Народная Русь (Коринфский)/Крещенские сказания

Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Крещенские сказания
автор Аполлон Аполлонович Коринфский
Опубл.: 1901. Источник: А. А. Коринфский, Народная Русь. — М., 1901., стр. 120—127; Переиздание в совр. орфографии. — Смоленск: Русич, 1995.

Народная Русь
Предисловие
I. Мать — Сыра Земля
II. Хлеб насущный
III. Небесный мир
IV. Огонь и вода
V. Сине море
VI. Лес и степь
VII. Царь-государь
VIII. Январь-месяц
IX. Крещенские сказания
X. Февраль-бокогрей
XI. Сретенье
XII. Власьев день
XIII. Честная госпожа Масленица
XIV. Март-позимье
XV. Алексей — человек Божий
XVI. Сказ о Благовещении
XVII. Апрель — пролетний месяц
XVIII. Страстная неделя
XIX. Светло Христово Воскресение
XX. Радоница — Красная Горка
XXI. Егорий вешний
XXII. Май-месяц
XXIII. Вознесеньев день
XXIV. Троица — зелёные Святки
XXV. Духов день
XXVI. Июнь-розанцвет
XXVIL. Ярило
XXVIII. Иван Купала
XXIX. О Петрове дне
XXX. Июль — макушка лета
XXXI. Илья пророк
ХХХII. Август-собериха
ХХХIII. Первый Спас
XXXIV. Спас-Преображенье
XXXV. Спожинки
XXXVI. Иван Постный
XXXVII. Сентябрь-листопад
XXXVIII. Новолетие
XXXIX. Воздвиженье
XL. Пчела — Божья работница
XLI. Октябрь-назимник
XLIL. Покров-зазимье
XLIII. Свадьба — судьба
XLIV. Последние назимние праздники
XLV. Ноябрь-месяц
XLVI. Михайлов день
XLVII. Мать-пустыня
XLVIII. Введенье
XLIX. Юрий холодный
L. Декабрь-месяц
LI. Зимний Никола
LII. Спиридон солноворот
LIII. Рождество Христово
LIV. Звери и птицы
LV. Конь-пахарь
LVI. Царство рыб
LVII. Змей Горыныч
LVIII. Злые и добрые травы
LIX. Богатство и бедность
LX. Порок и добродетель
LXI. Детские годы
LXII. Молодость и старость
LXIII. Загробная жизнь
[120]
IX.
Крещенские сказания

Шумят веселые Святки — от самого дня Рождества Христова до праздника Крещения Господня играми да плясками, да песнями на светлорусском просторе привольном потешаются, вещими гаданиями честному люду православному тайные веления судеб открывают. Гудят пиры-беседушки затейные, зеленым вином поливаются, плещут пивом, брагою, медами ставлеными. Что ни день на Святках — то свои поверья, что ни час — новый сказ, корнями живучими приросший к сердцу народному. Гуляет — «святошничает» любящая «веселие» матушка-Русь; положено дедами, прадедами заповедано гулять-веселиться широкой русской душе по святочному обычаю. И словно воскресает на эти дни, сбрасывает с тысячелетних плеч саван векового забвения старина стародавняя. День Крещения Господня (Богоявление) Святки кончает, над праздничными гулянками крест ставит, до широкой-разгульной Масленицы с многошумным весельем прощается.

Канун Крещенья, как и рождественский, слывет сочельником и тоже — день постный, по уставу Православной церкви; но одновременно это — главный день святочных гаданий. Проводит его русский народ не только в посте да молитве, но и в сыновнем общении с неумирающими пережитками язычески-суеверного былого-минувшего. Верный христианскому преданию, держит он строгий пост, не принимая никакой пищи вплоть до вечерни, несет домой из храма Божьего освещенную богоявленскую воду и считает её целебною от всяких болестей; памятуя вековые обычаи [121] предков, отдает он — обок с этим — щедрую дань и своему суеверию.

Вечер под Крещенье, подавая весть о близящемся конце Святок, заставляет красных девушек вспоминать обо всех знакомых деревенскому люду гаданьях. Звончей-голосистее поются на беседах и песни святочные — подблюдные. Затейливей сами-собой становятся и святочные игры обрядовые. А старикам со старухами, которым уже много лет назад надоскучило и петь-играть, и рядиться-святошничать, — своя забота об эту пору. Первее всего — ставят они мелом на всех дверях, на всех оконных рамах знаки креста, чтобы оградить свое жилье от посещения бесовского. Ходит-гуляет в этот вечер нечистая сила, всяким оборотнем прикидывается, в избу попасть норовит на пагубу святошничающему народу православному. И одна защита против нее, — гласит народное слово, — святой крест Господень, перед которым распадается во прах все могущество лукавого. Не начертай в крещенский сочельник креста у себя на дверях, позабудь об этом строго соблюдаемом на Руси, — не только в деревенской глуши, но и в больших городах, — обычае: быть худу, жди беды! — по уверению строгих блюстителей прадедовских преданий.

Лютует под Крещенье — больше всей другой нечисти пододонной — Огненный Змей. И наособицу против него-то и ограждается теперь русский мужик-простота. Полетит чудище над деревней, где ни глянет — повсюду кресты белеются, и останется ему только рассыпаться огненным дождем над снегами глубокими, одевающими Мать-Сыру-Землю. Тульское поверье в общих чертах выдвигает из мглы забытого в городах суеверия облик этого детища народного воображения. «Известно всем и каждому на Руси, что такое за диво Огненный Змей. Все знают, зачем он и куда летает», — начинает красноречивый сказатель свою речь о нём. «Огненный Змей — не свой брат; у него нет пощады: верная смерть от одного удара. Да и чего ждать от нечистой силы! Казалось бы, что ему незачем летать к красным девицам; но поселяне знают, за чем он летает, и говорят, что если Огненный Змей полюбит девицу, то её зазноба неисцелима вовек. Такой зазнобы ни отчитать, ни заговорить, ни отпоить никто не берется. Всякий видит, как Огненный Змей летает по воздуху и горит огнем неугасимым, а не всякой знает, что он, как скоро спустится в трубу, то очутится в избе молодцом несказанной красоты. Не любя, полюбишь, не хваля, [122] похвалишь, — говорят старушки, когда завидит девица такого молодца. Умеет оморочить он, злодей, душу красной девицы приветами; усладит он, губитель, речью лебединою молоду молодицу; заиграет он, безжалостный, ретивым сердцем девичьим; затомит он, ненасытный, ненаглядную в горючих объятиях, растопит он, варвар, уста алые на меду, на сахаре. От его поцелуев горит красна девица румяной зарей; от его приветов цветет красна девица красным солнышком. Без Змея красна девица сидит во тоске, во кручине; без него она не глядит на Божий свет; без него она сушит себя». Целый ряд других сказов об этом чудище можно отыскать в памятниках народного слова (см. гл. «Змей-Горыныч»). Кроме начертаний креста, советуют знающие всю подноготную ведуны деревенские насыпать на печную загнетку собранного в крещенский вечер снегу. Последний и вообще занимает почетное место в народных крещенских поверьях и обычаях. Собирают его старики в крещенский сочельник за околицею, в поле, — приносят домой, сыплют в колодец. Это делается для того, чтобы вода была в колодце всегда в изобилии и никогда не загнивала бы. По деревенскому поверью, — у тех, кто не позабудет этого сделать, хоть все лето не будь капли дождя, а колодец будет полным-полнехонек. Берегут натаявшую из. крещенского снега воду и в кувшинах — на случай болезни: эта вода, — гласит народное слово, — исцеляет онемение в ногах, головокружение и судороги. Старухи думают, кроме того, что — если спрыснуть снеговою крещенскою водою холстину, то это так выбелит её, как не сделают ни солнце, ни зола. Советуют подбавлять крещенского снегу и в корм лошадям, — чтобы не так зябки были; дают и курам, — чтобы занашивались пораньше. Умываются снеговой водою поутру в день Крещения красные девушки, — чтобы без белила белыми быть, без румяна — румяными. Примечают по крещенскому снегу и о погоде, и об урожае. «Снегу под Крещенье надует — хлеба прибудет!» — ведет речь народная мудрость. «Много снегу — немало и хлеба!» — приговаривает она. «Привалит снегу вплоть к заборам — плохое лето! Есть промежек — урожайное!», «На каком амбаре плотнее снег — целее в том и батюшка-хлеб!»

По старинной примете сельскохозяйственного опыта, если вечером под Крещенье ярким светом блестит на небе звездная россыпь | алмазная, — хорошо в этом году овцы будут ягниться: «Ярки крещенские звезды породят белые ярки („ярка“ — овечка)!» Если заметет на Крещенье метель, — [123] будет снегом снежить чуть не до самой Святой. «Коли в Крещенье собаки много лают, — будет вдоволь всякого зверя и дичи!», — замечают охотники. Коли на воду (на иордань) пойдут в туман, хлеба будет невпроед много!" — говорят приметливые погодоведы: «Снег хлопьями — к урожаю, ясно — к недороду!», «Коли прорубь на иордани полна воды — разлив велик будет!», «В крещенский полдень синие облака — к урожайному году!», «На крещенье день теплый — хлеб будет темный!».

Крещенские морозы слывут самыми жестокими, и недаром: зима собирается об эту пору со всеми силами. Но, несмотря на стужу, с древних времен живет в народе обычай купаться в крещенской проруби-иордани. Купаются и те, кто святошничал-рядился о Святках, — чтобы очиститься от греховной скверны в освященной воде; купаются и просто — «для здоровья». Последнее, однако, далеко-таки не всегда оправдывается на деле.

«Крещенье-Богоявленье», — говорит народ и повторяет предание, идущее от дней старины глубокой, связанное с этими словами. По народной молве, исстари веков совершается в этот день чудо-чудное, диво-дивное: отверзаются над иорданью небеса и сходит с них в воду Истинный Христос. Не всем дано видеть это, а только — самым благочестивым людям. Но, если помолится грешник святому небу в это время, то сбудутся и его желания. Есть поверье, что, если поставить под образами чашу с водою да «с верою» посмотреть на нее, — то вода, сама собою, всколыхнется в крещенский полдень: осенит и освятит её крещающийся Сын Божий. Слывет Крещенье во многих местах и за праздник — «Водокрещи». «От Оспожинок — до Водокрещей!», — держат иногда ряду. «От Водокрещей — до Евдокей живет семь недель с половиной». Красное словцо народное, встречая крещенскую стужу, оговаривает её словами: «Трещи не трещи, а минут и Водокрещи (т. е. тепло-то все-таки возьмет свою силу)!» Не забывает народ, что — если пошел январь-месяц, то и за перезимье переваливает уже время-то, а перезимье, по его крылатому слову, о весне весть подает.

Среди песенных сказаний, составляющих богоданное богачество убогих певцов — калик перехожих, есть несколько приуроченных к празднику Крещения Господня. Некоторые из них передают почти совершенно точно содержание евангельской повести о Богоявлении; другие являются [124] восторженным славословием Христу; третьи отступают в окруженную таинственностью область подсказанных пытливым выражением сказочных вымыслов.

„На Иордань всех Спаситель
Днесь прииде Искупитель.
Плещет пророк руками:
Веселитесь, Господь с вами!
Отец свыше возглашает,
Рожденного возвещает: --
Сей есть сын мой возлюбленный,
Во человека облеченный!“

Такою цветистой запевкою начинается одно из них. «Дух же свыше, аки птица низлетает голубица, Отцу быти Сына равна изъявляет и преславна», — продолжается оно, переходя от созвучия к созвучию: — «Тварь бедная, веселися, яко к тебе Спас явися. О, Адаме, простри очи, миновались темны ночи. Печали нам вси престали, а радости быть начали. Слава Богу! — да воскликнем и к Всещедрому приникнем. Кто сей стоит над водами? Восплещите вси руками: Христос Спас наш и Владыка прииде спасти человека. — Иоанне, что стоиши и пришедшего не крестиши? Почто дело продолжаешь, Христа Спаса не крещаешь? — Боюсь аз и трепещу, — хоть весел и плещу, — огню, сено, прикоснутись! — С чего тебе ужаснутись? Не бойся, раб, и крести Мя, Владыку, прослави Мя! — Христос тако возвещает, Иоанна утешает. Мы же к Спасу крепким гласом все воскликнем днешним часом: Слава Тебе, Искупитель, щедрый буди нам Спаситель!» Другое сказание простодушно повествует о том, как «ходила Госпожа Пречистая землею и светом», а на руках носила «своего Сына Христа Иисуса». Встречает Богоматерь на пути-дороге «Крестителя-Ивана», — встретила и обращается к нему со словами: «Ну-ка, Иван, кум мой, пойдем мы на воду Ердана, окрестим Христа, моего Сына!» Согласился Иван-Креститель и «пришли на воду Ердана. Стал Иван своего крестника крестити: от страха у него выпала книга». Спрашивает — и «пытает» его Госпожа Пречистая о причине страха. «Обезумел Ердан, вода студена, не хочет вода принимать в себя; а весь лес на траву попадал: а взгляни-ка, кума, над собою: начетверо небо словно разломилось!» На эти слова Ивана-Крестителя держит ответное слово Богоматерь: «А не бойся, Иван, кум мой, вода ума не теряла, вода, кум мой, забрала себе силу, [125] ибо от Христа она освятится; а лес — он Христу поклонился; а небо — оно не сломилось, ангелы небо растворили — поглядеть им, как Христа мы крестим»… Послушал Креститель, «крестил святой Иван своего Иисуса-крестника: Иван Христа, а Христос — Ивана». Вслед за этими трогательно-простодушными словами идет заключение, в котором невольно чувствуется позднейший разносказ: «Оттоле крещения настали: все по милости великаго Бога, — да будет Он нам всегда в помощь!»

Родственно с только что приведенным сказанием и следующее — несравненно более цветистое по своему песенному-картинному складу, чем оба предыдущие:

«Развивался святой лес зеленый:
А то не святой лес был зеленый,
Но была то свята церковь Софья,
Поют в ней ангелы шестокрылы;
Пришла к ним Мария, Святая Дева,
На руках держит Христа Бога истинна,
Говорят ей ангелы шестокрылы:
„Ради Бога, Мария Святая Дева!
Ты поди в тот сад зеленый,
Нарви Ты Божьяго Древа,
Поди потом к Крестителю-Ивану,
Перед ним Ты поклонися,
Поцелуй Ты черную землю
И тогда ему говори Ты:
— Будь Мне кумом ты, Иван-Креститель,
Окрести ты Христа Бога истинна!“
Ясное небо растворилось,
Черная земля затряслася,
Как крестили Христа Бога истинна»…

С праздником Крещения Господня связано в народной Руси немало поверий, относящихся к судьбе человека. Так, например, если кто-нибудь крещен в этот отверзающий небеса над землею день, — то, по слову народной мудрости, быть ему счастливейшим человеком на всю жизнь. Добрым предзнаменованием считается также, если устроится в этот день рукобитье свадебное: в мире да в согласии пройдет жизнь новобрачной четы. В некоторых местностях выходят вечером в Крещенье девушки окликать суженых. Если попадется навстречу им молодой парень — быть добру, старик — надо ждать худа. Да и не перечесть всех поверий, обступающих изукрашенным [126] частоколом обычаев великий праздник Божий. Живуче яркое слово-предание богатыря-пахаря, не вымирают и простодушные поверья его. Ещё в конце первой половины XVII столетия писал царь Алексей Михайлович в своей грамоте государевой шуйскому воеводе вообще о святочных, а о крещенских наособицу, пирах-игрищах: «…ведомо нам учинилося, что на Москве, наперед сего в Кремле, и в Китае, и в Белом, и в Земляном городе, и за городом, и по переулкам, и в черных, и в ямских слободах по улицам и по переулкам, в навечери Рождества Христова кликали многие люди Каледу и Усень, а в навечери Богоявления Господня кликали Плугу; да в Москве ж чинится безчинство: многие люди поют бесовския сквернословныя песни… да на Рождество Христово и до Богоявленьева дня собираются на игрища сборища бесовския … игрецы-скоморохи с домбрами и с дудами, и с медведи ходят, и дару Божию хлебу поругаются, всяко животно скотское, и зверино, и птичье пекут. И мы указали о том учинить на Москве и в городех, и в уездех заказ крепкой, чтобы ныне и впредь никакие люди по улицам и по переулкам, и на дворех в навечери Рождества Христова и Богоявленья Калед и Плуг и Усеней не кликали и песней бесовских не пели… А которые люди ныне и впредь учнут Каледу и Плуги, и Усени, и петь скверныя песни, и тем людям за такия супротивныя неистовства быти от нас в великой опале и в жестоком наказанье. И велено тот наш указ сказывать всяким людям всем вслух, и бирючем велено кликати по многие дни»… С той поры минули долгие годы, исчезло из памяти народной понятие о «супротивных закону христианскому» Каледе, Плуге и Усени; но ставшие мертвым звуком имена их по-прежнему слышатся в песнях любящего веселие, сердцем приверженного к стародавней старине народа. Эти имена, когда-то вызывавшие недовольство церковных властей, видевших в них пережиток язычества, в настоящее время только придают цветистость песенному слову.

День Богоявления ознаменовывался в старой Москве праздничным царским выходом, не имевшим себе подобного по торжественности. Со всей Руси был к этому дню съезд бояр и всякого чина именитых людей в Белокаменную: и был этот съезд ради царского лицезрения, из охоты полюбоваться редким великолепием торжества.

Чин крещенского освящения воды совершался патриархом [127] на Москва-реке. Собиралось вокруг «Иордани» до четырехсот тысяч народа. Царь-государь шествовал в большом наряде царском сначала в Успенский собор, а оттуда — на освящение воды, среди стоявшего стеной ратного строя стрельцов, поддерживаемый стольниками из ближних людей, оберегаемый «от утеснения нижних чинов» стрелецкими полковниками в бархатных и объяринных ферезеях и турских кафтанах. Гости, приказные, иных чинов люди и многое множество народа окружали шествие венценосного богомольца. Самое действо освящения воды совершалось, за малыми исключениями, так же, как и в наши дни. Но главным отличием являлась обступавшая его картина — с патриархом и царем во главе. Возвращался крестный ход по прежнему чину. Царь-государь, отслушав в Успенском соборе отпускную молитву, шел в свои палаты царские. А на Москве — «по улицам, по переулкам и во дворех» — начиналось последнее празднование Святок. Люди почтенные принимались за пиры-беседы, молодежь — за песни-игры утешные, а гуляки, памятующие предпочтительно перед всем иным присловье «Чару пита — здраву быти!» — за любимое Русью «веселие».