мая, не имѣетъ «дохода» съ того или другаго увеселительнаго заведенія — «критикъ» пуститъ въ ходъ свой ругательный лексиконъ и будетъ ругаться до тѣхъ поръ, пока ему не заткнутъ глотку подачкой. Это отвратительное торгашество до того нынѣ вошло въ обычай и упрочилось, что съ нимъ даже не скрываются.
мая, не имеет «дохода» с того или другого увеселительного заведения — «критик» пустит в ход свой ругательный лексикон и будет ругаться до тех пор, пока ему не заткнут глотку подачкой. Это отвратительное торгашество до того ныне вошло в обычай и упрочилось, что с ним даже не скрываются.
Человѣчество обречено, повидимому, переживать періодически то торжественный подъемъ духа, окрыленнаго свѣтлой радостью жизни, то его упадокъ подъ бременемъ тоски и разочарованія. Это замѣтилъ еще Вольтеръ, сказавъ, что человѣчество живетъ «либо въ судорогахъ тревоги, либо въ летаргіи скуки», и — въ этомъ заколдованный кругъ человѣческой жизни. Позднѣе Карлейль уподобилъ всю исторію судорожному поворачиванью съ боку на бокъ больнаго на своей койкѣ, разумѣя подъ больнымъ родъ людской.
Но никогда, однако-же, пессимизмъ не имѣлъ такого распространенія и такой убѣжденной, настойчивой проповѣди, какъ въ наши дни. Въ наши дни онъ выросъ и созрѣлъ въ цѣлую философскую доктрину, твердо поставленную и глубокомысленно аргументированную такими первостепенными, серьезными умами, какъ Шопенгауэръ и Гартманъ. И хотя болѣе спокойные, оптимистически настроенные мыслители ограничиваютъ царство пессимизма даннымъ переходнымъ историческимъ моментомъ и вѣрятъ въ наступленіе спасительной ему реакціи въ болѣе или менѣе близкомъ будущемъ, тѣмъ не менѣе мракъ отчаянія все гуще залегаетъ на душу современнаго человѣка, все болѣе окрашиваетъ собой и литературу и искусство, и даетъ господствующій тонъ общественному настроенію.
Человечество обречено, по-видимому, переживать периодически то торжественный подъем духа, окрыленного светлой радостью жизни, то его упадок под бременем тоски и разочарования. Это заметил еще Вольтер, сказав, что человечество живет «либо в судорогах тревоги, либо в летаргии скуки», и — в этом заколдованный круг человеческой жизни. Позднее Карлейль уподобил всю историю судорожному поворачиванию с боку на бок больного на своей койке, разумея под больным род людской.
Но никогда, однако же, пессимизм не имел такого распространения и такой убежденной, настойчивой проповеди, как в наши дни. В наши дни он вырос и созрел в целую философскую доктрину, твердо поставленную и глубокомысленно аргументированную такими первостепенными, серьезными умами, как Шопенгауэр и Гартман. И хотя более спокойные, оптимистически настроенные мыслители ограничивают царство пессимизма данным переходным историческим моментом и верят в наступление спасительной ему реакции в более или менее близком будущем, тем не менее мрак отчаяния всё гуще залегает на душу современного человека, всё более окрашивает собой и литературу и искусство, и дает господствующий тон общественному настроению.
