Инстинкты можно сравнить съ привычками, но ихъ происхожденіе иное — Инстинкты представляютъ постепенности — Муравей и тля — Измѣнчивость инстинктовъ — Инстинкты домашнихъ животныхъ; ихъ происхожденіе — Естественные инстинкты кукушки, штроуса и чужеядныхъ пчелъ — Муравьи-рабовладѣльцы — Пчела; ея строительные инстинкты — Возраженія на теорію естественнаго подбора инстинктовъ — Насѣкомыя безполыя или безплодныя — Заключеніе.
Содержаніе этой главы могло было быть включено въ предыдущія главы; но я счелъ болѣе удобнымъ разобрать вопросъ объ инстинктахъ отдѣльно; ибо, по всей вѣроятности, многимъ изъ моихъ читателей приходило въ голову, что существованіе такихъ дивныхъ инстинктовъ, каковъ строительный инстинктъ пчелы, достаточно, чтобы опровергнуть всю мою теорію. Я долженъ замѣтить напередъ, что я не думаю касаться вопроса о первичномъ происхожденіи умственныхъ способностей, какъ и не касаюсь вопроса о происхожденіи самой жизни. Мы тутъ займемся лишь разнообразіемъ инстинктовъ и другихъ умственныхъ способностей животныхъ въ предѣлахъ одного класса.
Я и не попытаюсь предложить какое-либо опредѣленіе инстинкта. Легко доказать, что въ общежитіи этимъ терминомъ обозначаютъ много очень различныхъ проявленій умственной дѣятельности, но всякій понимаетъ, въ чемъ дѣло, когда скажутъ, что инстинктъ заставляетъ кукушку перелетать съ юга на сѣверъ и класть свои яйца въ гнѣзда другихъ птицъ. Когда дѣйствіе, которое мы сами могли бы совершить лишь наученные опытомъ, совершается животнымъ, въ особенности очень молодымъ, безъ всякаго предварительнаго опыта, и притомъ совершается многими особями одинаковымъ способомъ, безъ всякаго знанія его цѣли — мы такое дѣйствіе обыкновенно называемъ инстинктивнымъ. Но я могъ-бы показать, что ни одинъ изъ этихъ признаковъ инстинкта не можетъ быть приложенъ ко всѣмъ случаямъ. По выраженію Петра Губера, малая доза разсудка или разума часто примѣшивается къ дѣйствіямъ животныхъ, даже низшихъ.
Фредерикъ Кювье и, прежде его, многіе метафизики сравнивали инстинктъ съ привычкою. Это сравненіе, какъ мнѣ кажется, даетъ очень вѣрное понятіе объ умственномъ настроеніи, въ которомъ совершаются инстинктивныя дѣйствія, но не объ ихъ происхожденіи. Какъ безсознательно совершаемъ мы многія изъ нашихъ привычныхъ дѣйствій, часто въ прямомъ разрѣзѣ съ нашею сознательною волею! Но они могутъ быть подвергнуты контролю воли или разума. Привычки легко связываются съ другими привычками, а также съ извѣстными періодами времени, съ извѣстными состояніями нашего тѣла. Разъ пріобрѣтенныя, онѣ часто сохраняются на всю жизнь. Можно было-бы указать еще на многія другія сходства между инстинктами и привычками. Какъ при повтореніи давно знакомой пѣсни, такъ и въ инстинктивной дѣятельности, одно дѣйствіе слѣдуетъ за другими какъ бы ритмически; когда человѣка прерываютъ среди пѣсни, или среди повторенія рѣчи, выученной наизустъ, онъ часто принужденъ начать съизнова, чтобы снова попасть въ привычную колею. П. Губеръ наблюдалъ совершенно подобныя явленія надъ гусеницею, сооружающею себѣ очень сложный гамакъ: когда онъ бралъ гусеницу, доведшую свое сооруженіе, положимъ, до шестаго стадія, и клалъ ее въ гамакъ, доведенный лишь до третьяго стадія, гусеница просто повторяла четвертый, пятый и шестой стадіи сооруженія. Но если гусеница была взята изъ гамака, достроеннаго, напримѣръ, до третьяго стадія, и переносилась въ гамакъ, доведенный до шестаго, такъ-что избавлялась отъ значительной доли труда, то, вмѣсто того, чтобы сознавать это облегченіе, она приходила въ крайнее замѣшательство, и, для того, чтобы окончить гамакъ, повидимому, была принуждена начать съ третьяго стадія, на которомъ ее прервали, и пыталась передѣлать то, что уже было окончено.
Если мы предположимъ, что привычка передалась наслѣдственно — а можно, какъ мнѣ кажется, доказать, что это иногда случается — то сходство между инстинктомъ и тѣмъ, что первоначально было привычкою, станетъ столь близкимъ, что провести раздѣляющую черту невозможно. Еслибы Моцартъ, вмѣсто того, чтобы трехъ лѣтъ играть на фортепьяно почти не учившись, съигралъ бы пьеску, неучившись вовсе, можно было-бы сказать, что онъ это сдѣлалъ инстинктивно. Но мы впали-бы въ значительное заблужденіе, предположивъ, что большая часть инстинктовъ пріобрѣтена въ видѣ привычекъ, въ теченіе одного поколѣнія, и затѣмъ передалась наслѣдственно поколѣніямъ послѣдующимъ. Можно положительно доказать, что самые дивные изъ извѣстныхъ намъ инстинктовъ, а именно инстинкты пчелы и многихъ муравьевъ, никакъ не могли быть пріобрѣтены этимъ путемъ.
Всякій согласится, что, при теперешнихъ условіяхъ жизни, инстинкты такъ-же важны для благосостоянія каждаго вида, какъ и черты его тѣлеснаго строенія. При измѣненныхъ условіяхъ жизни, по крайней мѣрѣ, возможно, чтобы легкія видоизмѣненія въ инстинктѣ принесли пользу виду; и если можно доказать, что инстинкты хоть сколько-нибудь измѣнчивы, то я не вижу ничего невѣроятнаго въ томъ, чтобы естественный подборъ сохранялъ и накоплялъ уклоненія въ инстинктѣ, въ той мѣрѣ, въ которой они полезны. Такимъ путемъ, по моему мнѣнію, возникли всѣ самые сложные и дивные инстинкты. Я не сомнѣваюсь въ томъ, что инстинкты, точно такъ-же, какъ и черты тѣлеснаго строенія, возникаютъ или усиливаются вслѣдствіе изощренія и извѣстнаго образа жизни, и уменьшаются или утрачиваются черезъ неупотребленіе. Но я думаю, что дѣйствіе образа жизни ничтожно въ сравненіи съ дѣйствіемъ естественнаго подбора уклоненій въ инстинктѣ, такъ сказать, случайныхъ, т. е. обусловленныхъ тѣми же неизвѣстными причинами, которыя вызываютъ легкія уклоненія въ тѣлесномъ строеніи.
Никакой сложный инстинктъ не можетъ сложиться путемъ естественнаго подбора иначе, какъ черезъ медленное и постепенное накопленіе многочисленныхъ, легкихъ, но полезныхъ уклоненіи. Поэтому, какъ и въ случаѣ особенностей строенія, мы должны встрѣчать въ природѣ — не полный рядъ постепенностей, черезъ которыя прошелъ каждый сложный инстинктъ — онѣ могли-бы найтись лишь въ прямыхъ предкахъ каждаго вида — но намъ слѣдовало-бы найти въ боковыхъ потомственныхъ линіяхъ нѣкоторыя указанія на такую постепенность; или мы должны-бы, по крайней мѣрѣ, имѣть средства доказать, что нѣкоторая постепенность возможна; а эти средства мы, конечно, имѣемъ. Принимая въ соображеніе, что инстинкты животныхъ изслѣдованы сколько-нибудь внимательно лишь въ Европѣ и въ Сѣверной Америкѣ, и что инстинкты вымершихъ животныхъ намъ вовсе неизвѣстны, я былъ удивленъ обиліемъ постепенностей, ведущихъ къ самымъ сложнымъ инстинктамъ, которое открыто донынѣ. Правило «Natura non facit saltum» приложимо къ инстинктамъ почти въ той-же мѣрѣ, какъ и къ органамъ тѣла. Измѣненія въ инстинктѣ могутъ подчасъ быть облегчены тѣмъ обстоятельствомъ, что одинъ и тотъ-же видъ имѣетъ разные инстинкты въ разныя времена года, или въ разные возрасты, или при разныхъ жизненныхъ условіяхъ, и т. д., причемъ естественный подборъ можетъ сохранить одинъ или другой инстинктъ. И можно доказать, что примѣры такого разнообразія инстинктовъ въ одномъ и томъ-же видѣ встрѣчаются въ природѣ.
Далѣе, подобно тѣлесному строенію, и согласно съ моею теоріею, инстинктъ каждаго вида полезенъ собственно ему, но никогда, насколько можемъ мы судить, не слагается исключительно во благо другому виду. Одинъ изъ самыхъ рѣзкихъ извѣстныхъ мнѣ примѣровъ животнаго, совершающаго дѣйствіе, повидимому, лишь на благо другаго, представляетъ намъ тля, добровольно уступающая свое сладкое отдѣленіе муравью; что она дѣлаетъ это добровольно, явствуетъ изъ слѣдующихъ фактовъ. Я удалилъ всѣхъ муравьевъ отъ группы изъ дюжины тлей, сидѣвшихъ на щавелѣ, и не допускалъ къ нимъ муравьевъ въ теченіе нѣсколькихъ часовъ. По прошествіи этого времени, я былъ убѣжденъ, что тлямъ уже хочется выдѣлять свой сокъ. Я нѣсколько времени смотрѣлъ на нихъ въ лупу, но ни одна изъ нихъ не выдѣляла сока. Затѣмъ я принялся трогать и щекотать ихъ волоскомъ, по возможности тѣмъ же способомъ, какъ щекочутъ ихъ муравьи своими усиками; но ни одна изъ нихъ не выпустила соку. Вслѣдъ затѣмъ я допустилъ къ нимъ муравья, и по дѣятельности, съ которой онъ забѣгалъ вокругъ нихъ, было очевидно, что онъ тотчасъ замѣтилъ, на какое богатое стадо онъ напалъ. Онъ тотчасъ принялся щекотать усиками брюшко сперва одной тли, потомъ другой, и каждая тля, какъ только ощущала прикосновеніе усиковъ, тотчасъ подымала свое брюшко и выдѣляла прозрачную каплю сладкаго сока, которую жадно глоталъ муравей. Даже самыя молодыя тли поступали такъ-же, доказывая тѣмъ, что это — дѣйствіе инстинктивное, но не слѣдствіе опыта. Но такъ-какъ отдѣленіе чрезвычайно липко, то тлямъ, вѣроятно, полезно отдѣлываться отъ него, и поэтому тля, вѣроятно, выдѣляетъ сокъ инстинктивно не для одного блага муравьевъ. Хотя я не вѣрю, чтобы какое-либо животное въ мірѣ совершало какое-либо дѣйствіе исключительно на благо животныхъ инаго вида, но вполнѣ допускаю, что каждый видъ пытается воспользоваться инстинктами другихъ видовъ, какъ каждый пользуется тѣлесной слабостью прочихъ. Точно такъ-же, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, инстинктъ можно считать не вполнѣ совершеннымъ; но такъ-какъ подробности объ этомъ и другихъ подобныхъ пунктахъ не необходимы, ихъ можно здѣсь опустить.
Такъ-какъ нѣкоторая степень измѣнчивости инстинктовъ въ природномъ состояніи и наслѣдственность обнаружившихся измѣненій необходимы для того, чтобы надъ ними обнаружилось дѣйствіе естественнаго подбора, то тутъ слѣдовало-бы привести какъ можно больше примѣровъ таковой измѣнчивости и наслѣдственности; но мнѣ препятствуетъ въ томъ недостатокъ мѣста. Могу только утвердительно сказать, что инстинкты несомнѣнно измѣнчивы — напримѣръ, инстинктъ перелета у птицъ, измѣняющихъ и размѣръ и направленіе своихъ перелетовъ, подчасъ вовсе прекращающихъ ихъ. То-же можно сказать о птичьихъ гнѣздахъ, видоизмѣняющихся иногда сообразно избранной мѣстности или температурѣ и свойствамъ страны, иногда-же по причинамъ намъ совершенно неизвѣстнымъ. Одюбонъ привелъ нѣсколько замѣчательныхъ примѣровъ такой разнородности между гнѣздами одного и того-же вида, смотря по тому, свиты ли они въ сѣверныхъ, или въ южныхъ Штатахъ. Страхъ какого-нибудь опредѣленнаго врага, конечно, есть побужденіе инстинктивное, чему служатъ доказательствомъ молодые птенцы нашихъ птицъ, хотя оно и усиливается опытомъ и видомъ страха передъ тѣмъ-же врагомъ у другихъ животныхъ. Но страхъ человѣка медленно пріобрѣтается, какъ я показалъ въ другомъ мѣстѣ, разными животными, населяющими необитаемые человѣкомъ острова; примѣръ того-же въ Англіи представляютъ намъ крупныя птицы, болѣе дикія, чѣмъ птицы мелкія, потому что ихъ по преимуществу преслѣдовалъ человѣкъ. Мы смѣло можемъ приписать этой причинѣ бо̀льшую дикость нашихъ крупныхъ птицъ; ибо на необитаемыхъ островахъ крупныя птицы не болѣе дики, чѣмъ мелкія; и сорока, столь робкая въ Англіи, такъ-же ручна въ Норвегіи, какъ ворона въ Египтѣ.
Что общій нравъ особей одного вида, рожденныхъ въ дикомъ состояніи, чрезвычайно разнообразенъ, можно доказать множествомъ фактовъ. Можно было-бы также привести много примѣровъ тому, что въ извѣстныхъ видахъ прокидывались странныя, совершенно особыя повадки, которыя могли-бы, еслибы оказались полезными, путемъ естественнаго подбора произвести совершенно новые инстинкты. Но я очень хорошо вижу, что такія голословныя утвержденія, не сопровождаемыя подробнымъ изложеніемъ фактовъ, могутъ произвести лишь слабое впечатлѣніе на умъ читателя. Могу только повторить увѣреніе, что все сказанное мною выведено изъ несомнѣнныхъ фактовъ.
Возможность и даже вѣроятность наслѣдственныхъ видоизмѣненій инстинкта въ состояніи природномъ подтверждается бѣглымъ взглядомъ на нѣкоторые случаи, представляемые домашними животными. Можно было-бы привести множество любопытныхъ и достовѣрныхъ примѣровъ наслѣдственности всѣхъ оттѣнковъ въ нравѣ и вкусахъ, а также самыхъ странныхъ повадокъ, связанныхъ съ извѣстными расположеніями духа или съ извѣстными періодами времени. Возьмемъ сподручный примѣръ нашихъ собачьихъ породъ: нѣтъ сомнѣнія, что молодые понтеры (я самъ видѣлъ тому разительный примѣръ) подчасъ дѣлаютъ стоику даже въ первый разъ, какъ ихъ выводятъ на охоту; нѣтъ сомнѣнія, что и разныя другія повадки охотничьихъ собакъ наслѣдственны, точно такъ-же и привычка обѣгать стада у пастушьихъ собакъ. Я не вижу, чѣмъ эти дѣйствія, совершаемыя молодыми животными безъ всякаго предварительнаго опыта, и почти одинаково каждою особью, совершаемыя каждою породою такъ охотно безъ всякаго понятія объ ихъ цѣли — молодой понтеръ такъ-же мало можетъ знать, что онъ помогаетъ своему хозяину, дѣлая стойку, какъ знаетъ бѣлая бабочка, почему она кладетъ яйца на капусту — я не вижу, чѣмъ эти дѣйствія отличаются отъ приписываемыхъ истиннымъ инстинктамъ. Еслибы мы видѣли, что волки одной породы, еще молодые и непріученые, останавливаются, какъ вкопанные, почуявъ добычу, а затѣмъ медленно ползутъ впередъ съ особыми ухватками, а волки другой породы обѣгаютъ стадо, вмѣсто того, чтобы броситься на него прямо, и загоняютъ его на далекую точку, мы конечно назвали бы эти дѣйствія инстинктивными. Домашніе инстинкты, какъ можно ихъ назвать, конечно, гораздо менѣе постоянны и неизмѣнны, чѣмъ инстинкты естественные; но они сложились подъ вліяніемъ гораздо менѣе строгаго подбора и были переданы въ теченіе періода несравненно болѣе краткаго, при менѣе постоянныхъ жизненныхъ условіяхъ.
Какъ сильно эти домашніе инстинкты, повадки и норовы передаются наслѣдственно и какъ странно они перемѣшиваются, ясно обнаруживается при смѣшеніи разныхъ собачьихъ породъ. Такъ извѣстно, что скрещеніе съ бульдогомъ на нѣсколько поколѣній усиливаетъ храбрость и упрямство гончихъ, и что скрещеніе съ гончею придало цѣлому семейству пастушьихъ собакъ повадку гнаться за зайцами. Эти домашніе инстинкты, подверженные пробѣ скрещенія, обнаруживаютъ полное сходство съ инстинктами естественными, точно также смѣшивающимися и долго обнаруживающими слѣды инстинкта каждаго изъ родичей; такъ напримѣръ, Ле-Руа описываетъ собаку, у которой былъ прадѣдъ — волкъ, и эта собака обнаруживала слѣды дикой крови лишь тѣмъ, что подходила къ хозяину не прямо, когда ее звали.
О домашнихъ инстинктахъ иногда говорятъ, какъ о способахъ дѣйствія, сдѣлавшихся наслѣдственными лишь вслѣдствіе продолжительной, принудительной привычки; но это, какъ мнѣ кажется, несправедливо. Никто-бы никогда не вздумалъ, да и не смогъ бы выучить турмана кувыркаться, — дѣйствіе, которое, какъ я могу засвидѣтельствовать, совершается и молодыми птицами, отъ роду не видавшими кувыркающагося голубя. Мы можемъ представить себѣ, что одинъ какой-нибудь голубь обнаружилъ легкую склонность къ этой странной ухваткѣ и что продолжительный подборъ наилучшихъ особей въ послѣдующихъ поколѣніяхъ довелъ турмановъ до нынѣшняго ихъ состоянія; и близь Глазго, какъ сообщаетъ мнѣ мистеръ Брентъ, есть домашніе турманы, которые не могутъ взлетѣть на вышину осьмнадцати дюймовъ, не перекувырнувшись. Можно усомниться, чтобы кто-либо вздумалъ научить собаку дѣлать стойку, еслибы не нашлось собаки съ естественнымъ къ тому расположеніемъ. А это иногда, какъ извѣстно, случается; я самъ наблюдалъ такое расположеніе у кровной таксы. Стойка, вѣроятно, какъ и полагаютъ многіе, есть ничто иное, какъ остановка животнаго, собирающагося прыгнуть на свою добычу, только усиленная. Лишь только обнаружилась первичная склонность къ дѣланію стойки, методическій подборъ и наслѣдственное дѣйствіе принудительной дрессировки должны были быстро завершить дѣло, а безсознательный подборъ продолжаетъ свое дѣйствіе до сихъ поръ, такъ-какъ всякій охотникъ старается, и не думая улучшать породу, добывать собакъ, хорошо дѣлающихъ стойку. Съ другой стороны, въ нѣкоторыхъ случаяхъ было достаточно одной привычки: нѣтъ животнаго, которое было бы такъ трудно приручить, какъ молодаго дикаго кролика; едвали есть животное, болѣе ручное, чѣмъ молодой ручной кроликъ; но я не думаю, чтобы домашніе кролики когда-либо подвергались подбору на основаніи кротости нрава; и я предполагаю, что наслѣдственный переходъ отъ крайней дикости къ крайней прирученности слѣдуетъ цѣликомъ приписать привычкѣ и продолжительной тѣсной неволѣ.
Естественные инстинкты часто утрачиваются по прирученіи. Замѣчательный примѣръ тому представляютъ породы куръ, рѣдко или никогда не обнаруживающія желанія сѣсть на яйца. Одна привычка препятствуетъ намъ замѣчать, какъ глубоко прирученіе измѣнило нравъ всѣхъ нашихъ домашнихъ животныхъ. Едвали можно сомнѣваться въ томъ, что привязанность къ человѣку сдѣлалась инстинктивною у собаки. Всѣ волки, лисицы, шакалы и виды кошачьяго рода, когда ихъ приручаютъ, жадно бросаются на куръ, овецъ и свиней, и эта повадка оказалась неизлечимою у собакъ, привезенныхъ щенками изъ Огненной Земли и Австраліи, гдѣ дикари не держатъ этихъ домашнихъ животныхъ. Какъ рѣдко, съ другой стороны, представляется надобность отучать нашихъ цивилизованныхъ собакъ, даже самыхъ молодыхъ, отъ нападокъ на куръ, овецъ или свиней! Безъ сомнѣнія, такія нападки случаются, и тогда собакъ бьютъ, и если это не помогаетъ, ихъ убиваютъ; такъ-что наслѣдственная привычка, по всей вѣроятности, цивилизовала нашихъ собакъ при нѣкоторомъ содѣйствіи подбора. Съ другой стороны, молодыя циплята утратили совершенно, въ силу наслѣдственной привычки, тотъ страхъ собакъ и кошекъ, который первоначально, безъ сомнѣнія, былъ въ нихъ инстинктивенъ точно такъ-же, какъ онъ очевидно инстинктивенъ въ молодыхъ фазанахъ, хотя бы высиженныхъ курицею. Нельзя сказать, чтобы циплята утратили всякій страхъ: они только перестали бояться собакъ и кошекъ, и когда курица своимъ кудахтаньемъ даетъ знать объ опасности, то они (и еще постояннѣе молодыя индюшки) разбѣгаются изъ-подъ матери и прячутся въ травѣ и по кустамъ; и это, очевидно, дѣлается инстинктивно, какъ у дикихъ куриныхъ птицъ, для того, чтобы дать матери возможность улетѣть. Но этотъ инстинктъ, сохраненный нашими циплятами, сдѣлался безполезнымъ въ домашнемъ состояніи, ибо курица утратила, черезъ отвычку, способность летать.
Мы можемъ заключить изъ всего сказаннаго, что домашніе инстинкты сложились, а естественные утратились, отчасти по унаслѣдованной привычкѣ, отчасти черезъ подборъ и накопленіе человѣкомъ, въ теченіе многихъ послѣдовательныхъ поколѣній, особаго умственнаго склада и повадокъ, первоначально возникшихъ въ силу того, что мы, въ своемъ невѣдѣніи, должны назвать случаемъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, одной принудительной привычки было достаточно, чтобы произвести такія наслѣдственныя психическія измѣненія; въ другихъ случаяхъ, принудительная привычка не произвела ничего, и весь результатъ зависитъ отъ подбора, произведеннаго и сознательно и безсознательно.
Мы, быть можетъ, лучше поймемъ, какимъ путемъ инстинкты въ состояніи природномъ видоизмѣнились черезъ естественный подборъ, если разсмотримъ нѣсколько отдѣльныхъ случаевъ. Я выберу только три изъ тѣхъ, которые прійдется мнѣ разобрать въ будущемъ моемъ сочиненіи, а именно: инстинктъ, заставляющій кукушку класть яйца въ гнѣзда другихъ птицъ; инстинктъ, заставляющій нѣкоторыхъ муравьевъ захватывать въ плѣнъ другихъ муравьевъ; способность пчелы строить ячейки; эти два послѣдніе инстинкта справедливо считаются натуралистами за самые дивные изъ всѣхъ извѣстныхъ инстинктовъ.
Теперь признано большинствомъ натуралистовъ, что ближайшая и конечная причина инстинкта кукушки заключается въ томъ, что она кладетъ яйца не ежедневно, а черезъ два-три дни; такъ-что, еслибы она сама вила себѣ гнѣздо и высиживала свои яйца, первыя яйца либо не высидѣлись бы, либо въ одномъ гнѣздѣ оказались бы яйца и птенцы разныхъ возрастовъ. Еслибы это случилось, процессъ высиживанія протянулся-бы самымъ неудобнымъ образомъ, тѣмъ болѣе, что кукушкѣ приходится отлетать очень рано, и первыхъ высиженныхъ птенцовъ могъ-бы кормить только самецъ. Но американская кукушка находится въ этомъ положеніи, ибо она сама вьетъ себѣ гнѣздо, и у нея одновременно бываютъ и яйца и птенцы, послѣдовательно высиженные. Увѣряли, что американская кукушка иногда кладетъ яйца въ чужія гнѣзда; но, по полновѣсному свидѣтельству доктора Брьюера (Brewer), это показаніе ошибочно. Тѣмъ не менѣе я могъ-бы привести нѣсколько примѣровъ тому, что иныя птицы подчасъ кладутъ яйца въ чужія гнѣзда. Предположимъ-ли, что древній прародитель нашей кукушки имѣлъ нравы кукушки американской, но что иногда онъ клалъ свои яйца въ чужія гнѣзда. Если эта древняя птица выигрывала что-либо отъ такой повадки, или если ея птенцы становились сильнѣе, воспользовавшись обманутымъ материнскимъ инстинктомъ другой птицы, чѣмъ выкормленные собственною матерью, обремененной въ одно и то-же время и яйцами и птенцами разныхъ возрастовъ, то, конечно, старыя птицы или вскормленные въ чужомъ гнѣздѣ птенцы пріобрѣли-бы этимъ путемъ нѣкоторое преимущество. А аналогія заставляетъ меня полагать, что птенцы, выкормленные такимъ образомъ, были-бы склонны къ унаслѣдованію случайной и уклонной повадки своей матери, и въ свою очередь имѣли-бы склонность класть свои яйца въ чужія гнѣзда, что обезпечивало бы вскормленіе ихъ птенцовъ. Черезъ продолжительный процессъ этого рода, полагаю я, могъ сложиться, и дѣйствительно сложился, странный инстинктъ нашей кукушки. Я могу присовокупить, что, по свидѣтельству доктора Грея и нѣкоторыхъ другихъ наблюдателей, европейская кукушка не вполнѣ утратила всякую материнскую любовь къ своему потомству и попечительность о немъ.
Повадка класть иногда свои яйца въ гнѣзда другихъ птицъ, того-же самаго или инаго вида, не слишкомъ рѣдка и въ семействѣ куриныхъ, и это, быть можетъ, объясняетъ происхожденіе страннаго инстинкта въ сродной группѣ штроусовъ. Нѣсколько штроусовъ-самокъ, по крайней мѣрѣ въ американскомъ видѣ[1], соединяются и кладутъ нѣсколько яицъ, сперва въ одно гнѣздо, потомъ въ другое; высиживаютъ-же ихъ самцы. Этотъ инстинктъ, вѣроятно, можетъ быть объясненъ тѣмъ, что самки кладутъ значительное количество яицъ, и притомъ, какъ и кукушки, черезъ два-три дня. Однакоже этотъ инстинктъ американскаго штроуса еще не доведенъ до совершенства; ибо изумительное количество его яицъ лежитъ разсыпанное по степямъ; я въ одинъ день подобралъ не менѣе двадцати брошенныхъ такимъ образомъ яицъ.
Многія пчелы чужеядны и постоянно кладутъ свои яйца въ гнѣзда пчелъ другаго вида. Это случай болѣе замѣчательный чѣмъ случай кукушки, ибо у этихъ пчелъ видоизмѣняется сообразно съ ихъ чужеядными повадками не только инстинктъ, но и строеніе: онѣ не снабжены аппаратомъ для собиранія пыльцы, который былъ-бы имъ необходимъ, еслибы онѣ собирали запасы для своего потомства. Точно также нѣкоторые виды изъ семейства Сфегидовъ (насѣкомыя схожія съ осами) живутъ чужеядно на счетъ другихъ видовъ, и Фабръ недавно привелъ убѣдительные доводы въ пользу мнѣнія, что хотя Tachytes nigra обыкновенно и вырываетъ сама себѣ дырочку и наполняетъ ее парализованною добычею на пропитаніе своихъ личинокъ, однакоже когда это насѣкомое находитъ дырочку готовую и наполненную другимъ сфегидомъ, она пользуется этимъ и становится на время паразитомъ. Въ этомъ случаѣ, какъ и въ гипотетическомъ случаѣ кукушки, я не вижу ничего невѣроятнаго въ томъ, чтобы естественный подборъ придалъ случайной повадкѣ постоянство, если она выгодна для вида, и если насѣкомое, котораго гнѣздо захватывается такимъ воровскимъ образомъ, не истребится вслѣдствіи этихъ набѣговъ.
Рабовладѣльческій инстинктъ. — Этотъ замѣчательный инстинктъ впервые былъ открытъ у Formica (Polyegres) rufescens Петромъ Губеромъ, наблюдателемъ болѣе даже искуснымъ, чѣмъ его знаменитый отецъ. Этотъ муравей только и живетъ трудами своихъ рабовъ; безъ ихъ помощи, видъ, конечно, вымеръ бы въ теченіе одного года. Самцы и плодовитыя самки не работаютъ. Работники или безплодныя самки, хотя и очень энергическія и храбрыя на захватываніе рабовъ, ничего другаго не дѣлаютъ. Онѣ неспособны строить себѣ муравейникъ, неспособны вскормить собственныхъ личинокъ. Когда старый муравейникъ оказывается неудобнымъ и имъ приходится переселяться, переселеніемъ распоряжаются рабы, перенося своихъ господъ въ челюстяхъ. Эти господа до того непроки[2], что когда Губеръ запиралъ ихъ штукъ тридцать, не присоединивъ къ нимъ ни одного раба, съ обиліемъ самой пригодной имъ пищи и съ ихъ личинками и куколками, чтобы поощрить ихъ къ работѣ, они не дѣлали ровно ничего; они даже не умѣли питаться сами, и многіе изъ нихъ умерли съ голоду. Губеръ затѣмъ допускалъ къ нимъ одного раба (Formica fusca), и онъ тотчасъ принимался за дѣло, кормилъ личинокъ и выжившихъ муравьевъ, строилъ нѣсколько ячеекъ, нянчился съ личинками, и приводилъ все въ порядокъ. Что̀ можетъ быть страннѣе этихъ вполнѣ достовѣрныхъ фактовъ? Еслибы намъ не были извѣстны и другіе муравьи-рабовладѣльцы, всякія попытки объяснить себѣ такой странный инстинктъ были-бы безнадежны.
П. Губеръ открылъ, что и другой видъ муравья (F. sanguinea) захватываетъ рабовъ. Этотъ видъ встрѣчается на югѣ Англіи и мистеръ Ф. Смитъ, членъ Британскаго Музея, производилъ наблюденія надъ его нравами и одолжилъ меня многими сообщеніями объ этомъ и о другихъ предметахъ. Хотя я вполнѣ довѣрялъ показаніямъ Губера и мистера Смита, но постарался отнестись къ этому предмету скептически: сомнѣваться въ существованіи такого страннаго и ненавистнаго инстинкта, конечно, извинительно. Поэтому я сообщу нѣсколько подробно наблюденія, произведенныя мною самимъ. Я вскрылъ четырнадцать гнѣздъ кроваваго муравья (F. sanguinea) и въ каждомъ изъ нихъ нашелъ нѣсколько рабовъ. Самцы и плодовитыя самки того вида, къ которому относятся рабы, встрѣчаются только въ собственныхъ муравейникахъ и никогда не были найдены въ кучкахъ кроваваго муравья. Рабы черны и на половину мельче своихъ красныхъ господъ, такъ что рѣзко отличаются отъ нихъ по наружному виду. Когда муравейникъ слегка тревожатъ, рабы иногда выбѣгаютъ и, подобно господамъ, суетятся, защищая муравейникъ. Когда муравейникъ взрываютъ и обнаруживаются личинки и куколки, рабы энергически содѣйствуютъ своимъ господамъ въ перенесеніи ихъ дѣтенышей въ безопасное мѣсто. Изъ этого очевидно, что рабы въ чужомъ муравейникѣ чувствуютъ себя дома. Три года сряду, въ теченіе іюня и іюля, я цѣлыми часами сидѣлъ надъ разными муравейниками въ Сорреѣ и въ Соссексѣ, и ниразу не видалъ, чтобы рабъ входилъ въ муравейникъ или выходилъ изъ него. Такъ какъ въ теченіе этихъ мѣсяцевъ рабы очень малочисленны, я подумалъ, что они, быть можетъ, ведутъ себя иначе, когда они многочисленнѣе; но мистеръ Смитъ сообщаетъ мнѣ, что онъ стерегъ муравейники въ разные часы въ теченіе мая, іюня и августа, какъ въ Соррѣе, такъ и въ Гампшейрѣ, и никогда не видалъ, чтобы рабы, очень многочисленные въ августѣ, оставляли гнѣздо или входили въ него. Поэтому онъ считаетъ ихъ рабами исключительно домашними. Господа, съ другой стороны, постоянно притаскиваютъ матеріалъ для муравейника и всякаго рода пищу. Въ нынѣшнемъ году, однакоже, въ іюлѣ мѣсяцѣ, я напалъ на общину, обладающую значительнымъ количествомъ рабовъ, и замѣтилъ, что нѣкоторые рабы присоединялись къ господамъ, выходящимъ изъ муравейника, и вмѣстѣ съ ними направлялись къ высокой соснѣ, стоявшей на разстояніи двадцати пяти ярдовъ, вѣроятно, за тлями или червецами. По свидѣтельству Губера, имѣвшаго возможность производить множество наблюденій, рабы въ Швейцаріи обыкновенно работаютъ вмѣстѣ съ господами надъ постройкою муравейника, и они одни открываютъ и закрываютъ его входы утромъ и вечеромъ, и, какъ утверждаетъ Губеръ, главное ихъ занятіе состоитъ въ отыскиваніи тлей. Это различіе между правами господъ и рабовъ въ обѣихъ странахъ, вѣроятно, зависитъ лишь отъ того, что въ Швейцаріи захватывается болѣе рабовъ, чѣмъ въ Англіи.
Однажды я имѣлъ счастіе присутствовать при переселеніи кровавыхъ муравьевъ изъ одного муравейника въ другой, и было очень интересно видѣть, какъ господа переносили своихъ рабовъ въ челюстяхъ, вмѣсто того, чтобы заставлять ихъ переносить себя, какъ дѣлаетъ F. rufescens. Въ другой разъ мое вниманіе было привлечено дюжиною рабовладѣльцевъ, суетящихся на одной точкѣ и, очевидно, не отыскивавшихъ пищу; они скоро напали на независимый муравейникъ того вида, который они захватываютъ въ рабство (F. fusca), и были энергически отражены, причемъ случалось, что въ ноги рабовладѣльцевъ вцѣплялось до трехъ изъ ихъ мелкихъ враговъ. Кровавые муравьи, съ своей стороны, безжалостно убивали своихъ болѣе слабыхъ противниковъ и уносили ихъ мертвыя тѣла на съѣденіе въ свой муравейникъ, на разстояніе двадцати девяти ярдовъ; но имъ не удалось захватить ни одной куколки, которую они моглибы воспитать въ рабствѣ. Я тогда вырылъ нѣсколько куколокъ F. fusca изъ другаго гнѣзда и положилъ ихъ на обнаженную землю близь поля битвы; ихъ тотчасъ съ жадностью захватили и утащили рабовладѣльцы; быть можетъ, имъ представилось, что они все-таки одержали побѣду въ своей недавней битвѣ.
Въ то-же время, я положилъ на то-же мѣсто кучку куколокъ другаго вида (F. flava) съ частицами муравейника, на которыхъ еще сидѣли нѣкоторые изъ этихъ мелкихъ желтыхъ муравьевъ. Этотъ видъ иногда, хотя очень рѣдко, обращается въ рабство, по свидѣтельству мистера Смита. Эти муравьи, хотя очень мелкіе, чрезвычайно храбры, и мнѣ случалось видѣть, какъ свирѣпо они нападаютъ на другихъ муравьевъ. Однажды я, къ удивленію своему, нашелъ подъ камнемъ независимое общество желтыхъ муравьевъ (F. flava) рядомъ съ гнѣздомъ рабовладѣльческой F. sanguinеа, и когда я случайно встревожилъ оба гнѣзда, мелкіе муравьи съ изумительною храбростію напали на своихъ крупныхъ сосѣдей. Въ настоящую минуту мнѣ хотѣлось знать, съумѣютъ-ли кровавые муравьи отличить куколки вида F. fusca, обыкновенно обращаемаго ими въ рабство, отъ куколокъ мелкой и свирѣпой F. flava, которую они рѣдко захватываютъ въ плѣнъ, и они, очевидно, умѣли отличать ихъ, ибо мы видѣли, что они тотчасъ и съ жадностью захватили куколки бураго муравья (F. fusca); но какъ только они натыкались на куколки желтаго муравья или на землю изъ его гнѣзда, они, повидимому, сильно пугались и быстро убѣгали; но черезъ четверть часа послѣ того, какъ уползли всѣ мелкіе желтые муравьи, рабовладѣльцы ободрились и утащили ихъ куколки.
Однажды вечеромъ я посѣтилъ другое гнѣздо кровавыхъ муравьевъ, и видѣлъ, какъ многіе изъ нихъ входили въ свой муравейникъ, таща трупы бураго муравья (слѣдовательно, то не было переселеніе) и множество куколокъ. Я прослѣдилъ путь возвращающейся вереницы на протяженіи около сорока ярдовъ, до густой кучки вереска, изъ которой выходилъ послѣдній кровавый муравей, несущій куколку. Но мнѣ не удалось отыскать въ густомъ верескѣ раззореннаго гнѣзда. Это гнѣздо, однакоже, должно было находится по близости, ибо два или три бурыхъ муравья бѣгали по вереску въ величайшемъ безпокойствѣ и одинъ изъ нихъ, съ куколкою въ челюстяхъ, сидѣлъ на самомъ кончикѣ вересковаго стебелька, озираясь на свое раззоренное жилище — живой образъ отчаянія.
Таковы факты, впрочемъ не нуждавшіеся въ подтвержденіи съ моей стороны, относящіеся къ дивному инстинкту муравьевъ-рабовладѣльцевъ. Слѣдуетъ замѣтить контрастъ между инстинктивными повадками кроваваго муравья и континентальнаго F. rufescens. Послѣдній не строитъ собственнаго муравейника, не распоряжается собственными переселеніями, не собираетъ пищи для себя и для своихъ дѣтенышей, даже не можетъ питаться самъ: онъ вполнѣ зависитъ отъ своихъ многочисленныхъ рабовъ. Кровавый муравей, съ своей стороны, держитъ гораздо менѣе рабовъ, а въ началѣ лѣта даже чрезвычайно мало; господа распоряжаются мѣстомъ и временемъ сооруженія новаго муравейника и при переселеніяхъ сами переносятъ своихъ рабовъ. Какъ въ Швейцаріи, такъ и въ Англіи, рабы, повидимому, исключительно ухаживаютъ за личинками, и господа ходятъ одни на поимку рабовъ. Въ Швейцаріи рабы и господа работаютъ вмѣстѣ, приготовляя и притаскивая матеріалъ для муравейника: и тѣ, и другіе, но преимущественно рабы, холятъ и, такъ сказать, доятъ тлей; слѣдовательно, и тѣ и другіе собираютъ пищу для общины. Въ Англіи выходятъ изъ муравейника для собиранія строительныхъ матеріаловъ и пищи для всей общины обыкновенно одни господа. Такимъ образомъ, англійскіе муравьи-рабовладѣльцы гораздо менѣе пользуются услугами своихъ рабовъ, чѣмъ швейцарскіе.
Какимъ путемъ возникъ инстинктъ кроваваго муравья, я не берусь предполагать. Но такъ-какъ муравьи, даже не держащіе рабовъ, подбираютъ, какъ я часто видалъ, куколки другихъ видовъ, если разсыпать ихъ около ихъ гнѣзда, то очень возможно, чтобы куколки, припасенныя первоначально на пищу, развились, а муравьи, воспитанные такимъ образомъ случайно, должны были, слѣдуя собственному инстинкту, работать по мѣрѣ своихъ силъ. Если ихъ присутствіе въ муравейникѣ оказывалось полезнымъ виду, захватившему ихъ — еслибы этому виду было выгоднѣе брать въ плѣнъ работниковъ, чѣмъ нарождать ихъ — то привычка собирать куколокъ на съѣденіе могла быть усилена естественнымъ подборомъ, пріобрѣсти постоянство и приспособиться къ совершенно иной цѣли — къ воспитанію рабовъ. Если этотъ инстинктъ былъ разъ пріобрѣтенъ, и даже въ мѣрѣ гораздо меньшей, чѣмъ у англійской F. sanguinea, менѣе пользующейся, какъ мы видѣли, трудомъ своихъ рабовъ, чѣмъ тотъ-же видъ въ Швейцаріи, я не вижу невѣроятности въ томъ, чтобы естественный подборъ усиливалъ и видоизмѣнялъ этотъ инстинктъ — предполагая, конечно, что всякое видоизмѣненіе было полезно виду — пока не сложился муравей, столь постыдно зависящій отъ своихъ рабовъ, какъ Formica rufescens.
Строительный инстинктъ обыкновенной пчелы. — Я не намѣренъ входить тутъ въ подробное разсмотрѣніе этого предмета и ограничусь краткимъ изложеніемъ заключеній, къ которымъ я пришелъ. Надобно быть человѣкомъ очень ограниченнымъ, чтобы не восхититься изящнымъ строеніемъ сота, столь дивно приспособленнаго къ своей цѣли. По свидѣтельству математиковъ, пчелы практически разрѣшили трудную геометрическую задачу и придали своимъ ячейкамъ ту форму, при которой, съ крайнимъ сбереженіемъ драгоцѣннаго воска, онѣ могутъ вмѣстить наибольшее количество меда. Было высказано мнѣніе, что искусный работникъ, снабженный приличными орудіями для работы и измѣренія, лишь съ большимъ трудомъ могъ бы построить восковыя ячейки надлежащей формы, между тѣмъ какъ это дѣлается въ совершенствѣ толпою пчелъ, трудящихся въ темномъ ульѣ. Допустивъ какой угодно инстинктъ, все-таки на первый взглядъ кажется непонятнымъ, какъ могутъ онѣ построить всѣ необходимыя плоскости и углы, или даже замѣтить, что они построены правильно. Но затрудненіе далеко не такъ велико, какъ оно кажется на первый взглядъ: можно, какъ мнѣ кажется, доказать, что эта дивная работа совершается въ силу немногихъ, очень простыхъ инстинктовъ.
Меня навелъ на изслѣдованіе этого предмета мистеръ Уатергоузъ, показавшій, что форма ячеекъ находится въ тѣсной связи съ присутствіемъ соприкасающихся съ ними ячеекъ, и нижеизложенный взглядъ можно, пожалуй, разсматривать лишь какъ видоизмѣненіе его теоріи. Обратимся къ великому началу постепенности, и посмотримъ, не обнаружитъ ли передъ нами сама природа своего образа дѣйствій. На одномъ концѣ краткаго ряда мы встрѣчаемъ шмелей, употребляющихъ для храненія меда свои старые коконы, иногда придѣлывая къ нимъ короткія восковыя трубочки, а также иногда строящихъ отдѣльныя, округлыя и очень неправильныя ячейки изъ воска. На другомъ концѣ ряда мы встрѣчаемъ ячейки пчелы, расположенныя двойными слоями; каждая изъ нихъ, какъ извѣстно, имѣетъ форму шестисторонней призмы, пріостренной у основаній тремя ромбическими плоскостями трехгранной пирамиды. Эти ромбы имѣютъ опредѣленные углы, и всѣ три ромба, составляющіе пирамидальное основаніе одной ячейки, входятъ въ составъ основаній трехъ ближайшихъ ячеекъ другаго слоя. На серединѣ между высоко совершенными ячейками пчелы и простыми ячейками шмеля мы встрѣчаемъ ячейки мексиканской Меlipona domestica, тщательно описанныя и изображенныя Петромъ Губеромъ. Сама мелипона по строенію занимаетъ средину между пчелою и шмелемъ, но ближе къ послѣднему. Она строитъ почти правильный восковой сотъ изъ цилиндрическихъ ячеекъ, въ которыхъ развиваются личинки, и, кромѣ того, нѣсколько крупныхъ восковыхъ ячеекъ для храненія меда. Эти послѣднія ячейки почти шарообразны, приблизительно одинаковой величины и скучены въ неправильную массу. Но, что всего важнѣе, эти ячейки всегда сближены между собою настолько, что онѣ-бы пересѣкались или вдавались одна въ другую, еслибъ ихъ сферическая поверхность была полная. Но этого никогда не допускаетъ мелипона: она строитъ совершенно плоскія восковыя стѣнки между пересѣкающимися сферами. Поэтому каждая ячейка состоитъ изъ наружной сферической части и изъ двухъ, трехъ или болѣе совершенно плоскихъ поверхностей, смотря по тому, соприкасается ли она съ двумя, тремя или болѣе другими ячейками. Когда одна ячейка приходитъ въ соприкосновеніе съ тремя другими ячейками, что̀, при приблизительно одинаковыхъ ихъ размѣрахъ, по необходимости случается часто, то три плоскія поверхности соединяются въ пирамиду, и эта пирамида, какъ замѣчаетъ Губеръ, есть грубое подобіе трехсторонняго пирамидальнаго основанія пчелиной ячейки. Какъ въ сотахъ пчелы, такъ и тутъ, три плоскія поверхности каждой ячейки по необходимости входятъ въ составъ трехъ сосѣднихъ ячеекъ. Очевидно, что этимъ способомъ постройки мелипона сберегаетъ воскъ; ибо плоскія стѣнки между соприкасающимися ячейками не двойныя, но имѣютъ толщину, одинаковую съ внѣшними сферическими частями, причемъ, однакожъ, каждая плоская часть входитъ въ составъ двухъ ячеекъ.
При обсужденіи этихъ обстоятельствъ, мнѣ пришло въ голову, что еслибы мелипона строила свои сферы на постоянномъ разстояніи одну отъ другой, придавала имъ одинаковые размѣры и располагала ихъ симметрически двойнымъ слоемъ, то изъ этого произошла бы, вѣроятно, постройка, столь же совершенная, какъ и пчелиный сотъ. Поэтому я обратился къ профессору Миллеру, въ Кэмбриджѣ, и этотъ математикъ взялъ на себя трудъ просмотрѣть слѣдующее положеніе, составленное по его указаніямъ, и пишетъ мнѣ, что оно вполнѣ вѣрно:
Если мы построимъ извѣстное количество равныхъ сферъ изъ центровъ, помѣщенныхъ въ двухъ параллельныхъ плоскостяхъ; если разстояніе отъ каждаго центра до шести центровъ, окружающихъ его въ той же плоскости, а также до ближайшихъ центровъ въ другой, параллельной плоскости, будетъ = r . √2, или r . 1,41421… или будетъ меньше этой величины, то, построивъ плоскости пересѣченія между всѣми сферами обѣихъ плоскостей, мы получимъ двойной слой шестистороннихъ призмъ, съ пирамидальными основаніями, состоящими изъ трехъ ромбовъ; и эти ромбы и стороны шестистороннихъ призмъ будутъ имѣть углы совершенно тождественные съ углами, опредѣленными наилучшими измѣреніями въ ячейкахъ пчелы.
Изъ этого мы смѣло можемъ заключить, что еслибы мы могли слегка видоизмѣнить инстинкты, которыми уже обладаетъ мелипона — инстинкты, сами по себѣ, не слишкомъ чудесные — она строила бы такіе-же дивные соты, какъ и наша пчела. Предположимъ, что мелипона строитъ ячейки совершенно сферическія и равныя между собою: въ этомъ не было бы ничего особенно-удивительнаго, такъ-какъ она уже близка къ тому; вспомнимъ, какіе правильно-цилиндрическіе проходы нѣкоторыя насѣкомыя буровятъ въ деревѣ, вѣроятно, вертясь постоянно на одной точкѣ. Представимъ себѣ, что мелипона располагаетъ эти ячейки плоскими слоями, что она дѣйствительно и дѣлаетъ съ ячейками цилиндрическими; далѣе мы должны предположить, и въ этомъ заключается главное затрудненіе, что она имѣетъ какое-либо средство опредѣлить въ точности, на какое разстояніе отъ своихъ сотрудницъ ей слѣдуетъ помѣститься, когда нѣсколько мелипонъ работаютъ рядомъ; но она уже настолько способна судить о разстояніяхъ, что постоянно строитъ сферы пересѣкающіяся и, въ плоскостяхъ пересѣченія, совершенно плоскія стѣнки. Мы далѣе должны предположить — но въ этомъ нѣтъ затрудненія — что послѣ того, какъ пересѣченіемъ сферъ образовались шестигранныя призмы, мелипона можетъ удлинять ихъ, сколько нужно для вмѣщенія меда, точно такъ-же, какъ грубый шмель придѣлываетъ восковые цилиндры къ круглому отверстію своихъ старыхъ коконовъ. Черезъ такія видоизмѣненія инстинктовъ, первоначально не слишкомъ удивительныхъ — едва-ли болѣе удивительныхъ, чѣмъ инстинкты, руководящіе птицею при постройкѣ гнѣзда — пчела, по моему мнѣнію, путемъ естественнаго подбора, пріобрѣла свои неподражаемыя строительныя способности.
Но эту теорію можно провѣрить опытомъ. Слѣдуя примѣру г. Тегетмейера, я раздѣлилъ два сота и помѣстилъ между ними длинную толстую четырехгранную полоску воска: пчелы тотчасъ принялись выкапывать въ ней мелкія круглыя ямочки; углубляя эти ямочки, онѣ вмѣстѣ съ тѣмъ расширяли ихъ, пока не придали имъ формы мелкихъ тазиковъ, на видъ казавшихся точными сферическими отрѣзками и имѣвшихъ приблизительно поперечникъ ячейки. Было очень интересно наблюдать, какъ вездѣ, гдѣ нѣсколько пчелъ принимались за рытье этихъ ямочекъ одна возлѣ другой, онѣ начинали свою работу на такомъ разстояніи одна отъ другой, что когда тазики достигали упомянутыхъ размѣровъ (т. е. приблизительно діаметра ячеекъ) и глубины, равной одной шестой діаметра сферы, которой они составляли часть, края тазиковъ пересѣкались или захватывали одинъ за другой. Какъ скоро это случалось, пчелы переставали рыть и принимались возводить плоскія восковыя стѣнки на линіяхъ пересѣченія тазиковъ, такъ что каждая шестигранная призма возводилась на угловатыхъ краяхъ гладкаго тазика, на мѣсто того, чтобы возводиться на прямыхъ краяхъ трехсторонней пирамиды, какъ въ обыкновенной ячейкѣ.
Затѣмъ я помѣстилъ въ улей, вмѣсто толстаго, четырехугольнаго куска воска, топкій и узкій, съ острымъ краемъ и окрашенный киноварью. Пчелы тотчасъ принялись рыть маленькія ямочки, одну возлѣ другой, какъ и прежде; но слой воска былъ такъ тонокъ, что донышки тазиковъ, еслибъ они были углублены настолько, какъ въ предъидущемъ опытѣ, вломились бы одинъ въ другой съ противуположныхъ сторонъ. Пчелы, однакоже, не допустили этого и вовремя остановились въ рытьѣ, такъ что тазики, какъ скоро они достигли извѣстной глубины, сдѣлались плоскодонными. И эти плоскія донушки изъ тонкихъ пластинокъ краснаго воска помѣщались, насколько можно было судить по глазомѣру, именно въ плоскостяхъ пересѣченія между тазиками, вырытыми на противоположныхъ сторонахъ восковой пластинки. Мѣстами лишь мелкіе кусочки, мѣстами же значительныя доли ромбическихъ пластинокъ были оставлены между противуположными тазиками, но работа, по своей неестественности, была произведена не очень аккуратно. Пчелы должны были работать приблизительно одинаково быстро съ противуположныхъ сторонъ красной восковой пластинки, выгрызая и углубляя круглые тазики, для того, чтобы успѣть въ оставленіи между ними плоскихъ пластинокъ, черезъ остановку вдоль плоскостей пересѣченія.
Принявъ въ соображеніе гибкость топкихъ листиковъ воска, я не вижу ничего невѣроятнаго въ томъ, чтобы пчелы, работая съ обѣихъ сторонъ восковой пластинки, замѣчали, когда онѣ сгрызли воскъ до надлежащей тонины, и тогда останавливались въ своей работѣ. Въ обыкновенныхъ сотахъ, мнѣ кажется, что пчеламъ не всегда удается работать одинаково быстро съ обѣихъ сторонъ, ибо мнѣ случалось видѣть у основаніи только-что начатыхъ ячеекъ полуоконченные ромбы, слегка вогнутые съ одной стороны, съ которой пчелы, вѣроятно, работали быстрѣе, и выпуклые съ другой, съ которой онѣ, должно быть, работали медленнѣе. Въ одномъ подобномъ, очень рѣзкомъ случаѣ, я положилъ сотъ обратно въ улей, далъ пчеламъ продолжать нѣсколько времени свою работу, и снова осмотрѣлъ ячейку, причемъ нашелъ, что ромбическая пластинка окончена и сдѣлалась совершенно плоскою; по чрезвычайной тонкости ромбической пластинки, было совершенно невозможно, чтобы это измѣненіе было произведено снесеніемъ воска съ выпуклой стороны, и я подозрѣваю, что въ такихъ случаяхъ пчелы, работающія въ противуположныхъ ячейкахъ, гнутъ и давятъ мягкій согрѣтый воскъ (я убѣдился опытомъ, что это сдѣлать легко), пока онъ не обратится въ плоскую пластинку.
Изъ опыта съ полоскою краснаго воска очевидно, что еслибы пчелы сами построили топкую восковую пластинку, онѣ могли бы построить на ней ячейки надлежащей формы, ставъ на надлежащихъ разстояніяхъ одна отъ другой, выгрызая воскъ съ одинаковою быстротою и стараясь производить равныя сферическія углубленія, но отнюдь не допуская, чтобы одна сфера захватывала за другую. Но пчелы, въ чемъ легко убѣдиться, разсматривая край растущаго сота, опоясываютъ сотъ грубымъ восковымъ ободкомъ, или полоскою, и затѣмъ выгрызаютъ въ ней, съ противуположныхъ сторонъ, свои ячейки, въ видѣ круглыхъ углубленій. Онѣ не строятъ вдругъ всего трехгранно-пирамидальнаго основанія одной ячейки, но лишь одну ромбическую пластинку на самомъ краю растущаго сота, или же двѣ, смотря по положенію ячеекъ, и никогда не оканчиваютъ верхнихъ краевъ ромбической пластинки, не начавши и стѣнокъ призмы. Нѣкоторыя изъ этихъ показаній расходятся съ показаніями знаменитаго Губера старшаго; но я убѣжденъ въ ихъ точности; еслибы позволяло мѣсто, я показалъ бы, что они согласимы съ моею теоріею.
Показаніе Губера, что самая первая ячейка выдалбливается въ восковой стѣнкѣ съ параллельными поверхностями, насколько я могъ видѣть, не совершенно точно; прежде всего является восковой колпачокъ; но я тутъ не стану входить въ эти подробности. Мы видимъ, какую важную роль въ построеніи ячеекъ играетъ выдалбливаніе; но было-бы немалымъ заблужденіемъ полагать, что пчелы не могутъ построить грубой восковой стѣнки въ надлежащемъ положеніи, т. е. въ плоскости пересѣченія двухъ сферъ. У меня хранятся нѣсколько образчиковъ, ясно доказывающихъ, что онѣ на это способны. Даже въ грубой восковой пластинкѣ или ободкѣ, опоясывающемъ растущій сотъ, можно иногда замѣтить изгибы, соотвѣтствующіе положенію основныхъ ромбическихъ пластинокъ будущихъ ячеекъ. Но грубая восковая пластинка во всякомъ случаѣ оканчивается посредствомъ дѣятельнаго долбленія съ обѣихъ сторонъ. Способъ, которымъ строятъ пчелы, очень любопытенъ: онѣ постоянно дѣлаютъ первоначальную пластинку разъ въ десять или даже двадцать толще, чѣмъ тонкую ячеечную стѣнку, окончательно отъ нея остающуюся. Мы поймемъ ихъ способъ постройки, если представимъ себѣ каменьщиковъ, возводящихъ толстый валъ изъ цемента и затѣмъ обивающихъ его у основанія съ обѣихъ сторонъ, пока не останется лишь топкая стѣнка, причемъ каменьщики постоянно наваливали бы сбитый цемента и прибавляли свѣжій на верхній край вала. Изъ этого произошла бы тонкая стѣнка, постоянно растущая въ вышину и постоянно увѣнчанная толстымъ карнизомъ. Такъ-какъ всѣ ячейки, и оконченныя, и только что начатыя, увѣнчаны такимъ образомъ крѣпкимъ восковымъ карнизомъ, пчелы могутъ тѣсниться на соту и ползать по нему, не повреждая тонкихъ стѣнокъ шестигранника, имѣющихъ толщину около 1/400 дюйма; пластинки пирамидальнаго основанія раза въ два толще. Чрезъ этотъ оригинальный способъ постройки прочность сота постоянно обезпечена, при возможно бо̀льшемъ сбереженіи воска.
На первый взглядъ кажется, что понять способъ построенія ячеекъ тѣмъ труднѣе, что надъ ними работаетъ разомъ множество пчелъ, причемъ каждая пчела переходитъ безпрестанно отъ одной ячейки къ другой, такъ что, по свидѣтельству Губера, уже надъ кладкою первой ячейки трудится дюжина работницъ. Мнѣ удалось доказать этотъ фактъ нагляднымъ опытомъ: я покрывалъ края недостроеннаго шестигранника или край ободка на растущемъ сотѣ тонкимъ слоемъ растопленнаго, краснаго воска, и я постоянно находилъ, что красный цвѣтъ разливался по всему соту, такъ нѣжно, какъ могла бы наложить его кисть живописца, вслѣдствіе того, что частицы окрашеннаго воска переносились пчелами и вводились въ стѣнки всѣхъ строившихся ячеекъ. Вся работа пчелъ кажется основанною на строгомъ равновѣсіи, всѣ онѣ инстинктивно помѣщаются на равныхъ разстояніяхъ одна отъ другой, всѣ стараются построить равныя сферы, и затѣмъ возводятъ или оставляютъ невыгрызенными плоскости пересѣченія сферъ. Поистинѣ любопытно видѣть, какъ въ затруднительныхъ случаяхъ, напримѣръ, когда два сота сталкиваются подъ какимъ-либо угломъ, пчелы по нѣсколько разъ разрушаютъ и снова возводятъ одну и ту-же ячейку, иногда возвращаясь при этомъ къ плану, первоначально отвергнутому.
Когда у пчелъ есть мѣсто, на которомъ онѣ могутъ сидѣть въ надлежащемъ для работы положеніи — напримѣръ, кусочекъ дерева, помѣщенный прямо подъ серединою растущаго внизъ сота, такъ что сотъ долженъ обогнуть его прикасаясь къ его поверхности — въ такомъ случаѣ пчелы могутъ возвести на надлежащемъ мѣстѣ основаніе одной изъ стѣнокъ шестигранника, выдающееся впередъ прочихъ готовыхъ яичекъ. Достаточно, чтобы пчелы могли сидѣть въ надлежащихъ разстояніяхъ одна отъ другой и отъ стѣнокъ только-что достроенныхъ ячеекъ; и тогда, описавъ воображаемыя сферы, онѣ могутъ построить стѣнку, отдѣляющую двѣ сосѣднія сферы; но, насколько я могъ видѣть, онѣ никогда не выгрызаютъ и не вытачиваютъ угловъ ячейки, прежде чѣмъ значительная часть этой ячейки и ячеекъ сосѣднихъ достроена. Эта способность пчелъ при извѣстныхъ обстоятельствахъ закладывать грубую стѣнку въ надлежащемъ положеніи между двумя только что начатыми ячейками очень важна, ибо находится въ связи съ фактомъ, повидимому, опровергающимъ вышеизложенную теорію; а именно, съ остро-шестигранною формою ячеекъ, составляющихъ самый край осинаго сота; но мѣсто не позволяетъ мнѣ входить тутъ въ разсмотрѣніе этого предмета. И я не вижу ничего затруднительнаго въ томъ, чтобы одно отдѣльное насѣкомое (какъ напримѣръ оса-матка) могло бы строить шестигранныя ячейки, если оно работаетъ поперемѣнно внутри и снаружи двухъ-трехъ ячеекъ, заложенныхъ одновременно, постоянно становясь на надлежащее разстояніе отъ начатыхъ ячеекъ, описывая круги или цилиндры и сооружая плоскости ихъ пересѣченія. Мыслимо даже, чтобы насѣкомое, выбравъ точку для закладки ячейки и затѣмъ переходя наружу, сперва къ одной, потомъ къ пяти прочимъ точкамъ, находящимся въ надлежащемъ разстояніи отъ точки центральной и одна отъ другой, могло построить плоскости пересѣченія и соорудить отдѣльный шестигранникъ; но, сколько мнѣ извѣстно, подобный фактъ не былъ наблюдаемъ, да и не было-бы никакого проку въ построеніи отдѣльнаго шестигранника, такъ-какъ на него пошло бы болѣе матеріала, чѣмъ на цилиндръ.
Такъ-какъ естественный подборъ дѣйствуетъ только черезъ накопленіе легкихъ видоизмѣненій въ строеніи и въ инстинктѣ, изъ которыхъ каждое полезно особи при условіяхъ его жизни, то очень умѣстенъ вопросъ, какую пользу могъ принести прародичамъ нашей пчелы длинный и постепенный рядъ измѣненій въ строительныхъ инстинктахъ, нечувствительно ведущій къ нынѣшнему совершенному способу построекъ? Отвѣтъ, какъ мнѣ кажется, незатруднителенъ: пчелы, какъ извѣстно, часто терпятъ недостатокъ въ нектарѣ; г. Тегетмейеръ сообщаетъ мнѣ, что, по произведеннымъ опытамъ, не менѣе двѣнадцати или пятнадцати фунтовъ сухаго сахару нужны улью для того, чтобы выдѣлить фунтъ воску, такъ-что пчелы, для того, чтобы выдѣлить воскъ на свои соты, должны поглощать громадное количество жидкаго нектара. Сверхъ того, многія пчелы принуждены оставаться праздными въ теченіе многихъ дней во время процесса выдѣленія. Большой запасъ меду необходимъ для пропитанія значительной общины во время зимы, а прочность улья, какъ извѣстно, главнымъ образомъ зависитъ отъ того, чтобы перезимовало много пчелъ. Поэтому сбереженіе меда черезъ сбереженіе большихъ количествъ воска должно быть очень важнымъ элементомъ благосостоянія для всякой пчелиной общины. Разумѣется, процвѣтаніе всякаго вида пчелъ можетъ зависѣть отъ количества его паразитовъ и другихъ враговъ, слѣдовательно быть совершенно независимымъ отъ количества меду, собираемаго пчелами. Но предположимъ, что это послѣднее обстоятельство опредѣляло — какъ оно часто, по всей вѣроятности, и опредѣляетъ — количество шмелей, могущихъ существовать въ данной мѣстности. Предположимъ также (отступая отъ дѣйствительности), что община переживаетъ зиму, слѣдовательно нуждается въ запасѣ меда; въ этомъ случаѣ, безъ сомнѣнія, было-бы полезно нашимъ шмелямъ, чтобы инстинктъ заставлялъ ихъ строить ячейки все болѣе сближенныя между собою, такъ чтобы ихъ окружности пересѣкались; ибо стѣнка, общая хотя-бы лишь двумъ ячейкамъ, уже обусловила-бы сбереженіе воска. Поэтому нашъ шмель пріобрѣталъ-бы все новыя преимущества по мѣрѣ того, какъ сталъ бы строить ячейки болѣе и болѣе правильныя, болѣе и болѣе сближенныя, и наконецъ сплоченныя въ одну массу, подобно ячейкамъ мелипоны; ибо въ такомъ случаѣ значительная часть оболочки каждой ячейки служила бы оболочкою и другимъ ячейкамъ, и сберегалось-бы много воску. Точно какъ-же, и по той-же причинѣ, было-бы выгодно мелипонѣ еще болѣе смыкать свои ячейки и придать имъ большую правильность, чѣмъ она дѣлаетъ теперь; ибо тогда, какъ мы видѣли, сферическія поверхности вовсе бы исчезли и замѣнились бы плоскими, и мелипона строила бы соты столь-же совершенные, какъ и обыкновенная пчела. Далѣе этой степени строительнаго совершенства не могъ бы повести естественный подборъ, ибо пчелиный сотъ, насколько мы можемъ судить, есть совершенство относительно сбереженія воска.
Такъ, полагаю я, самый дивный изъ всѣхъ извѣстныхъ намъ инстинктовъ — строительный инстинктъ пчелы можетъ быть объясненъ тѣмъ, что естественный подборъ воспользовался многочисленными, послѣдовательными, легкими видоизмѣненіями инстинктовъ болѣе простыхъ, причемъ этотъ процессъ съ медленною постепенностію доводилъ пчелъ до того, чтобы описывать равныя сферы на данномъ разстояніи одна отъ другой, въ двухъ параллельныхъ плоскостяхъ, и выдалбливать и лѣпить воскъ по плоскостямъ пересѣченія этихъ сферъ. Пчеламъ при этомъ извѣстно, что онѣ описываютъ сферы въ равныхъ разстояніяхъ одна отъ другой, такъ-же мало, какъ извѣстны имъ свойства шестигранной призмы и основныхъ ея ромбовъ. Такъ-какъ двигателемъ естественнаго подбора было сбереженіе воска, то тотъ отдѣльный рой, который тратилъ менѣе меду на выдѣленіе воску, — плодился всѣхъ болѣе и передавалъ пріобрѣтенные имъ бережливые инстинкты новымъ роямъ, которые, въ свою очередь, пользовались бо̀льшими шансами на успѣхъ въ борьбѣ за существованіе.
Безъ сомнѣнія, можно привести, какъ возраженія противъ теоріи естественнаго подбора, существованіе многихъ трудно-объяснимыхъ инстинктовъ; случаи, въ которыхъ мы рѣшительно не видимъ, какъ-бы могъ возникнуть данный инстинктъ; случаи, въ которыхъ мы не можемъ указать ни на какія посредствующія ступени; примѣры инстинктовъ, повидимому, столь маловажныхъ, что они не могли подпасть дѣйствію естественнаго подбора; случаи инстинктовъ, почти тождественныхъ въ животныхъ настолько удаленныхъ одно отъ другаго въ естественной лѣстницѣ, что мы не можемъ объяснить ихъ сходство происхожденіемъ отъ общаго родича, но должны допустить, что они были пріобрѣтены отдѣльными процессами естественнаго подбора. Я не хочу входить здѣсь въ разсмотрѣніе всѣхъ этихъ отдѣльныхъ случаевъ, но ограничусь разсмотрѣніемъ одного возраженія, долго казавшагося мнѣ неопровержимымъ и окончательно гибельнымъ для моей теоріи. Я говорю о безполыхъ особяхъ или, точнѣе, о безплодныхъ самкахъ въ общинахъ насѣкомыхъ, ибо эти безполыя особи часто разнятся значительно и въ инстинктахъ и въ строеніи отъ самцовъ и плодовитыхъ самокъ, а по безплодію своему не могутъ передавать своихъ свойствъ потомству.
Предметъ этотъ вполнѣ заслуживаетъ подробнаго разбора; но я тутъ ограничусь разсмотрѣніемъ одного случая — именно рабочихъ или безплодныхъ муравьевъ. Какимъ образомъ рабочіе сдѣлались безплодными, объяснить себѣ трудно, но не труднѣе всякаго другаго разительнаго видоизмѣненія въ строеніи; ибо можно доказать, что нѣкоторыя насѣкомыя и другія членистыя животныя при естественныхъ условіяхъ подчасъ становятся безплодными; и еслибы такія насѣкомыя жили общественно, и общинѣ было-бы полезно, чтобы ежегодно рождалось сколько-нибудь особей, способныхъ къ работѣ, но неспособныхъ къ воспроизведенію, я не вижу, почему-бы этотъ результатъ не могъ быть достигнутъ естественнымъ подборомъ. Но я долженъ тутъ оставить въ сторонѣ это предварительное затрудненіе. Главное затрудненіе заключается въ томъ, что рабочіе муравьи значительно разнятся и отъ самцовъ и отъ плодовитыхъ самокъ, какъ по строенію (по формѣ грудныхъ члениковъ, по отсутствію крылъ, а иногда и глазъ), такъ и по инстинктамъ. Что касается до инстинктовъ, то изумительное различіе, въ этомъ отношеніи, между рабочими и плодовитыми самками, быть можетъ, еще ярче выказывается у пчелъ. Еслибы рабочій муравей или всякое другое безполое насѣкомое было животное находящееся въ нормальномъ состояніи, я не обинуясь предположилъ-бы, что всѣ его признаки медленно пріобрѣтены путемъ естественнаго подбора, а именно, что одна особь, рожденная съ какимъ-либо легкимъ, но выгоднымъ видоизмѣненіемъ въ строеніи, передала его своему потомству, которое снова уклонялось и подвергалось подбору, и т. д. Но рабочій муравей есть насѣкомое, значительно разнящееся отъ своихъ родителей, и притомъ совершенно безплодное, такъ что оно никакъ не могло бы передать потомству пріобрѣтенныя имъ особенности строенія или инстинкта. Самъ собою возникаетъ вопросъ, какъ согласовать этотъ фактъ съ теоріею естественнаго подбора?
Во-первыхъ, вспомнимъ, что и между дикими и между домашними организмами встрѣчаются безчисленные примѣры особенностей въ строеніи, сдѣлавшихся принадлежностію извѣстнаго возраста или извѣстнаго пола. Намъ извѣстны не только особенности, свойственныя лишь одному полу, но и особенности, свойственныя лишь тому краткому періоду, въ которомъ дѣятельна воспроизводительная система: таково брачное перо многихъ птицъ и крючковатыя челюсти самца-лосося. Намъ даже извѣстны въ разныхъ породахъ скота особенности въ рогахъ, сопряженныя съ искусственнымъ несовершенствомъ мужскаго пола; волы извѣстныхъ породъ имѣютъ рога болѣе длинныя, чѣмъ коровы и быки тѣхъ-же породъ. Поэтому я не вижу ничего затруднительнаго въ томъ, чтобы какой-либо признакъ сопрягался съ безплодіемъ въ членахъ общины насѣкомыхъ; затрудненіе заключается въ томъ, чтобы объяснить себѣ, какимъ способомъ естественный подборъ могъ медленно накопить особенности строенія, сопряженныя съ безплодіемъ.
Это затрудненіе, на первый взглядъ представляющееся неразрѣшимымъ, уменьшится или, какъ мнѣ кажется, вовсе исчезнетъ, если мы вспомнимъ, что искусственный подборъ можетъ прилагаться къ семейству точно такъ-же, какъ и къ особи, и этимъ путемъ достигать желанной цѣли. Такъ вкусная овощь съѣдается; особь уничтожена; но огородникъ, сѣя сѣмяна изъ того-же подбора, твердо надѣется снова получить приблизительно ту-же разновидность. Скотоводы желаютъ, чтобы мясо и жиръ были перемѣшаны какъ слѣдуетъ; животныя, представлявшія такое распредѣленіе жира, убиты, но заводчики смѣло обращаются къ животнымъ того-же племени. Моя вѣра въ могущество подбора простирается до того, что я не сомнѣваюсь, что можно было-бы постепенно образовать породу, въ которой волы имѣли-бы постоянно необыкновенно-длинные рога, лишь тщательно наблюдая, какіе быки и коровы производятъ самыхъ длиннорогихъ воловъ, несмотря на то, что ни одинъ изъ воловъ не могъ-бы передать своихъ признаковъ породѣ. Такъ, полагаю я, было и съ общественными насѣкомыми: легкое видоизмѣненіе въ строеніи, въ инстинктѣ, сопряженное съ безплодіемъ нѣкоторыхъ изъ членовъ общины, было для нея выгодно; слѣдственно, плодовитые самцы и самки той-же общины благоденствовали и передавали своему плодовитому потомству расположеніе къ произведенію безплодныхъ членовъ, видоизмѣненныхъ подобнымъ образомъ. И я полагаю, что этотъ процессъ повторялся, пока не обозначилась между плодовитыми и безплодными самками одного вида то разительное различіе, которое представляютъ многія общественныя насѣкомыя.
Но мы до сихъ норъ еще не касались самой затруднительной стороны вопроса, а именно факта, что во многихъ видахъ муравья безполыя особи разнятся, не только отъ плодовитыхъ самцовъ и самокъ, но и между собою, распадаясь такимъ образомъ на двѣ или даже на три касты. Эти касты, сверхъ того, обыкновенно не представляютъ переходовъ между собою, но такъ-же рѣзко разграничены, какъ любые виды одного рода или, точнѣе, роды одного семейства. Такъ у Eciton есть безполые рабочіе и воины съ чрезвычайно разнородными челюстями и инстинктами; у Cryptoerus рабочіе лишь одной касты снабжены очень страннымъ щитомъ на головѣ, употребленіе котораго совершенно неизвѣстно; у мексиканскаго Myrmecocystus рабочіе одной касты никогда не оставляютъ гнѣзда; ихъ кормятъ рабочіе другой касты, и у нихъ безмѣрно развитое брюхо, выдѣляющее родъ меду, замѣняющаго выдѣленіе тлей или дойнаго скота, содержимаго нашими европейскими муравьями.
Скажутъ, конечно, что моя вѣра въ начало естественнаго подбора несокрушима, если я не допущу, что эти удивительные и вполнѣ достовѣрные факты окончательно подрываютъ мою теорію. Въ случаѣ простѣйшемъ, когда безполыя насѣкомыя всѣ принадлежатъ къ одной кастѣ, которая путемъ естественнаго подбора — я это считаю возможнымъ — сдѣлалась отличною отъ плодовитыхъ самцовъ и самокъ, — въ этомъ случаѣ мы смѣло можемъ заключить по аналогіи съ другими уклоненіями, что всякое изъ послѣдовательныхъ легкихъ полезныхъ видоизмѣненій не обнаруживалось вдругъ во всѣхъ безполыхъ особяхъ одного гнѣзда, но лишь въ немногихъ заразъ, и что продолжительный подборъ тѣхъ плодовитыхъ родичей, которые производили наибольшее количество безполыхъ особей съ выгоднымъ видоизмѣненіемъ, наконецъ придалъ всѣмъ безполымъ надлежащіе признаки. По этому воззрѣнію, намъ бы слѣдовало иногда встрѣчать безполыхъ насѣкомыхъ одного вида, въ одномъ гнѣздѣ, представляющихъ постепенности въ строеніи; а таковыя встрѣчаются, и даже часто, если принять въ разсчетъ, какъ мало безполыхъ насѣкомыхъ было изслѣдовано за предѣлами Европы. Мистеръ Ф. Смитъ показалъ, какъ изумительно безполые муравьи нѣкоторыхъ англійскихъ видовъ разнятся подчасъ между собою въ цвѣтѣ и въ ростѣ, и что крайнія формы могутъ иногда быть связаны особями, взятыми изъ того-же гнѣзда; я самъ наблюдалъ совершенныя постепенности этого рода. Часто случается, что многочисленнѣе рабочіе мелкіе, либо крупные, или что многочисленны и крупные и мелкіе, и что малочисленна лишь переходная форма. У Formica flava есть рабочіе мелкіе и крупные, и немного среднихъ; и въ этомъ видѣ, какъ замѣтилъ мистеръ Ф. Смитъ, крупные рабочіе имѣютъ простые глаза (ocelli), хотя мелкіе, но легко замѣтные, между тѣмъ какъ у мелкихъ рабочихъ глаза зачаточны. Тщательно вскрывши нѣсколько экземпляровъ этихъ рабочихъ, могу сказать положительно, что глаза мелкихъ рабочихъ гораздо болѣе зачаточны, чѣмъ насколько это можетъ быть объяснено ихъ уменьшеннымъ ростомъ; и я вполнѣ убѣжденъ, хотя и не берусь этого утверждать, что у рабочихъ средняго роста и глаза представляютъ среднее развитіе. Такъ-что мы тутъ имѣемъ, въ одномъ и томъ-же гнѣздѣ, два разряда безплодныхъ рабочихъ, разнящихся не только по росту, но и по развитію органовъ зрѣнія, и связанныхъ немногими особями средняго свойства. Могу, позволяя себѣ небольшое отступленіе, присовокупить, что еслибы мелкіе рабочіе были наиболѣе полезными для общины и подбирались-бы постоянно тѣ самцы и самки, которые производятъ наиболѣе мелкихъ рабочихъ, пока всѣ рабочіе приняли-бы это свойство, то сложился бы видъ муравьевъ, съ рабочими почти такого-же свойства, какъ у Myrmica. Ибо рабочіе этого рода не имѣютъ даже зачаточныхъ глазковъ, хотя у самцовъ и самокъ они вполнѣ развиты.
Могу привести другой примѣръ: я былъ такъ убѣжденъ, что найду переходы въ важныхъ чертахъ строенія между разными кастами безполыхъ одного вида, что я съ радостью воспользовался предложеніемъ мистера Ф. Смита доставить мнѣ множество экземпляровъ западноафриканскаго муравья Anomma. Читатель, быть можетъ, всего вѣрнѣе оцѣнитъ степень различія между этими рабочими, если я выражу ее не дѣйствительными измѣреніями, но точнымъ сравненіемъ: степень различія такъ-же велика, какъ еслибы мы увидѣли толпу плотниковъ, строящихъ домъ, изъ которыхъ нѣкоторые были-бы ростомъ аршина въ два съ половиною, а прочіе ростомъ въ двѣ съ половиною сажени; но мы должны представить себѣ при этомъ, что у крупныхъ плотниковъ головы не втрое, а вчетверо больше, чѣмъ у мелкихъ, а челюсти разъ въ пять. Сверхъ того, челюсти этихъ рабочихъ муравьевъ разнаго роста удивительно разнятся въ очертаніяхъ, а также въ формѣ и количествѣ зубцовъ. Но для насъ всего важнѣе то, что хотя рабочіе могутъ быть распредѣлены по росту на разныя касты, однако существуютъ переходы и въ размѣрахъ и въ строеніи челюстей. Могу съ увѣренностію говорить объ этомъ послѣднемъ пунктѣ, ибо мистеръ Лоббокъ сдѣлалъ для меня, посредствомъ камеры-луциды, рисунки съ челюстей, отпрепарированныхъ мною изъ рабочихъ разныхъ размѣровъ.
Въ виду этихъ фактовъ, я полагаю, что естественный подборъ, дѣйствуя на плодовитыхъ родителей, могъ бы сложить видъ, въ которомъ постоянно производились-бы безполыя особи, либо всѣ крупнаго роста съ челюстями одной формы, либо всѣ мелкія съ челюстями совершенно инаго строенія, либо наконецъ, и это главный узелъ загадки, одинъ разрядъ рабочихъ съ однимъ ростомъ и строеніемъ, другой-же другаго строенія и роста; причемъ сперва образовался бы постепенный рядъ, какъ въ случаѣ Аноммы, а затѣмъ крайнія формы, какъ самыя полезныя общинѣ, стали нарождаться все въ большемъ и большемъ количествѣ черезъ естественный подборъ производящихъ ихъ родичей, пока особи средняго строенія не перестали бы рождаться вовсе.
Такъ, полагаю я, возникъ дивный фактъ существованія, въ одномъ и томъ-же гнѣздѣ, двухъ рѣзко разграниченныхъ кастъ рабочихъ, значительно разнящихся и между собою и отъ своихъ родителей. Мы можемъ представить себѣ, что ихъ произведеніе было полезно общинѣ насѣкомыхъ въ силу того-же начала, по которому раздѣленіе труда полезно образованнымъ людямъ. Такъ-какъ муравьи работаютъ по унаслѣдованному инстинкту и унаслѣдованными орудіями, а не по пріобрѣтенному знанію и не инструментами собственной работы, полное раздѣленіе труда могло быть произведено между ними лишь при безплодіи рабочихъ; ибо еслибы они были плодовиты, они скрещивались бы между собою, и ихъ инстинкты и строеніе стушевывались бы. И природа, какъ я полагаю, произвела это дивное распредѣленіе труда между муравьями посредствомъ естественнаго подбора. Но, долженъ я сознаться, при всей моей вѣрѣ въ это начало, я никогда не вообразилъ-бы, что естественный подборъ можетъ вести къ такимъ результатамъ, еслибы меня въ томъ не убѣдили безполыя насѣкомыя. Я разобралъ этотъ случай нѣсколько, хотя и недостаточно подробно, для того, чтобы показать всю силу естественнаго подбора, а также потому, что нѣтъ случая, котораго объясненіе, по моей теоріи, было столь затруднительно. Этотъ случай также очень интересенъ, ибо доказываетъ, что въ животныхъ, какъ и въ растеніяхъ, любая мѣра видоизмѣненія въ строеніи можетъ быть достигнута накопленіемъ многочисленныхъ, легкихъ и, на нашъ взглядъ, случайныхъ уклоненій, сколько нибудь полезныхъ, безъ всякаго участія изощренія или привычки. Ибо никакія усилія воли, никакое изощреніе, никакая привычка въ безплодныхъ членахъ общины не могли имѣть вліяніе на строеніе и инстинкты членовъ плодовитыхъ, которые одни оставляютъ потомство. Удивляюсь, что никто не привелъ этого общеизвѣстнаго случая безполыхъ насѣкомыхъ въ опроверженіе знаменитой теоріи Ламарка.
Заключеніе. — Я постарался вкратцѣ показать въ этой главѣ, что умственныя свойства нашихъ домашнихъ животныхъ измѣнчивы, и что ихъ измѣненія наслѣдственны. Еще кратче указалъ я на измѣнчивость инстинктовъ въ состояніи природномъ. Никто не станетъ отвергать, что инстинкты чрезвычайно важны для всякаго животнаго. Поэтому я не вижу ничего невѣроятнаго въ томъ, чтобы естественный подборъ, при измѣняющихся условіяхъ жизни, накоплялъ легкія видоизмѣненія инстинкта въ любой мѣрѣ и во всякомъ полезномъ направленіи. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, привычка и употребленіе или неупотребленіе инстинкта, вѣроятно, также имѣли свою долю дѣйствія. Я не утверждаю, чтобы факты, сообщенные въ этой главѣ, подтверждали въ значительной мѣрѣ мою теорію; но ни одинъ изъ самыхъ даже затруднительныхъ случаевъ, по крайнему моему разумѣнію, ея не опровергаетъ. Съ другой стороны, фактъ, что инстинкты не всегда безусловно совершенны и что они подвержены ошибкамъ; что ни одинъ инстинктъ не былъ произведенъ исключительно на благо другихъ животныхъ, но что всякое животное пользуется инстинктами прочихъ; что естественно-историческое правило: «natura non facit saltum» приложимо къ инстинктамъ въ той-же мѣрѣ, какъ и къ чертамъ строенія, и вполнѣ объяснимо по вышеизложеннымъ воззрѣніямъ, а иначе необъяснимо — все это подкрѣпляетъ теорію естественнаго подбора.
Эта теорія также подтверждается нѣкоторыми другими фактами, относящимися къ инстинктамъ, напримѣръ, очень обыкновеннымъ явленіемъ, что близко-сродные, но несомнѣнно отдѣльные виды, когда живутъ въ отдаленныхъ краяхъ свѣта и при очень различныхъ жизненныхъ условіяхъ, однакоже часто сохраняютъ инстинкты почти одинаковые. Напримѣръ, мы можемъ объяснить себѣ по началу наслѣдственности, почему южно-американскій дроздъ выкладываетъ свое гнѣздо грязью тѣмъ-же особымъ способомъ, какъ и нашъ англійскій дроздъ; почему птицы-носороги, африканская и индійская (Buceros abessinicus и B. rhinoceros), имѣютъ одинаковый инстинктъ замуравливать своихъ самокъ въ дуплахъ, пока онѣ сидятъ на яйцахъ, оставивъ лишь малое отверстіе, черезъ которое самецъ кормитъ самку и только-что вылупившихся птенцовъ; почему самцы сѣверо-американской птицы изъ рода Troglodytes, какъ и самцы отдѣльнаго европейскаго вида, строятъ для себя особыя гнѣзда, — повадка, неизвѣстная ни въ какой другой птицѣ. Наконецъ, хотя это и не логическій выводъ, мой умъ болѣе удовлетворяется, разсматривая такіе инстинкты, каковы инстинктъ молодой кукушки, выкидывающей изъ гнѣзда своихъ сверстниковъ — муравьевъ, захватывающихъ рабовъ — личинокъ ихневмонидовъ, питающихся живымъ тѣломъ гусеницъ — не какъ инстинкты, нарочито сотворенные и дарованные, но лишь какъ малые послѣдствія одного общаго закона, ведущаго къ преуспѣянію всѣхъ организмовъ, а именно къ размноженію, къ разнообразію, къ жизни сильныхъ, къ смерти слабыхъ.