Июль — макушка лета
Июль-месяц — пора грозовая; потому-то и величали его не только «сенозорником», но и «грозником» отдаленные предки русского народа-пахаря. По соседству, у поляков, слыл он за «липец» — от обильного цветения липы в этом краю. У других наших сородичей именовался он «червенцем» и «сеченем» (у чехов и словаков), «серпаном» и «седмников» (у вендов), «шарпаном» (у иллирийских славян) и т. д. На стародавнюю Русь приходил грозник-сенозорник пятым в году, а потом — позднее — одиннадцатым; с 1700-го года было повелено-указано ему жить на светлорусском народном просторе после шести других старших братьев-месяцев. Краснослов-народ, — что ни день, что ни час, припадающей к Матери-Сырой-Земле, — прибавляет к его именам ещё три других: «страдник», «макушка лета» да «месяц-прибериха».
Придет месяц-прибериха, все приберет; но — по словам народа — «В июле на дворе пусто, да на поле густо!», «Не топор мужика кормит, а июльская работа!». От работы в этом страдном месяце и впрямь — отбою нет: «Сбил сенозорник-июль у мужика спесь, некогда на полати лезть!», «Плясала бы баба, да макушка лета настала!», «Всем лето пригожо, да макушке тяжело!» — приговаривает тороватая на меткое словцо посельская Русь, умывающаяся потом в поле, на страдном жнитве. «Макушка лета устали не знает!», «В июле хоть разденься, а все легче не будет!», «Знать, мужик — доможил, что на сенозорник не спит!» — замечает она о своем июльском недосуге, но эти стародавние замечания приходят трудовому деревенскому люду в голову только в те благодатные годы, когда не подводит брюха с голоду, да и в поле впрямь «густо», а не — «колос от колосу — не слыхать человечьего голосу», как случается об иную пору лихолетнюю, грозящую в июль-грозник грозною бедой неминучею всем кормящимся на земле от щедрот земли.
Справит деревня, придерживающаяся переживающих века обычаев, поминки по весне (30-го июня), следом за ними приходится ей «летние Кузьминки» встречать. 1-е июля — день, посвященный Церковью памяти святых мучеников Космы и Дамиана. «Косма-Дамиан, светла похвала римскому граду тех даровала», — поет народная Русь в духовном стихе калик перехожих и продолжает, переходя к более определенному взгляду на починающих этот месяц святых бессребренников:
«Июль добрится,
Светло красится,
Сих заря возсияла…»
В этот день сельскохозяйственный опыт советует всем огородникам — в средней полосе России — начинать полотье огородов; с этого же времени повсеместно можно вырывать корневые овощи из гряд на продажу. В деревнях Тульской и смежных с нею губерний с летних Кузьминок выходят на покос. По степной округе знающие дело люди принимаются с 1-го июля искать-собирать травы, идущие на краску.
Через день после летних Кузьминок — «Мокей с Демидом в поле стоят, к Марфе (4-му июля) навстречу вышли». К этому времени озимые хлеба должны быть в полном наливе. «На Марфу озими в наливах дошли, батюшка-овес до половины урос; овес в кафтане, а на грече — и рубахи нет». За Марфиным приметливым днем Афанасьев приходит на Святую Русь. «Афанасьев день — месяцев праздник»: на него ввечеру смотрит сельский люд, как ясен-месяц заигрыши свои в полях небесных ладит. Удается месяцева игра — к хорошему урожаю, к ладной уборке хлеба. Есть такие дальнозоркие люди, что заверяют-клянутся, будто примечали, как предсказывающий хлебородную пору месяц — при восходе своем — перебегает с места на место, играючи семью цветами, с цвета на цвет переливаяся. «В шестый день (июля) Сисой лицем светлеет, в седьмый день Фома, як снег, белеет», по выражению южнорусского простонародного месяцеслова, записанного Безсоновым. Если к 8-му июля — к «летним Прокопам» — примется поспевать черника-ягода, то надо, благословясь, о жнитве думать: время-пора. Дошло отголоском седой старины до наших дней и такое предание, что в этот день «является сама собою камаха, красна червец». В старину говаривали в народе, что «камаха» заносится ветрами в наши поля с теплых стран, свивается в клубок и первому счастливцу, который ей встретится, подкатывается под ноги. Кто будет таким счастливцем в этот день, — быть во всем у того полному благополучию круглый год. «Тому камаха в руки даётся, кому на роду написано!» — гласит умудренное жизнью вещее слово старых людей. «За Прокопами — Панкратии» — 9-й день страдного-грозового месяца. Спустя сутки — премудрой княгини Ольги, Ольгин день.
12-го июля чествуется память св. мученика Прокла: «Проклы — большия росы». К этому дню следует, по старинной примете, досушивать запоздалое сено «грядушками»: проклова роса — сеногнойная. Но это не единственное её свойство: вредная в сельскохозяйственном обиходе, она, по наблюдениям старых лечеек-знахарок, пользительна «для очнаго врачевания»: отгоняется ею, изводится «очной призор». Советуют сберегать эту целебную росу на случай напуска-сглаза: с пришептом-заговором особым, поминаючи Прокла-мученика, проклинают знахари нечистую злую силу, отгоняя от опрыскиваемых росной влагою всякое лихое наваждение диавольское. Вслед за «Проклами» — «Степан-Савваит ржице-матушке к земле клониться велит» (13-го июля); 14-го — «Акила славный благопобедник, Кирик и Улита — двоица свята». Об Улите июльской и присловие особое в давние времена сложилось в народной Руси: «Улита едет, да когда-то будет!»… Перелом июль-месяца (15-е число) — «Владимир, Красное Солнышко». На этот день, посвященный воспетому в целом ряде народных былин (киевских), святому равно-апостольскому князю, просветившему древнеязыческую Русь немеркнущим светом веры Христовой, и солнышко — по народному слову — краснее светит, чем во всякую иную пору.
За днем Владимира — Красна-Солнышка — Финогеевы зажинки: «и Афиноген со десятими учениками, мучениками и Соборы Святыми, якоже звезды в небе твердильный мир просвещают»… «Зажинки» (зажинок) на стародавней Руси были одним из важнейших земледельческих праздников. Во времена древнерусского язычества этот праздник был посвящен милостивому Даждьбогу; несколько позднее праздновали его Волосу-Велесу. Все эти празднования шли обок с особыми пирушками-мольбищами, сопровождаясь разнообразными заклинаниями, успевшими к нашим дням затонуть в глубинах былого-минувшего. В первой половине XIX-го столетия зажинки, не сохраняя в себе сколько-нибудь заметных языческих следов, были днем, объединявшим земледельческие обряды доброй родной старины с благоговейным отношением крестьянина к дарам Матери-Земли, в которых — все его богатство, вся награда за непрестанный тяжелый труд. У многих исследователей стародавнего русского быта рассказано, как проводился на Руси этот день. Доспевала-вызревала в полях к этой поре страдника-месяца рожь-матушка, уставала бить поклоны низкие земле-кормилице и пшеница белоярая, да и усатый ячмень местами зачинал грозить неспешливому пахарю-жнецу: «Торопись, не то начну зерно ронить!» Выходили поутру на Финогеев день зажинщики с зажинщицами на свои загоны; зацветала-пестрилась нива мужицкими рубахами да платками бабьими; перезванивали серпы отточеные-зубреные; песни заживные перекликались от межи до межи, с поля на поле перелетывали. На каждом загоне шла впереди всех прочих жнецов сама хозяйка, мужняя жена, с хлебом-солью да со свечой «громнитною»-сретенской. Первый сжатый сноп — «зажиночный» — звался «снопом-именинником» и ставился особь от других; ввечеру брала его зажинщица-баба, шла впереди своих домашних, вносила в избу, клала три земных поклона перед «святом» (иконами) и ставила именинника в красный угол хаты, перед божницею. Стоял этот сноп до самого конца жнитва — до «Спожинок-дожинок», потом обмолачивался наособищу от другого хлеба; весь умолот его собирался в чистую посудину и относился во храм Божий, где его святили, чтобы примешивать свяченое зерно к семенам при засеве озимого поля. Солома снопа-именинника сберегалась для домашней животины — на лихой случай: прикармливали ею больной рогатый скот. В стародавнюю пору во многих местностях зажиночный сноп переносился, по прошествии семи дней, от красного угла — божницы в овин, где и стоял вплоть до первой молотьбы нового хлеба. Приметливые люди говаривали, что соблюдением этого обычая обеспечивался добрый умолот новины. Во многих малорусских селах ещё не так давно перед зажином поднимались народом-громадою местные иконы, и служился в поле молебен св. Афиногену мученику, причем первый зажин делался у каждого загона священником. К настоящему времени этот благочестивый обычай соблюдается все меньше и меньше, уступая свое место обыденной, трудовой жизни, заслоняющей своими стенами тускнеющие год от года ярко-цветные предания дедов-прадедов. По народной примете, каков будет зажин — таковы и зажинки. «Придет Финогей с теплом да со светом, уберешься загодя со жнитвами» — говорит деревня, приговариваючи: «Финогей с дождем — копногной, хлеб в снопе прорастет!», «На Финогея молись солнышку, проси бога о ведрышке!», «Финогеев день к Илье-пророку навстречу идет, жнитва солнышком блюдет!», «Первый колосок — Финогеев, последний — Илье на бороду!»
За Финогеем — «Марины» (17-е июля):"Марина с Лазарем ладит зорям пазори". Следом за ними — Емельянов день, за тем — «Мокриды», так зовется в посельской Руси день, посвященный памяти преподобной Макрины. По этому дню загадывает приметливый деревенский люд о будущей осени. «Смотри осень по Мокридам!» — говорит окрыленное мудростью народное слово: «Ведро на Мокриды — осень сухая!», «На Мокриды дождь — осень мокрая!». Потому-то и присматривается хлебороб мужик к этому дню с такой опаскою: «Прошли бы Мокриды, а то будешь с хлебом!», «Коли на поле Мокриды, и ты свое дело смекай!»
20-го июля — свят-Ильин день, с которым связано многое-множество до сих пор не умирающих обычаев, поверий, сказаний и живучих красных слов.
«Пророк Илья, Яко молния,
Горе творит восходы,
На колеснице огненней седит,
Четвероконними конями ездит.
Неизреченная зрит»…
Такими словами отмечает этот день месяцеслов убогих певцов — калик перехожих. Длинный сказывается сказ у русского народа пахаря об «Ильинщине» (см. гл. XXXI).
Минуют сутки после Ильи-пророка (день св. Симеона Христа ради юродивого), а там и Марьин день — 22-е июля: «Коли на Марью большия росы, — будут льны серы и косы». По деревенской примете — Марьина роса укорачивает льняной рост. 23-е июля — Трофимов день, канун Бориса- Глеба. Об этом — последнем приговаривают на деревенской Руси: «На Глеба-на Бориса за хлеб не берися!» (Киевская, Черниговская, Полтавская губ.). «Борис-Глеб — дозревает хлеб!» (Рязанская губ.) и т. д. В белорусских местах слывет этот день за «Паликопа»: по словам памятливых старых людей, у не почитающих обычаев благочестивых загорались в этот день копны на только что сжатом поле. Бывают в этот день во многих местах сильные грозы. На святых мучеников братьев народное суеверие перенесло некоторые черты всеобъемлющего Перуна-громовника, чуть ли не всецело приуроченные ко св. Илье-пророку. Так, оно представляет их пашущими небесную ниву выкованным ими самими плугом, запряженных крылатым Огненным Змеем.
В с. Репьевке Сызранского уезда Симбирской губ. записано П. В. Киреевским любопытное песенное сказание, распевавшееся слепцами убогими. «С восточнаго словеснаго, с держания Киева града», — начинается оно, — «великий Владимир князь владел он всею Россиею. Имел себе он трех сынов: старейшаго Света-Полка, а меньших Бориса-света и Глеба. Великий Владимир князь разделил Россию всю сыновьям своим на три части: старейшему Свету-Полку великий славен Чернигов-град, благоверным Борису-свету и Глебу великий Воспревышь-град (Вышеград). Великий славен Владимир князь, разделя Россию сыновьям своим, пожил в доме, преставился. Сотворили ему честное погребение. После его чада разыдутся по своим по градам: старейший Свет-Полкий в Чернигов град, а благоверные князья Борис и Глеб в Воспревышь-град». До сих пор певец-народ остается здесь беспристрастным сказателем-летописцем. Со следующих стихов он впадает в некоторую страстность. «О, злой-ненавистный, враг немилостивый, возлюбил много места, захотел владеть всею Россиею!» — восклицает он, подразумевая под злым-ненавистным Святополка Окаянного (Светаполка)[1] и продолжает свое повествование, почти ни на шаг не отступая от строгой жизненной правды: «на своих братьев прогневился, опалился, яко Каин на Авеля, как бы победита Бориса и Глеба; злоумышление на них помышляет, на совет братьев призывает, во пир честный пировати, отца своего князя помянута. Посланников злой посылает, с посланниками лист написует в тое же в посланную в палату. Благоверные Борис и Глеб со радостью лист принимают, пред матерью стоя прочитали»… Князья-братья просят у матери благословения «ехать в Чернигов-град к старейшему брату»; мать-княгиня отговаривает, подозревая, что тот замышляет что-то злое-недоброе, но князья-братья не послушали её слезного увещания — не ехать: «Оседлали своих добрых коней, седуючи, радуючи, поедучи во Чернигов-град, к старейшему брату Полку». И вот, — продолжает стих народный: — «пребудут святые среди пути-дороги, о, злой ненавистный, враг немилостивый, встречал их злой середи пути-дороги. Он косо на своих братьев взирает, злыми зубами воскрежетает, злыми словами намекает, гнев с яростию смешаючи, как бы победить Бориса и Глеба. Ещё Господь силены (иней) спустил на все благовонные цветы. Увидели печаль сию, скоро с добрых коней солезали, главы клонят к матушке ко сырой земле. Просили старейшего брата Полка…» Далее следует трогательная, дышащая тончайшим благовонием кротости, просьба святых Бориса и Глеба, обращенная ими к «злому-ненавистному, врагу немилостивому»:
«О, братец мой старейший, Свет-Полкий!
Разве ты хочешь нами владети,
Или великою всею Россиею?
Пойми нас, брат, в доме своем
Рабочими, верными слугами;
Не вемы мы никакого порока.
Чтобы в твоем доме зло мы сотворили;
Не сотвори, брат, печали матери,
Коя нас с тобою породила;
Не покори, братец, о Христе
Сродников наших;
Не среж класы неспелые.
Не повреди ты винограда незрелого;
Не отрыгнут винограда сего
Коренья от сырыя земли;
Не обидь нас, братец, во младых летах!..»
Но «злой-ненавистный»-не тронулся мольбою братьев: «враг немилостивый прошения не слушает, на поклоны не взирает, а моления злой не восприемлет, злоумышление на них помышляет. Помыслимши, злой научился, как есть злой враг накачнулся, как победити Бориса и Глеба. Бориса злой копьем сбрюшил и Глеба ножом заколошил.!»… Злое-черное дело совершилось. И от тьмы его, — гласит сказание: «месяц и солнышко померкли, не было солнечного освещения три дня и три ночи. Повелел Свят-Полк между двух колод их погрузити. Их святыя мощи три года в плоти лежащи, ничем тела неповредивши, ни звери, ни птицы их не поели, не солнечных лучей попечением. А он, ненавистный, враг немилостивый, седуючи, радуючи на добрые кони, поедучи в великий славен Воспревышь-град»… Здесь, после этих слов, песнотворец-народ берет верх над правдивым летописцем, и стих уже значительно расходится с летописным рассказом о дальнейшей судьбе Святополка-братоубийцы: «Не потерпел ему Господи Владыка», — поется далее: «сослал Господь с небес грозных ангелов. Ангелы, обрезавши о Христе нози, вознесли злого кверху, да свернули до аду, пред ним земля потрясется, и морская волна вся всколыбалась. Всповедали российские держатели, великие князи, съезжалися, брали мощи да понесли во славен великий Воспревышь-град. Состроили-воздвигнули святую соборную, каменную церковь во имена Бориса и Глеба. Явил Господь свою милость: было от мощей прощение, слепыим давал Господи прозрение, скорбящим-болящим исцеление, всему миру давал Господи вспоможение, спасалась вся Россия от варварскаго нашествия. Им же слава от отныне до века веков, аминь»… Это сказание стиховное, с более или менее значительными разнопевами, было записано и другими собирателями русской песенной старины в разных уголках Святой Руси великой (в Смоленской, Московской и других губ.). Повсюду памятует народ православный о своих князьях-мучениках. Память их чествуется Церковью кроме 24-го июля, ещё весною — 2-го мая, в самый разгар пашни. «Борис и Глеб сеют хлеб!» — говорят тогда на деревенской Руси.
25-го июля, по месяцеслову безсоновских памятливых певцов — калик-перехожих:
«Святая Анна и Евпраксия,
Алимпиада игумения,
В лецоте,
Райской красоте,
Приемлют услаждения»…
По старинной примете, если ночь с этого на следующий день будет свежая-холодная, то и зиме быть ранней да студеной. «Припасает на день святой Анны зима холодная утренники!» — гласит народная молвь приметливая. С 27-го июля-сенозорника (день св. Николая Кочанного), по словам огородников, капуста кочны копит, на щи пахарю запасает к зиме. Воспоминаемому в этот же день великомученику Пантелеймону служат знахари-лечейки молебны, как целителю всяких болестей, чтобы он наставил разум их на доброе-успешное врачевание. В иных местностях собирают «на Пантелея-целителя» добрые травы, идущие на пользу болящему люду. «На Прохора да на Пармена (28-го июля) не затевай никакой мены!» — предостерегает вещее народное слово. 29-го июля — «Калинники» (св. мучен. Каллиника и др.). В северном полуночном углу светло-русского простора с этого дня зачинаются утренники-морозцы. Боится их мужик-северянин пуще огня: убивают хлеб на корню. «Пронеси, Господи, Калиники мороком (сырым туманом)!» — можно услышать в архангельских деревнях. В средней полосе России, например — от туляков-землепашцев, ходит по народу другая поговорка-примета об этом дне: «Коли на Калиники туманы, припасай косы про овес с ячменем!» — приговаривают там.
Предпоследний день июля-месяца наособицу отмечен народным суеверием. Прежде всего это — день «Иван-воина», святого мученика, открывающего молящимся ему все потайные кражи. В большом почете 30-го июля ворожеи с ворожейками: сходятся к ним со всей округи с просьбою о молитве чествуемому в этот день святому. Существует немало заговоров, обращаемых знахарями-ведунами к нему об эту пору. Кроме Иван-воина воспринимается в тот день св. апостол Сила: о нём старые люди повторяют старые речи: «Святой Сила подбавит мужику силы!» «Дожить бы бабе до Силина дня, — и с яровыми управится, как засилья прибавится!», «На Силу-святителя и бессильный богатырем живет!» и т. д. Про этот день записано поверье о том, что на него «обмирают ведьмы». По народной молви, происходит это оттого, что они опиваются молоком. Старухи-доможилки заверяют, что ведьмы умеют задаивать коров до смерти. Но они же и повторяют, что, если обомрет ведьма, так её ничем не пробудить. Есть только одно средство: «Жги скорей пяты соломой, все дело пойдет на лад!» А умирает ведьма, — говорят в народе, — если не прибегнуть к этому завещанному стариной средству, — страшнее страшного: «под ней и земля трясется, и в поле звери воют, и от ворон на дворе отбою нет, и скот нейдет на двор, и в избе все стоит не на месте». А если пожечь обмирающей ведьме горящей соломою пятки, — то не только пройдут все эти страхи мимо, но и сама она никогда не захочет на молоко взглянуть, а не то чтобы корову задоить. С Евдокимовым днем (31-е июля) конец приходит грознику-страднику, макушке лета. На Евдокима — Успенское заговенье, канун Первого Спаса — «Происхожденьева дня» московской Руси.
Примечания
- ↑ Святополк 1-й, старший сын Владимира Святого, родился в 970-м году, получил от отца в 1013-м году в удел Туровское княжество и женился одновременно с этим на дочери польского короля Болеслава. Он устроил было заговор против отца, но был изобличен в этом и лишен удела. Лишь незадолго до кончины своей св. Владимир простил его и посадил в Вышгороде. Когда отец умер (в 1015-м году), Святополк, по праву старшинства, захватил престол великокняжеский и прежде всего решил убить своих братьев (Бориса, Глеба и Святослава), могших стать его соперниками. Братоубийство совершилось. Узнав об этом, оставшийся в живых брат — Ярослав, сидевший князем в Новгороде, пошел войной на убийцу, захватившего отцовскую власть. Близ Любеча Святополк был разбит и бежал в Польшу, откуда вернулся с помощью от тестя и снова (в 1017-м г.) овладел Киевом. Затем он был опять разбит, снова бежал и привел на Ярослава печенегов, потерпел неудачу и — после скитания в богемских лесах — умер, оставив в народной памяти и летописях имя Окаянного.