измѣненныхъ потомковъ. Предположимъ, что всѣ посредствующія звенья между этими одиннадцатью родами и ихъ первоначальнымъ родичемъ и всѣ посредствующія звенья во всякой вѣтви и вѣточкѣ ихъ потомства живы до сихъ поръ, и что эти звенья столь-же тонки, какъ тѣ, которыя соединяютъ тончайшія наши разновидности. Въ этомъ случаѣ было-бы совершенно невозможно составить опредѣленія, по которымъ члены всѣхъ этихъ группъ могли-бы быть отличены отъ непосредственныхъ своихъ родителей, или эти родители отъ древнѣйшихъ предковъ. Но группировка, изображенная на чертежѣ, все-таки осталась-бы естественною, и по началу наслѣдственности всѣ формы, происшедшія отъ A или отъ I, имѣли-бы нѣчто общее. Мы въ деревѣ можемъ опредѣлить ту или другую вѣтку, хотя онѣ и сливаются въ вилкахъ. Мы не могли-бы, какъ я уже сказалъ, разграничить отдѣльныя группы; но мы могли-бы выбрать типы или формы, соединяющія большинство признаковъ каждой группы, крупной или мелкой, и такимъ образомъ дающія общее понятіе о степени различія между группами. Вотъ къ чему были-бы мы принуждены, еслибы намъ когда-либо удалось собрать всѣ формы одного класса, когда-либо и гдѣ-либо жившія. Мы, конечно, никогда не успѣемъ составить такого полнаго собранія, и Мильнъ-Эдвардсъ недавно, въ весьма дѣльной запискѣ, настаивалъ на необходимости изученія формъ типическихъ, возможно-ли или нѣтъ раздѣленіе и разграниченіе группъ, къ которымъ относятся эти типы.
Наконецъ, мы видѣли, что естестественный подборъ, слѣдующій изъ борьбы за существованіе и неизбѣжно влекущій за собою вымираніе и расхожденіе признаковъ въ многочисленномъ потомствѣ одного преобладающаго вида-родича, объясняетъ великую и общую черту сродства всѣхъ организмовъ, а именно ихъ распредѣленіе на группы, подчиненныя другимъ группамъ. Мы пользуемся элементомъ потомственности для сближенія въ одинъ видъ особей обоихъ половъ и всѣхъ возрастовъ, хотя-бы онѣ имѣли мало общихъ признаковъ; мы пользуемся потомственностію для классификаціи признанныхъ разновидностей, сколько-бы онѣ не разнились отъ своего родича; и я полагаю, что этотъ элементъ потомственности есть скрытая связь, которой ищутъ натуралисты въ своихъ естественныхъ системахъ. Полагая такимъ образомъ, что естественная система, насколько она доведена до совершенства, есть родословная, въ которой степени различія между потомками общаго родича выражаются терминами: родъ, семейство, порядокъ и т. д., мы можемъ понять правила, которымъ мы принуждены слѣдовать при нашихъ классификаціяхъ. Мы можемъ
<span style="color:#005000" title="видоизмененных">измененных потомков. Предположим, что все посредствующие звенья между этими одиннадцатью родами и их первоначальным родичем и все посредствующие звенья во всякой ветви и веточке их потомства живы до сих пор, и что эти звенья столь же тонки, как те, которые соединяют тончайшие наши разновидности. В этом случае было бы совершенно невозможно составить определения, по которым члены всех этих групп могли бы быть отличены от непосредственных своих родителей или эти родители от древнейших предков. Но группировка, изображенная на чертеже, все-таки осталась бы естественною, и по началу наследственности все формы, происшедшие от A или от I, имели бы нечто общее. Мы в дереве можем определить ту или другую ветку, хотя они и сливаются в вилках. Мы не могли бы, как я уже сказал, разграничить отдельные группы; но мы могли бы выбрать типы или формы, соединяющие большинство признаков каждой группы, крупной или мелкой, и таким образом дающие общее понятие о степени различия между группами. Вот к чему были бы мы принуждены, если бы нам когда-либо удалось собрать все формы одного класса, когда-либо и где-либо жившие. Мы, конечно, никогда не успеем составить такого полного собрания, и Мильн-Эдвардс недавно в весьма дельной записке настаивал на необходимости изучения форм типических, возможно ли или нет разделение и разграничение групп, к которым относятся эти типы.
Наконец, мы видели, что естественный подбор, следующий из борьбы за существование и неизбежно влекущий за собою вымирание и расхождение признаков в многочисленном потомстве одного преобладающего вида-родича, объясняет великую и общую черту сродства всех организмов, а именно их распределение на группы, подчиненные другим группам. Мы пользуемся элементом потомственности для сближения в один вид особей обоих полов и всех возрастов, хотя бы они имели мало общих признаков; мы пользуемся потомственностью для классификации признанных разновидностей, сколько бы они не разнились от своего родича; и я полагаю, что этот элемент потомственности есть скрытая связь, которой ищут натуралисты в своих естественных системах. Полагая, таким образом, что естественная система, насколько она доведена до совершенства, есть родословная, в которой степени различия между потомками общего родича выражаются терминами: род, семейство, порядок и так далее, мы можем понять правила, которым мы принуждены следовать при наших классификациях. Мы можем
