Литературный шантажъ, составляя одно изъ явленій общаго поврежденія нравовъ, имѣетъ еще особое, частное значеніе — патологическаго признака худосочія, упадка или кризиса данной литературы. Въ эпохи бодраго, жизненнаго состоянія литературы, сосредоточенной на высшихъ общественныхъ интересахъ и идеалахъ, пользующейся независимостью слова и мнѣнія, — въ ея практикѣ возникаетъ какъ бы особый культъ литературной чести, создается сама собой извѣстная корпоративная нравственная дисциплина, признаваемая обязательной всею пишущей братіей. Конечно, во всякой литературѣ во всѣ времена есть подонки, какъ и самая литература, даже въ свои цвѣтущія эпохи, служитъ зеркаломъ не однихъ только благородныхъ стремленій и сторонъ человѣческаго духа, но также и дурныхъ. Съ этимъ легко еще мириться; но тяжело переживать такія времена, когда литературные подонки выплываютъ беззазорно наверхъ и претендуютъ на господствующее, хозяйское положеніе въ области печатнаго слова, когда орудуемая ими литература начинаетъ «торговать» лестью и потаканіемъ невѣжеству, надутой глупости, мракобѣсію и дурнымъ страстямъ, когда, вслѣдствіе этого, въ средѣ самой пишущей братіи происходитъ деморализація и созданный добрыми литературными традиціями типъ писателя, уважающаго себя и свою профессію, смѣняется разнузданнымъ и безстыднымъ писакой-промышленникомъ, у котораго нѣтъ ничего настолько святаго, чего бы онъ не продалъ за хорошую построчную плату.
Трудно прослѣдить, какъ происходятъ въ нравственномъ мірѣ подобныя смѣны господства добра господствомъ зла; но достовѣрно, что такъ какъ большинство людей слѣплены далеко не изъ благородной глины и, въ массѣ, представляютъ собою, по инертности индивидуальной мысли и воли, стадную стихію, то поэтому они и подчиняются нравственно тому измѣнчивому, преобладающему въ данную минуту, общественному настроенію, которое составляетъ какъ бы своего рода моральную атмосферу каждой эпохи и исторически характеризуетъ ее. Собственно, вся исторія человѣческой общественности заключается то въ пониженіи, то въ повышеніи этой духовной атмосферы на барометрѣ истины, и — въ этомъ, въ сущности, весь смыслъ ея. Дюжинные люди, стадные характеры оказываются всегда очень чуткими, по инстинкту, къ перемѣнамъ этой атмосферы и, руководимые мелкимъ эгоистическимъ чувствомъ самосохраненія, съ хамелеоновской воспріимчивостью, легко и быстро перекрашиваются подъ ея цвѣтъ, послушно идутъ по ея теченію и рабски подчиняются ея духу въ своемъ образѣ мыслей и въ своемъ нравственномъ поведеніи. Оттого очень часто одни и тѣ же индивидуумы, смотря по господствующему настроенію въ данномъ обществѣ, въ сферѣ его духовной жизни, фигурируютъ то въ рядахъ ревнителей прогресса и гражданской доблести, то вдругъ перебѣгаютъ въ противоположный лагерь мрака и безправія, и — обратно. Мизантропы увѣряютъ, что большинство такъ называемыхъ «честныхъ» людей потому только честны, что имъ не представлялось удобнаго случая сдѣлаться подлыми, — мысль не въ такой степени парадоксальная, какъ это могло бы казаться съ перваго взгляда. Во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что множество людей, въ дѣлѣ поведенія и умственнаго «направленія», дѣлаются прямыми или кривыми, идутъ по пути добродѣтели или разнуздываются въ нравственномъ смыслѣ не столько по личному выбору и по внушеніямъ собственной воли, сколько по стадному инстинкту, приспособляющемуся къ условіямъ окружающей среды, къ ея, какъ мы сказали, духовной атмосферѣ.
Такимъ же образомъ, и въ смутныя, глухія времена литературы, когда падаетъ ея руководящее значеніе, ея тонъ и ея интеллектуальный уровень, когда, вслѣдствіе того, въ средѣ ея дѣятелей мельчаютъ и силы и интересы, происходитъ корпоративный разбродъ и вавилонское смѣшеніе понятій, — тутъ-то и выступаютъ на ея арену полными хозяевами истинные «разбойники пера и мошенники печати» во главѣ литературной черни, какъ всегда и вездѣ, «не помнящей родства», безхарактерной, готовой изъ-за «шкурныхъ» побужденій холопствовать у любаго «направленія», у любаго хозяина-фабриканта, сколь ни были бы они злокачественны, только-бы давали посытнѣе «кормиться»… Эта темная литературная рать быть можетъ, вчера еще, въ болѣе счастливый сезонъ для печатнаго слова, раболѣпно пресмыкалась передъ тѣми самыми кумирами и идеями, которые она сегодня уже, — руководимая и науськиваемая чуткими къ перемѣнамъ погоды «хозяевами» или убѣжденными пророками застоя и мракобѣсія, оплевываетъ и забрасываетъ грязью. Таковы свойства всякой черни, и литературной, по преимуществу, чѣмъ и объясняется столько совершившихся на нашихъ глазахъ за послѣднее время литературныхъ предательствъ и наглыхъ измѣнъ, столько примѣровъ униженія и оподленія имени писателя, а также всевозможнаго гнуснѣйшаго злоупотребленія благородной властью печатнаго слова!
Однимъ изъ наиболѣе гнусныхъ и наиболѣе частыхъ этого рода злоупотребленій и является литературный шантажъ, къ сожалѣнію, сдѣлавшій у насъ въ послѣднее время обширные успѣхи, развившійся въ цѣлую систему, вошедшій въ нравы и, можно сказать, въ стиль у журнальной тли, и ставшій чуть не основною profession de foi во многихъ веселыхъ, бойко торгующихъ органахъ. Горько и стыдно за русскую журналистику сказать, что у насъ теперь есть такіе распространенные органы, которые положительно существуютъ и питаются главнымъ образомъ шантажемъ, но это — положительный фактъ — существованіе среди журнальной братіи завѣдомыхъ спеціалистовъ шантажа, составившихъ себѣ даже очень прочную и громкую въ этомъ родѣ извѣстность, нисколько притомъ не стыдящихся своего подлаго ремесла, а — напротивъ — старающихся какъ можно крикливѣе прорекламировать себя съ этой именно стороны. Эти истинные «разбойники пера» нагло и безстыдно выходятъ на «большую дорогу» среди бѣлаго дня, во всеоружіи клеветы, ябеды и доноса, и хватаютъ за горло каждаго мимо идущаго «благосклоннаго читателя», достаточно удобнаго и имущаго для безнаказанной грабительской надъ нимъ операціи… Въ то время, какъ классическій бандитъ, хватая за горло свою жертву, ставитъ ей свой ультиматумъ: «кошелекъ или жизнь», современный россійскій «разбойникъ пера», еще съ большей развязностью и безъ всякаго почти страха возмездія, останавливаетъ «благосклоннаго читателя» откровеннымъ обращеніемъ: «кошелекъ или честь!..» И если поставить рядомъ этихъ двухъ рыцарей «большой дороги», то, право, затруднишься, кому изъ нихъ отдать преферансъ съ нравственной стороны? Можетъ быть, даже первый изъ нихъ покажется вамъ выше, симпатичнѣе и, по-своему, честнѣе втораго, въ той же степени, въ какой отважный хищный звѣрь, открыто нападающій на жертву, кажется намъ благороднѣе пресмыкающагося гада, язвящаго изподтишка и страшнаго не своей силой и отвагой, а своимъ змѣинымъ ядомъ.
Литературный шантажъ процвѣлъ у насъ, разумѣется, прежде всего потому, что нашелъ для своихъ корней благодарную, тучную почву въ самой русской жизни, т. е., въ ея отрицательныхъ сторонахъ — въ нашихъ застарѣлыхъ личныхъ, семейныхъ и общественныхъ порокахъ, преимущественно же въ томъ поразительномъ, чрезвычайно распространенномъ недостаткѣ гражданской честности, искушаемой грубымъ эгоизмомъ и хищностью, которымъ, къ несчастью для Россіи, искони характеризуется служба и дѣятельность большинства «патріотовъ своего отечества» на разныхъ оффиціальныхъ и партикулярныхъ поприщахъ. Недобросовѣстность, мздоимство и воровство, злоупотребленіе властью, всяческій произволъ и самодурство, семейная неурядица и развратъ, — все это благодарнѣйшій матеріалъ для шантажнической эксплуатаціи въ области печатнаго слова, прикрывающейся, обыкновенно, маской благороднаго негодованія и «гражданской скорби», имѣющихъ яко бы въ предметѣ правду и торжество добродѣтели. Описываемый шантажъ отлично приспособился и поддѣлался къ манерѣ, къ жанру и стереотипнымъ краснорѣчивымъ вокабуламъ, такъ называемой, обличительной литературы, столь пышно разросшейся у насъ съ конца 50-хъ годовъ. Онъ красуется въ той же театральной тогѣ пылкаго, неподкупнаго «обличителя», сражается его же оружіемъ, съ чичиковскимъ паѳосомъ возвѣщаетъ, что онъ «нѣмѣетъ предъ закономъ» и хлопочетъ лишь о торжествѣ его, — и все это продѣлывается съ такимъ правдоподобіемъ, съ такимъ твердымъ знаніемъ разыгрываемой роли, что и самый даже «проницательный» читатель не всегда разберетъ, гдѣ здѣсь кончается «честно-мыслящій обличитель» и начинается безпардонный шантажистъ. Да правду сказать, это не всегда отчетливо различаютъ въ себѣ и сами сочинители, неопрятно обращающіеся съ печатнымъ словомъ. Оттого, вѣроятно, у насъ часто совсѣмъ неправильно употребляется слово «шантажъ» въ оцѣнкѣ некрасивыхъ литературныхъ явленій: ихъ называютъ шантажемъ, тогда какъ они нерѣдко — продуктъ безкорыстнѣйшей сочинительской безшабашности, глупости и невѣжества. Нужно сознаться, къ сожалѣнію, что образовательный уровень современной журнальной черни очень невысокъ, а потому, при отсутствіи въ средѣ ея той корпоративной моральной дисциплины, о которой говорилось выше, при упадкѣ и измельчаніи журналистики вообще, сами собой, по естественному порядку, являются и неряшество перьевъ, и пошлость описываемыхъ ими сюжетовъ, и крайняя мелочность ходячихъ журнальныхъ интересовъ, и отталкивающая вульгарность тона, лежащая на множествѣ произведеній прессы.
Въ обществѣ, какъ наше, гдѣ такъ слабо развито самостоятельное общественное мнѣніе, судъ котораго не имѣетъ никакого почти авторитета, гдѣ едва-ли не единственнымъ критеріемъ, контролемъ и дѣйствительнымъ, велемощнымъ судилищемъ поведенія и дѣятельности каждаго сына отечества служатъ центральные органы предержащей власти, — въ такомъ обществѣ обличитель, пользующійся письменами, а тѣмъ болѣе печатнымъ станкомъ — весьма значительная и нерѣдко спасительная сила, на страхъ произволу и кривдѣ. Въ старину, когда на Руси не было еще «прессы» или она была въ зародышѣ, обличитель являлся въ лицѣ вольнопрактикующаго «фискала» и доносчика. Старинные, столь изобильные въ свое время, тайные доносы по начальству — прямой первообразъ современной «корреспонденціи» и репортерскаго «сообщенія» въ газетахъ, служащихъ органами обличительной литературы. Извѣстно, какъ терпѣть не могутъ корреспондентовъ въ провинціи и репортеровъ въ столицахъ, главнымъ образомъ, изъ той же традиціонной рабьей боязни передъ страшной грозой сверху, которую испытывали наши отцы и дѣды при одной мысли стать предметомъ доноса «фискала» и «ябедника». Боязнь эта спасительна, какъ сдержка злой воли, и она необходима тамъ, гдѣ общество пассивно и безсильно оказать надлежащее нравственное противодѣйствіе единичной бунтующей волѣ, особенно, когда она вооружена прерогативами власти. Правдивый обличитель, преслѣдующій высшія общественныя цѣли, честная газета, предающая гласности факты нарушенія закона, требованій нравственности и общаго блага, безъ сомнѣнія — полезные слуги общества, содѣйствующіе его правовому развитію и духовному прогрессу. Но бѣда въ томъ, что въ послѣднее время, въ силу вышеуказанныхъ причинъ, рядомъ съ добросовѣстнымъ, убѣжденнымъ обличителемъ, выросъ и сформировался нахальный, алчный шантажистъ, а обличительная литература, въ значительной долѣ, выродилась въ неопрятные органы клеветы, доноса, сплетни, скандала и порнографіи, разработываемыхъ завѣдомо съ корыстной хищнической цѣлью, нерѣдко чуть не въ формѣ наглаго деннаго грабежа. Язва эта въ такой степени развилась и распространилась, что ея признаки, трудно уловимые на поверхностный взглядъ, замѣчаются не только въ легкой, бѣглой литературѣ фактовъ и происшествій обыденной жизни, но, случается, и въ высшей публицистикѣ по важнымъ государственнымъ и общественнымъ «внутреннимъ вопросамъ», на страницахъ такъ называемыхъ «большихъ» и съ виду серьезныхъ газетъ.
Какъ ни слаба еще наша пресса, какъ ни сомнительны ея независимость и авторитетъ, но, безъ сомнѣнія, и она уже представляетъ нѣкоторую силу, и — теперь едва-ли найдется такое учрежденіе и такой дѣятель на любомъ поприщѣ, которые совершенно и искренно игнорировали бы ея голосъ. Это доказывается всего нагляднѣе, между прочимъ, столь часто повторяющимися взаимными обвиненіями «распространенныхъ» органовъ въ подкупѣ, въ корыстной заинтересованности по отношенію къ тому или другому большому предпріятію, къ тому или другому рѣшенію даннаго вопроса, а также къ завѣтнымъ цѣлямъ и стремленіямъ того или другаго класса общества, сословія, учрежденія, той или другой ассоціаціи. Дыма безъ огня не бываетъ, и хотя, несомнѣнно, значительная часть этихъ обвиненій ни на чемъ не основаны и просто измышлены по догадкѣ, изъ-за соперничества, но уже самое ихъ возбужденіе показываетъ возможность подобнаго торгашества печатнымъ словомъ.
Есть, впрочемъ, много основаній думать, что такое торгашество существуетъ у насъ не только въ возможности, но и на самомъ дѣлѣ, и не только въ мелочахъ, но также въ дѣлахъ и вопросахъ общественныхъ и государственныхъ большаго размѣра. На нашей памяти раздавались обвиненія русскихъ газетъ даже въ международной, такъ сказать, продажности, по міровымъ вопросамъ внѣшней политики, гдѣ подкупъ совершался будто бы ни кѣмъ нибудь, а цѣлыми «великими» державами… Нужно и то замѣтить, что категорическія обвиненія съ поличнымъ въ этомъ темномъ дѣлѣ почти немыслимы, такъ какъ продажные органы торгуютъ, разумѣется, съ соблюденіемъ всѣхъ требованій внѣшняго приличія и кабинетной тайны, а не обращаются вѣдь къ нотаріусамъ для заключенія своихъ нечистыхъ сдѣлокъ.
Допустивъ существованіе подкупа газетъ въ той или другой формѣ, необходимо и логически-послѣдовательно заключить о возможности такихъ случаевъ, гдѣ разлакомившаяся по этой части редакція станетъ, ради полученія мзды, прибѣгать къ болѣе или менѣе косвеннымъ ея вымогательствамъ, т. е., къ шантажу. Практика литературнаго шантажа выработала по этой части множество остроумнѣйшихъ аллегорій, оборотовъ и пріемовъ, притомъ такихъ, что подъ нихъ комаръ носа не подточитъ, по крайней мѣрѣ, для опредѣленнаго юридическаго обвиненія. Напримѣръ, что̀, казалось бы, можетъ быть невиннѣе молчанія? — А между тѣмъ, на журнальномъ рынкѣ извѣстная пословица, что «молчаніе — золото», оказывается въ нерѣдкихъ случаяхъ убѣдительнѣйшей истиной не только въ метафорическомъ, но и въ буквальномъ смыслѣ, выражающемся краснорѣчивымъ звономъ металла. Молчаніе въ устахъ опытнаго и находчиваго газетчика — волшебное средство, искуснымъ утилизированіемъ котораго можно изыскивать себѣ обильное повседневное пропитаніе и составить счастье всей жизни. Это — въ своемъ родѣ, философскій камень, вотще отыскиваемый алхимиками и вполнѣ найденный фабрикантами прессы: изъ абсолютнаго ничего ковать золото!
Газетное молчаніе — орудіе многогранное и по всѣмъ гранямъ равномѣрно острое и дѣйствительное. Практикуется оно, вопервыхъ, какъ дипломатическое одобреніе и поблажка извѣстнымъ дѣйствіямъ и лицамъ, не нуждающимся въ гласности, во-вторыхъ, какъ нѣмое потворство укрывающимся отъ суда общественнаго мнѣнія и, въ третьихъ, какъ прямое порицаніе и противодѣйствіе успѣху того или другаго дѣятеля и предпріятія. Во всѣхъ этихъ и многихъ другихъ случаяхъ молчаніе одинаково драгоцѣнно. Шантажное свойство его выражается въ томъ, что заинтересованной въ немъ сторонѣ оно или наноситъ вредъ, или помогаетъ. И въ томъ и въ другомъ случаѣ съ нимъ нужно считаться, нужно его такъ или иначе купить — либо для того, чтобы положить ему предѣлъ, либо для того, чтобы его усугубить. Журнальный шантажистъ отлично это понимаетъ и всегда знаетъ, какъ и когда нужно ему открывать или затыкать фонтанъ своего краснорѣчія, чтобы дѣйствовать вымогательно на лицъ и учрежденія, ставшія объектомъ его эксплуатаціи. Выходитъ это чрезвычайно просто, убѣдительно, и заинтересованнымъ сторонамъ остается только условиться о цѣнѣ и ударить по рукамъ.
Подкупъ органовъ печати, вынужденный шантажемъ, не всегда, конечно, имѣетъ грубую рыночную форму, такъ какъ и самый шантажъ этотъ бываетъ очень искусно газированъ и замаскированъ разными благовидными предлогами и красотами публицистическаго слога. Цивилизація и общежитіе выработали на этотъ предметъ вполнѣ приличные, деликатные и даже нерѣдко изящные способы и формы. Напримѣръ, какое нибудь вѣдомство или учрежденіе, нуждающееся въ краснорѣчіи или въ молчаніи какой-нибудь газеты, субсидируетъ ее снабженіемъ цѣнныхъ, важныхъ извѣстій, сообщеній и статей, содѣйствующихъ бойкой розничной продажѣ номерковъ, доставляетъ ей платныя объявленія, обязываетъ подписываться на нее подчиненные ему органы и своихъ служащихъ, и т. д. Все это, съ виду, не имѣетъ характера явнаго подкупа. Не кажется такимъ на первый взглядъ и очень нерѣдко практикуемый другой способъ: вамъ, предположимъ, нужно «сочувствіе» извѣстной газеты, для пріобрѣтенія котораго вы отправляетесь въ ея контору или редакцію и сразу подписываетесь на столько-то десятковъ или сотенъ экземпляровъ за годъ или за мѣсяцъ, смотря по тому, въ какой степени цѣнно для васъ сочувствіе этой «представительницы прессы» и въ какой мѣрѣ она распространена и вліятельна. Еще чаще, обыкновеннѣе и благовиднѣе подкупъ газетъ посредствомъ заказа имъ рекламъ и объявленій, практикуемый преимущественно разными банками и акціонерными обществами, имѣющими нужду публиковать о своихъ оборотахъ и операціяхъ. Объявленія этого рода учрежденій, значительныя по объему и дорого стоющія, особенно цѣнятся издателями, такъ какъ иной тароватый банкъ этимъ путемъ даетъ газетѣ правильный годовой доходъ въ нѣсколько тысячъ рублей. Извѣстно, что многіе банкократы и издатели смотрятъ на эту статью, нисколько не женируясь, именно, какъ на субсидію за «сочувствіе» или хотя бы только за молчаніе. Понималъ этотъ секретъ и прославившійся своимъ живоглотствомъ Рыковъ, усердно публиковавшій въ столичныхъ газетахъ свои «балансы» и тѣмъ, безъ сомнѣнія, въ большей или меньшей степени затыкавшій глотки обличителямъ. Мы помнимъ нѣсколько любопытныхъ фактовъ, гдѣ акціонерныя правленія, съ несравненной наивностью, откровенно давали понять, что они смотрятъ на объявленія именно, какъ на взятку. Случалось, что когда газета, получающая объявленія, не хотѣла понять истиннаго ихъ значенія и не стѣснялась свободно и неодобрительно обсуждать дѣянія своихъ заказчиковъ, то они безъ церемоніи отнимали ихъ у нея и тѣмъ какъ-бы подвергали своеобразной репрессаліи, имѣвшей вполнѣ шантажническій смыслъ. Это, впрочемъ, не единственный случай, когда и газеты, промышляющія вымогательствомъ, а еще чаще честныя и неподкупныя, въ свою очередь дѣлаются жертвой шантажа.
Не менѣе откровенны бываютъ въ данномъ примѣрѣ и нѣкоторыя редакціи. Извѣстны случаи печатныхъ циркулярныхъ обращеній въ правленія банковъ и акціонерныхъ обществъ съ просьбой о доставленіи объявленій въ такую-то газету, съ выразительными намеками на то, что одолженная редакція не останется неблагодарной. Еще проще устраивается дѣло съ объявленіями въ отношеніи къ разнымъ частнымъ предпринимателямъ, промышленникамъ, антрепренерамъ увеселительныхъ мѣстъ, артистамъ и тому подобному люду, нуждающемуся въ рекламѣ и заискивающему благосклонность у публики. Въ понятномъ желаніи, чтобы пресса замолвила о нихъ «доброе словечко» или, по крайней мѣрѣ, не «ругала» ихъ, они забѣгаютъ въ распространенныя, бойкія газетки и заказываютъ имъ объявленія о своей профессіи, о своихъ представленіяхъ, что̀ обходится далеко не дешево и что̀ въ послѣднее время составляетъ sine qua non[1] добраго согласія съ прессой для каждаго почти антрепренера по сценической и увеселительной части. Объ этомъ, въ сущности, не условливаются и не сговариваются; никто, повидимому, никакихъ корыстныхъ требованій не предъявляетъ, никто не обмолвится настоящимъ, подлиннымъ названіемъ совершившейся сдѣлки, но всѣ заинтересованныя стороны прекрасно другъ друга понимаютъ, съ чувствомъ жмутъ другъ другу руки и, по мѣрѣ возможности, «честно» исполняютъ взаимныя невысказанныя обязательства: антрепренеръ, напр., аккуратно печатаетъ на первой страницѣ газеты пространное объявленіе о каждомъ своемъ представленіи или увеселительномъ вечерѣ, а газета или краснорѣчиво безмолвствуетъ на его счетъ, или не менѣе краснорѣчиво славословитъ, что̀ нерѣдко окупается еще особыми «чрезвычайными поступленіями», какъ увидимъ ниже.
Шантажная журналистика торгуетъ молчаніемъ не только въ крупныхъ дѣлахъ, en grand, съ видными общественными учрежденіями, но и по мелочамъ, такъ сказать, раздробительно, на мѣдныя деньги. Русскій человѣкъ, въ особенности малообразованный не любитъ гласности и очень боится попасть «въ газету», сдѣлаться сюжетомъ «морали», по купеческому выраженію, да впрочемъ, кому-же можетъ быть пріятна такая пасквильная «мораль»? Вотъ этимъ-то страхомъ и пользуются журналисты-шантажисты въ широкихъ размѣрахъ и подъ разнообразными видами. Прежде всего, какъ достовѣрно извѣстно, пружина эта пускается въ ходъ для распространенія подписки. Находчивый и развязный издатель, нуждающійся въ читателяхъ, раздаетъ своимъ сотрудникамъ и «добрымъ знакомымъ» заранѣе изготовленныя, на подобіе чековыхъ, книжечки съ подписными билетами на свою газету. И вотъ начинается раздробительная торговля въ разносъ! Само собой разумѣется, что каждый доброхотный подписчикъ самъ найдетъ контору газеты, на которую желаетъ подписаться, безъ стороннихъ напоминаній и понуканій. Въ данномъ-же случаѣ происходитъ настоящая травля подписчика подневольнаго, прижатаго къ стѣнѣ и вынужденнаго откупаться, чтобъ не навлечь на себя «морали». За нимъ-то и охотятся агенты предпріимчиваго издателя, а иногда и онъ самъ, персонально! Жертвой этой травли бываетъ по преимуществу купецъ, конечно, зажиточный, мало-мальски извѣстный и имѣющій основаніе дорожить доброй славой своего имени, своего заведенія или магазина. Это — чаще всего трактирщикъ, рестораторъ, хлѣбникъ, фруктовщикъ и, вообще, содержатель всякаго рода публичныхъ заведеній для угощенія и разнообразныхъ услугъ, которыми пользуется масса. Этотъ представитель коммерціи, — обыкновенно малограмотный, мнительный, боящійся всякой огласки, всякаго нескромнаго глаза, останавливающагося на его личности, на его дѣлахъ и занятіяхъ, — благодарнѣйшій матеріалъ для мелкой литературно-шантажной обработки. Во всякомъ случаѣ, когда очамъ его предстанетъ какой-нибудь шустрый съ свободными манерами «обличитель» и, отрекомендовавшись, потребуетъ мзды на поощреніе талантовъ и къ вящему процвѣтанію отечественной прессы, — почтенный коммерсантъ, въ большинствѣ случаевъ, не говоря дурнаго слова, полѣзетъ въ карманъ и выложитъ на столъ потребованную сумму, только бы ему не попасть въ «проклятую газету».
Имѣются факты, что нерѣдко это такъ и дѣлается безъ околичностей, натурой. Шантажистъ является къ какому нибудь лицу, или въ извѣстное заведеніе, и напрямикъ грозитъ обличить ихъ, навести на нихъ «мораль», если ему не будетъ заплачено столько-то. Иногда это дѣлается еще въ такой ехидной формѣ: сочинитель-шантажистъ приноситъ своей жертвѣ ругательную на нее статью и предлагаетъ купить у него это литературное произведеніе. Бывали, какъ разсказываютъ, случаи, что подобныя статейки, для болѣе ошеломляющаго дѣйствія на пугливое воображеніе жертвы, приносились уже не въ рукописи, а въ наборѣ, какъ-бы изготовленныя для печати. Слышно, что такого рода литературный шантажъ особенно процвѣтаетъ въ Москвѣ, въ практикѣ нѣкоторыхъ уличныхъ листковъ. Оно и понятно: Москва патріархальнѣе Петербурга, откровеннѣе и проще, какъ въ добрѣ, такъ и въ злѣ. Въ Петербургѣ, въ такой грубой безпардонной формѣ, шантажъ утилизируется только ужь развѣ самыми низменными подонками журнальной черни; притомъ, нерѣдко къ нему прибѣгаютъ простые мошенники, не имѣющіе никакого отношенія къ прессѣ и самозванно именующіеся ея «представителями», ради легкой наживы, при удобномъ случаѣ. При всемъ томъ, и петербургскій купецъ не всегда ужь такъ простъ и довѣрчивъ, чтобы спасовать передъ первымъ встрѣчнымъ наглецомъ и позволить себя обобрать по первому приглашенію.
По этому поводу, кстати будетъ разсказать здѣсь одну комическую исторійку, имѣвшую мѣсто въ Петербургѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ и герой которой изображаетъ собою довольно типичнаго представителя литературныхъ самозванцевъ, промышляющихъ шантажемъ. Это былъ изобрѣтательный нѣмчикъ, именовавшійся «знаменитымъ германскимъ поэтомъ», хотя заявилъ онъ себя очень скверной русской прозой и избралъ родъ словесности крайне непоэтическій. Поразнюхавъ кое-что о нашемъ купечествѣ и его нравахъ, онъ сталъ адресоваться къ его наиболѣе виднымъ и богатымъ представителямъ съ такимъ забавнымъ стереотипнымъ посланіемъ, сдѣлавшимся впослѣдствіи достояніемъ судебной хроники:
«Милостивый купецъ и добросердечный коммерсантъ! Нижепоименованный, извѣстный во всей Германіи и Австріи, Курляндіи, Эстляндіи и Лифляндіи поэтъ, главный сотрудникъ знаменитыхъ германскихъ сатирическихъ журналовъ: «Kladderadatsch» и «Fliegende Blätter», постоянный корреспондентъ-сатирикъ знаменитыхъ русскихъ журналовъ, намѣревается на-дняхъ издать въ Петербургѣ обширное сочиненіе на нѣмецкомъ и русскомъ языкѣ, подъ заглавіемъ: «Біографія русскихъ купцовъ въ стихахъ». Имѣя много данныхъ касательно біографіи вашей, особенно-же касательно вашей торговой дѣятельности, нижепоименованный надѣется, что милостивый купецъ и добросердечный коммерсантъ не откажется помочь автору этого чрезвычайно интереснаго сочиненія нѣсколькими десятками рублей, если этотъ милостивый купецъ и добросердечный коммерсантъ пожелаетъ, чтобы о его біографіи лестно и въ похвалахъ высказано было въ ономъ сочиненіи. Буде-же милостивый купецъ и добросердечный коммерсантъ откажетъ нижепоименованному въ просимой имъ помощи, то оный купецъ увидитъ себя въ сочиненіи семъ въ преуморительной каррикатурѣ».
Какъ ни была «преуморительна», глупа и нелѣпа эта шантажническая угроза, однако-же нашлось нѣсколько «добросердечныхъ», но не особенно догадливыхъ «коммерсантовъ», которые не остались къ ней равнодушны и удовлетворили вымогательство «знаменитаго германскаго поэта». Свою нехитрую операцію онъ производилъ обыкновенно такъ: нанималъ посыльнаго и адресовалъ его къ избранному «милостивому купцу», а самъ поджидалъ результатовъ своей ловитвы въ какомъ-нибудь трактирчикѣ. Много-ли, мало-ли надулъ онъ этимъ путемъ простаковъ, но наконецъ — нашла коса на камень. Одинъ купецъ побойчѣе, получивъ посланіе нашего героя и понявъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло, пригласилъ его чрезъ посыльнаго къ себѣ лично. Нѣмецъ далъ поймать себя на эту удочку: явился къ купцу и запросилъ 50 руб. за составленіе «лестной» біографіи, но, вмѣсто денегъ, его попотчивали бранью и стали гнать вонъ, съ конфузомъ. «Знаменитый поэтъ» не стерпѣлъ такого разочарованія и такой обиды, вцѣпился купцу въ бороду и изрядно его отколотилъ. Разумѣется, вышелъ Grosscandal, съ полиціей, протоколомъ, разбирательствомъ у мироваго судьи и тюремнымъ заключеніемъ виновника дебоширства… Добавимъ, что, по показанію посыльнаго, «знаменитый германскій поэтъ» разсылалъ заразъ къ «добросердечнымъ коммерсантамъ» по двадцати пакетовъ со своимъ краснорѣчивымъ посланіемъ, — велъ дѣло, значитъ, довольно широко и, вѣроятно, не всегда безуспѣшно.
Шантажныя покушенія на добрую купеческую славу бываютъ иногда гораздо серьезнѣе и дѣйствительнѣе. Это — тѣ нерѣдкіе случаи, когда злонамѣренно подрывается коммерческая репутація имени или фирмы, возбуждается недовѣріе къ ихъ состоятельности или къ доброкачественности ихъ операцій либо продуктовъ. Вдругъ явится коротенькій «слухъ», что такой-то коммерсантъ затрудняется въ платежахъ, или что въ такомъ-то магазинѣ обманываютъ покупателей, сбываютъ дрянной товаръ и т. под. Иногда-же эти компрометирующіе «слухи изъ достовѣрныхъ источниковъ» заходятъ такъ далеко, что жертвамъ ихъ ничего не остается, какъ немедленно бѣжать въ судъ для возстановленія своей попранной чести и возмездія клеветникамъ. Разъ, лѣтъ десять тому назадъ, одинъ редакторъ, получившій комическую извѣстность подъ титуломъ «короля репортеровъ», высидѣлъ, бѣдняга, нѣсколько̀ мѣсяцевъ въ тюрьмѣ за пущенный въ его газеткѣ анекдотикъ про нѣкотораго богатаго купца и домовладѣльца, обозначеннаго въ «слухѣ» прозрачными иниціалами, что онъ, будто-бы, разжился отъ сбыта фальшивыхъ ассигнацій. Кажется, въ данномъ случаѣ, шантажническаго умысла не было — а была просто легкомысленная, необдуманная сплетня, разсчитанная на пріобрѣтеніе нѣсколькихъ лишнихъ пятаковъ отъ розничной продажи; но несомнѣнно, однако, что многіе подобные «слухи» внушаются завѣдомо шантажными стремленіями и видами.
Повторяемъ, впрочемъ, что открытый, грубый и наглый шантажъ не можетъ быть вмѣненъ петербургской журналистикѣ, не говоря объ исключеніяхъ. Другое дѣло — косвенные замаскированные способы вымогательства и торгашества печатнымъ словомъ: практика ихъ безспорно широко развита въ петербургской прессѣ, доведена до совершенства, а нерѣдко до неуловимости. Таковъ, напр., выше отмѣченный нами способъ распространенія подписки посредствомъ навязыванія подписныхъ билетовъ, при удобной оказіи. Съ виду, что-жъ тутъ предосудительнаго? — Вамъ предлагаютъ газетку, какъ вообще на рынкѣ предлагается всякій товаръ, — дѣло коммерческое: хотите — подпишитесь, не хотите — какъ угодно! Но, быть можетъ, литературный шантажъ тѣмъ вреднѣе и отвратительнѣе, чѣмъ онъ благовиднѣе по наружности, чѣмъ искуснѣе поддѣланъ подъ натуру правильныхъ, честныхъ отношеній.
Что касается вымогательнаго способа распространенія подписки, то въ практикѣ нашей журналистики бывали замѣчательные примѣры систематическихъ и, такъ сказать, оффиціальныхъ въ этомъ родѣ опытовъ, притомъ, не всегда праздныхъ и безъуспѣшныхъ. Въ нашихъ матеріалахъ имѣется такой, напр., документъ, отпечатанный на почтовой бумагѣ, въ формѣ письма:
«Редакція газеты (имярекъ) имѣетъ честь покорнѣйше Васъ просить оказать милостивое содѣйствіе къ распространенію означеннаго изданія, предложивъ подписку на него подвѣдомственнымъ вашему превосходительству чинамъ и обывателямъ.
«При выпискѣ 5 экземпляровъ, редакція выдаетъ еще одинъ экземпляръ въ видѣ преміи, при выпискѣ десяти — два и т. д.»
Слѣдуетъ подпись съ выраженіемъ глубочайшаго уваженія и преданности. Такого рода письма разсылались къ губернаторамъ и начальствующимъ лицамъ. Это далеко не единственный въ своемъ родѣ опытъ. Его, между прочимъ, очень часто и настойчиво повторялъ одинъ, понынѣ здравствующій и пользующійся не особенно завидной извѣстностью, издатель-редакторъ съ княжескимъ титуломъ и въ чинѣ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, которые онъ и прописывалъ сполна въ своихъ многократныхъ обращеніяхъ къ провинціальнымъ начальникамъ объ оказаніи «просвѣщеннаго содѣйствія» распространенію его журнала. Онъ же добился какъ-то, чрезъ свои связи, того, что одно, чрезвычайно дорого стоившее, изданіе его обязательно навязывалось различнымъ учебнымъ заведеніямъ. Такимъ-же образомъ, печальной памяти Ливановъ распространялъ свои лубочныя изданія среди провинціальнаго духовенства, путемъ давленія на его представителей епархіальныхъ консисторій, почему-то благоволившихъ къ этому литературному промышленнику. Нѣсколько позднѣе, другаго издателя какого-то <span class="error2" title="Исправлена опечатка: quasi—«народнаго»">quasi-«народнаго» журнальчика изобличали въ печати, что онъ распространяетъ свое изданьице при посредствѣ полицейскихъ урядниковъ въ деревняхъ, позарившись на скудные мужицкіе гроши.
Коллекцію такихъ опытовъ, издавна практиковавшихся въ нашей журналистикѣ, можно-бы значительно пополнить, но для нашей задачи и приведенныхъ довольно. Вникнувъ въ ихъ сущность, нельзя не причислить ихъ также къ явленіямъ вполнѣ шантажнаго свойства, хотя, кажется, до сихъ поръ такого ярлыка имъ не присвоивалось. Нѣтъ сомнѣнія, что такого рода обязательное распространеніе подписки есть прямое вымогательство, заключающееся въ импонированіи громкими титулами, чинами и связями на впечатлительныхъ ко всему этому провинціальныхъ бюрократовъ-начальниковъ. Къ этому нужно прибавить и просто страхъ гласности, въ томъ смыслѣ, что если-де не удовлетворить просьбы столичнаго издателя-журналиста о «просвѣщенномъ содѣйствіи», то онъ, пожалуй, заведетъ у васъ подъ бокомъ корреспондента, который вамъ жестоко насолитъ своими обличеніями. Прямая посылка изъ такого соображенія — откупиться, оказать просимое «содѣйствіе», которое къ тому-же вамъ матеріально ничего не стоитъ.
Практика злоупотребленій властью печатнаго слова выработала, между прочимъ, много такихъ пріемовъ и формъ «изящной словесности», которые получили право гражданства, какъ игривыя шалости бойкаго, развязнаго пера, ради оживленія столбцовъ, къ увеселенію лишь читателей, а на самомъ дѣлѣ носятъ всѣ признаки литературнаго шантажа, по своимъ цѣлямъ и результатамъ. Одинъ изъ наиболѣе частыхъ и распространенныхъ пріемовъ этого сорта заключается въ шаловливомъ опозориваніи именъ болѣе или менѣе извѣстныхъ, въ игривомъ ихъ осмѣиваніи и «продергиваніи», по журнальному выраженію. Бывали такія злосчастныя имена, что веселые сочинители по цѣлымъ годамъ играли ими, какъ мячиками, перебрасывая ихъ на выдѣлку изъ рукъ въ руки. Есть такіе сочинители фельетоннаго цѣха, которые до того навыкли въ этой игрѣ, что уже безъ «продергиванія» чьего нибудь имени не въ состояніи написать десяти строчекъ. Пріемъ этотъ былъ созданъ и введенъ въ употребленіе обличительной литературой, и вначалѣ оправдывался вполнѣ резонными основаніями. Исходя изъ служенія идеаламъ общественнаго блага и прогресса, и не всегда имѣя возможность ставить вопросы открыто на общую принципіальную почву, литература вынуждалась отождествлять антипатичныя ей начала рутины и застоя съ лицами, отстаивавшими или представлявшими собою эти начала. Это была, по существу, борьба не съ личностями, а съ принципами, и въ этомъ отношеніи клейменіе именъ литературныхъ и всякихъ другихъ противниковъ въ пылу журнальной войны было естественно и законно. Но впослѣдствіи, какъ это обыкновенно бываетъ, обличительный пріемъ этотъ опошлился, сдѣлался орудіемъ мелкаго газетнаго остроумничанья и наѣздничества, а наконецъ и просто — шантажа.
Въ данномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло собственно съ такъ называемой протокольной литературой, т. е. съ однимъ изъ отпрысковъ этого жалкаго и глубоко-болѣзненнаго порожденія современнаго, ложно понятаго, извращеннаго реализма въ искусствѣ. Извѣстная часть журналистики начинаетъ ходить по улицамъ, заглядывать въ дома, на кухни, въ спальни, какимъ-то вольнопрактикующимъ полицейскимъ дозоромъ, алчно улавливая моменты, когда перемывается гдѣ либо домашнее «грязное бѣлье», выбрасывается «соръ изъ избы», и совершаются иные въ подобномъ родѣ «факты», по газетной номенклатурѣ. Къ сожалѣнію, у насъ имѣются органы, которые исключительно и спеціально продовольствуютъ читателей такими именно фактами, и чѣмъ факты этого сорта обнаженнѣе, чѣмъ съ большей протокольной обстоятельностью и достовѣрностью они изложены, тѣмъ это считается лучше, цѣннѣе и для читателей «занятнѣе».
Самое слово фактъ получило въ редакціи этихъ органовъ особливый неопрятный смыслъ и специфическій запахъ продуктовъ какой-то нравственной ассенизаціи. Конечно, ассенизація — дѣло полезное и, если угодно, необходимое въ экономіи общественнаго развитія; но нельзя же не сознавать, что она скверно пахнетъ и что процессъ ея отвратителенъ. Съ тѣмъ бо̀льшимъ отвращеніемъ отнесетесь вы къ такимъ органамъ, которые дѣлаютъ изъ этой отрасли «словесности» явную спекуляцію и рекламу, которые съ какой-то плотоядной жадностью нарочно подъискиваютъ по задворкамъ особенно смердящіе «факты», размазываютъ ихъ и вздуваютъ, чтобы они были виднѣе въ своемъ безобразіи, чтобы омерзительный букетъ ихъ крѣпче билъ въ носъ впечатлительнаго читателя, которые, наконецъ, просто ищутъ грязи для грязи, потому только, что она — ходкій, выгодный «товаръ» на спросъ мало развитой, но охочей къ скандаламъ читающей массы. И въ этомъ случаѣ, «протокольной» печати нечѣмъ оправдаться въ ея деморализующемъ вліяніи на массу: бичей искренней, жгучей сатиры, анализа общественныхъ недуговъ, исходящаго изъ научнаго духа изслѣдованія — напрасно было-бы и искать въ этомъ препротивномъ, вѣчно хихикающемъ «стилѣ», съ ужимками безстыднаго гаерства, въ этомъ постоянномъ, тщедушномъ усиліи забавлять читателя, щекотать дурные его инстинкты расписываемыми передъ нимъ «фактами», наконецъ, въ этой легкомысленной, неряшливо-сальной манерѣ изложенія, явно разсчитанной на соблазнъ, на скандалёзность впечатлѣнія.
Когда предметомъ литературнаго интереса и спеціальностью даннаго органа дѣлается «фактъ», въ вышеописанномъ вкусѣ, тогда вполнѣ естественно являются, при фабрикаціи «факта», разнообразныя техническія приспособленія и усовершенствованія, съ цѣлью придать сбываемому продукту рыночную ходкость, остроту, занимательность, и установить на него прочный, «крѣпкій» курсъ на биржѣ литературныхъ цѣнностей.
Нельзя не отдать справедливости, что протокольная печать довела фабрикацію этого рода до замѣчательнаго совершенства и выработала нѣкоторые сорта своего «товара», которые всегда въ хорошей цѣнѣ, всегда находятъ сбытъ. Прежде всего, она очень ловко утилизировала плодовитую практику мироваго суда. Матеріалъ тутъ богатый и неистощимый для скандалезнаго осмѣиванія и опозориванія именъ, положеній, общественныхъ репутацій, семейныхъ очаговъ. Съ перваго взгляда, эти картинно-изложенные «отчеты» о разбирательствахъ у мировыхъ судей такъ невинны и даже такъ полезны для изученія семейныхъ и общественныхъ нравовъ; но нужно вникнуть въ намѣренія сочинителей и издателей этихъ «отчетовъ», и въ смыслъ той сенсаціи, которую они производятъ въ читающей средѣ, чтобы раскусить все ихъ, въ сущности, шантажническое значеніе. Выбираются, обыкновенно, для «отчетовъ» наиболѣе скандалезные процессики, наиболѣе обидные для фигурирующихъ въ нихъ сторонъ, и непремѣнно, какъ sine qua non[2] этой литературы, съ полнымъ обозначеніемъ именъ подсудимыхъ истцовъ и отвѣтчиковъ, въ особенности, когда они пользуются нѣкоторой извѣстностью въ обществѣ или хотя-бы въ своей средѣ. Результатъ всегда вѣрный и великолѣпный для издательскаго кармана: каждый такой «отчетъ» непремѣнно будетъ прочитанъ на расхватъ и участниками процесса, и всѣми ихъ родственниками до седьмаго колѣна, и друзьями, и знакомыми, даже такими, которые только «наслышаны» о герояхъ происшедшей «морали»… Нашъ любознательный читатель, въ особенности, низшаго разбора, — нечего грѣха таить, — большой охотникъ до соблазнительныхъ анекдотцевъ о своихъ ближнихъ, любитъ «перемыть имъ косточки», а когда перемываніе совершается всенародно, въ газетѣ, тутъ ужъ для читателя настоящій праздникъ, «имянины сердца»!
На этой-то дурной привычкѣ читателя и выѣзжаетъ шантажно-протокольная печать, всячески стараясь ему прислужиться, утѣшить его и повеселить. Отсюда, когда не хватаетъ «фактовъ», столбцы наполняются сплетнями и «слухами», съ прозрачными намеками на имена, съ біографическими подробностями самаго диффаматорскаго свойства. Измышляются, наконецъ, цѣлые фельетонныя и беллетристическія монографіи, съ безконечнымъ «продолженіемъ впредь», въ которыхъ юмористически «перемываются косточки» чуть не цѣлыхъ классовъ и сословій съ точнымъ поименованіемъ, en toutes lettres,[3] ихъ членовъ, съ чадами и домочадцами, «если есть теща, то, чтобъ и тещѣ»… Въ свое время читали мы, напр., такого рода любопытныя сочиненія: «Трактирная географія», «Энциклопедическій словарь гостиннаго двора», «Кабакословъ», «Аристократія гостиннаго двора», «Портреты гласныхъ петербургской думы» и т. д. Были даже остроумные опыты писать въ такомъ же юмористическомъ вкусѣ «Живописныя путешествія» по кладбищамъ, то есть, — «перемывать косточки» мертвецовъ, въ назиданіе современникамъ и потомству. Мы ужь не упоминаемъ о такихъ произведеніяхъ этой пошлепкинской литературы, гдѣ «художественно» диффамировались отдѣльныя личности, съ протокольнымъ изображеніемъ ихъ во всѣхъ подробностяхъ житія, въ гостяхъ и у себя дома, не исключая интимнѣйшихъ отправленій человѣческаго естества… Много было такихъ опытовъ, и — кто не помнитъ блистательнѣйшаго изъ нихъ, запечатлѣннаго въ лѣтописяхъ литературной срамоты, подъ заглавіемъ «Романъ доктора Самохваловой-Самолюбовой?..» Помнимъ мы еще одинъ, не часто встрѣчающійся, экспериментъ литературнаго шантажа въ этомъ жанрѣ, а именно: въ одномъ органѣ явилась однажды презлая статейка, обличавшая нѣкотораго виднаго обывателя; но верхъ злости и остроумія заключались здѣсь въ томъ, что статейка была подписана полнымъ именемъ самого изобличеннаго лица. Вышелъ, какъ говорится, скандалиссимусъ небывалый, потому что, благодаря этой поддѣлкѣ имени (безъ вѣдома, впрочемъ, редакціи), пасквиль имѣлъ такой видъ, какъ-будто оплеванный въ немъ обыватель самъ себя публично обличаетъ и предаетъ посрамленію!
Есть еще одна, сильно развившаяся въ послѣднее время, отрасль шантажной литературы, которая часто находитъ себѣ помѣщеніе подъ рубрикой «театрально-музыкальной хроники». Можно положительно сказать, что теперь у насъ сформировался особый типъ литературнаго паразита, подъ маской театральнаго «рецензента», снискивающаго себѣ пропитаніе шантажнической эксплуатаціей театрально-увеселительныхъ антрепренеровъ и артистовъ. Этотъ «критикъ», рыскающій по кафэ-шантанамъ и садамъ, очень часто не силенъ даже въ простой грамотѣ; онъ только затвердилъ какъ сорока, нѣсколько хвалебныхъ и ругательныхъ терминовъ, употребительныхъ въ газетной «эстетикѣ», и перетасовываетъ ихъ, какъ карты, смотря по своимъ утробнымъ счетамъ и отношеніямъ съ даннымъ антрепренеромъ или артистомъ. Кормятъ и поятъ его эти служители музъ, снабжаютъ даровымъ билетомъ, даютъ средства газеткѣ, въ которой онъ участвуетъ, платежемъ за объявленія, что-ли, — «критикъ» ихъ хвалитъ безъ всякаго зазрѣнія; если-же апетитъ его не удовлетворенъ и газета, имъ представляемая, не имѣетъ «дохода» съ того или другаго увеселительнаго заведенія — «критикъ» пуститъ въ ходъ свой ругательный лексиконъ и будетъ ругаться до тѣхъ поръ, пока ему не заткнутъ глотку подачкой. Это отвратительное торгашество до того нынѣ вошло въ обычай и упрочилось, что съ нимъ даже не скрываются.
