родъ F14 видоизмѣненъ лишь слегка; поэтому его можно причислить къ роду-предку F, точно такъ-же, какъ немногіе нынѣ живущіе организмы принадлежатъ къ силурскимъ родамъ. Такъ что степень или мѣра различій между организмами, сродными между собою въ одинаковомъ колѣнѣ, оказалась крайне неравною. Тѣмъ не менѣе ихъ родословное расположеніе остается строго естественнымъ, не только въ настоящее время, но и во всякій отдѣльный потомственный стадій. Всѣ видоизмененные потомки отъ A должны были унаслѣдовать что-либо общее отъ общаго родича, и точно также всѣ потомки отъ I; то-же можно сказать о каждой второстепенной потомственной вѣтви, въ каждый изъ послѣдовательныхъ періодовъ. Если, однакоже, мы предположимъ, что какой-либо изъ потомковъ A или I видоизмѣнился до того, что утратилъ болѣе или менѣе окончательно всѣ слѣды своего происхожденія, въ такомъ случаѣ его мѣсто въ естественной классификаціи будетъ болѣе или менѣе утрачено, что повидимому и случилось съ нѣкоторыми нынѣ живущими организмами. Всѣ потомки рода F, вдоль всей потомственной линіи, по нашему предположенію, видоизмѣнились лишь незначительно, и они до сихъ поръ составляютъ лишь одинъ родъ. Но этотъ родъ, хотя очень объединенный, все-таки будетъ занимать до сихъ поръ свойственное ему среднее мѣсто; ибо F первоначально по своимъ признакамъ занималъ средину между A и I, и всѣ роды, происшедшіе отъ этихъ двухъ родовъ, должны были до нѣкоторой степени унаслѣдовать ихъ признаки. Это естественное расположеніе выражено, насколько это возможно на бумагѣ, нашимъ чертежемъ, но способомъ слишкомъ простымъ. Еслибы мы не имѣли передъ глазами чертежа развѣтвленій, и лишь имена группъ были-бы написаны прямымъ рядомъ, было-бы еще труднѣе произвести естественную группировку: всѣмъ извѣстно, что невозможно изобразить простымъ рядомъ, на плоскости, сродство, открываемое нами въ дѣйствительности между организмами одной группы. Итакъ, по моему воззрѣнію, естественная система въ общемъ своемъ расположеніи имѣетъ характеръ родословной; но степень видоизмѣненія, которому подверглись отдѣльныя группы, приходится выражать, причисляя ихъ къ разнымъ такъ называемымъ родамъ, подъ-семействамъ, семействамъ, отдѣламъ, порядкамъ и классамъ.
Стоило-бы труда пояснить это воззрѣніе на классификацію, приложивъ его къ языкамъ. Еслибы мы имѣли полную родословную рода человѣческаго, родословное расположеніе человѣческихъ породъ представило-бы намъ лучшую классификацію разныхъ языковъ, на которыхъ нынѣ говорятъ на всемъ земномъ шарѣ; и еслибы всѣ вымершіе языки и всѣ среднія между ними измѣнчивыя нарѣчія были-бы включены въ эту классификацію, такое расположеніе было-бы, полагаю я, единственное возможное. Однако, могло-бы случиться, что какой-либо очень древній языкъ измѣнился лишь мало и произвелъ лишь немного новыхъ языковъ, между тѣмъ какъ другіе (вслѣдствіе разселенія, а затѣмъ объединенія и разныхъ степеней образованія отдѣльныхъ породъ, происшедшихъ отъ одной общей породы) измѣнились значительно и произвели много новыхъ языковъ и нарѣчій. Неравныя степени различія между языками одного происхожденія пришлось-бы выразить подчиненіемъ однѣхъ группъ другимъ, но точное или даже единственно-возможное расположеніе все-таки было-бы расположеніе родословное, и оно было-бы строго естественно, ибо связывало-бы всѣ языки, вымершіе и современные, по мѣрѣ ихъ сродства, и выражало-бы филіацію и происхожденіе каждаго языка.
Для повѣрки нашего воззрѣнія, обратимся къ разновидностямъ, о которыхъ мы полагаемъ или знаемъ, что онѣ произошли отъ одного вида. Онѣ подчинены видамъ, а имъ подчинены подъ-разновидности; для классификаціи же нашихъ домашнихъ организмовъ нужно еще болѣе степеней, какъ мы видѣли относительно голубей. Происхожденіе группъ, подчиненныхъ группамъ, то̀-же въ случаѣ разновидностей, какъ и въ случаѣ видовъ, т. е. общая родословная при разныхъ степеняхъ видоизмѣненія. При классификаціи разновидностей слѣдуютъ почти тѣмъ же правиламъ, какъ и при классификаціи видовъ. Многіе писатели настаивали на необходимости распологать разновидности по естественной, а не по искусственной системѣ; насъ, напримѣръ, предостерегаютъ противъ сопоставленія двухъ разновидностей ананаса на основаніи одного сходства между ихъ плодами, хотя они суть наиважнѣйшія части; никто не ставитъ рядомъ шведскаго и обыкновеннаго турнепса, хотя ихъ съѣдобные, утолщенные стволы чрезвычайно схожи. Какая-бы часть не оказалась наиболѣе постоянною, ею пользуются для классификаціи разновидностей; такъ великій земледѣлецъ Маршалъ говоритъ, что рога очень полезны для классификаціи крупнаго скота, потому что менѣе измѣнчивы, чѣмъ масть, форма тѣла и т. д., между тѣмъ какъ для классификаціи овецъ рога менѣе полезны, потому что менѣе постоянны. Я полагаю, что и относительно разновидностей, еслибы мы обладали полною ихъ родословною, основанная на ней классификація была-бы предпочтена всѣмъ прочимъ, и нѣкоторые авторы пытались производить такія классификаціи. Ибо мы можемъ быть увѣрены, что, при всѣхъ степеняхъ видоизмѣненія, начало наслѣдственности соединяло-бы тѣ формы, которыя сродны въ наибольшемъ количествѣ пунктовъ. Турманы, хотя нѣкоторыя подъ-разновидности ихъ и отличаются важнымъ признакомъ, удлиненнымъ клювомъ, однако почитаются за одну группу, потому что имѣютъ общую повадку кувыркаться; но коротколобая порода почти или вовсе утратила эту привычку; тѣмъ не менѣе, безъ всякаго разсужденія, этихъ турмановъ причисляютъ къ той-же группѣ по кровному родству и сходству въ нѣкоторыхъ другихъ признакахъ. Еслибы можно было доказать, что готтентотъ произошелъ отъ негра, я полагаю, что его причислили-бы къ группѣ негровъ, какъ-бы ни разнился онъ отъ нихъ въ окраскѣ и въ другихъ важныхъ признакахъ.
Относительно видовъ естественныхъ, всякій натуралистъ на практикѣ въ своей классификаціи принимаетъ въ разсчетъ потомственность; ибо онъ включаетъ въ низшую свою ступень, въ видъ, оба пола; а всякому натуралисту извѣстно, какъ разительно часто разнятся они въ самыхъ важныхъ признакахъ: едвали можно отыскать что-либо общее между самцами и гермофродитами нѣкоторыхъ взрослыхъ усоногихъ раковъ, а между тѣмъ никому и въ голову не приходитъ раздѣлять ихъ. Натуралистъ включаетъ въ одинъ видъ всѣ личиночные стадіи одной и той-же особи, какъ-бы ни разнились они между собою и отъ взрослаго животнаго; точно также соединяетъ онъ такъ называемыя чередующіяся поколѣнія Стеенструпа, которыя лишь въ условномъ смыслѣ можно считать за одну особь. Онъ включаетъ въ видъ уродовъ; онъ включаетъ разновидности, не только потому, что онѣ похожи на форму-родича, но и потому, что онѣ ея потомки. Тотъ, кто полагаетъ, что Primula elatior происходитъ отъ Pr. veris, или наоборотъ, соединяетъ ихъ въ одинъ видъ и даетъ имъ общее опредѣленіе. Какъ только три формы орхидей (Monachathus, Myamithus и Catasetum), прежде почитавшіяся за три отдѣльные рода, были найдены соединенными въ одномъ колосѣ, ихъ тотчасъ включили въ одинъ видъ. Но, можно спросить, что́ бы мы сдѣлали, еслибы было доказано, что видъ кенгуру произошелъ, черезъ длинный рядъ видоизмѣненій, отъ медвѣдя? Слѣдовало-бы ли намъ причислить этотъ одинъ видъ къ медвѣдямъ, и что стали мы бы дѣлать съ остальными видами? Такое предположеніе, разумѣется, нелѣпо, и я бы отвѣтилъ аргументомъ ad hominem и спросилъ-бы, что слѣдовало-бы намъ сдѣлать, еслибъ передъ нашими глазами настоящее кенгуру родилось бы отъ медвѣдицы? По всѣмъ аналогіямъ, его причислили-бы къ медвѣдямъ, но затѣмъ, конечно, всѣ прочіе виды семейства кенгуру были-бы причислены къ роду медвѣдей. Все это предположеніе — нелѣпость, ибо при близкомъ кровномъ родствѣ всегда оказывается и близкое сходство.
Такъ какъ потомственностію постоянно пользовались для сближенія особей одного вида, хотя самцы, самки и личинки иногда очень различны, и такъ какъ ею пользовались для классификаціи разновидностей, подвергшихся нѣкоторой, а часто и очень значительной мѣрѣ видоизмѣненія, то не могъ-ли тотъ же самый элементъ безсознательно входить въ подчиненіе видовъ родамъ и родовъ группамъ высшаго порядка, хотя въ этомъ случаѣ видоизмѣненіе было значительно и совершеніе его потребовало болѣе долгаго времени? Я полагаю, что этимъ элементомъ пользовались безсознательно; лишь это предположеніе можетъ объяснить мнѣ всѣ пріемы и правила, которымъ слѣдовали наши лучшіе систематики. У насъ нѣтъ писанныхъ родословныхъ; намъ приходится заключать объ общемъ происхожденіи изъ сходствъ всякаго рода. Поэтому мы избираемъ тѣ признаки, которые, насколько можемъ мы судить, всѣхъ менѣе могли измѣниться отъ жизненныхъ условій, недавно вліявшихъ на видъ. Съ этой точки зрѣнія, зачаточные органы намъ столь-же полезны, часто даже полезнѣе, чѣмъ другія черты строенія. Намъ нѣтъ дѣла до маловажности признака — будь то лишь уголъ челюсти, крылосложеніе насѣкомаго, покрышка кожи перомъ или волосомъ — если онъ постояненъ во многихъ несходныхъ видахъ, въ особенности въ такихъ, которые имѣютъ очень различный образъ жизни; онъ тѣмъ самымъ пріобрѣтаетъ высокое значеніе; ибо мы можемъ объяснить его присутствіе въ столь многихъ формахъ столь различнаго образа жизни лишь тѣмъ, что онъ унаслѣдованъ отъ общаго родича. Мы можемъ ошибаться на этотъ счетъ относительно отдѣльныхъ чертъ строенія, но когда многіе признаки, хотя-бы и весьма ничтожные, встрѣчаются вмѣстѣ въ цѣлой обширной группѣ существъ разнороднаго образа жизни, мы можемъ быть почти увѣрены, по теоріи потомственности, что эти признаки унаслѣдованы отъ общаго родича. И мы знаемъ, что такіе сопряженные или сгрупированные признаки имѣютъ большое значеніе для классификаціи.
Мы можемъ объяснить себѣ, почему видъ или группа видовъ можетъ удаляться въ нѣкоторыхъ изъ самыхъ важныхъ признаковъ отъ своихъ родичей, и однако справедливо причисляться къ нимъ. Такое причисленіе законно, да и часто производится, пока достаточное количество признаковъ, хотя-бы самыхъ ничтожныхъ, обнаруживаетъ скрытую связь общаго происхожденія. Пусть двѣ формы не имѣютъ ни одного общаго признака, но если эти крайнія формы связаны между собою цѣпью посредствующихъ группъ, мы прямо можемъ заключить, что происхожденіе ихъ общее, и мы соединяемъ ихъ въ одинъ классъ. Такъ какъ мы находимъ, что органы высокой физіологической важности — тѣ органы, которые служатъ къ сохраненію жизни при самыхъ различныхъ условіяхъ существованія — вообще наиболѣе постоянны — то мы придаемъ имъ особенный вѣсъ; но если тѣ-же органы, въ другой группѣ, или отдѣлѣ группы, оказываются очень измѣнчивыми, мы тотчасъ, въ нашихъ классификаціяхъ, цѣнимъ ихъ ниже. Географическое распредѣленіе иногда съ пользою можетъ быть принято въ разсчетъ при классификаціи обширныхъ и широко распространенныхъ родовъ, ибо всѣ виды одного рода, живущіе въ отдѣльной и объединенной полосѣ, вѣроятно, происходятъ отъ одного родича.
Съ этой точки зрѣнія, мы можемъ понять весьма важное различіе между истиннымъ сродствомъ и аналогіями или приспособительными сходствами. Ламаркъ первый обратилъ вниманіе на это различіе, и его мысль была дѣльно развита Макли и другими. Сходство въ формѣ тѣла и переднихъ конечностей, принявшихъ видъ плавниковъ, между дунгонгомъ, который есть животное толстокожее, и китомъ, и между обоими этими млекопитающими и рыбами, есть аналогія. Насѣкомыя представляютъ безчисленное множество такихъ аналогій; такъ даже Линней, обманутый наружнымъ видомъ, причислилъ одно равнокрылое насѣкомое къ бабочкамъ. Мы видимъ нѣчто подобное даже между нашими домашними разновидностями въ утолщенныхъ стволахъ обыкновеннаго и шведскаго турнепса. Сходство между борзою собакою и скаковою лошадью едвали фантастичнѣе аналогій, проведенныхъ многими писателями между самыми несходными животными. По моему воззрѣнію, придающему признакамъ важность для классификаціи лишь въ той мѣрѣ, какъ они указываютъ на родословную, мы ясно можемъ понять, почему аналогическіе или приспособительные признаки, хотя и въ высшей степени важные для блага организма, не имѣютъ почти никакой цѣны для систематика. Ибо животныя, принадлежащія къ двумъ отдѣльнымъ потомственнымъ линіямъ, легко могутъ приспособиться къ сходнымъ жизненнымъ условіямъ, и такимъ образомъ пріобрѣсти близкое наружное сходство; но такое сходство не обнаружитъ — оно скорѣе скроетъ кровное ихъ родство съ истинною своею линіею. Мы можемъ понять также, повидимому, парадоксальное положеніе, что одни и тѣ-же признаки аналогичны, когда одинъ классъ или порядокъ сравнивается съ другимъ, но обнаруживаютъ истинное сродство, когда сравниваются между собою члены одного класса или порядка: такъ форма тѣла и конечностей лишь аналогична при сравненіи китовъ съ рыбами, ибо она въ обоихъ классахъ лишь приспособленіе къ плаванію. Но форма тѣла и конечностей служитъ признакомъ, обнаруживающимъ истинное сродство между всѣми членами семейства китовъ; ибо китообразныя сходятся въ столь многихъ признакахъ, крупныхъ и мелкихъ, что мы не можемъ сомнѣваться въ томъ, что они унаслѣдовали форму тѣла и строеніе конечностей отъ общаго родича. То-же можно сказать о рыбахъ.
Такъ какъ члены отдѣльныхъ классовъ часто приспособлялись послѣдоватальными легкими видоизмѣненіями къ тому, чтобы жить при условіяхъ приблизительно одинаковыхъ, — напримѣръ къ тому, чтобы жить въ трехъ стихіяхъ — землѣ, воздухѣ и водѣ, — то мы можемъ объяснить себѣ, почему подчасъ замѣчается параллелизмъ въ числѣ подраздѣленій отдаленныхъ классовъ. Натуралистъ, пораженный параллелизмомъ такого рода въ какомъ-либо классѣ, могъ, произвольно возвышая или понижая степень группъ въ другихъ классахъ (и опытъ доказываетъ намъ, что всякая оцѣнка такого рода до сихъ поръ была произвольною) — распространить этотъ параллелизмъ и на многіе другіе классы, и такимъ образомъ, вѣроятно, возникли классификаціи седмерная, пятерная, четверная и тройственная.
Такъ какъ видоизмѣненные потомки преобладающихъ видовъ изъ обширныхъ родовъ склонны къ унаслѣдованію преимуществъ, доставившихъ группамъ, къ которымъ они принадлежатъ, обширность, а ихъ родичамъ преобладаніе, то они почти непремѣнно распространятся широко и будутъ захватывать все болѣе и болѣе мѣстъ въ природномъ строѣ. Группы наиболѣе обширныя и преобладающія такимъ образомъ стремятся къ еще большему разростанію, и онѣ слѣдовательно вытѣсняютъ много группъ болѣе мелкихъ и слабыхъ. Такимъ образомъ, мы можемъ объяснить тотъ фактъ, что всѣ организмы, нынѣ живущіе и вымершіе, заключаются въ немногихъ великихъ порядкахъ, въ еще меньшемъ числѣ классовъ, и всѣ вмѣстѣ въ одной великой естественной системѣ. Какъ доказательство малочисленности группъ высшаго разряда и ихъ всеобщаго распространенія по всей землѣ, можно привести тотъ разительный фактъ, что открытіе Австраліи не прибавило къ міру насѣкомыхъ ни одного новаго порядка, и что къ растительному царству, какъ сообщаетъ мнѣ докторъ Гукеръ, оно прибавило лишь два или три порядка малыхъ размѣровъ.
Въ главѣ о геологической послѣдовательности органическихъ формъ, я постарался показать, основываясь на значительномъ расхожденіи признаковъ въ каждой группѣ, въ теченіе долгаго процесса видоизмѣненія, почему формы древнѣйшія часто по признакамъ въ нѣкоторой мѣрѣ занимаютъ середину между формами нынѣ существующими. Немногія древнія и среднія по признакамъ формы оставили потомковъ донынѣ мало измѣненныхъ, которые и составляютъ наши такъ называемыя связующія или уклонныя группы. Чѣмъ уклоннѣе форма, тѣмъ значительнѣе, по моей теоріи, должно было быть число связующихъ формъ, нынѣ истребленныхъ и совершенно утраченныхъ. И мы имѣемъ нѣкоторое указаніе на то, что уклонныя формы сильно пострадали отъ вымиранія, ибо онѣ по большей части представлены очень немногими видами; и выжившіе виды очень отличны одинъ отъ другаго, что̀ также предполагаетъ вымираніе. Роды Ornithorynclms и Lepidosiren, напримѣръ, были-бы не менѣе уклонны, еслибы каждый изъ нихъ былъ представленъ дюжиною видовъ, вмѣсто одного; но такое обиліе видовъ, какъ нашелъ я при нѣкоторомъ изслѣдованіи, рѣдко достается на долю уклонныхъ родовъ. Мы можемъ, полагаю я, объяснить себѣ этотъ фактъ, разсматривая уклонныя формы какъ слабѣющія группы, вытѣсняемыя болѣе успѣшными соперниками и изъ которыхъ сохранились лишь немногіе остатки, по особенному стеченію счастливыхъ обстоятельствъ.
Мистеръ Уатергоузъ замѣтилъ, что когда членъ какой-либо группы животныхъ обнаруживаетъ сродство съ совершенно иною группою, это сродство большею частію общее, а не частное. Такъ, по мистеру Уатергоузу, изъ грызуновъ, бискача всѣхъ ближе сродна съ двуутробками; но во всѣхъ отношеніяхъ, въ которыхъ она приближается къ этому порядку, близость эта общая и не относится къ одному виду двуутробокъ болѣе, чѣмъ къ другому. Такъ какъ сродство бискачи съ двуутробками считается дѣйствительнымъ, а не лишь приспособительнымъ, то оно, по моей теоріи, есть общее наслѣдіе. Поэтому мы должны предположить, либо что всѣ грызуны, со включеніемъ бискачи, произошли отъ какой-либо очень древней двуутробки, имѣвшей признаки, въ нѣкоторой мѣрѣ средніе между признаками всѣхъ нынѣ живущихъ двуутробокъ, или что и грызуны и двуутробки произошли отъ общаго родича, и что обѣ группы съ тѣхъ поръ подверглись значительнымъ видоизмѣненіямъ въ расходящихся направленіяхъ. Въ каждомъ изъ этихъ случаевъ мы можемъ предположить, что бискача унаслѣдовала болѣе признаковъ отъ общаго родича, чѣмъ прочіе грызуны; а поэтому она и не будетъ представлять сродства съ какою либо изъ нынѣ живущихъ двуутробокъ въ особенности, но косвенное сродство со всѣми или почти всѣми двуутробками, ибо она отчасти сохранила признаки ихъ общаго предка, или ранняго представителя этой группы. Съ другой стороны, изъ всѣхъ двуутробокъ, какъ замѣтилъ мистеръ Уатергоузъ, Phascolomys всего ближе сходна, не съ какимъ либо видомъ, но со всѣмъ порядкомъ грызуновъ. Въ этомъ случаѣ, однакожь, позволительно сильное подозрѣніе въ томъ, что сходство это есть аналогія, сложившаяся потому, что Phascolomys приспособилась къ образу жизни, свойственному грызунамъ. Старшій Декандоль сдѣлалъ подобныя наблюденія и надъ общими свойствами сродства между отдѣльными порядками растеній.
На основаніи размноженія и постепеннаго расхожденія въ признакахъ видовъ, происшедшихъ отъ общаго родича, при наслѣдственномъ сохраненіи ими нѣкоторыхъ признаковъ, мы можемъ понять чрезвычайно сложное и всестороннее сродство, связывающее между собою всѣхъ членовъ одного семейства или группы высшаго разряда. Ибо общій родичъ цѣлаго семейства видовъ, нынѣ распавшагося черезъ вымираніе на отдѣльныя группы и подъ-группы, долженъ былъ всѣмъ имъ передать нѣкоторые изъ своихъ признаковъ, видоизмѣненные въ разной степени и разнымъ способомъ; и отдѣльные виды, слѣдовательно, должны быть сродны между собою по извилистымъ линіямъ разной длины (какъ можно видѣть на чертежѣ), поднимающимся черезъ множество предшественниковъ. Такъ какъ трудно объяснить степень кровнаго родства между многочисленными представителями древняго и знатнаго семейства, даже съ помощью родословнаго дерева, и почти невозможно безъ этой помощи, то мы легко поймемъ необыкновенныя трудности, съ которыми приходилось бороться натуралистамъ, при описаніи, безъ помощи чертежа, разнообразныхъ степеней сродства, замѣченныхъ ими между множествомъ вымершихъ и нынѣ живущихъ членовъ всякаго великаго естественнаго класса.
Вымираніе, какъ мы видѣли въ четвертой главѣ, сильно содѣйствовало тому, чтобы очертить и расширить промежутки между отдѣльными группами каждаго класса. Мы такимъ образомъ можемъ объяснить даже рѣзкое отдѣленіе цѣлыхъ классовъ одинъ отъ другаго, напримѣръ птицъ отъ прочихъ позвоночныхъ, предположивъ, что совершенно утратились многія древнія жизненныя формы, посредствомъ которыхъ давніе родичи птицъ связывались съ давними родичами прочихъ позвоночныхъ. Менѣе окончательно вымерли формы, нѣкогда связывавшія рыбъ съ батрахіями. Еще менѣе значительно было вымираніе въ нѣкоторыхъ другихъ классахъ, каковъ классъ раковъ, ибо тутъ самое дивное разнообразіе формъ связано длинною, но прерывающеюся цѣпью сродства. Вымираніе только разграничило группы; оно отнюдь не создало ихъ; ибо еслибы всѣ формы, когда-либо жившія на землѣ, вдругъ воскресли передъ нами, то хотя былобы невозможно составить опредѣленія, отдѣляющія одну группу отъ другихъ — такъ какъ всѣ были-бы связаны постепенностями столь-же тонкими, какъ наши тончайшія разновидности — однакоже, естественная классификація или, по крайней мѣрѣ, естественная группировка формъ была-бы возможна. Мы убѣдимся въ этомъ, если обратимся къ чертежу. Буквы A—L пусть представляютъ одиннадцать силурскихъ родовъ, изъ которыхъ нѣкоторые произвели обширныя группы видоизмѣненныхъ потомковъ. Предположимъ, что всѣ посредствующія звенья между этими одиннадцатью родами и ихъ первоначальнымъ родичемъ и всѣ посредствующія звенья во всякой вѣтви и вѣточкѣ ихъ потомства живы до сихъ поръ, и что эти звенья столь-же тонки, какъ тѣ, которыя соединяютъ тончайшія наши разновидности. Въ этомъ случаѣ было-бы совершенно невозможно составить опредѣленія, по которымъ члены всѣхъ этихъ группъ могли-бы быть отличены отъ непосредственныхъ своихъ родителей, или эти родители отъ древнѣйшихъ предковъ. Но группировка, изображенная на чертежѣ, все-таки осталась-бы естественною, и по началу наслѣдственности всѣ формы, происшедшія отъ A или отъ I, имѣли-бы нѣчто общее. Мы въ деревѣ можемъ опредѣлить ту или другую вѣтку, хотя онѣ и сливаются въ вилкахъ. Мы не могли-бы, какъ я уже сказалъ, разграничить отдѣльныя группы; но мы могли-бы выбрать типы или формы, соединяющія большинство признаковъ каждой группы, крупной или мелкой, и такимъ образомъ дающія общее понятіе о степени различія между группами. Вотъ къ чему были-бы мы принуждены, еслибы намъ когда-либо удалось собрать всѣ формы одного класса, когда-либо и гдѣ-либо жившія. Мы, конечно, никогда не успѣемъ составить такого полнаго собранія, и Мильнъ-Эдвардсъ недавно, въ весьма дѣльной запискѣ, настаивалъ на необходимости изученія формъ типическихъ, возможно-ли или нѣтъ раздѣленіе и разграниченіе группъ, къ которымъ относятся эти типы.
Наконецъ, мы видѣли, что естестественный подборъ, слѣдующій изъ борьбы за существованіе и неизбѣжно влекущій за собою вымираніе и расхожденіе признаковъ въ многочисленномъ потомствѣ одного преобладающаго вида-родича, объясняетъ великую и общую черту сродства всѣхъ организмовъ, а именно ихъ распредѣленіе на группы, подчиненныя другимъ группамъ. Мы пользуемся элементомъ потомственности для сближенія въ одинъ видъ особей обоихъ половъ и всѣхъ возрастовъ, хотя-бы онѣ имѣли мало общихъ признаковъ; мы пользуемся потомственностію для классификаціи признанныхъ разновидностей, сколько-бы онѣ не разнились отъ своего родича; и я полагаю, что этотъ элементъ потомственности есть скрытая связь, которой ищутъ натуралисты въ своихъ естественныхъ системахъ. Полагая такимъ образомъ, что естественная система, насколько она доведена до совершенства, есть родословная, въ которой степени различія между потомками общаго родича выражаются терминами: родъ, семейство, порядокъ и т. д., мы можемъ понять правила, которымъ мы принуждены слѣдовать при нашихъ классификаціяхъ. Мы можемъ понять, почему мы нѣкоторымъ сходствамъ придаемъ гораздо болѣе вѣса, чѣмъ другимъ; почему мы въ правѣ пользоваться зачаточными и безполезными органами, а также такими, которыхъ физіологическое значеніе ничтожно; почему, сравнивая одну группу съ другою отдѣльною группою, мы безъ разбора отбрасываемъ всѣ признаки аналогическіе и приспособительные, и однакоже пользуемся тѣми-же признаками въ предѣлахъ каждой группы. Мы ясно видимъ, почему всѣ нынѣ живущія и угасшія формы могутъ быть сгруппированы въ одну великую систему, и почему отдѣльные члены каждаго класса связаны между собою самымъ сложнымъ и всестороннимъ сродствомъ. Намъ никогда, быть можетъ, не удастся окончательно распутать сложную сѣть сродства между членами какого-либо класса; но, имѣя въ виду опредѣленный предметъ, а не предполагаемый планъ творенія, мы можемъ надѣяться на вѣрный, хотя и медленный успѣхъ.
Морфологія. — Мы видѣли, что члены одного класса, независимо отъ ихъ образа жизни, сходны между собою въ общемъ планѣ ихъ организаціи. Это сходство часто обозначаютъ терминомъ «единство типа», или говорятъ, что отдѣльныя части и органы въ разныхъ видахъ «гомологичны». Весь предметъ обозначается общимъ названіемъ «морфологіи». Это самый интересный отдѣлъ естественной исторіи, и его можно назвать ея душою. Что̀ можетъ быть любопытнѣе того обстоятельства, что рука человѣка, назначенная для хватанія, лапа крота, назначенная для рытья, нога лошади, ластъ моржа и крыло летучей мыши — всѣ построены по одному образцу и содержатъ однѣ и тѣ-же кости въ одинаковыхъ положеніяхъ? Жоффруа Сентъ-Илеръ сильно настаивалъ на важности относительнаго положенія гомологическихъ органовъ: части могутъ измѣниться въ любой мѣрѣ по формѣ и величинѣ, и однако онѣ постоянно остаются связанными въ томъ-же порядкѣ. Мы никогда, напримѣръ, не находимъ, чтобы кости плеча и предплечья, бедра и голени были переставлены. Поэтому одинаковыя имена могутъ быть приданы гомологическимъ костямъ въ животныхъ самыхъ различныхъ. Тотъ-же великій законъ обнаруживается въ строеніи рта у насѣкомыхъ: что можетъ быть различнѣе безмѣрно длиннаго спиральнаго хобота сфинкса, любопытно сложеннаго хобота пчелы или клопа, и крупныхъ челюстей жука? — однако всѣ эти органы, служащіе столь различнымъ цѣлямъ, образовались черезъ безконечно многочисленныя видоизмѣненія верхней и нижней губы, челюстей и двухъ паръ жвалъ. Подобные законы управляютъ строеніемъ рта и конечностей у раковъ. То-же самое въ цвѣткахъ растеній.
Ничто не можетъ быть безнадежнѣе попытки объяснить это единство состава въ членахъ одного класса пользою или ученіемъ о конечныхъ причинахъ. Это прямо высказано Оуеномъ въ его интересномъ сочиненіи о свойствахъ конечностей. По обиходной теоріи отдѣльныхъ твореній, мы можемъ только сказать, что таковъ фактъ; что Творцу было угодно построить каждое растеніе или животное такъ, а не иначе.
Объясненіе представляется само собою по теоріи естественнаго подбора послѣдовательныхъ, легкихъ видоизмѣненій — причемъ каждое видоизмѣненіе сколько-нибудь полезно видоизмѣненной формѣ, но часто поражаетъ, въ силу взаимнодѣйствій развитія, и другія части организаціи. При измѣненіяхъ этого свойства, будетъ мало или вовсе не будетъ стремленія къ видоизмѣненію первоначальнаго типа и къ перемѣщенію частей. Кости конечности могутъ быть сокращены или увеличены въ любой мѣрѣ, и постепенно облечься въ толстую перепонку, такъ чтобы служить плавникомъ; или перепончатая лапа можетъ въ любой мѣрѣ удлинить всѣ свои кости, или нѣкоторыя изъ нихъ, такъ что она станетъ служить крыломъ; однако при всѣхъ этихъ значительныхъ видоизмѣненіяхъ не обнаружится ни малѣйшей склонности къ измѣненіямъ въ складѣ костяка или въ взаимной связи отдѣльныхъ частей. Если мы предположимъ, что древній прародитель, архетипъ, какъ можно назвать его, всѣхъ млекопитающихъ имѣлъ конечности построенныя по этому образцу (какой-бы цѣли онѣ не служили), то мы тотчасъ поймемъ значеніе гомологическаго строенія конечностей въ цѣломъ классѣ. Точно также относительно рта насѣкомыхъ: стоитъ намъ только предположить, что ихъ общій родичъ имѣлъ верхнюю губу, жвалы и двѣ пары челюстей, быть можетъ, самой простой формы, и затѣмъ естественный подборъ объяснитъ намъ безконечное разнообразіе въ строеніи и отправленіи рта у насѣкомыхъ. Тѣмъ не менѣе мыслимо, чтобы общій типъ органа затмился до того, что наконецъ бы утратился совершенно черезъ атрофію и окончательное недоразвитіе извѣстныхъ частей, черезъ удвоеніе или умноженіе третьихъ — измѣненія, какъ мы знаемъ, лежащія въ предѣлахъ возможнаго. Въ ластахъ ископаемыхъ исполинскихъ водныхъ ящеровъ и во рту нѣкоторыхъ сосущихъ раковъ общій типъ, повидимому, до нѣкоторой степени затемненъ такимъ образомъ.
Тотъ-же предметъ представляетъ еще другую, любопытную сторону, а именно сравненіе не одинаковыхъ частей въ разныхъ членахъ одного класса, но разныхъ частей или органовъ одной особи. Многіе физіологи полагаютъ, что кости черепа гомологичны съ элементами извѣстнаго числа позвонковъ, т. е. соотвѣтствуютъ имъ по числу и по взаимной связи. Переднія и заднія конечности у всѣхъ животныхъ позвоночныхъ и членистыхъ очевидно гомологичны. Такая-же гомологія обнаруживается при сравненіи удивительно сложныхъ челюстей и ногъ у раковъ. Почти всякому извѣстно, что въ цвѣткѣ относительное положеніе долей чашечки, лепестковъ, тычинокъ и пестиковъ, какъ и внутреннее ихъ строеніе, становятся понятными при предположеніи, что всѣ эти органы суть видоизмѣненные листья, расположенные спиралью. Въ уродливыхъ растеніяхъ мы часто имѣемъ прямыя доказательства тому, что одинъ органъ можетъ, превратиться въ другой, и мы можемъ прямо убѣдиться надъ зародышами раковъ и другихъ животныхъ и надъ цвѣтками, что органы, при полномъ развитіи становящіеся весьма различными, въ раннемъ возрастѣ совершенно схожи.
Какъ необъяснимы эти факты по обиходнымъ понятіямъ о твореніи! Почему-бы мозгу быть заключеннымъ въ ящикѣ изъ столь многочисленныхъ костей столь странной формы? Какъ замѣтилъ Оуенъ, польза, проистекающая изъ уступчивости черепныхъ костей при рожденіи млекопитающихъ, отнюдь не объясняетъ подобнаго устройства птичьяго черепа. Почему-бы при сотвореніи лапы и крыла летучей мыши, назначенныхъ для столь различныхъ цѣлей, влагать въ нихъ однѣ и тѣ-же кости? Почему-бы одному раку, имѣющему очень сложный ротъ, составленный изъ многихъ частей, постоянно имѣть менѣе ногъ, и наоборотъ ракамъ съ многими ногами имѣть болѣе простые рты? Почему-бы долямъ чашечки, лепесткамъ, тычинкамъ и пестикамъ, приспособленнымъ къ столь различнымъ цѣлямъ, быть всѣмъ построеннымъ по одному образцу?
По теоріи естественнаго подбора, мы можемъ отвѣчать удовлетворительно на эти вопросы. У позвоночныхъ мы видимъ рядъ внутреннихъ позвонковъ, снабженныхъ извѣстными отростками и придатками, у членистыхъ мы видимъ тѣло, раздѣленное на рядъ члениковъ, снабженныхъ наружными придатками, и у цвѣтовыхъ растеній мы видимъ рядъ спиральныхъ листовыхъ мутовокъ. Неопредѣленное повтореніе тождественныхъ частей или органовъ, какъ замѣтилъ Оуенъ, свойственно всѣмъ формамъ низшимъ или мало видоизмѣнившимся; поэтому мы легко можемъ допустить, что неизвѣстный предокъ позвоночныхъ имѣлъ множество позвонковъ, неизвѣстный предокъ членистыхъ множество члениковъ, и неизвѣстный предокъ цвѣтовыхъ растеній множество спиральныхъ листовыхъ мутовокъ въ цвѣткѣ. Мы видѣли выше, что части, повторяющіяся много разъ, особенно подвержены измѣненіямъ въ числѣ и въ строеніи. Слѣдовательно, вполнѣ вѣроятно, чтобы естественный подборъ, дѣйствуя во время долгаго ряда видоизмѣненій, выхватилъ извѣстное число изъ элементовъ, первоначально повторявшихся множество разъ, и приспособилъ ихъ къ самымъ различнымъ цѣлямъ. И такъ какъ это видоизмѣненіе совершалось послѣдовательно и постепенно, то намъ нечего удивляться тому, что въ этихъ частяхъ или органахъ обнаруживается нѣкоторая степень сходства, сохраненная могучимъ началомъ наслѣдственности.
Въ великомъ классѣ мягкотѣлыхъ, хотя мы и можемъ указать на гомологіи между органами одного вида и органами другаго, мы лишь рѣдко можемъ отыскать гомологію между органами одной и той-же особи. И мы легко можемъ объяснить себѣ этотъ фактъ, ибо у мягкотѣлыхъ, даже у низшихъ членовъ этого класса, мы не находимъ такого неопредѣленнаго повторенія однѣхъ и тѣхъ-же частей, какое встрѣчаемъ мы въ другихъ великихъ классахъ животнаго и растительнаго царства.
Натуралисты часто говорятъ о томъ, что черепъ составленъ изъ превращенныхъ позвонковъ; что челюсти суть превращенныя конечности; тычинки и пестики цвѣтовъ превращенные листья; но въ этихъ случаяхъ, какъ замѣтилъ профессоръ Гоксли, быть можетъ, правильнѣе считать черепъ и позвонки, челюсти и конечности и т. д. превратившимися, не однѣ въ другіе, но изъ какого-либо общаго элемента. Натуралисты, впрочемъ, употребляютъ эти выраженія лишь въ метафорическомъ смыслѣ: они далеки отъ предположенія, чтобы въ теченіе долгаго ряда поколѣній первичные органы, въ одномъ случаѣ позвонки, въ другомъ — конечности, дѣйствительно превратились въ черепъ и въ челюсти. Но видъ органовъ такъ сильно возбуждаетъ представленіе о такомъ превращеніи, что натуралисты поневолѣ употребляютъ эти выраженія. По моему воззрѣнію, эти выраженія могутъ быть употреблены въ буквальномъ ихъ смыслѣ, и объясняется тотъ дивный фактъ, что челюсти, напримѣръ рака, представляютъ множество изъ тѣхъ признаковъ, которые они сохранили бы въ силу наслѣдственности, еслибы дѣйствительно были продуктами метаморфоза настоящихъ конечностей.
Эмбріологія. — Я уже упоминалъ при случаѣ о томъ, что извѣстные органы каждой особи, при зрѣлости ея становящіеся весьма различными и служащіе разнымъ цѣлямъ, въ зародышѣ совершенно однородны. Точно также, зародыши разныхъ животныхъ одного класса часто разительно схожи между собою: лучшимъ подтвержденіемъ тому служатъ слѣдующія положенія фонъ-Бера: «Зародыши млекопитающихъ, птицъ, ящерицъ, змѣй, вѣроятно и черепахъ, въ самомъ раннемъ возрастѣ чрезвычайно схожи между собою, и въ цѣломъ, и въ способѣ развитія своихъ частей; схожи до того, что мы часто можемъ отличать ихъ другъ отъ друга лишь по размѣрамъ. У меня хранятся въ спирту два маленькіе зародыша, къ которымъ я забылъ приставить надписи, и я теперь рѣшительно не могу сказать, къ какому классу они относятся. Они могутъ быть маленькія ящерицы, или птицы, или млекопитающія — до того полно сходство въ развитіи головы и туловища. Впрочемъ, у этихъ зародышей еще нѣтъ конечностей. Но даже еслибы онѣ и существовали въ самомъ раннемъ стадіи своего развитія, мы бы не узнали ничего; ибо ноги ящерицъ и млекопитающихъ, крылья и ноги птицъ, точно такъ-же, какъ руки и ноги человѣка, всѣ возникаютъ изъ одной и той-же основной формы». Червовидныя личинки бабочекъ, мухъ, жуковъ и т. д. гораздо ближе схожи между собою, чѣмъ полныя насѣкомыя, хотя личинки, какъ зародыши дѣятельные, приспособлены къ разнымъ образамъ жизни. Слѣды того-же сходства между зародышами иногда сохраняются довольно долго: такъ птицы одного рода, и близкихъ между собою родовъ, часто схожи между собою по первому и второму перу; примѣромъ можетъ служить крапчатое перо въ группѣ дроздовъ. Въ отрядѣ кошекъ шерсть многихъ видовъ представляютъ полосы или ряды крапинокъ, и львенокъ представляетъ явственныя полоски. Мы иногда, хотя рѣдко, видимъ нѣчто подобное и у растеній: такъ зародышные листья дикаго терновика (Ulex europaeus) и первые листья акацій, имѣющихъ простую листву, или филлодіи, перисты и раздѣлены, какъ обыкновенные листья бобовыхъ растеній.
Черты строенія, въ которыхъ сходствуютъ зародыши значительно разнящихся животныхъ, часто не имѣютъ прямой связи съ условіями ихъ жизни. Мы не можемъ, напримѣръ, предположить, чтобы въ зародышахъ позвоночныхъ особый петлевидный изгибъ артерій около жаберныхъ скважинъ былъ связанъ съ одинаковыми условіями — и у молодаго млекопитающаго, развивающагося во чревѣ матери, и въ яйцѣ птицы, высиживаемомъ въ гнѣздѣ, и въ икрѣ лягушки, развивающейся подъ водою. Мы столь-же мало имѣемъ поводовъ вѣрить въ такую связь, какъ въ то, что однѣ и тѣ-же кости въ рукѣ человѣка, въ крылѣ летучей мыши и въ ластѣ моржа связаны съ одинаковыми жизненными условіями. Никто не станетъ предполагать, что полосы на шерсти львенка или крапинки на перѣ молодаго дрозда приносятъ этимъ животнымъ какую-либо пользу или связаны съ жизненными условіями, вліяющими на нихъ.
Иное дѣло, впрочемъ, если животное, въ какой-либо стадіи своего зародышнаго возраста, ведетъ жизнь дѣятельную и само заботится о себѣ. Періодъ дѣятельности можетъ настать раньше или позже; но когда-бы онъ ни насталъ, приспособленіе личинки къ ея жизненнымъ условіямъ столь-же совершенно, столь-же изящно, какъ и во взросломъ животномъ. Въ силу такихъ особыхъ приспособленій, сходство между личинками или дѣятельными зародышами сродныхъ животныхъ часто значительно затемняется, и можно было-бы привести случаи, въ которыхъ личинки двухъ видовъ, или двухъ группъ видовъ, разнятся на столько-же, и даже болѣе, чѣмъ ихъ взрослые родители. Въ большей части случаевъ, однакоже, личинки, хотя и дѣятельныя, болѣе или менѣе явно подпадаютъ закону сходства зародышей. Усоногіе представляютъ тому поучительный примѣръ: даже знаменитый Кювье не догадался, что уточка (Anatifa) есть ракъ; но стоитъ только взглянуть на ея личинку, чтобы совершенно убѣдиться въ этомъ. Точно также два главные отдѣла усоногихъ раковъ — сидячіе и стеблевые, чрезвычайно разнящіеся по наружному виду, имѣютъ личинки едва отличимыя во всѣ ихъ возрасты.
Зародышъ, развиваясь, вообще говоря, становится выше по организаціи: я употребляю это выраженіе, хотя вполнѣ сознаю, какъ трудно опредѣлить ясно, что́ слѣдуетъ разумѣть подъ организаціею высшею или низшею. Но никто, вѣроятно, не станетъ отвергать, что бабочка стоитъ выше гусеницы. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, однако, взрослое животное считается менѣе высокимъ, чѣмъ личинки, напримѣръ, у нѣкоторыхъ чужеядныхъ раковъ. Обратимся еще разъ къ усоногимъ: ихъ личинки въ первомъ стадіи своего развитія имѣютъ три пары ногъ, одинъ очень простой глазъ и ротъ въ видѣ хобота, посредствомъ котораго онѣ обильно питаются, ибо растутъ быстро. Во второмъ, соотвѣтствующемъ кукольному стадію бабочекъ, онѣ имѣютъ шесть паръ плавательныхъ ногъ самаго изящнаго устройства, два великолѣпныхъ сложныхъ глаза и чрезвычайно сложные усики; но онѣ имѣютъ ротъ закрытый и несовершенный и не могутъ питаться: ихъ отправленіе въ этомъ стадіи состоитъ въ томъ, чтобы отыскать, посредствомъ высокоразвитыхъ своихъ органовъ чувства, удобнаго мѣста для дальнѣйшихъ своихъ превращеній, и чтобы доплыть до этого мѣста при помощи своего высоко-развитаго плавательнаго аппарата. По совершеніи окончательнаго метаморфоза, онѣ прикрѣплены на всю жизнь. Ихъ ноги превращены въ хватательные органы; онѣ снова пріобрѣли хорошо-устроенный ротъ; но онѣ не имѣютъ усиковъ и ихъ два глаза снова превратились въ одно мелкое, весьма простое глазное пятнышко. Въ этомъ послѣднемъ, оконченномъ состояніи, усоногихъ можно считать либо ниже, либо выше устроенными, чѣмъ въ состояніи личинки. Но въ нѣкоторыхъ родахъ личинки развиваются либо въ гермафродитовъ, имѣющихъ обыкновенное строеніе, либо въ то, что я назвалъ «дополнительными самцами», и въ этихъ послѣднихъ развитіе очевидно было нисходящее; ибо эти самцы суть простые мѣшки, живущіе очень недолго и лишенные рта, желудка и всякаго другаго важнаго органа, кромѣ органовъ воспроизведенія.
Мы до того привыкли къ тому, чтобы видѣть различіе между строеніемъ зародыша и взрослаго животнаго, и близкое сходство между зародышами очень различныхъ животныхъ одного класса, что мы склонны считать эти факты какъ-нибудь необходимо связанными съ самымъ развитіемъ. Но нѣтъ видимой причины, по которой, напримѣръ, крыло летучей мыши или плавникъ моржа не были-бы очерчены со всѣми ихъ особенностями, при первомъ возникновеніи ихъ въ зародышѣ. И есть цѣлыя группы животныхъ и извѣстные члены другихъ группъ, у которыхъ зародышъ ни въ какой періодъ своего развитія не разнится существенно отъ взрослаго организма; такъ Оуенъ замѣчаетъ относительно каракатицы: «тутъ нѣтъ метаморфоза; признаки головоногаго обозначаются гораздо раньше, чѣмъ сложатся всѣ части зародыша; и относительно пауковъ: «тутъ нѣтъ ничего, что бы заслуживало названія метаморфоза». Личинки насѣкомыхъ, приспособлены-ли онѣ къ самымъ разнороднымъ и дѣятельнымъ образамъ жизни, или совершенно бездѣятельны, однако почти всѣ проходятъ одинаковый червовидный стадій развитія, но въ нѣкоторыхъ немногихъ случаяхъ, напримѣръ въ случаѣ тли, мы, просматривая великолѣпные рисунки профессора Гоксли, изображающіе развитіе этого насѣкомаго, не находимъ слѣдовъ червовиднаго стадія.
Какъ-же въ такомъ случаѣ объяснить намъ всѣ эти эмбріологическіе факты, а именно: очень частое, но не постоянное несходство зародыша съ взрослымъ организмомъ; сходство, въ ранній возрастъ, частей одного и того-же зародыша, впослѣдствіи становящихся весьма разнородными и служащихъ разнымъ цѣлямъ; обыкновенное, но не постоянное сходство между зародышами разныхъ видовъ одного класса; отсутствіе тѣсной связи между строеніемъ зародыша и условіями его жизни, за исключеніемъ тѣхъ случаевъ, когда зародышъ становится дѣятельнымъ и самъ печется о себѣ; наконецъ то обстоятельство, что зародышъ подчасъ кажется намъ выше организованнымъ, чѣмъ зрѣлое животное, развивающееся изъ него? Я полагаю, что всѣ эти факты могутъ быть объяснены, по теоріи потомственныхъ видоизмѣненій, слѣдующимъ образомъ:
Обыкновенно полагаютъ, вѣроятно основываясь на томъ, что уродливости часто обнаруживаются въ зародышѣ въ очень ранній возрастъ — что и легкія уклоненія по необходимости должны возникать въ возрастѣ столь-же раннемъ. Но мы имѣемъ мало указаній на такое обстоятельство; скорѣе имѣемъ указанія на противное; ибо всѣмъ извѣстно, что заводчики лишь нѣсколько времени послѣ рожденія животнаго могутъ сказать, какую форму и какія достоинства оно окончательно будетъ имѣть. Мы безпрестанно убѣждаемся въ этомъ относительно нашихъ собственныхъ дѣтей; мы не всегда можемъ сказать про ребенка, будетъ ли онъ высокаго или низкаго роста, и какъ окончательно сложатся черты его лица. Вопросъ не въ томъ, въ какой періодъ жизни было причинено какое-либо отклоненіе, но въ какой періодъ оно вполнѣ обнаруживается. Причина могла подѣйствовать, и, полагаю я, большею частію дѣйствовала еще прежде, чѣмъ возникъ зародышъ; и уклоненіе можетъ быть обусловлено пораженіемъ мужскаго или женскаго половаго элемента условіями, которымъ подвергался одинъ изъ родителей или изъ ихъ предковъ. Тѣмъ не менѣе, результатъ, причиненный такимъ образомъ въ періодъ очень ранній, даже до возникновенія зародыша, можетъ обнаружиться въ поздній періодъ жизни. Такъ наслѣдственная болѣзнь, свойственная старости, сообщается потомству воспроизводительнымъ элементомъ одного изъ родителей. Такъ у скота рога помѣсей обнаруживаютъ сходство съ рогами обоихъ родителей. Для блага очень юнаго животнаго, пока оно остается во чревѣ матери, или яйцѣ, или пока его питаютъ и защищаютъ родители, совершенно несущественно, нѣсколько-ли раньше или позже сложится вполнѣ большинство его признаковъ. Несущественно, напримѣръ, для птицы, добывающей свою пищу посредствомъ длиннаго клюва, разовьется-ли или нѣтъ ея клювъ до полной своей длины, пока ея кормятъ родители. Изъ этого я заключаю, что весьма возможно, чтобы каждое изъ послѣдовательныхъ легкихъ видоизмѣненій, посредствомъ которыхъ каждый видъ пріобрѣлъ теперешнее свое строеніе, возникло не въ очень ранній періодъ жизни, и нѣкоторые факты, относящіеся къ нашимъ домашнимъ животнымъ, подтверждаютъ это воззрѣніе. Но въ другихъ случаяхъ очень возможно, чтобы каждое послѣдовательное видоизмѣненіе или многія изъ нихъ возникли въ очень ранній періодъ.
Въ первой главѣ этой книги я упомянулъ объ обстоятельствахъ, указывающихъ на то, что въ какомъ-бы возрастѣ ни возникло впервые уклоненіе въ родичѣ, оно стремится воспроизвестись въ соотвѣтствующемъ возрастѣ у потомка. Извѣстныя видоизмѣненія могутъ воспроизводиться лишь въ соотвѣтствующихъ возрастахъ — напримѣръ, особенности въ личиночномъ, кукольномъ или мотыльковомъ состояніи шелковичнаго червя, или въ рогахъ почти взрослаго скота. Болѣе того, видоизмѣненія, которыя, насколько можемъ мы судить, одинаково легко могли-бы обнаружиться въ возрастѣ раннемъ или позднѣйшемъ, склонны обнаруживаться у родичей и потомковъ въ соотвѣтствующіе возрасты. Я далеко не утверждаю, чтобы такъ было всегда, и я могъ-бы привести множество примѣровъ уклоненій (въ обширномъ смыслѣ этого слова), которыя обнаружились у дѣтеныша въ возрастъ болѣе ранній, чѣмъ у родителя.
Эти два начала, если мы допустимъ ихъ дѣйствительность, объяснятъ намъ всѣ вышеисчисленные основные факты эмбріологіи. Но сперва обратимъ вниманіе на нѣкоторые аналогическіе факты, представляемые намъ домашними разновидностями. Нѣкоторые авторы, писавшіе о собакахъ, утверждаютъ, что борзая собака и мордашка, хотя на видъ столь несхожія, въ сущности суть разновидности очень близкія и, вѣроятно, произошли отъ одного дикаго племени; поэтому я любопытствовалъ узнать, насколько ихъ щенята разнятся между собою; заводчики сообщили мнѣ, что они разнятся на столько-же, какъ и ихъ родители, и такъ оно и кажется на глазъ; но при дѣйствительномъ измѣреніи старыхъ собакъ и ихъ шестидневныхъ щенятъ я нашелъ, что щенята далеко не имѣли столь различныхъ пропорцій, какъ взрослыя собаки. Точно также мнѣ говорили, что жеребята скаковыхъ и возовыхъ лошадей разнятся на столько-же, какъ и взрослыя животныя, и это очень удивило меня, ибо я полагаю, что все различіе между этими породами обусловлено искусственнымъ подборомъ. Но, по тщательномъ измѣреніи кобылы и трехдневнаго жеребенка изъ породы скаковыхъ и изъ породы возовыхъ лошадей, оказалось, что жеребята несравненно менѣе разнятся между собою по пропорціямъ тѣла.
Такъ какъ я считаю доказаннымъ, что всѣ породы домашнихъ голубей произошли отъ одного дикаго вида, то я сравнивалъ молодыхъ голубей разныхъ породъ, впродолженіе первыхъ двѣнадцати часовъ по выходѣ ихъ изъ яйца; я тщательно опредѣлилъ размѣры (подробностей здѣсь не привожу) клюва, пасти, ноздрей и вѣкъ, лапы и ноги у дикаго голубя, дутыша, трубастаго голубя, гончаго, чистаго голубя, турмана и т. д. Нѣкоторыя изъ этихъ птицъ въ зрѣломъ возрастѣ разнятся столь значительно по длинѣ и формѣ клюва, что ихъ бы, безъ сомнѣнія, причислили къ разнымъ родамъ, еслибы онѣ были произведенія природы. Но когда я ставилъ въ рядъ птенцовъ всѣхъ этихъ птицъ, хотя многіе изъ нихъ могли быть отличены другъ отъ друга, но однако ихъ относительныя различія въ упомянутыхъ отношеніяхъ были несравненно меньше, чѣмъ въ птицахъ взрослыхъ. Нѣкоторыя характеристическія различія — напримѣръ въ размѣрахъ пасти — едва могли быть замѣчены въ молодыхъ птицахъ. Но въ общемъ правилѣ оказалось одно замѣчательное исключеніе, ибо птенцы коротколобаго турмана разнились отъ птенцовъ дикаго голубя и всѣхъ прочихъ породъ во всѣхъ своихъ размѣрахъ почти столько-же, какъ и взрослыя птицы.
Два вышеизложенныя начала, какъ мнѣ кажется, объясняютъ эти факты, относящіеся къ позднѣйшимъ зародышнымъ стадіямъ нашихъ домашнихъ разновидностей. Охотники отбираютъ своихъ собакъ, лошадей и голубей на племя, когда они почти вполнѣ взрослы: имъ дѣла нѣтъ до того, были-ли желаемыя особенности и черты строенія пріобрѣтены въ ранній или позднѣйшій періодъ, только-бы ими обладало взрослое животное. А случаи, только что упомянутые, въ особенности случай голубей, повидимому, указываютъ на то, что характеристическія различія, придающія цѣну каждой породѣ и накопленныя искусственнымъ подборомъ, бо̀льшею частію возникали впервые не въ ранній возрастъ и, унаслѣдованные потомствомъ, воспроизводятся въ соотвѣтствующій, не ранній періодъ. Но случай коротколобаго турмана, который двѣнадцать часовъ по выходѣ изъ яйца уже представлялъ всѣ надлежащіе размѣры, доказываетъ намъ, что это не общее правило; ибо тутъ характеристическія различія должны были либо возникнуть раньше обыкновеннаго, или должны были передаться не въ соотвѣтствующій возрастъ, но въ возрастъ гораздо болѣе ранній.
Приложимъ теперь эти факты и вышеизложенныя два начала, если не безъ сомнѣнія истинныя, то весьма вѣроятныя, къ видамъ въ состояніи естественномъ. Возьмемъ родъ птицъ, происшедшій, по моей теоріи, отъ какого-либо одного родоначальнаго вида, и въ которомъ новые виды видоизмѣнились путемъ естественнаго подбора сообразно особенностямъ ихъ нравовъ. Въ этомъ родѣ, вслѣдствіе того, что послѣдовательныя легкія уклоненія возникали въ возрастъ не слишкомъ ранній и унаслѣдывовались въ возрастъ соотвѣтствующій, птенцы новыхъ видовъ, очевидно, будутъ склонны къ гораздо большему сходству между собою, чѣмъ особи взрослыя, точно такъ-же, какъ мы видѣли относительно голубей. Мы можемъ распространить этотъ взглядъ на цѣлыя семейства и даже классы. Переднія конечности, напримѣръ, служившія ногами родоначальному виду, могутъ, черезъ долгій рядъ видоизмѣненій, приспособиться у одного изъ потомковъ къ отправленіямъ рукъ, у другаго — плавниковъ, у третьяго — крыльевъ; но, именно по началу возникновенія всѣхъ послѣдовательныхъ легкихъ уклоненій въ возрастъ довольно поздній и по началу воспроизведенія ихъ въ возрастъ соотвѣтствующій — переднія конечности у зародышей всѣхъ потомковъ вида-родича все-таки останутся очень схожими между собою, ибо ихъ не коснулся процессъ видоизмѣненія. Но въ каждомъ отдѣльномъ новомъ видѣ переднія конечности зародыша значительно будутъ разниться отъ переднихъ конечностей взрослаго животнаго; ибо конечности послѣдняго подверглись, въ неранній періодъ жизни, значительному видоизмѣненію и превратились въ руки, плавники или крылья. Какое-бы видоизмѣняющее вліяніе долгое употребленіе и изощреніе съ одной стороны, а неупотребленіе съ другой, ни имѣли на органъ, это вліяніе главнымъ образомъ отразится на взросломъ животномъ, достигшемъ полнаго развитія своей дѣятельности и снискивающимъ себѣ пропитаніе; и результаты, произведенные такимъ образомъ, унаслѣдуются въ соотвѣтственномъ зрѣломъ возрастѣ. Между тѣмъ дѣтенышъ останется не видоизмѣненнымъ или видоизмѣнится въ меньшей степени дѣйствіемъ употребленія и неупотребленія органовъ.
Въ нѣкоторыхъ случаяхъ послѣдовательныя уклоненія могутъ возникать по причинамъ намъ совершенно неизвѣстнымъ въ очень ранній возрастъ, или каждое уклоненіе можетъ передаваться возрасту болѣе раннему, чѣмъ тотъ, въ который оно возникло. Въ обоихъ случаяхъ (какъ у коротколобаго турмана) дѣтенышъ или зародышъ будетъ близко схожъ съ зрѣлою формою своего родителя. Мы видѣли, что таковъ законъ развитія въ цѣлыхъ группахъ животныхъ, каковы головоногіе и пауки, и въ нѣкоторыхъ членахъ великаго класса насѣкомыхъ, какова тля. Относительно конечной причины, по которой дѣтеныши въ этихъ случаяхъ не подвергаются метаморфозу, но съ самаго ранняго возраста близко схожи съ своими родителями, мы можемъ представить себѣ, что это происходитъ при слѣдующихъ двухъ обстоятельствахъ: во-первыхъ, если дѣтеныши въ теченіе ряда видоизмѣненій, тянувшихся долгій рядъ поколѣній, должны были сами удовлетворять своимъ потребностямъ съ весьма ранняго возраста; и во-вторыхъ, если они ведутъ жизнь точь-въ-точь такую, какъ и ихъ родители; ибо въ этомъ случаѣ необходимо для сохраненія вида, чтобы дѣтенышъ былъ видоизмѣненъ точно такъ-же, какъ его родители, сообразно ихъ одинаковому образу жизни. Быть можетъ однакоже, требуется нѣкоторое дальнѣйшее объясненіе тому, почему зародышъ не подвергается никакому метаморфозу. Еслибы, съ другой стороны, дѣтенышамъ было полезно вести образъ жизни нѣсколько иной, чѣмъ ихъ родители, и слѣдовательно нѣсколько отличаться отъ нихъ въ строеніи, то, по началу наслѣдственности въ соотвѣтствующіе возрасты, дѣятельный дѣтенышъ легко могъ-бы путемъ естественнаго подбора сдѣлаться въ любой мѣрѣ отличнымъ отъ своихъ родителей. Такія различія также могли-бы связаться съ извѣстными стадіями развитія, такъ-что личинки въ первомъ стадіи могли-бы значительно разниться отъ личинокъ во второмъ, чему мы видѣли дѣйствительный примѣръ въ усоногихъ. Взрослое животное могло-бы приспособиться къ мѣсту или образу жизни, при которомъ органы движенія или чувства и т. д. были-бы безполезны, и тогда окончательный метаморфозъ считался бы регрессивнымъ.
Такъ какъ задача систематики состоитъ въ томъ, чтобы обнять одною классификаціею всѣ организмы, вымершіе и нынѣ живущіе, и такъ какъ всѣ они были связаны тончайшими постепенностями, то лучшее, или, собственно, еслибы наши собранія были полны, единственное возможное распредѣленіе ихъ было-бы распредѣленіе родословное, такъ какъ потомственность, по моимъ воззрѣніямъ, есть скрытая связь, которой натуралисты ищутъ подъ именемъ естественной системы. Съ этой точки зрѣнія мы можемъ понять, почему въ глазахъ большинства натуралистовъ строеніе зародыша даже важнѣе для классификаціи, чѣмъ строеніе взрослаго организма. Ибо зародышъ есть животное въ состояніи менѣе видоизмѣненномъ, и поэтому указываетъ намъ на строеніе своихъ прародителей. Если въ двухъ группахъ животныхъ, сколько-бы онѣ теперь не разнились между собою по строенію и образу жизни, зародышные стадіи тождественны или схожи, мы можемъ быть увѣрены, что онѣ обѣ произошли отъ однихъ или отъ близко схожихъ родичей, и слѣдовательно близко сродны между собою. Такимъ образомъ тождественность въ строеніи зародыша обнаруживаетъ тождественность происхожденія. Она обнаруживаетъ тождественность происхожденія, сколько-бы строеніе взрослаго организма не видоизмѣнилось и не затмилось; мы видѣли напримѣръ, что по личинкамъ усоногихъ тотчасъ можно узнать, что они принадлежатъ къ великому классу раковъ. Такъ какъ зародышное состояніе каждаго вида и группы видовъ указываетъ намъ на строеніе ихъ древнихъ, менѣе видоизмѣненныхъ родичей, мы ясно видимъ, почему древнія, вымершія жизненныя формы походятъ на зародышей ихъ потомковъ — нашихъ живыхъ видовъ. Агассицъ считаетъ это сходство общимъ закономъ природы; но я долженъ признаться, что имѣю только надежды на оправданіе этого закона въ будущемъ. Можно доказать его истину лишь въ тѣхъ случаяхъ, въ которыхъ прежнее состояніе, по нашему предположенію обнаруживающееся во многихъ зародышахъ, не было затемнено, либо возникновеніемъ цѣлаго ряда видоизмѣненій въ возрастъ очень ранній, либо передачею этихъ видоизмѣненій возрасту болѣе раннему, чѣмъ тотъ, въ который они впервые возникли. Слѣдуетъ также помнить, что предполагаемый законъ сходства между древними жизненными формами и зародышными стадіями формъ нынѣшнихъ можетъ быть истиннымъ, и однако, вслѣдствіе того, что геологическая лѣтопись не уходитъ въ прошлое достаточно далеко, можетъ оставаться еще надолго, если не навсегда, неподлежащимъ доказательству.
Такимъ образомъ, какъ мнѣ кажется, основные факты эмбріологіи, имѣющіе первостепенную важность въ естественной исторіи, объясняются тѣмъ, что легкія видоизмѣненія возникаютъ, въ многочисленныхъ потомкахъ одного общаго родича, не въ очень ранній возрастъ каждаго изъ нихъ, хотя, быть можетъ, и причинены въ самый ранній, и передаются соотвѣтствующему, не раннему возрасту. Интересъ эмбріологіи значительно возвышается, если мы станемъ смотрѣть такимъ образомъ на зародышъ, какъ на снимокъ, болѣе или менѣе затемненный, съ общаго родича каждаго великаго класса животныхъ.
Заглохшіе, недоросшіе и выродившіеся органы. — Органы или части, находящіеся въ такомъ странномъ состояніи, несущіе на себѣ отпечатокъ безполезности, чрезвычайно обыкновенны въ природѣ. Напримѣръ, зачаточные сосцы очень обыкновенны у самцовъ млекопитающихъ; я предполагаю, что такъ называемое крылушко (alula, ala spuriа) у птицъ можно смѣло считать за зачаточный палецъ: у многихъ змѣй одно легкое недоразвито, у другихъ змѣй есть зачатки таза и заднихъ конечностей. Нѣкоторые изъ этихъ случаевъ чрезвычайно любопытны; напримѣръ, присутствіе зубовъ у зародыша китовъ, которые въ зрѣломъ возрастѣ вовсе ихъ не имѣютъ, и присутствіе зубовъ, никогда не прорѣзывающихся сквозь десны, въ верхней челюсти зародышныхъ телятъ. Полновѣсные авторитеты свидѣтельствуютъ о томъ, что можно открывать зубы въ клювахъ нѣкоторыхъ птичьихъ зародышей. Ничто не можетъ быть яснѣе того, что крылья назначены для летанія, но у сколькихъ насѣкомыхъ видимъ мы крылья до того уменьшенныя въ размѣрахъ, что они совершенно негодны для летанія, и нерѣдко лежащія подъ накрылышками, плотно спаянными между собою!
Значеніе зачаточныхъ органовъ часто очевидно; напримѣръ, въ однихъ и тѣхъ-же родахъ, даже видахъ, встрѣчаются жуки во всемъ вполнѣ схожіе, изъ которыхъ одинъ имѣетъ вполнѣ развитыя крылья, другой-же на ихъ мѣстѣ лишь зачатки перепонки; и тутъ нѣтъ возможности сомнѣваться въ томъ, что эти зачатки соотвѣтствуютъ крыльямъ. Зачаточные органы иногда сохраняютъ способность къ развитію, хотя и неразвиты; таковы, повидимому, сосцы млекопитающихъ самцовъ, ибо извѣстно много случаевъ, въ которыхъ они вполнѣ развивались у взрослыхъ самцовъ и отдѣляли молоко. Точно также, въ вымени рода Bos нормально есть четыре развитыхъ и два неразвитыхъ сосца; но у нашихъ домашнихъ коровъ и два послѣдніе иногда развиваются и даютъ молоко. У отдѣльныхъ растеній одного и того-же вида лепестки иногда имѣютъ видъ незначительныхъ зачатковъ, а иногда вполнѣ развиты. У растеній раздѣльнополыхъ мужскіе цвѣтки часто содержатъ зачатокъ пестика, и Кёльрейтеръ нашелъ, что при скрещеніи такихъ мужскихъ растеній съ видомъ двуполымъ зачатокъ пестика въ ублюдкѣ значительно увеличивался въ объемѣ; а это доказываетъ, что зачатокъ и совершенный пестикъ въ сущности однородны.
Органъ, служащій двумъ цѣлямъ, можетъ выродиться или совершенно недоразвиться относительно одной изъ нихъ, и остаться совершенно дѣйствительнымъ для другой. Такъ у растеній, отправленіе пестика состоитъ въ томъ, чтобы давать пыльцевымъ трубочкамъ доступъ къ яичку, заключенному въ его основаніи, завязи; но у нѣкоторыхъ сложноцвѣтныхъ, мужскіе цвѣточки, которые, разумѣется, не могутъ быть оплодотворены, имѣютъ пестикъ зачаточный, ибо онъ не увѣнчанъ рыльцомъ; но столбикъ остается вполнѣ развитымъ и одѣтъ, какъ и у прочихъ сложноцвѣтныхъ, волосками, служащими къ тому, чтобы собирать пыльцу съ окружающихъ пыльниковъ. Далѣе, органъ можетъ быть недоразвитъ для собственнаго своего отправленія и служить иной цѣли; у нѣкоторыхъ рыбъ плавательный пузырь, повидимому, утратилъ всякую способность помогать при плаваніи, но превратился въ зачаточный дыхательный органъ или легкое. Можно было-бы привести другіе подобные примѣры.
Органы, какъ-бы мало они ни были развиты, если они полезны, собственно не слѣдовало-бы называть заглохшими; ихъ нельзя считать выродившимися; скорѣе можно назвать ихъ зарождающимися, и они могутъ впослѣдствіи развиться въ любой мѣрѣ путемъ естественнаго подбора. Заглохшіе органы, съ другой стороны, по сущности своей безполезны, какъ зубы, никогда не прорѣзывающіеся сквозь десны; при еще меньшемъ развитіи, они были-бы еще безполезнѣе. Они не могли поэтому, въ теперешнемъ своемъ состояніи, сложиться путемъ естественнаго подбора, дѣйствующаго только черезъ сохраненіе полезныхъ видоизмѣненій. Они сохранились, какъ мы увидимъ, въ силу наслѣдственности и связаны съ прежнимъ состояніемъ ихъ обладателей. Трудно распознать органы зачинающіеся; заглядывая въ будущее, мы конечно не можемъ сказать, какъ разовьется какая-либо часть, и дѣйствительно-ли то часть зарождающаяся. Обращаясь къ прошлому, мы имѣемъ поводы думать, что существа съ зарождающимися органами по бо́льшей части вытѣснялись и истреблялись ихъ потомками, имѣвшими тотъ-же органъ въ состояніи развитомъ, усовершенствованномъ. Крыло пингуина очень полезно и дѣйствуетъ какъ плавникъ; оно поэтому могло-бы представлять намъ зарождающееся состояніе крыльевъ птицъ. Я не думаю, чтобы такъ было въ дѣйствительности; гораздо вѣроятнѣе, что то уменьшившійся органъ, приспособившійся къ новому отправленію; крыло же аптерикса безполезный и поистинѣ заглохшій органъ. Сосцы орниторинха мы, быть можетъ, въ правѣ разсматривать, сравнительно съ выменемъ коровы, какъ органы зарождающіеся. Яйцевыя уздечки нѣкоторыхъ усоногихъ, развитыя лишь незначительно и переставшія удерживать яйца, суть зарождающіяся жабры.
Заглохшіе органы въ особяхъ одного вида часто значительно разнятся въ степени развитія и въ другихъ отношеніяхъ. Сверхъ того, въ близко-сродныхъ между собою видахъ степень, въ который заглохъ одинъ и тотъ-же органъ, иногда очень различна. Хорошій примѣръ этого послѣдняго случая представляетъ состояніе крыльевъ у самокъ въ нѣкоторыхъ группахъ бабочекъ. Заглохшіе органы могутъ уменьшиться въ размѣрахъ до исчезновенія; въ такомъ случаѣ мы не найдемъ въ животномъ или растеніи ни малѣйшаго слѣда органа, который, по аналогіи, слѣдовало-бы намъ найдти, и который иногда и находится въ уродливыхъ особяхъ вида. Такъ у Antirrhinum мы обыкновенно не находимъ зачатка пятой тычинки; но иногда онъ и существуетъ. При изслѣдованіи гомологій одной и той-же части въ разныхъ членахъ одного класса, ничто не можетъ быть обыкновеннѣе или необходимѣе, какъ открытіе зачатковъ и пользованіе ими. Это прекрасно обнаруживается въ рисункахъ костей ноги у лошади, быка и носорога, сдѣланныхъ Оуеномъ.
Очень важенъ фактъ, что заглохшіе органы, каковы зубы въ верхнихъ челюстяхъ китовъ и жвачныхъ, часто могутъ находиться у зародыша, и вполнѣ исчезнуть впослѣдствіи. Можно также считать общимъ правиломъ, что всякая заглохшая часть или органъ имѣетъ относительно частей близь лежащихъ бо̀льшій объемъ у зародыша, чѣмъ у взрослаго организма; такъ-что органъ въ этотъ ранній возрастъ менѣе заглушенъ, или даже не заглушенъ вовсе. Поэтому также часто говорится про заглохшій органъ взрослаго организма, что онъ остался въ зародышномъ своемъ состояніи.
Я теперь сообщилъ руководящіе факты, относящіеся къ заглохшимъ органамъ. Размышляя о нихъ, каждый долженъ быть пораженъ изумленіемъ, ибо тотъ-же разумъ, ясно говорящій намъ, что бо̀льшая часть органовъ давно приспособлена къ извѣстнымъ цѣлямъ, говоритъ намъ столь-же ясно, что эти заглохшіе и недоразвитые органы несовершенны и безполезны. Въ естественно-историческихъ сочиненіяхъ обыкновенно говорится, что эти органы созданы «для симметріи» или «для пополненія природнаго плана»; но это, мнѣ кажется, не объясненіе, а лишь иное выраженіе того-же факта. Удовольствовались-ли бы мы положеніемъ, что такъ какъ планеты описываютъ эллипсисы вокругъ солнца, ихъ спутники описываютъ вокругъ нихъ такую-же кривую, ради симметріи и для пополненія плана природы? Превосходный физіологъ объясняетъ присутствіе заглохшихъ органовъ предположеніемъ, что ихъ развитіе служитъ отвлеченіемъ излишнихъ или вредныхъ для организма веществъ; но кто можетъ предположить, что крошечный сосочекъ, часто представляющій пестикъ въ мужскихъ цвѣткахъ и состоящій изъ немногихъ клѣточекъ, можетъ дѣйствовать такимъ образомъ? Можемъ-ли мы предположить, чтобы образованіе зачаточныхъ зубовъ, впослѣдствіи всасывающихся, могло принести какую-либо пользу быстро растущему зародышному теленку черезъ выдѣленіе драгоцѣнной фосфорокислой извести? Когда у человѣка отрѣзаютъ палецъ, на обрубкѣ иногда появляется зачаточный ноготь. Пришлось-бы допустить, что эти ногти появляются не по неизвѣстнымъ намъ законамъ развитія, а для того, чтобы выдѣлять роговое вещество, еслибы мы допустили, напримѣръ, что зачаточные ногти на плавникахъ манати образуются съ этою цѣлію.
По моему воззрѣнію на потомственныя видоизмѣненія, происхожденіе заглохшихъ органовъ объясняется легко. Наши домашніе организмы представляютъ множество примѣровъ заглохшихъ органовъ; таковъ обрубокъ хвоста у куцыхъ породъ, слѣды ушей у породъ безухихъ, появленіе мелкихъ, шатающихся роговъ у камолыхъ породъ скота, въ особенности, по свидѣтельству Іоуитта, у животныхъ молодыхъ, и состояніе всего цвѣтка въ цвѣтной капустѣ. Мы часто видимъ зачатки разныхъ частей у уродовъ. Но я сомнѣваюсь, чтобы какой-либо изъ этихъ случаевъ проливалъ свѣтъ на происхожденіе заглохшихъ органовъ въ природномъ состояніи, развѣ тѣмъ, что они доказываютъ возможность ихъ возникновенія; ибо я сомнѣваюсь, чтобы виды въ состояніи природномъ когда-либо подверглись внезапнымъ измѣненіямъ. Я полагаю, что главнымъ дѣятелемъ было неупотребленіе, что оно въ послѣдовательныхъ поколѣніяхъ повело къ постепенному уменьшенію въ объемѣ разныхъ органовъ, пока они не заглохли — какъ глаза животныхъ, живущихъ въ темныхъ пещерахъ, или крылья живущихъ на океаническихъ островахъ птицъ, которыя рѣдко понуждались къ полету и наконецъ утратили способность къ летанію. Далѣе органъ, полезный при извѣстныхъ условіяхъ, можетъ стать вреднымъ при другихъ, какъ крылья жуковъ, живущихъ на мелкихъ, открытыхъ островахъ; и въ этомъ случаѣ естественный подборъ продолжалъ-бы медленно уменьшать объемъ органа, пока онъ не заглохъ-бы до безвредности.
Всякое измѣненіе въ отправленіяхъ, достижимое нечувствительно-мелкими шагами, можетъ быть произведено естественнымъ подборомъ, такъ-что органъ, сдѣлавшійся, при измѣненіи въ образѣ жизни, безполезнымъ или вреднымъ для первоначальнаго своего назначенія, можетъ, видоизмѣняясь, приспособиться къ другому. Или органъ можетъ сохраниться лишь для одного изъ прежнихъ своихъ отправленій. Органъ, сдѣлавшійся безполезнымъ, легко можетъ стать измѣнчивымъ, ибо его уклоненія не могутъ быть пресѣчены естественнымъ подборомъ. Въ какой-бы періодъ жизни неупотребленіе или подборъ не уменьшилъ объема органа — и это по бо̀льшей части будетъ происходить въ періодъ зрѣлости и полной дѣятельности организма — начало наслѣдственности въ соотвѣтствующіе возрасты воспроизведетъ уменьшеніе этого органа въ томъ-же возрастѣ, и слѣдовательно рѣдко измѣнитъ или уменьшитъ его въ зародышѣ. Этимъ мы можемъ объяснить себѣ бо̀льшій относительный объемъ заглохшихъ органовъ въ зародышѣ и меньшій ихъ объемъ въ зрѣломъ организмѣ. Но еслибы каждый шагъ процесса уменьшенія былъ унаслѣдованъ не въ соотвѣтствующій возрастъ, но въ возрастъ очень ранній (и мы имѣемъ поводъ думать, что это возможно), то заглохшая часть подвигалась-бы къ совершенному уничтоженію, и наконецъ произошелъ-бы полный оборотъ. Начало бережливости, о которомъ говорится въ одной изъ прежнихъ главъ, по которому матеріалъ на построеніе части или органа, безполезнаго организму, по возможности сберегается, также должно прійдти въ дѣйствіе; и это также будетъ содѣйствовать окончательному уничтоженію заглохшихъ органовъ.
Такъ какъ присутствіе заглохшихъ органовъ поэтому зависитъ отъ стремленія каждой долго существовавшей черты строенія къ наслѣдственному воспроизведенію, мы можемъ понять, при родословномъ воззрѣніи на классификацію, почему систематики нашли заглохшіе органы столь-же полезными для классификаціи, какъ и органы высокой физіологической важности, иногда и болѣе полезными. Заглохшіе органы можно сравнить съ буквами, еще сохранившимися въ правописаніи слова, но уже не произносящимися, которыя служатъ намъ указаніемъ на его происхожденіе. По отношенію къ теоріи потомственныхъ видоизмѣненій, мы можемъ сказать въ заключеніе, что органы зачаточные, заглохшіе, безполезные или вовсе исчезающіе нисколько не представляютъ намъ страннаго затрудненія, какъ при обиходной теоріи творенія, но, напротивъ того, составляютъ необходимое послѣдствіе, въ силу законовъ наслѣдственности.
Заключеніе. — Въ этой главѣ я постарался показать, что подчиненіе группъ организмовъ другимъ группамъ во всѣ времена; что свойства сродства, связывающаго всѣ организмы, вымершіе и нынѣ живущіе, самымъ сложнымъ способомъ, какъ-бы по извилистымъ, расходящимся линіямъ, въ одну великую систему; что правила, которымъ слѣдуютъ, и трудности, съ которыми борятся натуралисты при своихъ классификаціяхъ; что вѣсъ, придаваемый признакамъ постояннымъ и общимъ цѣлымъ группамъ, будь они высокой физіологической важности, или незначительной, или вовсе безъ важности, какъ въ органахъ заглохшихъ; что великое различіе въ важности признаковъ аналогическихъ или приспособительныхъ и признаковъ истиннаго сродства; и другія подобныя правила — что все это естественно вытекаетъ изъ общаго происхожденія тѣхъ формъ, которыя натуралисты считаютъ сродными, и изъ видоизмѣненія естественнымъ подборомъ, влекущаго за собою вымираніе и расхожденіе признаковъ. Обсуждая это воззрѣніе на классификацію, не слѣдуетъ забывать, что потомственностію постоянно пользуются для сближенія разныхъ половъ, возрастовъ и признанныхъ разновидностей одного вида, сколько-бы онѣ ни разнились по строенію. Если мы расширимъ приложеніе этого элемента потомственности — единственной достовѣрно извѣстной намъ причины сходства между организмами — мы поймемъ, что̀ разумѣется подъ естественною системою: она въ своихъ попыткахъ группировки имѣетъ характеръ родословный, при чемъ степени пріобрѣтеннаго различія обозначаются терминами: разновидность, видъ, родъ, семейство, порядокъ и классъ.
По той-же теоріи потомственнаго видоизмѣненія, великіе морфологическіе факты становятся понятными, обратимся-ли мы къ общему образцу, по которому устроены гомологическіе органы въ разныхъ видахъ одного класса, каково-бы ни было ихъ назначеніе, или къ гомологическимъ частямъ, устроеннымъ по одинаковому образцу въ каждой растительной или животной особи.
По началу послѣдовательныхъ, легкихъ видоизмѣненій, не возникающихъ по необходимости въ очень ранній періодъ жизни и наслѣдуемыхъ въ періодъ соотвѣтствующій, мы можемъ понять великіе руководящіе факты эмбріологіи, а именно сходство въ каждомъ отдѣльномъ зародышѣ гомологическихъ частей, въ зрѣломъ возрастѣ становящихся весьма различными по строенію и отправленіямъ, и сходство, въ разныхъ видахъ одного класса, гомологическихъ частей или органовъ, хотя-бы приспособленныхъ у взрослыхъ особей къ самымъ различнымъ назначеніямъ. Личинки суть дѣятельные зародыши, видоизмѣнившіеся особымъ способомъ, сообразно съ своимъ образомъ жизни, по началу наслѣдственности видоизмѣненій въ соотвѣтствующіе возрасты. На томъ-же основаніи — и если мы вспомнимъ, что когда органы уменьшаются въ объемѣ въ силу неупотребленія или подбора, это всего чаще будетъ случаться въ тотъ возрастъ, когда организмъ самодѣятельно удовлетворяетъ своимъ потребностямъ, и если вспомнимъ, какъ сильно начало наслѣдственности — существованіе заглохшихъ органовъ и ихъ окончательный оборотъ не могутъ затруднить насъ; напротивъ того, ихъ существованіе могло быть предугадано. Важность эмбріологическихъ признаковъ и недоросшихъ органовъ для классификаціи понятна, при убѣжденіи, что классификація естественна лишь на столько, на сколько она приближается къ родословной.
Наконецъ, всѣ классы фактовъ, разобранные въ этой главѣ, какъ мнѣ кажется, такъ ясно свидѣтельствуютъ о томъ, что безчисленные виды, роды и семейства организмовъ, населяющіе міръ, всѣ произошли, каждый въ предѣлахъ своего класса или группы, отъ общихъ родичей, и видоизмѣнились въ теченіе поколѣній, что я не колеблясь принялъ-бы это воззрѣніе, даже еслибы оно не было подкрѣплено иными фактами и доводами.