Иван Купала
После Семика и нераздельно связанного с ним Троицына дня, главным летним праздником у нас в народе является Иванов день, называемый в просторечии «Иваном Купалою», или прямо «Купалою» без всякого добавления к этому имени. Словами старинной, поющейся и теперь в Костромской и некоторых других соседних губерниях, песни так определяется значение этого праздника:
«Как у нас в году три праздника:
Первый праздничек — Семик честной,
Другой праздник — Троицын день,
А третий праздник-Купальница».
Этот третий праздник справляется в народной Руси два дня — 23-го и 24-го июня, во время летнего солнцестояния, когда прекрасное светило дня, по достижении высшего проявления своих творческих сил, делает первый поворот на зиму. Совпадая с днем св. Агриппины и с праздником Рождества св. Иоанна Предтечи, Крестителя Господня, ведущие свое начало с теряющихся в язычестве времен купальские праздники объединяют этих двух святых христианской церкви. «Купало» и «Купальница» — это древние Перун и богиня Заря. По сохранившемуся до наших дней болгарскому поверью, солнце (Перун) сбивается в эти дни с пути-дороги, и ясноокая дева Заря является на помощь светлому богу. Она не только ведет бога богов по небесной стезе, но и каждое утро умывает его росою с напоенных летними благоуханиями лугов, пестреющих к этому времени всеми цветами.
Приуроченные к именам христианских святынь, эти древние празднества, являющиеся до сих пор одним из наиболее ярких пережитков стародавней старины, некогда были общи языческому богословию большинства европейских народов. Они были известны даже в древней Индии и Персии, где приблизительно в то же самое время и с теми же обрядами справлялось празднование богу огня. У древних греков (елевзинские[1] таинства) и римлян (праздник Весты и Цереры), в древней Германии («Sungihte», «Sonnenwende» и, позднее, «lohannisfeuern»), в Англии («Midsummersnat»), у бретонцев[2], датчан, финнов, — везде встречается нечто подобное. В славянском мире, у всех без исключения народностей, до сих пор купальские празднества не вполне утратили свое первоначальное значение, несмотря на многовековую давность христианства. Из области народной веры они перешли в круг простонародных суеверий, из обрядов — в обычаи, в большинстве случаев служащие забавою для сельской молодежи, совершенно бессознательно воскрешающей на своих игрищах потускнелые образы, безвозвратно канувшие в реку забвения. В старину, когда ещё была свежа в народе память языческого прошлого, славяно-русская Церковь вела упорную борьбу с этими обычаями и играми. В настоящее же время только в трудах, оставленных пытливыми исследователями старины в наследие будущему бытописателю человечества, и можно найти более или менее ясное представление о какой-нибудь определенной связи современных простонародных поверий с былой верою.
В «Стоглаве» рассказывается о купальских празднествах, что во время них «нецыи, пожар запалив, предскакаху по древнему некоему обычаю»; что «против праздника Рождества Великаго Иоанна Предтечи и в нощи на самый праздник, и в весь день и до нощи мужи и жены и дети в домех и по улицам и ходя и по водам, глумы творят всякими играми и всякими скомрашествы и песни сатанинскими и плясками, гусльми и иными многими виды и скаредными образовании. И егда нощь мимо ходит, тогда отходят к роще с великим кричанием, аки бесни, омываются водою». Приблизительно в это же время летописец псковского Памфилова монастыря, описывая эти празднества «во градех и в селех», находил возможным сказать, что «в годину ту сатана красуется, яко же сущий древние идолослужителие бесовский праздник сей празднуют». Столетие спустя, один русский церковный писатель (XVII-гo века) называет купальские огни и перескакивание через них «обычаем поганым в честь идолов». Но чем позднее, тем все менее и менее враждебно относилась и русская письменность к этому отголоску прошлого. В настоящее время, когда в недрах народа утратилось всякое представление о его прежнем язычестве, никому не мешает уже и цветистая пестрядь все более и более сливающихся с обыденным обиходом жизни народных обычаев, еле сочащимися ручейками вытекающих из обмелевшего моря славянских предании.
Купальские обычаи наиболее сохранились в Малороссии, в белорусском Полесье, на Волыни и по соседству с финнами — в северно-русских губерниях. День Аграфены-купальщицы (23-е июня) посвящается здесь собиранию трав, имеющих — по народной лекарской науке — целебную силу. Из собираемых в канун Купалы травяных зелий пользуются особенным уважением «купаленка» (желтоголов) и цветок «Иван-да-Марья». С последним связано стародавнее предание о купавшихся в дождевых потоках Перуне-громовнике и богине Заре, звучащее громким откликом в белорусской купальской песне:
«Иван да Марья
На горе купалыся;
Гдзе Иван купався —
Берег колыхайся,
Гдзе Марья купалась —
Трава расцилалась»…
Кроме целебных трав, в ночь под Ивана-Купалу народное суеверие советует искать и такие «лютые коренья» и «злыя былия», как «любисток-трава», «перелет-трава», «разрыв-трава». Перед силою последней не может, по его словам, уцелеть ни один замок, как бы он ни был крепок (см. главу «Злые и добрые травы»).
В XVI и XVII столетиях собиратели трав преследовались наряду с закоренелыми преступниками. «Егда приходит великий праздник, день Рождества Предтечева», — писал упомянутый выше летописец, — «исходят мужие и жены чаровницы по лугам и по болотам и в пустыни и в дубравы, ищущи смертныя травы и приветрочрева, от травнаго зелия на пагубу человеком и скотом; ту же и дивия корения копают на потворение мужем своим. Сия вся творят действом диаволим, с приговоры сатанинскими». В «Разрядных книгах»[3] находятся записи о целом ряде старинных судебных волокит о таких травоведах. Достаточно было найти у кого-нибудь неведомый корень или пучок неизвестной травы, чтобы этому было придано значение злого умысла. Пойманных накануне Иванова дня «ведунов» пытали, били батогами, чтобы «не повадно было бы носить и собирать травы и коренья».
Цвет папоротника — «златоогненный цвет» русских сказок, с которым связаны поверья о кладах, зарытых в лесных дебрях — до сих пор продолжает привлекать к себе внимание «знающих травы и всякое слово» людей из народа. Ходит молва в последнем и теперь, что папоротник цветет только в Иванову ночь, — точнее, в самую полночь под Иванов день. Немногим удается, по отголоскам этой молвы стародавней, найти и сорвать дивный «царь-цвет», окруженный зоркою стражей изо всякой лесной нечисти, забирающей за время его цветения самую крепкую силу над суеверным людом. Это не то, что купаленка (trollius europaeus), медвежье ушко (verbascum), или богатенка (erigeron acre), которые тоже собирают в эту ночь и втыкают в стены дома — на имя каждого из семьи, замечая, что, если чей цветок скорее завянет, тому — или умереть в этот год, или захворать. Тех — сколько хочешь можно найти в лесу.
После Иванова дня — первый покос. День ведьм, оборотней, колдунов и проказ всякой нежити, начиная с домовых и кончая русалками, — этот праздник является, по верной народной примете, также и днем полной зрелости полевых и лесных трав, расцветающих к этому времени во всей красе. Недаром и пчела, в записанной Далем пословице, говорит мужику: «Корми меня до Ивана, сделаю из тебя пана!» «До Ивана просите, детки, дождя у Бога», — говорит наш крестьянин, — «а после Ивана я и сам упрошу!» «Коли до Ивана просо в ложку, будет и в ложке!» и т. д. Все растущее на земле — к "Иванову дню «в полном соку». Потому-то и самый сбор лечебных и всяких иных трав приурочен к этой поре.
В древности в честь бога-огня, бога-солнца, бога-грома зажигались во время летнего солнцеворота праздничные огни. В купальских празднествах, даже и по дошедшим до нас пережиткам их, и теперь самым ярким по окраске обычаем является некогда осуждавшееся наравне с идолослужением «возжение купальских костров». И в наши дни у всех славян, а равно и у соседних с ними иноплеменных народов, в ночь под Ивана Купалу загораются по полям, берегам рек и холмам праздничные огни. У карпатороссов, как некогда у древних германцев, для зажжения купальского костра пользуются «живым огнем», добываемым путем трения дерева о дерево. При первой вспышке пламени, собравшаяся толпа молодежи откликается огню веселыми купальскими песнями. Девушки, разодетые во все яркое и пестрое и убранные цветами, и парни, схватившись попарно за руки, перепрыгивают через пламя, связывая с удачею или неудачею своего прыжка судьбу своей супружеской жизни. По словам некоторых суеверных старожилов Украины, прыганье через купальские костры избавляет от сорока злых недугов, — между прочим, от бесплодия. В настоящее время в малорусских селах эти костры заменяются кучами жгучей травы — крапивы. В польских деревнях, смежных с карпаторусскими, матери сжигают на купальских кострах снятые с больных детей рубашки, чтобы вместе с ними сгорела и болезнь. У чехов, литовцев и в некоторых малорусских местностях принято перегонять стада через огни, разложенные в поле на Иванову ночь. В Сербии пастухи обходят со свернутыми из бересты светочами скотные дворы — с тою же целью. Словаки и чехи разбрасывают головешки с Иванова костра по полям и огородам — «от червей». У нас, в белорусской округе, крестьянки вбивают у околицы в землю большой кол, обложенный соломою и кострикою от кудели, «в ночь на Ивана» зажигают его и, подбрасывая в огонь березовые ветки, припевают-приговаривают слова, относящиеся к урожаю льна.
В некоторых великорусских местностях — например, в Нерехтском уезде Костромской губ., ещё накануне Аграфены-купальницы, деревенские девушки собираются на беседу и толкут ячмень в ступе, сопровождая эту несложную работу песнями. Утром, на Аграфену, из этого ячменя варится — в складчину — обетная каша, съедаемая вечером, когда все участвующие в пирушке бегут на реку — в первый раз купаться, чтобы затем, умывшись вечерней росою, идти на «купальские огни». В других местах перед зажиганием костров девушки парятся в бане свежими вениками, связанными вместе с душистыми лесными травами. Общее купание с песнями сохранилось далеко не по всей Руси, но вода (омовение) и огонь (очищение) до сих пор всюду неразрывно связаны в купальских празднествах как и в стародавние годы.
Костры, зажигавшиеся когда-то в честь Перуна-громовника, могут служить ярким олицетворением торжества летнего солнца, вместе с дождем оплодотворяющего землю. В честь ясноокой и светлокудрой богини весны — Лады — приносилась в старину жертва — белый петух. В настоящее же время, на купальских пирушках в Полесье и на Волыни непременно едят белого петуха. В Малороссии ещё в конце шестидесятых и начале семидесятых годов наблюдался на Иванов день любопытный обычай, имеющий связь с чествованием Лады. Деревенская молодежь наряжала соломенную куклу, убирала её «плахтами», «монистами» и цветочными венками и приносила на место купальского игрища. Здесь стояла уже срубленная в соседнем лесу верба или «тополя», обвешанные лентами. Дерево называлось «мареною» (Морана — богиня смерти); под него ставилась принесенная кукла, а возле нее — стол с яствами и питиями, в складчину припасенными для праздника. Зажигался костер; через огонь начинали прыгать попарно, держа в руках «Ладу». На рассвете и эту последнюю, и дерево-марену топили в реке, срывая с них все наряды-уборы.
»Ходыли дивочки
Коло Мариночки,
Коло мово Купала.
Купався Иван,
Та в воду упав.
Купала на Ивана!
Пелась, повторялась бесчисленное количество раз эта старинная песня, приуроченная к описанному обычаю ещё давними пращурами игравших её «дивочек» и «парубков». Нечто вроде этого обычая сохранилось в Богемии, где — при первой вспышке костра — парни бросаются к разубранной цветами елке и срывают с нее венки. В Подлесье, где дольше всех уживается непокорная суеверная память былого, «Ладу» изображает самая красивая девушка в деревне. Её с ног до головы опутывают венками и перевязями из цветов и ведут в лес. «Дзевко-Купало», не имеющая на себе никакого наряда, кроме выращенного матерью-природою, раздает, с завязанными глазами, подругам венки в кругу веселого хоровода. Кому какой венок достанется — такова и судьба того…
В стародавние годы в купальские игрища входили совершаемые и теперь по иным местам на Всесвятское заговенье проводы русалок. Русалки, по древнему верованию славян, души умерших. Весною, — гласит седая старина, — оживают они и бродят по земле. Воды слыли у славян-язычников ближайшим путем-дорогою в подземные недра. Русалки («мавки»), живущие, по народному поверью, в реках и озерах, с наступлением весенних праздников вылезают из воды и виснут по деревьям. Придет на светлорусский простор Иван-Купала, и — нет им более места на земле. Уходить приспевает пора им всем опять в свое подводное царство.
«Русалочки-земляночки
На дуб лезли,
Кору грызли,
Свалилися, забилися» —
— поется в одной отзывающейся стародавней стариною, дошедшей до наших дней купальской песне.
Некоторые исследователи видят в «Купале» олицетворение совершенно особого древнеязыческого божества наших предков, а не того же бога-громовника — Перуна, являвшегося на землю в знойные летние дни в образе щедрого и милостивого путника, осчастливливавшего всех попадавшихся на пути. Но суть дела не в этом, а в самых обычаях, в которых проявляется этот яркий образ народного воображения, сохраняющий на себе отпечаток древности.
«Купався Иван,
Та в воду упав…
Купала на Ивана».
В этих словах песни очевидна связь песенной «выдумки» с верным действительности сказанием о тех временах, когда на Руси — поверженные во прах первыми лучами христианства — идолы-боги были сброшены со своих холмов в воду и плыли вниз по течению, добиваемые шестами и баграми, для вящего позора своего бессилия перед всемогущим Светом истинной веры.
Судя по новейшим исследованиям крестьянского быта, купальские праздники постепенно вымирают в великорусских губерниях. Местами отголосок их сохранился только в одних словах песен, которым не придается особого значения. О каком-либо зажигании Ивановых огней — здесь никто и не помнит. По старой памяти, водят ещё только поздние хороводы, до самой «белой зари» в Иванову ночь. Старики, тоже успевшие забыть о шумных празднованиях Купалы и Купальницы, поминают виновника этих празднеств только в своих приметах, что — «сильная роса на Ивана-Купалу — к урожаю огурцов», или: «на Иванову ночь звездно — много грибов» и т. п.
В окрестностях Петербурга довольно шумно справляют «Ивана-Купалу» местные немцы-колонисты. Их «Куллерберг», сопровождающийся зажиганием костров и пирушками, носит на себе тот же отпечаток языческой старины, как и сохранившиеся в глуши белорусского Полесья и в наших малороссийских губерниях купальские празднества.
Примечания
- ↑ Елевзинскяе таинства — древнегреческие празднества, ежегодно справлявшиеся в гор. Елевзисе (в Аттике, на севере от Саламина), именующемся теперь Левзиною. Эти празднества состояли из ряда мистических представлений и были учреждены с целью распространения в народных массах самых возвышенных религиозных понятий. Им придавалось столь важное значение, что на те девять дней, когда совершались они, прекращались даже все судебные дела.
- ↑ Бретонцы — жители Бретани (северо-западного полуострова Франции). Суровая, сравнительно, природа этой гористой страны отразилась на самом характере её обитателей, — гордых и в то же время меланхолично-суеверных, но смелых мореходов и рыбаков. Во времена Юлия Цезаря Бретань входила в состав Арморики; в IV-м веке она совершенно освободилась от римского владычества и встала во главе мелких армориканских республик, превратившихся сперва в монархии, а затем подчинившихся франкскому королю Хлодвигу (в 497 г. по Р. X.). Франки уступили здесь господство нормандским герцогам; в 1298-м году образовалось особое Бретонское герцогство, слившееся с Францией лишь в 1532-м году.
- ↑ Разрядные книги — официальный журнал, существовавший для записей русских служилых людей и всяких государственных счетных дел. Ведение этих книг начато в 1471-м и закончено в 1682-м году, когда сожжением их было уничтожено вносившее раздор и смуту между боярами местничество. Впервые часть разрядных книг (1632—1655 г. г.) были напечатаны в 1769-м году в Москве, под заглавием «Повседневные дворцовые записки»; следом за нею появились в печати и другие, послужившие богатым историческим материалом.