Народная Русь (Коринфский)/Введенье

Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Введенье
автор Аполлон Аполлонович Коринфский
Опубл.: 1901. Источник: А. А. Коринфский, Народная Русь. — М., 1901., стр. 489—494; Переиздание в совр. орфографии. — Смоленск: Русич, 1995.

Народная Русь
Предисловие
I. Мать — Сыра Земля
II. Хлеб насущный
III. Небесный мир
IV. Огонь и вода
V. Сине море
VI. Лес и степь
VII. Царь-государь
VIII. Январь-месяц
IX. Крещенские сказания
X. Февраль-бокогрей
XI. Сретенье
XII. Власьев день
XIII. Честная госпожа Масленица
XIV. Март-позимье
XV. Алексей — человек Божий
XVI. Сказ о Благовещении
XVII. Апрель — пролетний месяц
XVIII. Страстная неделя
XIX. Светло Христово Воскресение
XX. Радоница — Красная Горка
XXI. Егорий вешний
XXII. Май-месяц
XXIII. Вознесеньев день
XXIV. Троица — зелёные Святки
XXV. Духов день
XXVI. Июнь-розанцвет
XXVIL. Ярило
XXVIII. Иван Купала
XXIX. О Петрове дне
XXX. Июль — макушка лета
XXXI. Илья пророк
ХХХII. Август-собериха
ХХХIII. Первый Спас
XXXIV. Спас-Преображенье
XXXV. Спожинки
XXXVI. Иван Постный
XXXVII. Сентябрь-листопад
XXXVIII. Новолетие
XXXIX. Воздвиженье
XL. Пчела — Божья работница
XLI. Октябрь-назимник
XLIL. Покров-зазимье
XLIII. Свадьба — судьба
XLIV. Последние назимние праздники
XLV. Ноябрь-месяц
XLVI. Михайлов день
XLVII. Мать-пустыня
XLVIII. Введенье
XLIX. Юрий холодный
L. Декабрь-месяц
LI. Зимний Никола
LII. Спиридон солноворот
LIII. Рождество Христово
LIV. Звери и птицы
LV. Конь-пахарь
LVI. Царство рыб
LVII. Змей Горыныч
LVIII. Злые и добрые травы
LIX. Богатство и бедность
LX. Порок и добродетель
LXI. Детские годы
LXII. Молодость и старость
LXIII. Загробная жизнь
[489]
XLVIII.
Введенье

21-е ноября, день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, отмечено в народном месяцеслове целым рядом особых поверий и связанных и ними обычаев, зародившихся в лоне матери-природы, отовсюду охватывающей повседневную жизнь крестьянина-земледельца.

Сохранился целый ряд простонародных песенных сказаний, являющихся в то же самое время и хвалебными величаниями впервые вступившей во храм Господень Пресвятой Деве. «Ты во церковь приведеся, архиереом воздадеся и от ангел предпочтеся», — начинается одно из них. За этим началом-«запевкою» следует повторяющийся и в самом конце стиха припев: «Приведутся девы, ближняя Ея, во след Ея во Святыя Святых!» Сказание, прерванное этим четверостишием, продолжается: «Захария сликовствует, пророчески извествует, веселяся торжествует. Руце старец простирает. Царицею называет, сладкимя гласы воспевает. Днесь подъемлет старец Деву, да возведет Евву, да разрушит клятву древню. Евва, ныне веселися: се Девая Днесь явися, на престоле спосадися. Дух Святый осеняет, а Девая принимает, трилетна всем ся являет. Прилетают херувими, окружают серафими, поют гласы трисвятыми. Ангел пищу принашает, а Девая принимает, кверху руце простирает»… Другой, воспевающий этот праздник стих начинается словами о горах Сионских, на которых Бог «завет положил, свыше нам с небес свет Божий открыл, струями словес сердце напоил». В третьем — приглашаются торжествовать «патриарси», «вси [490] девы» — бодрствовать и «ликовствовать со пророки». В четвертом — веселится праматерь-Ева. И во всех них явственно слышится благоговейное чувство народа-песнотворца, воздающего честь-хвалу Богоматери.

Переход от Михайлова ко Введеньеву дню имеет, по старинной народной примете, весьма важное значение для всей первой половины зимы. Если «Зимняя Матрена» придет на землю в такой силе, что, действительно, поможет зиме «встать на ноги», а Федор-Студит, точно сговорившись с нею, все застудит, то санному пути в тот год не растаять до весенней распутицы. Когда же 10-го ноября, в канун дня, посвященного чествованию памяти св. Феодора, повиснет на древесных ветвях пушистая бахрома инея (в предзнаменование теплой погоды), да если на следующие за Студитовым днем сутки будет порошить снежная пороша, то — стоять разводящим дороги оттепелям-мокринам вплоть до самого Введенья.

В этот же день в деревне ждут новой перемены погоды: опыт старых, зорких памятью людей говорит о том — надвое. Бывает, что на Введеньев день проезжает по горам и долам «на пегой кобыле» красавица-Зима, одетая в белоснежную душегрейку, и дышит на все встречное таким леденящим дыханием, что даже вся нечисть, — о которой добрые люди боятся вспоминать на ночь, — а если и обмолвится кто о ней ненароком, то в ту же минуту оговаривает свою ошибку словами «не к ночи будь помянут», — даже все смущающие суеверную душу пахаря духи тьмы торопятся укрыться подобру-поздорову куда-нибудь подальше да поглубже от краснощекой русской красавицы, замораживающей своими поцелуями кровь в жилах. Тогда говорят в народе: «Введенье пришло — зиму на Русь завело!», «Введенские уставщики, братья Морозы Морозовичи, рукавицы на мужика надели, стужу уставили, зиму на ум наставили!», или: «Наложило на воду Введенье толстое леденье!» и т. п.

Но случается, что погода пойдет об эту пору совсем на иную стать. Приходилось русскому деревенскому люду видеть, что «Введенье ломает леденье», — почему и пошла гулять, рука об руку с только что приведенными выше старинными поговорками, и молвь о том, что «Введенские морозы не ставят зимы на резвые ноги». Это, не согласующееся с установившимся мнением деревни о прочности работы вековечных кузнецов Кузьмы — Демьяна, изречение стоит обок с тем, в незапамятные времена [491]впервые выпущенным из уст народного опыта замечанием, что введенские оттепели надолго портят-бороздят белую камчатную скатерть зимнего пути и совершенно противоречат распеваемой местами и теперь ребячьей песенке, лет двадцать тому назад подслушанной в Симбирской губернии (в Ново-Никулинской волости Симбирского уезда):

«Введенье пришло,
Зиму в хату завело,
В сани коней запрягло,
В путь-дорожку вывело,
Лед на речке вымело,
С берегом связало,
К земле приковало,
Снег заледенило,
Малых ребят,
Красных девчат
На салазки усадило,
На ледянке с горы покатило»…

В старину праздник Введение во храм Пресвятой Богородицы был днем первого зимнего торга. Белокаменная Москва начинала с этого дня расторговываться санями, свозившимися в нее к тому времени из промышлявших щепным и лубяным промыслами слобод и посадов, целыми грудами-горами складывавшимися на Лубянской площади, — укрепившей, вероятно, от этого и свое имя за собою. Между лубяными и санными рядами расхаживали калачники, пирожники, сбитенщики, приглашавшие покупателей и продавцов — «не ввести в зазор» их и «проведать стряпни домостряпанной, не заморской, не басурманской, не немецкой» и т. д. Сами торговцы Лубянского торга, славившиеся своим мастерством на красное слово, нет-нет да и выкрикивали заходившему в ряды люду московскому прибаутки, вроде:

«Вот санки-самокаты,
Разукрашены — богаты,
Разукрашены-раззолочены,
Сафьяном оторочены!
Введеньев торг у двора,
Санкам ехать пора!
Сани сами катят,
Сами ехать хотят!
Ехать хотят сани
К доброму молодцу во двор,

[492]

К доброму купцу,
К хозяину тороватому,
Ко тому ли вожеватому!..»

И сани, особенно ходко шедшие с рук у продавцов в этот день, пестрели-рябили в глазах у покупателей своею яркой росписью. Первое место по цене и хитрому узорочью занимали в красовавшихся грудах зимнего товара галицкие сани, раскрашенные не только красками, но и позолотою. К вечеру, если не вся, то добрая треть Первопрестольной, каталась на новых санях.

Со Введеньева дня в старину, — а местами и в настоящее время, — начинались не только зимние торги, но и зимние гулянки-катанья. «Делу время, потехе — час!» — говорит и в наши дни русский человек, чередующий свои работы и заботы с отдыхом. К первому санному гулянью старинные люди относились как к особому торжеству. Наиболее строго соблюдались обступавшие его обычаи в семье, где были к этому времени молодожены-новобрачные. В такой дом собирались — званые-прошеные — все родные, все свойственники, приглашались, по обычаю, «смотреть, как поедет молодой князь со своею княгинюшкой». Выезду последних предшествовало небольшое столованье, прерывавшееся «на полустоле», чтобы закончиться после возвращения поезда новобрачных во двор. Отправлявшиеся на гулянье молодые должны были переступать порог своей хоромины не иначе, как по вывороченной шерстью вверх шубе. Этим, — по словам сведущих, знающих всякий обычай, людей — молодая чета предохранялась ото всякой неожиданной беды-напасти, могшей, в противном случае, перейти ей дорогу на улице. Свекор со свекровью, провожая невестку на первое санное катанье с мужем молодым, упрашивали-умаливали всех остальных поезжан-провожатых уберечь «княгинюшку» ото всякой беды встречной и поперечной, а пуще всего — «от глаза лихого»:

«Ой, вы, гости, гости званые,
Званые-прошоные!
Ой, вы, братья-сватья,
Ой, вы милые!
Выводите вы нашу невестушку,
На то ли на крыльцо тесовое,
Вывозите нашу свет-княгинюшку
Белою лебедушкой…

[493]

Берегите-стерегите её:
Не упало бы из крылышек
Ни одного перышка,
Не сглазитл бы её, лебедушку,
Названную нашу доченьку,
Ни лихой удалец,
Ни прохожий молодец,
Ни старая старуха — баба злющая».

Сани молодых, наособицу изукрашенные коврами, полостями и резьбой-росписью, выводились со двора первыми. Следом за ними тянулся длинный поезд, если менее богатый, то не менее пестрый, снаряженный хозяевами для званых гостей. Молодые ехали в своих раззолоченных и разукрашенных «с выводами» санях «княжеских», ехали и знай — отвешивали поклоны по сторонам: они впервые показывали себя и свое молодое счастье народу честному, соседям ближним и дальним. За поездом бежали ребята с веселыми криками; на поезжан любовался отовсюду, со всех крылец, люд православный, охочий и теперь поглядеть на всякое подобное зрелище. И не было от этого гляденья никому никакого зазора: одни показывали себя, другие — смотрели.

В следовавшем за молодыми поезде раздавались веселые песни, прерывавшиеся иногда и не менее веселыми здравицами, относившимися «ко князю с княгинюшкой»: гостям ставились в сани и сулеи с романеями, и жбаны с медами крепкими, чтобы их «не заморозили Морозы Морозовичи введенские»… Если гулял на санях «князь» из боярской семьи, то молодые сидели на медвежьей шкуре, а посторонь их саней бежали шустры-скороходы, походя забавлявшие молодых своим скоморошьим обычаем.

По возвращении поезда с гулянья показавшую себя народу невестку встречали на крыльце поджидавшие свекор со свекровью, принимавшее её из рук молодого за руки и потом низко кланявшиеся поезжанам за то, что они «уберегли белую лебедушку, их доченьку богоданную ото всякого глаза, ото всякой притки, ото всякой напасти». Затем повторялся опять переход через шубу сданных с рук на руки молодых, и они вводились в покои, — где и продолжалось прерванное на полустоле веселое столованье.

В настоящую пору этот любопытный обычай во все своей полноте не сохранился нигде; но живые тени его и [494] до сих пор бродят ещё по неоглядному раздолью Земли Русской. В некоторых местах выезд на самое гулянье с течением времени перенесся на 22-е (Прокопьев день), а затем и на 24-е число, на Катеринин день.

«Введенье идет, за собой Прокопа ведет», — гласит старинная поговорка: — «Прокоп по снегу ступает, дороги копает. Катерина на санях катит к холодному Юрью (26-му ноября) в гости».