Шелъ я изъ Академіи прямо въ Ликею, по дорогѣ за 203. стѣною и подлѣ самой стѣны. Находясь близъ калитки, что у ручья Панопсова[1], я встрѣтилъ Иппотала, сына Іеронимова, Ктизиппа Пэанійца и многихъ другихъ, стоявшихъ съ ними юношей. Когда я былъ недалеко отъ нихъ, Иппоталъ, увидѣвъ меня, закричалъ: откуда идешь, Сократъ, и куда? — Изъ Академіи, отвѣчалъ я, иду прямо къ Ликею. — Иди-ка сюда, прямо къ намъ, сказалъ онъ. Не идешь? а вѣдь стоитъ. — B. Куда же, говоришь ты? спросилъ я, и къ кому къ вамъ? — Сюда, сказалъ онъ, указавъ мнѣ на какой-то противъ стѣны заборъ и на отворенную калитку. Тамъ проводимъ время и мы сами, и многіе другіе прекрасные юноши. — Такъ что жъ это такое[2]? что за препровожденіе времени? — Палестра, сказалъ 204. онъ; недавно выстроена. А время проводимъ въ рѣчахъ, которыми съ удовольствіемъ подѣлились бы мы и съ тобою. — Да и хорошо сдѣлаете, примолвилъ я; кто же тамъ учитъ? — Твой другъ и хвалитель Миккъ, сказалъ онъ. — Клянусь Зевсомъ! воскликнулъ я, не плохой человѣкъ, но удовлетворительный софистъ. — Такъ хочешь ли слѣдовать за нами, спросилъ онъ, B. чтобы видѣть находящихся тамъ? — Я желалъ бы слышать сперва главное[3], (для чего и вхожу), кто тамъ красавецъ. — Всякому изъ насъ, Сократъ, кажется такимъ иной, сказалъ онъ. — А тебѣ-то кто, Иппоталъ? — это скажи мнѣ. При моемъ вопросѣ онъ покраснѣлъ; а я продолжалъ: Сынъ Іеронима, Иппоталъ! хотя бы ты и не говорилъ, — любишь кого или нѣтъ, я вѣдь знаю, что ты нетолько любишь, но и далеко уже зашелъ въ своей любви. Въ другихъ отношеніяхъ я, конечно, C. плохъ и безполезенъ, но то дано мнѣ какбы отъ Бога, что тотчасъ могу узнать, кто любитъ и кто любимъ. Услышавъ это, онъ еще болѣе покраснѣлъ. — Забавно однакожъ, замѣтилъ при этомъ Ктизиппъ, что ты краснѣешь, Иппоталъ, а сказать Сократу имя медлишь. Между тѣмъ, если онъ проведетъ съ тобою хоть немного времени, ты убьешь его, то и дѣло повторяя это слово. Иппоталъ уже оглушилъ и забилъ наши D. уши Лизисомъ, Сократъ: а если еще подопьетъ, то намъ и проснувшись легко будетъ думать, будто слышимъ имя Лизиса. Притомъ ужасно, конечно, бываетъ, хотя и не очень, когда ведетъ онъ живую рѣчь, а что̀ какъ вздумаетъ еще заливать насъ стихотвореніями и сочиненіями? Но всего ужаснѣе, если свою любовь начинаетъ онъ воспѣвать дивнымъ голосомъ, который должны мы слушать терпѣливо. А теперь, при твоемъ вопросѣ, краснѣетъ. — Этотъ Лизисъ, видно, — дитя, примолвилъ я: заключаю изъ того, что слышимаго мною имени я не зналъ. E. — Да, имя Лизиса какъ-то еще не очень произносятъ, сказалъ онъ; его называютъ пока по отцу, который весьма извѣстенъ. Посему, я хорошо знаю, что это лицо никакъ не можетъ быть тебѣ незнакомо; уже по одному этому ты долженъ его знать. — Да скажи мнѣ, спросилъ я, чей онъ сынъ. — Старшій сынъ Димократа эксонскаго[4], отвѣчалъ онъ. — Хорошо, Иппоталъ, сказалъ я; ты нашелъ любовь благородную и во всѣхъ отношеніяхъ превосходную. Ну, покажи же ее и мнѣ, какъ показываешь этимъ, чтобы я зналъ, разумѣешь ли ты, что̀ долженъ 205. говорить любящій о любимомъ самому любимцу и другимъ. — Но развѣ изъ того, что этотъ толкуетъ, какое-нибудь слово имѣетъ вѣсъ? сказалъ онъ. — Неужели же ты отрекаешься отъ той любви, о которой этотъ говоритъ? спросилъ я. — Нѣтъ, отвѣчалъ онъ; но я не пишу ни стиховъ, ни прозы[5] о любви. — Онъ нездоровъ, примолвилъ Ктизиппъ, — онъ въ изступленіи, въ помѣшательствѣ. — Мнѣ нужно слышать, Иппоталъ, не что-нибудь метрическое и не пѣснь, сказалъ я, если ты писалъ это на твоего юношу, а мысли, чтобы знать твои къB. нему отношенія. — Вѣроятно, онъ скажетъ тебѣ, отвѣчалъ Иппоталъ; ибо твердо знаетъ и помнитъ, когда этимъ я, какъ говоритъ, прожужжалъ ему уши. — И очень, клянусь богами, примолвилъ Ктизиппъ. Да вѣдь и смѣшно, Сократъ: любя молодаго своего человѣка и обращая на него вниманіе преимущественно предъ другими, не мочь сказать ничего отъ себя, чего не говорилъ бы тотъ молодой человѣкъ, — какъ это не смѣшно! C. Вѣдь что̀ поетъ цѣлый городъ и о Димократѣ и о дѣдѣ молодаго человѣка Лизиса, и о всѣхъ его предкахъ, какъ они, будучи богаты, воспитывали лошадей и одерживали побѣды на пиѳійскихъ, истмійскихъ и немейскихъ играхъ, ѣздя и четвернею и на скакунахъ; то самое, да еще глупѣе, стихотворствуетъ и говоритъ[6] этотъ. Вотъ недавно разсказалъ онъ намъ въ стихахъ о пріемѣ Иракла, какъ предокъ ихъ, родившійся D. самъ отъ Зевса и дочери родоначальника демы, по родству съ Иракломъ, принималъ его у себя гостемъ, — и многое подобное этому, о чемъ поютъ старухи[7], Сократъ. О такихъ-то вещахъ разсказы и пѣсни принуждаетъ онъ слушать и насъ. — Выслушавъ это, я сказалъ: какъ ты смѣшонъ, Иппоталъ! еще не одержавши побѣды, уже пишешь и поешь въ похвалу себѣ стихи. — Но и не себѣ, Сократъ, и не пишу, и не пою, сказалъ онъ. — И не думаешь? примолвилъ я. — А это что значитъ? E. спросилъ онъ. — Тѣ оды всего болѣе касаются тебя, сказалъ я. Вѣдь еслибы ты поймалъ такой предметъ любви, то разсказываемое и воспѣваемое дѣйствительно послужило бы въ честь и похвалу тебѣ, какъ побѣдителю, овладѣвшему такимъ любимцемъ. Если же, напротивъ, онъ убѣжитъ отъ тебя, то чѣмъ больше наговорилъ ты похвальнаго о немъ, тѣмъ больше, кажется, лишишься прекраснаго и добраго самъ, и будешь 206. тѣмъ смѣшнѣе. Итакъ, другъ мой, кто въ любви мудръ, тотъ не хвалитъ любимца, прежде чѣмъ не поймаетъ его, боясь, не думаетъ ли онъ какъ-нибудь уйти. Притомъ, красавцы, когда кто хвалитъ и величаетъ ихъ, становятся самомнительны и высокомѣрны. Или не думаешь? — Думаю, сказалъ онъ. — А чѣмъ они высокомѣрнѣе, тѣмъ труднѣе бываетъ ловить ихъ. — Ужъ вѣроятно. — Каковъ же, по твоему мнѣнію, былъ бы ловецъ, еслибы онъ поднялъ звѣря и чрезъ то ловлю сдѣлалъ самою безуспѣшною? — Явно, что плохой. B. — Такъ рѣчами и одами не обворожать, а ожесточать, есть важная неловкость. Не правда ли? — Мнѣ кажется. — Смотри же, Иппоталъ, какъ бы чрезъ поэзію не подвергнуться тебѣ всему этому. Вѣдь ты, думаю, не захочешь согласиться, что человѣкъ, вредящій себѣ поэзіею, есть хорошій поэтъ, поколику онъ вредитъ себѣ. — Конечно нѣтъ, клянусь Зевсомъ, сказалъ онъ; это было бы великое неблагоразуміе. Но для того-то я и сношусь съ тобою, Сократъ, чтобы ты, если имѣешь что-нибудь иное, посовѣтовалъ мнѣ, какую рѣчь вести, C. или что дѣлать, чтобы сдѣлаться пріятнымъ любимцу. — Это нелегко сказать, замѣтилъ я. Впрочемъ, еслибы ты захотѣлъ заставить его войти въ разговоръ со мною, то, можетъ быть, я и въ состояніи былъ бы показать тебѣ, о чемъ должно говорить съ нимъ, вмѣсто того, что̀, по свидѣтельству этихъ, ты говоришь и поешь. — Да тутъ нѣтъ ничего труднаго, сказалъ онъ: если ты войдешь съ этимъ Ктизиппомъ, сядешь и будешь разговаривать; то я думаю, Сократъ, что онъ самъ подойдетъ къ тебѣ, потому что любитъ слушать больше, чѣмъ D. другіе. Притомъ, такъ какъ теперь празднуютъ Эрмеи, и юноши смѣшаны съ дѣтями въ одну толпу; то онъ подойдетъ къ тебѣ непремѣнно: когда же нѣтъ, — вотъ Ктизиппъ, съ которымъ онъ знакомъ чрезъ двоюроднаго его брата Менексена; а ужъ съ Менексеномъ-то онъ въ дружбѣ больше всѣхъ. Итакъ, Ктизиппъ пусть позоветъ его, если не подойдетъ онъ самъ. — Надобно сдѣлать это, сказалъ я, — и, взявъ съ собою Ктизиппа, пошелъ въ палестру; прочіе же всѣ слѣдовали за нами.E.
Вошедши туда, мы нашли тамъ, что дѣти, принесши жертву и, относительно священнодѣйствія, почти все уже окончивши, играли въ кости и всѣ были украшены[8]. Многіе бѣгали внѣ дома по двору, а нѣкоторые въ углу раздѣвальницы играли въ четъ и нечетъ[9], имѣя въ рукахъ множество игральныхъ костей, которыя предварительно брали изъ какихъ-то корзинокъ. Ихъ окружали другіе, какъ зрители, и между ними находился также Лизисъ. Онъ стоялъ среди дѣтей и юношей, 207. былъ въ вѣнкѣ и, отличаясь лицомъ, стоилъ имени юноши нетолько прекраснаго, но прекраснаго и добраго. Отошедши въ противуположную сторону (раздѣвальницы), мы сѣли — ибо тамъ было потише — и кое-о-чемъ разговаривали между собою. Лизисъ то и дѣло оборачивался и смотрѣлъ на насъ, и явно было, что ему хотѣлось подойти къ намъ. Но онъ недоумѣвалъ и медлилъ приблизиться одинъ — до тѣхъ поръ, пока не пришелъ со двора Менексенъ, участвовавшій тамъ B. въ играхъ. Увидѣвъ меня и Ктизиппа, Менексенъ подошелъ и сѣлъ подлѣ насъ. Тогда и Лизисъ послѣдовалъ ему и сѣлъ съ нимъ рядомъ. Пришли тутъ и другіе. Да и Иппоталъ, когда увидѣлъ вокругъ насъ большую толпу, прячась за нее, подошелъ и думалъ, какъ бы не замѣтилъ его Лизисъ, потому что боялся возбудить въ немъ досаду, и, стоя такимъ образомъ, слушалъ.
Взглянувъ на Менексена, я спросилъ его: сынъ Димофонтовъ! C. который изъ васъ старше? — Не знаемъ навѣрное, отвѣчалъ онъ. — А который благороднѣе, — сказалъ бы? спросилъ я опять. — Конечно, отвѣчалъ онъ. — И даже, равнымъ образомъ, который прекраснѣе? — Тутъ оба засмѣялись. — Но я не спрошу, кто изъ васъ богаче, продолжалъ я; потому что вы друзья. Не правда ли? — Конечно, сказали они. — А у друзей, по пословицѣ, все общее[10]; такъ что этимъ-то вы не будете различаться, если разумѣете дружбу истинную. — Подтвердили. —
Послѣ этого хотѣлъ я спросить, который изъ нихъ D. справедливѣе и мудрѣе. Но тутъ кто-то подошелъ и поднялъ Менексена, говоря, что его зоветъ педотривъ; потому что Менексену, кажется, пришлось быть наблюдателемъ жертвъ[11], Итакъ, онъ ушелъ, а я спросилъ Лизиса: тебя, Лизисъ, должно быть, очень любятъ отецъ и мать? сказалъ я. — Конечно, отвѣчалъ онъ. — Поэтому они хотѣли бы, чтобы ты былъ самымъ счастливымъ человѣкомъ. — Какъ не хотѣть? — А E. кажется ли тебѣ счастливымъ человѣкъ рабствующій и неимѣющій позволенія дѣлать, что желаетъ? — Не кажется, клянусь Зевсомъ, отвѣчалъ онъ. — Итакъ, если отецъ и мать любятъ тебя и желаютъ, чтобы ты былъ счастливъ; то всячески явно, что они стремятся доставить тебѣ наслажденіе счастіемъ. — Какъ не стремиться? сказалъ онъ. — Слѣдовательно, позволяютъ тебѣ дѣлать, что хочешь, и не выговариваютъ, не препятствуютъ дѣлать, что желаешь? — Да, клянусь Зевсомъ; мнѣ-то, Сократъ, они во многомъ-таки препятствуютъ. — Что ты говоришь? спросилъ я: желая, чтобы ты блаженствовалъ, 208. препятствуютъ дѣлать, что хочешь? Да скажи мнѣ вотъ что: еслибы ты пожелалъ ѣхать на одной изъ военныхъ колесницъ твоего отца и взять въ руки вожжи, когда онъ сражается, неужели онъ не позволилъ бы тебѣ, а воспретилъ? — Клянусь Зевсомъ, никакъ не позволилъ бы! — Кому же позволилъ бы? — У отца есть возничій, получающій жалованье. — Что ты говоришь? наемщику больше позволяютъ они дѣлать, что хочется, въ отношеніи къ лошадямъ, чѣмъ тебѣ, да еще за это самое платятъ деньги? — Такъ что же? сказалъ онъ. — Ну а пару муловъ, думаю, довѣряютъ твоему управленію, и хотя бы ты, взявши B. плеть, сталъ ихъ бить, позволили бы? — Куда позволить! отвѣчалъ онъ. — Что же? сказалъ я; развѣ никому не позволяется бить ихъ? — И очень позволяется, отвѣчалъ онъ, — погоньщику муловъ. — Рабу, или свободному? — Рабу, сказалъ онъ. — И раба, видно, больше цѣнятъ они, чѣмъ тебя — сына, и больше собственности ввѣряютъ ему, чѣмъ тебѣ, — тому позволяютъ дѣлать, C. что хочетъ, а тебѣ препятствуютъ. Скажи мнѣ еще это: тебѣ самому позволяютъ начальствовать надъ собою, или и этого не довѣряютъ? — Какъ ты говоришь, не довѣряютъ? спросилъ онъ. — Да начальствуетъ ли кто-нибудь надъ тобою? — Дядька, сказалъ онъ. — Ужели рабъ? — А почему же? вѣдь нашъ, сказалъ онъ. — Какъ это ужасно! свободному быть подъ начальствомъ раба, примолвилъ я. Что же тамъ дѣлаетъ этотъ дядька, когда начальствуетъ надъ тобою? — Ну да водитъ меня къ учителю, сказалъ онъ. — Ужъ не начальствуютъ ли надъ D. тобою и эти учители-то[12]? — Ну да, всячески — Слѣдовательно, отецъ, по своей волѣ, поставилъ надъ тобою очень много господъ и начальниковъ. Но можетъ быть, когда приходишь ты домой, къ матери, — она, чтобы ты былъ у ней счастливъ, позволяетъ тебѣ дѣлать все, что хочешь, съ шерстью и съ основою, если тогда ткетъ? Вѣдь ужъ конечно, не препятствуетъ она трогать и бедро, и челнокъ, и другія орудія, относящіяся къ пряденію шерсти. — При этомъ онъ засмѣялся и сказалъ: клянусь Зевсомъ, Сократъ, — нетолько что препятствуетъ, но и E. прибила бы, еслибы дотронулся. — Ираклъ! воскликнулъ я, ужъ не оскорбилъ ли ты чѣмъ-нибудь отца или матери? — Клянусь Зевсомъ, нѣтъ, сказалъ онъ. — Но за что же они такъ сильно препятствуютъ тебѣ быть счастливымъ и дѣлать, что хочешь, и цѣлый день воспитываютъ тебя такъ, чтобы ты кому-нибудь рабствовалъ, — однимъ словомъ: чтобы ты, хоть немножко пожелай чего-нибудь, никакъ не дѣлалъ? Поэтому тебѣ, 209. какъ видно, нѣтъ пользы ни въ деньгахъ, — хотя сколько ихъ! и надъ ними больше начальствуютъ всѣ, чѣмъ ты, — ни въ столь благородномъ тѣлѣ, когда и его также пасетъ и холитъ другой: а ты, Лизисъ, не начальствуешь ни надъ чѣмъ и не дѣлаешь ничего, чего желаешь. — Должно быть, потому, что я еще не въ такомъ возрастѣ, Сократъ, сказалъ онъ. — А что, если не это, сынъ Димократа, препятствуетъ тебѣ? Вѣдь есть, думаю, много вещей, которыя и отецъ и мать повѣряютъ тебѣ, не ожидая, пока придешь въ возрастъ. Когда, напримѣръ, угодно имъ, чтобы что-нибудь было прочитано или B. написано, — думаю, тебя перваго въ домѣ назначаютъ къ тому. Не правда ли? — Конечно, сказалъ онъ. — И въ этомъ случаѣ ты, вѣроятно, можешь, какое хочешь письмо писать — во-первыхъ, и какое хочешь — во-вторыхъ; такимъ же образомъ и читать. А когда, думаю, берешь лиру, — ни отецъ, ни мать не препятствуютъ тебѣ натянуть или ослабить какую хочешь струну, и либо сотрясать ее пальцами, либо ударять плектромъ. Или препятствуютъ? — Нѣтъ. — Такъ какая же могла бы быть причина, Лизисъ, что въ этомъ они не препятствуютъ, а въ томъ, C. о чемъ сейчасъ сказано, препятствуютъ? — Думаю, та, отвѣчалъ онъ, что это я знаю, а того нѣтъ. — Хорошо, почтеннѣйшій, сказалъ я; слѣдовательно, не возраста твоего дожидается отецъ, чтобы ввѣрить тебѣ все, но въ который день найдетъ, что ты разумѣешь вещи лучше, чѣмъ онъ, въ тотъ ввѣритъ тебѣ и себя и свое. — Думаю, сказалъ онъ. — Пускай, продолжалъ я. Что же? у сосѣда не то же ли понятіе о тебѣ, какое у отца? Думаешь ли, что управленіе своимъ домомъ D. онъ ввѣритъ тебѣ; когда найдетъ, что ты лучше его разумѣешь домоводство, или будетъ распоряжаться самъ? — Думаю, ввѣритъ мнѣ. — Что жъ? Аѳиняне не ввѣрятъ тебѣ, думаешь, своего, когда замѣтятъ, что ты удовлетворительно уменъ? — Согласился. — А что, ради Зевса, великій царь, спросилъ я, старшему ли сыну, который управляетъ Азіею, скорѣе E. довѣрилъ бы, когда варится мясо, положить въ похлебку, что ему хочется, или намъ, еслибы мы, отправившись къ нему, доказали, что умѣемъ лучше, чѣмъ его сынъ, приготовлять съѣстное? — Явно, что намъ, сказалъ онъ. — И тому-то не позволилъ бы нисколько класть приправы; а намъ, хотя бы мы захотѣли положить цѣлую горсть соли, позволилъ бы. — Какъ не позволить? — А что, еслибы его сынъ страдалъ глазами, позволилъ ли бы онъ этому сыну прикасаться къ своимъ глазамъ, 210. не почитая его врачемъ, или запретилъ бы? — Запретилъ бы. — Напротивъ, намъ-то, еслибы онъ признавалъ насъ врачами, хотя бы мы захотѣли, открывши глаза больнаго, насыпать въ нихъ пыли, думаю, не запретилъ бы, полагая, что мы правильно разумѣемъ дѣло. — Правду говоришь. — Стало-быть, онъ больше, чѣмъ себѣ и своему сыну, довѣрилъ бы намъ и все другое, въ отношеніи къ чему мы показались бы ему мудрѣе ихъ. — Необходимо, Сократъ, сказалъ онъ. — Слѣдовательно, бываетъ такъ, любезный Лизисъ, примолвилъ я: въ B. чемъ мы оказываемся разумными, въ томъ всѣ намъ довѣряютъ — Эллины и варвары, мужчины и женщины. Въ этомъ отношеніи мы будемъ дѣлать, что ни захотѣли бы, и никто добровольно не станетъ намъ препятствовать; въ этомъ отношеніи сами мы будемъ свободны, управляя другими, — и это будетъ наше, потому что изъ этого мы станемъ получать пользу: напротивъ, въ чемъ не пріобрѣли мы разумѣнія, въ отношеніи къ тому никто не довѣритъ намъ дѣлать, что покажется, а еще всѣ будутъ препятствовать, сколько могутъ, — C. нетолько чужіе, но и отецъ и мать, и если есть что ближе ихъ; въ отношеніи къ тому мы сами будемъ слушаться другихъ, и то у насъ будетъ чужое, потому что изъ того мы ничѣмъ не воспользуемся. Согласенъ ли ты, что такъ бываетъ? — Согласенъ. — Итакъ, будемъ ли мы кому-нибудь друзьями, и будетъ ли кто-нибудь любить насъ въ отношеніи къ тому, въ чемъ мы были бы ему безполезны? — Нѣтъ, отвѣчалъ онъ. — Стало-быть, теперь ни отецъ не любитъ тебя, ни кто другой не любитъ никого другаго, поколику онъ безполезенъ. — Повидимому, нѣтъ, сказалъ онъ. — Слѣдовательно, еслибы ты былъ мудрецомъ, дитя, то всѣ были бы твоими друзьями, всѣ — твоими домашними; ибо тогда ты былъ бы полезенъ и добръ: D. а когда нѣтъ, — не будетъ тебѣ другомъ ни иной кто-либо, ни отецъ, ни мать, ни домашніе. Итакъ, можно ли, Лизисъ, высокоумничать въ томъ, чего еще не разумѣешь? — Да какъ же можно? сказалъ онъ. — Но если ты имѣешь нужду въ учителѣ, то еще не уменъ. — Правда. — Слѣдовательно, ты не заносчивъ, если еще не уменъ. — Кажется, нѣтъ, клянусь Зевсомъ, Сократъ, сказалъ онъ. —
Услышавъ это, я взглянулъ на Иппотала и едва не сдѣлалъ E. ошибки. Мнѣ приходило на мысль сказать, что такъ-то, Иппоталъ, надобно разговаривать съ любимцами — усмирять ихъ и успокоивать, а не такъ, какъ ты, — надмевать и изнѣживать. Но видя, что онъ отъ нашего разговора въ пыткѣ и возмущеніи, я вспомнилъ, что, стоя тутъ, ему хотѣлось укрыться отъ Лизиса, а потому одумался и продолжалъ рѣчь.
Въ это время возвратился Менексенъ и сѣлъ возлѣ 211. Лизиса (на то мѣсто), откуда всталъ. Тогда Лизисъ очень дѣтски и мило, но скрытно отъ Менексена, проговорилъ мнѣ въ полголоса и сказалъ: Сократъ! скажи то же и Менексену, что говорилъ ты мнѣ. — А я отвѣчалъ: это разскажешь ему ты, Лизисъ, потому что слушалъ внимательно. — Безъ сомнѣнія, примолвилъ онъ. — Впрочемъ постараюсь, сказалъ я, припоминать о томъ, сколько можно чаще, чтобы ты могъ яснѣе B. передать ему весь нашъ разговоръ. Если же что забудешь, опять, при первой встрѣчѣ со мною, спроси меня. — Такъ и сдѣлаю, Сократъ, сказалъ онъ; непремѣнно сдѣлаю, будь увѣренъ. Но скажи ему что-нибудь иное, чтобы и мнѣ послушать, пока придетъ время идти домой. — Да, надобно это сдѣлать, когда и ты приказываешь, сказалъ я. Но смотри, чтобы помогать мнѣ, если Менексенъ захочетъ обличать меня. Развѣ ты не знаешь, что онъ спорщикъ? — Да, клянусь Зевсомъ, и большой, сказалъ онъ. Для того-то я и хочу, чтобы ты съ C. нимъ поговорилъ. — Чтобы мнѣ быть осмѣяннымъ? сказалъ я. — О нѣтъ, клянусь Зевсомъ; но чтобы наказать его. — Куда! нелегко, сказалъ я; онъ человѣкъ сильный, ученикъ Ктизиппа. А вѣдь онъ и самъ тутъ — Ктизиппъ-то, не видишь? — Не заботься ни о комъ, Сократъ, только говори съ нимъ. — Надобно говоритъ, сказалъ я.
Тогда какъ мы сообщали это одинъ другому, Ктизиппъ сказалъ: зачѣмъ вы пируете одни, а намъ не передаете своихъ D. рѣчей? — Да, конечно, надобно передать, отвѣчалъ я; потому что изъ моихъ словъ этотъ кое-чего не понимаетъ и, полагая, что непонимаемое знаетъ Менексенъ, приказываетъ спросить его. — Что же не спрашиваешь? сказалъ онъ. — Да, спрошу, отвѣчалъ я. Скажи мнѣ, Менексенъ, о чемъ я спрошу тебя. Съ самаго дѣтства у меня бываетъ желаніе получить что-нибудь, какъ у другаго — получить другое: вѣдь одинъ желаетъ пріобрѣсть лошадей, другой — собакъ, тотъ — золото, E. этотъ — почести; но я къ этому равнодушенъ, за то къ пріобрѣтенію друзей весьма склоненъ и болѣе желалъ бы имѣть у себя добраго друга, чѣмъ наилучшаго въ свѣтѣ[13] перепела или пѣтуха, и — клянусь Зевсомъ — болѣе желалъ бы имѣть это, чѣмъ коня и собаку. Думаю даже, клянусь собакою, что я гораздо скорѣе избралъ бы пріобрѣтеніе друга, чѣмъ Даріева золота, или и самого Дарія. Такъ я друголюбивъ! Поэтому, смотря 212. на васъ — на тебя и Лизиса, изумляюсь и почитаю васъ счастливыми, что вы въ столь ранней молодости могли скоро и легко пріобрѣсть это стяжаніе, что ты такого друга скоро и сильно полюбилъ въ этомъ, а этотъ — въ тебѣ. Напротивъ, я столь далекъ отъ подобнаго стяжанія, что даже не знаю, какимъ образомъ одинъ становится другомъ другаго, и объ этомъ самомъ хочу спросить тебя, какъ опытнаго. Скажи же мнѣ, — когда кто кого любитъ, — который изъ нихъ котораго бываетъ B. другомъ, любящій ли — другомъ любимаго, или любимый — любящаго? или это все равно? — Мнѣ кажется, все равно, сказалъ онъ. — Что ты говоришь? спросилъ я: стало-быть, оба они — друзья другъ друга, когда только одинъ любитъ другаго? — Мнѣ кажется, отвѣчалъ онъ. — Какъ же? любящему развѣ нельзя быть любимымъ отъ того, кого онъ любитъ? — Можно. Что же? можно ли и ненавидѣть любящаго, — какъ иногда терпятъ это, повидимому, любящіе отъ своихъ любимцевъ? ибо любя ихъ, сколько могутъ болѣе, иные изъ нихъ думаютъ, что имъ не отвѣчаютъ любовью, а иногда и ненавидятъ ихъ. C. Какъ тебѣ кажется? не правда ли это? — Да и совершенная правда, сказалъ онъ. — Итакъ, въ этомъ случаѣ одинъ любитъ, а другой бываетъ любимъ, примолвилъ я. — Да. — Который же изъ нихъ котораго другъ? Любящій ли — другъ любимаго, — хоть отвѣчаетъ ему послѣдній любовью, хоть ненавидитъ его, — или любимый — другъ любящаго? Или, въ томъ случаѣ, когда не оба они любятъ другъ друга, никоторый не есть другъ никотораго? — Да, кажется, такъ. — Стало-быть, теперь намъ кажется иначе, чѣмъ казалось прежде; ибо тогда, — если одинъ D. любилъ, — оба были друзьями, а теперь, — если не оба любятъ, — никоторый не другъ. — Должно быть, сказалъ онъ. — Итакъ, ничто не дружественно любящему, что не отвѣчаетъ ему любовью. — Выходитъ, что нѣтъ. — Стало-быть, нѣтъ ни любителей лошадей, когда не отвѣчаютъ имъ любовью лошади, ни любителей перепеловъ, ни любителей собакъ, ни любителей вина, ни любителей палестры, ни любителей мудрости, если не отвѣчаетъ имъ любовью мудрость. Или, хотя каждый изъ E. нихъ и любитъ это, однакожъ они — не друзья, и поэтъ обманывается, когда говоритъ:
|
Счастливъ, кому дѣти друзья, и твердокопытные кони, |
Я полагаю, что не обманывается, сказалъ онъ. — Такъ слова его кажутся тебѣ справедливыми? — Да. — Значитъ, любимое, Менексенъ, любящему, должно быть дружественно, — любитъ ли оно, или ненавидитъ, подобно тому, какъ новорожденное213. дитя, иногда еще нелюбящее, а иногда и ненавидящее, если матерью либо отцомъ бываетъ наказываемо, не смотря на его ненависть въ то время, всего болѣе, однакожъ, бываетъ дорого родителямъ. — Мнѣ кажется, это такъ, сказалъ онъ. — Стало-быть, другъ — не тотъ, кто любитъ, а тотъ, кто любимъ? — Выходитъ. — Стало-быть, и врагъ — не тотъ, кто ненавидитъ, а тотъ, кто ненавидимъ? — Явно. — Стало-быть, многіе врагами бываютъ любимы, а друзьями ненавидимы, B. и врагамъ бываютъ друзья, а друзьямъ враги, если другъ есть любимое, а не любящее; хотя великая несообразность, или лучше, думаю, дѣло невозможное — врагомъ быть другу, а другомъ — врагу, любезный другъ. Повидимому, ты говоришь правду, Сократъ, сказалъ онъ. — Если же это невозможно, то любящій будетъ другомъ любимаго. — Явно — Стало-быть, ненавидящее опять будетъ врагомъ ненавидимаго. — Необходимо. — Но такъ-то намъ придется по необходимости C. согласиться на то же самое, на что согласились прежде, что другъ часто бываетъ другомъ не-друга, либо даже врага, когда кто или не любитъ любящаго, или любитъ и ненавидящаго, и что врагъ часто также бываетъ врагомъ не-врага, либо даже друга, когда кто или не любитъ ненавидящаго, или ненавидитъ любящаго. — Должно быть, сказалъ онъ. — Такъ что же мы, положимъ, спросилъ я, если друзьями не будутъ ни любящіе, ни любимые, ни тѣ ни другіе? Неужели, и кромѣ этихъ, призна̀емъ друзьями еще иныхъ какихъ-нибудь? — Нѣтъ, клянусь Зевсомъ, Сократъ, сказалъ D. онъ; тутъ я не слишкомъ находчивъ. — Да не въ томъ ли дѣло[15], Менексенъ, спросилъ я, что мы вовсе неправильно искали? — Мнѣ кажется, Сократъ, сказалъ Лизисъ и, сказавши, покраснѣлъ. — Мнѣ показалось, что это слово вырвалось у него невзначай — вслѣдствіе того, что онъ былъ очень внимателенъ къ разговору, слѣдовательно, и слушалъ его со вниманіемъ.
Итакъ, съ одной стороны, желая дать отдыхъ Менексену, а съ другой, радуясь любознательности Лизиса, я обратилъ свою рѣчь къ послѣднему и сказалъ: Ты, мнѣ кажется, E. правду говоришь, Лизисъ, что еслибы мы правильно изслѣдовали, то, вѣроятно, такъ не заблуждались бы. Не пойдемъ же больше этимъ путемъ, — потому что наше изслѣдованіе походитъ на путь очень трудный: — мы, кажется, должны идти тѣмъ, на которомъ можно извернуться, изслѣдывая предметъ съ точки зрѣнія поэтовъ; ибо они намъ — какбы отцы 214. мудрости и вожди. Вѣдь поэты, вѣроятно, говорятъ не худо, полагая, что друзья бываютъ не случайно, но что самъ Богъ дѣлаетъ ихъ друзьями, приводя ихъ одного къ другому; а говорятъ они помнится, такъ, что Богъ
|
всегда подобнаго къ подобному ведетъ |
и дѣлаетъ ихъ знакомыми[16]. Или ты не встрѣчалъ этихъ B. стиховъ? — Встрѣчалъ, сказалъ онъ. — Не встрѣчался ли и съ сочиненіями мудрецовъ[17], которые говорятъ то же самое, что подобное съ подобнымъ всегда по необходимости дружно? А говорили и писали они это о природѣ и о всемъ. — Твоя правда, сказалъ онъ. — Такъ хорошо ли они учатъ? спросилъ я. — Можетъ быть, отвѣчалъ онъ. — Можетъ быть, на половину, замѣтилъ я, а можетъ быть — и вполнѣ, мы не понимаемъ. Намъ кажется, что злой человѣкъ чѣмъ ближе подходитъ къ злому и больше обращается съ нимъ, тѣмъ дѣлается C. враждебнѣе, ибо обижаетъ; а обижающій и обижаемый, вѣроятно, не могутъ быть друзьями. Не такъ ли? — Такъ, сказалъ онъ. — Стало-быть, такимъ образомъ половина изреченія будетъ уже невѣрна, если злые другъ другу подобны. — Правду говоришь. — Въ самомъ дѣлѣ, мнѣ кажется, мудрецы говорятъ о добрыхъ, что они-то подобны и друзья между собою; злые же, какъ и говорится о нихъ, никогда не бываютъ подобны самимъ себѣ, D. будто отуманенные и неустойчивые. А что неподобно самому себѣ и отличается отъ себя, то-то едва ли ужъ можетъ[18] уподобляться другому, или быть его другомъ. Не такъ ли и тебѣ кажется? — Такъ, сказалъ онъ. — Значитъ, утверждающіе, что подобный подобному другъ, подразумѣваютъ, какъ я думаю, то, другъ мой, что одинъ добрый одному доброму другъ; злой никогда не соединяется истинною дружбою ни съ добрымъ, ни съ злымъ. Таково ли и твое мнѣніе? — Подтвердилъ. — Стало-быть, мы понимаемъ уже, что такое друзья: E. изслѣдованіе намъ показало, что это будутъ люди добрые. — Конечно, сказалъ онъ; мнѣ кажется. — И мнѣ, примолвилъ я; хотя въ этомъ есть что-то досадное. Давай-ка, ради Зевса, посмотримъ, что я и тутъ подозрѣваю. Подобный подобному, поколику подобенъ, и потому другъ, долженъ ли быть также полезнымъ, какъ такой такому? или иначе: всякій подобный всякому подобному какую могъ бы принесть пользу, либо какой вредъ, чего не принесъ бы самъ себѣ? или 215. что заставилъ бы терпѣть, чего не терпѣлъ бы самъ по себѣ? Такіе-то какъ были бы любимы другъ другомъ, не имѣя попеченія другъ о другѣ? Могли ли бы какъ-нибудь? — Не могли бы. — А что̀ не было бы любимо, — какъ было бы другомъ? — Никакъ не было бы. — Ну такъ подобный подобному не другъ: другомъ былъ бы добрый доброму, поколику добръ, а не поколику подобенъ. — Можетъ быть. — Что же? добрый, поколику добрый, не будетъ ли достаточенъ для себя? — Да. — А достаточный-то, по достаточности, не нуждается ни въ чемъ. — Какъ же иначе? — Ненуждающійся же ни въ чемъ не B. будетъ ничего и любить. — Конечно нѣтъ. — Но кто не будетъ любить, тотъ не будетъ и дружиться. — Да, такъ. — А кто не будетъ дружиться-то, тотъ не будетъ другомъ. — Явно, что нѣтъ. — Какимъ же образомъ добрые, по принятому основанію[19], будутъ у насъ друзьями добрыхъ, когда и отсутствуя, они не стремятся другъ къ другу, — ибо и въ отдѣльности достаточны для самихъ себя, — и присутствуя, не нуждаются другъ въ другѣ? Да такимъ-то людямъ, что за причина уважать одному другаго? — Никакой, сказалъ онъ. — А друзьями-то могутъ быть только тѣ, которые будутъ уважать одинъ другаго. — Правда. — Сообрази же теперь, C. Лизисъ, куда насъ бросило. Развѣ не въ цѣломъ чемъ-то мы обманываемся. — Какъ такъ? спросилъ онъ. — Нѣкогда я уже слышалъ отъ кого-то[20] и сейчасъ вспомнилъ, что подобное съ подобнымъ и добрые съ добрыми находятся въ сильной враждѣ, и этотъ кто-то ссылался даже на свидѣтельство Исіода, говоря, что «гончаръ порицаетъ гончара, пѣвецъ пѣвца, нищій нищаго», и таково, говоритъ, все прочее: вещамъ D. самымъ подобнымъ между собою крайне необходимо исполняться ненавистію, любопреніемъ и враждою, а самымъ неподобнымъ — дружбою; потому что бѣдному необходимо быть другомъ богатаго, слабому — другомъ сильнаго, ради попеченія, больному — другомъ врача, и вообще-таки — незнающему необходимо любить знающаго и дружиться съ нимъ. Даже онъ E. простираетъ свое положеніе еще далѣе, говоря, что подобное нетолько недружественно съ подобнымъ, но и совершенно противно ему; потому что самое противное съ самымъ противнымъ особенно дружно, и не подобнаго, а этого желаетъ каждая вещь, какъ, напримѣръ, сухое — влажнаго, холодное — теплаго, полное — пустаго, и все прочее такимъ же образомъ. Вѣдь противное есть пища противнаго; а подобное ничѣмъ не можетъ наслаждаться отъ подобнаго. И сказавшій это, 216. другъ мой, кажется, былъ острякъ, потому что хорошо сказалъ. А вы, спросилъ я, какъ находите слова его? — Хорошими, отвѣчалъ Менексенъ, сколько по крайней мѣрѣ слышали ихъ. — Такъ скажемъ ли, что особенно дружественно противное противному? — Конечно. — Пусть, сказалъ я; но вѣдь не удивительно, Менексенъ, что тѣ люди со всеобъемлющею мудростью, тѣ хитрые спорщики тотчасъ радостно подскочатъ къ намъ и спросятъ: дружба не есть ли самое противное B. враждѣ? Что отвѣтимъ мы имъ? Развѣ не необходимо будетъ согласиться, что они говорятъ правду? — Необходимо. — Стало-быть, скажутъ, вражда дружбѣ, или дружба враждѣ дружественна? — Ни то, ни другое, сказалъ онъ. — Ну а справедливое несправедливому, или разсудительное необузданному, или доброе злому? — И это, мнѣ кажется, не въ такомъ отношеніи. — Однакожъ, если что чему дружественно по противуположности, сказалъ я, то необходимо, чтобы и это было дружественнымъ. — Необходимо. — Стало-быть, ни подобное подобному не дружественно, ни противное противному. — Выходитъ, что нѣтъ. — Но разсмотримъ еще слѣдующее, — C. чтобы отъ насъ никакъ уже болѣе не скрылось, что дружба дѣйствительно не есть что-нибудь такое, но что, не будучи ни добромъ ни зломъ, она бываетъ дружественна добру. — Какъ ты это говоришь? спросилъ онъ. — Клянусь Зевсомъ, не знаю, отвѣчалъ я, и, по-истинѣ, самъ колеблюсь отъ недоумѣнія. Дружественное, по старинной пословицѣ, должно быть, есть прекрасное; по крайней мѣрѣ это представляется чѣмъ-то нѣжнымъ, гладкимъ, свѣженькимъ, и оттого, можетъ быть, D. будучи такимъ, легко ускользаетъ и уходитъ отъ насъ; ибо я говорю, что доброе прекрасно. А ты не думаешь? — И я тоже. — Итакъ, говорю гадательно, что прекрасному и доброму дружественно и не доброе и не злое. А почему говорю гадательно, — слушай. Мнѣ представляются тутъ какбы три рода: доброе, злое и ни-доброе-ни-злое[21]. А тебѣ что? — И мнѣ, сказалъ онъ. — И ни доброе доброму, ни злое злому, ни доброе злому не дружественно, какъ не допустило этого и прежнее наше разсужденіе. Значитъ, остается, — если что чему E. дружественно, — быть дружественнымъ ни-доброму-ни-злому, — дружественнымъ либо доброму, либо такому, каково само. Вѣдь злому-то, вѣроятно, ничто не можетъ быть дружественно. — Правда. — А недавно сказано, что и подобное тоже нѣтъ. Не такъ ли? — Такъ. — Стало-быть, ни-добру-ни-злу не будетъ дружественно что-либо такое, каково оно само. — Очевидно, нѣтъ. — Слѣдовательно, ни-добро-ни-зло остается почитать дружественнымъ только одному добру. — Какъ видно, необходимо. — Такъ хорошо 217. ли поведетъ насъ, дѣти, то, что мы сказали? спросилъ я. — Еслибы, напримѣръ, мы захотѣли размыслить о здоровомъ тѣлѣ, которое не нуждается ни въ врачеваніи, ни въ пособіи, — такъ какъ оно довольно собою; — то никто здоровый, конечно, не былъ бы другомъ врача ради здоровья. Не правда ли? — Никто. — Напротивъ, думаю, больной — ради болѣзни. — Какъ B. же иначе? — И болѣзнь, однакожъ, зло, а врачебное искуство — польза и добро. — Да. — Но тѣло-то, какъ тѣло, вѣроятно, не есть ни-добро-ни-зло. — Такъ. — Поэтому тѣло-то, ради болѣзни, принуждено бываетъ входить въ связь и дружиться съ врачебнымъ искуствомъ. — Мнѣ кажется. — Стало-быть, ни-добро-ни-зло бываетъ дружественно добру ради присущія зла. — Выходитъ. — Явно, однакожъ, что прежде, чѣмъ оно становится существенно зломъ, отъ присущаго ему зла; ибо сдѣлавшись зломъ-то, оно уже не желало бы добра и не дружилось бы съ C. нимъ, такъ какъ зло, сказали мы, не можетъ быть дружественнымъ добру. — Конечно, не можетъ. — Разсмотрите же, что я говорю: я говорю, что иное и само таково, каково ему присущее, иное — нѣтъ. Такъ, еслибы кто хотѣлъ навесть что-нибудь извѣстною краскою, вещи наводимой, вѣроятно, было бы присуще наводимое[22]. — Конечно. — И вещь, на которую наводится, D. по цвѣту, не такова ли была бы, каково наводимое[23]? — Не понимаю, сказалъ онъ. — Да вотъ какъ, продолжалъ я: еслибы кто золотистые твои волосы навелъ бѣлильною краскою, были ли бы они тогда, или казались ли бы бѣлыми? — Казались бы, отвѣчалъ онъ. — Но хотя и была бы присуща имъ бѣлизна... — Да. — Однакожъ отъ этого они не болѣе, вѣроятно, сдѣлались бы бѣлыми: напротивъ, по присущію бѣлизны, были бы ни бѣлы, ни черны. — Правда. — Когда же этотъ самый цвѣтъ наведенъ будетъ на нихъ старостью; тогда они станутъ такими, какъ присущее, то-есть, по присущію бѣлизны, — бѣлыми. — Какъ E. уже не стать? — Такъ вотъ о чемъ я спрашиваю: то, чему нѣчто присуще, таково ли будетъ, имѣя это, каково присущее? Или, когда это какимъ-нибудь образомъ присуще, — будетъ, а если нѣтъ, то нѣтъ? — Скорѣе такъ, сказалъ онъ. — Слѣдовательно, ни-добро-ни-зло иногда, только по причинѣ присущія зла, еще не есть зло, и становится зломъ, когда уже бываетъ такимъ. — Конечно. — Но какъ скоро оно, въ присутствіи зла, еще не есть зло, — самое это присутствіе зла возбуждаетъ въ немъ желаніе добра; если же, напротивъ, присутствіе зла дѣлаетъ его зломъ, то вмѣстѣ отнимаетъ у него самое это желаніе 218. и дружество съ добромъ. Вѣдь тогда оно не есть уже ни-зло-ни-добро, но зло; а добро съ зломъ у насъ не было[24] дружественно. — Конечно, не было. — Посему-то мы можемъ сказать, что и мудрецы, — боги ли они, или люди, — уже не любятъ мудрости[25]; да и тѣ также не любятъ мудрости, которые не знаютъ, что они злы, такъ какъ ни одинъ злой и невѣжда не есть любитель мудрости. Слѣдовательно, остаются тѣ, которые хотя и имѣютъ это зло — незнаніе, однакоже еще не сдѣлались отъ него незнающими и невѣждами, но продолжаютъ думать, что не знаютъ того, чего не узнали. Такъ поэтому любятъ мудрость, вѣроятно, и не добрые и не злые: злые же и добрые не любятъ ея; потому что ни противное противному, ни подобное подобному, по прежнимъ нашимъ изслѣдованіямъ, не показалось намъ дружественнымъ. Или не помните? — Очень помнимъ, сказали они. — Стало-быть, теперь, Лизисъ и Менексенъ, примолвилъ я, мы со всею точностію опредѣлили, что дружественно и что нѣтъ: положили[26], то-есть, что, и по душѣ и по тѣлу, ни-добро-ни-зло, ради присущія зла, всегда C. бываетъ дружественно добру. — Они совершенно подтвердили и согласились, что это такъ.
Тутъ я и самъ очень обрадовался, будто какой ловчій, любующійся тѣмъ, что̀ поймалъ. Но потомъ, не знаю откуда, вошло въ меня какое-то весьма странное подозрѣніе, — что̀ если допущенное нами невѣрно, — и я тотчасъ съ досадою сказалъ: увы! Лизисъ и Менексенъ, наше сокровище, должно быть, — сонъ. — Что еще? спросилъ Менексенъ. — Боюсь, D. отвѣчалъ я, не встрѣтились ли мы съ такими же ложными понятіями о дружбѣ, каковы бываютъ хвастливые люди. — Какъ это? спросилъ онъ. — Посмотримъ сюда, сказалъ я: другъ, кто бы онъ ни былъ, есть другъ кому-нибудь, или нѣтъ? — Необходимо, отвѣчалъ онъ. — Другъ не ради чего-нибудь и не почему-нибудь, или ради чего-нибудь и почему-нибудь? — Ради чего-нибудь и почему-нибудь. — Другъ есть ли другъ той вещи, ради которой онъ есть другъ другу, или въ отношеніи E. къ ней онъ — и не другъ и не врагъ? — Я не очень слѣдую за тобою, сказалъ онъ. — И естественно, примолвилъ я; но можетъ быть, будешь слѣдовать инымъ образомъ; да и я лучше уразумѣю, что̀ говорю. Больной, сказали мы теперь, есть другъ врача. Не такъ ли? — Да. — Не по болѣзни ли, ради здоровья, онъ — другъ врача? — Да. — Но болѣзнь-то — зло. — Какъ не зло? — А здоровье что? спросилъ я: добро, или зло, или ни 219. то ни другое? — Добро, отвѣчалъ онъ. — Такъ вотъ мы и говорили, какъ видно, что тѣло, не будучи ни-добромъ-ни-зломъ, есть другъ врачебнаго искуства, которое — добро, по причинѣ болѣзни, то-есть зла. Но врачебное искуство берется въ друзья ради здоровья; а здоровье — добро. Не такъ ли? — Да. — Такъ здоровье — другъ или не другъ? — Другъ. — А болѣзнь — врагъ? — Конечно. — Слѣдовательно, ни-добро-ни-зло, B. по причинѣ зла и врага, есть другъ добра ради добра и друга. — Явно. — Стало-быть, другъ есть другъ друга по причинѣ врага. — Выходитъ. — Пусть, сказалъ я; пришедши къ этому, дѣти, будемъ внимательны, чтобы не обмануться. Вѣдь что другъ былъ у насъ другомъ друга, и что подобное бываетъ другомъ подобнаго, — положеніе, признанное невозможнымъ, — съ этимъ я прощаюсь. Но разсмотримъ и то, не обманываетъ ли насъ также принимаемое нами теперь. Врачебное искуство, C. сказали мы, есть другъ ради здоровья. — Да. — Неужели и здоровье тоже другъ? — Конечно. — Стало-быть, другъ ради чего-нибудь. — Да. — То-есть ради чего-нибудь дружественнаго, если будемъ слѣдовать тому, что прежде допущено. — Конечно. — А то дружественное не будетъ ли опять ради дружественнаго? — Да. — Но идя такимъ образомъ, не необходимо ли утомиться намъ и придти къ нѣкоему началу, которое уже не будетъ въ отношеніи къ иному дружественному, но принадлежитъ тому, что есть первое дружественное и ради чего мы все прочее называемъ дружественнымъ? — Необходимо. — Такъ это-то я разумѣю, говоря, какъ бы не обманули насъ всѣ прочіе D. предметы, которые мы называемъ дружественными ради того (перваго), и которые суть какбы его образы, тогда какъ по-истинѣ дружественное есть то первое. Размыслимъ объ этомъ такъ: кто чему-нибудь приписываетъ высокую цѣну, какъ напримѣръ, отецъ иногда предпочитаетъ своего сына всему прочему; тотъ, ради того, что цѣнитъ сына больше всего, можетъ ли и чему другому приписывать высокую цѣну? Еслибы, напримѣръ, отецъ замѣтилъ, что сынъ его выпилъ ядъ, E. то подорожилъ ли бы виномъ, думая, что оно спасетъ его сына? — Какъ дорожить? сказалъ онъ. — Не то же ли и сосудомъ, въ которомъ находится вино? — Конечно. — Фарфоровая чаша была ли бы для него столь же цѣнна, какъ его сынъ, и три котила вина, какъ сынъ? Или будетъ такъ, что при этомъ вся заботливость обращается не на то, для чего что-нибудь приготовлено, а на то, для чего все подобное 220. приготовляется. Хотя мы часто говоримъ, что дорого цѣнимъ золото и серебро; однакожъ смотрите, чтобы это-то не оказалось несправедливымъ. Не такъ ли сказать, что изъ всего, что является существующимъ, мы выше всего ставимъ то, для чего приготовляется и золото, и все приготовляемое? — Конечно. — Но не то же ли слово и о дружбѣ? Вѣдь сколько ни говорили мы, что дружественное у насъ бываетъ ради чего-то дружественнаго, — все однако выражали, повидимому, одно B. и то же худымъ[27] словомъ. Существенно же дружественное должно быть то самое, чѣмъ заканчиваются всѣ эти такъ называемыя дружества. — Должно быть, сказалъ онъ. — Значитъ, существенно-то дружественное есть дружественное не ради чего-то дружественнаго? — Правда, — Такъ это рѣшено, — не ради чего-нибудь дружественнаго дружественное есть дружественное. Но добро дружественно ли? — Мнѣ кажется. — Не по причинѣ ли зла бываетъ любимо добро, и вотъ C. какъ: еслибы изъ трехъ видовъ, о которыхъ мы теперь говорили, то-есть изъ добраго, злаго и ни-добраго-ни-злаго, были взяты два, а зло исчезло бы и не касалось ни тѣла ни души, ни другаго чего, что само по себѣ называется ни-зломъ-ни-добромъ, — добро было ли бы тогда къ чему-нибудь полезно для насъ, или сдѣлалось бы безполезнымъ? Вѣдь еслибы ничто уже не вредило намъ, мы не имѣли бы нужды ни въ какой D. пользѣ. И такимъ-то образомъ тогда стало бы явно, что мы любили добро и дружились съ нимъ по причинѣ зла, такъ какъ въ добрѣ видѣли лекарство противъ зла, которое почитали болѣзнію; когда же болѣзни нѣтъ, — не нужно и лекарство. Такова ли природа добра, что, будучи между зломъ и добромъ, мы любимъ добро по причинѣ зла, а само ради себя оно нисколько не требуется? — Выходитъ, что такъ, сказалъ онъ. — E. Стало-быть, то дружественное, которымъ оканчивалось все прочее, что называли мы дружественнымъ ради другаго дружественнаго, у насъ вовсе не походитъ на это. Вѣдь это названо дружественнымъ ради дружественнаго: а существенно дружественное является по природѣ совершенно ему противуположнымъ; ибо оно показалось намъ дружественнымъ ради враждебнаго, которое когда удаляется, дружественное намъ болѣе, какъ видно, недружественно. — Мнѣ кажется, нѣтъ; по крайней мѣрѣ какъ теперь говорится, сказалъ онъ. — Ужели же, ради Зевса, если зло исчезнетъ, спросилъ я, — не будетъ у 221. насъ ни голода, ни жажды, и ничего подобнаго? Или, хотя и будетъ голодъ, такъ какъ будутъ люди и другія животныя, но, по крайней мѣрѣ, не вредоносный? хотя будутъ также — и жажда, и другія пожеланія, но не злыя, потому что зло погибнетъ? Впрочемъ, не смѣшонъ ли вопросъ, что будетъ тогда и чего не будетъ? Кому знать это? Мы знаемъ только то, что и теперь: кто алчетъ, тотъ можетъ получить вредъ, а можетъ — и пользу. Не такъ ли? — Конечно. — Нельзя ли подобнымъ образомъ и жаждущему, и движимому всѣми иными этого рода пожеланіями, желать иногда съ пользою, иногда со вредомъ, B. а иногда ни такъ ни сякъ? — И очень. — Итакъ, если зло погибнетъ, то тому-то, что не есть зло, какая причина погибнуть вмѣстѣ съ зломъ? — Никакой. — Стало-быть, если зло и погибнетъ, желанія ни-добрыя-ни-злыя будутъ. — Явно. — Но тому, кто желаетъ и стремится, возможно ли не любить того, чего желаетъ и къ чему стремится? — Кажется, невозможно. — Слѣдовательно, и по погибели зла будетъ что-либо дружественное? C. — Да. — Но этого не было бы, еслибы причиною того, что есть нѣчто дружественное, было зло; — по уничтоженіи зла, не было бы дружественно одно другому; ибо, какъ скоро исчезла причина, уже невозможно быть и тому, чего она — причина. — Ты правильно говоришь. — Однакожъ, не согласились ли мы, что дружественное дружественно чему-нибудь и почему-нибудь, — и тогда-то положили, что ни-доброе-ни-злое любитъ добро по причинѣ зла? — Правда. — А теперь-то, какъ видно, открывается какая-то другая причина любить и быть D. любимымъ. — Выходитъ. — Такъ не желаніе ли, въ самомъ дѣлѣ, какъ мы сейчасъ сказали, есть причина дружбы, и не желающее ли дружественно тому, чего оно желаетъ и когда желаетъ? а что прежде называли мы дружественнымъ, не была ли это болтовня, похожая на растянутое стихотворное сочиненіе[28]? — Должно быть, сказалъ онъ. — Однакожъ, продолжалъ я, желающее-то E. желаетъ того, чего ему недостаетъ. Не такъ ли? — Да. — Стало-быть, недостающее дружественно тому, въ комъ его недостаетъ? — Мнѣ кажется. — А недостающимъ[29] бываетъ то, что у кого-нибудь отнято. — Какъ же иначе? — Такъ любовь, дружба и желаніе, Менексенъ и Лизисъ, какъ видно, направляются къ собственному. — Подтвердили. — Стало-быть, вы, будучи друзьями между собою, по природѣ, свойственники другъ другу. — И очень, сказали они. — Поэтому, когда кто одинъ желаетъ 222. и любитъ другаго, дѣти, сказалъ я, — не сталъ бы онъ ни желать, ни любить, ни дружиться, еслибы не былъ какъ-нибудь свойственникомъ любимому — или по душѣ, или по какой-нибудь душевной склонности, или по нраву, или по виду. — Конечно, сказалъ Менексенъ, а Лизисъ замолчалъ. — Пусть, продолжалъ я. Такъ намъ, сказали мы, необходимо любить свойственное по природѣ. — Выходитъ. — Стало-быть, дѣтямъ необходимо любить подлиннаго и непритворнаго любителя. B. — Лизисъ и Менексенъ на это едва кивнули, но Иппоталъ отъ удовольствія такъ и мѣнялся въ лицѣ.
Тогда, желая изслѣдовать предметъ, я сказалъ: если свойственное что-нибудь отлично отъ подобнаго; то о дружбѣ, что такое она, мы, какъ мнѣ кажется, Лизисъ и Менексенъ, сказали нѣчто дѣльное: а когда подобное и свойственное будутъ одно и то же, — прежнее наше положеніе, что подобное для подобнаго, по самому подобію его, безполезно, нелегко отвергнуть; потому C. что признавать дружественнымъ безполезное — несообразно. Итакъ, хотите ли, спросилъ я, — поколику мы опьянѣли уже отъ нашего изслѣдованія, — согласиться и сказать, что свойственное есть нѣчто отличное отъ подобнаго? — Конечно. — Такъ положимъ ли, что всякому свойственно добро и чуждо зло? или злу свойственно зло, добру — добро, а ни-добру-ни-злу — ни-добро-ни-зло? — Имъ кажется, сказали они, что каждому свойственно каждое. — Стало-быть, дѣти, замѣтилъ я, мы опять D. попали на тѣ самыя положенія о дружбѣ, которыя прежде отвергли; вѣдь въ такомъ случаѣ справедливый справедливому и злой злому будетъ ничѣмъ не меньше другомъ, какъ и добрый доброму. — Выходитъ, сказалъ онъ. — Что же? когда доброе и свойственное мы называемъ тѣмъ же, — иное ли что говоримъ, какъ не то, что добрый только доброму другъ? — Конечно. — Однакожъ и въ этомъ вѣдь, какъ намъ тогда казалось, мы обличили себя. Или не помните? — Помнимъ. — Такъ E. что же еще сдѣлаемъ съ своимъ изслѣдованіемъ? Не явно ли, что ничего[30]? — Ничего. — Прошу же васъ, подражая мудрецамъ[31] въ судахъ, пересмотрѣть все прежде сказанное. И если уже ни любимые ни любящіе, ни подобные ни неподобные, ни добрые ни свойственные, ни все прочее нами разсмотрѣнное — вѣдь отъ множества такихъ вещей, я и самъ всего не помню — если ничто изъ этого не есть дружественное, то я ничего 223. не могу сказать болѣе.
Сказавъ это, я думалъ было уже тронуть кого-нибудь другаго — постарше. Но тутъ, будто какіе демоны[32], подошли педагоги — одинъ Менексеновъ, другой — Лизисовъ, вмѣстѣ съ ихъ братьями, и приказывали имъ идти домой; ибо уже было поздно. Сперва и мы, и окружавшіе отгоняли ихъ: но такъ какъ они не обращали на насъ вниманія и, ломанымъ[33] греческимъ языкомъ выражая свою досаду, не переставали звать, B. то намъ показалось, что подпивши на Эрміевомъ праздникѣ, они не будутъ сговорчивы, и потому, уступивъ имъ, мы прервали свою бесѣду. Впрочемъ, когда собесѣдники уже уходили, я сказалъ: теперь, Лизисъ и Менексенъ, и я, старый человѣкъ, и вы сдѣлались смѣшными; теперь эти расходящіеся будутъ говорить, что мы одинъ другаго почитаемъ своимъ другомъ, — ибо я и себя причисляю къ вамъ, — а не въ состояніи были изслѣдовать, что такое другъ.
Примѣчанія
- ↑ Идучи изъ Академіи въ Ликей, за городскою стѣною, Сократъ долженъ былъ идти вдоль мимо южной стѣны города, по направленію къ восточной его части, до воротъ ахарнейскихъ, недалеко отъ которыхъ и вблизи Ликея протекалъ ручей Панопсовъ. Подъ именемъ Академіи здѣсь нельзя разумѣть основанной Платономъ школы и думать, будто Лизисъ написанъ Платономъ уже въ то время, когда эта школа была открыта. Академіею называлось аѳинское пригородное мѣсто, — паркъ или садъ, гдѣ Аѳиняне иногда прогуливались. Это урочище Платонъ пріобрѣлъ гораздо позднѣе, по возвращеніи изъ Сициліи, и сталъ тамъ преподавать свою философію (см. Сочин. Платона Т. I, стр. 8). Мѣстомъ загородной прогулки и тѣлесныхъ упражненій былъ также Ликей, котораго сады орошалъ ручей Панопсовъ (Srab. IX, 397, ed. Almel.) и въ который вела между прочимъ упоминаемая здѣсь калитка.
- ↑ Объ Иппоталѣ, сынѣ Іеронимовомъ, изъ другихъ источниковъ ничего неизвѣстно; но Ктизиппъ, двоюродный братъ Менексена, вводится разговаривающимъ и въ Эвтидемѣ (273 A), гдѣ изображается онъ юношею хотя даровитымъ, однакожъ слишкомъ дерзкимъ, неумѣющимъ обуздывать своего языка. Какъ родственникъ Менексена, любимаго ученика Сократова, Ктизиппъ вмѣстѣ съ Менексеномъ былъ свидѣтелемъ смерти Сократа (Phaedon, p. 59 A). Менексенъ между товарищами особенно друженъ былъ съ Лизисомъ, сыномъ Димократа и внукомъ Лизиса старшаго. Домъ Лизисовъ былъ богатѣйшимъ въ Аѳинахъ, а Лизисъ младшій — самымъ прекраснымъ и умнымъ мальчикомъ между своими сверстниками.
- ↑ Слышать сперва главное — αὐτοῦ πρῶτον — ἀκοῦσαιμι. Въ этомъ значеніи αὐτὸ употребляется во многихъ мѣстахъ сочиненій Платона. Напр. Charm. p. 166 B: Ἐπ᾽ αὐτό ἤκεις ἐρευνῶν — постарайся изслѣдовать главное. De Rep. II, p. 362 D. αὐτὸ οὐκ εἴρηται, ὅ μάλιστα ἔδει ῥηθῆναι — не сказано главнаго, о чемъ сказать надлежало.
- ↑ Αἱξῶνη было мѣстечко въ трибѣ Кекропсовой, о которой см. Svid., Steph. Byz. Zonar. etc.
- ↑ Не пишу ни стиховъ, ни прозы — μὴ ποιεῖν μηδὲ συγγράφειν. Ποιεῖν, стоящее отрѣшенно, значитъ писать стихи, и тогда этому глаголу противуполагается συγγράφειν, то-есть писать прозою. Phaedr. p. 235 B.
- ↑ Стихотворствуетъ и говоритъ — ποιεῖ καὶ λέγει. Явно, что первымъ глаголомъ здѣсь указывается на сочиненія стихотворныя, а послѣднимъ на глаголъ συγγράφειν, или на прозу.
- ↑ Поютъ старухи — αἱ γράϊαι ἄδουσι. Разумѣется безъ сомнѣнія пословица γραῶν ὕθλος — бабьи сказки. См. Gorg. p. 527 A. Theaet. p. 176 B.
- ↑ Были украшены, κεκοσμημένοι. Въ чемъ могло состоять это украшеніе и по какому случаю? Изъ словъ Казавбона (ad Theophr. p. 212, ed. Fisch.) видно, что у Аѳинянъ, какъ и у Римлянъ, при жертвоприношеніи всѣ имѣли на себѣ платье бѣлаго цвѣта, или вообще λαμπρὰ ἀναδύματα, но къ этому, вѣроятно, надобно присоединить еще увѣнчиваніе, или украшеніе головы лентами, либо цвѣтами. Spanhem. ad Callim. p. 546. Plat. de Rep. init.
- ↑ Объ игрѣ въ четъ и нечетъ, τὸ ἀρτιάζειν, или, какъ говорили Римляне, ludere par impar, см. Sveton. August, с. 71. Horat. serm. II, sat. 3, v. 248. Pollux. lib. IX, cap. ult.
- ↑ У друзей все общее — κοινὰ τὰ φίλων. Пиѳагорейская пословица. См. de Rep. p. 424 A. Menag. ad Diog. L. VIII, 10.
- ↑ Наблюдатель жертвъ, ἱεροποιός, по Ульпіану (ad Midian. p. 367), былъ ὁ ἐπισκοπῶν τὰ θύματα, μὴ ἀδόκιμα καὶ πηρά.
- ↑ Ужъ не начальствуютъ ли и эти учители-то — μῶν μὴ καὶ οὖτοι ἄρχουσιν οἱ διδάσκαλοι; хотя это выраженіе и не представляетъ различныхъ чтеній, но, кажется, лучше было бы читать: οἱ διδάσκαλοι γέ. Притомъ, такъ какъ частица μῶν сложена изъ μή и οὖν, то съ перваго взгляда можетъ представляться страннымъ, что послѣ μῶν стоитъ опять μή. Но простое μὴ означаетъ рѣчь вопросительную, выражающую желаніе или нежеланіе, а потому спрашиваетъ какбы съ опасеніемъ. Такъ Protag. p. 310 B: μή τι νεώτερον ἀγγέλλεις; Между тѣмъ, когда послѣ μη слѣдуетъ οὖν, то обѣ эти частицы, сливаясь въ одну, становятся частицею почти вовсе неотрицающею и невопрошающею. Поэтому, еслибы требовалось усилить вопросъ и отрицаніе, то μῶν допускаетъ особое μη, какъ, напримѣръ, ниже: μῶν μή τι ηδίκηκας τόν πατέρα; — ужъ не оскорбилъ ли ты чѣмъ-нибудь отца? Нисколько также неудивительно, если послѣ μῶν иногда повторяется οὖν.
- ↑ Наилучшаго въ свѣтѣ — ἄριστον ἐν ἀνθρώποις. Примѣры употребленія слова ἐν ἀνθρώποις въ такомъ значеніи собраны Гейндорфомъ. О страсти Аѳинянъ содержать перепеловъ для боя и игръ см. Meurs. in Themid. Attic. II, 25.
- ↑ Изъ того, что писалъ Ruhnken. ad Callimach. Fragm., p. 421, ed. Ern., видно, что авторомъ этихъ стиховъ былъ Солонъ.
- ↑ Да не въ томъ ли дѣло — ἆρα μή. Въ подобномъ соединеніи μὴ употребляется отрѣшенно и теряетъ значеніе отрицательное; а потому въ сужденіяхъ дѣйствительно отрицательныхъ послѣ него ставится οὐ. Напр., Menon, p. 89 C: ἀλλά μή τοῦτο οὐ καλῶς ὡμολογήσαμεν.
- ↑ Эти стихи взяты изъ Одиссеи XVII, 218 и называются ἔπη, то-есть стихами героическими. См. Phaedr. p. 214 D.
- ↑ Платонъ могъ разумѣть здѣсь философовъ школы Анаксагоровой, а еще ближе — атомистовъ, или Димокрита съ его послѣдователями, которые говорили, что подобное обыкновенно приводится въ движеніе подобнымъ, и одно стремится къ другому по сродству. Sympl. Phys. 7.
- ↑ Едва ли ужъ можетъ уподобляться — σχολῇ γέ που τῷ ἄλλῳ ὅμοιον γένοιτο. Частицею ποῦ обыкновенно выражается сомнѣніе; но если она слѣдуетъ за частицею γέ, то сообщаетъ предложенію значеніе мнѣнія и бываетъ тожественна съ словомъ ἴσως. Hermann.
- ↑ По принятому основанію — ἀρχήν, то-есть по положенному началу: ὅμοιον τῷ ὁμοίῳ φίλον εἶναι.
- ↑ Уже слышалъ отъ кого-то — разумѣетъ Гераклита. О Гераклитовой παλιντόνῳ ἁρμονίᾳ см. Symp. p. 187 A. Приведенный здѣсь стихъ взятъ у Исіода Opp. et Dierr. 25 sqq.
- ↑ Ни-доброе-ни-злое. Надобно помнить, что и здѣсь, и во всѣхъ другихъ мѣстахъ, гдѣ соединяются эти понятія, Платонъ разумѣетъ ихъ какъ одно подлежащее, и поставляетъ съ нимъ въ связь прилагательныя и мѣстоименія, какъ съ обыкновеннымъ существительнымъ. Наприм., немного ниже: ни-добру-ни-злу не дружественно что-либо такое, каково оно само — οἷον αὐτό.
- ↑ Вещи наводимой, вѣроятно, было бы присуще наводимое — πάρεστι που τῷ ἀλειφθέντι τὸ ἐπαλειφθέν. Здѣсь надобно различить три предмета: наводящее — ἀλείφον, вещь наводимую — ἀλειφθέν, и наводимое, или краску, — ἐπαλειφθέν, и наводимое — ἐπαλειφθέν — понимать какъ присущее вещи наводимой — ἀλειφθέντι; такъ что эта вещь должна имѣть уже противуположныя свойства.
- ↑ Каково наводимое — οἷον τὸ ἐπόν, то-есть ἐπαλειφθέν, ἐπί τινι ὄν.
- ↑ Добро съ зломъ у насъ не было дружественно. Прошедшею формою глагола указывается здѣсь на стр. 216 E.
- ↑ Мудрецы уже не любятъ мудрости: — мысль высокая, яснѣе раскрытая въ Симпосіонѣ (p. 204 A), гдѣ говорится такъ: «изъ боговъ никто не философствуетъ (φιλοσοφεῖ, т.-е. φιλεῖ την σοφίαν) и не желаетъ быть мудрецомъ, ибо онъ уже — таковъ. Не философствуетъ и — если есть какой — иной мудрецъ. Но, съ другой стороны, не философствуютъ (т.-е. οὐ φίλοῦσι τὴν σοφίαν) и невѣжды, и не желаютъ быть мудрецами; ибо то-то и худо въ невѣжествѣ, что, не будучи ни прекраснымъ и добрымъ, ни умнымъ, оно кажется себѣ достаточнымъ. Астъ (de vit. et script. Plat. p. 432), къ удивленію, порицаетъ эту мысль Платона въ Лизисѣ и почитаетъ нелѣпымъ положеніе, что мудрецы не любятъ мудрости.
- ↑ Положили, то-есть, — φάμεν γὰρ αὐτό. Тѣ филологи ошибаются, которые здѣсь мѣстоименіе αὐτὸ находятъ излишнимъ и изгоняютъ изъ текста. Оно часто имѣетъ значеніе мѣстоименія указательнаго, указывающаго на мысль, непосредственно за нимъ слѣдующую. Такое значеніе принадлежитъ ему и въ этомъ мѣстѣ, а потому по-русски оно въ этомъ случаѣ можетъ быть выражаемо словомъ то-есть, или это.
- ↑ Выражали одно и то же худымъ словомъ..... ἑτέρῳ ῥήματι. Не перевожу — другимъ словомъ, потому что это выраженіе у Платона въ подобныхъ случаяхъ означаетъ худое, или несоотвѣтствующее мысли слово. Такъ Phileb. p. 13 A: προςαγορεύεις αὐτά ἀνόμοια ὄντα ἑτέρῳ, φήσομεν, ὀνόματι.
- ↑ Похожая на растянутое стихотворное сочиненіе, ὤςπερ ποίημα μακρὸν συγκείμενον. Здѣсь представляется страннымъ, что ποίημα μακρὸν, какбы потому только, ὅτι μακρὸν ἐστι, называется болтовнею — ὕθλος. Это заставило Аста предполагать, что, вмѣсто μακρόν, надобно читать μάτην; но такимъ измѣненіемъ показывалось бы, что ὕθλος у Платона поставляется въ безцѣльности сочиненія; а этого тоже было бы недостаточно. Посему Штальбому понравилось читать ὥςπερ ποίημα μακρὸν μάτην συγκείμενον. Такимъ образомъ μάτην, котораго въ этомъ мѣстѣ не имѣетъ ни одинъ списокъ Платоновыхъ сочиненій, вводится сюда какбы уже съ значеніемъ. Но ученые критики могли бы разрѣшить возбуждающееся здѣсь недоумѣніе, и не прибѣгая къ введенію новыхъ словъ, еслибы, вмѣсто ποίημα μακρὸν συγκείμενον, читали, ποίημα μακρὰν συγκείμενον. Притомъ, надлежало вспомнить, что μακρὸν Платонъ могъ и не относить къ ποίημα, а принимать это слово въ значеніи нарѣчія, какъ нерѣдко принимаетъ онъ слова ὅσιον, φίλον и проч.
- ↑ А недостающимъ бываетъ то... ἐνδεὲς δὲ γίγνεται. Ἐνδεὴς имѣетъ двоякое значеніе: имъ означается иногда субъектъ, которому недостаетъ чего-нибудь, а иногда то, чего недостаетъ субъекту. Въ послѣднемъ случаѣ ἐνδεὴς обыкновенно принимается въ значеніи имени существительнаго и употребляется въ среднемъ родѣ съ членомъ, τὸ ενδεὲς. Поэтому Гейндорфъ, а за нимъ и Штальбомъ, напрасно говоритъ, что здѣсь aut ενδεὴς, aut τι legendum esse.
- ↑ Не явно ли, что ничего? Этотъ вопросъ, очевидно, требуетъ отвѣта, — тѣмъ болѣе, что въ слѣдующихъ далѣе словахъ: δέομαι οὖν, союзъ οὖν явно предполагаетъ его. Посему я, вмѣстѣ съ Астомъ, нахожу умѣстнымъ послѣ: ἤ δῆλον ὅτι οὐδέν, поставить отвѣтъ: οὐδέν.
- ↑ Подражая мудрецамъ въ судахъ. Платонъ разумѣетъ риторовъ и говоритъ о нихъ съ насмѣшкою; это видно нетолько изъ того, что называетъ ихъ мудрецами, но и изъ употребленнаго далѣе и примѣненнаго къ нимъ глагола ἀναπεμπάσασθαι, что собственно значитъ — дѣлать отрыжку или пережевывать — cibos ad rumen revocare.
- ↑ Будто какіе демоны — δαίμονες. Явно, что здѣсь слово демонъ въ устахъ Сократа должно было означать непріязненнаго духа. Хотя въ другихъ мѣстахъ сочиненій Платона это слово въ подобномъ смыслѣ не встрѣчается; однакожъ ничто не препятствуетъ предполагать, что въ простомъ ежедневномъ разговорѣ оно было употребляемо. Поэтому германскіе критики, всегда ведущіе войну противъ бытія злыхъ духовъ (см. Elsner. Observv. ad. Matth. IX, 34), напрасно усиливаются доказать, что здѣсь Платону представлялись не злые духи.
- ↑ Ломанымъ греческимъ языкомъ — ὑποβαρβαρίζοντες. Педагогами у Грековъ бывали особенно довѣренные въ домѣ рабы, какъ у насъ, въ старину, дядьки и нянюшки изъ дворовыхъ людей. И эти, конечно, не могли выражаться такъ чисто по-гречески, какъ люди свободные и образованные. Но впослѣдствіи у Грековъ, начинавшихъ уже изглаживать въ себѣ типъ народности, въ педагоги были избираемы, какъ нерѣдко и у насъ въ настоящее время, иностранцы, которые нетолько говорили съ своими питомцами ломанымъ языкомъ, но и передавали имъ ломаныя понятія о нравственной и гражданской жизни.