менѣе извѣстныхъ, въ игривомъ ихъ осмѣиваніи и «продергиваніи», по журнальному выраженію. Бывали такія злосчастныя имена, что веселые сочинители по цѣлымъ годамъ играли ими, какъ мячиками, перебрасывая ихъ на выдѣлку изъ рукъ въ руки. Есть такіе сочинители фельетоннаго цѣха, которые до того навыкли въ этой игрѣ, что уже безъ «продергиванія» чьего нибудь имени не въ состояніи написать десяти строчекъ. Пріемъ этотъ былъ созданъ и введенъ въ употребленіе обличительной литературой, и вначалѣ оправдывался вполнѣ резонными основаніями. Исходя изъ служенія идеаламъ общественнаго блага и прогресса, и не всегда имѣя возможность ставить вопросы открыто на общую принципіальную почву, литература вынуждалась отождествлять антипатичныя ей начала рутины и застоя съ лицами, отстаивавшими или представлявшими собою эти начала. Это была, по существу, борьба не съ личностями, а съ принципами, и въ этомъ отношеніи клейменіе именъ литературныхъ и всякихъ другихъ противниковъ въ пылу журнальной войны было естественно и законно. Но впослѣдствіи, какъ это обыкновенно бываетъ, обличительный пріемъ этотъ опошлился, сдѣлался орудіемъ мелкаго газетнаго остроумничанья и наѣздничества, а наконецъ и просто — шантажа.
Въ данномъ случаѣ мы имѣемъ дѣло собственно съ такъ называемой протокольной литературой, т. е. съ однимъ изъ отпрысковъ этого жалкаго и глубоко-болѣзненнаго порожденія современнаго, ложно понятаго, извращеннаго реализма въ искусствѣ. Извѣстная часть журналистики начинаетъ ходить по улицамъ, заглядывать въ дома, на кухни, въ спальни, какимъ-то вольнопрактикующимъ полицейскимъ дозоромъ, алчно улавливая моменты, когда перемывается гдѣ либо домашнее «грязное бѣлье», выбрасывается «соръ изъ избы», и совершаются иные въ подобномъ родѣ «факты», по газетной номенклатурѣ. Къ сожалѣнію, у насъ имѣются органы, которые исключительно и спеціально продовольствуютъ читателей такими именно фактами, и чѣмъ факты этого сорта обнаженнѣе, чѣмъ съ большей протокольной обстоятельностью и достовѣрностью они изложены, тѣмъ это считается лучше, цѣннѣе и для читателей «занятнѣе».
Самое слово фактъ получило въ редакціи этихъ органовъ особливый неопрятный смыслъ и специфическій запахъ продуктовъ
менее известных, в игривом их осмеивании и «продергивании», по журнальному выражению. Бывали такие злосчастные имена, что веселые сочинители по целым годам играли ими, как мячиками, перебрасывая их на выделку из рук в руки. Есть такие сочинители фельетонного цеха, которые до того навыкли в этой игре, что уже без «продергивания» чьего-нибудь имени не в состоянии написать десяти строчек. Прием этот был создан и введен в употребление обличительной литературой, и вначале оправдывался вполне резонными основаниями. Исходя из служения идеалам общественного блага и прогресса, и не всегда имея возможность ставить вопросы открыто на общую принципиальную почву, литература вынуждалась отождествлять антипатичные ей начала рутины и застоя с лицами, отстаивавшими или представлявшими собою эти начала. Это была, по существу, борьба не с личностями, а с принципами, и в этом отношении клеймение имен литературных и всяких других противников в пылу журнальной войны было естественно и законно. Но впоследствии, как это обыкновенно бывает, обличительный прием этот опошлился, сделался орудием мелкого газетного остроумничанья и наездничества, а наконец и просто — шантажа.
В данном случае мы имеем дело собственно с так называемой протокольной литературой, т. е. с одним из отпрысков этого жалкого и глубоко болезненного порождения современного, ложно понятого, извращенного реализма в искусстве. Известная часть журналистики начинает ходить по улицам, заглядывать в дома, на кухни, в спальни, каким-то вольнопрактикующим полицейским дозором, алчно улавливая моменты, когда перемывается где-либо домашнее «грязное белье», выбрасывается «сор из избы», и совершаются иные в подобном роде «факты», по газетной номенклатуре. К сожалению, у нас имеются органы, которые исключительно и специально продовольствуют читателей такими именно фактами, и чем факты этого сорта обнаженнее, чем с большей протокольной обстоятельностью и достоверностью они изложены, тем это считается лучше, ценнее и для читателей «занятнее».
Самое слово факт получило в редакции этих органов особливый неопрятный смысл и специфический запах продуктов
