Каждый шагъ къ высшему развитію связанъ съ общественностью. Выраженіе Линнея „Animal social“ имѣетъ историческое основаніе, но самымъ естественнымъ обществомъ является семья. Только изъ нея могло исходить развитіе всей общественной и государственной жизни. Если до существованія семьи и могло быть соединеніе нѣсколькихъ индивидуумовъ, то это былъ очагъ, а не государство. Стойкость, необходимая для каждаго политическаго учрежденія, способнаго къ развитію, дается только семьею. Вмѣстѣ съ ея развитіемъ, идетъ рука объ руку обезпеченіе хозяйственнаго имущества, лежащее въ основѣ всякаго рода высшей культуры.
Основою семьи служатъ отношенія между мужемъ и женою въ общемъ домашнемъ быту, въ которомъ воспитываются дѣти. Бракъ у всѣхъ народовъ заключается въ этихъ обширныхъ предѣлахъ. Тамъ, гдѣ отрицали существованіе брака, даже у лѣсныхъ и пустынныхъ бродячихъ народовъ, отличающихся наибольшею бѣдностью, бракъ впослѣдствіи оказался повсюду. Хотя многоженство крайне распространено и можетъ доходить до нѣсколькихъ тысячъ женъ, но обыкновенно основаніе семьи начинается соединеніемъ одной жены съ однимъ мужемъ. Одна изъ женъ всегда занимаетъ высшее положеніе, и ея дѣти пользуются правомъ первородства.
Бракъ стремится наложить узду на самое сильное, лишь немного смягчаемое успѣхами культуры стремленіе, которое на всѣхъ ступеняхъ и во всѣхъ состояніяхъ культуры ведетъ къ непрочнымъ и даже легко разрываемымъ отношеніямъ, образующимъ постоянно новыя формы. Поэтому крайнее разнообразіе измѣненій лежитъ между постоянными формами парнаго брака и тѣми остатками болѣе древнихъ формъ, которыя называются групповымъ бракомъ. Но всѣ они—видоизмѣненія одной и той-же задачи: понудить мужчину и женщину къ болѣе прочному союзу.
Въ каждомъ болѣе крупномъ сообществѣ существуютъ небольшія группы, для которыхъ бракъ невозможенъ или запрещенъ. Воздержаніе отъ брачной жизни, какъ религіозная обязанность, не имѣетъ большихъ пространственныхъ размѣровъ, но мы видимъ во всѣхъ мѣстахъ земли, что безбрачіе признается высшимъ совершенствомъ для воинственныхъ и духовныхъ организацій. Въ гораздо большей степени естественному развитію семьи препятствуетъ неровное число мужчинъ и женщинъ. Похищеніе женщинъ, часто связанное съ рабствомъ, дѣтоубійства, войны и странствованія мужчинъ создаютъ иногда перевѣсъ женщинъ. При нашихъ условіяхъ, основанныхъ на равной численности обоихъ половъ, намъ трудно выяснить себѣ такія состоянія, когда число женщинъ вдвое или втрое превышаетъ число мужчинъ. Однако, не только въ Угандѣ (по Фелькину) считается двое мужчинъ на семь женщинъ, но и въ полуцивилизованномъ Парагваѣ, послѣ продолжительныхъ войнъ, въ 1883 году изъ 345 тысячъ жителей двѣ трети составляли женщины. Это ведетъ къ увеличенію женскаго элемента въ семьяхъ, ближайшей причинѣ брака ради наслажденія, или полигаміи. На низкихъ ступеняхъ культуры мы рѣже встрѣчаемъ избытокъ мужчинъ, свойственный культурнымъ областямъ переселенія и молодымъ странамъ; мы находимъ его у рабовъ, у переселенцевъ и въ торговыхъ центрахъ. Многомужество (поліандрія), которое нѣкогда считалось особенно низкимъ и древнимъ видомъ семьи, при ближайшемъ изслѣдованіи оказалось слѣдствіемъ разложившихся или ненормальныхъ условій. Незначительное число женщинъ среди ввезенныхъ работниковъ Фиджи привело къ развитію настоящей поліандріи, и въ такихъ-же условіяхъ она замѣчена была въ колоніи невольниковъ динковъ въ странѣ Лега. Въ Тибетѣ и у наировъ Индіи мужчина можетъ вступать въ нѣсколько брачныхъ группъ.
Независимо отъ этихъ извращеній брака, въ которыхъ, однако, женщина всегда слѣдуетъ за мужчиной, являющимся господиномъ ея дѣтей и ея заработка, выступаетъ брачная форма, возможная и въ полигаміи, въ которой мужчина входитъ въ соглашеніе съ женщиной, получающей право на своихъ дѣтей. Это отношеніе выражается однимъ словомъ „материнское право“, составляющее твердую опору всѣхъ родственныхъ отношеній, принадлежности дѣтей матери, краеугольный камень семьи и общества. Когда Геродотъ нашелъ у ликійцевъ обычай, въ силу котораго дѣти принимали имя матери, и родословная велась по женской линіи, онъ предположилъ, что этотъ народъ отличается отъ всѣхъ другихъ. Но мы знаемъ теперь, что этотъ обычай существуетъ у многихъ народовъ, вполнѣ и сознательно или только въ видѣ слѣдовъ. Дитя можетъ быть настолько крѣпко связано съ материнскимъ племенемъ, что, въ случаѣ вражды между племенами, отецъ и сынъ сражаются на различныхъ сторонахъ. Наслѣдованіе должности начальника по женской линіи удержалось у народовъ всѣхъ расъ. Въ этомъ легко усмотрѣть остатокъ древнѣйшей формы брака, быть можетъ, переходъ къ групповому браку, такъ какъ онъ ищетъ достовѣрнаго свидѣтельства происхожденія дѣтей только въ принадлежности ихъ матери, какъ бы вовсе не желая знать отца. Несомнѣнно также, что тамъ, гдѣ преобладаетъ материнское право, не возникаетъ никакой общности женъ, но женщины, которыя, вслѣдствіе принадлежности къ извѣстной группѣ, доступны только для мужчинъ другой группы, стоятъ къ послѣдней въ гораздо болѣе близкомъ отношеніи, чѣмъ тѣ, для которыхъ она навсегда остается недоступной. Мужчина, такимъ образомъ, вступаетъ въ племя, даже въ домъ своей жены, и цѣлый рядъ довольно странныхъ обычаевъ сводится къ тому, что онъ, несмотря на брачный союзъ, въ этомъ домѣ считается чужимъ. Тэйлоръ доказалъ статистическими сопоставленіями, что странные обычаи, въ силу которыхъ мужъ долженъ избѣгать и какъ-бы не замѣчать родителей своей жены, и въ особенности тещи, встрѣчаются лишь тамъ, гдѣ мужъ вступаетъ въ семью своей жены. И эти неудобные обычаи принадлежатъ къ числу самыхъ обязательныхъ! Австраліецъ отказывается выговорить имя своей тещи. Когда Джонъ Таннеръ, усыновленный однимъ оджибвеемъ, былъ приглашенъ въ хижину дружественнаго ассинибойна, онъ увидалъ, что двое стариковъ, тесть и теща, закрывали свои лица, пока тотъ не прошелъ. Мало того: одни изъ нихъ избѣгаютъ слѣдовъ, которые другіе оставили на прибрежномъ пескѣ. Обычай, по которому отецъ называется по имени своего ребенка (такъ Моффата называли отцомъ Маріи), также встрѣчается тамъ, гдѣ мужъ переселяется въ семью жены. Это объясняется тѣмъ же нежеланіемъ замѣчать его и прекращается только тогда, когда ребенокъ устанавливаетъ связь между нимъ и семьей. И снисходительное воспитаніе, которое отецъ даетъ своимъ дѣтямъ, сводится къ той же причинѣ: дѣти принадлежатъ не ему, а матери и ея племени. Остатокъ привиллегированнаго положенія женщины можно видѣть и въ австралійскомъ предписаніи (у курнаевъ), въ силу котораго опредѣленная часть извѣстной дичи предоставляется мужемъ родителямъ его жены. Но слѣдовъ матріархата не слѣдуетъ видѣть въ такихъ незначительныхъ обычаяхъ, какъ, напримѣръ, празднованіе свадьбы въ домѣ невѣсты.
Переходъ отъ этой системы къ отцовскому праву, повидимому, является самъ собою тамъ, гдѣ отецъ личными силами пріобрѣтаетъ собственность, которая, вслѣдствіе того, считается принадлежащей ему. Затѣмъ средоточіемъ для распространенія новой семьи можетъ служить пространственное обособленіе. Поуэль разсказываетъ, что индѣйское племя, придерживающееся материнскаго права, переселившееся въ періодъ нужды со своими женами на новое мѣсто, основало тамъ патріархальную семью. При 
Зулусская семья. (По фотографіи, принадлежащей директору миссіи Вангеману въ Берлинѣ.) склонности къ изъятію изъ наслѣдства по материнскому праву земли, расчищенной однимъ отцомъ или вмѣстѣ съ дѣтьми, можетъ произойти то, что поселенія въ новой странѣ уже вполнѣ принимаютъ систему наслѣдства по отцу; движимое имущество еще легче способствуетъ тому. Охрана стадъ требуетъ, по большей части, тяжелой работы; соотвѣтственно этому патріархальная система у пастушескихъ народовъ достигаетъ высшаго развитія; вообще, какъ скоро скотоводство принимаетъ значительное участіе въ пріобрѣтеніи собственности, эта система получаетъ дальнѣйшее распространеніе.
Замѣчательный обычай экзогаміи, тѣсно связанный съ материнскимъ правомъ, сохранился до нашего времени. Многія племена воспрещаютъ молодымъ людямъ женитьбу на дѣвушкѣ изъ своей среды и вынуждаютъ ихъ, такимъ образомъ, брать жену изъ другого племени. Этотъ обычай принимаетъ такую твердую, законодательную форму, что у многихъ племенъ Австраліи, Меланезіи, Африки и Америки есть свои „племена невѣстъ“, изъ которыхъ они берутъ себѣ женъ. Экзогамію можно прослѣдить даже до браманскихъ индусовъ, и, въ видѣ суевѣрія, она встрѣчается и у китайцевъ. Корни ея простираются такъ глубоко, что даже языкъ того или другого народа можетъ отличаться происхожденіемъ отъ племени отца или матери: согласно Л. Адаму, караибскій языкъ—смѣшанный языкъ, происходящій съ отцовской стороны отъ галибисовъ, а съ материнской—отъ араваковъ. Двуязычность заключается въ томъ, что мужчины и женщины употребляютъ нѣкоторыя формы и слова только въ разговорѣ съ лицами своего пола; но въ нейтральной области преобладаетъ аравакское вліяніе матерей. Эта двойственность принимаетъ пространственную форму тамъ, гдѣ деревня раздѣляется на двѣ экзогамическія половины, или тамъ, гдѣ двѣ экзогамическія деревни, или два племени живутъ рядомъ и, размножаясь, образуютъ двойственное общество. Въ обширныхъ областяхъ, даже на Малайскомъ архипелагѣ, подвергавшемся чуждымъ вліяніямъ, расчлененіе племени подчиняется этому закону, сила котораго и теперь еще господствуетъ надъ бракомъ. Половина народа, запрещающая бракъ между своими сочленами, не желаетъ допускать никакихъ половыхъ сношеній между ними; они считаются кровосмѣшеніемъ, и мужчина платится за нихъ жизнью. То же мы находимъ у дайеріевъ въ Австраліи. Экзогамическій групповой бракъ австралійцевъ Моунтъ-Гамбье, гдѣ въ предѣлахъ обоихъ половинъ племени, кроковъ и кумитовъ, смѣшеніе строго воспрещается между тою и другою, заходитъ такъ далеко, что обѣ группы, можно сказать, считаются въ супружествѣ между собой. Въ родственныхъ системахъ самыхъ различныхъ народовъ выступаютъ замѣчательные слѣды условій, уже минувшихъ или сохранившихся лишь въ отрывкахъ; всѣ они, правда, являются или въ моногамической, или въ полигамической формѣ, но позволяютъ распознать, что нѣкогда существовали и другія формы брака, и не только въ видѣ ограниченныхъ особенностей, но въ широкомъ распространеніи. Морганъ наблюдалъ у ирокезовъ, находившихся уже въ состояніи парнаго брака, слѣды прежней системы, выражавшейся въ названіяхъ степеней родства. Ирокезъ продолжалъ еще называть дѣтей брата сыновьями и дочерьми, а они называли его отцомъ; напротивъ, дѣтей сестры онъ называлъ племянниками и племянницами, а они его—дядей. Это наблюденіе привело Моргана къ установленію общаго положенія: семья развивается изъ низшей въ высшую форму въ той мѣрѣ, въ какой общество переходитъ отъ низшей къ высшей ступени; системы родства, напротивъ, отмѣчаютъ лишь черезъ длинные промежутки времени эти дальнѣйшіе шаги и подвергаются кореннымъ измѣненіямъ лишь вслѣдствіе коренного измѣненія семьи. Такимъ образомъ, является возможность въ родственныхъ названіяхъ находить слѣды старинныхъ родственныхъ системъ, отъ которыхъ въ дѣйствительности не осталось болѣе ничего другого. У гавайцевъ находили старинныя родственныя названія, сходныя съ ирокезскими, но въ примѣненіи названій для дѣтей братьевъ и сестеръ усматривали еще болѣе широкую систему, такъ какъ тамъ всѣ потомки братьевъ и сестеръ одинаково назывались ихъ дѣтьми, а себя они называли братьями и сестрами. Тѣмъ не менѣе, нѣтъ никакого основанія видѣть здѣсь остатокъ того, что̀ Морганъ и вслѣдъ за нимъ съ большею тенденціозностью Марксъ, Энгельсъ и др. называли семьею кровныхъ родственниковъ, т. е. семьею, гдѣ предѣлы смѣшенія ставились только для принадлежащихъ къ различнымъ поколѣніямъ (дѣдовъ, отцовъ, сыновей, бабокъ и пр.). Понятіе о кровосмѣшеніи связывается уже съ низшими формами брака, о которыхъ мы только знаемъ, ставившими для брака предѣлы, идущіе дальше нашихъ воззрѣній на него. Еще меньше изъ родственной системы ирокезовъ можно вывести такъ называемую семью пуналуа, въ которой отъ смѣшенія устраняются братья, сестры и, въ дальнѣйшей послѣдовательности, дѣти братьевъ и сестеръ. На Гавайскихъ островахъ еще въ нынѣшнемъ вѣкѣ существовалъ родъ группового брака, въ которомъ сестры становились общими женами своихъ мужей (пуналуа), а братья—общими мужьями своихъ женъ. Подобный бракъ существовалъ, вѣроятно, у древнихъ бритовъ. Но въ этомъ отношеніи у насъ нѣтъ никакихъ наблюденій. Всѣ попытки доказать безпорядочное общеніе половъ до сихъ поръ оказывались неудачными. То, что Бахофенъ называлъ повальнымъ смѣшеніемъ, приводитъ насъ не болѣе, какъ къ групповому браку. Слѣды общности женъ, случаи, когда женщины отдавались ввидѣ жертвы, замѣчательный обычай, когда при окончаніи трехдневныхъ поминокъ по умершемъ, вдова отдавалась соучастникамъ пира (Конго), и многіе подобные обычаи могутъ считаться остатками общности женъ; однако, намъ они кажутся скорѣе случаями возврата монополизаціи женщины, которой часто добивались въ моно- или полигамическомъ бракѣ въ сферѣ свободнаго проявленія половой потребности, но которая повсюду встрѣчала сопротивленіе. Сфера свободнаго выбора лежитъ и въ основѣ нашихъ нравовъ и вызываетъ подобные случаи возврата въ другихъ формахъ и подъ болѣе густыми покровами. Мы вернемся еще къ этому пункту, когда будемъ говорить о собственности и объ обществѣ.
Преимущество первенца также мало распространено, какъ и родословная по отцу. У многихъ народовъ мы находимъ, что даже старѣющіеся родители повинуются старшему сыну, между тѣмъ, какъ его братья и сестры должны работать на него въ качествѣ рабовъ, и, тѣмъ не менѣе, здѣсь преимущество отдается младшему. Здѣсь можно видѣть предпочтеніе интересовъ матери и дома, такъ какъ господство младшаго для нихъ выгоднѣе, вслѣдствіе того, что онъ дольше остается подъ ихъ охраною. Власть отца („patria potestas“) является значительной повсюду, гдѣ семейный союзъ достаточно крѣпокъ, уже по праву сильнаго. Въ Африкѣ дѣти не протестуютъ, когда отцы продаютъ ихъ. Между тѣмъ, именно у негровъ замѣчается особенно развитая любовь къ дѣтямъ, и эти, повидимому, низко стоящіе народы обладаютъ во многихъ случаяхъ необыкновенно прочною семейною жизнью, скрѣпленною отцовскою властью и дѣтскою любовью.
Многіе слѣды древнѣйшихъ условій можно видѣть до настоящаго времени въ формѣ заключенія брака. Подарокъ, который основатель семьи вручаетъ тестю, у большинства народовъ превращаетъ заключеніе брака въ покупку, не исключающую слѣдовъ похищенія невѣсты. Покупка жены часто происходитъ тогда, когда она еще ребенокъ, или даже когда она еще во чревѣ матери. Нерѣдко и склонность дѣвушки принимается въ соображеніе, но неограниченное право родителей является правиломъ. Женихъ выражаетъ свое желаніе, по большей части, подаркомъ, который онъ дѣлаетъ родителямъ своей избранницы. Принятіе или возвращеніе подарка рѣшаетъ исходъ его искательства. Иногда выступаютъ и посредники въ качествѣ сватовъ. При благопріятномъ исходѣ, послѣ доставленія подарковъ дѣвушкѣ, предпринимаются постройка хижины и хозяйственное обзаведеніе, и затѣмъ уже доставляется подарокъ родителямъ невѣсты. Обрученіе совершается жрецомъ, родителями или бабками жениха и невѣсты, а за отсутствіемъ ихъ другими старѣйшими родственниками. Торжество заключаетъ символическіе намеки на потерю свободы невѣстою, на оставленіе ею родительскаго дома, на будущее ея потомство и т. д., но, главнымъ образомъ, состоитъ изъ увеселеній. Религіозный элементъ часто вовсе исключается; тамъ, гдѣ его можно замѣтить, онъ состоитъ изъ воззванія къ душамъ предковъ, постоянное участіе которыхъ въ семейныхъ дѣлахъ предполагается повсюду. Кровное родство у многихъ народовъ считается препятствіемъ къ браку, но сыну-наслѣднику часто достаются жены его отца. Такъ же легко, какъ заключеніе этихъ браковъ, совершается ихъ расторженіе, для котораго величайшимъ препятствіемъ бываетъ обыкновенно затрудненіе получить обратно сумму, уплаченную за невѣсту. Чѣмъ большее распространеніе принимаетъ многоженство, тѣмъ, конечно, брачный союзъ становится менѣе прочнымъ. Мы находимъ тогда условія разложенія, которыя идутъ далѣе какой-бы то ни было культурной испорченности. Съ достаточнымъ основаніемъ было замѣчено о полинезійцахъ, что непрочность ихъ семейнаго союза играла извѣстную роль въ ихъ странствованіяхъ. Обо многихъ можно сказать то, что говорилъ Кукъ объ отцѣ новозеландскаго мальчика, котораго тотъ покинулъ безъ всякой надежды на возвращеніе: „онъ могъ бы быть болѣе растроганъ, разставаясь со своей собакой“. Торговля невольниками также способствовала легкости, съ какой разрывались союзы между мужемъ и женой, родителями и дѣтьми; и усыновленіе разрываетъ естественную связь въ пользу неестественнаго тиранническаго закона.
Похищеніе женщинъ не является уже теперь единственнымъ средствомъ пріобрѣтенія женъ и основанія семьи, хотя дикіе народы во время войнъ щадятъ только болѣе молодыхъ женщинъ, которыя, въ качествѣ добычи побѣдителей, приводятся въ ихъ домъ, на подобіе Андромахи. Но сказаніе о похищеніи сабинянокъ и др. ясно даютъ понять, что нѣкогда было иначе; цѣлый рядъ странныхъ обычаевъ объясняется только сопротивленіемъ, какое оказывалось, когда уводили дочерей, сестеръ или соплеменницъ. Если еще и теперь у арабовъ, южныхъ славянъ и др. невѣста дѣлаетъ видъ, какъ будто повинуется только принужденію, а не собственному желанію, или когда свадебный поѣздъ изображаетъ схватку между провожатыми невѣсты и жениха, оканчивающуюся завладѣніемъ невѣстой, то мы здѣсь очевидно видимъ слѣды иного состоянія вещей. Символика является здѣсь тѣмъ болѣе прихотливой, чѣмъ меньше значенія представляетъ самый обычай. Въ извѣстной части восточной Меланезіи мальчики деревни поджидаютъ родныхъ невѣсты, которыхъ угощаютъ въ деревнѣ жениха, и осыпаютъ ихъ стрѣлами, не причиняя имъ вреда. Въ другихъ случаяхъ родственники жениха и родственники невѣсты вступаютъ въ притворную борьбу только послѣ свадебнаго пира. Дѣло не ограничивается покупкою невѣсты женихомъ; кромѣ того, и она должна купить право быть отпущенной къ нему. Быть можетъ, къ той же категоріи относится обычай, господствующій на островахъ Лоэльти, въ силу котораго новобрачная въ теченіе нѣкотораго времени не можетъ видѣться открыто и жить въ одномъ домѣ съ своимъ мужемъ, а должна встрѣчаться съ нимъ тайно.
Существуетъ воззрѣніе, которое въ сравненіи различныхъ формъ брака видитъ обширный процессъ развитія, нѣчто вродѣ родословной, гдѣ постепенное съуженіе круга смѣшенія, обнимавшаго прежде цѣлое племя, происходитъ путемъ исключенія сперва болѣе близкихъ, затѣмъ болѣе дальнихъ родственниковъ, пока останется только одна пара. Противоположно этому взгляду, мы видимъ въ брачныхъ формахъ различныя попытки удовлетворительнаго разрѣшенія самой трудной, практически вообще неразрѣшимой соціальной задачи. Мотиву подбора устраненіемъ ослабляющаго кровосмѣшенія въ пользу скрещиванія, придающаго расѣ бо̀льшую крѣпость, въ этой чисто дарвинистической теоріи развитія отводится не подобающее ему вліяніе: признаніе его едва-ли возможно допустить для народовъ, не занимающихся скотоводствомъ. Мы полагаемъ, что скорѣе мы имѣемъ здѣсь передъ собою одинъ изъ случаевъ послѣдовательнаго, утонченнаго развитія ограниченной группы идей, примѣры которыхъ этнографія часто указываетъ у дикихъ народовъ. Единственный процессъ развитія, несомнѣнно и ясно замѣчаемый въ бракѣ, заключается въ большей сплоченности союза, вмѣстѣ съ возрастающимъ развитіемъ индивидуума, и въ большемъ разнообразіи въ точкахъ соприкосновенія половъ при возрастаніи культуры.
Женщина занимаетъ въ первобытномъ обществѣ положеніе, столь же полное противорѣчій, какъ и положеніе ея у самыхъ цивилизованныхъ народовъ. Здѣсь несправедливое отношеніе къ ней выступаетъ лишь очевиднѣе, какъ существенное послѣдствіе ея слабости. Полигамія не даетъ полнаго объясненія ея низкаго положенія. И тамъ, гдѣ распространена моногамія, которая, хотя и не исключительно и не въ видѣ непреложнаго закона, встрѣчается у негровъ и малайцевъ, индѣйцевъ и гиперборейцевъ, существуетъ обычай, который заставляетъ женщинъ жить въ особыхъ отдѣленіяхъ дома, не ѣсть съ мужемъ изъ одного блюда и во всѣхъ отношеніяхъ занимать мѣсто ниже его. Правда, высшая культура, смягчивъ грубые инстинкты, стремленіе къ насилію и несправедливость, въ особенности у мужчины, улучшила положеніе женщины, но въ то же время, ограничивъ для нея возможность почета, доставляемаго работой, лишила ее основы болѣе твердаго положенія въ обществѣ. Развѣ та же культура, создавъ болѣе благопріятныя условія для раздѣленія труда и предоставивъ женщинѣ болѣе легкую, ограниченную и менѣе почетную работу и исключивъ ее изъ занятій войною и охотою, не поставила ее еще болѣе невыгодно, чѣмъ это предназначено было для нея природой? Спускаясь съ верхнихъ до нижнихъ ступеней культуры, мы видимъ, что на этихъ послѣднихъ женщина въ физическомъ и духовномъ отношеніи болѣе походитъ на мужчину. Развѣ вопросъ о власти или, вѣрнѣе сказать, о силѣ не могъ быть въ прежнее время поставленъ нѣсколько иначе? На тѣхъ ступеняхъ культуры, которыя занимаютъ насъ здѣсь, не трудно допустить для женщины господствующее положеніе. Припомнимъ только вліятельныхъ жрицъ у малайцевъ, частое появленіе женщинъ въ качествѣ правительницъ въ Африкѣ и въ Америкѣ и женскія войска, которыя въ Дагомеѣ считаются сильнѣе и опытнѣе въ военномъ дѣлѣ, чѣмъ мужскія. Деспотическіе правители нерѣдко, какъ мы это видимъ въ настоящее время у сіамскаго короля, составляли отрядъ своихъ тѣлохранителей изъ женщинъ, такъ какъ были болѣе увѣрены въ вѣрности невольницъ въ сравненіи съ невольниками.
Если сама природа вложила въ тѣлесную организацію женщины элементы слабости, которые культура могла лишь развить еще болѣе, то, безспорно, фактъ рожденія и воспитанія дѣтей служитъ для нея основою силы, которая всегда будетъ велика. Когда дѣти принадлежатъ матери и когда, по экзогамическому обычаю, мужчина вступаетъ въ домъ жены, тогда по отношенію къ богатству и къ будущности племени наибольшее вліяніе остается на женской сторонѣ. Это не препятствуетъ тому, что тяжесть жизни ложится на нее еще сильнѣе, чѣмъ на болѣе крѣпкихъ мужчинъ, но при этомъ нерѣдко могло происходить то, что миссіонеръ Артуръ Райтъ разсказываетъ объ ирокезахъ племени Сенека: „женщины были большой силою въ кланахъ и за предѣлами ихъ. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ онѣ могли даже смѣстить начальника и обратить его въ простого воина“. Многочисленныя формы гинекократіи и двойственность верховной власти, мужской и женской, какую мы находимъ въ Лундѣ, и отчасти въ Уніоро, свидѣтельствуютъ о прежнемъ болѣе высокомъ положеніи женщины.
Сравнительное изученіе обычаевъ общенія между полами показываетъ, что на всѣхъ ступеняхъ культуры понятія о нравственности весьма различны, причемъ она является наиболѣе распущенною не у самыхъ жалкихъ и бѣдныхъ дикарей, а именно тамъ, гдѣ существуютъ частыя сношенія съ низшими классами культурныхъ народовъ. Встрѣчающіяся, помимо того, значительныя различія, когда, напримѣръ, половое общеніе въ самомъ пестромъ смѣшеніи считается правомъ безбрачныхъ, или когда для дѣвушки считается почетнымъ имѣть возлюбленнаго и дѣтей, или когда жены охотно уступаются гостю или за деньги, между тѣмъ, какъ въ другихъ мѣстахъ дѣвушка подлежитъ смерти за рожденіе незаконнаго ребенка, подобныя различія объясняются не первобытнымъ состояніемъ, а зависятъ отъ самыхъ разнообразныхъ жизненныхъ условій. Нельзя видѣть болѣе рѣзкой разницы, чѣмъ между ревнивой строгостью, съ какою масаи наблюдаютъ за чистотою своихъ дѣвушекъ, закутанныхъ въ шкуры почти до самаго горла, и тою легкостью взглядовъ, какую въ этомъ отношеніи выказываютъ вакамбы, ихъ сосѣди, у которыхъ незамужнія женщины не носятъ почти никакой одежды; но первые—гордый народъ, съ аристократической организаціей и суровыми законами, а послѣдніе—народъ ослабленный, разсѣянный и находящійся въ подчиненіи. Такую противоположность мы можемъ видѣть нерѣдко: сильный народъ и въ этой области твердо держится закона, а слабый—склоняется къ распущенности (Спарта—Аѳины). Но тотъ же масай не придаетъ никакого значенія цѣломудрію своихъ женъ. Какъ показываютъ факты, вліяніе нравственныхъ идей у народовъ этой ступени повсюду незначительно, и нравственность является не столько удовлетвореніемъ нравственнаго чувства, сколько вопросомъ о нарушеніи частнаго права. Нарушеніе супружеской вѣрности считается вообще нарушеніемъ права, пріобрѣтеннаго покупкою женщины. Поэтому мужъ, продающій жену, не преступаетъ обычая, и временная уступка жены дружественнымъ гостямъ весьма распространена. Отношеніе къ женщинѣ въ этомъ смыслѣ въ обществѣ, державшемся материнскаго права, подлежитъ еще изслѣдованію. Безъ сомнѣнія, вліяніе женщины противится этому обычаю; благодаря ему, общественное мнѣніе у индѣйцевъ Сѣверной Америки относится неблагопріятно къ легкому расторженію брака. Вообще болѣе низко стоящія общества смотрятъ на сближеніе половъ снисходительнѣе высшихъ; поэтому у первыхъ мы находимъ менѣе нарушеній соотвѣтственныхъ законовъ и обычаевъ. Это измѣняется вмѣстѣ съ бо́льшею крѣпостью союза, связывающаго женщину съ мужчиной. Профессіональная проституція является лишь при такихъ условіяхъ средствомъ предотвратить угрожающее распаденіе семейнаго союза. Въ той формѣ, въ какой мы ее видимъ у ніамъ-ніамовъ, на нее можно смотрѣть, какъ на признакъ болѣе высокаго соціальнаго развитія, но въ то же время она несомнѣнно понижаетъ нравственную цѣнность этого общества. Какъ скоро нравственный союзъ становится менѣе крѣпкимъ, самое образованное общество оказывается на томъ же нравственномъ уровнѣ, какъ и дикіе народы. Формы разложенія въ томъ и другомъ случаѣ поразительно сходны. Общество на Таити, какимъ нашли его Кукъ и Форстеръ, было испорченнымъ, разлагающимся, близкимъ къ упадку, въ томъ же видѣ, какъ и римское общество временъ Геліогабала или французское передъ революціей; наоборотъ, состояніе зулусовъ подъ властью Дингана и Чаки было состояніемъ юнаго, нѣсколько грубаго здоровья. Черты семейной жизни, которыя обыкновенно приписываются болѣе богатой душевной жизни культурныхъ людей, мы могли бы указать и тамъ. Печаль жены по мужу и по дѣтямъ выражается съ такой силой, которую только отчасти можно свести къ суевѣрію, но которая всегда сохраняетъ характеръ тяжелой жертвы, какую живой приноситъ умершему. Достаточно припомнить, что австралійки во всѣхъ передвиженіяхъ носятъ съ собою трупы или нѣкоторыя кости своихъ дѣтей, а меланезійки носятъ на себѣ мумифицированный черепъ своего умершаго мужа, не говоря уже о широко распространенномъ обычаѣ, въ силу котораго вдовы и рабы слѣдуютъ въ могилу за своимъ супругомъ и господиномъ.
Материнская любовь—слишкомъ естественное чувство, чтобы нужно было приводить примѣры ея проявленія, но иногда указывается и нѣжность отцовъ къ своему потомству. Правда, извѣстны многіе случаи жестокаго отношенія къ нему, но ихъ можно назвать исключеніями. Всѣ болѣе проницательные наблюдатели отзываются съ единогласной похвалой о мирной совмѣстной жизни домочадцевъ у дикихъ народовъ, не находящихся въ состояніи разложенія, которая производитъ тѣмъ большее впечатлѣніе, что она соединена съ различными обычаями, выказывающими невысокое понятіе о цѣнности жизни. Изреченіе Соломона: „кто любитъ свое дитя, тотъ пусть наказываетъ его отъ времени до времени“, почти не находитъ примѣненія у дикихъ народовъ. У нихъ скорѣе дѣти деспотически относятся къ взрослымъ. Но и дѣти рѣдко спорятъ и ссорятся между собою. Нансенъ описываетъ добродушіе эскимосовъ во всѣхъ отношеніяхъ и полагаетъ, что спокойная и мирная семейная жизнь зависитъ у нихъ отъ привычки матерей постоянно находиться вмѣстѣ съ дѣтьми. Воспитательное значеніе этого тѣсно замкнутаго круга для каждаго изъ его сочленовъ часто цѣнится слишкомъ мало. У многихъ дикихъ народовъ, однако, жизнь вращается въ болѣе твердыхъ формахъ, чѣмъ у высоко образованныхъ. На европейцевъ часто производили впечатлѣніе замѣчаемыя тамъ уваженіе къ старшимъ, услужливость по отношенію къ поставленнымъ выше, готовность повиноваться и невозмутимое спокойствіе передъ самыми неожиданными явленіями, выказывающія, если не умственное, то нравственное ихъ превосходство. Хладнокровный, сдержанный краснокожій всѣхъ индѣйскихъ сказокъ есть продуктъ этого тѣсно сплоченнаго общества.
Слово „семья“ уже у римлянъ, у которыхъ оно получило начало, имѣло смыслъ болѣе обширный, чѣмъ чисто домашній кругъ, такъ какъ оно включало въ него и домашнихъ рабовъ. Оно имѣло, такимъ образомъ, значеніе общества. Еще бо́льшее содержаніе имѣетъ оно у народовъ различныхъ культурныхъ ступеней; путемъ связи поколѣній кровныхъ родственниковъ и пріема чужеземцевъ, въ видѣ рабовъ, семья расширяется, становясь важнымъ элементомъ общества. У славянскихъ народовъ мы находимъ домашнюю общину (задругу или братство), которая обнимаетъ многія поколѣнія потомковъ одного отца и ихъ женъ, предоставляя имъ право пользованія общимъ имуществомъ и право работы подъ управленіемъ главы, которымъ не всегда бываетъ старѣйшій по возрасту. Слѣды ея мы находимъ у древнихъ германцевъ и кельтовъ, а также въ Индіи, на Кавказѣ у кабиловъ и у многихъ народовъ Африки и Океаніи. Тамъ, гдѣ мы не знаемъ ея внутреннихъ установленій, существованіе ея проявляется въ видѣ большихъ домовъ, съ многочисленными помѣщеніями для отдѣльныхъ группъ, въ особенности длинные дома (см. рис. стр. 125). Такимъ образомъ, здѣсь мы находимся въ семьѣ и въ обществѣ. Семья ставитъ своимъ членамъ цѣли высшія, нежели ставитъ имъ бракъ самъ по себѣ, и создаетъ при этомъ крупный и прочный элементарный организмъ общества. Это стремленіе всего болѣе выражено въ обществѣ съ материнскимъ правомъ и экзогаміей, гдѣ рѣзкое разграниченіе по кровному родству дѣлитъ все племя на двѣ большія половины, являющіяся одновременно и семьею, и обществомъ. Общее достояніе они дѣлятъ между собой, а отдѣльнаго имущества у нихъ не существуетъ; это общество связывается между собой, кромѣ родства, еще и общностью имущества. Въ виду политическихъ цѣлей, нѣкоторые роды соединяются въ группы, которыя можно сравнить съ фратріями древнихъ грековъ; нѣсколько такихъ группъ образуютъ высшую политическую единицу, которую мы называемъ племенемъ.
Еще въ раннюю эпоху въ этомъ обществѣ является новое наслоеніе, благодаря рабству и крѣпостничеству. Самымъ древнимъ поводомъ для образованія рабства бываетъ насильственное вступленіе въ общество чужеземцевъ, которыми въ большинствѣ случаевъ бываютъ военноплѣнные. Превращеніе военноплѣнныхъ въ рабовъ, когда ихъ нельзя убить,—весьма распространенный обычай, отъ котораго отказались только націи высшей культуры. Масаи въ восточной Африкѣ, пастухи, живущіе отъ своихъ стадъ опредѣленной численности и не могущіе доставить рабамъ ни работы, ни пропитанія, убиваютъ своихъ плѣнныхъ. Ихъ сосѣди, вакамбы, занимающіеся земледѣліемъ и торговлей, могутъ пользоваться услугами рабовъ и поэтому не умерщвляютъ ихъ, а ваніамвезіи, третій народъ, живущій въ этой странѣ, благодаря оживленнымъ сношеніямъ съ прибрежными арабами, находятъ хорошій сбытъ для невольниковъ и потому ведутъ войны, чтобы захватывать ихъ. Эти три состоянія могутъ считаться типическими. Нивеллирующая черта первобытнаго общества нигдѣ не выказывается замѣтнѣе, чѣмъ въ сравнительно свободномъ положеніи, какимъ пользуются рабы. Иногда для рабовъ не находится никакой работы, но рабынь всегда желаютъ имѣть, и потомство ихъ образуетъ низшій слой общества. Рабовъ, кромѣ того, покупаютъ и для человѣческихъ жертвъ: въ центральной Африкѣ смерть властителя всегда вызываетъ сильный спросъ на нихъ. Какъ скоро такое наслоеніе признано, какъ мы видимъ это у всѣхъ нехристіанскихъ народовъ цѣлаго свѣта, оно тотчасъ же является самымъ простымъ средствомъ искупленія. Потеря свободы есть крайняя жертва, какую можетъ потребовать кредиторъ отъ своего должника и оскорбленный отъ своего обидчика. Можно считать страннымъ исключеніемъ обычай эвейцевъ, въ силу котораго несостоятельный должникъ подвергается смертной казни. Между рабствомъ за долги и свободой господина находится средняя ступень зависимости тѣхъ, которые становятся рабами отъ бѣдности, сохраняя видимость свободы. Къ нимъ не можетъ быть примѣнено положеніе, въ силу котораго конечное уничтоженіе рабства является слѣдствіемъ образованія подвижныхъ цѣнностей путемъ работы, т. е. капитала, и капиталъ будто-бы является братомъ свободы.
Существуетъ большое различіе между рабствомъ, какъ внутреннимъ учрежденіемъ въ народѣ, и какъ средствомъ для изготовленія товаровъ для торговли. Когда арабы и другіе работорговцы хорошо обращаются со своими невольниками, то причина этого заключается въ томъ, что и хозяинъ, и рабъ одинаково проникнуты общею для всѣхъ лѣнью. Пока не существуетъ значительныхъ культурныхъ различій въ общественныхъ состояніяхъ, рабочая сила раба почти не принимается во вниманіе; но вмѣстѣ съ прогрессомъ общества, потребности его увеличиваются, и участь раба ухудшается. Эта участь вообще не становится лучше вмѣстѣ съ общимъ успѣхомъ образованности. Разстояніе между господиномъ и рабомъ увеличивается въ той мѣрѣ, въ какой возрастаетъ страсть къ наживѣ; „нельзя ожидать, говоритъ Ливингстонъ, никакого улучшенія въ положеніи раба, если рабовладѣлецъ не возвращается къ варварскому состоянію или не остается въ немъ“. Въ Африкѣ мы видимъ, что изъ всѣхъ товаровъ женщины и рабы всего ближе соотвѣтствуютъ потребностямъ и желаніямъ негра. Область труда невольниковъ тамъ велика: дѣломъ женщинъ и рабовъ бываетъ тамъ все, что̀ не касается прямо торговли, войны и охоты. Тѣ и другія—любимые предметы торговли, важнѣйшее мѣрило богатства, лучшее употребленіе капитала. Они по преимуществу—товары, добываемые всего легче, для обмѣна желаемыхъ вещей, и наряду съ ними въ Африкѣ можетъ быть поставлена только слоновая кость.
Какъ скоро человѣкъ становится капиталомъ, является стремленіе къ увеличенію этого капитала; желаніе имѣть рабовъ дѣлается столь же ненасытнымъ, какъ и всякое другое стремленіе къ обладанію богатствомъ. Въ этомъ заключается большая опасность этого установленія. Крайнее развитіе рабства ведетъ къ разрушенію государства: такъ было въ древнемъ Римѣ, и то же мы находимъ въ нынѣшней Африкѣ и многихъ странахъ Америки. Рабство ведетъ къ раздробленію народа, часть котораго, обращаемая въ рабовъ, все увеличивается; оно вызываетъ войны, опустошенія, тираннію, человѣческія жертвы и людоѣдство. Въ пользу сильнаго завоевательнаго народа фановъ въ западной Африкѣ приводится фактъ, что у нихъ нѣтъ рабовъ, которые ослабляли-бы ихъ военную силу. Послѣднимъ результатомъ рабства является обезлюдѣніе и полное ослабленіе обширныхъ областей. Если принять въ разсчетъ показанія о. Бауэра, что до заключенія договора Бартль-Фрера въ 1873 г. ежегодно ввозилось въ Занзибаръ 65.000 невольниковъ, то это означаетъ, что около 100 тысячъ было отрываемо отъ своей родины, если присоединить къ нимъ бѣглыхъ и брошенныхъ на пути.
Близко стоятъ къ рабамъ презираемыя и обездоленныя части населенія, рѣзко обособленные низшіе слои господствующаго народа. Ихъ заключаетъ въ себѣ почти каждый народъ Азіи и Африки, подвигающійся къ болѣе высокому развитію. Такъ какъ не всегда существуютъ этническія различія, то соціальное различіе поддерживается тѣмъ сильнѣе и часто ведетъ къ обособленіямъ среди этихъ низшихъ классовъ. Въ южной Аравіи въ однихъ мѣстахъ различаютъ четыре, а въ другихъ два класса паріевъ, изъ которыхъ одни находятся въ такомъ низкомъ положеніи, благодаря рожденію, и другіе—благодаря своимъ занятіямъ, считающимся нечистыми. Кастовыя раздѣленія Индіи выказываютъ тѣ же различія, такъ какъ въ низшихъ кастахъ мы находимъ однихъ, приниженныхъ своимъ происхожденіемъ, а другихъ—своей профессіей. Тѣ и другіе соединены въ нашихъ цыганахъ, въ іетахъ Японіи и др. Любопытное и въ то же время печальное зрѣлище представляютъ въ Сѣверной Америкѣ многочисленные остатки индѣйскаго населенія, спустившіеся до такого-же уровня. Въ послѣднемъ случаѣ причиною приниженія является вторженіе чуждаго народа. Особою формой такого неравенства бываетъ подчиненіе цѣлыхъ народовъ власти завоевательной, хищной орды. Въ нѣкоторыхъ частяхъ Сахары арабы и тиббусы считаютъ извѣстные оазисы, вмѣстѣ съ ихъ обитателями, своею собственностью. Они появляются тамъ во время жатвы, чтобы получить съ нихъ дань, т. е., чтобы грабить и расхищать ихъ имущество, и въ промежуткахъ между своими появленіями предоставляютъ покореннымъ бѣдствовать и обработывать землю для своихъ притѣснителей. Съ теченіемъ времени изъ такого наслоенія можетъ образоваться ассимиляція, которой семья, въ качествѣ родственной группы, старается противодѣйствовать устраненіемъ „неравныхъ союзовъ“. Но это наслоеніе, при помощи экономическихъ мотивовъ и пространственнаго распространенія, можетъ повести къ прочному и рѣзкому раздѣленію, въ силу котораго, напримѣръ, охотники средне-африканскихъ лѣсовъ, такъ называемые пигмеи, являются особой „соціальной расой“, наряду съ своими сосѣдями земледѣльцами, которые властвуютъ надъ ними и охраняютъ ихъ.
Посредствомъ особаго племеннаго символа, возвышающагося до понятія покровительствующаго духа (тотемъ индѣйцевъ и атуа полинезійцевъ), племенное расчлененіе связывается съ областью сверхчувственнаго. Изъ племенъ Самоа получили отъ бога Пили Атуа—лопату, Аана—копье, Латуамазанга—махалку отъ мухъ и Монопо—рыболовную сѣть. Въ глазахъ боговъ кажутся особенно священными животныя, и по преимуществу—пресмыкающіяся, рыбы и птицы. Принадлежащій къ извѣстному племени татуируетъ этотъ знакъ на своемъ тѣлѣ въ качествѣ герба, который не только позволяетъ его узнавать и опредѣляетъ его принадлежность къ извѣстному племени, но въ то же время защищаетъ его, и именно поэтому пользуется почетомъ. У индѣйцевъ и австралійцевъ тотемъ оказываетъ вліяніе и на нареченіе имени. Уже Г. Форстеръ указываетъ, что у полинезійцевъ личныя имена часто заимствуются отъ животныхъ, и сравниваетъ этотъ обычай съ соотвѣтственнымъ обычаемъ сѣверо-американскихъ индѣйцевъ. Одинъ изъ начальниковъ племени на Таити назывался Оту—коршунъ, а одинъ на Маркизскихъ островахъ—Гону—черепаха. Почти несомнѣнно, что это—имена клановъ, которыя мы встрѣчаемъ и у племенъ африканскихъ народовъ—бечуановъ, ашантіевъ и др. Отношеніе къ племенному символу бываетъ весьма различнымъ: то къ нему чувствуютъ страхъ, то его почитаютъ и щадятъ. У нѣкоторыхъ племенъ оскорбленіе племеннаго символа наказывается смертью. Но на Аврорѣ (одномъ изъ Банксовыхъ острововъ) одинъ изъ „веве“, гербомъ котораго служитъ каракатица, вовсе не избѣгаетъ ея мяса, а, напротивъ, считаетъ особеннымъ счастьемъ, когда удается поймать ее. Одноименные тотемы различныхъ племенъ оказываютъ другъ другу помощь; именно въ системѣ тотемовъ заключается причина крѣпкой связи отдаленныхъ племенъ.
Особое расчлененіе общества мы видимъ въ тайныхъ союзахъ, образующихъ различіе между знающими и непосвященными людьми. Они естественно встрѣчаются въ обществѣ, въ которомъ отсутствуютъ причины для раздѣленія сословій. Они проводятъ искусственныя границы, отдѣляющія ихъ отъ другихъ, носятъ маски, смыслъ которыхъ понятенъ только имъ, окружаютъ себя религіозными формами и завладѣваютъ важными функціями, каковы посвященіе при переходѣ въ возрастъ возмужалости и возмездіе за нарушеніе закона, причемъ причины и слѣдствія одинаково напоминаютъ средневѣковыя тайныя судилища. Часть задачъ тайныхъ союзовъ и подобныхъ случайныхъ собраній заключается въ поддержаніи уваженія къ преданію. При отсутствіи другихъ органовъ, члены этихъ союзовъ систематически вырабатываются для выполненія упомянутыхъ обязанностей.
Чисто коммунистическихъ народовъ не существуетъ, но въ учрежденіяхъ дикарей содержится столько коммунистическихъ началъ, что преодолѣніе ихъ иногда стоитъ бо̀льшаго труда, чѣмъ введеніе христіанства. Въ коммунизмѣ, который не вынуждаетъ отдѣльное лицо прилагать къ работѣ всю свою силу, миссіонеры слишкомъ поспѣшно видѣли основы дурныхъ свойствъ характера дикарей (какъ, напримѣръ, на Самоа—въ различныхъ хитростяхъ съ цѣлью избѣжать работы). Мы знаемъ у нихъ учрежденія, которыя направлены сознательно къ воспрепятствованію слишкомъ большого накопленія капитала. Эти учрежденія оказывали благопріятное дѣйствіе въ Полинезіи, такъ какъ они не допускали слишкомъ быстраго доступа европейскихъ товаровъ, могущаго оказать вредныя послѣдствія. Условія имущественнаго владѣнія выказываютъ такую-же естественную связь съ семейными, какъ и съ общественными учрежденіями: подобно тому, какъ рядомъ съ индивидуальнымъ бракомъ имѣются остатки группового брака, и наряду съ личнымъ владѣніемъ мы видимъ слѣды общаго владѣнія. Членъ семейнаго союза, обработывающаго общую землю соединенными силами и раздѣляющаго поровну приносимую ею прибыль, приводитъ участокъ земли въ состояніе, дѣлающее ее удобной для земледѣлія; это является собственностью, которую онъ имѣетъ право передать по наслѣдству. Лодка есть общая, а оружіе или удочка—личная собственность. Въ особенности у кочевыхъ и, поэтому, рѣдко разселенныхъ въ своемъ мѣстѣ обитанія дикихъ народовъ, понятіе о собственности развито одинаково не во всѣхъ направленіяхъ. Европеецъ, находясь среди пастушескихъ народовъ Африки и охотничьихъ народовъ Сѣверной Америки, замѣчаетъ, что онъ не находится уже подъ гнетомъ европейской культуры, именно потому, что право собственности въ нѣкоторыхъ направленіяхъ оказывается несуществующимъ. Эти народы съ величайшей скупостью держатся за свои стада, между тѣмъ, какъ земельной собственностью дорожатъ лишь настолько, насколько она необходима для пастбищъ. Многіе уважаютъ собственность лишь въ огороженныхъ пространствахъ, тогда какъ свободно лежащая земля кажется имъ никому не принадлежащей. Если-бы мой упряжный скотъ утомился отъ путешествія, я его распрягаю тамъ, гдѣ хочу; я пускаю моихъ быковъ пастись тамъ, гдѣ нахожу для нихъ траву, на лежащихъ по близости дровахъ я варю свой обѣдъ, ни у кого не спрашивая, и никто не считаетъ это вторженіемъ въ его права, умаленіемъ его права собственности. Если на томъ мѣстѣ, гдѣ я распрегъ свой скотъ, я нахожу нѣчто пріятное, особенно привлекательное для меня—обильно текущій источникъ, хорошее пастбище, плодородный участокъ огородной земли, я могу тамъ остаться, пока я хочу, могу даже выстроить себѣ домъ любой величины. Кромѣ того, я долженъ, основавшись на
извѣстномъ мѣстѣ, признать, что и другіе могутъ находить источникъ обильнымъ и пастбище роскошнымъ, что и они могутъ придти туда со своими стадами и отнять у меня пользованіе этой землею. „Практика гереросовъ въ отбиваніи какого-либо мѣста, несмотря на весь ихъ коммунизмъ, состоитъ по большей части въ томъ, что они до тѣхъ поръ пригоняютъ стада на мѣсто обитанія непріятнаго для нихъ посторонняго человѣка, пока тотъ, раздосадованный многочисленными непріятностями и фактическимъ опустошеніемъ этого мѣста, не очиститъ его“ (Бютнеръ). Совершенно противоположно тому, въ густо населенной области верхняго Нила озера и сады считаются цѣнной собственностью, подобно тому, какъ у насъ пахотная земля или
Внутренность дома в Коридо, въ Новой Гвинеѣ. (По Раффрею.) Ср. текстъ, стр. 121. виноградники, такъ какъ они доставляютъ въ избыткѣ рыбу и сѣмена лотоса, почти единственную пищу этихъ рыболовныхъ народовъ. Индѣйцы, охотящіеся за буйволами на сѣверо-американскихъ преріяхъ, держались опредѣленныхъ естественныхъ пограничныхъ знаковъ. Бечуаны и теперь еще уплачиваютъ бушменамъ извѣстный процентъ съ охотничьей добычи, вѣроятно, потому, что послѣдніе были древнѣйшими собственниками охотничьей области. Тѣ же гереросы, которыхъ мы недавно привели въ примѣръ неразвитаго чувства собственности, весьма остерегаются уступать эту собственность чужеземцамъ; полный отказъ отъ пользованія землею кажется имъ немыслимымъ. Изъ племенного владѣнія истекаетъ особенно распространенное въ Африкѣ воззрѣніе, что начальникъ племени—собственникъ всей земли; поэтому члены племени за пользованіе ею платятъ ему подать.
Мы знаемъ уже отъ испанскихъ писателей XVI вѣка, что ни одинъ индѣецъ не отказывался по доброй волѣ отъ земли, а только съ согласія своего племени. Въ Океаніи переходъ отъ одной формы владѣнія къ другой происходилъ передъ нашими глазами, и даже, такъ же, какъ при вторженіи бѣлаго поселенца на индѣйскую землю, на основаніи работы расчистки и обработки земли. Охота создаетъ только племенную собственность; даже австраліецъ и эскимосъ, изъ которыхъ послѣдній бродитъ на пространствѣ около 200 кв. миль, выказываютъ притязанія, въ качествѣ племени или семьи, лишь на извѣстныя пространства земли и считаютъ врагомъ каждаго, кто безъ ихъ разрѣшенія вступитъ въ ихъ область или какъ-либо воспользуется ею. Населеніе, обыкновенно довольно рѣдкое на низкихъ ступеняхъ культуры, по большей части, пользуется достаточнымъ просторомъ; но легко видѣть, что семья, которая кормится охотой, имѣетъ надобность въ большемъ количествѣ земли, чѣмъ семья земледѣльческая, а также и то, что кочевымъ пастухамъ нужно болѣе пространства, чѣмъ осѣдлымъ скотоводамъ. Эти контрасты проявлялись во всѣ времена и во всѣхъ странахъ, и при разсмотрѣніи степныхъ народовъ мы увидимъ крупныя историческія послѣдствія этихъ притязаній на землю. Наслѣдственное уклоненіе индѣйцевъ отъ раздѣленія ихъ земель на отдѣльныя владѣнія и вообще отъ продажи излишней земли много содѣйствовало ухудшенію ихъ положенія передъ бѣлыми.
Дѣйствіе работы, создающее собственность, не ограничивается огораживаніемъ расчищеннаго мѣста въ лѣсу. Смотря по тому, сосредоточивается-ли работа на землѣ или только слегка касается ея, она оказывается совершенно различной по отношенію къ своимъ результатамъ. Охота, рыбная ловля и кочевая пастушеская жизнь создаютъ по большей части весьма непрочное владѣніе, которое не бережетъ того источника, откуда исходитъ его богатство. Въ земледѣліи, напротивъ, заключается закрѣпленіе, углубленіе, которое не менѣе могущественно дѣйствуетъ тѣмъ, что пріучаетъ къ постоянству и другія отрасли человѣческой дѣятельности. На этой постоянной работѣ и накопленіи ея плодовъ основывается все высшее развитіе силъ человѣчества. Именно на низшихъ ступеняхъ культурнаго развитія накопленіе богатства является предметомъ величайшей важности; безъ извѣстнаго достатка не можетъ быть досуга, а безъ досуга—облагороженія жизненныхъ формъ, умственнаго прогресса. Только при достаточномъ и постоянномъ избыткѣ добыванія надъ потребленіемъ происходитъ излишекъ собственности, который умножается по законамъ экономической науки и дѣлаетъ возможнымъ появленіе интеллигентнаго класса. Народъ совершенно бѣдный не развиваетъ никакой культуры. Однако, подъ защитою культуры родится и остается въ живыхъ людей больше, чѣмъ достаетъ мѣста на той землѣ, гдѣ живетъ народъ. Чѣмъ болѣе возрастаетъ это непропорціональное отношеніе, тѣмъ болѣе становится разстояніе между имущими и неимущими, между богатыми и бѣдными. Въ жаркихъ странахъ, гдѣ человѣку меньше нужно пищи, и гдѣ производство ея легче, чѣмъ въ холодныхъ странахъ, населеніе увеличивается быстрѣе. Людей становится много, а работы мало; вслѣдствіе того, заработная плата становится ненормально малой, жизнь—бѣдной и бѣдствіе—всеобщимъ. Въ болѣе холодныхъ поясахъ человѣкъ нуждается въ болѣе подкрѣпляющей пищѣ, а земля производитъ менѣе питательныхъ веществъ и не пропитываетъ такого же количества людей; поэтому каждый долженъ работать больше, и послѣдствіемъ того является бо̀льшая производительность и высшее вознагражденіе. Отношеніе между усиленной работой и высшимъ вознагражденіемъ содѣйствуетъ уменьшенію различія между работниками и собственниками, тогда какъ, наоборотъ, лѣность обитателей тропической области до крайней степени увеличиваетъ это различіе вездѣ, гдѣ оно только развилось. Въ такихъ странахъ, какъ Европа, мы видимъ, что выше благопріятныхъ вліяній почвы и климата стоитъ превосходный строй работающаго населенія, дѣятельная сила котораго обезпечиваетъ болѣе вѣрный прогрессъ культуры, чѣмъ богатства природы. Сила природы, при всемъ своемъ величіи, уже по сущности своей ограниченна и неподвижна, тогда какъ умственныя силы человѣка неисчерпаемы. Самая лучшая почва подъ конецъ истощается, а на мѣстѣ истощеннаго человѣческаго поколѣнія всегда является новое, полное юношеской силы. Благодаря этой основѣ, культура обитателей умѣренныхъ поясовъ всегда была наиболѣе способной къ развитію, но эта сила должна была развиться продолжительной, постоянной работой, и культурное развитіе заключается, главнымъ образомъ, въ непрерывномъ воспитаніи всѣхъ для работы.
Безъ сомнѣнія, каждый человѣкъ долженъ работать, чтобы жить, но онъ можетъ жить скудно, чтобы меньше работать. Дикій человѣкъ дѣлаетъ въ совокупности не меньше работы, чѣмъ культурный, но онъ производитъ ее неправильно, до извѣстной степени прихотливо и скачками. Жизнь бушмена есть чередованіе охоты, на которой онъ иногда въ теченіе цѣлыхъ дней съ величайшими усиліями слѣдитъ за стадами, затѣмъ потребленія добычи и въ концѣ всего — бездѣлья, до тѣхъ поръ, пока нужда не вынудитъ его къ новому напряженію силъ. Дикій человѣкъ боится всего болѣе правильной и напряженной работы; это налагаетъ черту непреодолимой апатіи на его физіономію, которая является безошибочнымъ отличительнымъ признакомъ настоящаго индѣйца. Въ то же время дикій 
Сосуды для питья ашантіевъ, сдѣланные изъ человѣческихъ череповъ. (Британскій музей въ Лондонѣ.) Ср. текстъ, стр. 128. человѣкъ неохотно учится ремеслу. Стремленіе негра къ торговлѣ, разъясняющее фактъ, что около пятой части населенія Сіерра Леоне состоитъ изъ мелкихъ торговцевъ, коренится въ значительной степени въ томъ же отвращеніи къ труду.
Людоѣдство, оказавшееся во всѣхъ частяхъ свѣта и бывшее нѣкогда еще болѣе распространеннымъ (и въ Европѣ доисторическіе остатки и преданія свидѣтельствуютъ о немъ), не составляетъ особенности низшихъ ступеней культуры и явленія, происходящаго лишь отъ какой либо одной причины. Народы, подобные мангбаттамъ, баттакамъ и маорисамъ, занимаютъ высшее мѣсто въ своемъ кругѣ, но численность ихъ велика, и они не стоятъ достаточно высоко, чтобы пользоваться избыткомъ ея для полезной цѣли, напримѣръ, для увеличенія хозяйственной производительности. Человѣческая жизнь цѣнится у нихъ дешево. Поэтому людоѣдство всегда позволяетъ предположить, что тамъ есть люди, которые могутъ быть съѣдены; мы находимъ его среди плотныхъ населеній или тамъ, гдѣ народъ имѣетъ возможность доставлять себѣ значительное число невольниковъ. У сандеховъ или бангаловъ невольниковъ больше, чѣмъ ихъ нужно для работы: у нихъ—избытокъ человѣческаго мяса. Сюда присоединяется рѣзкое обособленіе народовъ, въ силу котораго чужеземцы считаются врагами, и изъ нихъ можетъ быть сдѣлано всякое употребленіе, не исключая и употребленія въ видѣ пищи. Въ средѣ замкнутаго племени или группы такихъ племенъ людоѣдство такъ-же было бы немыслимо, какъ и кровосмѣшеніе. Если людоѣдство еще въ послѣднее десятилѣтіе распространилось по островамъ Соломоновой группы, то это — фактъ того же рода, какъ и распущенность общественнаго порядка, наступившая въ той же области и по той же причинѣ. Такъ какъ виновниками той и другой перемѣны являются полинезійцы, то нельзя отрицать тѣсную связь, существующую въ данномъ случаѣ; сюда надо присоединить поразительно неравномѣрное распространеніе людоѣдства, проявляющееся лишь мѣстами и существовавшее уже ранѣе противодѣйствующихъ ему христіанскихъ и магометанскихъ вліяній. Дальнѣйшимъ мотивомъ его выступаетъ мстительность, заставляющая истреблять врага. Зависть дѣйствуетъ и на хорошія 
Человѣческія кости въ развѣтвленіи сучка. Памятный знакъ каннибализма изъ Фиджи. (Лейпцигскій музей народовѣдѣнія.) качества характера. Идея пожизненнаго заключенія не можетъ возникнуть у народа, непрочныя постройки котораго дѣлаютъ невозможнымъ устройство тюремъ, и смертная казнь преобладаетъ надъ всѣми остальными. Кромѣ того, къ людоѣдству примыкаетъ цѣлый рядъ каннибальскихъ обычаевъ, который охватываетъ прежде всего человѣческія жертвы, затѣмъ обрядовое употребленіе частей человѣческаго тѣла при освященіи и ворожбѣ и, наконецъ, сохраненіе человѣческихъ остатковъ и ихъ примѣненіе (чаши изъ череповъ, кинжалы изъ человѣческихъ костей, ожерелья изъ зубовъ,—см. рис. стр. 127). Въ этомъ свободномъ обращеніи съ человѣческимъ мясомъ и костями заключается уже преодолѣніе естественнаго отвращенія. Людоѣдство еще продолжало держаться на островахъ Товарищества, когда одинъ изъ начальниковъ въ торжественномъ случаѣ проглатывалъ человѣческій глазъ. Выводить изъ именъ народовъ заключеніе о людоѣдствѣ не всегда было бы справедливымъ, такъ какъ многимъ народамъ они навязаны съ оскорбительной цѣлью. Вполнѣ понятно людоѣдство изъ нужды, такъ какъ оно встрѣчается и у европейцевъ, тѣмъ болѣе у народовъ, которые рѣдкій годъ не переживаютъ голодовокъ, а иногда и постоянно терпятъ ее, какъ, напримѣръ, многія племена австралійцевъ или гиперборейцевъ, вынужденныя жить въ самыхъ тяжелыхъ условіяхъ питанія; въ этомъ случаѣ о немъ можно упомянуть, потому что оно содѣйствуетъ поддержанію и распространенію этого обычая. Тамъ, гдѣ онъ однажды укоренился, онъ уже пріобрѣтаетъ притягательную силу. Существуютъ народы, у которыхъ человѣческое мясо составляетъ предметъ торговли и которые почти не хоронятъ труповъ.