Июнь-розанцвет
В древнерусском быту слыл июнь за месяц «изок» и в то же время «розанцветом» прозывался. Соседи и единоплеменники наших предков звали его каждый наособицу: поляки — «червцом», чехи со словаками — «червенем», иллирийцы — «липанем», кроаты — «иванчаком» и «клисенем», сербы — «смазником» и «розовым», венды — «шестником», «прашником» и «кресником». Сначала выходил этот месяц четвертым из двенадцати в году; потом стал считаться за десятый; с 1700 же года, по изволению-указу Великого Петра, начал быть, как и в наши дни, шестым.
Июнь — конец пролетья, начало лета. «Месяц июнь, ау!» — приговаривают о нём по многим местам народной Руси, где почти везде к этому времени все закрома в амбарах пустым-пусты. «Июнь, в закром ветром дунь! Поищи: нет ли где жита по углам забито! Собери с полу соринки — сделаем по хлебце поминки!» — подсмеивается над подводимым с голоду мужицким брюхом прибауток посельский, добавляющий для большей ясности, что: «С июньского хлеба не велик прок: весь разносол — мякина, лебеда да горькая беда!» Немало и всяких других словечек крылатых от деревни к деревне, от села к селу по светлорусскому простору полетывает, перекликается голосами заливными, что струны гусельные, звонкими. «Пришел июнь-розанцвет, отбою от работы нет!» — говорят в народе. — «Богат июнь-месяц, а и то после дедушки-апреля крошки подбирает!», «Поводит июнь на работу — отобьет до песен охоту!», «Что май, что июнь — оба впроголодь!», «Отец с сыном, май с июнем, ходят под окнами, Христа-ради побираются!», «В июне есть нечего, да жить весело: цветы цветут, соловьи поют!», «Июнь — скопидом, урожай мужику копит!», «Июньские зори хлеба зорят, скорее дозревать им велят».
В пословицах-приметах старых людей памятливых дошел до наших дней от старины глубокой никем — кроме природы, обступающей быт русского народа-пахаря, — не слагавшийся «месяцеслов», ведомый каждому деревенскому старожилу.
«Мученик Устин (воспоминаемый Церковью 1-го июня) — между маем и июнь-месяцем тын!», — можно услышать среди посельщины-деревенщины. В этот день запрещает народное слово городьбу городить: «На Устина не городи тына!» Приметливые люди сулят пожар тому домохозяину, который ослушается их опасливого совета. В этот же день судят-загадывают по солнечному восходу об урожае, для чего выходят до зорьки в поле и приглядываются к солнечным заигрышам: взойдет красно солнышко на чистом небе — быть доброму наливу ржи. А бродят тучи по небесному всполью в это утро — бабам на радость: лен-конопель уродится на диво! От Устина — два дня до Митрофана (4-го июня). «В канун Митрофана — не ложись спать рано!» — предостерегает суеверная деревня: в навечерие этого дня есть над чем понаблюдать тому, кто озабочен предстоящим вызреванием политых трудовым потом хлебов. Деревенский опыт советует под Митрофана «заглядывать, откуда ветер дует». Во многих местностях Владимирской, Ярославской, Тверской, Тульской и других соседних губерний до сих пор держится старинная примета об этом. Тянет ветер с полуден — яровому хороший рост!", — говорят там. «Дует с гнилого угла (северо-запада) — жди ненастья!». Ветер «с восхода» (восточный) — к поветрию (повальным болезням). «Сиверок (северовосточный ветер) — ржи дождями заливает!». В старину даже существовал редко где не запамятованный теперь обычай «молить ветер под Митрофана». Старые старухи сходились для этого за околицею ввечеру, после заката солнечного, и — по данному старейшею из них знаку — принимались выкликать по ветру, размахивая при этом руками, следующее заклинание: «Ветер-Ветрило! Из семерых братьев Ветровичей старшой брат! Ты не дуй-ка, не плюй дождем со гнилого угла, не гони трясавиц-огневиц из неруси на Русь! Ты не сули, не шли-ка, Ветер-Ветрило, лютую болесть-помаху на православный народ! Ты подуй-ка, из семерых братьев старшой, теплом теплым, ты полей-ка, Ветер-Ветрило, на рожь-матушку, на яровину-яровую, на поле — на луга дожди теплые, к поре да ко времячку! Ты сослужи-ка, буйный, службу да всему царству християнскому — мужикам-пахарям на радость, малым ребятам на утеху, старикам со старухами на прокормление, а тебе, буйному, над семерыми братьями набольшему-старшему, на славу!» Это заклинание, по словам сведущих людей, имело непреодолимую силу над ветрами и заставляло их помогать честному люду крестьянскому, со страхом и трепетом прислушивавшемуся да приглядывавшемуся в это переходное-тревожное время к каждой перемене погоды, влияющей на рост хлебов.
«На Дорофея (5-го июня) — утро вечера мудренее!» В этот день примечают течение ветров поутру, руководясь теми же указаниями векового сельскохозяйственного опыта, как и под Митрофана, патриарха константинопольского. «Придет Ларивон (преп. Илларион, воспоминаемый 6-го июня) — дурную траву из поля вон: подтыкай, девки-бабы, хоботье, начинай в яровом полотье!» 7-го июня — св. Феодот: «тепло ведет — в рожь золото льет», на дождь наводит — к тощему наливу. «За Федотом — Федор-Стратилат (8-е июня), угрозами богат». Первая угроза этого дня, по словам погодоведов, гроза. Гремит поутру в этот день раскатистый гром — не к добру: с сеном не уберется мужик вовремя, дождик-«сеногной» все погноит, если не поспешить с уборкой, не бросить всю остальную работу. Прислушиваются мужики в этот день ко грому, а бабы — постарше, подомови-тее да поприметливее — за росами следят, в оба глаза глядят. Стратилатовы росы — вещие: большие — к хорошим льнам да к богатой конопле. Но ещё более зорко, чем мужики-косари с бабами, приглядываются к этому дню землекопы-колодезники, вологжане да пермские выходцы. Это — их заветный день. До сих пор, платя щедрую дань суеверной старине, соблюдают они «положеное». А положено в неписанном уставе неведомых уставщиков на этот день немалое. Ещё накануне ввечеру должны приниматься они за выполнение завещанного былыми веками обычая. «С Федора-Стратилата колодцы рой!» — гласит старина вещими устами знающих людей: «Будет вода в них и чиста, и пьяна, и от всякого лихого глаза на пользу!» Под Федоров день — на Федотов вечер ставят колодезники на те места, где поутру думают землю копать — воду добывать хотят, «наговоренныя», по особому порядку-обряду изустному, сковороды и оставляют их до утра. Перед солнечным восходом идут они и с первым проблеском красного солнца снимают сковороды, чтобы загадывать по ним об успехе предстоящей работы: отпотеет, покроется выступившею каплями водою сковорода, — «многоводная жила» на этом месте; рой, благословясь, хватит пойла не то что внукам, а и деткам их правнуков! Мало поту земного на сковороде, — мало и воды. Сухая сковорода, — впору уходить с этого места: хоть год в земле копайся, до жилы не доберешься! А не дай Бог — замочит наговоренную сковороду сверху дождем: все время, до нового лета, спорины не будет. Крепко придерживается вологжанин-колодезник этой приметы. «На словах-то он — как на масле», по старинному присловью, но и «на деле — как в Вологде: свое знает!»
За Федором Стратилатом — Кирилл (9-е июня) в ряду стоит, на солнечном припеке, по красному слову народному, греется. «На Кирилу — отдает земля солнышку всю свою силу!» — говорит деревня: «С Кирилина дня молись солнышку-ведрышку», — добавляет она: «что солнышко даст, то у мужика в амбаре!» На Тимофея (10-го июня) — «знамения», простор суеверному воображению народному. По преданию, в этот день ходят-бродят по земле всякие призраки, «блазнящие глаз человеческий». Старые люди видят, в эту необычайную пору, то несметные стада мышей, пасущиеся по гумнам — к голодному году, то волчьи ватаги в полях — к скотскому падежу, то стаи черна-воронья, летящие — туча-тучей — из лесу на деревню — к повальному мору людей. А то, по уверению стариков, бывает и так, что, если прислушаться-припасть ухом к земле, слышно, как Мать-Сыра-Земля стоном-стонет (к пожару), люд честной жалеючи. Иному, наособицу зоркому, человеку представиться может об эту пору и такое видение, что как будто по озимому полю огонь перебегает, на яровое дымом тянет. Это — к бездождию: выгорят хлеба, свернет зерно, скосить придется всю ниву на солому. Тимофеевские знамения — грозой грозят. Счастливо то село, где ни одному человеку ничего не привидится в этот тяжелый день! Варфоломей с Варварою (11-е июня) ничего не сулят, ничем не грозят народу православному: что Бог даст, то и будет; как проведет человек посвященный им день (во грехе, или по праведному), то ему и станется, независимо от каких-либо особых примет.
12-е июня простонародный месяцеслов зовет днем « Петра-капустника»: на него высаживается на огороды последняя, запоздалая, рассада. С этого — самого длинного за лето — дня, по народному слову, солнце укорачивает ход, месяц — на прибыль идет, солнце поворачивается на зиму, а лето — на жары. Наутро — «Акулины-гречишницы» (13-е июня). По приметам: « сей гречиху или за неделю до Акулин (смотря по местной погоде), или спустя неделю после Акулин». Ни один другой хлеб не требует такой осторожности при посеве (см. гл. II).
За «Акулиной-гречишницей» следом «Елисей-гречкосей» на Землю Русскую выходит (14-го июня). «Придет пророк Амос (15-е июня) — пойдет в рост и овес». 16-го июня, на Тихонов день, начинают затихать певчие птицы; один соловейко голосистый ещё не сдает голоса, — петь ему во всю соловьиную мочь до Петрова дня. На Тихона живут во многих селах «толоки» — помочи, торопятся все унавозить поля под пар. Ввечеру этим днем молодежь «в назьмы играет»: хороводы водит. Пройдут ещё сутки, а там — и «Федул (18-е июня) на двор заглянул: пора серпы зубрить, к жнитвам готовиться загодя». С 19-го числа (день мученика Зосимы) пчелы начинают меда запасать, соты заливать. На Мефодия-«перепелятника» (20-го июня) — всякому охотнику до перепелиной ловли большая забота: примечать — носится ли тенетник-паутина над ржаным полем, толкется ли кучами мошкара над хлебами. Все это — приметы того, что много перепелов летом будет. В этот день стараются перепелятники изловить непременно хоть одного перепела: это — залог верной удачи на все лето. Если кому выпадет счастье поймать белого «князь-перепела», то он навсегда обеспечен ловлею: перепела-де сами так и летят к тому, чуть в руки прямо не валятся. В старину завзятые охотники целыми неделями искали такого счастья. «За Мефодием-перепелятником Ульян (21-е июня) Ульяну (22-е) кличет». 23-е число — «Аграфены-купальницы», «лютые коренья». Этот и следующий («Ивана Купалы») дни окружены в народном представлении тесными рядами поверий, обычаев и обрядов, вызывающих в памяти народа древнеязыческие «купальские» празднества (см. гл. XXVIII).
«На Тифинскую» (26-го июня), в день явления Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы) — земляника заспевает, красных девок в лес по ягоды зовет. Если на Самсонов день дождь, быть всему лету мокрому — по народной примете — вплоть до бабьего лета (до самого сентября). Если же на Самсона ведро — семь недель ведро стоять будет. В Сибири, по словам старожилов, в сороковых годах ХIХ-го столетия почти повсеместно соблюдался стародавний деревенский обычай приводить в этот день («на Николу обыденного») лошадей к церкви, служить молебны о благополучии их и кропить водою. «Герману (28-е июня) до Петрова дня — через порог шагнуть, рукой подать!»
Конец Петровкам, розговенье Петрова поста на Руси стоит, по всем деревням лязг-звон идет: косы оттачивают, к косьбе снаряжаются. «Строй косы к Петрову дню, так будешь мужик!», «С Петрова дни зеленый покос!», «Не хвались, баба, что зелен лук, а смотри: каков Петров день!» — гласят старинные поговорки. А июнь-месяц уже готовится передать свое место на родной земле июлю-«сенозорнику», — «макушка лета через прясла глядит». 30-го июня — «двенадцать апостолов весну кличут, вернуться просят», да поздно, простилась умывающаяся трудовым потом деревня с красною давно уже — «До новых сороков (9-го марта), до новых жаворонков».
"Весна-красна,
Ты когда, весна, прошла?
Ты когда, весна, проехала?
На кого, весна, вспокинула
Своих детушек,
Малолетушек? "
Льется-звенит на последней «окличке» весны заунывная, сменившая «веснянки», песня поминающих весну девушек, собирающихся — на солнечном закате в канун 1-го июля — на берегу реки. «Поминки» сопровождаются пирушкою: пьется брага, сооружается «мирская яичница», водятся последние весенние хороводы.
В старые годы в этот прощальный июньский вечер «хоронили весну». Её изображала соломенная кукла, наряженная в красный сарафан и кокошник с цветами. Куклу носили на руках по селу с песнями, а потом бросали в реку, после чего и начиналось пирушка-тризна, посвященная последним проводам отжившей свой короткий, «воробьиный», век Весны-Красной. «Помянули весну — прощай, розанцвет!» — говорят на посельской-попольной Руси.