Жития святых по изложению свт. Димитрия Ростовского/Март/Страсти Христовы

Жития святых по изложению свт. Димитрия Ростовского — Приложения: Страсти Христовы

Источник: Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней св. Димитрия Ростовского (репринт). — Киев: Свято-Успенская Киево-Печерская Лавра, 2004. — Т. VII. Месяц март. — С. 687—737.

СТРАСТИ ХРИСТОВЫ

‎арисеи, священники, книжники и старейшины давно уже ненавидели Иисуса за постоянные обличения. Он раскрывал перед народом их лицемерие, их ханжество, их нравственное ничтожество.

Последняя огненная речь Его, направленная против них, довела их ненависть до последнего предела^[1]. Они не могли бороться с Иисусом открыто, вступая с Ним в спор перед народом, ибо Он всегда побеждал их Своим Божественным словом. Но они не могли также терпеть долее Его проповедь: она могла отнять у них власть, уважение народа, имущественную обеспеченность. Во дворце Каиафы был собран совет, на котором порешили избавиться от Иисуса, убив Его. От Истины хотели спастись преступлением! Однако они боялись народа: Иисус был любим народом, и Его насильственная смерть могла вызвать возмущение против убийц. Посему было решено привести замысел в исполнение тайно, хитростью. Неожиданная помощь пришла, откуда всего менее можно было ожидать ее: один из учеников Иисуса согласился Его предать. Это был Иуда. Он согласился указать им, когда и где будет возможно найти Иисуса одного, в отсутствие народа, и схватить Его, не опасаясь народного негодования^[2].

Иуда один среди всех Апостолов был иудей. Все остальные были галилеяне. Это конечно ставило его до известной степени в обособленное положение, отчуждало от остальных учеников. Характером он был, по-видимому, замкнут, скрытен и суров. Его называли «Иуда из Кериофа», очевидно по месту рождения: он происходил родом из небольшого иудейского городка^[3]. Но при этом на еврейском языке получалась своеобразная игра слов. «Из Кериофа» вместе с тем означало — «человек злой»; и это прозвище было тем более заметно, что среди учеников Христа был еще другой Иуда, которому дано было соучениками прозвище Леввей, т. е. человек добрый, душа-человек. Такие прозвища, прибавлявшиеся к имени, были в обычае у иудеев и часто остроумно и тонко характеризовали своего носителя.

Всё это дает повод думать, что Иуда не пользовался расположением остальных учеников и держался несколько в стороне. Особенно не любили его сыновья Зеведеевы — Иоанн и Иаков. Это прямо видно из того, с каким негодованием всегда о нём упоминает святый Иоанн. Последний был любимым учеником Христа, и это должно было возбуждать жгучую ревность в замкнутой и самолюбивой душе Иуды. Все свои мысли и чувства этот человек вынашивал один, ни с кем не делясь; а это придавало всем его переживаниям особую глубину и остроту.

Как большинство иудеев, он в глубине души любил блеск, пышность, власть, но умел переносить лишения и страдать ради господства и первенства в будущем. Отчасти его любовь к власти и первенству была удовлетворена, когда Христос поручил ему хранить казну первой христианской общины. Но в будущем он рассчитывал конечно на большее. Он помнил слова своего Учителя: «Последние будут первыми» и строил на них себялюбивые надежды: пускай теперь они скитаются бездомные и непризнанные, зато потом они получат первые места в грядущем Царстве Мессии. Как истинный иудей, он был полон мессианских надежд. Он считал свой народ избранным и предназначенным к царству. Пускай теперь он страдает под римским игом и находится в положении рабов, зато скоро явится Мессия, предсказанный пророками, свергнет иго язычников и сядет на престоле вечной славы, и эта немеркнущая слава Его будет славой всего избранного израильского народа.

Иуда поверил, что Иисус — именно такой Мессия. Он ведь изгонял бесов, останавливал бушующее море, творил чудесные исцеления; Он предсказывал грядущее Царство. Несомненно, в этом Царстве лучшие, первые места достанутся Его ученикам, разделявшим с Ним все лишения, прошедшим вместе с Ним весь тернистый путь от безвестности к славе и власти. Ради этого блеска и господства в будущем, ради того, чтобы быть одним из первых учеников Мессии и вместе с ним вести израильский народ к могуществу, — ради этого стоило переносить в настоящем тягостное смирение и тяжелую долю бездомных странников.

Иуда был действительно корыстолюбец, каким его обыкновенно называют, но скорее в нравственном смысле этого слова. Существует не только корыстолюбие мелкое, пошлое, обыденно-житейское, которое побуждает к накоплению ради житейского довольства и сытости, — существует еще корыстолюбие нравственное, корыстолюбие сильных, но духовно жадных натур: оно может вести к воздержанию, к трудам, даже к добродетельной жизни, к подвигам — но всё это ради будущих наград и почестей. Именно в таком смысле Иуда был глубоко корыстолюбив: он действовал ради будущей награды, когда шел за Христом, и это казалось ему вполне естественным, совпадало со всеми его верованиями.

Трудно предположить душу мелкого торгаша^[4] или закоренелого злодея в том, кого Иисус избрал в число ближайших учеников Своих, кто делил с Ним жизнь, кто странствовал за Ним по городам и селам, кто отказался ради Него от связи с родиною и семьей. Если бы он был предан мелкому житейскому корыстолюбию, то уже давно покинул бы Иисуса и нашел бы себе более выгодное занятие, чем нищенская скитальческая жизнь; если бы он был закоренелым злодеем, то не раскаялся бы после своего преступления и не возвратил бы деньги. Самоубийство Иуды обнаруживает в нём глубокое потрясение совести и отчаяние полного безверия, а таких состояний не переживают обыденномелкие или безнадежно преступные люди.

Какие же причины могли побудить Иуду совершить предательство?

Самое это предательство и всё поведение, каким оно сопровождалось, обнаруживают в Иуде непоколебимую ненависть к Христу. Он действовал без всякого сожаления, быстро и уверенно. Кроткие слова Христа нисколько не поколебали его решения. Он вел себя дерзко по отношению к Учителю, когда Мария помазала Его ноги драгоценным составом: он старался уличить Его в противоречии; не менее дерзко спросил он Его о предательстве на Тайной Вечере: «Не я ли, Равви?» Наконец, он предал Его с холодным презрением и злою насмешкой.

Всё это не оставляет сомнения, что Иуда потерял всякое уважение и любовь к своему Учителю; полное разочарование и ненависть сменили прежние чувства. Потерять уважение и любовь он мог, конечно, только потеряв веру в Него. Только полная потеря веры в Христа как Мессию дает нам возможность понять поступок Иуды, как раньше эта же вера объясняла, почему он последовал за Ним.

С некоторых пор Иуда стал замечать, что деяния Христа совершенно не соответствуют его мессианским надеждам. Слишком кротки были Его поучения; слишком мало Он заботился о предстоящем воцарении и о свержении римского ига. Наконец, сюда присоединились Его грустные предсказания, совершенно несовместные с представлением о царствующем Мессии. Чудеса, которые Он совершал, были по большей части исцеления, а для приобретения власти над народом нужны были более яркие знамения, которые показали бы всем, что Он — истинный Мессия. Раз возникшее сомнение разрослось и быстро перешло в полное неверие. Вся жизнь Иисуса и все Его слова при более внимательном рассмотрении доказывали Иуде, что Он совершенно не тот Мессия, которого он хотел видеть в Нём. И это было верно, ибо Царство Христа есть Царство «не от мира сего», а Иуда желал и ждал именно мирского царства. Тогда его Учитель представился ему лжепророком, лжемессией, и он возненавидел Его. Он считал себя обманутым и решил мстить. Как иудей, он был мстителен и не прощал.

Лжепророки подлежали смерти, и он решил предать Иисуса. Он знал, что иудейские священники ненавидят Иисуса, и думал, что правда на их стороне. Приближавшийся праздник Пасхи пробудил в нём религиозное чувство. Он почувствовал свое единство с еврейским народом и испугался, не изменник ли он. Если он теперь предаст Иисуса, думал Иуда, то этим отмстит ему за обман и, отдав Его по закону в руки священников как лжепророка, тем самым снимет с себя вину и вернется в лоно иудейства. Ведь, если Христос не Мессия, то вполне правы те, которые преследуют Его. Такие мысли привели Иуду к врагам Христа и заставили его действовать с ними заодно. Иудеи обрадовались и дали ему денег. Он принял это как справедливую награду; он чувствовал себя и их вполне правыми. Они дали ему ничтожную сумму в 30 сиклей (на наши деньги, рублей 20), обычную цену раба^[5].

В четверг утром ученики спросили Иисуса:

— Где желаешь Ты, чтобы приготовили Тебе Пасху?^[6]

Он же послал Петра и Иоанна в Иерусалим и дал им таинственное поручение: при входе в городские ворота они встретят человека, несущего сосуд с водою; за ним должны они последовать и, обратившись к хозяину того дома, куда войдет этот человек, доверить ему намерение Учителя есть у него пасху вместе с учениками.

Всё это было исполнено. Апостолам была предоставлена верхняя горница со столом и местами для возлежания. Кому принадлежал тот дом — неизвестно. Некоторые указывают, что Иосифу Аримафейскому, а иные — Иоанну Марку. Вечером Иисус с учениками пришел из Вифании в предназначенное для вечери место^[7].

На Востоке за трапезою обыкновенно возлежали на подушках вокруг невысокого стола из ярко расписанного дерева. Почетным считалось место посередине стола. Его занял Иисус. Апостолам казалось вполне естественным, что их Учитель занимает первое место, но далее невольно возникал вопрос, кому возлежать рядом с Ним, кто из них ближе к Учителю, кто больше? Между учениками Иисуса уже раньше происходили подобные споры о первенстве; быть может, теперь такой спор послужил поводом к тому поступку Христа, который навеки сохранится в Его учении как живая притча, как подвиг любви и смирения.

Учитель омыл ноги Своим ученикам^[8]. Он совершил то, что обыкновенно возлагалось на последнего раба как обязанность тягостная и презренная. Он смывал грязь и отирал ноги полотенцем. Симон Петр смутился:

— Господи, Тебе ли умывать мои ноги?

Иисус ответил ему кротко:

— Что Я делаю теперь, ты не знаешь, а уразумеешь после.

Но порывистый, пламенный ученик не мог допустить, чтобы Сын Божий, Царь Израильский, — Тот, который владеет глаголами вечной жизни, умывал ноги ученика Своего, как раб; он видел в этом унижение.

— Не умоешь ног моих вовеки! — воскликнул он.

— Если не умою тебя, не имеешь части со Мною, — отвечал Иисус.

Тогда Петр говорит:

— Господи, не только ноги мои, но и руки, и голову!

Настолько ему казалось ужасным «не иметь части» с Тем, Кому он предан был всею душою. Но Иисус отвечал:

— Омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все.

Эти последние слова святый Иоанн истолковывает как намек на Иуду: «Он знал предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты».

Затем Иисус Сам в немногих словах истолковал Апостолам значение Своего поступка:

— Вы называете меня Учителем и Господом, и правильно говорите; ибо Я — точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу.

Всякий поступок, всякое слово Христа можно рассматривать с двух сторон: с одной стороны — это исторический факт, событие, происшедшее в Иудее в царствование Ирода и засвидетельствованное Евангелистами, с другой стороны — это вечный символ, сохраняющийся в христианской Церкви, которая всё более и более раскрывает его смысл. С этой точки зрения Его слова и поступки — это цепь бессмертных мыслей и образов, раскрывающих нам путь, истину и жизнь.

Омовение ног, совершенное Им на вечере, показало, что такое Учитель в духе Христовом. Это не гордый вождь, ведущий за собою во имя свое, не первосвященник, вокруг которого толпятся покорные слуги, нет, — это смиренный слуга своих учеников, не ищущий первенства на земле, пышности или поклонения. Он очищает своих учеников от земного праха, от грязи греховной, которая пристает к ногам их, ибо они ходят в мире, а он «весь во зле лежит». Этой грязи, этого греха не должен бояться тот, кто должен омывать души людей; он не должен боязливо отвращать взор из страха увидеть нечистоту и коснуться её. Христос не избегал грешников; они были ближе Ему, чем самодовольные праведники.

В числе тех, кому Иисус омыл ноги, был Иуда. Он не поколебался в своем замысле. Быть может, ожесточение его даже возросло. Иуда не проникал в кроткий дух учения Христова и теперь еще более утвердился в своем убеждении, что Христос не есть истинный Мессия. Истинный Мессия, думал он, не стал бы унижаться, исполняя обязанности раба, он не стал бы омывать ноги ученикам, но величественно и гордо, как царь, повел бы их на блестящий подвиг освобождения иудейского народа. И ненависть Иуды к Учителю возросла. Его решение окончательно окрепло.

Такое настроение ученика конечно не могло укрыться от проницательного взора Учителя; Иисус «возмутился духом» и сказал:

— Истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

Ученики были глубоко потрясены этими словами. Совесть заговорила в каждом. Каждый вспомнил те минуты, когда слабела его вера, когда просыпалось себялюбие, гордость, недоверие.

— Не я ли, Господи? — говорили они в смущении.

Они были исполнены раскаяния и строгости к себе и далеки от осуждения. Никто не спросил Иисуса: «Не он ли, Господи?» указывая на кого-либо из товарищей своих.

Петр, желая поскорее узнать, чтобы предупредить измену, сделал знак Иоанну, который возлежал рядом с Иисусом, и тот тихо спросил Учителя:

— Господи, кто это?

Иисус отвечал:

— Тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам.

И, обмакнув кусок, подал Иуде Симонову, Искариоту.

Такой поступок не возбудил внимания, так как согласовался с обычаем^[9].

Затем Иисус сказал во всеуслышание следующие слова:

— Сын Человеческий идет, как писано о Нём, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается, лучше бы этому человеку не родиться.

И эти потрясающие слова не разрушили замысла Иуды. Он лицемерно и дерзко спросил Христа вместе с другими: «Не я ли, Равви?» и получил определенный ответ: «Ты сказал!», т. е. «Да!» Иуда не мог более присутствовать, тем более, что Иисус добавил:

— Что делаешь, — делай скорее!

Ему оставалось только уйти. Решение созрело окончательно. Иуда вышел. Была уже ночь.

Христос взял хлеб, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал^[10]:

— Приимите, ядите; сие есть Тело Мое.

И взяв чашу, и благодарив, подал им и сказал:

— Пейте из нея все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов^[11]. Сие творите в Мое воспоминание. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего.

Так установил Христос главное христианское Таинство Причащения.

Затем Он обратился к ученикам с прощальными словами, которые сохранены для нас Евангелистом Иоанном^[12].

Иисус знал, что Иуда ушел с целью выполнить свой предательский замысел; он предчувствовал близость страдальческого конца и понимал, что настает минута, когда исполнение воли Отца приведет к мучениям и смерти; Сын Человеческий не отступит и искупительным подвигом Своим прославит Отца.

Он сказал:

— Ныне прославился Сын Человеческий, и Бог прославился в Нём. Если Бог прославился в Нём, то и Бог прославит Его в Себе и вскоре прославит Его.

— Деточки, — продолжал он с любовью глядя на учеников Своих, — не долго уже быть Мне с вами. Будете искать Меня, и, как сказал Я иудеям, что куда Я иду, вы не можете придти, так и вам говорю теперь.

Как отец при последней разлуке с детьми, Он дает им последнее завещание. Он напоминает им то главное, чему учил Он на земле, внушает ту всепобеждающую силу, которая притягивает сердца:

— Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою^[13].

Ученики чувствовали, что Учитель прощается с ними, и были смущены и опечалены. Иисус понимал это и потому сказал:

— Да не смущается сердце ваше; веруйте в Бога и в Меня веруйте.

Вера должна спасти и укрепить их в предстоящих испытаниях. Когда Он будет с Отцем на Небесах, они останутся здесь, на земле, и будут по Его примеру творить волю Отца.

— В доме Отца Моего, — говорит он, — обителей много.

Весь мир, видимый и невидимый — есть «дом Отца» , где должна царствовать воля Его «на Небеси и на земли». Он оставляет их на земле, и Сам «идет приготовить место им». Место уже готово от века, поэтому «приготовление места» имеет здесь значение указания пути в вечные обители Отца, пути, утерянного человечеством.

— Когда пойду и приготовлю вам место, прииду опять и возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я.

Из дальнейших слов этой беседы ясно, что Иисус говорит здесь о духовном пришествии Своем к ученикам, о ниспослании на них Духа Святаго, который поведет их по пути Истины в обители вечной жизни.

— А куда Я иду, вы знаете, и путь знаете, — прибавляет Иисус, говоря о всём учении Своем, преподанном Апостолам.

Но Фома желает более точного и определенного указания:

— Господи, не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?

Иисус отвечает:

— Я есмь путь, истина и жизнь! Никто не приходит к Отцу, как только через Меня. Если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего. И отныне знаете Его и видели Его.

В этих словах Христа сразу открывается смысл всего предыдущего, Его слов о «приготовлении места», о «пути». Теперь он говорит вполне ясно: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня».

Если бы не было Сына, то нельзя было бы познать истинный путь, нельзя было бы достигнуть обителей вечной жизни. Но теперь путь указан и обители открыты: «Я есмь путь, истина и жизнь».

Отныне ученики «знают Отца».

Но Филипп говорит:

— Господи! Покажи нам Отца, и довольно для нас.

Он просит знамения, хочет блестящего Богоявления, чуда, чтобы тотчас уверовать принудительно. Он высказывает в этих словах вечные сомнения человеческого чувственного рассудка, который ищет Бога в пространстве, и, обозревая небо и землю, говорит: «Где Он?»

С упреком отвечает Иисус:

— Столько времени Я с вами, и ты не знаешь Меня, Филипп? Видевший Меня, видел Отца; как же ты говоришь: покажи нам Отца. Разве ты не веришь, что Я — в Отце и Отец — во Мне? Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне, что Я — в Отце и Отец — во Мне; а если не так, то верьте Мне по самым делам.

Христос напоминает здесь, что Бог Отец невидим, как дух; но Сын Божий, воплощение Бога в человеке, видим и обнаруживает Свою Божественность в тех «глаголах вечной жизни», которые преподал ученикам, и в делах, которые творил. Эти слова и дела исходят от Отца и указуют путь к Нему. В этом и состоит единственно возможный для человека способ созерцать Бога: «видевший Меня — видел Отца».

— Истинно, истинно говорю вам, — продолжает Иисус, — верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит, потому что Я к Отцу Моему иду.

Верующий сотворит такие дела не в силу превосходства перед Христом, а потому, что Христос совершит подвиг искупления рода человеческого, соединится с Отцем и ниспошлет Святаго Духа, силою Которого будет творить еще бо́льшие дела через Своих учеников.

— Если чего попросите у Отца во Имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в Сыне.

Здесь Христос дает Своим последователям утешительную надежду на исполнение их просьб, обращенных к Богу. Не всех, конечно: нельзя просить о том, что противно духу учения Христова. Он говорит о тех просьбах, которые могут быть произнесены «во Имя Христа», которые ведут к торжеству правды и добра, к тому, чтобы «Отец прославился в Сыне».

— Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди, — продолжает Он, — и Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами во век, Духа Истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его, а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет.

Христос обещает ученикам, что взамен Его временного, телесного пребывания с ними, они исполнятся Духом Истины, Который дает им вечное утешение. Если они будут веровать в Сына, любить Его и исполнять Его заповеди, то навеки пребудет с ними Дух Истины, Который даст им бодрость и силу.

Этот Дух пребывает и действует внутри верных. Мир, т. е. греховный человеческий род, еще не исполнившийся Духом Истины, не может как-либо сразу увидеть Его и воспринять извне; он, этот род, должен пойти тем же путем, какой указан и Апостолам в словах «Я есмь путь, истина и жизнь». В Апостолах уже пребывает Дух Истины, ибо они знают учение Христа и следуют ему, но мир остается чуждым этому Духу и не принимает его пока.

Далее говорит Иисус:

— Не оставлю вас сиротами; приду к вам. Еще немного, и мир уже не увидит Меня; а вы увидите Меня; ибо Я живу, и вы будете жить. В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас. Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет Отцем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам.

Здесь говорится не о Втором Пришествии Христа, как Судии, и не о временном явлении Его ученикам по воскресении; здесь говорится о вечном присутствии Христа в Его Церкви, в обществе верующих. Поэтому и сказано «не оставлю вас сиротами». Для мира покажется, что Он умер, исчез, но для них, для Церкви Его, он будет жить и даст им жизнь вечную.

Духом Божиим исполнится Церковь, и тогда станут понятны слова Его: «Я в Отце Моем и вы во Мне, и Я в вас».

Один из учеников Христа, Иуда (не Искариот), спрашивает:

— Господи, что это Ты хочешь явить Себя нам, а не миру?

Он представляет себе Иисуса как Мессию, Который должен блестящим чудом явить Себя миру.

Иисус отвечает и разъясняет, о каком явлении Своем верующим Он говорил и при каких условиях оно возможно:

— Кто любит Меня, тот соблюдет Слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к Нему, и обитель у Него сотворим.

Вот в каком смысле сказал он раньше «явлюсь ему (т. е. верующему) Сам».

— Не любящий Меня не соблюдает слов Моих: слово же, которое вы слышите, не есть Мое, но пославшего Меня Отца. Сие сказал Я вам, находясь с вами. Утешитель же, Дух Святый, Которого пошлет Отец во Имя Мое, научит вас всему и напомнит вам всё, что Я говорил вам.

Прощаясь с учениками, Христос обещает им мир душевный, тот мир, который Он Сам обретал, исполняя волю Отца:

— Мир оставляю вам, мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам.

Последними словами Иисус указывает, что этот мир, это ясное спокойствие духа есть нечто, совершенно отличное от того благосостояния, от того спокойствия, которым довольствуется мир. Последнее состоит в беззаботном наслаждении благами земными, которое лишь усыпляет совесть, но не спасает ее от мучительных вопросов и разлада. Мир, который Он дает, — есть мир внутренний, примирение души с Богом, не нарушимое никакими внешними опасностями. Предвидя тот ужас и смятение, какое охватит учеников, когда они увидят страдания и смерть Его, Он предупреждает их:

— Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. Вы слышали, что Я сказал вам: иду от вас и приду к вам. Если бы вы любили Меня, то возрадовались бы, что Я сказал: иду к Отцу, ибо Отец Мой более Меня. И вот, Я сказал вам о том, прежде нежели сбылось, дабы вы поверили, когда сбудется.

Христос хочет поддержать веру учеников тем, что предсказывает им ожидающие Его события.

Упоминая, что Отец «более Его», он говорит о Себе как о Сыне человеческом, говорит о Своем человеческом начале и в отношении к последнему признает первенство Отца.

— Уже немного Мне говорить с вами, ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего^[14]. Но чтобы мир знал, что Я люблю Отца, и, как заповедал Мне Отец, так и творю: встаньте, пойдем отсюда.

Иисус предрекает им, что князь мира — князь греха уже приближается в лице человеческих слуг своих, чтобы взять Спасителя и предать Его смерти. Но эта сила — для Него лишь внешняя, она не может воздействовать на Его волю, как действует на волю людей посредством страха или искушения: «князь мира в Нём не имеет ничего». Он зовет учеников вместе с Ним идти навстречу опасности, доказывая этим, что Он не хочет уклониться от исполнения воли Отца.

В дальнейшей беседе Христос дает ученикам символ, образ необычайной красоты и глубины, немногими чертами сразу выясняющий тайну отношений между Богом, Богочеловеком и Церковью. Он изображает наглядно уже раньше выраженную мысль: «Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас».

— Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой — виноградарь. Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены чрез слово, которое Я проповедал вам. Пребудьте во Мне, и Я в вас. Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нём, тот приносит много плода; ибо без Меня не может делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают.

В самых подробных толкованиях трудно полнее и точнее выразить отношение Христа к верующим в Него, чем это сделано здесь. Этот божественно простой образ допускает беспредельное развитие и расширение заложенных в него мыслей. И вместе с тем никакие рассуждения не исчерпают вполне его содержания, подобно тому как никакие исследования естествоиспытателей не разложат до конца на составные части живое существо растения.

Христос дает жизнь верующим, дает им пышный расцвет мыслей и плоды дел, подобно тому как лоза дает жизнь ветвям. Плоды — это добрые дела верующих во Христа. «Без Меня не можете делать ничего», — говорит Он. Как плоды несут изобилие и радость и дают живительное вино, так и дела верующих несут в мир счастье и довольство, дают ближним пищу духовную и телесную.

Но не все ветви лозы живут. Есть и мертвые, сухие; это те, в которых не проникает сок жизни, питающей растение; они утеряли связь с живым целым и должны отсохнуть.

Точно так же и в обществе верующих, в Церкви есть члены, только внешним образом связанные с ней, только по имени — те, которые не проникнуты живым духом Христовым. Они не принесут добрых плодов, а просуществуют краткий срок, засохнут и сгорят.

Творца мира Иисус называет виноградарем. Он будет прославлен пышным расцветом лозы и обильными плодами.

— Если пребудете во Мне, — говорит Он, — и слова Мои в вас пребудут, — то чего ни пожелаете, просите, и будет вам. Тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода и будете Моими учениками.

Далее Иисус точнее объясняет им, что значит Его выражение «пребудьте во Мне». Раньше он сравнивал это пребывание в Нём с пребыванием ветвей на лозе. Теперь Он говорит определеннее:

— Как возлюбил Меня Отец, и Я возлюбил вас; пребудьте в любви Моей. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви. Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна.

Таким образом, «пребывание во Христе», необходимое для верующего, если он хочет жизни божественной, есть пребывание в христианской любви. Человек, исполненный любви, бывает радостным. Та любовь, которой учил Христос и какою Он любил Своих учеников, есть любовь Божественная и дает «радость совершенную», которая не омрачается ничем и не отнимается.

Подойдя к основному началу Своего учения, Христос останавливается на нём подробнее и говорит еще раз:

— Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы — друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедаю вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам всё, что слышал от Отца Моего. Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод и чтобы плод ваш пребывал; дабы, чего ни попросите от Отца во Имя Мое, Он дал вам. Сие заповедаю вам, да любите друг друга.

Проникновенные и нежные слова эти глубоко западают в душу человеческую. Идеал любви дается здесь Христом: «Положить душу свою за други своя». Именно душу, а не тело только отдать на служение ближним; отдать все свои духовные дарования, все силы ума, чувства и воли. Так поступил Сам Христос в Своей земной жизни. Если ученики Его желают достойно называться друзьями Его, то сделают то же самое: положат душу свою за Него. Так и поступили Его Апостолы. Называя их друзьями, а не рабами, Он, однако, объясняет, что это не есть отношение равного к равному, как бывает в обыкновенной дружбе, Он говорит:

— Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод.

Он предвидел, что Его посланники встретят на пути своем ненависть и гонения, и предупреждал их:

— Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое: а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас: если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше. Но всё то сделают вам за Имя Мое, потому что не знают пославшего Меня.

Если бы Апостолы были «от мира», были бы людьми мирскими, то защищали бы мирские интересы, и мир считал бы их своими; но так как Христос взял их «от мира», удалил от того зла, которым полон мир, то теперь, придя в мир для проповеди, они уже не будут защищать интересы мирские, а будут, напротив, осуждать и обличать, призывая к покаянию, и этим вызовут ненависть неверующих точно так же, как вызвал ее Христос.

«Раб не больше господина своего», а поэтому они не должны рассчитывать на более легкий путь, чем тот, по которому шел Господь.

Далее Иисус говорит о той ненависти, которая возгорается в сердцах неверующих, видящих дела Христовы и слышащих Его учение:

— Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха: а теперь не имеют извинения в грехе своем. Ненавидящий Меня — ненавидит и Отца Моего. Если бы Я не сотворил между ними дел, каких никто другой не делал, то не имели бы греха; а теперь и видели и возненавидели и Меня, и Отца Моего. Но да сбудется слово, написанное в законе их: возненавидели Меня напрасно (Псал. 68, 5).

Откуда эта ненависть у тех, которые видят высоту Христова учения и чистоту Его дел и, однако, восстают на Него со всею силою злобы? Она проистекает из того, что, сознавая в глубине души истинность Его учения, они принять его, однако, не могут; не могут потому, что должны тогда отказаться от всей своей прежней жизни, от всех благ земных, которыми дорожат. Желая поэтому спокойно наслаждаться существующим, они ожесточенно преследуют это учение, разрушающее их спокойствие. О таких именно Он говорит: «И видели, и возненавидели и Меня, и Отца Моего». Они «не имеют извинения во грехе своем». Они возненавидели «и Отца», ибо ненависть к Сыну есть ненависть к Отцу: земная жизнь Иисуса Христа представляла совершенное исполнение человеком воли Божественной, поэтому кто ненавидел Его деятельность — ненавидел волю Божью, волю Отца.

Но и эта ненависть будет разоблачена в своем корне и побеждена христианскою любовью, которая покорит мир тем Духом Святым, Утешителем, Которого Христос обещал Своим ученикам; Он будет свидетельствовать об истине, Он будет одушевлять жизнь и проповедь тех, которые были человеческими свидетелями деятельности Иисуса Христа.

— Когда же придет Утешитель, — говорит Он, — Которого Я пошлю вам от Отца, Дух Истины, Который от Отца исходит, Он будет свидетельствовать о Мне. А также и вы будете свидетельствовать, потому что вы сначала со Мною.

Зная, что эта проповедь Его учения навлечет на Апостолов гонения, Он еще раз предупреждает их и предсказывает им будущее, говоря:

— Сие сказал Я вам, чтобы вы не соблазнились. Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу. Так будут поступать, потому что не познали ни Отца, ни Меня. Но Я сказал вам сие для того, чтобы вы, когда придет то время, вспомнили, что Я сказывал вам о том; не говорил же сего вам сначала, потому что был с вами.

Когда Он был с учениками Сам и начинал посвящать их в Свое учение, предсказание о бедствиях могло испугать их, еще не укрепившихся в вере. Теперь же, покидая их, давая им последнее наставление, Он считает необходимым выяснить, какой тяжелый путь предстоит им, чтобы «не соблазнились», убоявшись бедствий.

Он продолжал:

— А теперь иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня, куда идешь? Но оттого, что Я сказал вам это, печалью исполнилось сердце ваше.

По этим словам можно предполагать, что ученики в глубокой тоске, молча внимали словам Учителя, стараясь разгадать их таинственный смысл. Они понимали только одно: предстоит разлука с Ним. Два раза они решались обратиться к Нему с вопросом, и Он отвечал не совсем для них понятно, как им казалось — «притчами». Теперь они уже не решались спрашивать, ожидая, что Он Сам разъяснит всё. Иисус же видел их глубокую скорбь и снова стал утешать их:

— Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо если Я не пойду, Утешитель не придет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам. И Он, пришед, обличит мир о грехе, и о правде, и о суде. О грехе, — что не веруют в Меня; о правде, — что Я иду к Отцу Моему и уже не увидите Меня; о суде же, — что князь мира сего осужден^[15].

Он говорит, что божественный подвиг искупления, Его крестная смерть — необходима именно для них и для всего рода людского. Возвратившись в лоно Отца, Он пошлет им Утешителя, Духа Святаго, Который даст им возможность раскрыть миру христианские истины и победить зло мирское.

И сами они, исполнившись Духом Святым, Духом Истины, проникнут глубже в тайны Его учения, которое теперь еще не вполне для них ясно.

— Еще многое имею сказать вам; но вы теперь не можете вместить. Когда же придет Он, Дух Истины, то наставит вас на всякую истину: ибо не от Себя говорить будет, но будет говорить, что услышит, и будущее возвестит вам. Он прославит Меня, потому что от Моего возьмет и возвестит вам. Всё, что имеет Отец, есть Мое; потому Я сказал, что от Моего возьмет и возвестит вам.

Истина — одна; и эту Истину Отец открыл Сыну, а Сын — ученикам Своим; поэтому Дух Истины будет возвещать им не новое какое-либо учение, а ту же самую Истину Христову, и таким образом будет прославлять Христа.

— Вскоре вы не увидите Меня, — говорит Он, — и опять вскоре увидите Меня, ибо Я иду к Отцу.

Эти слова возбудили в учениках недоумение, и они спрашивали друг друга, что это значит.

Иисус сказал:

— О том ли спрашиваете вы один другого, что Я сказал вам: вскоре не увидите Меня, и вскоре опять увидите Меня?

Он разъясняет им далее Свои слова. Скоро они перестанут видеть Его телесными очами. Он не будет уже находиться с ними, как человек среди людей. Он оставляет мир и идет к Отцу. Но Он пошлет им Духа Святаго, и тогда, просветленным духовным оком, они снова увидят Христа, и уже не будут разлучаться с Ним; Он вечно будет пребывать в Своей Церкви.

В следующих образных и проникновенных словах Христос раскрывает эти мысли:

— Истинно, истинно говорю вам: вы восплачете и возрыдаете, а мир возрадуется; вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет. Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять, и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас.

Далее Христос еще яснее говорит им о том времени, когда они исполнятся Духа Святаго и когда Христос будет духовно пребывать с ними и со всеми верующими. Они будут обладать Истиной Христовой, так что не нужно уже будет им спрашивать Его, и Отец Небесный исполнит их моления, когда будут просить во Имя Сына.

Об этом времени Он говорит:

— И в тот день вы не спросите Меня ни о чём. Истинно, истинно говорю вам: о чём ни попросите Отца во Имя Мое, — даст вам. Доныне вы ничего не просили во Имя Мое; просите, — и получите, чтобы радость ваша была совершенна. Доселе Я говорил вам притчами, но наступает время, когда уже не буду говорить вам притчами, но прямо возвещу вам об Отце. В тот день будете просить во Имя Мое, и не говорю вам, что Я буду просить Отца о вас: ибо Сам Отец любит вас, потому что вы возлюбили Меня и уверовали, что Я исшел от Бога. Я исшел от Отца и пришел в мир; и опять оставляю мир и иду к Отцу.

В последних словах Христос с полной ясностью выражает Свою основную мысль о предстоящем возвращении к Отцу, которую Он развивал и раньше.

Теперь ученики чувствуют полное удовлетворение: они поняли Учителя, они всецело верят Ему:

— Вот, теперь Ты прямо говоришь и притчи не говоришь никакой. Теперь видим, что Ты знаешь всё и не имеешь нужды, чтобы кто спрашивал Тебя. Посему веруем, что Ты от Бога исшел.

Иисус отвечал им:

— Теперь веруете? Вот, наступает час и настал уже, что вы рассеетесь каждый в свою сторону, и Меня оставите одного; но Я не один, потому что Отец со Мною.

После этого предсказания Христос заканчивает беседу и в нескольких словах с необыкновенной силой и глубиною выражает основную мысль всей прощальной речи Своей, даже больше, — всего учения Своего, всей Своей земной проповеди. Эти слова вели на подвиг Его Апостолов, всех борцов и мучеников Церкви; они навеки сохранятся в сердцах верующих и дадут им спокойное, непобедимое мужество. Вот эти бессмертные слова:

— Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.

Так заключает Христос Свое последнее завещание на земле, данное ученикам и всем верующим. Затем Он обращается с молитвою к Отцу. Эта молитва, называемая Первосвященнической, сохранена для нас св. Иоанном^[16]. В ней Господь, как первый священник на земле, как первый пастырь, душу Свою положивший за людей, молится за Своих учеников и за Свою будущую Церковь.

По ходу мысли молитва распадается на три части. В первой Христос говорит о Себе и Своем отношении к Отцу; во второй — Он молится за учеников; в третьей — молится за всех верующих, за всю Свою Церковь.

Он говорит:

— Отче! Пришел час, прославь Сына Твоего, да и Сын Твой прославит Тебя! Так как Ты дал ему власть над всякою плотью, да всему, что Ты дал Ему, дает Он жизнь вечную. Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, Единого Истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа. Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить. И ныне прославь Меня, Ты, Отче, у Тебя Самого славою, которую Я имел у Тебя прежде бытия мира.

В этих словах Христос говорит о тайнах воплощения и искупления, о прославлении Отца через Сына. Прежде бытия мира Сын наслаждался божественною славою у Отца, в полном единении с Ним: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Но когда были созданы мир и человек, когда греховный род людской, соблазненный диаволом, отступил от воли Отца и вкусил смерть, тогда Сын воплотился в человека, отверг искушения диавола, исполнил всецело волю Отца и победил смерть. Иисус Христос прославил Бога — Отца на земле, вернул человечество к исполнению воли Единого Истинного Бога и, таким образом, дал всей плоти жизнь вечную, указав ей путь спасения от смерти и греха. Это и есть то дело, которое Отец поручил Ему исполнить дело, достойное той славы, какую Он имел от века у Отца.

Далее Христос молится об учениках Своих, которые созиждут Церковь Его. Обращаясь к Отцу, Он так говорит о Своих Апостолах:

— Я открыл Имя Твое человекам, которых Ты дал Мне от мира; они были Твои, и Ты дал их Мне, и они сохранили слово Твое. Ныне уразумели они, что всё, что Ты дал Мне, от Тебя есть. Ибо слова, которые Ты дал Мне, я передал им, и они приняли, и уразумели истинно, что Я исшел от Тебя, и уверовали, что Ты послал Меня.

— Я о них молю, не о всём мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они — Твои. И всё Мое — Твое и Твое — Мое; и Я прославился в них.

Как видно из дальнейшего, эта молитва прежде всего просит о том, чтобы ученики сохранены были на пути истины и добра, на который они уже вступили; но мир еще не вступил на этот путь, поэтому о нём и не говорит здесь Христос: «не о всём мире молю»; эти слова не значат, что Спаситель не хочет вовсе молиться о всём остальном мире; Он пришел для всех людей и в той же молитве дальше просит о всём мире, говоря:

— Да уверует мир, что Ты послал Меня.

Но для самого мира, для спасения его важно, чтобы прежде всего Отец сохранил на истинном пути первых учеников Христа, которые понесут Его учение во все концы земли.

— Я уже не в мире, — продолжает Он, — но они в мире, а Я к Тебе иду. Отче Святый! Соблюди их во Имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы. Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во Имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание.

«Соблюдать во Имя Божие» — значит сохранять на истинном пути веры и доброй жизни.

— Ныне же к Тебе иду и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную.

В этих словах Христос объясняет, почему Он произнес всю молитву вслух перед учениками: они будут помнить, как Сам Он обращался с молитвою за них к Отцу, как говорил перед лицем Божиим, что передал им все, что получил от Отца, и сердца их исполнятся радостью непреходящею. Точно так же и сердца всех верующих, за которых Он молился далее.

— Я передал им слово Твое, — продолжает Христос, — и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и Я не от мира. Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла. Они не от мира, как и Я не от мира. Освяти их истиною Твоею; Слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир. И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною!

Он посылает Своих учеников в мир, для проповеди истины Христовой, точно так же, как Отец послал Его в мир возвестить людям истину. За них Он приносит Себя в жертву, посвящает Себя на подвиг божественный, чтобы и они душу свою полагали за Него.

Далее Христос молится уже не только о первых учениках Своих, но и о всех верующих, о всей Церкви Своей.

— Не о них же только молю, — говорит Он, — но и о верующих в Меня по слову их: да будут все едино: как Ты, отче, во Мне, и Я в Тебе; так и они да будут в Нас едино, — да уверует мир, что Ты послал Меня.

Христос просит Отца о полном единении всех верующих, такое единение показало бы миру Божественность того учения, которое ведет к согласию и миру среди людей.

— И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино. Я в них и Ты во Мне; да будут совершенны во едино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня.

Христос просит Отца, чтобы единая Церковь Его сияла Божественною славой, тою же славой, какою озарен по воле Отца Сам Богочеловек. Тогда мир познает, что Бог любит верующих в Него и прославляет их.

— Отче! Которых Ты дал Мне, хочу, чтобы там, где Я, и они были со Мною, да видят славу Мою, которую Ты дал Мне, потому что возлюбил Меня прежде основания мира. Отче праведный! И мир Тебя не познал; а Я познал Тебя, и сии познали, что Ты послал Меня. И Я открыл им Имя Твое и открою, да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них.

Такими словами Христос заключил Свою молитву.

Он и ученики Его вышли из комнаты. Весенняя луна озаряла иерусалимские улицы. Выло тихо и безлюдно. Они прошли через городские ворота и направились к Гефсимании, которая отстояла от городских стен почти на три четверти версты. Последние слова Иисуса заронили в сердца учеников предчувствие чего-то значительного и страшного: никогда Он не говорил еще с ними так.

Дорогою Он сказал им:

— Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь; ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы.

Но ученики клялись ему в верности. Особенно горячо уверял Петр:

— Хотя бы мне надлежало и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя!

В ответь на эти слова Иисус сказал:

— Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня!

Так дошли они до Гефсимании. Христос часто бывал здесь. Это был густой сад, поросший старыми раскидистыми оливковыми деревьями, от которых получил свое название^[17]. Луна просвечивала сквозь узоры сплетенных ветвей и озаряла небольшие поляны. Под вековыми стволами оставалась таинственная тень.

Усталость охватила учеников. Иисус оставил их отдыхать и, взяв с Собою любимейших — Петра, Иакова и Иоанна, пошел с ними в глубину сада. Он хотел, чтобы эти, самые близкие Ему на земле, бодрствовали вместе с Ним в этот тревожный томительный час; бодрствовали, понимая вечный сокровенный смысл совершающегося. Сам Он желал обратиться с молитвою к Отцу^[18].

Он сказал:

— Душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте.

И, отошед немного, пал на землю, и молился, чтобы, если возможно, миновал Его час сей. И говорил:

— Авва, Отче! Все возможно Тебе: пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты^[19].

Когда Он возвратился к ученикам, то нашел их спящими. И Петр спал — тот самый, который клялся, что умрет за Него. Так немощен человек: лишь минутами пробуждается в нём сила духа, и тогда он чувствует себя способным на подвиги, но затем святой огонь потухает, и человек погружается в житейский сон, когда дух молчит, а плоть беззаботно отдыхает. Не знает он, когда, в какой час более всего надлежит бодрствовать, когда нужен подвиг духовный; лишь потом, когда уже нельзя поправить, нельзя совершить подвига, — понимает он глубину всего происходившего и находит спасение лишь в одном — в раскаянии.

Иисус обратился к Петру с укоризненными словами:

— Так ли не могли вы один час бодрствовать со Мною? Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение. Дух бодр; плоть же немощна.

Еще отошед в другой раз, молился, говоря:

— Отче Мой, если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя.

Как понимать эту молитву Христа? скорбь и тоску Его, о которых говорят Евангелисты? Его слова: «Да минует Меня чаша сия?» — Не было ли это страхом смерти, страхом страданий?

Христос действительно обладал вполне человеческой природой; Его страдания были не призрачны. Его человеческая природа могла чувствовать невольное отвращение к смерти. Но, признавая Христа человеком, мы должны помнить, что Он вместе с тем Богочеловек, полное воплощение Бога в человеке, а поэтому не может обладать человеческой природой худшей или слабейшей, чем какою обладали лучшие люди, герои или святые. Если Апостолы и святые мученики христианские не боялись смерти и страданий и радостно встречали их, то как мог бояться этого Сам Богочеловек? Но не нужно даже быть героем или святым, чтобы не бояться смерти. Всякая сильная страсть способна заглушить страх смерти.

Ясно таким образом, что о какой-либо боязни здесь не может быть речи. Однако Христос страдал и скорбел смертельно. Скорбь — удел человека, а не Бога. Страдало несомненно Его человеческое начало, но не телесное, а духовное: тосковала Его человеческая душа. Он так и сказал:

— Душа Моя скорбит смертельно.

Какова же была эта скорбь, если она не была страхом смерти?

Перед Его духовным взором ясно предстало близкое будущее: несправедливое поругание и унижение. Ничего не может быть невыносимее для человека на земле, как безвинные страдания праведника. Иов возроптал на Бога, ибо не знал, за что страдает. Христос знал, что будет страдать именно за то, что есть в Нём великого, святаго, ибо дети тьмы захотят потушить Божественный Свет. Тот город, тот народ, которому Он принес заповедь любви, завтра будет пылать ненавистью к Нему, требовать Его смерти. Те, кого Он учил, совершат величайшее преступление и покроют себя Кровью Его. Собственный ученик предаст Его. «Рассеются овцы стада», ибо поражен будет пастырь. Эти немногие, верные Ему, будут гонимы так же, как и Он.

Может ли душа человеческая, хотя бы она была душою Богочеловека, не тосковать и не скорбеть, представляя себе эти образы близкого будущего? Христос ведь жил и чувствовал, как все люди: Он не был призраком человека.

Желать всего предстоящего, желать унижения и оплевания за правду — не могла человеческая природа Христа; она могла лишь покориться, подчиниться Его Божественной природе, склониться перед волею Отца. Так и было:

— Отче Мой! — сказал Он. — Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить её, да будет воля Твоя.

В этих словах, дважды повторенных, выразилась полная победа Божественного начала над человеческим, и подчинение последнего первому. Такой полной победы мог достигнуть только Богочеловек. Своим решением Он дал ученикам вечный пример: исполнять волю Отца, хотя бы предстояло за то испить чашу земных страданий.

Когда Иисус в третий раз подошел к ученикам, полный сил духовных и божественно спокойный, Он застал их опять спящими и сказал:

— Вы всё еще спите и почиваете; вот, приблизился час, и Сын Человеческий предается в руки грешников. Встаньте, пойдем: вот, приблизился предающий Меня.

Между стволами деревьев замелькали огни фонарей; раздалось бряцание оружия. Это Иуда вел толпу первосвященнических слуг и воинов, чтобы захватить Иисуса. Иуда шел впереди. Он отделился от толпы и подошел к Иисусу и ученикам Его. Он условился указать посредством поцелуя, кто из этой небольшой группы людей — Сам Учитель. Приблизившись, он поцеловал Иисуса и произнес слова приветствия:

— Радуйся, Учитель!

— Иуда, — сказал Христос, — целованием ли предаешь Сына Человеческого?

Толпа, вооруженная кольями и мечами, стояла невдалеке. Очевидно, опасались, что Христа будут защищать Его последователи или ученики; и о самой личности Христа были распространены чудесные рассказы, наполнявшие сердца пришедших таинственным страхом и нерешимостью. Ученики, находившиеся здесь вместе с Иисусом, были в смятении и нерешимости.

— Господи, — сказал Петр, — не ударить ли нам мечом?

Но Иисус выступил вперед, сделал несколько шагов и подошел вплотную к вооруженной толпе.

— Кого ищете? — спросил Он.

— Иисуса Назорея, — отвечали они.

— Это Я!

Непоколебимая сила духа звучала в этих словах, произнесенных безоружным человеком. Он стоял, не опуская взора, озаренный светом луны и отблесками фонарей.

И отступили они назад, и пали на землю в смятении.

Снова спросил Иисус: — кого ищете? — вполне спокойно и кротко, как бы ободряя пришедших взять Его. Ответ был тот же:

— Иисуса Назорея.

— Я сказал вам, что это Я, — отвечал Иисус. — Итак, если Меня ищете, оставьте их, пусть идут, — сказал Он, указывая на Апостолов.

Понемногу панический страх толпы прошел; Иисус был безоружен и сам отдавался в руки пришедших взять Его. Его окружили. Пылкое сердце Петра вскипело негодованием, он забыл всё и, рискуя жизнью, бросился вперед с мечом и отсек ухо рабу первосвященника^[20]. Но Христос остановил его порыв:

— Вложи меч в ножны, — сказал Он, — неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец? Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более нежели двенадцать легионов Ангелов?

Воины и служители связали Иисуса. Его, безоружного, окружила эта густая толпа с мечами и кольями.

Он сказал:

— Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями, чтобы взять Меня. Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук: но теперь ваше время и власть тьмы.

Тогда ученики, видя, что всякое сопротивление бесполезно и что Иисуса уводят, все бежали.

Иисуса повели к первосвященническому дворцу. Там жили главные руководители всего этого заговора: первосвященник Каиафа и тесть его, бывший первосвященник Анна. Это был чужеземец, вывезенный Иродом Великим из Александрии. Он был любим правительством и ненавидим народом. Талмуд называет семейство Анны «ехидной породой». Это семейство занималось весьма успешно торговлею под портиками храма; там продавались различные предметы для жертвоприношений по очень значительным ценам. Вмешательство Иисуса значительно подорвало это торговое предприятие, которому народ и без того не мог сочувствовать.

Первый допрос Иисуса был произведен именно этим Анною^[21]. Гибель Иисуса была предрешена, а поэтому все допросы велись явно пристрастно.

Анна спросил Иисуса об учениках Его и об Его учении, желая найти какое-либо обвинение в противузаконном и тайном учении.

Иисус отвечал:

— Я говорил явно миру, Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня, спроси слышавших, что Я говорил им; вот, они знают, что Я говорил.

Тогда один из слуг ударил Иисуса по щеке, воскликнув в лицемерном негодовании:

— Так отвечаешь Ты первосвященнику?

Иисус отвечал ему:

— Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?

Анна, не сумев найти никаких определенных обвинений, послал Иисуса к зятю, Каиафе, который жил в том же дворце. Каиафа был тогда первосвященником. Он получил это звание с соизволения Римского императора и не был любим народом.

У него должен был состояться суд иудейских священников над Иисусом.

Иосиф Флавий говорит, что во времена владычества Римлян у Иудеев не было в сущности уже настоящего законного синедриона, или Верховного судилища, а только особые неполноправные собрания. Такое собрание, состоявшее, как говорит Евангелист, из священников, книжников и старейшин и называвшее себя синедрионом, было созвано Каиафой, чтобы судить Иисуса. Ввели Иисуса. Выслушали обвинителей, свидетельствовавших против Него. Но, очевидно, показания их были так противоречивы и неясны, что никакого определенного обвинения нельзя было на них построить. Суд же этот, на котором председательствовал Каиафа, желал непременно постановить смертный приговор.

Наконец выступили обвинители, приписавшие Иисусу такие слова: «Разрушу храм сей рукотворенный и через три дня воздвигну другой, нерукотворенный».

Такое обвинение было ближе к действительности, чем все другие; оно представляло искажение слов, действительно сказанных Иисусом^[22].

Иисус стоял перед судьями и на все обвинения отвечал молчанием. Однако, приговорить к смерти невозможно было и на основании последнего лжесвидетельства. Оно не представляло из себя никакой определенной вины: слова «разрушу храм сей» казались непонятными; нельзя же было истолковать их буквально. Судьи не знали, как поступить. Каиафа выходил из себя. Он вскочил и крикнул:

— Что Ты ничего не отвечаешь?

Иисус продолжал молчать. Тогда первосвященник решился на крайнее средство. Он подошел к Иисусу и в нетерпеливом возбуждении воскликнул:

— Заклинаю Тебя Богом Живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?

Удивительно странно звучали эти слова в устах первосвященника по отношению к связанному преступнику. Если ответ Христа показался присутствовавшим богохульством, то как могли они не признать самый вопрос более чем неуместным?

Христос не мог более молчать. Все грядущие века, все поколения человечества должны были услышать и сохранить Его слова:

— Я, — сказал Он, — и вы узрите Сына Человеческого сидящего одесную Силы и грядущего на облаках небесных^[23].

Каиафа разорвал на себе одежды.

— Он богохульствует, на что еще нам свидетелей? Вот, теперь вы слышали богохульство Его: как же вам кажется?

— Повинен смерти! — отвечали они.

Так окончился суд над Иисусом^[24]. Его повели через двор в место временного заключения, где Он был отдан под стражу впредь до наступления дня.

На дворе были разведены костры, вокруг которых грелись служители первосвященника, воины и рабы. На Востоке перед рассветом бывает довольно холодно.

В то время, как Иисуса допрашивали и судили, здесь происходило следующее. Двум Апостолам, Петру и Иоанну, удалось проникнуть во двор первосвященнический. Вместе с другими Петр стоял и грелся у костра. Придверница, подозрительно оглядев этого незнакомого человека, спросила:

— И Ты был с Иисусом Галилеянином?

Петр растерялся среди этих чужих и враждебно настроенных людей и в смущении ответил отрицательно.

Однако его узнали по галилейскому наречию^[25], и продолжали приставать к нему с расспросами.

Раз отказавшись, он не решился уже признать себя учеником Иисуса и продолжал уверять, что не знает Его.

В это самое время Иисуса вели через двор. Он услыхал знакомый голос Петра, отрекавшагося от своего Учителя, и, обернувшись, взглянул на него.

И почувствовал Петр всю потрясающую боль и тоску этого молчаливого взора. Сердце разрывалось от жгучего стыда и раскаяния; горько рыдая, он вышел из первосвященнического дворца и услышал, как пропел петух.

Много тяжких мук совести принесло Петру его отречение. Уже состаревшийся Апостол, любимый и уважаемый христианами, никогда не мог забыть этой ночи. Он часто плакал, и глаза его, как говорит предание, всегда были красны от слез.

Иисус был передан в руки грубых и озлобленных рабов и воинов. Они подвергли Его всяческому поруганию: плевали Ему в лицо, били Его.

Когда наступил день, первосвященники и старейшины распорядились отправить Иисуса к Понтию Пилату, римскому прокуратору^[26]. Дело в том, что синедрион не имел права приводить в исполнение смертных приговоров. Поэтому врагам Иисуса теперь предстояла новая задача: добиться его осуждения от римского прокуратора. Понтий Пилат был истым римским правителем: он был жесток и надменен. Подобно всем Римлянам он считал свой народ избранным, предназначенным господствовать над миром, а остальные расы презирал. Так относился он и к Иудеям. Он ненавидел их фанатизм и чувствовал их постоянную неприязнь к победителям. Управление провинцией давалось, обыкновенно, как милость или награда. На это смотрели как на средство разбогатеть, как на доходное место; очень редко правители проявляли способности к искусному управлению. Целым рядом жестоких поступков Пилат восстановил против себя иудейское население и получил выговор от императора. От Иудеев постоянно можно было ожидать восстания. Поэтому в данный момент Пилат не мог действовать особенно резко наперекор фанатичным священникам.

Пилат занимал в Иерусалиме роскошный дворец из белого мрамора. Это здание было выстроено Иродом и называлось Иродовой преторией. Сюда привели Иисуса. За осужденным следовала толпа священников и старейшин — всех тех, которые добивались смерти Иисуса; вероятно, сам первосвященник Каиафа тоже был здесь^[27].

Все они не пожелали войти во дворец римлянина — в жилище язычника, чтобы не оскверниться и не сделать себя недостойными есть пасху. Этого требовал их обрядовый Закон.

Когда Пилату доложили об этом, он принужден был уступить суеверию, которое презирал, и выйти к ним на открытый портик дворца. С презрением глядя на эту толпу мрачных фанатиков, он спросил, указывая на связанного Иисуса:

— В чём обвиняете вы Человека сего?

Такой вопрос был неприятен иудейским иерархам. Они рассчитывали на простое утверждение их приговора и исполнение казни. Теперь приходилось вести новый процесс обвинения.

Они попытались избегнуть этого и сказали:

— Если бы Он не был злодей, мы не предали бы Его тебе!

Однако Пилат вовсе не желал быть простым исполнителем чужого приговора, тем более приговора фанатиков, которых презирал и не считал способными постановить справедливое решение. Он отвечал гордо:

— Возьмите Его вы и по закону вашему судите Его.

Пилат, как Римлянин, обладал чувством права и этими словами сказал: нельзя требовать осуждения, если не указываешь вины; я не знаю обстоятельств дела и не буду судить его.

Тогда толпа стала беспорядочно и сбивчиво обвинять Иисуса. Жаловаться язычнику — Римлянину на богохульство, совершенное Иисусом, было бы бесполезно. Они начали обвинять Его в развращении народа, в запрещении платить подати, в том, наконец, что Он называл Себя царем Иудейским.

Только на последнее обратил внимание Пилат, но не стал беседовать с этой толпой крикливых изуверов, а вошел в атриум и обратился к самому Иисусу, Который был введен туда. Он спросил Его:

— Ты — царь иудейский?

Иисус сказал:

— От себя ли ты говоришь это, или другие сказали тебе обо Мне?

— Разве я иудей? — отвечал Пилат. — Твой народ и первосвященники предали Тебя мне. Что Ты сделал?

Тогда Иисус ответил на первый его вопрос о царстве:

— Царство Мое не от мира сего: если бы от мира сего было царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям; но ныне царство Мое не отсюда.

Пилат сказал:

— Итак, Ты царь?

— Ты говоришь, что Я царь, — отвечал Иисус; — Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.

— Что есть истина? — спросил Пилат насмешливо и, не дождавшись ответа, пошел к иудеям.

Он не придавал значения туманным рассуждениям философов об истине и предпочитал беззаботно пользоваться благами жизни. Теперь ему было совершенно ясно, что этот человек — возвышенный мечтатель, не представляющий никакой государственной опасности и ничего, по-видимому, преступного не сделавший.

Выйдя к толпе, Пилат сказал:

— Я никакой вины не нахожу в Нём.

Обвинители всё более и более выходили из себя. Они начали кричать, что Иисус возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места.

Услышав про Галилею, Пилат спросил:

— Разве Он галилеянин?

И получил утвердительный ответ. Тогда ему пришла в голову неожиданная мысль: Галилеей управлял Ирод Антипа^[28]; ему, следовательно, надлежало разрешать это дело. Если он пошлет Иисуса к Ироду, то, с одной стороны, избавится от несправедливого и, следовательно, нежелательного приговора, а с другой, — изъявит уважение галилейскому тетрарху признанием его власти: отношения их были натянуты и теперь представлялся случай их поправить.

Так и было сделано^[29]. Ирод на праздник Пасхи был в Иерусалиме. Он очень обрадовался увидеть Иисуса, о Котором давно уже слышал. Он ожидал, что Иисус покажет ему Свою способность творить чудеса. Он о многом спрашивал у Иисуса, но не получил никакого ответа. Между тем толпа изуверов изливала свои обвинения. Тогда Ирод, раздраженный невниманием Иисуса к его царским словам, надругался над Ним, одел Его в блестящую одежду и послал обратно к Пилату. Смертного приговора, однако, этот жестокий человек не решился произнести.

Таким образом снова предстал Иисус перед Пилатом^[30].

Последний вышел к собравшимся иудеям и весьма решительно сказал им:

— Вы привели ко мне Человека сего как развращающего народ, и вот, я при вас исследовал и не нашел Человека сего виновным ни в чём том, в чём вы обвиняете Его, и Ирод также, ибо я посылал Его к нему, и ничего не найдено в Нём достойного смерти.

Однако, видя всё возрастающее негодование и ярость обвинителей, Пилат понял, что дело серьезно и что легко вызвать открытое восстание среди этих изуверов. Но спасти Иисуса он всё-таки хотел. Упрямство, самолюбие, отвращение к безумствовавшей толпе обвинителей и некоторое чувство справедливости и уважения к стойкости и храбрости узника побуждали его это сделать. Сюда присоединилась еще просьба его жены, Клавдии Прокулы, которая видела вещий сон и просила освободить этого праведника: Римляне были суеверны и верили снам^[31].

Пилат предложил иудеям отпустить Иисуса не как невинного, а как помилованного преступника, согласно обычаю прощать одного из действительных злодеев в честь праздника Пасхи^[32]. Но и это не помогло. Народ кричал:

— Смерть Ему! А отпусти нам Варавву.

— Что же вы хотите, чтобы я сделал с тем, кого вы называете царем Иудейским?

— Распни, распни Его! — раздались бешеные крики.

Пилат упорствовал:

— Какое же зло сделал вам Он? Я ничего достойного смерти не нашел в Нём. Итак, наказав Его, отпущу.

Это была последняя попытка, последняя уступка. Он хотел удовлетворить непонятный ему гнев толпы жестоким истязанием Иисуса, но от смерти Его освободить. Он велел воинам бить Иисуса. Те отвели Его внутрь двора и подвергли поруганию и пыткам: одели в багряницу, положили на голову венец из терна, били и плевали в Него^[33].

В таком виде, измученного и окровавленного, Пилат вывел Его к толпе, желая этим зрелищем удовлетворить её жестокость. Но человеческая жестокость, особенно жестокость толпы, раз вспыхнувшая, возрастает при виде чужих страданий. Иисус был спокоен и величествен. Лицо Его отражало следы мучений, но взор горел решимостью.

Римляне ценили стойкость и железную силу духа. Пилат с невольным изумлением смотрел на Иисуса. Если бы Он умолял о пощаде и унижался, природная жестокость тотчас проявилась бы в правителе, вызванная презрением. Теперь же он чувствовал к Нему почти уважение.

— Се — Человек! — воскликнул он, с отвращением глядя на безумствовавшую толпу, из которой ни один не проявил бы подобной высоты духа.

— Распни, распни Его! — вопили иудеи.

— Возьмите Его вы и распните, — резко сказал Пилат, — ибо я не нахожу в Нём вины.

Оставалось одно: прямо высказать причину осуждения Христа.

— Мы имеем Закон, и по Закону нашему Он должен умереть, потому что сделал себя Сыном Божиим!

Это было нечто совсем новое. Раньше иудеи не приводили такого обвинения. Пилат был обеспокоен. Римляне в те времена не были религиозны, но были весьма суеверны. Боги, по их верованиям, могли иметь детей среди смертных на земле. Такие дети богов — герои или полубоги — обладали таинственной, чудесной силой, и посягать на их жизнь для простого смертного было опасно.

Пилат снова велел ввести Иисуса в залу дворца и, посмотрев на Него внимательно, спросил:

— Откуда Ты?

Иисус не отвечал ничего.

— Мне ли не отвечаешь?! — воскликнул Пилат. — Не знаешь разве, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя?

На это Иисус сказал:

— Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе.

Пилат задумался… Слова эти были глубоко верны и сказаны с таким величием, что заставляли гнуться его надменную душу. Он смутно чувствовал здесь что-то таинственное и необычное. В невинности Иисуса он был уверен.

Снова вышел Пилат к толпе и стал защищать Иисуса.

Иудейские священники и старейшины поняли, что их замысел погибает. И они прибегли к позорному лицемерию: заявили о своей верности кесарю, которого ненавидели, и проявили неожиданную заботливость к охранению его власти, которую постоянно мечтали свергнуть.

— Если отпустишь Его, — кричали они, — Ты не друг кесарю. Всякий, делающий себя царем, противник кесарю!

Пилату намекнули на возможность доноса, на возможность выставить его изменником перед Римом. Сразу поколебалась его искренняя решимость спасти Иисуса. Он снова стал трусливым временщиком, трепещущим за свою власть. Несмотря на явную опасность, он попытался еще сопротивляться.

— Царя ли вашего распну? — спросил он, но голос его уже потерял прежнюю властную надменность и стал нерешительным.

— Нет у нас царя, кроме кесаря! — завопили иудеи в диком исступлении, забывая народную гордость и ненависть к римскому игу.

В этих словах заключалась явная измена заветным надеждам «избранного народа». Каждый честный иудей пришел бы в негодование от этого возгласа.

Когда вопрос был так поставлен, Пилат не мог далее сопротивляться; здесь требовалось уже самопожертвование. Отпустив Иисуса, он оставил бы на свободе в римской области какого-то «царя, кроме кесаря». Это было бы изменой императору. Он был принужден согласиться на распятие.

Но суеверный страх его был силен. Он решился внешним обрядом снять с себя вину. Это была чисто языческая точка зрения. Он умыл руки перед иудеями и сказал^[34]:

— Неповинен я в крови Праведника сего, смотрите вы!

Толпа воскликнула в ответ:

— Кровь Его на нас и на детях наших!^[35]

Иисуса повели на казнь.

В этот же день совершилось событие, о котором так повествует Евангелист Матфей^[36]:

«Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря:

— Согрешил я, предав кровь невинную.

Они же сказали ему:

— Что нам до того? Смотри сам.

И, бросив сребреники в храме, он вышел; пошел и удавился».

Как мог совершиться в Иуде такой страшный перелом? Что произошло в его душе? Как пришел он к сознанию своей вины и к самоубийству? Некоторое указание дают его слова: согрешил я, предав кровь невинную, — значит, раньше он не думал, что это — кровь невинная, — и считал Иисуса виновным. Когда же изменилось его отношение? Евангелие говорит: когда он увидел, что Иисус осужден. Следовательно, суд над Иисусом и приговор этого суда произвели в нём тот нравственный перелом, который привел его к самоубийству. Вероятно, Иуда присутствовал на этом суде и мог видеть Иисуса и Его обвинителей. Прежде всего ему бросились в глаза крайнее пристрастие судей, их растерянное искание улик, их лицемерие; показания лжесвидетелей были явно нелепы или недобросовестны; приговор был произнесен поспешно и необоснованно. Жизнь и учение Иисуса вовсе не были представлены на суде, как бы то следовало. Наконец, не был соблюден прямой Закон, по которому казнь приводилась в исполнение лишь спустя сорок дней после произнесения приговора; это давало возможность недовольным обжаловать приговор, выступив в защиту обвиненного. Иуду конечно поразило такое неуважение к Закону со стороны законников и хранителей народной веры и обычаев. Они предстали ему в новом свете; он усумнился в их честной преданности Закону, в их святости.

С другой стороны, Христос держал Себя достойно и величественно. Он не оправдывался и не искал спасения. Это не могло не произвести глубокого впечатления на изменившего ученика. Если Он и не Мессия, думал Иуда, то, во всяком случае, человек высокой нравственности и огромной силы духа. Особенно Он казался величественным по сравнению с своими судьями.

Но решающее действие на совесть Иуды имел суд у Пилата. Здесь он увидел, что посторонний, незаинтересованный человек, язычник — безусловно признал праведность Иисуса и почувствовал решительное отвращение к Его обвинителям. Эти последние вели себя совершенно несовместно с достоинством высших иерархов народа.

Особенно поражен был Иуда тем, какое обвинение они выставили перед Пилатом как главное, посредством которого им удалось добиться осуждения Иисуса. Они обвиняли Его в том, что Он сделал себя царем Иудейским, а всякий делающий себя царем — противник кесарю и как таковой должен быть казнен. Прежде всего Иуда понимал, что это обвинение совершенно ложно: он потому ведь и покинул Иисуса, потому-то и усомнился в Нём, что Тот медлил объявить Себя царем и даже прямо уклонился от этого. Он видел также, что это обвинение явно недобросовестно со стороны обвинителей: они сами знали хорошо, что Иисус никогда не стремился стать народным вождем или царем земным. Но главное — всё это обвинение совершенно недопустимо в устах истинных иудеев. Обвинять иудея в том, что он «противник кесарю» — нелепо, ибо всякий истинный иудей должен быть таковым. Если бы Христос действительно объявил себя царем Иудейским и противником кесаря, то все истинные Иудеи должны бы встать на защиту Его, а не отдавать Его в руки Римлян. Поэтому строить такое обвинение — значит лицемерить и изменять коренным верованиям народа. Полное ничтожество свое эти первосвященники, книжники и старейшины разоблачили перед Иудой, когда закричали: «Нет у нас царя, кроме кесаря!» Это уже была открытая измена мессианским надеждам; полное попрание всего, что было дорого сердцу иудея. Теперь Иуда увидел, что это не духовные вожди иудейства, хранители народной веры, а трусливые ставленники римского правительства, трепещущие за свое положение. Он подумал: быть может, истинного Мессию они предали бы точно так же, как теперь предают этого кроткого праведника. Иуда не мог уверовать в Христа теперь, так как он не мог себе представить поругание и смерть истинного Мессии, но он не мог больше верить и в правоту иудейских священников; он ощущал полную потерю веры: те, которых он считал хранителями истины, оказались изменниками народа, лицемерными лжецами.

Тогда совесть заговорила в нём; его поступок представился ему в ином свете: он совершил обыкновенное предательство расположенного к нему Учителя. Встали мучительные воспоминания о светлых днях совместной жизни, о кротости Учителя, о святых делах Его. И теперь на суде Он не отступил, не убоялся; Он стал еще спокойнее и тверже.

Иуда понял, что предал на смерть совершенно невинного человека. Он пошел к первосвященникам и прямо высказал им свой взгляд на дело. Быть может, он еще надеялся, что они оправдаются пред ним, успокоят его растерзанную совесть, но они ответили: «Что нам до того? Смотри сам». Трудно придумать более бездушный ответ. Иуда понял, с кем имел дело. Теперь ему уже не к кому было обратиться на земле. В душе не оставалось никакой веры, никакой надежды. Он безвозвратно погиб.

Казнь Иисуса последовала тотчас после произнесения приговора. Ее приводили в исполнение римские воины. Они сорвали с Иисуса багряницу, одели его в прежние одежды и повели к месту казни, возложив на плечи крест^[37].

Одновременно с Иисусом должны были подвергнуться казни два разбойника. Их вели вместе с ним; отряд воинов под командою сотника сопровождал осужденных. Шествие двигалось по улицам Иерусалима. В городе было очень людно, но народ, равнодушный и суетливый, был всецело погружен в свои мелкие заботы; все спешили оканчивать приготовления к предстоящей Пасхе.

Иисус, страшно утомленный, едва мог двигаться с тяжелым крестом на плечах. Ночь и утро, проведенные в непрерывных допросах, пытки и оскорбления, которым Он был подвергнут, окончательно подорвали Его силы. При выходе из городских ворот, когда стало очевидным, что Иисус не сможет донести креста до места казни, воины, не желавшие, конечно, нести за Ним позорное орудие, задержали первого попавшегося иудея, возвращавшегося с полевых работ, и заставили его нести крест за Иисусом. Евангелист сообщает, что это был некто Симон Киринеянин^[38].

Многие останавливались, с любопытством глядя на процессию: иные присоединялись и шли следом. В конце концов образовалась значительная толпа, в которой было много женщин; они «плакали и рыдали об Иисусе». Несомненно, многие из тех, которые теперь провожали Его на казнь, знали Его, слушали Его поучения в храме и сочувствовали Ему; но были и такие, которые осыпали Его насмешками и шли для того, чтобы насытить свою жестокость предстоящим зрелищем. Среди последних были иудейские священники и старейшины, добивавшиеся так страстно Его осуждения.

Видя плачущих женщин, Иисус сказал:

— Дщери иерусалимские, не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших; ибо приходят дни, в которые скажут: блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие. Тогда начнут говорить горам: падите на нас, и холмам: покройте нас. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим — что будет?

Эти слова были пророческими. Многие из тех, кто теперь шел за Иисусом, и большинство их детей дожили до страшной картины полного разрушения роскошного города. Улицы были залиты кровью, жители бежали в ужасе, Римляне тысячами распинали взрослых и детей за стенами города.

Наконец, осужденных привели к месту казни, называвшемуся Голгофой. Трудно теперь точно указать это место, найти его под развалинами десять раз осажденного и десять раз разоренного города. Известно только, что тогда оно находилось за городскими воротами^[39].

Кресты были положены на землю^[40]. Присужденные к казни раздеты и пригвождены к перекладинам. Во время этих ужасных пыток Иисус произнес такие слова:

— Отче, прости им, ибо не знают, что делают!^[41]

Затем кресты были приподняты и установлены в заранее приготовленные ямы^[42]. Крест Иисуса стоял посередине и возвышался над двумя другими. Над Его головой была прибита доска, намазанная белым гипсом; на ней была сделана черными буквами надпись на трех языках — латинском, греческом и иудейском:

«Царь Иудейский!»

Это была смертельная обида, нанесенная Пилатом иудейским иерархам, язвительная и унижающая насмешка над гордостью покоренного народа. Священники бесились от злобы. Они послали к Пилату:

— Не пиши, — просили они, — царь Иудейский, но что Он говорил: «Я — царь Иудейский».

Теперь Пилат доставил себе полное удовольствие поступить наперекор ненавистным изуверам, которые принудили его к нежеланному решению. Он отвечал с презрением:

— Что я написал, то написал.

И не сказав ни слова больше, и не выслушав их дальнейших просьб, повернулся к ним спиной и ушел в свой дворец. Теперь, когда он распял «Царя Иудейского», он уже не боялся никаких доносов кесарю.

Иисус пробыл на кресте приблизительно 6 часов. Стража из римских воинов охраняла распятых от возможного похищения с крестов. Жестокая толпа зрителей оскорбляла Иисуса, издеваясь над мучениями Его. Священники и старейшины говорили:

— Других спасал, а Себя самого не может спасти. Если Он царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него^[43].

Один из разбойников тоже злословил Его, говоря:

— Если Ты Христос, спаси Себя и нас.

Другой же, как говорит Евангелист, унимал своего товарища и говорил:

— Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал.

И сказал Иисусу:

— Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое.

И сказал ему Иисус:

— Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю^[44].

Здесь же, около креста, как передает Евангелист Иоанн, находились: Мария, Мать Иисуса, сестра Матери Его — Мария Клеопова и Мария Магдалина.

Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей:

— Жено, се сын твой!

Потом говорит ученику:

— Се матерь твоя!^[45]

И с этого времени ученик сей взял Ее к себе. Этот ученик был сам св. Иоанн, повествующий нам об этом.

Над городом сгущалась тьма^[46].

Страдания Иисуса достигали последнего предела. Около девятого часа, — как говорит Евангелист Матфей, — возопил Иисус громким голосом:

— Или, или! лама савахфани? то есть: Боже Мой, Боже Мой! для чего ты Меня оставил?^[47]

Некоторые из стоявших там, слыша это, говорили:

— Илию зовет Он^[48].

Конец быстро приближался. Страшная жажда начала томить Иисуса.

— Жажду!^[49] — воскликнул Он, и кто-то подал Ему губку, напитанную уксусом.

Настала последняя минута.

— Совершилось! — сказал Иисус.

Затем, собрав остаток сил, воскликнул:

— Отче, в руки Твои предаю дух Мой^[50]!

Римский сотник, присутствовавший при последних минутах Иисуса, сказал:

— Воистину, Человек сей был Сын Божий!

Наступил вечер^[51]. Иудеи боялись осквернить субботу оставлением тел на кресте и просили Пилата снять умерших. Тот дал разрешение.

Евангелист Иоанн передает следующую подробность:

«Итак, пришли воины и у первого перебили голени и у другого, распятого с Ним; но, пришедши к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней; но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода»^[52].

Из дальнейшего видно, почему это обстоятельство обратило на себя внимание Евангелиста: он видел в нём исполнение пророчества. Он добавляет к сказанному: сие произошло, да сбудется Писание — «кость Его да не сокрушится» (Кн. Исх., 12, 46). Также и в другом месте Писание говорит: «воззрят на Того, Которого пронзили» (Кн. Зах., 12, 10).

Иисус был погребен богатыми и влиятельными иудеями, сочувствовавшими Его учению, — Иосифом из Аримафеи и Никодимом^[53].

Пилат отдал Иосифу, по его просьбе, тело Иисуса, и тот похоронил Его в своем саду, в новой каменной гробнице, вероятно предназначавшейся для самого владельца. Никодим же принес для похорон, по восточному обычаю, ценный душистый состав из смирны и алое для умащения тела умершего^[54].

---

1. Здесь разумеется грозная обличительная речь Господа против книжников и фарисеев, в которой изобличены главнейшие заблуждения фарисеев как относительно их учения, так и относительно их жизни. Речь эта изложена у Евангелиста Матфея (гл. 23, ст. 1—39) и кратко — у Марка (20, 45—47).
2. О предании Господа Иудою см. Еванг. от Матф., гл. 26, ст. 47—66; Еванг. от Марк., гл. 14, ст. 43—62; Еванг. от Лук, гл. 22, ст. 47—68; Еванг. от Иоан, гл. 18, ст. 3—12.
3. Город Кериоф (или Кариот) — нынешний Куриут — находился на северной границе колена Иудина.
4. Евангелист Матфей указывает на сребреники как на главную причину предательской измены Иуды. (Матф., 26, 14—16). Согласно с этим, и Св. Церковь учит, что Иуда пал, «сребролюбием недуговав». Евангелисты Марк (14, 10—11) и Лука (22, 3—6) не говорят, что Иуда сам наперед потребовал денежной награды; прямою и непосредственною целью его тайного появления пред священниками было предать Иисуса; деньги же предложены Иуде после уговора о предании Господа, и Искариот только согласился их взять. Точно так же ни Марк, ни Лука не указывают, сколько сребреников получил Иуда, но говорят вообще о денежной награде. Что касается мотивов измены Иуды, то Ев. Лука, (как и Иоанн — 13, 2) прямо и выразительно указывает на сатану, который вошел в Иуду.
5. Сумма в 30 сребреников в Ветхом Завете назначалась за раба, убитого волом (Кн. Исход, 20, 32); у Пророка Захарии 30 сребреников упоминаются в качестве презренной и ничтожной суммы, которою неблагодарный народ израильский оценивает попечение о нем Иеговы (Кн. Прор. Захар., гл. 11, ст. 12—13); у Пророка Осии этою суммою определяется цена распутной женщины (Кн. Прор. Осии, гл. 14, ст. 2); у раввинов она является ценою каждого раба без различия пола и возраста. Вообще оценка в 30 сребреников в глазах еврея времен Христа служила символом ничтожества и выражала презрение к тому, кто ею оценивался: это — цена грошовая, рабская. Синедрион хотел, вероятно, назначением этой суммы выразить пренебрежение ко Христу как человеку, который стоит не более любого раба.
6. Пасха — главный и торжественный праздник евреев. Он установлен был в память чудесного избавления евреев из рабства египетского; название свое получил от прехождения (пасах-прошел) мимо домов еврейских Ангела, погубившего в последнюю ночь пребывания евреев в Египте всех первенцев египетских (Кн. Исх., 12.) В соединении с праздником опресноков, который начинался на второй день Пасхи, он праздновался 8 дней, с вечера 14 по 21 число месяца Нисана (конец нашего марта и начало апреля). В десятый день этого месяца отцы семейств должны были избрать по агнцу однолетнему, без порока, который должен быть заклан в 14-й день, во дворе святилища, по надлежащем приготовлении, и потом испечен. Приготовленного агнца ели всего, не оставляя ни костей, ни жил и т. п., с пресным хлебом и горькими травами. Вкушение пасхи начиналось вечером 14-го числа Нисана, по захождении солнца. Обычай, однако, позволял вкушать пасху, особенно пришедшим из Галилеи, и ранее. Господь воспользовался этим обычаем, и вечеря Его была в четверг 13-го Нисана, за сутки до назначенного времени. Это потому, что Он как истинный пасхальный агнец должен был быть принесен в жертву на кресте в законный день пасхальной вечери. Пасху до́лжно было совершать в Иерусалиме, и так как ни Апостолы, ни Христос не имели собственного дома, то Апостолы и спросили Иисуса, в каком доме и у кого именно приготовить вечерю. Таинственное поручение давало ученикам понять, что предстоит вечеря необыкновенно торжественная и знаменательная.
7. О Тайной Вечери см. Еванг. от: Матф., гл. 26, ст. 17—20; Марк., гл. 14, ст. 12—17; Луки, гл. 22, ст. 7—18.
8. Еванг. от Иоан., гл. 13, ст. 1—20. Обыкновенною обувью древних восточных народов были сандалии — род подошв из толстой (чаще козьей) кожи или из пальмовых листьев. — Сандалии привязывались ремнями и предохраняли ноги от солнечного зноя, до того раскаляющего песок, что путешествие босыми ногами невозможно. Поэтому умовение ног на Востоке составляет необходимость, освежающее средство; оно считалось и считается первою обязанностью гостеприимства. Обычай этот встречается в глубокой древности. Авраам, увидя около своей палатки трех путников, пригласил их к себе и предложил прежде всего: «Да принесется вода, и омоются ноги ваши» (Кн. Быт., гл. 18, ст. 4. См. также Кн. Быт., гл. 19, ст. 2; 24, 32; 43, 24). Несоблюдение этого обычая считалось признаком невнимания и невежества. Умовение ног возлагалось на обязанность прислуги.
9. В продолжение пасхальной вечери глава семейства иногда раздавал возлежащим куски хлеба, обмакивая их в блюде с жидким кушаньем, чем символически обозначались блага Земли Обетованной, текущей медом и млеком. Этот обычай означал иногда особое благоволение главы дома к тому, кому подавался такой кусок. Господь воспользовался этим обычаем для указания предателя. По отношению к Иуде это был последний на этой вечери зов любви Господней к предателю, последнее призвание его к покаянию.
10. Об установлении Евхаристии см. Еванг. от Матф., гл. 26, ст. 26—29; Еванг.от Марк, гл. 14, ст. 22—25; Еванг. от Лук, гл. 22, ст. 19—20. 1 Посл. к Коринф, гл. 2, ст. 23—26.
11. Страдания и смерть Единородного Сына Своего Бог Отец принял как жертву умилостивительную за грехи всего рода человеческого, которые посему и прощаются всем верующим во Христа, и по сей вере причащающимся пречистого Тела и Крови Его (см. Еванг. от Иоан, гл. 1, ст. 29; Посл. к Ефес., гл. 5, ст. 2; Посл. к Евр., гл. 7, ст. 27; 1 Соб. посл. Иоан, гл. 2, ст. 2; 4, 10; Посл. к Римл., гл. 8, ст. 32; 2 Посл. к Коринф., гл. 5, ст. 16).
12. Прощальная беоеда изложена в Еванг. от Иоан., гл. 13, ст. 31; — 14, ст. 31; гл. 15, и 16; Еванг. от Матф., гл. 26, ст. 30—35; Еванг. от Марк., гл. 14, ст. 26—31; Еванг. от Луки, гл. 22, ст. 31—32.
13. Заповедь о любви, данная Христом, была настолько нова, насколько были новы побудительные основания любви, мера требуемой любви и образец её. В Ветхом Завете заповедано было любить ближнего как самого себя; следовательно там мерою и нормою любви к ближнему служила любовь к самому себе. Заповедь эта заключена была в определенные границы, относилась только к единоплеменникам и допускала существование права возмездия. Спаситель нормою любви определяет Свою собственную любовь; а Его любовь к людям была такого рода, что состояла не только в исполнении долга справедливости, но в самоотвержении, в готовности на все жертвы за других, следовательно — любовью более к ближним, чем к самому себе; любовь Его была всеобщая, обнимавшая собою всех людей, даже врагов.
14. Диавол — князь мира сего в силу греховности, в которую погружен мир; Христос безгрешен, и потому князь мира сего не имеет в Нём ничего, над чем бы он в Нём мог господствовать. Это изречение Христа служит, между прочим, как доказательством безгрешности Его, так и полной свободы, с какою отдает Он жизнь Свою за жизнь мира (ср.: Еванг. от Иоан., гл. 10, ст. 18).
15. Три предмета обличения — грех, правда и суд обнимают собою всю сущность Христовой истины и разнообразные уклонения от неё. Святый Дух обличит мир проповедию Апостолов о тяжком грехе неверия в Спасителя Господа Иисуса Христа и в совершенное Им дело искупления, вследствие чего одни покаются и обратятся ко Христу (Деян., гл. 2, ст. 41), а другие ожесточатся еще более (5, 33). Он обличит также и о правде, засвидетельствовав устами проповедников Евангелия, что Христом явилась правда Божия (Римл., гл. 3, ст. 22) и верующие получают оправдание туне, в силу искупительных заслуг Того, Коего предложи Бог очищение верою в крови Его, в явление правды Его (Римл., гл. 3, ст. 24—25). Тогда-то мир восчувствует неправду, оказанную Святейшему Праведнику (1 Соб. посл. Петр., гл. 3, ст. 18), отверженному и умерщвленному им, но путем страданий и смерти вошедшему в предвечную славу (Еванг. от Иоан. гл. 17, 5). Святый Дух обличит мир и о суде, возвестив чрез Апостолов, что власть духа тьмы, разрушенная крестом Христовым, не простирается более на искупленных (Посл. к Колос., гл. 2, ст. 14—15) и что князь мира сего, т. е. диавол, действием суда Божия, как предрекал Сам Господь, изгнан (Еванг. от Иоан., гл. 12, ст. 31) и, как зрел Тайновидец, низвержен в бездну и заключен (Апок., гл. 20, ст. 3).
16. Еванг. от Иоан., гл. 17.
17. Гефсимания значит масличное точило, жом для выжимания масла; вероятно, потому такое имя дано, что сад был оливковый и здесь приготовлялись оливки и оливковое масло.
18. Моление о чаше в Еванг. от: Матф., гл. 26, ст. 36—46; Марк., гл. 14, ст. 32—42; Лук, гл. 22, ст. 40—46; Иоан, гл. 18, ст. 1—2.
19. Образ чаши, наполненной вином, нередко употребляется в Свящ. Писании для обозначения бедствий и страданий, доводящих несчастного до крайнего изнеможения (Пс. 74, 9; Кн. Прор. Ис., 51, 17, 22). Сам Господь еще прежде — в беседе с сынами Зеведеевыми — под этим же образом указывал на страдания, предстоящие Ему и ученикам (Еванг. от: Матф., 20, 22, 23; Марка, 10, 38—39). Гефсиманская чаша — это чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если бы Он не восприял, удержал, иссушил ее; все потоки человеческих беззаконий сливались для Иисуса в единую чашу скорби и страдания.
20. Ученики Господа не носили с собою мечей, какие носили путешественники в Палестине для защиты от нападавших разбойников и зверей. Господь, посылая их на проповедь в Палестине, не позволял им брать мечей, удостоверяя их чрез это самое в безопасности их (Еванг. от Матф., 10, 10). Но после вечери, когда Он объявил им, что теперь нужно было бы даже продать одежду и купить меч, у них действительно оказались два меча или ножа, которые они, как видно, и взяли с собою, и одним из них пылкий Петр вздумал было защищать своего Учителя.
21. О суде синедриона см. в Еванг. от: Матф., гл. 26, ст. 57, 59—68; Марк., гл. 14, ст. 53, 55—65; Лук., гл. 22, ст. 54, 63—65; Иоан., гл. 18, ст. 13; гл. 14, ст. 19—24.
22. Свидетели указывают на слова Иисуса Христа, сказанные Им в Иерусалиме. Но слова эти переиначены и в них вложен другой смысл (см. Еванг. от Иоан., 2, 19). Он говорил не разрушу, а разрушите, и при том говорил не о храме, а о собственном теле; не говорил Он: создам, а — воздвигну.
23. Указание на слова 109-го Псалма (ст. 1), в котором изображается Мессия седящим одесную Бога, и на пророческое изображение Мессии в книге Даниила (7, 13—14).
24. Приговор синедриона см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 1; Марк., гл. 15, ст. 1; Лук., гл. 22, ст. 66—71.
25. Галилеяне, к которым принадлежал по происхождению Ап. Петр, отличались от иудеев, особенно иерусалимских, не совсем чистым произношением некоторых слов (см. Кн. Суд., 12, 6).
26. Понтий, по прозванию Пилат, был шестым правителем (прокуратор, или игемон) Иудеи, получил власть от императора Тиверия в 26 году по Рожд. Хр. Он был человек гордый, надменный и жестокий, но вместе малодушный и трусливый; ненавидел иудеев и был ненавидим ими. После десятилетнего управления он вызван был к суду в Рим (в 36 г.) и потом заточен в Виенне, в южной Галлии, где кончил жизнь самоубийством. Прокураторы обыкновенно жили в Кесарии (Деян., 23, 23; 24, 27; 25, 1); но на праздник Пасхи, когда в Иерусалим собиралось много иудеев, они переселялись сюда для ближайшего наблюдения за порядком и предупреждения народных волнений. Здесь они помещались в пышном дворце, воздвигнутом Иродом недалеко от храма и слывшем в народе под именем претории Иродовой (Деян., 23, 36).
27. О суде Пилата см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 2, 11—14; Марк.,гл. 15, ст. 1—5; Лук., гл. 23, ст. 1—6; Иоан., гл. 18, ст. 28—38.
28. Галилейский правитель Ирод Антипа, вполне неожиданно принявший участие в деле Иисуса, соединяя хитрость лисицы (Лук., 13, 32) с легкомыслием и чувственностью (Матф., 14, 3, 6, 7), всегда готов был жертвовать своими убеждениями желаниям развращенного сердца (Марк., 6, 20, 27). В течение долголетнего правления Галилеею и заиорданскою областью Переею он сделал много худого (Луки, 3, 19), запятнал себя убийством Крестителя Господня Иоанна (Матф., 14, 10; Марк., 6, 27) и впоследствии лишенный власти скончался в далекой ссылке.
29. О приведении Христа к Ироду см. в Еванг. от Луки, гл. 23, ст. 7—12.
30. О вторичном допросе и приговоре Пилата см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 16—26; Марк., гл. 15, ст. 6—19; Луки, гл. 23, ст. 13—25; Иоан, гл. 18, ст. 39—40; гл. 19, ст. 1—16.
31. По преданию, Клавдия Прокула была расположена к вере иудейской и благочестива. Потом она стала христианкой. Она могла слышать многое о Христе как великом Учителе, Чудотворце и Мессии, а сновидение, в котором она даже страдала за Него, было ближайшим поводом ходатайствовать о Нём пред мужем в опасении, как бы за осуждение невинного Праведника Понтий не подвергся Божию наказанию.
32. Начало обычая освобождения в праздник Пасхи, по желанию народа, одного из узников (Матф., 27, 15) неизвестно, и о нём нигде, кроме этого места, в Евангелии не упоминается. Вероятно, он введен Римлянами для приобретения себе популярности между иудеями; подобные милости несколько льстили народному самолюбию и могли отчасти примирять народ с игом чужеземцев. Варавва, называвшийся также Иисусом, был убийца и разбойник.
33. Багряница — обыкновенный военный плащ красного цвета. Это была широкая верхняя одежда без рукавов, которая накидывалась чрез плечо и застегивалась так, что правая рука оставалась свободной. Такие плащи носили цари и императоры и высшие военные чины. Цари носили скипетр как символ власти. Господу, в насмешку над Ним, как над царем, дали простую палку (трость — Еванг. от Матф., 27, 29), а вместо богатого венца надели венец из колючего терна.
34. У евреев был закон умывать руки в доказательство того, что умывающий невинен в пролитии крови найденного убитым человека (Второз. 21, 6, ср. Псал. 25, 6).
35. Кровь Праведника, которую иудеи призывали на себя, пала на них, на детей их, на всё потомство их; она пала и на всех участников страшного события. Каиафа лишен был в следующем году первосвященства. Сын Анны умер от руки мятежников. Кровь иудеев лилась рекою во время войны и разрушения Иерусалима. Они кричали Пилату: распни, распни! Римляне их самих тысячами распинали вокруг города. Они дали предателю 30 сребреников, и сами были продаваемы победителями в рабство еще за меньшую цену. Они выбрали для себя Варавву — и не стало для них Мессии; потеряв свое отечество и свою самостоятельность, они влачат свое существование среди иноплеменных народов.
36. Еванг. от Матф., гл. 27, ст. 3—10.
37. О крестном шествии см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 31—32; Марка, гл. 15, ст. 20—21; Луки, гл. 23, ст. 26—32; Иоан., гл. 19, ст. 16—17.
38. Киринея, или Кирена, — город в африканской Ливии, на запад от Египта, населенный в то время во множестве евреями. Симон был отец известных потом в христианской Церкви Александра и Руфа (Еванг. от Марк. 15, 21; Римл. 16, 13).
39. Голгофа — лобное место — небольшой холм вне городских стен к северо-западу; назывался так или потому, что имел вид черепа, или потому, что на нём было много черепов и костей казненных там. По церковному преданию, на этом самом месте был погребен Адам.
40. О распятии см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 33—56; Марк., гл. 15, ст. 22—41; Лук., гл. 23, ст. 33—49; Иоан., гл. 19, ст. 18—30.
41. Это — первое из семи слов Господа со Креста. Он просит у Отца Своего прощения всем Своим врагам, всему человечеству, во искупление которого Он распинается. Римские солдаты — язычники с Пилатом во главе действительно не знали, что распинаемый ими есть Спаситель мира — Сын Божий. Иудеи, особенно начальники их, имели все средства знать, что Иисус есть Мессия, но они не веровали в Него и были ослеплены до такой степени, что не думали, что распинают Мессию. Вот почему Ап. Петр в речи своей к иудеям говорил им прямо, что они и начальники их распяли Господа по неведению (Деян. 3, 17), и Ап. Павел говорит, что если бы они знали, то не распяли бы Господа Славы (1 Кор., 2, 8). Неведение, однако, не оправдывает их преступления, ибо они имели средства знать.
42. Жертвоприношение Голгофское совершено на кресте, по толкованию св. отцов, для того, чтобы явить миру широту и долготу и глубину и высоту любви Христовой (Ефес. 3, 18). Всё, что совершилось на Древе Крестном, было «врачеванием нашей немощи, возвращающим ветхого Адама туда, откуда он ниспал, и приводящим к Древу Жизни, от которого удалил нас плод Древа Познания, безвременно и неблагоразумно вкушенный. Для сего древо за древо, руки за руку — руки мужественно простертые за руку невоздержно простертую, руки пригвожденные за руку своевольную, руки совокупляющие воедино концы мира за руку извергшую Адама. Для сего вознесение на Крест за падение, желчь за вкушение, терновый венец за худое владычество, смерть за смерть, тьма для света, погребение за возвращение в землю» (Григорий Богослов). Таким образом, «как грех вошел в мир посредством плода древесного, так и спасение — посредством древа крестного» (Афанасий Великий). Высотою креста Апостол означает пренебесное, глубиною — преисподнее, а долготою и широтою — пределы того, что находится среди оных. Св. Василий Великий видит в четверочастном составе креста указание на четыре страны света и говорит, что предпочтена крестная смерть для того, чтобы все части мира приведены были ко спасению частями креста.
43. Божественный Искупитель знал, что Он должен испить чашу страданий до дна (Матф., 20, 22), — ту чашу, которую подавал Ему Отец и Он Сам добровольно принял (Матф., 26, 42; Иоан., 10, 17—18). Многократно Он предсказывал о Своих страданиях и крестной смерти (Матф., 16, 21; 17, 12. 22. 23; 20, 18—19; 26, 2; Марк., 8, 31; 9, 12. 31; 10, 33. Лук., 9, 22. 44; 13, 33; 17, 25; 21, 15—16; 24, 7), указывал частнейшие обстоятельства предстоящей кончины Своей: предательство Иуды (Матф., 26, 21—26; Марк., 14, 18—21. Лук., 22. 21. Иоан., 6, 70; 13, 18. 21. 26); отречение Петра (Матф., 26, 34. Марк., 14, 30. Лук., 22, 34. Иоан., 13, 38), бегство учеников (Матф., 26, 31; Иоан., 16. 32), смерть на кресте (Иоан., 3, 14; 8, 28; 12, 32. 33), погребение (Матф., 26, 12; Марк., 14, 8; Иоан., 12, 7), говорил, что Он идет по реченному (Лук., 22, 22), якоже есть писано о Нём (Матф., 26, 24. Марк., 14, 21), и ведый вся грядущая нань (Иоан., 18, 4) еще накануне предвозвестил ученикам о скором отшествии Своем (14, 19; 16, 5; 16, 28; 17, 13). Мог ли сойти со креста Сын Человеческий, Который собственно и пришел на час сей (Иоан., 12, 27), чтобы дати душу Свою во избавление за многих (Матф., 20, 28. Марк., 10, 46).
44. Второе слово со Креста. Господь обещает покаявшемуся разбойнику, на Кресте исповедавшему Его Царем, блаженство вместе с Собою в Царстве праведников, избранных Божиих. Христос предрекает, что разбойник умрет в сей же самый день, а не будет мучиться на кресте, как то бывало с распятыми, что и действительно случилось, так как его смерть была ускорена. (Иоан., 19, 32). Слово рай означает собственно сад, наполненный тенистыми и прекрасными деревьями и цветами. В жарких странах Востока во время солнечного зноя сад был местом истинного наслаждения и успокоения, а потому рай стал образом места блаженства праведников в мире загробном (2 Посл. к Кор., 12, 4).
45. Это — третье слово со Креста. Не видно было Пресвятой Девы ни при славном преображении Сына Ея на Фаворе, ни при торжественном входе в Иерусалим, ни при других чудных событиях земной жизни Его, когда дивились учению (Иоан., 7, 46) и делам Его (6, 14), но теперь она стала как бы на страже у Креста Его. Во всей поразительной силе Она чувствовала теперь в душе Своей оружие, предсказанное праведным старцем Симеоном (Лук., 2, 36), страдала так, как никто никогда не страдал на земле, кроме самого Распятого. Бездна Ея страданий не обуревала и не потопляла Ее. Пресвятая Дева — Богоматерь была та Жена, о Которой возвещено было еще в раю (Быт., 3, 15); теперь, когда Семя Ея искупительным жертвоприношением разрушало дела диаволя (1 Соб. посл. Иоан., 3, 8), где и находиться Ей, как не при Кресте Сына Своего? Он преподает Ей последнее утешение и дает завещание, чтобы Матерь и возлюбленный ученик Его не разлучались. В лице Иоанна Господь усыновил благодатно милосердной Своей Матери всех верующих в Него, родившихся от Бога (Иоан., 1, 13) водою и Духом (3, 5), тех, кому Он дал власть быть чадами Божиими (Иоан., 1, 12) и кого не стыдился называть братиями Своими (Евр., 2, 11).
46. Тьма была от шестого часа до девятого (по нашему счислению от 12 до 3 часов пополудни). Это было чудесное затмение, в продолжение которого видны были даже звезды. О нём свидетельствует римский астроном Флегонт.
47. Это — четвертое слово со Креста. Мы были оставлены Богом, как чада гнева (Ефес., 2, 3), согрешившие в своем прародителе (Римл., 5, 12), и за нас наш Ходатай был оставлен Отцем Своим, «дабы нам не быть оставленными Богом, оставлен для искупления нас от грехов и вечной смерти; оставлен для показания величайшей любви к роду человеческому, оставлен для доказательства правосудия и милосердия Божия» (Св. Киприан Карфагенский).
48. Это была новая насмешка. Пред пришествием Мессии иудеи ожидали пришествия пророка Илии и теперь насмехались, что вот оставленный Богом, распятый, но всё еще считающий Себя Мессиею, зовет Илию, чтобы он помог Ему теперь (Мф., 27, 49).
49. Это — пятое слово со Креста. Весь в ранах и язвах, измученный, окровавленный, осмеянный, поруганный и, по пророческому слову, ни во что вмененный (Исаии, 53, 2—3), Богочеловек дошел до крайней степени изнеможения: крепость Его, как предсказывал Давид, изсше, яко скудель, и язык прильпе гортани (Пс., 21, 16); жгучая боль разливалась по всем членам и появилась томительная жажда как предвестница близкой смерти. Готовясь положить жизнь Свою за падшего человека (Иоан., 10, 15), Он в первый и последний раз, со Креста Своего, просит у этого человека малого возмездия, — глоток питья. Люди поспешили исполнить то, что задолго было предвозвещено Давидом: даша в снедь Мою желчь и в жажду Мою напоиша Мя оцта (Пс. 68, 22) Уксус (слав. оцет), смешанный с желчью одуряющий и притупляющий чувство напиток, который давали пить распятым, чтобы несколько уменьшить мучительность страданий. Римляне называли его усыпительным. Христос хотел испить чашу гнева Божия вполне, не уменьшая силы страданий, и потому, узнав напиток, не стал его пить (Матф., 27, 32). Его жажда была не простая телесная потребность. Богочеловек жаждал нашего спасения, жаждал исполнить волю Отца Небесного и совершить дело Его (Иоан., 4, 34); жаждал до дна испить чашу скорбей и страданий за грешных людей, которой устрашалось Его человечество в саду Гефсиманском; жаждал удовлетворить Божественному правосудию, искупить нас от греха и проклятия, разрушить державу смерти и ада; Он жаждал, чтобы ни одна черта из того, что о Нём предсказано в Св. Писании, не осталось неисполненною (Иоан., 19, 28).
50. Это — шестое и седьмое слово со Креста. Крестное жертвоприношение окончено. Предвечное определение Триипостасного Божества о спасении рода человеческого исполнено. Правда Божия удовлетворена. Гнев и осуждение отменены. Пророчества сбылись, прообразования осуществились, обеты, данные патриархам, выполнены, кровь пролита до последней капли, синагога упразднена, Церковь основана. Спаситель изрек: совершишася! и, возвысив тон, воскликнул: Отче, в руце Твои предаю дух Мой! Это были последние слова на кресте Того, Кто, Себе умалив, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя (Филип., 3, 7—8). «Так умерло тело и произошло его разрешение, а Бог — Слово непреложно был и в теле, и в душе, и в Себе Самом, Сый в лоне Отчем, в показание Своей неизменяемости» (Афанасий Великий). Смерть Господа сопровождалась чудесными знамениями: 1) В храме раздралась надвое завеса, сверху донизу. Эта завеса отделяла часть храма, называемую Святое, от другой, называемой Святое Святых (Исх., 26, 31—33). Святое Святых было образом Неба, и раздрание завесы, скрывавшей его, было символом того, что смертию Христовою открыт всем вход в него, куда первосвященник Иисус вошел как Предтеча (Евр., 6, 19; 9, 6; 10, 19). 2) Землетрясение — знак гнева Божия на тех, кои предали смерти возлюбленного Сына Его. От этого землетрясения 3) камни (скалы гор) расселись и 4) гробы, которые делались в каменных скалах в виде пещер, отверзлись. 5) Многие тела усопших по воскресении Господа востали и явились многим в городе (Еванг. от Матф., 27, 51—53).
51. О снятии со креста и погребении Христа см. в Еванг. от: Матф., гл. 27, ст. 67—61; Марк.,гл. 15, ст. 42—47; Лук., гл. 23, ст. 50—56; Иоан., гл. 19, ст. 31—42.
52. Рана, нанесенная Спасителю, была глубокая, так что, по воскресении, Господь, для уверения Фомы, предлагал ему вложить руку в Свои ребра (Иоан, 20, 27). «Не без значения и не случайно истекла кровь и вода, ибо из них составлена Церковь; это знают посвященные в Таинства: водою они возрождаются, а Кровию и Плотию питаются» (Иоанн Златоуст). Это чудное событие не может быть объяснено каким-либо естественным образом и должно быть отнесено к силе и действию Божия всемогущества. Повествующий об этом св. Еванг. Иоанн — самовидец того, что происходило на Голгофе, — усиленно удостоверяет, что свидетельство его истинно (Иоан., 19, 35).
53. Аримафея — место рождения пророка Самуила, вероятно то же, что Рама — небольшой городок в колене Вениаминовом (Матф., 2, 18). Иосиф был член синедриона (Марк, 15, 13) — человек благочестивый, тайный ученик Иисуса (Иоан., 14, 38). В беззаконном суде синедриона над Господом Иосиф, по свидетельству Ев. Луки, не участвовал (Лук., 23, 51). Никодим принадлежал к секте фарисеев, был также членом синедриона (Иоан, 3, 1), имел с Христом продолжительную ночную беседу о пути ко спасению (Иоан, 3, 1—2) и затем небоязненно произнес в защиту Его слово правды (Иоан, 7, 51).
54. Описанные события, предварившие шествие Спасителя на вольную страсть, и самые страдания Христовы воспоминаются на Богослужении Великого Четверга и Великой Пятницы. В апостольском чтении Четверга (1 Кор,, 2, 23—32) изображены как установление Таинства Евхаристии, так и цель его и достойное приготовление. Евангелие (Матф., 26, 1—20; Иоан., 13, 3—17; Матф., 26, 21—39; Лук., 22, 43—45; Матф., 26, 40—75; 27, 1—2) повествует об обстоятельствах, предшествовавших, сопровождавших и последовавших за Тайною вечерию. В своих песнопениях Церковь глубоко соскорбит и сострадает Спасителю и благоговейно преклоняется пред Его долготерпением. На Литургии торжественная Херувимская песнь заменяется трогательною песнию «Вечери Твоея тайныя», обличающею Иуду и подражающею исповеданию благоразумного разбойника. В кафедральных соборах совершается, по особому чину, умовение ног архиереем 12-ти избранным священнослужителям. Всё Богослужение Великой Пятницы посвящено благоговейному воспоминанию страданий Спасителя. Утреня этого дня есть последование святых и спасительных страстей Господа нашего Иисуса Христа. На ней читаются двенадцать Евангелий, которые верующие слушают с возженными свечами, в знак пламенной любви к Страдавшему Господу и подобно евангельским девам, исшедшим в сретение Жениха. Так как совершение Литургии есть образ Голгофского жертвоприношения, то в самый день воспоминания сего всемирного события Литургия не совершается. Исключение допускается только для праздника Благовещения, если он случится в Великую Пятницу. Вместо Литургии совершаются царские часы: 1-й, 3-й, 6-й, и 9-й — вместе; на них не только воспроизводится история совершившихся в сей день евангельских событий, но из сопоставления ветхозаветных пророчеств (псалмы и паремии) и новозаветных священных чтений (Апостол и Евангелие) подробно раскрывается догмат христианский о нашем искуплении крестною смертию Спасителя. В конце Вечерни, в воспоминание снятия со креста пречистого тела Господа, священнослужители износят из алтаря плащаницу (образ положения Иисуса Христа во гроб). За Вечерней следует Малое повечерие, на котором читается умилительный канон «о распятии Господни и на плач Пресвятыя Богородицы». В нём между прочим так изображается скорбь Богоматери:

    «Се свет Мой сладкий, надежда и живот Мой благий, Бог Мой угасе на кресте». — «Помышляю, Владыко, яко ктому сладкаго Твоего не услышу гласа, ни доброты лица Твоего узрю, якоже прежде раба Твоя, ибо зашел еси, Сыне Мой, от очию Моею». — «Ныне Моего чаяния, радости и веселия, Сына Моего и Господа, лишена бых, увы Мне, болезную сердцем». — «Мертва Тя зря, Человеколюбче, оживившаго мертвыя и содержаща вся, уязвляюся люте утробою; хотела бых с Тобою умрети, не терплю бо без дыхания мертва Тя видети». — «Избавляяй болезни, ныне приими Мя с Собою, Сыне Мой и Боже, не остави Мене едину, уже бо жити не терплю, не видящи Тебе, сладкого Моего света». — Богочеловек, умерший и погребенный телом, но Божеством всё исполняющий, внимал воплям и стенаниям Своей Пречистой Матери и таинственно вещал Ея сердцу: «не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе, Егоже во чреве без семене зачала еси Сына, востану бо и прославлюся, и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию Тя величающия».