инстинктивныя дѣйстія, но не объ ихъ происхожденіи. Какъ безсознательно совершаемъ мы многія изъ нашихъ привычныхъ дѣйствій, часто въ прямомъ разрѣзѣ съ нашею сознательною волею! Но они могутъ быть подвергнуты контролю воли или разума. Привычки легко связываются съ другими привычками, а также съ извѣстными періодами времени, съ извѣстными состояніями нашего тѣла. Разъ пріобрѣтенныя, онѣ часто сохраняются на всю жизнь. Можно было-бы указать еще на многія другія сходства между инстинктами и привычками. Какъ при повтореніи давно знакомой пѣсни, такъ и въ инстинктивной дѣятельности, одно дѣйствіе слѣдуетъ за другими какъ бы ритмически; когда человѣка прерываютъ среди пѣсни, или среди повторенія рѣчи, выученной наизустъ, онъ часто принужденъ начать съизнова, чтобы снова попасть въ привычную колею. П. Губеръ наблюдалъ совершенно подобныя явленія надъ гусеницею, сооружающею себѣ очень сложный гамакъ: когда онъ бралъ гусеницу, доведшую свое сооруженіе, положимъ, до шестаго стадія, и клалъ ее въ гамакъ, доведенный лишь до третьяго стадія, гусеница просто повторяла четвертый, пятый и шестой стадіи сооруженія. Но если гусеница была взята изъ гамака, достроеннаго, напримѣръ, до третьяго стадія, и переносилась въ гамакъ, доведенный до шестаго, такъ-что избавлялась отъ значительной доли труда, то, вмѣсто того, чтобы сознавать это облегченіе, она приходила въ крайнее замѣшательство, и, для того, чтобы окончить гамакъ, повидимому, была принуждена начать съ третьяго стадія, на которомъ ее прервали, и пыталась передѣлать то, что уже было окончено.
Если мы предположимъ, что привычка передалась наслѣдственно — а можно, какъ мнѣ кажется, доказать, что это иногда случается — то сходство между инстинктомъ и тѣмъ, что первоначально было привычкою, станетъ столь близкимъ, что провести раздѣляющую черту невозможно. Еслибы Моцартъ, вмѣсто того, чтобы трехъ лѣтъ играть на фортепьяно почти не учившись, съигралъ бы пьеску, неучившись вовсе, можно было-бы сказать, что онъ это сдѣлалъ инстинктивно. Но мы впали-бы въ значительное заблужденіе, предположивъ, что большая часть инстинктовъ пріобрѣтена въ видѣ привычекъ, въ теченіе одного поколѣнія, и затѣмъ передалась наслѣдственно поколѣніямъ послѣдующимъ. Можно положительно доказать, что самые дивные изъ извѣстныхъ намъ инстинктовъ, а именно инстинкты пчелы и многихъ муравьевъ, никакъ не могли быть пріобрѣтены этимъ путемъ.
Всякій согласится, что, при теперешнихъ условіяхъ жизни, инстинк-
инстинктивные действия, но не об их происхождении. Как бессознательно совершаем мы многие из наших привычных действий, часто в прямом разрезе с нашею сознательною волею! Но они могут быть подвергнуты контролю воли или разума. Привычки легко связываются с другими привычками, а также с известными периодами времени, с известными состояниями нашего тела. Раз приобретенные, они часто сохраняются на всю жизнь. Можно было бы указать еще на многие другие сходства между инстинктами и привычками. Как при повторении давно знакомой песни, так и в инстинктивной деятельности, одно действие следует за другими как бы ритмически; когда человека прерывают среди песни или среди повторения речи, выученной наизусть, он часто принужден начать сызнова, чтобы снова попасть в привычную колею. П. Губер наблюдал совершенно подобные явления над гусеницею, сооружающею себе очень сложный гамак: когда он брал гусеницу, доведшую свое сооружение, положим, до шестой стадии, и клал ее в гамак, доведенный лишь до третьей стадии, гусеница просто повторяла четвертую, пятыю и шестою стадии сооружения. Но если гусеница была взята из гамака, достроенного, например, до третьей стадии, и переносилась в гамак, доведенный до шестой, так что избавлялась от значительной доли труда, то, вместо того чтобы сознавать это облегчение, она приходила в крайнее замешательство и, для того чтобы окончить гамак, по-видимому, была принуждена начать с третьей стадии, на которой ее прервали, и пыталась переделать то, что уже было окончено.
Если мы предположим, что привычка передалась наследственно, — а можно, как мне кажется, доказать, что это иногда случается, — то сходство между инстинктом и тем, что первоначально было привычкою, станет столь близким, что провести разделяющую черту невозможно. Если бы Моцарт, вместо того чтобы трех лет играть на фортепьяно почти не учившись, сыграл бы пьеску, не учившись вовсе, можно было бы сказать, что он это сделал инстинктивно. Но мы впали бы в значительное заблуждение, предположив, что большая часть инстинктов приобретена в виде привычек в течение одного поколения и затем передалась наследственно поколениям последующим. Можно положительно доказать, что самые дивные из известных нам инстинктов, а именно инстинкты пчелы и многих муравьев, никак не могли быть приобретены этим путем.
Всякий согласится, что при теперешних условиях жизни инстинк-
