Народная Русь (Коринфский)/Май-месяц

Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Май-месяц
автор Аполлон Аполлонович Коринфский
Опубл.: 1901. Источник: А. А. Коринфский, Народная Русь. — М., 1901., стр. 261—270; Переиздание в совр. орфографии. — Смоленск: Русич, 1995.

Народная Русь
Предисловие
I. Мать — Сыра Земля
II. Хлеб насущный
III. Небесный мир
IV. Огонь и вода
V. Сине море
VI. Лес и степь
VII. Царь-государь
VIII. Январь-месяц
IX. Крещенские сказания
X. Февраль-бокогрей
XI. Сретенье
XII. Власьев день
XIII. Честная госпожа Масленица
XIV. Март-позимье
XV. Алексей — человек Божий
XVI. Сказ о Благовещении
XVII. Апрель — пролетний месяц
XVIII. Страстная неделя
XIX. Светло Христово Воскресение
XX. Радоница — Красная Горка
XXI. Егорий вешний
XXII. Май-месяц
XXIII. Вознесеньев день
XXIV. Троица — зелёные Святки
XXV. Духов день
XXVI. Июнь-розанцвет
XXVIL. Ярило
XXVIII. Иван Купала
XXIX. О Петрове дне
XXX. Июль — макушка лета
XXXI. Илья пророк
ХХХII. Август-собериха
ХХХIII. Первый Спас
XXXIV. Спас-Преображенье
XXXV. Спожинки
XXXVI. Иван Постный
XXXVII. Сентябрь-листопад
XXXVIII. Новолетие
XXXIX. Воздвиженье
XL. Пчела — Божья работница
XLI. Октябрь-назимник
XLIL. Покров-зазимье
XLIII. Свадьба — судьба
XLIV. Последние назимние праздники
XLV. Ноябрь-месяц
XLVI. Михайлов день
XLVII. Мать-пустыня
XLVIII. Введенье
XLIX. Юрий холодный
L. Декабрь-месяц
LI. Зимний Никола
LII. Спиридон солноворот
LIII. Рождество Христово
LIV. Звери и птицы
LV. Конь-пахарь
LVI. Царство рыб
LVII. Змей Горыныч
LVIII. Злые и добрые травы
LIX. Богатство и бедность
LX. Порок и добродетель
LXI. Детские годы
LXII. Молодость и старость
LXIII. Загробная жизнь
[261]
XXII.
Май-месяц

Отопреет в тридцать апрельских-пролетных дней намерзшаяся за студеную зиму-зимскую Мать-Сыра-Земля; проснется люд крещеный поутру после тридцатой ночи этого месяца, а на дворе-то уже новый — «травень-цветень» месяц стоит, что маем, по примеру земли греческой, на Святой Руси прозывается. Если накануне выходило-всплывало на ясный небесный простор из-за гор-горы красное солнышко, то быть, по народной примете, не только весне, а и всему лету — ясным да ведреным.

Бывает, что начнет апрель распаривать, теплынью припекая, старые косточки приметливых людей, а май возьмет да и завернет холодами. Отсюда и поговорки: «Аи-аи, месяц май! Коню сена дай, а сам на печь полезай!», «Май обманет, в лес уйдет!» и друг. Да и то сказать — и без холодов май-месяц мужика-хлебороба смаит: не холоден, так голоден. К этой поре весенней подъедается хлеб, да и скоту бескормица настает, — одно спасенье, если да зазеленеет вовремя по лугам, по выгонам трава-мурава. А то недаром дошла до наших дней путем-дорогою из старины стародавней пословица: «Наш пономарь понадеялся на май, да и стал без коров!» Что и говорить, веселый месяц май, а тяжелый для пахаря. Хотя и повторяют деревенские краснословы, что «Майская трава и голодного кормит!» («Апрель с водою — май с травою!»); хоть и замечают погодоведы завзятые, что: «Май холодный — год хлебородный!», «Март сухой да мокрый май — будет каша и каравай», «Коли в мае дождь — будет и рожь!» и т. д.; но [262] они же сами гуторят и: «Захотел ты в мае добра!»,

«Захотел ты в мае у мужика перепутья (хлебом-солью на перепутьи подкрепиться)!», «Живи-веселись, да каково-то будет в мае!» Да и не только для одних деревенских хлебоедов тяжеленек месяц май: с чего-нибудь, откуда ни на есть да взялись привившиеся к нашему суеверию крылатые слова: «В мае родиться — век маяться!», «Женишься в мае — спекаешься, всю жизнь промаешься!», «Рад бы жениться, да май не велит!» В старые годы все сватовства приканчивались с последним днем апреля.

«Соловей-птица мала-мала, а и та знает, когда май», — гласит простонародная мудрость: — «мужику ли не знать, что в майские дни ему на веку положено!». А положено на соловьиный месяц для сельщины-деревенщины немало всяких заветов многоопытной старины, семь раз примеривающей и один — отрезывавшей во всяком нешуточном деле. Целая стена обычаев, примет и поверий обступает родную им Русь в его зеленые-расцветающие дни. Слывет особо важным, из всех выделяется в городах первое мая — «гуленый» день; а в деревенской глуши — чуть ли что ни на шаг ступишь в этом причудливом месяце, то и на важную примету его натолкнешься.

Первомайский весенний праздник — чужестранный гость на хлебосольной Руси: занесли его к нам петровские времена, — сперва в Немецкую Слободу[1] на Москве Белокаменной, где и строились в этот день «немецкие столы» и разбивались «немецкие станы», а потом поприглядывались к нему горожане да и переняли пришедшуюся им по душе весеннюю гулянку веселую. Стала она сперва школьным праздником, а потом и «народно-городским», для мещан да посадских, да купцов — торгового люда. В настоящее время и в деревнях веселится-гуляет молодежь, на свой, русский, лад справляя немецкое «первое мая» — на весеннем зеленеющем приволье-раздольице. А в эту самую пору домовитые хозяева, прислушивающиеся к крылатой молве, вспоминают и спешат выполнить на деле мудрые советы [263] старины: «С Еремея-запрягальника (1-го мая) запрягай коня в соху, выезжай в поле, подымай сетево (лукошко с семенами)!», «На первую майскую росу (утреннюю) бросай первую горсть яровины на полосу!». Благочестивая старина советует молиться в этот день святому пророку Иеремии: «Овес сея, проси Еремея!». С молитвой, обращенною к нему, и выходили в старые годы хлебопашцы, бросив три горсти семян, отвешивали три поклона на все стороны, кроме полунощной-северной, а потом шли, благословясь, от борозды к борозде по всему засеваемому загону. «Ведро на Еремеев день — хороша хлебная уборка, ненастье — всю зиму будешь его помнить да маяться!» — говорят приметливые люди.

Народная мудрость увещевает сеять хлеб осмотрительно, по старине. А в старину сеяли только в теплую погоду, да и то не очертя голову. Клал сеятель обе руки наземь, замечал: тепла ли земля, и, только уверившись в этом, начинал ронить зерно, не опасаясь, что заморозки-утренники поздними слезами лиходейки-зимы, укрывающейся в глубинах подземных, поморозят всходы ещё в зародыше. «Сей неделю после Егорья да другую после Еремея!» — ведут свою речь приметы: — «Раннее яровое сей, когда вода сольет, а позднее — когда цвет калины будет в кругу!», «Яровой хлеб сей с одышкой да с поглядкой», «Рожь говорит: сей меня в золу, да в пору; а овес: топчи меня в грязь, а я буду князь, хоть в воду — да в пору!», «Лягушка квачет — овес из-под земли скачет!».

Второе мая — соловьиный день; с него в средней полосе России соловьи запевают, а в старину ловцы-соловьятники выходили в лес на выгодную ловлю певцов сада Божьего, — ходили-бродили целый месяц по тропам-ходам зазнаемым, подманивали в сети, залавливали вольных залетных пташек, дорого ценящихся и о сию пору любителями певчей утехи, а затем — с добычею направлялись в Москву, начинали продажу. «Запоет соловей на другой день после Еремея-запрягальника, будешь с хлебцем!» «По соловьям — и погода!», «Поют соловьи перед Маврой (накануне 3-го мая) — и весна зацветет дружно!»

Пятого мая — «Арины-рассадницы»: с этого дня пора высаживать на огородные грядки капустную рассаду. Ещё накануне вечером «на Палагею» (4-го мая), опытные огородницы справляют завещанный на этот случай старыми людьми обычай: выносят на огороды надтреснутый горшок, кладут в него выдернутую поблизости крапиву (с корнем) и ставят горшок вверх дном на самую средину средней гряды. [264] Это делается в ограждение огорода от нападений вражьей, «завидущей», силы, чтобы ела она — проклятая — одну крапиву жигучую, чтобы не прикасалась ни к чему взращенному трудом праведным. Высаживая рассаду, сведущие люди причитают: «Рассадушка-рассада, не будь голенаста, а будь пузаста; не будь пустая, а будь тугая; не будь красна, а будь вкусна; не будь стара, а будь молода; не будь мала, а будь велика!». Деревенская молва говорит, что этот причет не мимо молвится, — помогает. Шестого мая деревенский люд принимается сеять горох: «Денис — горошник!», «На Дениса — сеять бел горох не ленися!» Любители красных присловий сеют, а сами, вторя старине, приговаривают: «Сею, сею бел-горох; уродися, мой горох, и крупен, и бел, и сам тридесят, старым бабам на потеху, молодым ребятам на веселье!» Огородники следят на Денисов день за росою: «Большая роса — огурцам большой род». Среди них потому-то и слывет «горошник-Денис» за «Дениса-росенника». Восьмого мая (на Арсентьев день) — засев пшеницы: в степных губерниях. В старину на Арсентья-пшеничника пекли добрые люди пшеничные пироги, угощая ими не только званых-прошеных гостей, но и каждого прохожего человека, твердо памятуя, что «прохожий — человек Божий». Для этого старики выходили с пирогами даже на перекрестки дорог за околицу и поджидали странников. «Быть худу, — говаривали, — если вернешься с обетным пирогом назад домой, а ещё хуже — коли съесть его самим: не найдется ни странника, ни калеки перехожего, скорми этот пирог птицам!» И, П. Сахаровым записаны слова, в былые годы повторявшиеся не встретившими прохожих людей хозяевами в этот день: «Прогневил я Господа-Создателя при старости лет; не послал мне доброго человека разделить хлеб трудовой; не в угоду Его святой милости было накормить мне горемышняго, при истоме усладить мне старого старика в безвременьице. А и как-то будет мне на мир божий глядеть, на добрых людей смотреть! А и как-то мне будет за хлеб приниматься!..» В наше время едва ли встретятся на посельской Руси такие обычаи, но о том, что св. Арсений — «пшеничник», деревня до сих пор ещё не успела запамятовать.

Девятое мая — «Вешний Никола», наособицу отмеченный в изустном простонародном месяцеслове день, богатый всяким красным словом, всяким обрядом-обычаем, как майская цветень — цветами духовитыми. «Раннюю пшеницу сей на Арсентия, среднюю с Николина дня, позднюю — на Пахомия [265] (15-го числа)!», «С Николы-вешнего сади картофель!», «Велика милость Божья, коли на вешнего Николу дождик пойдет!», — гласит сельскохозяйственный опыт. У русского народа — два Николы: Никола-вешний — с теплом, да Никола-зимний — с морозом. «Никола-зимний (6-го декабря) лошадь на двор загонит, весенний — откормит (на траве)!», «Два Николы: теплый да холодный, сытый да голодный!», «С Николы (вешнего) крепись, хоть разорвись, С Николы (зимнего) живи — не тужи!», «Не хвались на Юрьев день посевом, а хвались на Николин травой!», «Пришел бы Никола, а тепло будет!» Такими приметами окружает народ день своего любимого святого.

На Николу-вешнего — первое «ночное», первый выезд парней и ребят-подростков на ночную пастьбу лошадей. Егорий коров «запасает», Никола — коней. «Вешний Никола подножный корм лошадям несет!» — говорят в народе. Повсюду в деревнях блюдется обычай справлять в этот день ночной ребячий праздник. В лугах, на выгонах и на запущенном под пар поле разжигаются костры; поблизости пасутся «спутанные» лошади, у огня сидят кружком молодые пастухи, едят пироги, пекут картофель в золе, игры заводят, вперегонки бегают, целую ночь вплоть до белой зорьки не смыкают глаз: «Николу празднуют».

А в великом почете на Руси св. угодник Божий Николай Чудотворец[2], слывущий за «Николу-Милостивого», покровителя морей и полей, за крепкую защиту мужика-хлебороба, за грозу всякой нечисти, утесняющей и без того тесную жизнь пахаря. Этот добрый, но строгий старец, по прихотливой воле слагателей былей-небылей, восприял на себя многие черты могучего былинного богатыря Микулы-света-Селяниновича. Он примиряет враждующих, [266] связует союзы вековечные. «Како возможем достойно хвалити, песньми духовными тя ублажити, дивна и чюдна отца Николая, святого славнаго архиерея. Архиереом отец и начальник, нам же ты добрый наставник, вси бо тобою спастися желаем»… — поется в одном старинном духовном стихе. Много других песенных сказаний о Николае Чудотворце сохранилось в народной памяти.

«А кто, кто Николая любит,
А кто, кто Николаю служит, —
Тому святый Николае
На всякий час вспомогае.
ПастырюНиколае!
А кто, кто к нему прибегает,
А кто, кто в помощь призывает, —
Тому святый Николае
Всегда вспомогаяй.
ПастырюНиколае!
А кто, кто живет в его двори, —
Николай на земли и в мори
Не даёт ему пропасти,
Измет его от напасти.
ПастырюНиколае!
Пастырю словесного стада,
Изми мя пекелнаго ада,
А мы будем прославляти,
Имя твое величати.
ПастырюНиколае!».

Так распевают на весенний Николин день калики перехожие, сидючи по церковным папертям, — по тем местам, где сохранились ещё эти разносители неведомо кем слагавшихся в давние времена «стихов», убогие люди Божий, собирающие себе на пропитание своим пением, доходящим до самого сердца простодушных слушателей, оделяющих певцов копейкой медною, трудовым потом политою. «Микола» является (по другому стиху) «святителем, морям проходителем, землям исповедником». Он, за свои подвиги, почитаем не на одной православной Руси:

А знают Миколу
Неверных орды.
А ставят Миколы
Свечи воску яры,
Кануны медвяны.

[267]

А ему, свету, слава,
Слава-держава,
Во всю его землю,
Во всю подселенну"…

Слушает честной люд певцов, прославляющих его покровителя и заступника пред Господом, — умиляется, ведет иной раз старцев убогих в свои хаты. «Хоть на вешнего, голодного, Николу не до разносолу, а все угостить надо странника Божьего, что, как птаха небесная, идет-поет!», — говорит гостеприимная деревня, если найдется у ней чем ни на есть угостить об эту, подобравшую все кормы, пору. «Не накорми о Николин день голодного — сам наголодаешься!» — подсказывает умилившемуся люду крылатое слово. «С хлеба на квас да на воду о вешнем Николе перебиваются, на зимнего заниколят — три дня опохмеляются!». Но и зимой, и весною, и во всякое время готова повторять за каликами перехожими вся богомольная посельщина умилительные слова их духовного стиха, посвященного великому Божьему угоднику и чудотворцу: «Мироточивых струй обильныя реки туне точит во вся веки ныне человеки, мир весь чудесами чудно удивляяй. Ликийский же остров светло просветляяй, благовонным каплет целеб альвастром, росит всем желанным чистым благодарством: днесь сему приносим должно того дару, великий нам есть, Миру же и Бару, архиерей, ибо словом пасет люди, Николае честный, от нас слово буди сему приносимо, вместо мира драга, мирны гласы в песнех, похвала преблага. Верных собор черпаем, миро излиянно; краевестны вся суть, что ему есть данно; миры благодатны туне ка-плющи черплем, невидимо присно текущий. Многи содеваем за дар пений гласы, сему есть достойно пети во вся часы. Дарствим дарованно пение мысленно, словес воздаянми со гласом чувственно. Слоги соплетая, незлобну жертву приими, молим, главу миртом всю обвиту, отче Николае мироточивейший, отцем верх пречестный, пастырю светлейший, славо всея церкви, чудесы светяща, миром же сугубым во весь мир тучаща, тучная пучина Мирянскому граду, честна Ликийскому острову во правду, главо пресвященная, росы исполнена, капли миру сладость миром утучненна, миро знаменно перстнем Духа златым, нам еси подобно в фияле пресвятым. Избранно от тем род имя победнейше, чудес бесчисленных изъявительнейше! Многих неповинных от смерти избави, Бога во всем мире и везде прослави, данно ти есть всех нас [268] от бед заступати, отче святителю, и от зол спасати: святый чудотворче и преблаженнейший, непрестанно буди всем в помощь скорейший!»… В витиеватых словах этого стиха вылилось все благоговейное отношение народа-стихослагателя к своему великому заступнику.

За Николою — Симон Зилот, 10-е мая. «Кто досевает пшеницу на Зилота — выдет как золото!» — говорит стародавнее вещее слово: «Мокро на Мокея (11-го мая) — жди лета ещё мокрее!». На Епифана (12-го), «утро в красном кафтане» (т. е. ясная утренняя заря) — к пожарному лету. Тринадцатого числа — «Лукерьи-комарницы»: в этот день, по примете, вместе с теплым ветром налетают комары с мошкарой. Есть поверье, что «комариный народ» улетает по осени, — уносится на крыльях осеннего ветра, — на теплые моря, где и зимует зиму, чтобы, расплодившись, вернуться в мае-месяце на Русь. На следующий, Сидоров, день, когда прекращаются, по народным наблюдениям, до самой осени холодные ветры, прилетают на старые гнезда последние перелетные птицы из-за синих морей, с теплых заморских вод — стрижи быстрокрылые. «Пойдут Сидоры, отойдут сиверы, и ты, стриж, домой летишь!» — приговаривают деревенские погодоведы-краснословы: «Придет Федот (18-е мая) — последний дубовый листок развернет!» Если лениво распускаются листья на Дубах, народ не ожидает хорошего урожая яровых раннего сева. «Сей овес, когда дуб развернется в заячье ухо!» — говорят в Тульской губернии. «На дубу лист в пятак, быть яровому так!», — идет повсеместная народная молва: — «Коли на Федота на дубу макушка с опушкой, будешь мерять овес кадушкой!» С этого дня принимается земля «за свой род», — можно услышать в народе.

«На Филиппа да на Фалалея — досевай огурцы скорее». Старинная примета советует огородникам делать посадку огурцов скрытно от всех соседей и даже домашних, не принимающих непосредственного участия в работе. Особенно должно скрывать от любопытного глаза первую засаженную гряду, а тем более — первый выросший на ней огурец. Этот последний скрывают-закапывают в потаенном месте на огороде, как бы принося жертву покровителям огородов — святым Филиппу и Фалалею, память которых чествуется 20-го мая. Если будет много желтых, до поры до времени поблекших огуречных плетей, — это приписывается тому, что чей-нибудь лихой-недоброжелательный глаз подсмотрел «на росту» первый огурец. 21-е [269]число — Еленин день, напоминающий деревне, что пора сеять льны. В некоторых местах этот день так и зовётся: «длинные льны — Еленины косы». На сев льна в старину было в обычае не выезжать без выполнения особой обрядности. Старухи собирали в канун Еленина дня по паре яиц с каждой бабы, пекли их «всем бабьим миром» — в одной облюбованной для этого печи и, затем, раскладывали, не без ведома сеятелей, в мешки с семенами; но мужики не должны были проговариваться о своём «знатье», — молча собирались и выезжали они, благословясь, на вспаханную подо льны полосу, где прежде всего и принимались за завтрак, а потом уже — за посев. Скорлупки яиц должны были привозиться домой; там старухи толкли их и подбавляли понемножку в корм курам: чтобы неслись лучше. «Лен с ярью не ладит», а потому деревенский опыт не советует сеять на льнищах ничего иного.

«На Ферапонта (25-го мая) — первые худые росы», вредные для пасущейся животины, для древесной листвы и для малых ребят. «Напала на медяную росу!» — говорят о заболевшей в этот день скотине: «От Ферапонтовой росы и трава ржавеет». В этот день советуют «глядеть рябину»: много цвету — будут и овсы хороши; малое цветенье — жди худа, не будет с овсами толка, хоть сызнова пересевай! «Знать рябину на цвету, что идёт к мату!»

26-го мая — «на Карпа» хорошо «коропы» (рыба карп) ловятся. Опытные, приглядевшиеся ко всякому ходу рыбы ловцы и стараются не пропустить этого дня.

«На Федо́ру (27-го мая) не выноси из избы сору!» — говорит пережившая многие века простодушная народная мудрость. Внимая ей, благомысленные деревенские хозяйки не метут избы, чтобы не быть худу. Если на следующие сутки, на Евтихия, день тихий, — ждет пахарь хорошего урожая.

29-е число — «Федосьи-колосяницы»: рожь принимается выметывать колос. «На Федосью» хорошо, по примете, прикармливать скотину хлебом печёным: плодливее будет, хозяевам на прибыль да на радость!

За Федосьями — Исакий следом идёт на светлорусский простор широкий, во все стороны света белого разбежавшийся: на его день выползает из норы всякий гад. Старые люди предостерегают молодёжь, чтобы с опаской да с оглядкой ходить по лесу да по лугу. «Идут поездом в этот день змеи ползучия на свадьбы змеиныя», — гласит старинное сказание: «укусит человека гадина, не заговорить никакому знахарю». С этого, змеиного, дня садят бобы, [270] перед посадкой вымачивая их в «озимой воде», натаянной из мартовского снега, собранного заранее по лесным оврагам. «Уродитесь, бобы, и крупны, и велики, на все долина старых и малых, на весь мир крещеный!» — приговаривают огородники, сажая их. А через плетень уже новый месяц — июнь-«розанцвет» глядит: конец приходит веселому, да тяжелому, май-месяцу. Близится вещий «праздник кукушек» с его дышащими пережитком древнеславянского язычества сказаниями. А там — рукой подать и до «Ярилы», разгульного чествования назревающих сил природы, берущей верх надо всем ратоборствующим с нею. Не за дальними горами и те дни, когда из конца в конец деревенской Руси зазвенят купальские песни.

Примечания

  1. Немецкая Слобода — заяузское предместье Москвы, отведенное для жительства иноземцев, которые все у нас слыли в старые годы за «немцев». По большей части это были купцы и ремесленники. Лекаря были также из иноземцев. С XVII-гo столетия, со времен Алексея Михайловича, число иностранцев в Москве значительно возросло, а с воцарением Петра Великого мы видим «немцев» уже и на русской государственной службе. В Немецкой Слободе были у иноземцев и свои церкви, где они совершенно свободно отправляли все свои духовные нужды.
  2. Св. Николай Чудотворец — архиепископ мирликийский — находится в великом почитании у всех христиан вселенной. Благоговейно относятся к его имени даже мусульмане и некоторые язычники (на Руси). Он подвизался во славу Божию в IV-м веке по Р. Хр., родился в гор. Патаре (в древней Ликии), основанном дорийскими греками, посвятившими его богу Аполлону, — чудесным образом был избран в мирликийские епископы, бесстрашно исповедывал при Диоклетиане-гонителе Христово учение, был участником первого вселенского собора, созванного для обличения ереси Ария. Многочисленные чудеса, совершенные им во время земного служения Богу, увековечили его память. Кончина его последовала в 343-м году в гор. Мирах. Отсюда в 1087-м году итальянские купцы перевезли мощи св. Николая в г. Бари (в Апулии), где они и пребывают до сих пор, привлекая тысячи паломников. Память св. Николая чествуется 6-го декабря, день перенесения мощей (9-го мая) чтится наособицу.